Фатализм в романе о Печорине

               
 
               
                Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
                А.С.Пушкин, Борис Годунов.
               
           В печоринской саге жертвами главного героя стали, прямо или косвенно, два офицера и две княжны (про Мэри сказано "печаль тайная её убивает"  -  с.120). "Сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы!Как орудье казни, я упадал на голову обречённых жертв, часто без злобы, всегда без сожаленья (с.108). "С тех пор, как я живу и действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм, как будто без меня никто не мог бы ни умереть, ни придти в отчаяние. Я был необходимое лицо пятого акта; невольно я разыгрывал жалкую роль палача или предателя. Какую цель имела на это судьба?.." (с.92).               
 
     Это беспокоило его и прежде: "И зачем было судьбе кинуть меня в  м и р н ы й  к р у г  ч е с т н ы х  к о н т р а б а н д и с т о в? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие, и как камень едва сам не пошёл ко дну!" (с.56). Но военный опыт учил, что не бывает досрочного конца, как и честных контрабандистов: "Я замечал, и многие старые воины подтверждали моё замечание, что часто на лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться" (с.125).

     Чтобы узнать больше об этом, Печорин поставил всю немалую сумму, которую имел при себе, на то, что "нет предопределения", в ответ на предложение поручика Вулича офицерской компании испытать, заранее ли "назначена роковая минута" смерти. Тот поддержал пари, взял пистолет хозяина дома, и стало ясным намерение выстрелить в себя на поражение. "Многие, невольно вскрикнув, схватили его за руки" (с.123-124).

    Печорин оказался перед выбором: все назовут его, "...вероятно, в один голос ... эгоистом, потому что я держал пари против человека, который хотел застрелиться; как будто он без меня не мог найти удобного случая!.." (с.126). Но отказ от пари после его заключения влечёт утрату своей ставки. Вулич спросил, готовы ли протестующие заплатить за него? Желающих не было. Тогда Печорин, решив запугать, сказал ему "Вы нынче умрёте" и повторно:"...или застрелитесь, или повесьте пистолет на прежнее место, и пойдёмте спать", отказываясь, по умолчанию, от отступного в свою пользу в случае отмены опыта (с.125).
         
      Однако ни устрашение, ни бескорыстие не помогли. "Вулич спустил курок … осечка!", а затем "преспокойно пересыпал в свой кошелёк" выигрыш (с.125). Печорину же захотелось второй попытки; репутация всё равно пострадала. Шанс на это был. Вулич имел "страсть, которой он не таил: страсть к игре. За зелёным столом он забывал всё и обыкновенно проигрывал; но постоянные неудачи только раздражали его упрямство". Он был и хабр, и щепетилен с партнёрами: раз в полевых условиях играл на привале, "ему ужасно везло", но началась перестрелка. Проиграв в итоге, он отыскал партнёра и рассчитался, "исполнив этот неприятный долг" под огнём противника (с.123-124).
       
     Сейчас сложилась похожая ситуация, в которой Вуличу повезло ещё ужаснее: он сорвал максимальный куш в виде собственной жизни, но не в карты. Для пробуждения его страсти требовалось напомнить о них. И Печорин польстил ему, сказав, что он счастлив в игре. Тот, "самодовольно улыбаясь", принял комплимент с оговоркой: "... это лучше банка и штосса". Поправка устроила героя, и он повторил прежнее: "...вы непременно должны нынче умереть". Вулич "вдруг вспыхнул и смутился", хотя ранее выслушал те же слова "медленно и спокойно" (с.125-126). Сейчас это выглядело упрямством неудачника, ему хорошо знакомым и понятым с полуслова: Печорин хочет отыграться.

    Идея продолжить опыт, который лучше карт, зажгла душу игромана. Смутило же то, что офицеры не допустят дубля, а без них падёт тень на партнёра при летальном исходе. Смысл ответа сводился к тому, что у них была не игра, а в пари не отыгрываются, и намёки на это, "... мне кажется, неуместны". После этого поручик сразу покинул компанию, удивив героя, чей расчёт не сработал: "Это мне показалось странным, и недаром!.." Но Вулич не нуждался в нём для повтора того, на что решился ещё до всякого пари и денег и объявил присутствующим   "с торжественным взглядом... тоном ниже обыкновенного" (с.123-124). Теперь он спешил остаться один ...
 
