Бойся страха своего. Глава 20

Глава 20.

Судорожно прижав руки к груди, Арина Коваль с волнением смотрела на свою правнучку, застывшую неподвижно посреди школьного чердака. Женщина знала об опасности, которая грозит девочке, но вмешаться  возможности не имела.
 Сама ждала помощи, и выручить её только эта юная красавица могла, на неё вся надежда.
Для родных и близких Арина Коваль исчезла много лет назад. Вышла с ведром к колодцу и как в воду канула. Дочь ждала-ждала, забеспокоилась. Ни во дворе, ни у соседей матери не оказалось. Всей станицей искали, но всё без толку.
Сколько уж лет-то минуло…. И оплакали, и свечей за упокой  не один десяток поставили. Одна Танюшка, дочка её,  свечей за упокой не ставила. Сильно сомневалась, что матери в живых нет.
Детство Арины Коваль пришлось на самое начало двадцатого века. Время нелегкое было, смутное, но выжили, выстояли, хоть и доставалось им с мамкой.
Анна на соседний хутор нанялась к зажиточному мужику на скотном дворе пособлять, с утра до вечера навоз кидала, курятники чистила, скотину кормила, коров доила. Аринка за огородом приглядывала да в хате уют наводила.  Могла и каши полбяной в чугунке, до блеска начищенном, наварить, и салата из крапивы и щавеля настрогать, и чаю с тимьяном и листами ажины заварить.
На хуторе их приняли, но трохи опасались.
«Яблоко-то от яблоньки недалече падает», - судачили бабы.
«Мать - чаривница и малая такая же растет», - слышала Анна в спину.
Аришка на взрослые пересуды внимания не обращала, росла себе и росла, как колосок в поле, как былиночка в лесу. Нрава хорошего была, доброго, но, правда, баловница, каких не сыскать. 
Затеется детвора в прятки играть, Аринка Коваль завсегда так укроется, что никто «затукать» не может. Спрячется шкода на самом видном месте, сидит и тихонько в чумазый кулачок хихикает,  а все мимо ходят точно слепые, не видят. Выждет немного, а потом к «кону» летит и звенит на всю округу:
- Туки-туки за себя!
Если в догонялки бегали и, то «ведьмина дочь» быстрее всех удирала, только пятки сверкали.
А бывало, соберется ребятня вечером, костер разведут, картохи напекут, в кружок усядутся, и давай страшилки  рассказывать, а Аринкины-то басни самые жуткие! То ветер налетит, пока она про злых колдунов сочиняет;  то собаки во всех дворах морды кверху задерут и разом выть примутся, когда маленькая босячка корчится и Харги изображает; то стая черных ворон откуда-то нагрянет, и кружат прямо над головами, каркают, клюнуть норовят.
Ой, а как про лешего-то сказ заведет, тут и вовсе светопреставление: кто-то ухает в кустах, трещит ветками за спиной и за бока щекочет острыми пальцами.
Детвора Аринку за такие проделки обожала, малышня хвостом за ней ходила, а мать бранила, выговаривала строго,  чтобы не выкрутасничала, затаилась, замуровела и сидела тихо.
- Аринка,  ты, что ж  робишь – то, шельма ты этакая? Люди и так на нас волками бачат, а ты ещё масла в огонь льешь! Вот выпорю тебя ветьем, за калитку не выйдешь, будешь дома сидеть, за курами бачить и огород обихаживать.
-Маменька, я больше не буду, ну, маменька, - канючит Арина, а сама уже новую проказу придумывает.
Анна только рукой махнет: «Как об стену горох!», - а сама на дочь глядит и диву дается, откуда, что у дитя берется?
И в травах эта свиристелка понимает, знает, какая трава от чего лечит, а не учил ведь никто. Кажет, шо язык животных и птиц разумеет. Ну, тут Анна сомневалась, судить не бралась. Сама-то она в этом не дюже сильна была.
Аришка и про погоду всё загодя ведала, а ещё заговоры и молитвы от разных напастей знала.
