Сеть судьбы офицера Игоря Ергашова гл. 11-12

                11.   Человек из ГУЛАГовской  охраны   

   Менее полусуток езды на поезде отделяли Игоря Ергашова от его цели. Коллеги из соседнего региона ничего толкового о Прокопии Ивановиче Хлюдовкине сообщить не смогли. Выйдя на пенсию по северному стажу, он приехал на жительство в маленький райцентр, купил неказистый кирпичный домик и живет сейчас один, поскольку супруга умерла, а дочь замужем за бригадиром путейцев. Семья дочери обосновалась в том же селе. Вот и все, что ему было известно о человеке, на которого возлагал определенные надежды. Тот был охранником в лагере и о порядках внизу, на самом дне лагерной барачной житухи, знал не понаслышке. Эти и другие предполагаемые Ергашовым поездки к очевидцам давних событий не могли не состояться, так как сведения о торговцах золотом были весьма приблизительные. У тех имелись в Арагонске и других районах области свои информаторы, сообщавшие о потенциальных покупателях. Встречи заинтересованных сторон и продажа золота и драгоценностей девятнадцатого, а то и восемнадцатого века проходили в конспиративных условиях с максимальной осторожностью. Если судить по показаниям подследственных – покупателей золотишка, торг вели, якобы, разные люди. О чем говорили и словесные портреты. Однако рост у владельцев золота и драгоценностей был почти идеально одинаков, как мало чем отличались и фигура, и прочие внешние данные. Например, тыльная сторона ладоней безволосая, мочки ушей тесно прижаты к скулам. Но лица разнились: и цветом шевелюры, и цветом бровей, и наличием у одного шотландской бородки, частично скрывающей скулы, у другого рот окаймляли пышные казацкие усы. Продавцы носили при встрече темные очки. Однако, получая за  драгоценные монеты и украшения деньги, они, для верного пересчета наличности, всегда напяливали на нос с предосторожностями, отворачиваясь, как бы невзначай,  очки с некой диоптрией. Потому кой-кому из дотошных покупателей удалось разглядеть цвет глаз – карие. Мало ли людей с карими глазами. И отчего бы продавцам не быть родственниками?  Только никого из них поймать за руку не удалось. Либо им информаторы сообщили, что запахло жареным, либо помогла интуиция, выручило звериное чутьё о нависающей опасности. Наезды фартовых людишек в Арагонск, где у них был свой круг надежных клиентов, и в другие районы Богодарской области внезапно прекратились. Ергашов крепко опасался, как бы это дело не превратилось в «висяк».
  И сейчас, лежа на верхней полке плацкартного вагона, перебирал в уме детали операции «Золотой клад». Раскладывая в своеобразном пасьянсе показания людей, замешанных в незаконных операциях с золотом, данные сотрудников автоинспекции, оперативные разработки сотрудников следственной группы на своеобразные мини-уравнения, он вывел закономерность появления в городе золотых монет и грузовой «Газели», хозяин которой жил в райцентре-это километрах примерно в двухстах от Арагонска. И еще: в те дни в предутренние часы в город прибывали с юга один поезд и электричка, поезд дальнего следования, преодолевающий значительные расстояния от центра Украины до самого побережья теплого моря, а также с небольшими интервалами еще два поезда из Сибири и столько же из центральных областей России. Пока соратники Ергашова «раскручивали» поездные бригады, выясняя, кто и с каким багажом выходил в Арагонске и ближайших к нему станциях, откуда было междугороднее автобусное сообщение, Игорь с каждым часом приближался к намеченной цели. И вот неказистое здание заштатной железнодорожной станции. Автобус не предвиделся. Зато были на подхвате водители легковушек. Выйдя из машины примерно за квартал от домика, где жил Хлюдовкин, он неспешным шагом направился на встречу с охранником, или вертухаем, как звали в далекие тридцатые годы службистов лагерных охранных команд. Ергашов  не предполагал, как встретит его хозяин домика, приехал для старика негаданно и нежданно. Да и человек совсем стар. У калитки злобным лаем его встретила дворняжка. Казалось, она вот-вот сорвется с цепи.
