Интересный разговор. Лариса Кандаракова

         Солнце шло на закат. Где-то в деревне мычали коровы, у забора чего-то не поделили собаки. Пьяненький Васька-тракторист шел по дороге и громко горланил свою любимую песню про лихого казака, что никак не мог доехать до дома. Короче, жара начала спадать и деревня оживала.

        На крыльце своего дома, завязав платок на голову, сидела дородная Нинка. Платок незаметно слез куда-то к уху и сделал её похожей на пирата. Она неторопливо резала поросям картошку, думая про себя: «Надоели, всю картошку уже на них извела, лопают и лопают…».

Тут у неё во дворе заскрипела калитка и вошла ее соседка - высокая и худая, как дрын, Зинка. Она молча прошла к крыльцу, на котором резала картошку Нинка, села недалече на рядом стоящую лавочку, на которой всегда летом стояли ведра под воду, помолчала, сложив руки на коленях, и спросила:

- Твой-то кобель дома?

- Да где там? Уже исчез куда-то! – отозвалась Нинка.

- И мой есчё рано утром слинял, я даже не заметила и как.

- А чего им, дармоедам, ходют себе по деревне цельными днями, как будто у них какие дела.

- Да не говори, Нин, я порой на своего кобеля смотрю и думаю, что от него никакой пользы нет. Давеча решила - не буду кормить, обойдется, так нет, посмотрел так жалобно, что не выдержала – накормила.

- Это они умеют, - опять отозвалась Нинка, не отвлекаясь о резанья картошки. – Да еще попробуй им не дай еды-то! Отлают забудь здоров.

- Да и у меня такой же, тяфкает и тяфкает, с делом и без дела. Надоел. Думала даже избавиться от него.

Нинка на нее подняла глаза:

- Как избавиться? А не жалко? Как без него будешь-то?

- А никак! Другого заведу! Вон их, сколько по деревни шляется. Только руку протяни, сразу заластится.

- Твоя, правда, хитрющие эти кобели, сил нет. Но с плеча-то все одно не руби. Подумай. А то останешься одна.

 Зинка на это возмутилась:

- Да от этих кобелей одна грязь, и только! Вот вчера только полы помыла на крыльце, так он своими грязными лапами - и где только грязь взял в таку жару! - все мне укатал. Как веником его вытянула! Зла прям не хватат…

- Эт-то точно,- поддакнула Нинка, разрезав очередную картошку. - Мой-то вчера шагал по двору, запнулся ни с того ни с чего и разлил мешанку курам. Ну, куда спрашивается, смотрит сломя голову?

Зинка помолчала, подумала, и затем предположила:

- А может наши кобели где вместе?

- Да нет, я же тебе говорю, мой недавно куда-то подался…

- Так-то они часто вместе. Чем черт не шутит, им што, трудно встретиться?

- Эт-то точно,- согласилась Нинка, - у нас тут дорога одна, все одно столкнешься.

Зинка вздохнула и сказала:

- У тебя-то все кобель ест или выборочно? У меня, зараза такой, есче ковыряться стал, то ли цену набивает. Наложишь, он начинает нос воротить…

- Не-е-е, у меня всё ест, конечно, любит повкусней, они же, кобели, хитрые - учует запах котлетный и заводит носом, заводит…

- Ой, Нин, твоя, правда, што хитрые они, то хитрые. Быват, разозлюсь, сил нет, думаю всё, не буду варить, чего хошь, то и ешь, у меня же тоже усталость быват. Так затрется, заприжиматся, исть выпрашиват, будь он неладен…

- Да не говори. Поисть-то они мастаки! Так хоть бы пользу приносили! А то не успеешь оглянуться, уже лежит себе в тенёчке, полеживат, и ни забот ему и не хлопот. Дармоед. Пока не пнешь - с места не встанет.

- Да и у меня так же! А последнее время вообще обленился, поест и враз на бок! Все они одинаковые! Быват, кто и зайдет, а он не реагироват, как лежал, так лежит! Как дохлый! Как будто его и нет вовсе!

