Незаконченная повесть Чилибуха Игнация. 2003 год

Чилибуха Игнация.


-И куда он стремится? – усмехнулась перепёлка на болоте.
–Я подпрыгну, взлечу, а через несколько жэней опущусь. Порхать между кустиками полыни – вот предел полёта.
Куда же он стремится?
Чжуан-Цзы.



ВСТУПЛЕНИЕ



Это было, кажется году в восемьдесят седьмом. Стоял чудесный майский,советский денёк. Солнце  светило в чистом голубом небосводе, и ни одно облачко не омрачило его свет. Город переполнялся звуками и движением. По дорогам мчались пыльные автомобили в пьяном мареве весеннего жара. Прохожие жмурились от яркого солнца, надевали тёмные, огромные очки, становясь похожими  на  ходячих стрекоз. Тогда это было модно. Тут и там, пестрели бесконечные очереди, в колбасный за деликатесом, в ларёк, за пивом. В переулках, и на углах улиц можно было встретить автоматы с газированной водой, и красные телефонные будки. В бакалеях выстраивались очереди за портвейном и дешёвым коньяком по тринадцать рублей. Килька в томате и плавленые сырки пользовались популярностью, почти так же, как и новомодные «Модерн толкинг», звучащие на танцплощадках и дискотеках. Советская молодёжь одевалась и выглядела особенно, так, как выглядела только в эти года. Впрочем,те,кто проживали лучшие дни своей молодости тогда, наверное, и сами должны помнить, какое оно было, раскрасив красками собственных ощущений.Не посвящённым же, в это сакральное,постперестроечное время,придётся поверить моим скудным описаниям,построенным скорее на чувственных ощущениях,нежели на наблюдениях и "сухом" историческом анализировании событийных потоков и приоритетов.Прошёл ровно год,с тех пор как случился взрыв атомной электростанции,рядом с утопическим счастливым, советским городом Припять.Который обозначил собою "тонкий энергетический узор",грядущего,более масштабного распада СССР.В тех местах,всё ещё трудились отважные ликвидаторы.А в целом,как обычно в Советском Союзе,не смотря ни на что,царили мир, покой и безмятежность.

Дни пролетали, словно птицы, смыкаясь в плотный разноцветный хоровод. Не давая покоя,нашему главному герою Александру. Студенчество конца восьмидесятых, теперь ему, казалось почти не реально активным, смелым, ищущим, какой то абстрактной правды, стремящимся, куда то вперёд, заражённым некой небывалой, невиданной свободой,впрочем как и любое другое студенчество. Оно разбивало с радостью в прах многочисленные коммунистические определения, понятия и устои. Мутило застоявшеюся воду, на поверхность которой медленно всплывали нечистоты, факт существования которых, тщательно и упорно скрывался и отрицался, ни одно десятилетие. Великолепно отлаженный механизм начинали разбирать с болтов и винтиков, аккуратно и постепенно.
Чистые пруды наполнились праведной грязью. Застенчивые ивы, казались просто уставшими  и повидавшими в ночи такое, что не знало никогда самого существования понятия застенчивость, ничего не замечая. Тяжёлое время больших перемен, но сквозила в нём прелесть. Хотя многие продолжали жить, как привыкли, и не чувствовали начала чего-то неизведанного, наивность и смелость, желание жить,пропитывали всё.
Нелепое время для любви, хотя конечно для любви не существует понятия «время» и «нелепо». Всё же любовь его была тогда странная. Она неизбежно должна была нести на себе отпечатки происходящего. Расцветала  доступность любви. С загадочного женского тела  стремились сорвать все покровы.Любовь ощущалась в самом воздухе, и проявлялась во всём, обнажая всё что угодно, когда угодно и где угодно. И уже не поражала больше тайна, не заинтересовывала гладкая кожа. Оставались потребности , боязнь одиночества и какое то вопиющее желание всё снова и снова разоблачать красоту, заставая её в неприличных позах. Рассматривая мельчайшие изъяны,буд-то бы посмеиваясь над неумелостью и неотесанностью старшего поколения. Так находились совершенно чуждые всему прошлому идеалы, переоценивались ценности, изменялись гигантские структуры мировоззрений. Потому любить было особенно трудно, но, как и в любое время необходимо. Необходимо для жизни. Для дыхания и существования. Для того, что бы к чему-то стремиться, чего-то достигать, самовыражаться, совершенствоваться, изменяться.
Но было то самое большинство,  которое серело и бледнело в однообразном потоке будних дней, проходящих на одном из многочисленных заводов. Задыхаясь среди матерных од, сигаретного дыма и запахов жжёной канифоли. Втаптывая в грязь проходящих дней, важнейшее из призваний человека-выразить себя. Оставив тем самым, свой, пусть небольшой, но след в жизни. Ведь для этого хорош любой путь, любые средства и методы. Которые могли быть настолько разнообразными, насколько мы все не похожи друг на друга. От чудовищно жестоких и низких, порою даже пошлых и вульгарных, до утончённо нежных, светлых, порою незаметных невооружённым глазом, возвышенных и свежих, как тёплый летний ветер. Свершалось то, что отличает людей от других созданий населяющих планету Земля.И всё это смазывалось и перемешивалось, рождая из своего клокочущего нутра странных людей своего времени. Так называемых пост индустриальных детищ, непохожих ни на кого,и понятых тогда,в силу всё ещё действующего политического режима, лишь небольшой кучкой других, близких по духу и готовых поняв, полюбить…





ГЛАВА 1 "Путь"

Он и  стал детищем своего времени, вобрав в себя всю его энергию, просто потому что не мог этого не делать. Тогда же и пришла любовь, как некое составляющее его жизненного пути. Тропа, выводящая  на широкую дорогу. Ступая по этой тропе, он взрослел. Блуждая по ней, долго,и порой казалось, что это вовсе и не та тропа,а просто колючие заросли,которые царапали и вспарывали кожу. Не легко было идти. Но, наконец, после долгих скитаний, страданий и  испытаний тем истинным блаженством, которое может подарить только любовь, измождённый, но полный надежды дух его узрел свой путь.


ГЛАВА 2 «Открытие»
               
Наш герой,Александр, полный тягостных размышлений брёл по улицам любимого города. Он сделал в себе новое открытие утром этого дня. И оказалось, что самое страшное в его жизни ещё только впереди. Всегда считая, что к своему возрасту, он пережил многое, по крайней мере, гораздо больше, чем легкомысленные сверстники. Но видимо это было совсем не так. И просторы собственного я, снова оказались таинственно неизведанной зоной.
Он прогуливался по аллеям и паркам, безлюдным улочкам и Московским скверикам. Ел мороженое, озлобленно как-то, смотря на прохожих. Настроение никак не совпадало с солнцем и жарой. Мысли путались между собой. И как назло постоянно попадались весёлые знакомые, удивленные его странным одиночеством. Звали с собой, он отбивался от них  путаными фразами и продолжал заниматься самоедством  и философствованием. Новым открытием для него стало осознание неизбежного внутреннего обожания. Нескончаемость и угнетающею центричность собственного чудовищного эгоизма, который стал золотой основой его обезумевшей, бесконечной , всепоглощающей, и какой-то хищно непоколебимой любви к Ней. Он знал нелепость и абсурдность своего открытия, но каждый день  его жизни доказывал обратное. Его сущность напоминала ему огромного паука птицееда, он наметил свою жертву, и ничто не могло его остановить. Даже болезненное осознание того, что по сути своей, жертва оказалась лишь иллюзией, его богатого воображения, обросшая останками реально существующей личности, которая, наверное, и представить себе не могла, что возможно вообще испытывать такие моральные страдания из-за неё. Осуществляя шизофренический разбор собственных наисветлейших, в какой-то степени даже обожествлённых порывов души к  материальной оболочке, человека, обременённого всевозможными пороками и страстями, и живущего с ним в одном горячо любимом городе.
Странная и непостижимая сторона жизни развернулась в этот день перед ним. С её простотой и гениальной пошлостью. С её необъяснимостью и возвышенной глупостью. Впрочем, никому ни до чего нет дела. Была бы насущность, наличность и возможность всячески удовлетворить, а затем и размножить себя любимого. Он понимал никчёмность, этих абстрактных ощупываний своего существования, совершенно не интересных даже той, по чьей вине они и происходили. Солнце всё так же всходило каждый день, стрелки часов неумолимо бежали вперёд, к чему-то навстречу, возводя храмы бездельности и бесцельности протекающих сквозь пальцы дней. На улицах кричали дети, и лаяли собаки. В домах звонили телефоны, по ночам скрипели кровати  и звенели бутылки. Всё просто, лишь бы не было одиночества, а остальное приложится.