- Хозяева! Э-э-эй! Есть тут кто живой?!
  Собака точно спятила: лаяла, визжала, скалила грозно пасть, прыгала на калитку, царапая когтями видавшие виды доски. Отворилась дверь дома, на крыльце возникла неряшливо одетая женская фигура.
- Та чиво же вы тут расдреблонились?! То ли кого ищите? - подала недовольно голос женщина.
- Ищу–ищу! Я к Прокопию Ивановичу. Позовите его. Мне по неотложному делу.
- Батя хворает, ноги у него не дюжи.
- Так пропустите меня. Я из МВД. Вот мое удостоверение.
  Тетка гаркнула на собаку: «Цыц, зараза!» Отцепила цепь от проволоки, протянутой вдоль забора, отволокла упирающуюся дворнягу в сарай и заперла там. Шаркающей походкой и махая руками, будто подгребла к калитке, с остервенением рванула защелку. Дождалась, когда гость войдет во двор, проводила в хату, а сама опять зашаркала к сараю, чтобы снова посадить собаку на цепь. «Ты гляди, какие в сельце предосторожности, - подумал Игорь.- Неужто ворьё шалит? Да бедное село, и дом наверняка не богатый. С чего бы такие страсти?». Дед Прокопий сидел в комнате и чаевничал. Навстречу Ергашову поднялся, кряхтя, убеленный пушистой сединой, невысокого роста, худой, с изможденным болезнью лицом человек. Шаркая по полу короткими мягкими черными валенками, сделав пару шагов, старик остановился. Ергашов представился, хозяин дома молчал. Тогда Игорь достал служебное удостоверение. Беспрестанно поправляя съезжающие с носа очки, Хлюдовкин сипло прошамкал:
- Таська, Таиссья, проверь документ, сверь фото с им,- он ткнул подрагивающим желтым пальцем в грудь гостя. – Ить приблукал без формы.
  В самодельных вязаных тапках дочь Прокопия оказалась коротышкой, шаркающей, как у отца походкой, она приблизилась к Ергашову, ни слова не говоря, выдернула из его руки удостоверение и внимательно изучила его. Потрогав ногтем бумагу с водяными знаками, не отклеилась ли где по краю, изрекла:
- Это, батяня, службист,  милицейский человек. Следователь. Капитан. Игорь Аристархович. Пущай говорит.
  Старик кивнул сухонькой головкой и вернулся за стол. Таисия убрала недопитую чашку чая, неглубокую маленькую тарелку с перетертой с сахаром смородиной, плетеную из ивняка корзиночку с толстыми ломтями белого хлеба, смахнула рушничком хлебные крошки.
- Сидайте, чиво вы. В ногах правды нет. Чайку не желаете?
  У Ергашова сосало под ложечкой: в рот крошки хлеба не брал с вчерашнего дня, когда, поужинав, залег на вагонную  полку. Проглотив набежавшую слюну, вежливо отказался. Мутноватыми от старости глазами старик уставился в его лицо.
- Так слухаю, капитан. За Таисью не боись. Не протрепется. Она сама у милицейских свой человек. По-нашему – сексотка, а по-нынешнему - осведомитель.
- Осведомитель, - буркнула Таисия,- информатор я. Когда надо, всегда на подхвате. Даже подсадной уткой как-то была в СИЗО в соседнем районе. Видали, вот за то и премийка. - И она достала с подоконника портативный радиоприемник. – Варька моя с им баловалась, пока школярила. Сама я по медицинской части, санитарка в интернате для старпёров.
   Предупредив деда и его дочь, что его сведения разглашению не подлежат никому, поскольку расследуется дело чрезвычайной важности, капитан Ергашов предельно кратко ввел слушателей в курс событий. Узнав, от кого гость получил его адрес, старик ощерил в улыбке прогнившие зубы.
- А помню ить Стратилатова. Наш человек, гулаговской закваски. Еще ноги хаживали у меня, когда с ним в Дому отдыха подъедался, даже в одной комнате проживали. Мужик, хоть куда. Вот какая наша закалка!
