Дни августа

Эпиграф к Переводу.
Уильям Блейк.
В одном мгновенье видеть Вечность,
Огромный мир – в зерне песка,
В единой горсти Бесконечность,
И небо в чашечке цветка.

Уильям Сароян.

Перевод
с англ. Мариам Чайлахян

Дни августа
Париж 1967г.

1 августа.
Я достаточно долго наблюдаю суету человеческого появления в этот мир и ухода из него. Люди приходят, чтобы просиять и, увянув, исчезнуть в небытие. Ты это наблюдаешь и проживаешь в собственной жизни….

Тело, в котором я обитаю раздалось и отяжелело, и голова заматерела. Нос весьма проблемный, большие серые усы свисают по уголкам рта, но волосы на голове сохранились и даже не поседели.

Большие неприятности случаются из-за того, что привык считать себя молодым человеком и никак не могу от этого отвыкнуть. Ну да Бог с ним.
Еще у меня в голове водятся одна-две идеи. Я еще не очень понимаю, каковы они, но я знаю, что они существуют и когда-нибудь доберусь до них. Я, конечно, далек от мысли о торжественно обставленном суициде. Это не так уж интересно, хотя меня и посещают мысли о смерти. Но кто не думал об этом с детских лет?..

Интересно, кто жил на рю-Тайботт. Кто здесь прогуливался в былые времена? Во всяком случае, это не были Эрнест Хемингуэй, Гертруда Стайн, Скотт Фитцджеральд, Генри Миллер или еще кто-нибудь из тех американских писателей, кто хоть однажды жил в Париже.

2 августа
….Погода, как и вчера, напоминает греческий полдень и только шумный ливень из тяжелых больших капель время от времени нарушает эту идиллию.
Вчера я купил базилик (реган) за 80 сантимов и посадил в горшочек на террасе. Пусть растет.
За завтраком попробовал маленькую веточку ароматной зелени, завернутую в лаваш с сыром. Отлично. Разведение сельскохозяйственных культур в цветочных горшочках в Париже – это, конечно, не настоящее фермерство, однако…

Я вспоминаю, что моя мать лет пятьдесят тому назад любила просматривать заметки профессора Минасяна в «Аспарезе» или «Хоризоне», армянском еженедельнике, издававшемся во Фрезно с 1908 года, где он писал: «Надо обязательно есть мацун. Это очень важный пищевой продукт».
Едва ли можно вспомнить день, когда мы не ели мацун, так по-армянски называется йогурт. Всегда где-нибудь в доме был большой кувшин этого продукта. Но не в холодильнике, потому что тогда были только морозильники, и в них не ставили. Две или три части воды к одной части мацуна, щепотку соли и получался освежающий легкий напиток, возвращающий соль организму, теряющему ее в тяжелой до соленого пота работе.

3 августа
То, что я больше всего люблю в августе, это состояние праздного покоя. Августовское ничегонеделание – вот то, что я больше всего хочу делать. Это не так просто, это почти невозможно, но я пробую достичь этого.

Купил по 33 цента за каждое растение эстрагон и розмари, оба хранят в себе лесные запахи. Рассадил их должным образом и поместил за горшочком, в котором растет базилик.

Большие серые мухи, которые любят отдыхать на краю красных глиняных горшочков, исчезли – всего вероятнее из-за прохладной погоды. Меня окружают все мои растения, они добавляют легкий аромат к моей трапезе из хлеба и сыра.

Во время прогулки я вспомнил одну из вчерашних мыслей: «Эти дни быть может самые счастливые в моей жизни». Они, действительно, счастливые (по сегодняшнему состоянию духа).

Я свободен. Это мой источник счастья. Я никому ничего не должен. Я смог оплатить все долги и сам зарабатываю себе на жизнь, я прихожу и ухожу, когда мне вздумается, иду, куда захочу. Я свободен. Это заставляет меня смеяться и делать что-то необязательное, делать всякие глупости и выдумывать разные штуки…

5 августа
…Я не употребляю кофе и сигарет, но в отличие от подлинных Мормонов, я разрешил себе пить чай в армянском духе – некрепкий и с добавлением в заварку мелких частиц гвоздики или корицы…. Иногда я снова принимаюсь за кофе и сигареты и продолжаю это по полгода, и никогда не жалею потом. Напротив, я рад, что не теряю способность испытывать наслаждение от чашечки кофе с сигаретой.

…Я сделал обязательной для себя ежедневную прогулку в течение всего августа, чего я не делал в июле, так как тогда был завален работой разного рода, и был так захвачен всем этим, что не имел ни малейшего желания освободить время для прогулок. …В прогулке есть нечто особенное. Это – истинная демонстрация свободы. Прогулка – обретение своего пространства.

На 32 автобусе я доехал до Трокадеро и Музея Человека, был полдень и в течение часа я рассматривал образцы примитивного искусства из коллекции работ художников и скульпторов Франции и Англии: Генри Мура, Пабло Пикассо, Макса Эрнста и других.