Увидит, что кура охромела, станет над ней и приговаривает: «Иди соби на очерета, на густые лозы, на болото, где солнце не светит, человечий голос не слышен!»
А Ряба-то раз и побежала по двору, а вся хромота у ней вырушилась.
Могла Арина и морок навести на любого, коль надо, или дождь, к примеру, вызвать. У прошлом-то годе, когда сухота стояла и урожай чуть весь не сгорел, а потом три дня лило не переставая, это ж Аринкина работа, уж Анна-то знала.
А кулёмы хуторские ей, Анне, все заслуги приписали. Ну, а как не приписать, сами же спрашали, и яйца ж несли, и масличко свежее, и творожок, и соленья, и варенья. А доча мамке и подсобила. Но про то Анна ни одной живой душе ни-ни. И без того девке от злых языков достается.
Арина о думах матери догадывалась, но помалкивала.
Умела-то она много больше, да только к чему маменьку тревожить.
Скрытничала Арина, а сама силенки-то свои по чуть  то там, то сям пробовала.
Для путешествия в Верхний мир ей и камлать не треба или заклинания-молитвы какие читать, она глаза закрывала и оказывалась там, где надобно.
Как время пришло, мать Арину в церковно-приходскую школу в соседнюю станицу определила.
 Арине учеба легко давалась: и закон Божий на зубок знала, и в хоре церковном как соловей голосистый Богородицу славила, и читать, хоть и по слогам, но получалось, и арифметика ладилась, и письмо. А вот вставать до рассвета девчонка страсть как не любила.
До школы детвору Ефим Пантелеич, чеботарь  местный  каждое утро возил. Служил Пантелеич в станице, в сапожной мастерской  купца Фалькевича на центральном рынке, опаздывать дюже боялся, за место свое крепко держался. Оно, место это и его самого, и жинку его Ефросинью, и троих пацанят мал мала меньше, и старого жеребца Огонька кормило. Вот и поднимался мужик до зари, Фроську под бок шпынял: «Вставай, жалочка, на стол готовь, да с собой чего собери», а сам на двор шел, коня запрягал, да сена в телегу забрасывал – стоять Огоньку у конторы весь день его ожидаючи.
Ещё и солнце бока своего красного не высунет, а Пантелеич уже жеребца в телегу поставит и едет не спеша к главной дороге, а ребятня школьная гуртом за ним. Кто сразу в сено ховается, и давай сны досматривать, а кто босыми пятками росу топчет да траву придорожную прутом ивовым стегает. Ну, Аринка Коваль, знамо дело, в сене до школы завсегдась ехала.
Во время уроков, если уж совсем в сон клонило, сбегала в мир не рождённых оленей, в Кутурук. Там, на бескрайнем ягельном поле паслись миллионные стада, которые еще не родились на земле.
Девочка бродила между красивыми гордыми животными, гладила доверчивых оленят, кормила ягелем упитанных, лоснящихся важенок с большими, добрыми глазами и каталась на больших, сильных рогачах.
Бывало, так заиграется, что не слышит, как отец Иоанн, в миру Иоанн Илларионович, священник  Вознесенской церкви, что в центре станицы ещё в конце прошлого столетия поставлена, третий раз по имени её кличет, а весь класс хором вторит.
«Коваль, Арина, ты спишь что ли?», - надрывается батюшка, а Арина знай себе, на оленях в Кутуруке скачет, да небом синим любуется.
То, что для других было сказкой и вымыслом для Арины было очевидной истиной. Мир, он же просто устроен, ничего сложного здесь нет.
Состоит мир наш из трех ярусов – Верхнего, Среднего и Нижнего.
В Среднем мире живут люди, звери и птицы, это мир, где всё происходит «здесь и сейчас», где Иоанн Илларионович живет, и маманька, и баба Дуня, и сама Арина.
Верхний мир состоит из целых трех миров: из мира душ не рождённых людей, мира не рождённых оленей и мира, где обитают добрые духи и различные Божества.