Над городом постепенно сгущались сумерки. И бессилие этого волшебного вечера, никак не желающего выплеснуть своё восхитительное спокойствие и трогательную таинственность в бокал озарённых лунным светом мыслей, томило и печалило, обременённую душу. Наверное, это можно было сравнить с муками творчества. А любые муки приносят горе близким и себе, особенно если результат их в итоге не стоил таких страданий. Но их истинная ценность тоже скрывалась за пеленой человеческого сознания. Потому и оставалось лишь ждать того почтенного возраста, когда всевозможные томления, от непостижимых тайн и загадок жизни, сменяется осознанием ошибочных и верных поступков, а также неизбежностью многочисленных переживаний, которые, наконец, привели бы его к гармоничному сосуществованию  с окружающим миром.
В запутанном бреду таких мыслей, наш герой медленно брёл домой. Сел на скамейку перед подъездом и достал пачку сигарет, рассеяно шаря по карманам в поисках зажигалки, он вздрогнул, увидев перед носом неизвестно откуда взявшееся пламя. Из темноты в кругу тусклого света уличного фонаря, возле него вырисовывалась довольно странная мужская фигура. Странна она была тем, что собственно появилась изниоткуда. В буквальном смысле слова, нарисовалась. Ещё необычнее оказался внешний вид этого человека. Одет он был во всё тёмное, оттенков невозможно было определить из-за плохого освещения, ботинки блестели. На первый взгляд мужчине было лет тридцать, роскошная тёмная шевелюра, привлекала внимание. Незнакомец протянул свободную руку и поспешил представиться:
- Вольдемар!
- Александр!- грустно произнёс из непонятно нахлынувшей вежливости наш герой.
- Водки хочешь? – загадочно продолжил незнакомец.
- Что?- не понял  Саша.
- Что, что, водку, говорю, будешь?
- ну, допустим да, а что мы разве знакомы? – поспешил исправить непродуманный ответ Саша
- Вот и познакомимся поближе.- Саша нахмурился.
- А вы собственно кто?
- Я же сказал Вольдемар, давай решайся, а то мне сейчас надоест.
 – Ну и наглость…- подумал Александр,не смотря ни на что, уже несколько заинтригованный происходящим. Незнакомец похлопал его по плечу и, потянув за руку, потащил в подъезд. Потеряв всякую бдительность, и ощущая некую защищенность собственной квартиры, находящейся чуть выше, Саша покорно последовал за Вольдемаром в недра незнакомых апартаментов  на первом этаже своего дома.
Кухня была маленькой и обычной, на столе стояла запотевшая бутылка водки, её дополняло пиво разнообразная закуска, не переставая, удивляется, Саша расположился на удобном стуле.
- Ну, давай по первой!- довольно предложил Вольдемар, разливая холодную выпивку по стаканам.- За любовь!
- Почему за неё?
- А за что ещё пить то?
-У всех свои причины!- предположил задумчивый Саша
- Вот, ты комсомолец, да?
- Ну, теоретически.
- Сознательный значит парень.
- В каком смысле?
- Сколько, вопросов, ты еврей, или философ?- осведомился незнакомец, сжимая стакан.
- Не то и не другое, я человек,
- Хороший ответ, - звонко стукнув, стаканом о стакан заметил Вольдемар. Они выпили.- Любые, даже самые абсурдные вопросы, могут зародиться, только в разумном существе, наука, почему-то утверждает, что ими могут оказаться только люди. Но, по-моему, это спорно.
- Ничего спорного, разумными в полной мере могут оказаться только люди.
- Чем обоснуешь?
- Способностью выражать свои мысли.
- Логично. Накатим?
- Почему нет,- объявил раззадоренный Александр. Они выпили ещё по одной и закусили солёными помидорами. Повисло минутное молчание.
- Если Ты способен выражать свои мысли, можешь сходу определить что такое любовь?
Саша задумался.
- Пожалуй. Так с ходу нет. А что?
- Просто интересно знать, что ты думаешь, по этому поводу и вообще знаешь ли ты о ней?
- Какие то немного странные вопросы, ты не считаешь? Для людей, которые видятся впервые в жизни.
- Это ты меня видишь впервые, а я тебя давно уже знаю.
- Это откуда интересно?
- Ну, во-первых, мы соседи, а об остальном, придёт время узнаешь. Ты не стесняйся, пиво пей, тем более в охотку, я то вижу.- Незнакомец тихо хохотнул, что немного  насторожило.
- Да, в охотку, я и не скрываю. Потому что не могу.
- Сам понял. Не дурак. День сегодня видно такой.
- Что у тебя тоже?
- Можно и так сказать.- Он отхлебнул из стакана с пенящимся пивом. В форточке блеснул загадкой, круглый, как блин диск весенней луны.
- Значит, не скажешь?
- Про любовь то?  Могу сказать только одно, она для каждого своя, даже для двух влюблённых.
- Шикарная фраза. Сам придумал? Или у Гегеля вычитал?
- Я интересуюсь, конечно, философией, но жизненные ценности пытаюсь формировать для себя сам.
- Молодчина, ещё по одной?
- Мы торопимся?
- Хочу услышать от тебя ещё что-нибудь подобное…
- Нехватка общения?
- Скорее некая личная заинтересованность.
- Хм, интригует.
- На самом деле просто пудрю мозги, сам поймёшь позже. А ты мне нравишься, комсомолец, раньше я думал о тебе совсем иначе.
- Это как это?
- Да, так как-то, в серьёз не воспринимал.
- Послушал бы ты себя со стороны, я уже и не знаю, что думать…
- А ты не думай, просто выпей. Луна то, какая, видишь? Так и просится за стол.- Саша ухмыльнулся каким-то своим мыслям.
- Чего ухмыляешься? Ты стихи, любишь?
- Люблю, сам пишу иногда.
- Ну-ка, ну-ка!
- Да так сразу и не вспомню, - затушевался Саша
- А ты пивка, глядишь, всплывёт, со дна то, да при луне, а?- Что-то щёлкнуло неприятно после этих слов в голове Александра, эта спешка, непонятный тон, и нелепость происходящего. Он натянуто улыбнулся.
- Как-то не до стихов, ей Богу.
- Что так?
- Не знаю, настроение не то.
- Понять могу, стихи, особый жанр. Читать и писать их надо с вдохновением, из пальца не высосешь, да и время уже не то.
- Вот-вот.
- Ещё по одной.
Александр заметно охмелел на голодный желудок и истерзанное сознание, но лампочка самосохранения, бдительно горела в уставшем мозгу.
- Ещё по одной. И я схожу, отолью, надо уже.- с усмешкой повторил Вольдемар,
Саша немного протрезвел.
 Дальше всё было, как в плохом фильме, Вольдемар отошёл в уборную, где-то в коридоре щёлкнула замочная скважина, ( благо первый этаж), успел подумать Саша, вскочив со стула и приоткрывая скрипящее окно, как в кухню брызгая слюной ввалились три тела и с криками: - Где эта сука, бля? Кинулись вслед за вовремя протрезвевшим комсомольцем.  Он втопил, как мог, пьяный дух выходил с потом и обжигающим дыханием, кто-то пытался схватить его за рукав рубашки, сорвав его с треском и нитками. В мозгу, пролетая, словно птицы повторялись обломки фраз и мыслей. Пытаясь, схватится за что-то, перекувырнувшись через голову , Саша боролся с охмелевшим телом, бежал как мог. Сзади слышалось тяжелое дыхание, и непотребная брань.-
- Сеструху, сука, да я тебе все яйца по самое не хочу!- из темноты в лицо, царапая кожу, вылезли смутные очертания каких-то кустов, один из алчущих отмщения братьев, повалил Александра на землю и с ожесточённым кряхтением, пытался вмочить между ног, в ответ получил оплеуху и плевок. Оставив обидчику кусок второго рукава, закусив, наверное, до крови губу, Саша второпях нащупал слепыми пальцами в мокрой траве, что-то продолговато твёрдое, на ощупь напоминавшее палку, и со страшным хрустом обрушил её на голову  противника, послышались крики, он обо что-то зацепился штанами, и из кармана с тихим звоном ударяясь о землю посыпалась мелочь. Вскочив на ноги, он помчался прочь, из последних сил.
 