  Выложив старику круг вопросов, Ергашов ожидал чрезмерной осторожности в ответах. Ошибся. Видать, дед просто соскучился по разговору, с ним давно никто не общался, тем более из милицейской братии, да еще по таким важнецким делам. Будто просветлели его мутные глазки, он оживился, взахлеб начал рассказывать о себе, шамкая и брызжа слюной.
- Та помню ж те годочки далеконькие. Сперва-то я мытарился в охране на Колыме. Всяко там бывало, но золотишком никто не баловал. А когда после ухода из жизни Иосифа Виссарионыча расформировали наш лагерь, тогда я, от греха подальше, мотнул далеко на Севера, в края вологодские. Работу нам, охране, довелось всякую сполнять на Колыме. Бывалоча, кого указывало начальство, и в расход пускали, особо то касалось людей - я тебе дам! Оповещать о том не смею, подписку давал. Вот в одном поселке на Вологодчине, работая кочегаром котельной, да еще прирабатывая слесарем и столяром  в бане и столовой, кое-чего нешто и насмотрелся.- Он как бы задумался и надолго затих.
- Уж покопайтесь в памяти, Прокопий Иванович, - прервал затянувшееся молчание Ергашов. – Это так важно. Неужели слыхом не слыхивали, что в ходу там, среди поселенцев и зека, были царские червонцы и драгоценности?
   На кухне гремела кастрюлями Таисья. Старик тяжко вздохнул, сморканулся в несвежее полотенце, висевшее на шее.
- Были у нас на поселении два ярких зека. Он, Федька Сумской, она – Райка Плюшева. Федька ворюга знатный, медвежатник, отбухал свое будь-будь. Шоферил в поселении на полуторке. Раиска в каком-то большом городе на малине блатняков засыпалась, срок в лагерьке мотала. Встретились они в одном у нас ОЛПе, приглянулись друг дружке и стали совместно жить-поживать и добра наживать. Она долго была при бане истопницей и за порядком глядела, чтобы, значит, было чисто, хватало всем тазиков. Федька проворил ей веники. Тем вначале и приторговывала. Банька одна на поселок, в ей и зеков водили в даденные на то дни, а по субботам и воскресеньям свободный люд женского и мужского пола сымал с себя грязь, мылся то исть. А я ж кочегарил при поселковой котельной. Райка ко мне то и дело за угольком шастала, дровишки ей возили сырые.
- Значит, с ней отношения были нормальные, - вставил Игорь.
- Оконечно, хорошие. Она мне то тушенки подкинет дармовой, то чекушку горючей, то рубаху достанет. Тогда с тряпьем туговато было. Ну, я и спросил ее как-то «Товар, дескать, не краденый?» У-у! Как она разобижалась. Что, грит мне, если я по уголовке карячилась, так вовек воровкой осталась! Я и на воле торговлей занималась. Толкала на рынках вещи, что мужики мне давали. Мне они разве сказывали, что все то краденое. Божились: товар им свояки отдали на продажу. Вот меня как сообщницу и схапали. Колошматили в предварилке, чтобы я им смотрового назвала. А я воровского смотрового и в глаза не видела. Такая она была, Раюха.
  Старик опять надолго замолчал. Из кухни послышался окрик Таисьи:
- Батяня, ты не тяни корову за язык! Рассказывай капитану заезжему, как мне говорил про то, как Райка людей улещивала.
- Ладно, Тася, не ерепенься. Сичас.
  Таисья поставила на стол две полные чашки с крепким чаем, выставила розетки с клубничным вареньем и медом, вазочку с домашним печеньем и двумя ломтями белого хлеба домашней выпечки.
- Угощайтесь,- обратилась она к Аристарху,- все доброе, чистое. А я скоро и обед сготовлю. Наварю вот деду на два дня, а то завтра укачу на смену в интернат. Да вы кушайте, не стесняйтесь. Никак с дороги.
