Настасья и Ловец душ. Глава 2

Пронзительно свиснув на прощание и обдав оставшихся на перроне пассажиров облаком пара, поезд начал свой ход в сторону столицы. Глядя на мелькающие окна вагонов, Настасья думала, что внутри поезда ей было гораздо уютнее, чем сейчас снаружи. Что-то, похожее на плохое предчувствие, сжало ее сердце и тут же отпустило. «Все будет хорошо!» - мысленно успокоила она себя и оглянулась по сторонам. Из тяжелых, нависших над их головами, свинцовых туч накрапывал мелкий дождик, грозящий в любую минуту перерасти в нечто большее. Серое здание вокзала с черными провалами окон своим видом лишь усугубляло и без того унылую картину. Настасья зябко поежилась. Ее кружевной зонтик из последней парижской коллекции от дождя и пронзительного ветра абсолютно не спасал. Более того, набравшись воды, он значительно прибавил в весе.
- Не слишком приветливый городок, а? – весело поинтересовался Трофим, вертя во все стороны головой. – Даже колокола к отправлению поезда не было слышно, никак все вымерли?! Вам, Настасья Петровна, не приходилось бывать в городе мертвых?
- Нет. Надеюсь, что и на этот раз не придется, - стуча зубами от холода, пробормотала девушка, теснее прижимая к груди клетку с Пургой. Ворона умудрилась проделать в ткани дырочку и теперь с интересом взирала на мир блестящим коричневым глазом.
- Это кто там у вас? – Трофим Яковлевич подмигнул глазу, который тут же исчез.
- Птичка, - неопределенно ответила Настасья и выразительно посмотрела сначала на груду багажа, мокнущего под дождем, за тем на своего состоявшегося работодателя, у которого в руках был один лишь увесистый саквояж. Молодой человек намек понял и, тяжело вздохнув, сгреб это все «богатство» в охапку.
- Так и быть, поработаю немного носильщиком, но ездовой лошадью быть отказываюсь, - предупредил он, направляясь в сторону выхода с вокзала. – Если мы не найдем ни одного извозчика, устрою скандал в городской думе: развели бардак. Ведь вокзал – это, можно сказать, лицо города, а здесь в наличии какая-то рожа.
Настасья еле поспевала за ворчащим репортером. Как и самому Трофиму Яковлевичу, начало их пребывания в этом провинциальном городишке ей не понравилось. Какова же была ее радость, когда на небольшой, погрязшей в грязи, привокзальной площади она увидела одинокого ваньку.
- Эй, ретивый, сюда! – заорал во все горло Трофим, потревожив при этом целую стаю промокших ворон.
До этого сладко дремавший извозчик встрепенулся и направил в их сторону серую исхудавшую лошаденку.
- Ну, что, дед, твой рысак до Светлодольской нас довезет? Не издохнет по дороге? – поинтересовался Сахарный, методично забрасывая в экипаж один чемодан за другим. – Судя по его виду, у него все мечты только о скотобойне.
- Да что вы, барин, - обиделся дед. – Мой Сократ еще лет десять побегает, а может и еще нас с вами переживет – шустрый коняка.
Трофим помог девушке подняться в экипаж и заскочил сам, при этом коляска жалобно скрипнула, просев под его грузным телом.
- Надо же – Сократ! – умилился Сахарный. – Да ты, дед, философ. А раз так, то гони его в хвост и гриву, пока не разверзлись хляби небесные, и не обрушилось небо на нас вселенским потопом.
- Это будет ближе к религии, чем к философии, - прошептала ему на ухо Настасья, на что репортер лишь махнул рукой.
- За это, барин, не переживайте. У нас сильных дождей отродясь не бывало. Так только, поморосит чуток, пылюку прибьет и снова сухопост, - дребезжа всеми железными деталями одновременно, коляска неспешно двигалась по булыжной мостовой. И хотя, к чести Сократа, он очень старался, ничего кроме легкой рыси у него не выходило.
- Что это, дедушка, у вас совсем людей не видно? – поинтересовалась Настасья, глядя на пустынные улочки. – На вокзале ни души, и здесь…
- Так ведь горе у нас большое, - оглянулся ванька. - Голова у нас помер, сейчас всем миром и хоронят. А вы разве не на похороны приехали?
- Нет, мы совершенно по другому вопросу, - встрял Трофим, у которого рот, по всей видимости, никогда не закрывался. – Стало быть, ты не один здесь извозом промышляешь?