В Ленинграде.
-Credo quia absurdum est.!
Квинт Септимий Флорент Тертуллиан.


 Неровную дорогу   размывал дождливый летний вечер в Ленинграде. Не зная, чем себя занять, от тоски он упёрся лбом в оконное стекло, и смотрел на суетящихся внизу, под грибами зонтиков, людей. Унылые капли, расползались по стеклу, размывая скупые краски серого Питерского вечера, в мутные кляксы. Совершенно ничего не хотелось делать, и в голову не лезли никакие мысли, кроме тупых воспоминаний, о вчерашнем дне. Он приоткрыл окно, было душно, стройка за забором слева утихла. Мокрые строители, в оранжевых касках, сидели в своих вагончиках. – Водку наверное хлещут!- с завистью подумал Саша. А в его кармане цинично усмехнулась чёрная дыра, из которой вчера в страшной спешке выпали последние гроши. Он улыбнулся, вспомнив, как всё же ловко он улепётывал от горе защитников никем не обиженной сестры. В поезде он выспался, всю дорогу спал, но сейчас почему-то его опутывали сети какой-то захандрившей дрёмы. В Питере его уже никто не мог достать, кроме самых близких друзей, пару дней переждать, и можно опять в Москву. С этими мыслями, он задремал в кресле перед окном.
Что-то неуловимое, но очень яркое, коснулось головы. Оно было похоже на прикосновение, чьей то ласковой руки, или на крылья неведомой птицы. Большая тень скользнула по потолку, и он открыл глаза, пытаясь поймать её взглядом. Но на том самом месте, он обнаружил игривое пятно солнечного зайчика, дрожащего на потрескавшейся побелке. Часы показывали двенадцать ноль – ноль, когда Саша внезапно вспомнил, что должен был встретиться с Павлом Петровичем, на набережной, в час. Необходимо было обсудить кое-какие детали предстоящего выступления.
Павел Петрович стоял на месте, прикрывшись непонятного цвета дачной кепкой, от  шпарящего солнца.- Значит в Москве сегодня дождь, - подумал Саша, спрыгивая на дымящийся асфальт, из  переполненного липкими и потными телами автобуса.

- Здравствуйте Павел Петрович!
- Ну, Здравствуйте Александер! – почему-то была у Павла Петровича привычка коверкать имена.
- Я по поводу…
- Я знаю, меня ввёл в курс дела ваш товарищ, м-м-н э
- Максим…
- М – да. – Он сделал выжидающею паузу, - М, скажите Александер…
- Просто Саша.
- Саша, зачем вам всё это надо?
- Что именно?
- Ну, вот это, спектакли эти, стихи. Вот чисто по человечески, можете объяснить? 
Или это мода у вас такая? Я вот в юности тоже пописывал то, сё.…И чего добился?
Руководитель институтской, самодеятельности, понимаешь.… Ха, а планы то были, амбиции, через это все проходят, но не каждый, замете, м-м Саша, далеко не каждый в этом задерживается. А вам о будущем надо думать, вы молоды, хороши собой, не глупы…- Ну всё, кранты-, подумал Саша- затянул телегу, это видно моё проклятье.
- Вы меня слушаете?
- Да, конечно, но собственно я хотел бы поговорить о другом
- Да вы ещё и дерзки!- Саша улыбнулся
- Не спорю, каюсь, и всё же…
- Давайте с вами договоримся, молодой человек, вы не перебивая слушаете, я постараюсь вам помочь.- Саша прикусил губу, и уставился на поросшие мхом и травой трещины в асфальте. Почему-то сейчас они напоминали ему утомлённо бородатое выражение лица Павла Петровича.

Почему все пытаются «вправить мне мозги»?  Раздражённо пробурчал комсомолец вслед удаляющемуся в спешке  Павлу Петровичу Муссанскому, руководителю кружка самодеятельности в институте. Познакомился Саша  с ним не случайно, а по рекомендации того самого молодого режиссера Максима  Иванова. Павел Петрович был откомандирован  в Ленинград, на пару дней, по каким то своим делам, в Москве достать его было совершенно не возможно. И так благоприятно сложились обстоятельства, что, спеша на встречу, Саша подумал, что права, наверное, та самая поговорка, «Все, что не делается, то к лучшему!». В детстве от верующей бабки, он ещё слышал её со словом Бог, но отношения Бога и комсомольца Александра были настолько абстрактными и противоречивыми, что поговорку он предпочитал произносить без религиозных ссылок.
Сейчас же, вдруг, после тщательно пропущенной мимо ушей тирады о светлом комсомольском будущем, и явной не заинтересованностью Павла Петровича в чём бы то ни было творческом, Саше стало вдруг скучно и тоскливо. Он ещё немного побродил по аллеям парка, купил себе кружечку пива, на деньги которые одолжил у соседа, и побрёл восвояси.


ГЛАВА 3 « Серые облака»




Серые, клубящиеся облака, несли в себе  долгожданные капли, из одной столицы, в другую. Плотно прикрывая своими телами, голубое, холодное пространство атмосферы, уходящее в высь, в ещё более холодные просторы чёрного космоса. Где-то в глубине, которого зарождалось что-то невероятное, нельзя было описать его цвет, размер и форму, но оно зарождалось, сознание точно знало это по исходящим от него импульсам. Оно недовольно ворочалось и булькало, уже можно было различить звуки. Недра выплеснули из себя несколько светящихся предметов, они были плотно прижаты друг к другу вязким веществом и немного раскачивались внутри. Несколько секунд, что-то дрожало и чавкало, затем утихло. Предметы рассоеденились и расползлись в разные стороны, оставив за собой мокрый, скользкий след в пространстве. Какое то время они ещё раскачивались в разные стороны, приобретая довольно чёткую форму яиц, изнутри их, что-то светилось. Вдруг раздался оглушительный хлопок, и всё пришло в движение. Овалы понеслись в направлении земли, со скоростью звука. Всех их разметало в стороны, и через какое то время они уже рвали в клочья слои земной атмосферы, нагретые до немыслимой температуры.
Местами облака темнели. Казалось их ватную густоту, словно дым выпустили в мир, чьи то огромные губы. Когда это произошло не известно, такие облака проплывали над землёй в разные времена. В последний раз, учёные наблюдали серебристые облака в шестидесятых годах, затем в начале восьмидесятых, и в середине девяностых. Они произвольно появлялись над планетой, неся в себе некий странный замысел.







ГЛАВА 4 «Весна   надежд»