    Вскоре разошлась вся компания. Дома Печорин прошёл мимо ожидавшей его хозяйской дочери: "мне было не до неё". Он долго не мог заснуть, обдумывая этот вечер. Хозяин дома подытожил разговор про "мусульманское поверье, будто судьба человека написана на небесах", сказав, что никто здесь "не был свидетелем тех странных случаев", которые обсуждались. Тогда, как по заказу, на глазах у всех произошёл такой случай. Почему-то сейчас Вулич "хотел застрелиться", видимо, из-за невезения в своей страсти: «Может ли человек своевольно располагать своею жизнию, или каждому из нас заранее назначена роковая минута».

    Слушая "метафизические прения" (с.130), а затем Вулича с какой-то вполне определённой идеей, захотелось его поддержать путём пари. Опыт произвёл "довольно глубокое впечатление ... в этот вечер я ему твёрдо верил: доказательство было разительно". Вторая же попытка была нужна только потому, что "я люблю сомневаться во всём" (с.130). К тому же, "казалось, я читал печать смерти на бледном лице" его (с.125). Но склонить поручика к повторению не удалось, а потом вспомнились умники из прошлого, всерьёз полагавшие, что звёзды предопределяют наши мелкие дела, отчего "стало смешно".

     В итоге разум "отбросил метафизику в сторону" и ещё посмешил: "Видно, было написано на небесах, что в эту ночь я не высплюсь" (с.123-128), ибо "в четыре часа утра два кулака застучали ко мне в окно. Я вскочил: что такое?.. «Вставай, одевайся!»   –   кричало мне несколько голосов". Три офицера "были бледны, как смерть" и принесли известие о Вуличе: покинув  компанию, он остановил проходившего мимо казака с шашкой, который "...как напьётся чихиря, так и пошёл крошить всё, что ни попало", что впоследствии удивило: "Чёрт же его дёрнул ночью с пьяным разговаривать!.." (с.130). В ответ получив удар шашкой, поручик успел сказать: " «Он прав!» Я один понимал тёмное значение этих слов: они относились ко мне". Но к чему именно?

     Накануне герой говорил, что предопределения нет и что Вулич нынче умрёт. То и другое было связано с пари, а значит, поручик признал свою неправоту в нём, исполнив этот долг, насколько возможно в этой ситуации. Не имея с собой пистолета, он повторил опыт втайне от всех, при первом удобном случае с одним различием: оружие сжимала чужая рука. Печорин же размышлял, что, запугивая Вулича, "предсказал невольно бедному его судьбу; мой инстинкт не обманул меня, я точно прочёл на его изменившемся лице печать близкой кончины" (с.127-128). 

      Приведённый к хате, где закрылся убийца с пистолетом и шашкой наготове, Печорин через щель в ставне рассмотрел его и посоветовал майору штурмовать дом, поскольку "...лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится" (с.129). Есаул же, не желая рисковать своими людьми, предложил застрелить казака через окно. Но тут Печорин взялся один захватить его живым и сделал это, не получив даже царапины: "Выстрел раздался у меня над самым ухом, пуля сорвала эполет", и убийца был связан.      
 
       По возвращении из казачьей станицы герой рассказал Максиму Максимычу "всё, что случилось со мною и чему был я свидетель» (с.130). Тот предположил, что поручик уцелел благодаря изъяну пистолета, а остальное, "видно, уж так у него на роду было написано". Но дальше Печорин "... от него ничего не мог добиться: он вообще не любит метафизических прений". Поучаствуем же в них, ибо повесть на этом закончена.   
         
      
     Начата она с того, что во время очень долгого спора офицеров о предопределении поручик Вулич сидел один в углу комнаты. Когда же вышел к столу, а значит, под свет лампы, Печорин заметил на нём "печать смерти", появлявшуюся всегда за несколько часов до конца. С опытом поручика он не совпал.    