  Ергашов поблагодарил хозяйку за гостеприимство, отпил чаю. Вкус знатный, настоянный на травах. Намазал отломанную половину хлебного ломтя медом. Замечательно. На другую половину поместил варенье. Прекрасно. Похрумкал тающим во рту печеньем.
- Таисия Прокопьевна, вы мастерица! Вкуснота какая!
- Ну и льстец наш гость, а, папка?
- Все верно, ты у мамки покойницы научилась кухарить. Позвони завтра с интерната Лидухе. Как она там в техникуме?
- Обязательно брякну по телефону ей. Давай дале, не утаивай.
  Хлопнула дверь, Таисья вышла в сени.
- Работящая она, а не везет. Лицом не вышла. Первый мужик кинул ее, погнался за другой юбкой. Второго сама за порог выставила, крепко буянил, как глотнет горячительного. Потом увязался за ней один участковый. Так и стала его помощницей. А тот уховёрт, в другое село подался, ее оставил. Эх - ма, уж под сорок, в вековухи записалась. Одна наша радость – Лида, славная у меня внуча.
Он уставился в чашку с чаем, опустил туда ложку с вареньем, откусил хлеба, с шумом всосал в рот чай. Поднял мутноватые глаза на Ергашова.
- Ты глянулся мне, капитан. Не задиристый, внимательный. Чего будешь клопов давить в гостинице. Оставайся на ночь в моей половине. Места хватит. У нас редко кто гостит. Свояки все далече. И не отнекивайся. Порадуй старика. Это ж мне память до конца моего века. Я тебе про ту старую жизнь скажу, а ты мне про новую, не советскую, как и что у нас в Расее деется.
  И пообедал славно Ергашов, и наговорился с хозяевами вдосталь. И завязал узелок на память, что Раиса Плюшева и Федор Сумской хорошо поживились на людской беде: взамен разных продуктов получали царские червонцы и дорогие сердцам репрессированных их семейные драгоценности, переходящие из рода в род. Зеки, чтобы утолить вечный голод, а поселенцы - нехватку продовольствия, отдавали взамен припрятанное ими с непостижимой осмотрительностью, предосторожностью самое дорогое, что было у них-память о прошлом, о семье, о канувшем в небытие счастье, которое, как им казалось, было же и у них, уже сейчас обездоленных и нищих духом. Плоть их зимой прикрывали грубые рабочие робы и рваные телогрейки на рыбьем меху, мешковатые штаны, вислоухие шапки, ноги укутывали драные портянки, засунутые в грубые башмаки или подобие сапог. Лучковая пила, кайло, тачка, лопата – основной инструмент бывших горожан и селян. Абсолютное их большинство после подъема и вечерней поверки думали об одном, как бы сегодня и завтра пожевать хотя бы лишний кусочек черняги, поперекатывать в слабеющих от цынги зубах дольку чеснока,ошметок капустного листа. На важных госстройках кормежка была лучше. Там к алюминиевой миске с тощим супом  и пшенкой или перловкой перепадала соленая рыба, и хлеба было больше. Но как их всех выматывал там непосильный труд – от зари до вечера. Тысячи тысяч сгинули в тех лагерях. А где-то под валунами, пнями, под гниющей обшивкой бараков, вблизи помоек и выгребных ям, в других им известных тайниках они прятали ускользнувшие от цепких лап надзирателей и охраны свои семейные золотые украшения. Кое-что из этого припрятанного добра, возможно, и сегодня сиротливо приникло к сырой земле, скрыто под рухнувшими стенами жалких в своей срамной убогости лагерных, барачного типа, построек. Наверняка и в других ГУЛАГовских  исправительно-трудовых колониях втихаря орудовали «по золоту» такие же Федоры и Райки. Только Плюшева и Сумской проявляли недюжинную сноровку и изворотливость. Они, как понял из услышанного от старика – вертухая, имели колоссальную спайку с охраной, с завскладами, с зековскими бригадирами - буграми, с поездными бригадами. Подобная смычка жулья, чиновников разных рангов, банковских воротил и разных ушлых людишек в России конца двадцатого и начала двадцать первого века получила на западный манер название «мафия». В тугой клубок личных больших и малых интересов в те давние времена были завязаны в том поселении и базовом лагере системы ГУЛАГ- Главное Управление Лагерей-многие. Но как потянуть за нитку, чтобы выяснить, куда уехали с Севера супруги Сумские. А это конец шестидесятых годов, либо начало семидесятых. Минуло пропасть лет! Детей Раисе и Федору не дал Господь. Кто же воспользовался их неправедно нажитым капитальцем? И не было у Ергашова никакой уверенности, что всплывшее в Богодарской области золотишко «намыто» именно ими из рук несчастных людей. Щупальца ГУЛАГа тянулись в Сибирь, Дальний Восток, Казахстан, на Север европейской части страны. Сколько повсюду втихаря, на несчастье других жирели такие Феди  и Раи.