Веки сами собой поднялись, от слишком яркого солнечного света, лежавшего углом на её белоснежной подушке. Небо голубое, обычный светлый день. Те же серые, невзрачные дома за окном. Стаи кричащих ворон и галок в небе. Обыкновенная двадцать первая весна, такая же, как и все остальные. Грязные ручьи, островки обнажившихся нечистот, и мусора, на старом, потрескавшимся асфальте. Шум немытых автомобилей и  запахи выхлопных газов, бешено крутящиеся в холодном, насыщенном воздухе.
Раньше она не любила весну, радиоактивное солнце, сплошную грязь, ручьи на тротуарах и улицах. Душераздирающие вопли котов, и грязных, однообразных птиц. Отвратительную вонь машин, почему-то весной они воняли ещё хуже и ощутимей. И этот вездесущий свет солнца, ей казалось, что это от него у неё случались постоянные мигрени по весне. Вечные  простуды, насморк, и  несчастное подавленное настроение. А люди вокруг, наоборот радостные, счастливые, что совсем угнетало. Да ещё её день рождения. Хроническая усталость, и неизлечимое ничегонеделание, какая-то болезненная леность. Вот и всё, что она могла подумать о весне всегда, но только не сейчас, не сегодня, ни в эту минуту сладостного пробуждения от безмятежного сна, который не очень то часто с ней приключался в экзаменационную пору.
Выходя в обычное время на учёбу, Надя с удивлением обнаружила  пёструю толпу зевак у соседнего подъезда, видимо случилось что-то неприятное, было много милицейских машин и даже пожарные. В воздухе прямо таки носом ощущался любопытный страх, и хладнокровное оцепенение, смешанное с нездоровым интересом, какая-то дама вскрикнула и убежала прочь. Впечатление всё это производило, мягко говоря, удручающее.
Зато у дома, напротив, в это же время бурно праздновали свадьбу, звучала музыка, разнополыми голосами кричали гости. Кругом бегали маленькие детишки, под неусыпным присмотром совсем ещё молодых и глупых, немного пьяных мам. Жизнь  текла бурной рекой, к сточной канаве на проезжей части дороги и шумно сливалась в грязный, дурно пахнущий водосток. Смешивая в своём клокочущем нутре всевозможные нечистоты, плевки, обёртки, мятые пачки из под сигарет, бутылки, пробки и прочею гадость. Таял серый, пропитанный твёрдыми и жидкими испражнениями, снег. Ветер больно щипал за уши и нос. Но что-то в этом всём было необычное, всё равно не такое как всегда. И она решила для себя, что даже если этой дурацкой весной ничего особенного в её жизни не произойдет, именно это весна запомнится надолго, как самая  лучшая. С этими мыслями было приятней  шагать по грязи против холодного ветра, на поднадоевшую учёбу.
 Надя училась в институте искусств, на художественном факультете, занималась живописью и фотографией. Это было жутко, не модно, хотя и вроде престижно. Родители платили деньги, ей нравилось рисовать, а что будет потом, когда закончит, она ещё не думала. Друзей у неё было много, очень разных, во всех отношениях, но самой лучшей подругой с детства оказалась Ленка Новоженина, которая и поджидала её у входа в институт. Работала она на заводе, и не училась, работать на заводе было не модно в двойне, а также совершенно не престижно и бесперспективно, это их чем-то немного сближало. Но Ленке платили нормальные деньги, и она была финансово не зависима, Надя это понимала, и даже немного завидовала ей по-хорошему, так как сама находилась в отвратительном для молодой девушки положении. Могла себе позволить редкие вылазки в увеселительные заведения очень редко и в основном за счёт друзей. Увидев Ленку из далека Надя поняла, что придётся прогулять первую пару, так она делала не часто и только из за Ленки.






- Привет пропащая душа, весной тебя не поймаешь, ты как книжный червь зарываешься в свои нескончаемые бумажки, книжки.
- Ну, приветик, и как давно ты меня ждёшь?
- Да уж, поспать то ты любишь, всё равно опоздала, пошли гулять у меня выходной!
- Даже если я откажусь, ты ведь всё равно не отстанешь.

Ленка повесила себе на плечо Надин чехол для набросков, и они двинулись в направлении известным только одной Ленке.
- Мне всю ночь снились, какие то компьютерные кошмары, представляешь? – пожаловалась Лена.
- Опять вчера весь вечер в Интернете просидела?
- Да нет, Пашка в компе сидел до посинения.
- А, ну тогда понятно, а мне вот наоборот, какие то до жути осмысленные лекции по психологии снились.
- Совсем заучилась бедняга.
- Не поверишь, даже и не думала вчера, потом такое книгами вряд ли навеятся.
- Да ладно врать то!
- Не веришь? Давай расскажу…
- Давай, а что? Всё равно делать не чего.
Они присели на скамейку в небольшом скверике, неподалёку от института. Надя поставила рядом рюкзак, и приняла сосредоточенное выражение лица.
- Понимаешь, - начала она, - Пусть это и ерунда, но меня до сих пор преследует чувство, будто я и правда не спала, какие то мысли дурацкие лезли, хотя вроде не из-за чего особо.
- Да знаю я, я, когда в колледже экзамены сдавала, так же не спалось по ночам.  Знаешь, как от этого избавиться?
- Да ну тебя, ну знаю, что ты скажешь про секс,  отстань, по-твоему, получается, что кроме учёбы и секса в жизни вообще ничего нет. Серьёзно, я все задания выполнила ещё на прошлой неделе, это не так уж сложно, если не хочешь меня выслушать, так и скажи.
- Да нет же глупенькая, мне очень интересно, я просто пытаюсь помочь. Я вся во внимании…
Надя посмотрела на небо, оно было плотно закутано в тоскливые серые облака, и в тот же миг как-то печально исторгло из своих недр снежный выдох.
- Смотри-ка, снег пошёл! Только у нас такое может быть, под ногами лужи, а с неба настоящий зимний снег!
- Нет, почему, такое ещё в скандинавских странах бывает, и в каком-нибудь Лондоне!
Надя улыбнулась хорошему словосочетанию каком-нибудь. Ленка вечно нечто подобное говорит.
- У меня там во сне тоже снег шёл. Я маялась, маялась, от какого-то предчувствия, выглянула в окно, луна.
- Да, сегодня ночью я тоже выглядывала, действительно луна была, и морозно очень.
- Ну, вот видишь, по этому у меня такое ощущение, что это всё на самом деле произошло. Мне вдруг вспомнились детские сны, ну, знаешь, прогулки к луне, на луне, и всё в этом роде.  В общем, мне захотелось прогуляться. И я не могу вспомнить с этого момента, где явь, а где сон. Рассказываю.
- Собиралась я долго, но тихо, помню, хотела плеер взять, и передумала тут же, как будто знала, что буду не одна.
- Ничего себе…
- Да помолчи, она у подъезда меня ждала.
Ленка испуганно посмотрела на Надю
- Кто?
- Ну вот, ты опять, давай сойдемся на мнении, что это всё сон, от начала и до конца.
Лена немного успокоилась, а Надя решила на неё больше не смотреть, чтобы не отвлекаться.
- Так вот, мы сразу пошли рядом, и начали эту странную беседу, над которой я и сейчас ещё думаю. Сначала она, почему-то спросила, как меня друзья называют. Потом спросила, нравится ли мне своё имя, я ответила, что как-то не задумывалась над этим. Затем она обронила фразу о том, что я, её выдумала, но если я буду вести себя неправильно, то она уйдёт. Про себя я назвала её тенью.
- Почему?
- Знаешь, не помню, в чём она была одета, но точно помню капюшон на голове. Знаешь, как в средневековье носили.
Надя старалась не смотреть на Ленку, потому что точно знала, что та улыбается, и может даже хихикает про себя.
- Знаешь, знаешь, - передразнила Ленка.-  Прости, не хотела говорить, но меня волнует, ты на самом деле веришь, в то, что это было, или просто ещё не проснулась?
- Лен, я ведь могу и обидеться, о подобных вещах с первым встречным не говорят, согласись, я ведь всего лишь пытаюсь побеседовать с тобой о сокровенном, мне кажется, для тебя это должно, что-то значить. Хотя бы то, что я тебе доверяю больше других, разве тебе это не приятно.
После этих слов Ленкино выражение лица резко изменилось, теперь она даже стала больше походить на  Елену, а не на какую то Ленку. Она попыталась что-то сказать в ответ, но видимо не нашла слов, и только развела руками.
Надя замолчала, и прислушалась к себе. Теперь ей больше не хотелось об этом говорить, действительно, и зачем начала всю эту ерунду о реальности происходившего. Могла бы просто рассказать сон, раз уж решилась.
У скамейки, собралась целая стайка грязных, облезлых птиц с оранжевыми глазами, то и дела поглядывающих в сторону девушек, видимо ожидая еды. Это навело на мысль.
- Больше не хочу говорить, раз уж ты вытащила меня, пойдём хоть в кафе посидим.
Лена как-то неуверенно пожала плечами.
- Давай посидим, только при условии, что когда немного отойдёшь, всё равно расскажешь, теперь это будет мучить меня.
Теперь плечами уже пожала Надежда.



 ГЛАВА 5 «Ночная прогулка».



Снег под ногами скрипел, они брели молча, двумя не похожими фигурами, взявшись за руки, и говорили почти обо всём. Они повторяли собой, каких то  не умирающих литературных персонажей, обыгрывали как в первый раз знакомые диалоги, и были словно бусы, нанизанные на многовековые нити судьбы.