- Куда там! Только на привокзальной нас пятеро, - с готовностью пожаловался старик. – Возят все, кому не лень. Хорошо, когда день такой, как сегодня: начальства тьма понаехала – всем работы хватило. Я за утро четыре ходки успел сделать. А вот в другие дни совсем худо бывает: до вечера без дела просидеть можно, а скотине разве это пояснишь? Она, морда, овса требует, да жвачку посочнее. А цены-то нынче…
- Овес – это хорошо, - перебил его репортер, которого проблемы деда абсолютно не волновали. - А что, голова ваш совсем старым был? Отчего он помер-то?
- Кто его знает?! – пожал плечами ванька. – Стариком он не был, только-только шестой десяток разменял. Мужчина видный, крепкий. Все его боялись, но и уважали. Такого головы у нас не было, да и вряд ли еще будет. Хороший был голова, Царствие ему Небесное.
- Чем же он так хорош был? – удивилась Настасья.
- Порядки он понаводил, - охотно поделился дед. - При нем чиновники уже так не бесчинствовали, как ранее. Больницу земскую на ноги поставил. Детишек крестьянских к учебе приобщил. Даже эту, как ее, заразу с книжками…
- Библиотеку, - подсказал Трофим.
- Ее самую, милок, открыл. Нам-то она не к чему, а вот те, которые пообразованнее, те довольны. Теперь и не знаю, как мы без головы.
- Ничего, другого назначат, - равнодушно бросил Трофим Яковлевич, не особо впечатленный подобным реформаторством.
- Назначить-то назначат. А как приедет на его место жук какой, да начнет он своей метелкой под себя мести! - вздохнул дед и неожиданно для пассажиров резко натянул поводья. – Стой, Сократушка! Эх, дурья моя башка, совсем с вами заболтался: мне бы по Пожарской, в объезд, а я напрямую пру. Забыл, что Медный перегородили.
Настасья с любопытством выглянула из-за плеча извозчика: впереди, перегородив выезд из переулка, стеной стоял народ. Старик растерянно оглянулся.
- Не серчайте, господа хорошие, придется обождать. Мне здеся не развернуться никак – больно узкое место.
- Что там, - Сахарный также поднялся на ноги.
- Я ж вам говорил, голову хоронят, - как неразумным втолковывал ванька. – По главной улице и понесут. Вы потерпите, скоро уже.
- Спасибо большое, - буркнул Трофим, зло глядя в спину извозчика. – Первый раз в городе и мне дорогу покойник перейдет. Отличная примета, ничего не скажешь.
- Если ты покойному при его жизни ничего плохого не сделал, то тебе бояться нечего, - успокоила его Настасья и хотела еще что-то добавить, но тут толпа взволнованно всколыхнулась и подалась вперед.
- Идут! – послышались выкрики.
- Вот видите, - обрадовался ванька, - и совсем недолго ждать пришлось.
Он подъехал почти вплотную к заднему ряду толпы и, не обращая внимания на сердитые окрики чудом не попавших под копыта Сократа зрителей. Вытянув тощую дряблую шею, ванька пытался рассмотреть похоронную процессию. С присущим всем женщинам любопытством, Настасья рассматривала утопающий в цветах катафалк темного дерева, обильно украшенный позолотой, который тянула шестерка вороных лошадей с шорами на глазах и траурными плюмажами на головах. Перед катафалком шел мужчина с иконой в руках, за ним – представители духовенства. За гробом несли портрет покойного, затем на бархатных подушечках – его ордена и награды, далее шли его близкие родственники. Траурную процессию замыкали соседи, знакомые, любопытные. Всё как и положено на похоронах такого ранга. Был и почетный караул военных, и ход священнослужителей, но Настасья не замечала подробностей. Все ее мысли были поглощены увиденным портретом. Как человеку, серьезно увлекающемуся живописью, он показался образцом высочайшего мастерства. Более реалистичной картины ей в жизни не приходилось встречать. Казалось, что человек с портрета в любое мгновение готов был шагнуть с полотна, чтобы пойти со всеми вслед за почившим оригиналом.
- Ты видел? – восторженно повернулась она к скучающему Трофиму. – Не портрет, а чудо!
- Не понимаю я ничего в этой мазне, - равнодушно пожал плечами молодой человек, зато откликнулся извозчик:
- Это Петр Григорьевич наш такими картинами славится. Многие, как и вы, барыня, отмечают талант в нем немалый. Из столицы даже приезжают, чтобы портретик заказать.
Настасья для себя решила обязательно встретиться с этим художником, если время позволит. Очень уж хотелось пообщаться с настоящим мастером и взглянуть на остальные его произведения. Кто знает, может быть, он согласиться дать ей частный урок.
- Наконец-то, - откинулся на сидении Трофим, когда процессия прошла, и люди стали расходиться, на ходу обмениваясь впечатлениями об увиденном. – Давай-ка, дед, повлияй как-нибудь на свою лошаденку, а то мы скоро совсем околеем.