Я шел назад, не торопясь, и шваркая ботинками по мостовой, так как продавец из Сан-Франциско продал мне ботинки не моего размера.
...Было приятно скользить вдоль Сены под кронами деревьев, длинные лодки шли вверх и вниз по течению, и на одной из них за столиком сидели мужчина и женщина, это было их жилище. На краю набережной, спрятавшись в тени, лежал пьяница, холодный и бесчувственный ко всему миру.

…Я прошел три мили или чуточку больше до моей двери и ноги гудели, и надо было пройти еще пять пролетов по лестнице, чтобы подняться на мой этаж, но все становится доступным, когда есть привычка.

Во второй половине дня – вторая прогулка к рю Сен-Лазар до рю Ламартин. Прямо посреди рю Ламартин я нашел книжную лавку с наружными стендами. Заплатил 2 франка за что-то написанное Полом Морандом в 1929 году. Хорошее издание. Нашел старое издание поэм Лонгфелло. Когда я открыл книгу, моя рука сразу нашла «Евангелину». Это было обязательное чтение по Лонгфелло в начальной школе в Сан-Франциско. Стоило всего 1 франк.

Я покупаю таким образом книги почти каждый день для того, чтобы просмотреть их, чтобы изучать, наслаждаться, быть в курсе печатной продукции и думать обо всем вокруг, но я задумаюсь, прежде чем потратить деньги на кино или спектакли.

Во время этих прогулок я задавался вопросом, а было ли сказано что-либо стоящее? Существует много того, что цитируют и помнят. Много рассказанных баек и историй, написаны хроники событий и их всевозможные  толкования, но что-нибудь подлинно стоящее было ли сказано и услышано?

9 августа
Есть небольшой цветник вдоль Сены у моста Александра Третьего. Я тщательно изучил ситуацию на предмет экспроприации из цветника, и в подходящий момент стащил хороший, свежий экземпляр подсолнечника. Нес его целый час и поместил дома в большой цветочный горшок прежде, чем почки успели завянуть. На самом деле подсолнечники так же выносливы, как и сорняки. Они и есть в какой-то мере сорняки. Они всюду будут хорошо расти при любых условиях.
Расцветший подсолнечник, словно маленькое солнце желтое и открытое, которое видишь, едва проснувшись, у себя дома. 
……


22 августа
…Я проснулся от невероятного света солнца в шесть утра и лег обратно в кровать, чтобы поспать еще немного. Я спал и мечтал, и радовался этому, зная, что я сплю и мечтаю во сне, и встал около 11 утра.
И мне понравилось стартовать в такой поздний час, И я отправился на прогулку. Это было великолепно, в этом кружении заключалось мое бессмертие – от отеля Шатоди к Галери Лафайет, потом к Сен-Дени, к марше Сан-Квентин, похожему на прозрачный рынок в Сан-Франциско, и оттуда снова домой. Это было мое королевство.

…Сейчас я опять сел работать и нажал кнопку на «Грунтике». Эта парижская волна ловит классическую музыку, или, во всяком случае, то, что я под этим подразумеваю. Я могу слушать одну и ту же музыку в тысячный раз, и она меня все равно завораживает. А если не уверен, что это за вещь, не помню ни ее названия, ни автора, все равно встречаются такие музыкальные моменты, которые особенно меня трогают и заставляют сопереживать. Вот и теперь, что это там выдает партия фортепиано, ну да, без сомнения Джордж Гершвин «Рапсодия в стиле блюз» или «Голубая рапсодия».

…Это было где-то в 24-ом году. Гершвину было26, а мне было 16. Каждое утро я ставил пластинку на фонограф и слушал «Голубую рапсодию» пока делал гимнастику и влезал в свою одежду, чтобы идти на работу.
В 1928 году я впервые был в Нью-Йорке, и Джордж Гершвин был там тоже, но, конечно, мы не встретились. Я вообще тогда ни с кем не общался. Но в 1935 году, когда я вернулся из своего первого путешествия в Европу, я встретил Джорджа Гершвина на большой вечеринке в Нью-Йорке и спросил: «Как это у вас получается? Это музыка юности, ожидания и первых горестей. Вы можете еще такое написать?» Гершвин постарался рассказать мне, как он это сделал, и сказал, что едва ли сможет такое повторить. Несколькими годами позже его гений угас, он умер от мозговой опухоли.

24 августа
Во вторник вечером 22 августа я намеревался перечитать две пьесы Чехова в переводе Калдерона: «Чайку» и «Вишневый сад». Лондонское издание 1912 года, вскоре после смерти Чехова.
Я открыл наугад «Вишневый сад» и прочитал то, что говорит зажиточный Лопахин госпоже Раневской. «Мне хочется сказать вам что-нибудь очень приятное, веселое, но …некогда разговаривать, ну, да я в трех словах: Вы уже знаете, вишневый сад продается за долги, торги назначены на 22 августа, но Вы не беспокойтесь, моя дорогая, выход есть…» и т.д.
Короче, я читал это 22 и 23 августа. Совпадение восхитило и поразило меня, почти в той же мере, как и жизнеописание Чехова, сделанное переводчиком Калдероном, так же, как присутствие бессмертного духа русской литературы.