- Когда ты спросила о собаках, я уже и правда хотела уйти!- сказала тень
- Почему? Ты ведь сама завела тему о том, что животные удивительно чувствуют луну.
- Да, но нам необходимо экономить время, что бы решить твою проблему.
- Проблему?
- А для чего еще, по-твоему, я здесь?

Надя взглянула в лицо собеседницы. Удивительно. На самом деле это сон, или просто я сошла с ума?
В который раз, за несколько минут, спросила Надя сама себя. Её глаза смотрели на тёмную человеческую фигуру, ласкаемую нежностью лунных лучей, лицо которой было еле различимо под складками средневековой одежды.
От этого казалось, будто черты её лица постоянно меняются, как бы плавно перетекая друг в друга.

- Как интересно, мне кажется, или ты действительно меняешься, прямо на глазах?
- Я бы не сказала, что это интересно, я действительно меняюсь, но это свойства твоей слабой девичьей фантазии. Ты всё время путаешься в своих желания, по этому я предстаю пред тобой, а таком виде.
- Мне нравиться слушать тебя, так бы и говорила с тобою целую вечность, мне кажется, ты можешь мне открыть истинное положение вещей.
- Да, возможно, я бы даже не скромно сказала, что  я действительно в состоянии это сделать. Но загвоздка в том,
что очень многие не глупые люди тратят уйму времени на поиски пресловутой истины, которой посвящено не мало замечательных книг. Многие даже просвещают этому почти всю свою жизнь. Только вот, упёршись в эту самую истину носом, никак не хотят осознать очевидное. Её не надо искать, она всегда рядом с тобой.
- Прямо «Икс Файл-с» какой-то.
- К сожалению да. А знаешь, девочка моя, сколько врагов у вашего человеческого рода, только потому, что вы не хотите принять истинное положение вещей? И всё без толку.
- А знаешь, я подумала, может в этом и есть смысл?
- В чём?
- Вот в этом всём! Надя обвела руками вокруг себя.- В том, что мы с тобой идём, говорим, я задаю вопросы, ты отвечаешь. До каких пор можно задавать все эти вопросы? Мир бесконечно разнообразен, каждую минуту всё меняется.
- Гераклит называл это диалектикой, и это было уже очень давно.
- Хватит потешаться, помнишь как у Булгакова? Понтий Пилату снился один и тот же сон, как он разговаривает с Иешуа, пока Мастер не сказал, свободен!
- Это ещё необходимо заслужить! – немного таинственно улыбнувшись, ответила тень.
- А чем он заслужил? Раскаяньем? Как можно определить полноту раскаянья? Выходит, он ничем не заслуживал, просто пришло время? Выходит так?
- То, что ты сейчас говоришь не верно. Это ересь во плоти, ты опровергаешь каноны.
- Чем же?
- Мыслью о бездействии.
- Зато это правдивое бездействие!
- Нет, замолчи. Остановись пока не поздно. Не произноси это в слух. Печально, что наш разговор подвиг тебя на подобные мысли. Полноту раскаянья можно определить.
- Да, и как же?
- Для этого существую я.
- Ты?
- Что удивлена?
- В общем, нет, вполне логично. То есть, по-твоему, каноны не опровержимы?
- Я бы выразилась точнее, само слово канон подразумевает свод религиозных догматов, не подлежащих сомнению.
- Но ведь их кто-то когда-то писал, и это был не Бог, а человек.
Тень остановилась, и сделала знак рукой.
- Посмотри на меня!
Надя испуганно повернулась в сторону тени, но опять не смогла до конца различить черты её лица. Глаза казались то большими и круглыми, то маленькими, раскосыми. Нос становился, каким то греческим, правильной формы, то обычной Русской картошкой, губы менялись с каждым словом.
- Скажи мне кто такой Бог, Надежда.
Надя улыбнулась, и защёлкала пальцами, подбирая подходящие слова.
- Бог? Ну, как это, раньше было такое модное слово, м-м-м- мнэ-э… Криэйтор, вот. Или по названию песни одной из моих любимейших групп, « Спэнгл Мэйка», Блестящий творец!





- А теперь сама немного подумай!
- Фу, как холодно, мне надоело думать.
- Ничего, пойдём, времени осталось не так много.
Тень заторопилась, ускорила шаг, под ногами снова заскрипел снег, и происходящее всё больше напоминало сюжет из книги, или просто бредовый сон.
- Да, возможно ты спишь! – Буд-то бы услышав её мысли, сказала тень, и продолжила - И я тебе снюсь, или это ты мне снишься.
- Или мы друг другу, у кого-то я это уже читала.
Тень резко остановилась.
- Предупреждаю в последний раз, ты можешь ущипнуть себя, чтобы всё понять. То, что сейчас происходит, трудно объяснимо с логической точки зрения, не посвященному человеку. Но вполне понятно для нас с тобой.
Надя ухмыльнулась.
- По крайней мере, поймёшь потом, когда пройдёт немного времени, не всё  сразу.
Надя прикусила губу, и на всякий случай всё-таки себя ущипнула. Боль получилась довольно ощутимой.
Тропинка, на которую они вышли, оказалась очень узкой, по ней с опаской упасть, мог идти один худенький человечек. По краям громоздились сугробы, на встречу попадались какие-то засохшие кустарники, и ветви деревьев. Надя решила для себя, что пока лучше ни о чём не спрашивать. Наконец тропа упёрлась во фронтон небольшого четырёхэтажного кирпичного здания. Где-то снова залаяли собаки.
- Вот этот дом!- торжественно произнесла тень.
- Что мне надо делать? – робко спросила Надя.
- Смотреть и запоминать, делать выводы.
Она распахнула входную дверь, их взору предстало огромное, хорошо освещённое помещение, с зеркалами на каждой стене, и на потолке. По залу расхаживали люди. И только приглядевшись, Надя рассмотрела среди них своих друзей, знакомых, и родственников. Все они занимались какими-то  делами, каждый своим.
Кто-то рисовал картины, кто-то рисунки, кто-то строил песчаные домики, на воображаемом берегу.
Всё помещение было наполнено какофонией каких-то детских голосов. И только спустя некоторое время, Надя с большими усилиями попыталась вникнуть в эту неразбериху, только на первый взгляд кажущеюся бессмысленной.
При более пристальном рассмотрении, оказалось, что каждый из находящихся в зале, был в гордом одиночестве. И даже семейные пары, смотрели друг на друга сквозь мутные, разноцветные стёкла, или тонкие бумажные листы, найденные у себя в карманах одежды. Когда кто-то пытался изменить положение вещей, разбить стёкла, или прорвать бумаги, происходило невероятное. Оба человека начинали светиться как бы изнутри, сияние от них исходило разноцветное, и очень яркое. Такое яркое, что если они стояли совсем близко, то  могли быть ослеплены, или отброшены друг от друга, в разные концы зала. Приходили в себя они довольно долго, и, судя по медленным движениям, им было больно возвращаться. Кто-то, правда, доползал, но уже не мог найти рядом с собой никого, пока снова не обнаруживал  в кармане разноцветные стёкла, или бумажки.
Самыми впечатляющими выглядели небольшие сооружения, которые тяжелым, кропотливым трудом строили знакомые, влиятельные люди. Правда, вместо цемента, они почему-то укрепляли друг на  друга камни, мокрым песком. Закончив строительство, они, прикрывшись красным листиком, бархатистой бумаги, выбирали из своего окружения барышню с самым большим, и разноцветным стеклом в руках, и приглашали её пролезть в свою крепость. Там они при свете электрической лампочки долго и пристально вглядывались, каждый в чужое прикрытие. Затем они, как и все пары садились друг к другу спиной, и начинали лопать новых людей, из каких-то само надувающихся шариков. Наде стало очень смешно подглядывать за ними, она громко захохотала, чем привлекла к себе внимание многих, тут же повернувших свои головы к ней.
Тут Надя обнаружила, что сидит в луже воды, одна, одетая в какой-то чёрный хитон. Некоторые решались подойти к ней и спросить кто она, и почему сидит тут, в этой луже. Надя вглядывалась в их лица, но ни одного не смогла узнать, хотя чувство было такое, что это очень знакомые, и близкие ей когда-то люди. Ей стало как-то не по себе, что всё это время, она подглядывала за незнакомцами. Ужасно захотелось найти тень. Нигде её не обнаружив, Надя попыталась подняться на ноги, все очень удивились. Наде сделалось ещё более неуютно, и она зашептала:
- Тень, ну где же ты? Я тут совсем одна.
Тень не откликалась какое-то время, невозможно было понять какое именно. Секунды тянулись с бесконечностью дней, а дни пролетали с быстротечностью секунд. Вокруг что-то зашумело и  замелькало, перед глазами поплыла пёстрая мозаика. В какой-то момент Наде показалось, что кто-то кружит её в бешеном танце. В иные моменты она пыталась вырваться из чьих-то рук, хотя их прикосновения были очень приятными. Сквозь мутную пелену, она разглядела одно очень красивое лицо, похожее на ангела искусителя, которого она видела в своих снах. Затем что-то обхватило её голову, кто-то впился в плечи и талию, раздался хлопок, и Надя открыла глаза.
- Что происходит? Услышала она свой  тихий шепот.
- Так будет  ещё много раз! Ответили ей спокойным голосом тень. – Ты попала в круговорот  событий.
- Где мы? Спросила испуганная Надя.
- Всё там же! Невозмутимо ответила тень.