- А у меня вчера, мой кобель-то чего понаделал? В огород поперся, наступил около стайки на коровью лепёшку, и так вернулся обратно, оставляя за собой ароматный след. Ну, неужели глаз-то нет, неужели не видит куда идёт? Беда с ними!

Зинка её поддержала:

- А мой того хуже, как-то раньше поживее был, а сейчас то запнется, то споткнётся об незнамо што… А может и прикидыватся есчё, лишь бы пожалели… Как вроде болет.

- Это они умеют, прикинуться, когда им надо, больными. Лежат, а ты и думай, то ль правду заболел, а то ли притворятся? А глаза-то таки жалобны сделат, ой, ты, матушка моя…

Договорив и взяв очередную картошку в руку, Нинка подняла на Зинку глаза и вдруг спросила:

- А твоему-то кобелю скоко лет? Он вить и не старый еще у тебя?

- Да какой же он старый? Он твоего на года два старше! Они примерно одного возраста.

Нинка подумала и согласилась:

- Вообще-то да…

- Так-то они есче молодые, - сказала Зинка. - Но мастерски прикидываются и больными и устамшими, то ли это у них в крови… Придет вечером, оттянет лапы и лежит, как будто весь день уголь кидал!

- Эт-то точно, - опять согласилась с ней Нинка. - Они уже рождаются такими, у них это есть с рождения. Хитрости им не занимать. Да так быват, посмотришь на них, подумашь, да махнешь рукой, куда их деть-то теперь? Окаянных…

- Верно, Нин, привыкашь же к ним, закрывашь на все глаза. А они этим и пользуются.

- Знамо дело, сердце-то у нас жалостливое в груди, хоть и ворчим, а все одно жалеем, кормим, любим.

- Да, бабы мы и есть бабы! Такие мы, дурёхи! - вздохнула в поддержку соседки Зинка.

Терпко запахло пряной травой.

Тут Зинка поднялась со скамейки, отряхнула со своего передника видимые только ей пылинки и сказала:

- Ладно, соседка, пойду я, мне есче курей кормить. Да своего кобеля посмотрю, может возвернулся. Жрать, поди, хочет, столько времени не кормленный. Авось и припёрся уже. Поди, развалился в пыли, да блох чешет.

И пошла.

Нинка подумала, сделала недоуменные глаза и спросила вслед Зинку:

- Каких блох?

Зинка обернулась:

- Понятно каких! Своих, собачьих!

-Да ты что, всё это время про своего пса говорила?

- Ну, да, - пожала плечами Зинка. - Про мово кобеля Шарика.

- Так а я-то тебе говорила про своего мужика Фёдора! 

Зинка стояла у крыльца и смотрела на Нинку, а Нинка с крыльца смотрела на Зинку. И тут наконец до них дошло:

- Так это што получается - у нас такой интересный разговор был, я тебе про своего пса, а ты мне все это время про своего мужа?

- Ну! - поддакнула Нинка.

Женщины ещё какое-то время молча смотрели друг на друга, а потом вдруг оба разразились громким смехом. Они смеялись, утирая слезы с глаз, и все время повторяли сквозь смех:

- Ой, это ж надо, не разобрались!

Тут калитка во двор хлопнула и вошел Нинкин муж, высокий, угловатый Федор, с запчастью от трактора в руке. Он был весь в мазуте, видно, ремонтировал на работе трактор. Федор проходя мимо них, остановился, посмотрел, как они смеются, и нечего не поняв, удивлённо спросил:

- Вы чего так смеетесь-то? Я вас ещё с улки услыхал.

Но Нинка с Зинкой, глянув на него, разразились новым взрывом смеха. Ничего не поняв, Федор махнул рукой и пошел в свой гараж, где хранил запчасти, на ходу про себя думая: «Вот бабье племя… то они плачут без причины, то смеются, не остановишь… и кто их только поймёт?»

А женщины все смеялись.

         Вот такой произошёл интересный разговор. О нём потом еще долго Нинка с Зинкой вспоминали и улыбались. Ведь порой в нашем могучем языке можно просто  запутаться, так он велик и так многолики его слова.