  Начальник управления МВД недовольно нахмурился, когда вошедший в кабинет капитан Ергашов попросился командировать его на несколько суток в райцентр, в северный городишко Заречный.
- Эк, куда вас, капитан, понесло. Так вы один наш лимит на командировочные расходы съедите. Зацепка, как я уяснил из вашего рапорта, хотя и мизерная, но у вас имеется. Не так ли?
  Получив утвердительный ответ, он дал Ергашову разрешение на командировку.   

           12.     Несловоохотливый бывший туз   

   Мелкий северный городок и не думал прощаться с зимой. Лишь кое-где просели сугробы, да с крыш свисали первые сосульки. Устроившись в смехотворно неказистой двухэтажной бревенчатой гостинице в лучший номер с телефоном, теплыми трубами центрального отопления, неработающим допотопным телевизором, зато с рукомойником и ковровой дорожкой, слегка сдерживающей холод, упрямо просачивающийся сквозь деревянные половицы, Ергашов наскоро пообедал домашними бутербродами с горячим чаем, благо вёз с собой кипятильник. От вагонных попутчиков он знал, что темнеет тут рано. Потому решил действовать по пословице: утро вечера мудренее. Сходил в туалет – два мужских очка на первом этаже на всю гостиницу, воспользовался местной газетой, пришпиленной к гвоздю в стене. Дуло, как в аэродинамической трубе. Подумал невзначай, а каково тут справлять свою надобность женщинам. Прихватив с собой в номер еще одну продырявленную гвоздем газетку, и по скрипящей лестнице поднялся к себе в номер. Ключ, мало-мальски закрывший дверной замок, отказался слушаться, когда Игорь попытался открыть им несложный механизм. Он крутился в скважине, как дерьмо в проруби, но ни в какую не цеплял язычок,  треклятая «пружина» замка бездействовала. Наконец, он изловчился, всадил проклятую железку куда следует и, утробно хрякнув, нечто щелкнуло, пропуская постояльца в комнату. Как назло в рукомойнике водицы в обрез. Схватив со стола пожелтевший изнутри графин, и просто прихлопнув дверь, спустился на первый этаж к дежурной, возле которой был бак с водой.
- Если надумали кипятильник пустить в дело, так не советую, проводка старая, возможно возгорание, - предупредила дежурная. – Я вам дам горяченькой воды из титана.