Они действительно сидели в том же самом зале, только изменилось освещение. Стало намного темнее, и свечи на стенах теперь горели, каким-то тревожным оранжевым огоньком. Перед Надей стояло огромное старинное зеркало, спиной к нему сидела тень, теперь она почему-то была в ослепительно белых одеждах, а лицо совсем провалилось в капюшон. И голос стал намного тише. - Как всё сильно изменилось!- подумала Надя
- Времени осталось совсем мало! Провозгласила тень. – Сейчас ты ещё можешь, что-то запомнив, всё  изменить. А потом будет уже поздно, и ты не сумеешь завершить начатое.
Тень протянула руку, на мгновение Наде показалось мужскую.
- Вот книга, читай!
Надя взяла книгу, и стала листать. Что-то загрохотало вокруг, на первой странице Надя с изумлением увидела лицо своего Ангела. Книга почему-то оказалась рукописной, и самое интересное, почерк Надя сразу узнала, это был её почерк, только уж очень аккуратный, и некоторые буквы имели старинное обрамление. По мере прочтения, она всё больше заинтересовывалась сюжетом, потом обнаружила, что буквы светятся, затем почувствовала себя странно, и поняла, что постепенно исчезает. Она не видела своих рук, но стоило ей оторвать от книги взгляд, и посмотреть в зеркало, как черты её тела становились, видны, и обретали объём. Наде стало как-то легко и весело, оранжевые огоньки на стенах, перестали раздражать.
- Как здорово! Подумала Надя, и тут же загрустила, а встретится ли она с Ангелом, когда совсем исчезнет.
- Ещё рано, знать об этом!- сказала тень. – Ангел ждёт тебя в условленном месте, но ты не должна стремиться попасть туда раньше времени.
 Надя обречённо вздохнула, и захлопнула книгу.
- Что же мне делать тогда? – спросила она.
Тень подняла голову вверх.
- Читать, давать волю своим чувствам, созерцать, и созидать отведённое, и определённое тебе судьбою.
- Это я должна была узнать?
- Да, это ты теперь должна помнить всегда.
Надя всхлипнула, и закусила губу, потому что знала, на сколько это тяжело. Тень прикоснулась к её лицу руками, и Надя очутилась в своей комнате, часы показывали половину пятого утра…







 ГЛАВА 6 «Саша»

Она сидела напротив него, на стуле, совсем обнажённая. В руках её дымилась сигарета, она тихо напевала себе под нос переделанную Битловскую песню: All you need, its fuck! Tra-ta-da-da-ta!