Дед понимающе кивнул и стеганул Сократа по его тощим бокам.
- Но, милая! Покажи господам, что мы не лыком шиты, а я тебя за это овсом побалую!
То ли посул подействовал, то ли звонкий кнут, а может просто дорога пошла под горку, но через пять минут они уже были на месте.
- Вот они – апартаменты госпожи Василевской. Тьфу, срамота! – сплюнул извозчик, указав рукояткой кнута на небольшой, в викторианском стиле, особнячок, фасад которого украшал целый сонм обнаженных греческих богов из белого мрамора.
- Смело! – отметил Трофим, оглядывая увитый виноградом трехэтажный домик. – Богато, с фантазией, но вот куры с ex-t;rieur абсолютно не гармонируют.
Настасья не удержалась от смеха, заметив поросячью голову в клумбе ярких цветов – это соединение аристократической роскоши и деревенской простоты выглядело весьма комично.
- Есть кто дома? Открывайте! – забарабанил кулаком в дверь Трофим.
Спустя минуту, с той стороны лязгнул засов, и в приоткрывшейся двери появилась недовольная, взлохмаченная, рыжеволосая голова.
- Ну что за люди?! Шум подняли такой, что и мертвого можно поднять, - вслед за головой появилось тело в опрятной косоворотке и щегольских полосатых штанах, бережливо заправленных в начищенные до блеску хромовые сапоги. – Нужно осторожненько постукать молоточком – это же вам не деревня, чай, в светских тонкостях толк имеем, - он кивнул в сторону прислоненного к косяку двери огромного кузнечного молота. Заметив недоуменные взгляды гостей, он тяжело вздохнул:
- Ну, знамо дело, деревня. Привыкли все кулаком…
- Мы, собственно говоря, к госпоже Василевской, - нетерпеливо перебил Трофим «знатока» светского этикета. Рыжий без особого интереса скользнул по нему взглядом, после чего внимательно осмотрел Настасью (от чего девушка густо покраснела) и радостно сообщил:
- Так нету барыни-то. В последний путь градоначальника нашего провожает. А вы сами-то кто будете? – он с любопытством взглянул на багаж гостей.
- А мы, мил человек, из Москвы, - Трофим попытался сунуться в образовавшуюся щель, но рыжий стоял непреклонно, как скала: комплекции он был крепкой и в плечах, пожалуй, пошире Сахарного. – Из столичной газеты репортер.
- А дамочка? – рыжий не переставал улыбаться, глядя на зардевшуюся Настасью, которая от стыда поспешила спрятаться за спину Трофима Яковлевича.
- Моя сестра и секретарь, - Трофим начинал терять терпение. – Мы можем обождать госпожу Василевскую?
- А чего ж нельзя? – пожал плечами халдей. – Вон за калиткой скамеечка, там и обождите.
Он резко захлопнул дверь, оставив приезжих в недоумении стоять на пороге.
- Ничего себе – гостеприимство! – Настасья вопросительно посмотрела на Трофима. – Что же нам делать? Ждать?
- Еще чего! – зло прошипел Трофим, закатывая рукава. – Я сейчас вышибу эту дверь, к чертовой матери, и задам знатную трепку этому идиоту.
- Не трать силы и нервы, - Настасья закрыла глаза и ясно представила себе расположение засова с той стороны, осталось только мысленно подтолкнуть его, совсем чуть-чуть и…дверь скрипнула. Девушка открыла глаза и улыбнулась, долгие вечера практики не прошли даром.
- Чудесно! – восхитился Трофим и, подхватив багаж, вслед за своей спутницей вошел в полутемный вестибюль. Прямо перед ними, в окружении кадок с фикусами, возвышалось чучело гигантского медведя с серебряным блюдом для визиток в лапах. Настасья поежилась – эта отвратительная мода погубила немало грозных «хозяев» леса, и это было неправильно. К тому же, как можно спокойно жить рядом с трупом? Это было выше ее понимания.
- Бедняжка, - жалостливо прошептала она, погладив мимоходом пушистую медвежью лапу.
- Это что же такое на белом свете творится?! – им навстречу бежал рыжий с куском недоеденной колбасы в руке. – Средь бела дня в дом лезуть. Сенька! Сенька, мать твою, воры в доме, а ты дрыхнешь!