Нижний мир тоже состоит из трех этажей. Самый верхний этаж, это Буни – мир мертвых, которые после смерти в Среднем мире продолжают жить в Буни, как жили на земле: занимаются охотой и рыбалкой, строят жилища, пасут оленей, женятся, рожают детей и только потом умирают.
Второй этаж, пониже – это мир, куда отправляются души умерших в Буни. И самый нижний этаж – самый опасный. Там владения злого духа Харги и туда отправляются души великих грешников.
Харги - самый злобный и коварный дух на Земле. Роста он огромного, вместо правой руки растет у него страшная человеческая голова с оскаленными зубами – Бальбука, помощник его ближайший, а на вместо левой руки торчит коготь здоровущий.
Сам Харги в Нижнем мире сидит, а Бальбуку в любом месте может высунуть, прямо в Средний мир и если  поблизости какой бедолага окажется, Бальбука хватает того зубами, а Харги цапает когтем и выпивает всю кровь из несчастного. Человек после этого долго болеет и, если не поможет шаман или доктор, быстро умирает. По приказу Харги  Бальбука может принимать любой образ и заманивать одиноких путников туда, где Харги будет легко разделаться с ними.
Есть и еще один слуга у Харги, его Кандыках звать. Такой страшный, не приведи Господь. Головы совсем нет, одна пасть. Левая рука у страшилища короткая, правая длинная. Кандыках - величайший обжора в мире. Он постоянно жрать хочет и ничем голод утолить не может. Правой рукой то и дело пасть себе распахивает, а левой норовит нащупать добычу да в глотку свою луженую запихнуть.
Чтобы напакостить людям, Харги выпускает Кандыкаха аккурат во время охоты. Звероловы стреляют в добычу, бьют наповал, но зверь даже мертвый уходит и следы путает. Это проделки Кандыкаха, который потом ловит и целиком глотает подстреленное животное. Если на земле орудует Кандыках, то людям грозит голодная смерть.
Мать верила в эти мифы, верила в них и Арина, а потому в Нижний мир никогда не ходила. Уж очень боялась встретить Харги или кого-то из его прислужников.
А вот к оленям наведывалась часто. Сядет в лодочку, поднимется вверх по течению  Энгдекит*** и гуляет, сколько захочет.
 Однажды Арина нашла в Кутуруке красивую стеклянную бусину. Девочка от матери слыхала, что любая вещица из Верхнего или Нижнего мира в диковину превращается и несет в себе силу огромную. Бусину Арина забрала и в сенях, за сундуком спрятала.
А ещё нашла себе девчонка  забаву тайную, о которой даже матери не проболталась – каждый день себе жизнь новую выбирать. Жизнь, она же ровная, как прямая линия. Чтобы увидеть прошлое или будущее всего-то и надо сойти с линии, отойти подальше и посмотреть издалека. И тогда сразу видно и что было, и что будет, и чем сердце успокоится.
Маменька карты старинные раскладывала, чтобы в будущее заглянуть, а Арина просто глаза закрывала, шаг назад делала и с закрытыми глазами всю жизнь свою видела.
Прошлое, оно завсегда как ствол многолетнего дерева – крепкий, монолитный. Это потому что в прошлом ничего поменять нельзя или исправить.
Будущее другое совсем, как густая крона дерева: множество крупных и толстых ветвей, от них отходят веточки потоньше, а те, в свою очередь, делятся,  разветвляются снова и снова. Будущее сто миллионов путей имеет и только от самого человека зависит, какой он для себя выберет.
 Арина забавлялась, глядя на свою крошечную копию в нескончаемом множестве вариантов, каждый из которых мог стать её реальной жизнью, если только она пожелает. Но какая же это сложная задача выбирать бытие по вкусу, когда всего так много! Линии пересекались, местами накладывались одна на другую, а иной раз расходились далеко в стороны и предлагали Арине жизнь совершенно разную. Вот она богатая, вот она бедная, вот она здорова и прожила до ста лет, вот она заболела и умерла рано, вот она вышла замуж, а вот всю жизнь прожила в одиночестве, вот она стала героем, а вот она изгой.