В двух кварталах за окном, дребезжали трамваи, которые по несколько раз на дню проезжали по тому самому легендарному месту, где если верить всё ещё живому, и не собирающемуся умирать гению пера, рассеянная, молодая девушка, пролила подсолнечное масло.
Вера не чувствовала себя героиней из книги, скорее наоборот, она была сейчас творцом этих букв, дней, для своей самой главной и единственной книги под названием «Жизнь»             
-Ты когда-нибудь чувствовал себя дырой? Вдруг спросила она,  прервав песню.
Молодой человек, уткнувшийся в белоснежную подушку  лицом, приподнялся и переспросил
-Кем?
-Ни кем, а чем, я спросила,  ощущал ли ты себя когда-нибудь дырой?
Он расхохотался.
-Откуда такие странные вопросы? Я  как-то не задумывался  об этом никогда!
-А зря!- грустно сказала Вера, и затем добавила – Саш, а ты любил когда-нибудь кого-нибудь, как меня?
Саша повернулся
- А кто тебе говорил о любви?
- Я так и знала! – обиженно ответила она и затушила сигарету.
- ну, погоди ты злиться, солнышко моё, ну о какой любви ты говоришь, в наше-то время, ты только что напевала правильную песню. Порно режиссёры, вот наше будущее. Они, и только они правильно охарактеризовали предназначение  homo sapiens или homo erectus, на нашей земле. Подумай, ведь все кругом заняты сексом. Боже, я понял это только совсем недавно, и очень жалею, что потратил кучу времени, на поиски какой-то другой истины.
- Ты серьёзно так думаешь?
- С недавних пор, да. Этим летом, я ездил на курорт, уже не помню, когда я в последний раз видел море. Мы с друзьями, постоянно находились в неадекватном состоянии, и как-то, раз я понял, что могу слышать чужие мысли. И они все говорили и думали о сексе! И только тогда, я, дурак понял, что не было никогда никакой любви. Есть страсть, похоть, слепое вожделение. А самая гениальная профессия, это порно сценарист! И я бы с удовольствием им стал…
- Поразительно, ты чудовищно низок!
- Я невероятно высок! А вопрос о дыре, скорее надо адресовать тебе, моя милая!
- Оригинальная пошлость. Бедный, бедный мой, я ведь знаю, что всё совсем не так! Ты потерял жизненную опору, и перестал цитировать стихи. Ты больше не творишь. Ты созерцаешь изнутри. Это ты дыра, и это не зазорно, любовь моя! Я знаю тебя кучу времени, мы были вместе ещё в прошлой жизни, я не мыслю своё существование без тебя! Любовь есть, но её надо уметь приручить. Да что я говорю…
Она присела к нему на кровать, и положила его голову себе на руки.
- Да что я говорю, бедный мой малыш! Ты такой взрослый, и такой маленький  the same time! You little pig!
- And I have? A big dick!
-Yes! You have it! Calm down!
Он закрыл глаза.
- Я опустошен Вера!- прошептал он, - Что делать?
- Тс-с-с-с! Успокойся!
За окном светила луна, он посмотрел на Веру, её лицо Буд-то бы светилось, и он ощутил свою беспомощность, и зависимость от этой женщины, и это раздражало его теперь. Почему, он не мог понять. Как давно длился их роман, было трудно вспомнить. Замужняя, ослепительно красивая женщина Вера, высосала его из него самого. Завладела, и сожрала, как устрицу, растёкшеюся внутри своей плотной раковины,  политую лимонным соком, ещё живую какое-то время.
- так не может больше быть, отпусти меня, Вера! Или сожри совсем!
Она перестала качать его голову, и пристально посмотрела ему в глаза.
- Тебе не надоели эти спектакли? Чего ещё ты хочешь от меня? Ведь ты же сам звонишь и говоришь, что не можешь без меня!
Он вскочил с кровати.
-Да, да, всё игра, мы просто конструкторы «Легго», и я разрушу эту пирамиду пластмассовых деталей. Я больше не желаю быть посмешищем для всех моих друзей, которые прекрасно знают, почему я постоянно влипаю в истории. Всему виной ты, и твоя проклятая красота! Ни прошло и дня, чтобы я не вспомнил о тебе. Пока ты коптишь, свои телеса на курортах, для того чтобы твой муж насладился в полной мере твоими прелестями! Но ты стервозна и эгоистична, тебе мало мужа, тебе ещё надо и меня. Ты упиваешься моими мучениями, это какой-то извращённый садизм. Merd!
Она молчала, Саша ожидал хоть какой-то реакции, может быть даже слёз, но она молчала…
- Боже мой, Шекспировские трагедии, наконец, то с ухмылкой сказала она, подняв свои густые ресницы прямо навстречу лучам луны. – Да, всё это так. Мой муж давно уже знает о тебе, и строит мелкие козни для приличия. Но на самом деле ему это всё  равно. У него любовницы меняются чаще, и их больше. А у меня ты один, и его это вполне устраивает. А если бы я не так сильно любила тебя, то давно бы с ним развелась! Ну что я впрочем, постоянно оправдываюсь перед тобой…Боже какая скука, скука, скука.
Он закурил.
- Давай сходим куда-нибудь?
- Куда именно?
- Давай хоть просто прогуляемся вдвоём?
- Нельзя это, ты знаешь.
- Иногда мне кажется, что я мастер, а иногда, что просто кусок дерьма,  a peace of shit! And you are fucking Margaret! Fucking, fucking, fucking….
- Никакая я не Маргарита…
- Согласен, ты и в подмётки ей не годишься. Ты комочек стремительно угасающей, морально уродливой энергии.
- Смотри, звезда падает! – вполголоса сказала она.
Они оба замолчали и уставились в чёрное небо за занавеской. Где-то залаяли собаки, давно минуло за полночь.
- Мне завтра рано уезжать в Ленинград.
- Опять?  Откуда у тебя деньги?
- Одолжил, на время.
- Снова долги, ты же знаешь, что для меня деньги это не проблема, когда угодно и без возврата.
- Ложись спать Вера,- сквозь зубы проговорил он. Ему была отвратительна сама мысль о её деньгах.
- Знаешь, много, много лет назад в одном городе, появился какой- то умалишённый. Он очень любил людей, и мог вылечить их от самых невообразимых болезней. Он умел лечить и душу, и тело, но не сумел вылечить бездушие, и цинизм. Не смог побороть пороки толпы, даже пожертвовав себя. Зачем, скажи, зачем нам, простым обывателям, такие жертвы. Для чего?  Мы же постоянно жрём, и само удовлетворяемся. И нам при этом постоянно что-то не нравиться. Что-то не устраивает, раздражает. Мы постоянно не довольны до конца ничем. Мы физически не способны принять такие жертвы. Зачем, зачем, ну для чего мы?
-А ты оказывается чрезвычайно опасный бунтарь, с задатками безумца. Откуда в тебе столько противоречий?
- Откуда? Нет, это ты серьёзно спрашиваешь? Ты, понимаешь, это ты самое моё большое противоречие. И в  тебе одно сплошное противоречие, и оно вокруг, им пропитано всё кругом. Разве ты не видишь? Везде антагонизмы, не может быть иначе. Этим и питается наш старый, измождённый мир. Ты права, я дыра, потому что я таким родился. Я пропускаю через себя весь этот  хлам, просто не могу иначе, я должен понять и прочувствовать все человеческие мысли и желания.
- Ты так говоришь, как будто ты сам не человек.
- Да Вера, Вера, Верочка, я поэт, поэт музыкальный. Я давно это про себя понял, и в этом моё бремя и моя свобода. И ты не можешь понять как это чудовищно тяжело. Опять противоречие! От этих противоречий я не могу жить как все, я не живу, и даже не существую, я просто болтаюсь по жизни, от вдохновения к вдохновению. И мне нужна любовь. Любовь она всем нужна, конечно. Но не нам ли с тобой, Верунчик не знать о том, какая она для каждого разная. Для одного это тарелка борща и тёплая сиська под одеялом. Для другого  или другой вкусный ужин и совместные интересы. Для третьего страсть туманящая разум.
- А какая она для тебя?
- Это сложно объяснить. Для меня это что-то вроде первородной материи. Чистая энергия. Или, даже.… Знаешь, это, пожалуй, как воздух для меня.
Вера как-то криво усмехнулась в ответ.
- Почему ты такой единоличник? Почему ты считаешь, что всё что происходит с тобой, происходит только с тобой и больше ни  с кем, и никто тебя не поймёт? Это какая-то чудовищная гордыня. Когда мне было, лет двадцать я тоже так думала, что любовь это как воздух… Что без неё никуда.
В её глазах отразилась ядовитая злоба и презрение непонятно к кому. То ли к себе самой, то ли к нему, или вообще к теме разговора. Саше даже показалось в какой-то момент, если бы у неё было, змеиное жало оно бы высунулось изо рта, издав характерный звук. Ему сделалось немного страшно от этого.
- И что же заставило тебя изменить своё мнение? Погоди, я, наверное, знаю ответ. Жизнь прогнула тебя под себя, да?
Вера только загадочно улыбалась.
- Да малыш, у тебя это ещё впереди. Осознание того, о чём ты так пренебрежительно мне сейчас рассказываешь.
- Я тебе себя напоминаю, верно? Ведь таких идиотов ещё поискать надо, верно? Поэтому ты и привязалась ко мне и потихоньку подводишь к этой своей «истине»?  Я готов, милая! Я буду играть по Вашим правилам. Только я не позволю себе уподобиться вам, ведь таких как ты много. Может быть даже все. Но нет, я не дам вам насладиться этим пиром, я буду грандиозно прост, может быть даже пошл, но я добьюсь своей цели. Не вы поимеете меня, а я вас! Ты поняла? Ты сука, я никогда в этом не сомневался, и жизнь свела нас совсем не ради любви, я устал бояться и ждать, и я устал от твоего Беларусско американского.
- Зачем ты оскорбляешь меня? И заставляешь выслушивать этот твой словесный понос. Я вся словно бы с ног до головы в грязи, в той, что ты вылил на меня сейчас.
- Дорогая, у нас есть душ. Извини, но я тебя ни к чему не принуждаю, тем более слушать меня. Мы можем просто молчать, как обычно, любить друг друга молча. В моменты экстаза, фальшиво пялясь на глупые свои физиономии, издавая гласные звуки полными слюней губами.
- Хватит, замолчи, надоело. Я еду домой, вечер не задался с самого начала. Может быть ты болен?
- Да, я болен, болен творческими муками. Это когда хочется отлить, сходить по большому, выпустить газы и вздёрнуть дешевую шлюшку, одновременно!
- Прекрати! Я никогда  не видела тебя таким.  И тут она всё-таки заплакала.
- Как всё же хорошо, что у тебя  в запасе остались слёзы!- умилённо произнёс он, и подошёл к креслу, на котором лежали все её вещи.
- Я провожу тебя, вечер действительно не удался. Мне жаль, но я ещё не всю желчь вылил на тебя, и мне не уютно от этого, езжай и, правда, домой!
 Вера оделась, ему стало невообразимо больно от этого. Как он давно мечтал об этой ночи  и сам всё испортил. Опять противоречие.





На утро он проснулся поздно, опоздал на свой поезд, и пошёл звонить родственникам в Ленинград, сообщить о том, что он приедет позже. Денег просто катастрофически не хватало, ни на что, и вечером они с Антоном договорились поиграть немного, в переходе на Новокузнецкой. По той причине, что Верочка с мужем, очень любили наведаться по вечерам на Старый Арбат. Но по роковому стечению обстоятельств, на этот раз муж Веры решил переменить планы, пара выбрала станцию Новокузнецкая, где жили друзья семьи, пригласившие их на ужин. Вера и Саша встретились глазами, словно знали, что снова увидятся. Их взгляды переплелись в причудливую мозаику чувств. Смеси какого-то брезгливого отвращения  и нестерпимой привязанности друг к другу. Усталость и изнеможение буквально пропитали обоих. Талантливый музыкант, и  роскошная дама. Вера что-то прошептала накрашенными губами на ухо мужу. Саша отвернулся от них.
В этот вечер они заработали достаточно денег, публика попалась весёлая, энергичная и щедрая.
Утро снова выдалось серым и пасмурным, он кутался в тёплое драповое пальто. Осень, шарф, и сухие листья, постоянно липшие к аккуратно начищенным  ботинкам. Он торопился на вокзал.