Настроен он был решительно, что еще больше подзадорило разозленного Трофима. Как бык на тореадора, ринулся он навстречу рыжему, не заметив, выскочившего откуда-то сбоку, бородатого мужика с кочергой. Оставив рыжего на растерзание Трофиму, Настасья перегородила путь бородачу и, выставив вперед руку, установила перед собой невидимую человеческому глазу защитную стену. С размаху впечатавшись в незримую преграду, мужик взвыл и, ухватившись за расквашенный нос, умчался в обратном направлении. А в это время Повелитель Тьмы с упоением мутузил уже вялосопротивляющегося рыжего. Было заметно, что репортер не понаслышке знаком с таким новомодным видом борьбы, как английский бокс. Не известно, сколько еще могла продолжаться эта экзекуция, если бы не женский вскрик со стороны входной двери. Сфокусировавшись на группе только что вошедших людей, рыжий доложил:
- Матушка, Степанида Игнатьевна! А у нас радость большая – гости из самой Москвы пожаловали, - и с глупейшей улыбкой на окровавленном лице он рухнул без сознания к ногам Трофима.

Через полчаса бурных объяснений гости, и все семейство Василевских, собрались за большим обеденным столом. Кроме самой хозяйки, Степаниды Игнатьевны, компанию Трофиму и Настасьи составили: Мария и Валентина –  дочери Василевской, семнадцати и девятнадцати лет; учитель их, Фрол Емельянович – недавно выпустившийся студент Московского университета; родной племянник хозяйки – Александр Ямишко, двадцати восьмилетний балбес без определенного рода деятельности, живущий исключительно за счет теткиных щедрот.
- Ох, и не чаяла я вживую лицезреть самого Повелителя Тьмы, - причитала Степанида Игнатьевна, подкладывая в тарелку Сахарного лучшие куски нежнейшей крольчатинки в винном соусе. – Это когда же я письмецо-то вам отослала, месяцев пять будет?
- Четыре, - важно поправил ее Трофим, - но Вы же понимаете, что являетесь не единственной нашей читательницей, которой являлись души умерших. Грань между тем светом и этим настолько тонка...- он сделал многозначительную паузу, - Пока всех проверишь, да пока статью напишешь, да пока ее напечатают…
- Да, да, я все понимаю, - женщина замялась, какая-то тревожная мысль заставила наморщиться ее высокий белый лоб. – Но, видите ли, Повелитель, то приведение, о котором я вам писала, оно уже давненько не давало о себе знать. Я думаю, что оно навсегда покинуло наш дом.
Трофим потер кончик носа и озадаченно взглянул на расстроенную до слез Василевскую.
- Это что же получается – мы совершенно напрасно притащились в такую даль? Это, знаете ли, как-то несерьезно. У меня же договоренность на октябрьский номер. Первая страница с вашим рассказом и фотографией всего вашего семейства.
- Наша фотография! – с громким звоном вилка выпала из рук Василевской, глаза ее лихорадочно заблестели. – В «Вестнике оккультиста»?! О подобном я даже мечтать не могла. Девочки, представляете наш портрет на первой полосе! Да все просто обзавидуются.
Ни одна из сестер особого восторга от матушкиной идеи попасть в газету не испытывали. Старшая, хорошенькая Валентина, не отрывала влюбленного взгляда от черноглазого красавчика-учителя. Было похоже, что она особо не вникала в тему разговора. Улыбаясь своим мыслям, она рассеянно ковыряла вилкой в своей тарелке, время от времени касаясь локтем сидящего рядом Фрола Емельяновича. Учитель с невозмутимым видом принимал эти робкий знаки внимания, как должное. С девушкой разговаривал ласково, с нежной улыбкой, но Настасье его поведение казалось насквозь фальшивым, так как она успела перехватить пару раз направленный в ее сторону взгляд черных глаз. Этот взгляд раздражал и одновременно волновал девушку. Она знала, что это крест всех ведьм, будь ты хоть самой неприметной внешности, но мужчин все равно будет тянуть к тебе со страшной силой. Что уж говорить Настасье: зеленоглазой красавице с пухлыми, чувственными губами, кожей, цвета слоновой кости и копной вьющихся медных волос.
- Завидовать пока что нечему, - умерил пыл Василевской Трофим. – Нет приведения, нет статьи. Завтра же мы с сестрой возвращаемся в Москву.
- Только не это, - словно в молитве сложила руки Степанида Игнатьевна. – Оно вернется. Я чувствую это…
- Но, маман! Ведь еще…– запротестовала Мария, но Василевская не дала ей закончить.
- Конечно, вернется, не сегодня так завтра, но мы его обязательно увидим, - убеждала она скептически настроенного Трофима Яковлевича. – А вы пока у нас погостите. Дом у нас большой – места всем хватит, - она умоляюще перевела взгляд с Повелителя на Настасью. – Ну же, душечка, соглашайтесь. Вы такая бледненькая, а у нас воздух чистейший, не то, что у вас в Москве. Целебнейший воздух.