     Обратный отсчёт закончился позже: "Вулич шёл один по тёмной улице; на него наскочил пьяный казак, изрубивший свинью, и, может быть, прошёл бы мимо, не заметив его, если б Вулич, вдруг остановясь, не сказал: «Кого ты, братец, ищешь?» – « Т е б я!» – отвечал казак, ударив его шашкой, и разрубил его от плеча почти до сердца…" (с.128). Курсив подчеркнул: встреча не была случайной, замкнув собой реализацию "печати смерти".
   
     Печорин, ещё не зная о случившемся с Вуличем, по зрелом своём размышлении отказался от убеждения, к которому пришёл после опыта. "Небеса" же отступника не оставили в покое, чуть свет подняв на ноги: три вестника смерти, имевшие безжизненный облик, повели его с собой, не сказав, куда и зачем, но подробно сообщив то, что знали лишь убийца и поручик. При этом они всё повторяли "насчёт странного предопределения, которое спасло его от неминуемой смерти за полчаса до смерти" (с.128). Однако Печорин пропустил мимо ушей главное, думая только о его последних словах и своём предсказании. И тогда его привели туда, где опять произойдёт "странный случай", но с самим скептиком, который не усвоил чужой опыт.

      До этого здесь два часа ничего не предпринималось. "Офицеры и казаки толкуют горячо между собою", и Печорин решил, что никто "не отваживался броситься первый". Однако были пассивны и те, от кого отваги не требовалось: майор никаких приказаний не отдаёт, и даже мать убийцы отказывается говорить с сыном, несмотря на своё "безумное отчаяние". Лишь старый есаул призывает "брата Ефимыча" сдаться, убеждая, что «...своей судьбы не минуешь» (с.128-129), против чего герой накануне ставил в пари. Все как будто бы ждали действий Печорина, поднятого, как по тревоге, а здесь предоставленного самому себе.

    Всматриваясь в лицо казака, он не увидел того, что явно искал: тот имел "беспокойный взгляд", и "выразительные глаза его страшно вращались кругом" (с.129). Всё это полностью отличалось от "неподвижного" взгляда Вулича перед опытом (с.125), которым удостоверялась обычно, как печатью, "близкая кончина" (с.128). Второй опыт поручика, негласный, опровергал результат первого, подтвердив сомнения героя. Нужен был ещё один, и сейчас обстоятельства позволяли его провести: судя по всему, казака не ждала гибель. Потому Печорин предлагает быстрее атаковать его, так как "большой решимости" в нём не заметил, и он мог сдаться.

    Идея застрелить убийцу через окно ещё более подходила для проверки. Участь казака была решена: тем или иным способом он будет убит. Однако в печоринской "голове промелькнула странная мысль: подобно Вуличу, я вздумал  испытать судьбу" (с.129), хотя его гибель, "такого тоненького" и безоружного (с.12), была ещё вероятнее, чем Вулича, так как убийца сейчас имел и пистолет.   

    Странную мысль герой реализует без колебаний и без приказа. Когда безвыходная ситуация разрешилась благополучно для всех, "офицеры меня поздравляли – и  точно, было с чем! После всего этого, как бы, кажется, не сделаться фаталистом?"(с.130). Все три опыта, проделанные по-разному, дали одинаковый результат. Сразу после первого Печорин признал предопределение. Во втором оно подтвердилось в виде реализации "печати смерти", заранее предопределившей конец поручика. В третьем отсутствие её продлило жизнь казака, хотя он обрёк себя на верную гибель. Сократить существование до срока оказалось не под силу ни Вуличу, который пробовал это на себе, ни есаулу, решившему покончить с другим. 
    
   Персонажи повести разделяются на тех, кто "pro или contra" предопределения (с.123). Но в пари между поручиком и прапорщиком был ещё третий участник. Майор, в чьём доме оно заключалось, согласился рассудить его, ещё не зная, "как вы  решите спор". Когда это стало ясным, он, по праву хозяина и в согласии с другими гостями, легко мог не допустить такое "сумасшествие". Но "майор в замешательстве" устранился от всего: не реагировал на возможное появление трупа под своей крышей и уклонился от ответа, заряжен ли его пистолет (с.124-125). Это значило, что старый воин тоже заметил на Вуличе "отпечаток неизбежной судьбы".      