  Ергашов успокоил ее, заявив, что вода нужна в рукомойник. Наверху он легким пинком двинул в дощатую дверь. Не тут-то было. Видимо, разошлись петли, дверь просела. Чертыхаясь, Игорь поставил графин на горбящийся пол, приподнял дверь, распахнул ее и взял в руки графин с водой. Едва ступил на порог, как закрывающаяся дверь треснула его по локтю. Графин не выронил, но в сердцах пнул дверь ногой. Кроссовки он всегда брал в дорогу. Дверь, злобно взвизгнув, плотно вошла в свой проем, да так, что он едва закрыл замок изнутри. Умывшись, вытирая лицо, шею  и руки, подумал, что все эти мелкие недоразумения есть своеобразное предупреждение абсолютной бессмысленности его поездки сюда. Молотящий в окно ветер колыхал плотные шторы. В спортивном костюме Игорь лег в постель. И правильно сделал. Ночью, проснувшись по малой нужде, ощутил дыхание Севера. Батареи отопления оказались чуть горячее, тем не менее, в комнате стояла смехотворно мелкая плюсовая температура. Спускаться на первый этаж?  Немыслимо. Последними словами кроя гостиницу и всех, кто должен отвечать за нормальный в ней отдых гостей, хотя денежки за постой брали неплохие, он побрызгал из гульфика в помойное ведро, ютившееся под умывальником, и поверх шерстяного с залысинами одеяла положил теплую куртку. Спасибо жене, это Ира экипировала его по - зимнему. Как ни странно было для него, жившего немало лет в нормальных, почти тепличных домашних условиях, однако сон оказался крепок. А вот пробуждение–бррр! Холодно. Даже парок изо рта дымился. Словом, он успешно преодолел все утренние трудности, поскольку  проснулся рано и без очереди справил надобность, набрал воды из фырчащего титана, позавтракал остатками съестного. Теперь–в местный райотдел МВД, затем по обстоятельствам, куда случай позовет. Как Ергашов и предполагал, старожилов, помнящих события тридцатых годов и людей, которые его могли заинтересовать, не было. Кто уехал отсюда, кто ушел в мир иной. Но адрес одной бабули дали. Та в ту давнюю пору работала почтальоном, а позже окончила техникум связи и выросла до заместителя начальника почты. В груди Игоря затеплилась надежда. Коллеги подвезли его на дежурной машине к арболитовому двухэтажному дому.
- Второй этаж, - напутствовали коллеги,- как поднимитесь, так дверь ее сразу напротив лестницы. Живет она одна, изредка навещают дочь и внук. Смело звоните в дверь и сразу представьтесь. Все ж человек древний, к тому же недавно мы в городе бандюков поймали. Все о том знают. Люди осторожничают. Мы заедем за вами через час - полтора. На это и рассчитывайте, не то выбираться из этого микрорайона можно лишь на попутках.
  На его счастье старушка отворила дверь скоро,  спросив:
- А почему без формы? Мы тут так-то боимся теперь открывать двери.
  В очках она была похожа на его первую учительницу. Сердце его как бы сжалось: совсем старенькая бабулька, как бы ее расспросами не растревожить. Он сразу сказал, что в городке в командировке издалека, времени у него в обрез. И попросил вспомнить старожилов – Раису Плюшеву и Федора Сумского, которые тут после лагеря поженились и еще лет пятнадцать жили.
- Ой-ой, лет-то уж сколь минуло, как всех вспомнить? - заволновалась бабуся.- Вот одна бывшая зэчка в Питер уехала, помню ее. Ей часто шли письма и посылки, она была политическая и вся такая вежливая. Еще одна семья: она артисточка, а он механик – в Латвию подались на родину. Он еще мотоцикл «Урал» здесь купил.
- Рая Плюшева много лет в бане работала истопницей, потом кассиром. Муж ее Федор Сумской шоферил, возил и продукты в магазины, и дрова. Наверняка и на почту вашу дрова привозил. Оба они круглолицые, полные такие люди, крепкого сложения
- Ммм,- покачала головой старушка,- как же, как же. Жили тут такие. И правда ваша: она в бане заправляла, а он все на полуторке сперва ездил, после пересел на лесовоз. А вот когда и куда уехали? Не упомню этого.
- Быть может, их друзей знали кого?
- Да что вы! Я была тогда простая почтальонка. А как стала в руководство почты выбиваться после техникума, так другие заботы верх брали. Работа на почте не спокойная, много документации, корреспонденции разной, да еще и деньги–переводы, заказные и ценные письма. Да знаете что! - радостно вскрикнула она,- а ведь еще жив начальник АТК, автотранспортной конторы, в которой работал ваш Федор. После Нового года видела его в центре. Там он где-то и проживает. Старик, конечно, но еще ходит, правда, как и я – с палочкой, вернее, у него красивая из хорошего дерева трость. Да в милиции нашей его вам покажут.