- Ну, если только ради сестры, - задумчиво протянул Трофим, глядя на пышущую здоровьем Настасью. – Пожалуй, на недельку мы могли бы задержаться. Но не более того. Если в течение семи дней призрак так и не появится, то о статье можете забыть.
- Вот и ладушки, - развеселилась госпожа Василевская. – Давайте, друзья, выпьем за это. Наливка у нас замечательная, смородиновая. Наша Марфушка – большой специалист по наливкам.
- Это верно, - поддержал ее племянник, наполняя рюмку Настасьи темным густым вином. – Попробуйте наливочки. Для поправки здоровья – это самое то.
Девушка покосилась на Александра: очень уж не понравился ей его тон. Слышались в его голосе нотки пренебрежения и насмешки, что абсолютно не вязалось с его добродушным и даже немного простоватым выражением лица. «Скользкий тип, проныра еще тот», - охарактеризовала его девушка про себя.
- А вы, Настасья Яковлевна, тоже при газете или просто братца сопровождаете в делах его праведных? – невинным тоном поинтересовался Александр и при этом, не стесняясь, подмигнул кузинам, словно обещая им невиданную забаву. Чувство неприязни к нему только усилилось сейчас Настасья чувствовала себя ланью, окруженную стаей волков.
- Сестра – медиум, - поспешил ей на выручку Трофим. Напряженная поза Настасьи не прошла мимо его внимания. – Она является проводником между миром живых и миром мертвых. Уж если кому и суждено вашего призрака узреть, то это ей.
Последнее замечание по неизвестной причине сильно развеселило Александра.
- Если вы медиум, то можете прямо сейчас вызвать какого-нибудь духа? Ведь именно этим, если я не ошибаюсь, занимаются медиумы? Ну, пожалуйста, милочка, не стесняйтесь. Продемонстрируйте нашей скромной компании ваш выдающийся талант и предъявите нам хоть самого завалящегося покойника.
Женщины от таких слов поспешно перекрестились, но все с нескрываемым любопытством уставились на растерянную девушку.
- Прошу нас простить, но после долгой дороги…- Трофим был настроен защищать «сестру» до конца, однако Настасья перебила его:
- Ничего, братец, я попробую, - ей нестерпимо захотелось утереть носы этим чванливым и неприятным людям. Гордыня взяла верх над осторожностью. – Все возьмитесь за руки, и, что-бы не произошло, не разрывайте цепь.
Девушка с отвращением вложила свою ручку в потную ладонь Александра, вторую протянула Трофиму. Она непроизвольно улыбнулась, почувствовав одобряющее рукопожатие с его стороны, эх, хорошо иметь старшего брата!
- Как интересно! – Василевская облизнула губы от волнения, из всех присутствующих, только она одна отнеслась к спонтанному спиритическому сеансу с должной серьезностью. – Давайте-ка поживее! - закомандовала она тоном, не терпящим возражений. - Не заставляйте девушку ждать.
- Ерунда какая-то, - проворчала Мария, но к цепи присоединилась, не посмела пойти против воли родительницы. – Мы все культурные, образованные люди. Неужели вы действительно верите в эту чушь про духов?
- Я не верю, - быстро отозвался Фрол Емельянович и плотоядно улыбнулся Настасье, - но всегда хочется попробовать чего-нибудь новенького, неизведанного. Сердце девушки бешено заколотилось: вот ведь обольстительный негодяй!
Валентина заприметила взгляд учителя направленный в сторону их гостьи и по ее глазам Настасья поняла, что в лице этой хрупкой девушки она приобрела непримиримого врага. «Ну и ладно, - успокоила она себя. – Мне с вами, как говориться, детей не крестить».
- Держитесь крепко, я вызываю дух покойного городского головы. Явись к нам, где бы ты сейчас ни был!
Дальнейшие события развивались со скоростью выпущенной стрелы. Сильный порыв неизвестно откуда взявшегося ветра затушил свечи. И хотя кромешной темноты не настало (за окнами было еще довольно светло), эффект получился, что надо. Барышни одновременно завопили, пальцы Александра судорожно сжались в испуге, и даже Фрол Емельянович издал какое-то непонятное мычание. Настасья усмехнулась и послала импульсы энергии в сторону свечей. Вспыхнувшее пламя осветило побледневшие лица, которые стали еще бледнее, когда посуда поднялась над столом и закружилась в диком танце. Представление удалось на славу: Степанида Игнатьевна в любую секунду была готова упасть в обморок, Валентина от изумления так широко открыла рот, что явила миру подпорченные сладким зубы, у остальных же глаза, что называется, оказались «на лбу». Один только Трофим умудрился сохранять спокойствие. В знак одобрения он снова пожал Настасьину руку, на что она ответила торжествующей улыбкой. Девушка ликовала: она демонстрировала свои колдовские способности в присутствии простых людей, и ей это безумно нравилось. Сущность ведьмы рвалась наружу и Настасья еле сдерживалась, чтобы не поддаться чувствам и не разнести этот дом в тартарары.