 ГЛАВА 7 «ВОЛЬДЕМАР»


Саша проснулся только в поезде, он ехал  в неудобном сидячем вагоне, у окна. Рядом с ним примостился небольшого роста мужчина, одетый во всё тёмное. Он был с длинными, тёмными волосами, и ужасно кого-то напоминал. Сначала Саше показалось, что попутчик спит, но стоило ему так подумать, как он открыл глаза.
- Доброе утро, сосед!
Саша мучительно вспоминал, откуда же ему так неприятно знакомо это улыбающееся лицо.
- Помните меня? Спросил попутчик.
- Не могу никак припомнить, но мы явно знакомы.
- Вольдемар, сосед по дому, на Вернадского.
И тут он вспомнил, грустную летнюю ночь, и загадочную по началу беседу.
- Так это вы? Александр изменился в лице, немного побледнев.
- Тихо, тихо! Не стоит так волноваться. История была, конечно, неприятная, но я тут совершенно не при чём, поверте.
- Нет, это просто невероятно, и вы ещё оправдываться можете.
- Александр, но вы же здравомыслящий человек, ну давайте обойдёмся без лишних скандалов, я всё объясню, позже. Если позволите, кажется, в последний раз мы перешли на ты? Не так ли?
- Ну, знаете ли…, сказал Саша и замолчал, побаиваясь своего собственного гнева.
- Хочешь пивка Санёк?- Вкрадчиво предложил собеседник, и от этого нашему герою подурнело.
- Послушайте, я с вами на «ты» не переходил,  и пить не собираюсь, после того случая.
- А что, после того случая? Тебя что, догнали, побили? Просто не много проучили, и баста, а чё ты так обосрался то?
- Слушай ты…
- Ты же со мной на «ты» не переходил?
- Заткнись! Я ведь и по-другому могу, показать? Тут Саша понял, что уже не в силах себя контролировать. Он приблизился лицом вплотную к обидчику, одновременно похрустывая кулаком, точнее фалангами пальцев.
- Ладно, ладно, понял, не тупой. Спокойно!
- Я, не настроен с Вами, дискутировать.
- Ладно, как хочешь, но от бутылочки пива ты тоже отказываешься?
Саша задумался, неприятное пробуждение заставило его сказать, твёрдое нет!
- Хорошо, тогда я, с твоего позволения выпью, уж очень охота.
- Мне всё равно. Пропустите меня, пожалуйста, мне надо в туалет.
Незнакомец нехотя поднялся, Саша ещё раз обратил внимание, какая у него начищенная обувь. В клозет была очередь, и пришлось выйти в тамбур покурить, ему не мешало лишний раз успокоиться.
 - И что это я так разволновался,-  думал Саша. Нелепая случайность, или всё-таки закономерность? Ведь так не бывает, чтоб места рядом. Момент такой не подходящий. Собственно такой « момент» всегда не подходящий.
Поезд мерно покачивался на рельсах. Он посмотрел на часы, до Ленинграда  оставалось 4 часа. Ему ужасно не хотелось возвращаться на место, снова видеть это лицо. Сизое облако дыма весело перед глазами. В тамбуре было очень накурено, а перед туалетом очередь не убавлялась. Саша подумал о том, что это, наверное, только у наших советских людей неискоренимая любовь создавать очереди везде, и даже перед туалетом. Какая же сильная и загадочная штука « менталитет»! И в этот момент он почувствовал пустоту, которая с некоторых пор образовалась  в его душе, и съедала изнутри остатки чего-то светлого и большого. После разговора с Верой и всех этих событий что-то безвозвратно ушло. Потерялся смысл во всём. Он никак не мог понять, почему в нем не было ни радости, ни боли. Неужели это тот самый «творческий кризис», о котором так много и нудно рассказывали друзья музыканты, и несколько знакомых писателей, с которыми приходилось не раз сидеть за одним столом. Ведь ничего особо не изменилось, и Вера ничего нового не проронила в его душу резкими словами. Он давно всё это понимал, видимо на подсознательном уровне. Что же случилось?- спрашивал он сам себя, что со мной?
Думая обо всем, об этом Саша даже не заметил, как выронил сигарету на заплёванный пол, не докурив.
Где-то в другом конце вагона захохотали грубые толстые проводницы, и он опомнился. Надо было срочно занимать очередь, поезд подъезжал к какой-то станции, на которой обычно клозет закрывали.
Он стоял в очереди самым последним. И сразу после него проводница с недобрым взглядом, полной волосатой рукой захлопнула дверь туалета, неприятно скрипнув по ней накрашенными ногтями.
Саша нехотя вернулся на место, и с радостью не обнаружил  рядом со своим сидением никого. Раздражавший его попутчик, видимо решил выйти на станции, за чем-то.
Поезд остановился, и прямо перед его окном заблестели греющие душу буквы названия станции. И за тем рядом вновь послышался неприятный голос уже изрядно охмелевшего Вольдемара.
- Санёк, пошли, покурим!
- Курил только что.
- Ладно, сходим позже. Я тут пивка подкупил на станции, Ленинградского.
Саша равнодушно отвернулся.
- Зря ты так, Санёк. Я ведь не случайно в этот поезд попал, хотел поговорить.
Впереди засмеялись какие-то девушки. И Саша подумал, что действительно не мешало бы покурить.
- А вот это уже интересно, пойдёмте действительно покурим.
 Поезд уже тронулся, когда они стояли в пустом тамбуре, а в тёмное ночное пространство за окном медленно проплыли сияющие буквы.
Саша потерял счёт времени и сигаретам, пока слушал Вольдемара, который, как, оказалось, был не так уж и пьян.
Он с удивлением узнал кучу подробностей своей жизни из уст этого странного человека. Всё это время, его не покидало ощущение, что это не простой человек. Слишком уж он был противоречив, и слишком много чего знал. Он и не отрицал, того, что его подговорили. Так же он упомянул о том, что Саша слишком погружён в свои мысли, и никогда до конца не понимает, что происходит вокруг. Вольдемар утверждал, что тех ребят, что гнались за ним в ту лунную, майскую ночь, наняла Вера, и у неё на это было много причин. Он постоянно повторял, что не может многое объяснить, и что со временем он сам всё узнает.
 В разговоре они снова  незаметно перешли на «ты», и курили столько много, что вскоре  перестали хорошо друг друга видеть сквозь дымный смог.
Наконец Саша задал давно мучивший вопрос:
- А какой, в этом всём у тебя интерес?
Вольдемар как-то неприятно улыбнулся.
- Считай, что я проникся к тебе симпатией.
- Хорошо, но я мало в это верю.
- Думай что угодно, но я хотел бы дать тебе один ценный совет.
Он не надолго замолчал, доставая очередную сигарету.
- Я не раз повторял, и ещё раз скажу. Обрати внимание на то, что происходит вокруг, и ты узнаешь многое.
Саша задумался.
- Ты слишком погружен в себя, из-за этого все твои проблемы!
Ленинград встречал их тем же самым дождливым небом, которым провожала Москва.
На вокзале они попрощались с Вольдемаром, обменявшись телефонами, разошлись. Саша чувствовал себя дурно, толи от недосыпа, толи от количества выкуренного. Он ощущал во всём теле чудовищную усталость. Родственники встретили его на набережной. Долго беседовали по дороге домой. В прошлый раз Саша не виделся с ними, потому что они были в отъезде, поговорить было о чём. Дома они напоили его чаем, и накормили вкусным тортом. Едва дойдя до кровати, Саша мёртвым грузом упал в мягкий, приятный сон, в котором ему снилось, будто он вязнет в болоте, почему-то ему не было страшно. Тело его охватывала какая-то ленивая истома, а перед глазами плыли разноцветные звёздочки. Кругом всё булькало и пузырилось. Ему ни о чём  не хотелось думать. Потом он долго шёл по зелёной траве, которая хлюпала и обволакивала чем-то мокрым его ноги. В голове звучал голос Вольдемара: «Ты слишком погружен в себя, поэтому часто не замечаешь, что происходит вокруг». Он оглядывался, видел разные лица, неестественно выгнутые и длинные. Среди них особенно страшным было лицо Веры, которая загадочно улыбалась, немного высунув изо рта зловеще шелестящий, раздвоенный язычок. В серой дымке сигаретного дыма таяла приглушённая мелодия удивительно знакомой песни. Медленно проплывало счастливое лицо Антона и Сашина гитара.