  Поблагодарив бабушку за ценную информацию, Ергашов спустился на улицу. Ждать довелось недолго. Ребята без промедления доставили его к трехэтажному кирпичному дому.
- Звать ветерана Всеволод Валентинович Орлович. Второй этаж. Квартира налево, дверь оббита коричневым дерматином. Мужик грозный. Хоть старик, а церемониться не любит. Долго тут в начальниках ходил. Знакомства большие имеет. В свое время возил на охоту областное руководство. Живет здесь, как кум королю и сват министру. Своя дача, дочка из областного центра часто наезжает. Где-то на юге у него дача. Действуйте осторожно, по обстоятельствам. Вот что. Мы вас проводим к нему и представим. Так оно вернее.
  Если бы не местные правоохранители, то неизвестно, состоялась ли бы в тот день встреча Ергашова с бывшим местным начальником. Седой, опрятно одетый старик встретил гостей неприветливо.
- С чего бы это милиция пожаловала  ко мне наскоком?! Нельзя разве по телефону созвониться?
  Участковый пояснил, что капитан приехал издалека по неотложному делу и просит принять его. Дед смилостивился:
- Ладно, пусть заходит. Да старуху не разбуди, хворает она.
  Узнав, кого разыскивает Ергашов, сердито засопел:
- Конечно, помню Федора Сумского. Знатный был шоферюга. И баба у него, Раиса, красавица. Завбаней, кажется, была. Так она первой отдала богу душу - рак ее сожрал. Потом, спустя годы, и Федор преставился. Правда, слышал, он после смерти Раи второй раз женился. Говорили-на здешней бабёнке, на местной. Взял ее с сыном.  Что я еще вам могу сказать?
- Так супруги разве все время здесь и жили?
- Как бы не так! Оба, выйдя на пенсию, на юг умотали. После смерти Раисы и вызвал Федор к себе Фаю с сыном. Вот там и окончили старики земное существование.
- Знаете, Всеволод Валентинович, не посчитайте за труд найти южный адрес Сумского. Там, вероятно, и дети их живут.
- Так не было у Раи и Федора детей.
- Ну, хорошо, но второй раз, женившись, он взял ведь  женщину с ребенком.
  Старик прищурил глаза. И тихо, как бы в  раздумье  сказал:
- А ведь Фаину я знавал. Бабец была, хоть куда. Вольная женщина. Неужто ее сынок что натворил? Не расскажете мне? - он цепко уставился неотрывным строгими взглядом серых глаз.
  Ергашов помедлил, если ничего не рассказать старику, тот может разобидеться и не назвать адрес Федора, надо что-то придумать, слегка приврать, в данном случае ложь пойдет на благо делу.
- Всеволод Валентинович, вы много лет были на руководящих должностях. Не можете потому не сознавать, что я за тысячи верст приехал не для праздного любопытства. Дело, по всей вероятности, не в сыне Фаины, а в самом Федоре. Вероятно, вы были наслышаны, что он сидел в лагере по криминальной статье, грабил сейфы в конторах, на фабриках и заводах. За это отбыл срок, однако скрыл от следствия, что за ним водились страшные грехи. И вот недавно они всплыли. Нам необходимо найти его сообщников, их последователей, вдруг кто еще жив, или что-либо знает о прошлом Сумского. В те давние годы при отягчающих обстоятельствах исчезли из сейфа одной конторы документы государственной важности, срок действия которых истечет весьма не скоро. Ведется их поиск, пока безуспешно. Это связано, в частности,  с владениями России за границей. Сведения даже столь общие, что я вам сообщил, не подлежат разглашению. Тем более, Сумской по тому ограблению умело заметал следы, уничтожал  вещдоки. Мы просим вас о помощи, назвать адрес или приблизительное место жительства на юге бывшей четы Сумских.
- А почему вы по своей линии не сделали соответствующие запросы в инстанции?
- Знаете, Валентин Всеволодович, трудно было сориентироваться, столько лет минуло. Мы подозревали в грабеже несколько человек. Вот и мотаемся, в поисках истины. Возможно, и Сумской нипричём.