- Кто-нибудь хочет задать вопрос духу? – она обвела взглядом перепуганные лица, желающих пообщаться с покойником не нашлось.
– Тогда уходи! – девушка осторожно опустила тарелки и бокалы на стол. – Какой шумный дух попался, мог ведь и ножом в кого-нибудь метнуть – души умерших не любят, когда их беспокоят по пустякам.
После минутного глобального оцепенения на Настасью обрушился целый шквал вопросов о потустороннем мире. Хорошо, что в свое время девушка проштудировала нужный раздел в Черной Книге и сейчас она выглядела настоящим экспертом  в области спиритизма. На Настасью смотрели уже совсем по-другому: с интересом и некоторой долей уважения. Улучив подходящий момент, Трофим отвел ее в сторонку.
- Молодец, сестренка! - похвалил он зардевшуюся девушку и нежно поправил выбившуюся из ее прически прядь непослушных волос при этом, как бы невзначай, коснувшись ее бархатистой щеки. – В нашем деле очень важно создать себе загадочный и интригующий образ. Ты с легкостью справилась с этой задачей, и я ни секунды не сожалею, о заключенной с тобой сделке. Но, если мы с тобой компаньоны, то ты можешь открыть мне свою тайну?
Настасья недоуменно смотрела на Повелителя, у которого от волнения расширились зрачки, а дыхание стало прерывистым. После столь интимного жеста воображение Настасьи стало рисовать какие-то любовные сцены…
- Ты действительно вызвала духа? – у Трофима был вид ребенка, который, во что бы то ни стало, хотел выпытать секрет у взрослого.
Настасья огорченно поджала губу и лишь хитро прищурилась в ответ. Пусть думает, что хочет, а она свои секреты выдавать не собирается.
- Устала я что-то с дороги, - еле сдерживая зевоту, объявила она, демонстративно поворачиваясь к Трофиму спиной. – Пойду, вздремну немного. Ежели ваше приведение ночью объявится, тогда не поспишь.
- Я провожу, - Мария стремительно подскочила из-за стола и подхватила Настасью под руку. – Всем покойной ночи!
Под ответные пожелания сладких снов они покинули столовую.
Проходя через каминный зал, Настасья убавила шаг возле ряда семейных портретов.
- Маменькина гордость? – недовольно пробурчала Мария, заметив интерес девушки к картинам. – Всякий гость, попавший к нам в дом, просто обязан ознакомиться с ее и папенькиным генеалогическими древами посредством этой выставки покойников. Бррр! Терпеть не могу эту комнату, особенно после того, как Сашка притащил Это.
Она кивнула в сторону отдельно висящей картины с изображением хозяйки дома, при этом на лице ее промелькнуло нечто вроде брезгливости, а вот Настасья не смогла сдержать возгласа восхищения. Она без труда узнала руку мастера – это его кисти принадлежал портрет покойного головы, так поразивший девушку несколько часов назад. Сейчас ей представилась уникальная возможность рассмотреть его творение вблизи. Степанида Игнатьевна была изображена в серо-зеленом муаровом платье под цвет глаз, на плечи наброшен белый эшарп,  чуть тронутые сединой волосы были уложены в высокую, в римском стиле, прическу, которую удерживала изумрудная диадема, на губах играла легкая улыбка, от которой возле глаз образовалась сеточка мелких морщин.
- Какое мастерство! – с некоторой долей зависти прошептала Настасья, легко касаясь пальчиками тщательно выписанного перстня. – Как такое может не нравиться?!
Вопрос адресовался Марии, которая со скучающим видом рассматривала носки своих туфелек и восторга гостьи по поводу картины не разделяла.
- Дело вовсе не в картине, - пояснила она, презрительно наморщив носик. – Он действительно хорош, спору нет. Меня бесит, что его маман подарил этот мерзотник, Алексашка.
В голосе ее слышалась неприкрытая неприязнь к кузену.
- Сперва в гроб ее чуть не загнал, а потом презент этот преподнес – грех замаливал…
И без того не слишком привлекательное личико девушки перекосилось от злобы, но внимательный взгляд Настасьи словно отрезвил ее.
- Вы, Настасья Яковлевна, на меня внимания не обращайте. Это все дела наши семейные, - она взяла себя в руки и даже через силу улыбнулась. – И вы совершенно правы насчет мастерства. Картины господина Соболева невероятно популярны далеко за пределами нашего городка. Стоят они весьма прилично, даже не знаю, откуда у Сашки столько денег взялось. Он-то – голь перекатная, маман его из жалости приютила, когда его родители от тифа померли. Ни копеечки после них не осталось, одни долги. Оно и понятно, откуда ж взяться средствам у мелкого писарчука окружной канцелярии?