Имея возможность получить любую Судьбу, Арина все никак не могла решить, чего же она хочет больше и прыгала с линии на линию, как кузнечик в летней траве на солнцепеке.
Сначала ничего необычного не случалось, но потом девочка заметила, что всё чаще при переходах она оказывается где-то между Средним и Верхним мирами.
Когда Арина туда в первый раз попала, то страху натерпелась, не дай Бог никому.
Очутилась на маленьком островке неизвестно где, стояла на крохотном кусочке суши, а со всех сторон проплывали пушистые молочные облака, такие плотные, что через них не видать ничего. Помнится, решила она тогда, что померла и попала в Верхний мир.
Испугалась, конечно, а потом крепко зажмурилась и строго приказала себе вернуться. И прямо у бабы Евдокии в огороде на грядку с укропом шмякнулась. Та как раз огурцы полола. Увидела, как соседская пигалица в зарослях укропа сидит, да и погнала её:
-Аринка! Ах, ты, бисеня шкодливая, а ну кыш до своей хаты. От Анне всё кажу.
Младшая Коваль домой припустила, бежит, а сама озирается, да на ходу упрашивает:
- Баб Дунь, я больше не буду. Маманьке тока не говорите!
Перед сном Арина всё думала о загадочном месте и представляла себе, что же там такое внизу, под облаками. А попала туда во второй раз, и там всё именно так и оказалось, как она загадала – и лес густой, и поля цветущие, и животные разные, и птицы поют, и река под обрывом. Странная река, без воды. Одни только линии жизни вьются, точно прозрачные ручейки студеные.
В этом месте она встретила мальчика, примерно одних с ней лет. Арина его так и звала – «Мальчик».
Мальчик смешной был. Нос картошкой, щеки чумазые, а глаза яркие, васильковые.
Вместе с новым другом бродили по лесу, белок орехами угощали, к реке наперегонки бегали. А иногда и в прятки играли, сладкой земляникой лакомились или просто валялись на молодой травке и в небо глазели.
Мальчик умный был, почти как Иоанн Илларионович, только умнее. Всё на свете знал.
Теперь, когда девочка не знала, как поступить, она начинала совершать переходы один за другим, до тех пор, пока не оказывалась в месте, которое назвала «Ариномир».
В Ариномире её ждал Мальчик, а у Мальчика были ответы на все случаи жизни.
-Мальчик, а Мальчик, а вот кажи, патребна мне завтра в школу с дядько Ефимом ихать или казать, шо я захворала?
-Сейчас спытаем, - отвечал Мальчик, брал её за руку и они шли к обрыву, над которым плыли низкие облака и на дне которого вились миллиарды линий Ариной жизни.
- Дюже богато! – удивлялась Арина.- Почему не вадна, не три, а милявон? Мне стока не треба!
- Чтобы ты могла выбрать самую лучшую для себя жизнь, где всё-всё  как тебе любо.
-Ааааа, - неопределенно отвечала Арина.-  Ну, так ихать мени или вже казать, шо занемогла и у хати остаться?
-Давай побачим. Где тут у нас Арина грамоте учиться не поихала? – спрашивал Мальчик, и одна из линий тут же начинала переливаться серебристым светом.
-И шо там? – спрашивала Арина в нетерпении и всё норовила Мальчику через плечо заглянуть.
Мальчик руку вверх поднимал, линия взлетала вслед за его рукой, и было видно каждый день Арининой жизни как на ладони.
Вот завтра Арина проваландалась, в школу не пошла, а к ним в класс из Екатеринодара важные чиновники с проверкой приехали,  батюшке Иоанну какую-то государственную бумагу вручили, а  детям конфет кулёк. Конфеты были дорогие, шоколадные, не какие-то там петушки на палочке. Вкусные-вкусные и в обертках красивых, ярких, с нарисованным медведем. А ей конфет не досталось, она же схитрила и дома осталась.  Но мать лису Патрикеевну на чистую воду вывела  и пристроила весь день по хозяйству управляться, чтобы врать неповадно было.
-Ну, всё! Довольно. Уразумела я! Негоже алырничать***.  Пойду, завтра в школу.