  Капитану почудилось, будто Орлович облегченно вздохнул. Заметно повеселевшим голосом тот обронил:
- Стало быть, такая вот крутоверть. Знаете, было бы жаль тревожить память почившей в бозе Фаи. Эта красавица в свою пору здесь многих покорила. Жаркая была женщина. К слову, никто не знает, от кого из мужчин ее сын Стасик. Где-то лежит адресок Сумского. Поищу.
  Орлович открыл секретер, вытащил папку, развязал тесёмки. Порылся в старых открытках.
- Ага, вот она. Федор и Фая поздравили меня с юбилеем. Записывайте.
  Ергашов даже вспотел, ему и в голову не могло прийти, что он столь быстро и удачно найдет предполагаемое место жительства человека, или его родственника, подозреваемого в незаконных операциях с золотом и драгоценностями. Он тепло распрощался с Орловичем, хотя его так и подмывало стиснуть старика в объятиях, а то и расцеловать на радостях в щеки. В добром настроении поднимался по лестнице в свой номер, эта унылая гостиница уже не вызывала в нем ни злости, ни раздражения. Капитан торопливо собрал вещи, зная, что до отправления «его» поезда в распоряжении есть еще два часа. Позвонив в приемную начальника райотдела милиции, попросил оказать ему содействие, как можно скорее попасть на вокзал. Желание коллеги местные милиционеры с удовольствием удовлетворили, радуясь вместе с ним, что тот выполнил поставленную перед ним задачу. А он весь уже был там, в пригороде Синереченска - крупного областного центра Черноземья, где стоял, по рассказу Орловича, большой кирпичный дом Сумского. Приехав в Богодарск, Ергашов на следующее утро оповестил свое руководство, а те высокопоставленных чинов Синереченска. Капитан вылетел туда на пассажирском лайнере вместе с подполковником Юкленко, заместителем начальника следственного отдела управления МВД. Станислава Сумского задержали, когда утром следующего дня его «Волга» выезжала из ворот усадьбы. Оказалось, он ни о каких золотых червонцах царской чеканки слыхом не слыхивал. У него скромный бизнес - торгует в собственном маленьком местном магазине сельхозпродукцией. Есть ларек и на городском рынке. А золото Стас видел лишь в ювелирном магазине, когда покупал на свадьбу обручальные кольца, и на скромный супружеский юбилей, в той же торговой точке, приобрел жене на скопленные денежки сережки и недорогое колье. Вот и все золото, каким располагает его семья. Поиски с металлоискателем в самых укромных уголках дома, в саду  и огороде, абсолютно ничего не дали. Не принес успеха и водолаз, спустившийся в просторный и глубокий колодец. Дельцы из Арагонска и Богодарска, что приобрели золотые монеты и драгоценные украшения, не опознали Станислава Сумского. Все они твердили одно: «Толкал золотишко совершенно другой человек. Скорее всего, их было два либо три».
- Ергашов,- хмурился Юкленко,- поднял ты бучу аж на две области, а проку?   
Выпускай Сумского, срок задержания в изоляторе заканчивается. Попросим ребят из Синереченска установить за ним  и его семьей, а это жена и дочь, и его работниками самое плотное наблюдение. А ты, капитан, вплотную займись прежней разработкой владельца «Газели» из Промышленного района. Фамилия странноватая – Сизорененко, что ли. Тот был закрытым, да еще покруче есть информация, давил одно время с Редкозубом шконки в зоне. Подозрительную активность развивал в отсутствии хозяев фирмы. Уж не навел ли он наших беглецов на своих начальников?
- Есть. Но почему Зурабов не выполнил мое распоряжение? Он должен был пасти и пасти этого менеджера. Тот принят в фирму как раз теми предпринимателями, что были убиты, вероятно, Сукорезовым и Редкозубом.
- Ты же знаешь, там крепкий «висяк». Концы эти мерзавцы будто в воду спрятали. Тут одно неотложное дело подоспело, пока ты по Северам разъезжал, вот Зурабова и задействовали.

                (продолжение  следует)