Произнесено это было таким тоном, что постороннему слушателю сразу становилось понятно: писарчуки – не люди, а их отпрыски – и подавно. Настасье было что на это возразить, но в этот момент за спинами девушек раздались чьи-то тяжелые шаги.
- Легок, как на помине, - скривилась Мария, оглянувшись через плечо.
- Меня обсуждаете? – до чего же неприятная у него улыбка, отметила про себя Настасья, глядя на приближающегося Александра. – Манька готова наговорить про меня не Бог весть что любому, кто согласится ее выслушать, - он бросил на кузину быстрый неприязненный взгляд и повернулся в сторону портрета.
- Наверняка успела нажаловаться, что, мол, сижу на их шее и отбираю последние крохи хлеба. Но ты не можешь отрицать того, моя дорогая, что я могу быть благодарным. Ничего подарочек? А ты, кузина, своей родной маменьке что-нибудь посущественнее букетика маргариток за свою жизнь подарила? Ах, как же я мог запамятовать, что самый популярный презент в этой семейке – это вышитые утирки. Настоящее произведение искусства, куда уж мне с этой мазней.
Настасья могла поклясться, что еще немного и Мария либо лопнет от злости, либо, что вероятнее, придушит своего несдержанного на язык кузена.
- Да как ты смеешь… – зашипела она, но Александр не дал ей договорить.
- Признайся, Манька, ведь ты рассчитываешь получить от нее гораздо больше, чем даешь сама, - он бережно протер рукавом сюртука массивную раму портрета. – Ты и твоя сестрица ничем не лучше меня. Только спите и видите, как запустить руки в…
- Замолчи! – руки девчушки сжались в кулаки, она сделала решительный шаг в сторону Александра. – Заткни свою пасть и не смей сравнивать нас с собой, приблудыш.
- Кошка драная! – парировал он и широко улыбнулся Настасье, всем своим видом показывая, что слова и поведение Марии его ничуть не трогают. – Добро пожаловать в змеиное гнездо, дорогая. Не дайте запудрить себе мозги, и тогда вы очень скоро поймете, что общаться с призраками гораздо приятнее, чем с живыми людьми. Спокойной ночи!
Скорчив напоследок безобразную рожу в сторону Марии, он удалился.
- Вот ведь упырь! – девушка не могла прийти в себя, ее трясло от злости и понимания собственного бессилия. – Сколько же он нам крови попортил. Хоть бы он сгинул поскорее!
- Никогда не произноси подобных слов! – схватила ее за руку Настасья. – Любое проклятие оставляет свой отпечаток на душе его наславшего. А это, в свою очередь может изменить ход его судьбы и не всегда в лучшую сторону.
- Да надоел Алексашка, сил нет, - оправдывалась малость поостывшая Мария по пути к Настасьиной комнате. – Ведь ни капли благодарности за то, что приютили его, обогрели. Маман его выучила, к делу пристроила, да только он от работы бегает, как черт от ладана.
- Не поминай нечистого на ночь! – Настасья только дивилась легкомыслию девушки, ведь это же всем известные вещи, -  помянешь нечисть, она к тебе ночью в сон проберется, все мысли твои узнает, все планы твои порушит.
- Ух, ты, - восхитилась Мария, - с вами до того интересно разговаривать. Вам ведомы такие увлекательные вещи, - глаза ее загорелись от пришедшей в голову мысли. – А гадать вы случайно не умеете?
Настасья чуть было не споткнулась об ступеньку, хотя лестница и была хорошо освещена газовой горелкой.
- Умею, но не гадаю, - она вспомнила, что Аглая всегда была принципиальна в этом вопросе, хотя сама иногда и нарушала ею же самою установленное правило.
- Почему? – искренне удивилась девушка.
- Не хочу судьбу прогадывать, да и по здоровью гадание сильно бьет.
- Ну, не знаю, - с сомнением покачала головой Мария, не скрывая своего разочарования. – Я один раз была у мадам Мелюсины, так она выглядит очень даже здоровой, хотя гаданиями промышляет уже много лет подряд.
- Кто это – мадам Мелюсина? – поинтересовалась Настасья.
- Гадалка, целительница, и даже, поговаривают, что ведьма, - похвасталась Мария местной достопримечательностью. – У нее салон на центральной улице. Меня Валентина как-то раз к ней взяла. Сама побоялась. Что уж ей там Мелюсина нагадала, я не знаю, но после этого вцепилась она во Фрола Емельяновича мертвой хваткой. Тоже мне, нашла кавалера, - презрительно хмыкнула Мария. – А вот у меня ничего из того, что у Мелюсины на картах выпало, не сбылось. А жаль! – заключила девушка, тяжело вздыхая.