26 августа
Я нахожу дни августа радостью и тайной. Осталось совсем немного августовских дней, а потом…я разменяю 60-ый год моей жизни.
Август в Париже в прошлом был незабываем, особенно август 1959 года. Потому что в течение всего лета со мной были сын и дочь, мальчик 16 и девочка 14 лет. Спустя большой отрезок времени мы оказались вместе и я помню, что часто сердились друг на друга. И я осознал что-то главное в себе и в отношении сына, и в отношении дочери. И некоторые моменты причинили мне боль. Я считал почти неприемлемым, что мой сын не похож на меня в его возрасте. Если бы он был схож хоть с кем-нибудь из нашей семьи. Кажется, он все же чем-то напоминал моего отца.
С другой стороны моя дочь была восхитительна – весела и симпатична и умела держать своего братца в узде. Например, когда мы шли по улице Виктора Гюго однажды вечером, мой сын внезапно помрачнел и начал задираться и задал несколько провокационных вопросов, разозлив меня так, что я заорал на него прямо на улице. И он в ответ сказал, что хочет лететь обратно в Нью-Йорк, а я ответил, что чем быстрее, тем лучше. А моя дочь утихомирила нас практически в одну минуту. Я был поражен и глубоко тронут.

Тот август 1959 года много значил для меня. Я не только распрощался со своей молодостью, я сказал «адью» среднему возрасту; мне шел 51 год, а я все еще оставался диким, стремительным, уверенным в себе до высокомерия, смелым и нетерпеливым. Я был «хохочущим», жизнерадостным, каким был всегда, за некоторым исключением. И еще, я бывал мрачным, ожесточенным, часто сердился, оскорблялся, иногда медлил или смущался, в общем, тот еще сумасброд.
Но таковы мы – мы повторяем снова и снова наши ошибки, превращая их в привычки и характер.

27 августа
Одна из целей каждодневных записей состоит в том, чтобы быть в состоянии в будущем восстановить картину прошлой жизни – что делалось, о чем думалось и еще кое-что о внутреннем и внешнем состоянии тела и духа.
Но что проку в знании о том, как все было. Разве не единственная вещь, о которой стоит беспокоиться, как обстоят дела в настоящий момент. Да, конечно, но настоящее очень быстро становится прошедшим, и человек слишком мало понимает о том, что же произошло, доверяя все это ошибкам памяти.

Если профессиональный писатель будет писать каждый день, всего только пять или десять минут в течение 10 лет (простое десятилетие), он напишет много-много слов, почти столько, сколько можно обнаружить в любой из самых длинных, больших книг, включая Библию. И может оказаться, что эти случайные слова имеют больший смысл, чем предполагал автор, когда он их писал.

31 августа
Последний день августа 1967 года.
Мне пятьдесят девять лет. Я гордился этим и собирался это праздновать. Побрился, принял ванну, спустился по пяти пролетам лестниц и увидел выходящих из двери женщин пятидесяти, сорока и тридцати лет с тремя девочками и шестью молодыми людьми, спешащими поскорее выйти на улицу, на солнечный свет.

Шел вверх по рю-Лафайет, мимо дома сапожника, окна которого выходят на маленький палисадник с большим подсолнечником, с парой старых серых голубей, и еще двумя голубками помоложе, с большой черной вороной и четырьмя маленькими птичками, украшенными красными и желтыми перьями. Сам хозяин пяти фунтов роста, высокий, крупный, с абсолютно лысой головой и смуглый. Армянин. Он всегда экспансивен и заслуживает самого большого уважения. Я как-нибудь отнесу ему пару своих ботинок.

Освещенный солнцем бульвар с клерками, снующими повсюду, был восхитителен. Я чувствовал себя чрезвычайно счастливым и в ладу, не столько со своим я, сколько с окружающим миром и человеческим родом. «59 лет», - думал я. – «Сколько больших людей умерло намного раньше, где-то около тридцати, тридцати пяти, сорока, сорока пяти, пятидесяти, пятидесяти пяти». Но тут я приблизился к моему шестидесятому году. Мой монолог все еще длился.
И затем я как-то сразу вспомнил Баха с его двадцать одним ребенком, все еще работающего в свои семьдесят. Мой кузен Гурген однажды сказал мне, что Верди написал оперу, возможно, это была «Аида», когда ему было под восемьдесят. Было много людей, кто жил и работал намного дольше, уже после того, как им исполнилось шестьдесят, некоторые приблизились к девяноста годам, например, Бернард Шоу. Так что же тогда шестьдесят. Дитя, по всем статьям.
Затем я спустился к Большим бульварам, чувствуя себя прекрасно безо всякой видимой причины…
А возможно причина все-таки была, и это был я сам, реальный, не в воображении или фильме. Это был я, в последний день Августа, день моего 59-летия, все еще свободный, все еще в стременах.