    Не все те, кто вспоминают судьбу, фаталисты. Вулич и Печорин к ним явно не относятся: верующие не проверяют то, во что верят. Старый есаул, хотя и говорил о всесилии судьбы, но убеждал казака сдаться. Пятидесятилетний штабс-капитан полагал, что "необыкновенные вещи" в жизни Печорина (с.13) и случившееся с Вуличем у них "на роду написано" (с.130), однако же пытался повлиять на отношение героя к Бэле. Только старый майор Василий Петрович С*** оказался последователен.

     Свой вердикт в качестве арбитра пари он не объявил. Результат был неоднозначным. Верный знак на лице Вулича, предвестивший скорый конец, не подтвердился. Но драма, случившаяся с ним затем на улице, расставила всё по своим местам: предустановленность смертного часа была доказана. Убоявшись накануне становиться на его пути, наутро майор, вновь будучи хозяином положения и имея возможность одним мановением запретить герою ненужный риск, не шевельнул и пальцем для этого, положившись на судьбу и Печорина, и казака.
 
    Последний кричал "Не покорюсь!" (с.129) и служил наглядным пособием на этом уроке. Он не погиб благодаря охранительному предопределению, избравшему своим инструментом героя. Печорин помешал есаулу казнить убийцу на месте и не дал это сделать тем, кого "поставил у  дверей" хаты (с.129), а сам бросился в неё головой вниз. Таков был ответ на вопрос из начала повести: "И если точно есть предопределение, то зачем же нам дана воля, рассудок?" (с.123).

    Посредством их герой обеспечил предустановленный для казака бескровный исход. Тот промахнулся, хотя стрелял вблизи, и не нашёл свою "шашку, лежавшую возле него" (с.130). Иначе его покарали бы тут же за убийство двух офицеров. Печорин, это "орудье казни" (с.108), вдруг сам уподобился пистолету в руке поручика, ставшему спасителем жизни, и едва не признал силу, управлявшую ими обоими, однако "остановил себя вовремя на этом опасном пути" (с.127): верны ли вообще наши ощущения и доводы рассудка, производные от них? 

    Когда-то Печорин участвовал в беседе, которая имела "...философско-метафизическое направление; толковали об убеждениях: каждый был убеждён в разных разностях". Он же сказал, что убеждён только в своём рождении и смерти. Похожую мысль выразил и доктор Вернер, но берклианцев редко понимают. "Все нашли, что мы говорим вздор, а, право, из них никто ничего умнее этого не сказал" (с.65). То же сомнение помешало ему сейчас уверовать в фатум: "...но кто знает наверное, убеждён ли он в чём или нет?.. и как часто мы принимаем за убеждение обман чувств или промах рассудка!.."(с.130).

   Максим Максимыч, случайно встретив героя, направлявшегося "в Персию  -  и дальше", не мог понять: "...ну какой бес несёт его теперь в Персию?..Смешно, ей-богу, смешно!.." (с.43-44). Ответ же очевиден. Сразу после гибели Бэлы он смеялся, но теперь, спустя годы, при звуке её имени "Печорин чуть-чуть побледнел и отвернулся,...почти тотчас принуждённо зевнув". Успокаивал лишь естественный вопрос: "Почему мы должны давать отчёт в наших поступках?" (с.123), коли они предопределены. Но герой не уверен: "Не знаю наверное, верю ли я теперь предопределению или нет" (с.127). В его "природе есть что-то особенное" (с.118), и он поехал туда, откуда пришло поверье о небесном предрешении земного пути, на мусульманский Восток.
 
   Однако дальше Персии не поехал. Вероятно, из первоисточника Печорин узнал там, что хотел, не искажённое чувством или рассудком, и, когда возвращался назад, умер. Другой испытатель судьбы, тоже имевший "вид существа особенного" (с. 123), Вулич, дважды зондируя грозный рок, решил в итоге, что его нет, и закончил жизнь хуже, как "свинья, разрубленная пополам шашкой (с.127).  ...Сказано: не все вмещают слово сие, но кому дано /Мф, 19:11/.