- Может быть, еще сбудется, - попыталась утешить ее Настасья. – Какие твои годы?
- Какие бы ни были, но они пролетают, и возврата им нет, - снова вздохнула девушка, страдальчески закатывая глаза. – В мире столько интересного, а я сижу здесь, в четырех стенах, кроме как три раза в Москве, нигде больше и не была. А мне так хочется путешествовать, - ее лицо озарила мечтательная улыбка, от которой Мария сделалась весьма премиленькой. Настасье захотелось сделать девушке приятное. Она взяла ее руку и взглянула на худенькую ладошку.
- Дальняя дорога у тебя будет, но счастливой ее не назовешь, - Настасья всматривалась в линии на руке, и ее охватывало чувство смутного беспокойства. – Начнется она слезами ими же и закончится.
- Ты же говорила, что не гадаешь…
- Я говорила о картах, - перебила девушку Настасья. – А на ладони написаны главные события в твоей жизни. Их не изменить. К сожалению…
- Почему к сожалению? – Мария с ужасом смотрела на свою руку. – Что еще ты видишь?
- Ребенок у тебя будет. Один и поздний, рожденный без любви, - Настасья пророчествовала и сама удивлялась своим речам. Когда-то, давно, Аглая рассказывала им с сестрой о значениях судьбоносных линий на руке человека, но ни самой Настасье, ни Аннушке эта наука оказалась не по зубам – с большим трудом им удавалось отличить линию жизни от линии любви, а уж о каких-либо подробностях и речи быть не могло. А сейчас она читала по ладони, как по книге. Все так четко и понятно: вот скорая смерть близкого человека, но об этом она промолчит, вот знакомство с влиятельным и значимым человеком, которое круто изменит жизнь Марии.
- И все это написано здесь? – Мария поднесла ладонь совсем близко к глазам и прищурилась. Уловка не удалась, рука как рука: ни детей, ни дороги. – Чудеса!
- Действительно, чудеса! – потрясенно прошептала Настасья, открывая дверь в отведенную ей комнату. – Увидимся утром, Машенька!
- Но подождите! – запротестовала девушка, у которой еще была масса вопросов, но на них у Настасьи уже не было ни сил, ни желания.
- Все остальное – завтра, - пообещала она, прикрывая за собой дверь. Устало она добрела до кровати и рухнула на пахнущую сыростью постель. Комната выглядела необжитой, и казалось, что долгое время она простояла взаперти, столь прочно в ней закрепился запах нафталина, но девушку это нисколько не смущало. Сейчас у нее было лишь одно желание – поскорее уснуть. У Пурги же на этот счет было свое мнение.
- Есть! – потребовала она, распахивая дверцы клетки, в которой она прождала хозяйку весь вечер.
- Пурга! – подскочила Настасья. – Прости меня, пожалуйста, но я ничего тебе не принесла, – от стыда она готова была провалиться сквозь землю. – Столько событий, что я просто…забыла.
- Голодная смерть, - констатировала ворона, обиженно нахохлившись. – Выпускай.
- Конечно! Конечно! – Настасья изо всех сил дернула оконную раму, которая, похоже, никогда не открывалась. Что-то треснуло, стекло угрожающе зазвенело, но окно все-таки поддалось. – Не обижайся на меня, родная!
Ворона молча вылетела в окно, не удостоив девушку даже взглядом.
- В конце-концов – это всего лишь ужин, - выкрикнула Настасья вслед Пурге и тихонько добавила. – А я, оказывается, по руке умею гадать. Никогда бы не подумала.
Наскоро умывшись в тазу прохладной водой и переодевшись в старую ночную сорочку, которая ей была явно тесновата, Настасья нырнула под ватное одеяло. Уже через минуту у нее зуб на зуб не попадал от холода – настолько постель оказалась отсыревшей.
- Так и заболеть недолго, - возмутилась она. – Могли бы и комнату протопить и постель грелкой прогреть.
Выход нашелся довольно быстро. Настасья вспомнила, как Аглая разогревала самовар одним лишь прикосновением рук и решила воспользоваться «бабушкиным рецептом», но слегка переусердствовала по неопытности – край подушки начал тлеть. Комната наполнилась дымом.
- Перебор! – закашлялась девушка и бросилась открывать окно пошире. Когда дым рассеялся, Настасья предприняла еще одну попытку, которая оказалась гораздо успешнее первой.
- Что ни говори, а быть ведьмой очень даже неплохо, - пробормотала она, сквозь слипающиеся веки, глядя на огромную желтую луну за окном…