Фатализм в романе о Печорине

               
 
                ФАТАЛИЗМ В РОМАНЕ О ПЕЧОРИНЕ


                -  Заработай я в десять раз больше Моргана  -  оттяну я мою смерть на четверть минуты? Скажите, полковник?               
                -  Никак нет, не оттянете.               
               
                А. Толстой, Чёрная пятница
       
               
           В печоринской саге жертвами главного героя стали, прямо или косвенно, два офицера и две княжны, "дикарка" и "знатная барыня" (с.32), убиваемая "печалью тайной" (с.120). Он задаётся вопросом: "С тех пор, как я живу и действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм, как будто без меня никто не мог бы ни умереть, ни придти в отчаяние. Я был необходимое лицо пятого акта; невольно я разыгрывал жалкую роль палача или предателя. Какую цель имела на это судьба?.."(с.92). Печорин проверяет последнюю в повести "Фаталист" на основе полумистического наблюдения: "Я замечал, и многие старые воины подтверждали моё замечание, что часто на лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться" (с.125).   

         …Однажды в офицерской компании во время разговора о предопределении поручик Вулич с торжественным видом предложил проверить, заранее ли "означен час нашей смерти". Желающих испытать это на себе не нашлось, а Печорин "шутя" сказал о пари и нешуточно выложил всю свою наличность, утверждая, что "нет предопределения", и этим предлагая опровергнуть свой тезис.
       
         Вулич принял условия, но, когда стал понятен характер задуманного им опыта, "многие, невольно вскрикнув, схватили его за руки"(с.123-124). Героя он не мог смутить: "Сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудье казни, я упадал на голову обречённых жертв, часто без злобы, всегда без сожаленья" (с.108). Не устраивало его другое  -  прослыть "эгоистом, потому что я держал пари против человека, который хотел застрелиться; как будто он без меня не мог найти удобного случая!.." (с.126).

        Однако отступать было поздно. Отказ от пари после его заключения влечёт потерю своей ставки, и Вулич спросил протестующих, кто готов заплатить за него. Возражения сразу стихли, но "церемония" затягивалась. Печорин дал понять, что с его стороны отказа тоже не будет, но и отступное ему не нужно: «Вы нынче умрёте...   или застрелитесь, или повесьте пистолет на прежнее место, и пойдёмте спать», ничего не сказав о компенсации (с.125).
         
        Ни устрашение, ни бескорыстие не помогли. «Вулич спустил курок … осечка!», после чего он "преспокойно пересыпал в свой кошелёк" деньги Печорина (с.125). Однако последний знал его "страсть, которой он не таил: страсть к игре. За зелёным столом он забывал всё и обыкновенно проигрывал; но постоянные неудачи только раздражали его упрямство". Поручик мог играть в любой обстановке и думал не только о себе: как-то раз в полевых условиях он начал партию до нападения врага, а проиграв, произвёл расчёт под огнём противника, невзирая на возражения партнёра и не дожидаясь исхода боя (с.123).

        Сейчас Вулич выиграл пари, однако Печорин, пробуждая страсть игромана, сказал о его счастье в игре, не имевшей ничего общего с пари, кроме термина. На подмену понятий поручик отреагировал, "самодовольно улыбаясь": "В первый раз от роду»". Герой продолжил: "…мне казалось, что вы непременно должны нынче умереть…". Вулич, который перед опытом воспринял тот же прогноз "медленно и спокойно", теперь "вдруг вспыхнул и смутился": настойчивость Печорина выглядела намёком на реванш (с.125,126).

        Идея продлить то, что "лучше банка и штосса" (с.126), ожгла Вулича, как огонь. Озадачило лишь одно: здесь это сделать не дали бы, а наедине Печорин оказался бы в пиковом положении в случае летального исхода. Поручик дал понять, что в пари не отыгрываются, оно закончено, и "...ваши замечания, мне кажется, неуместны", после чего сразу ушёл из дома, чем удивил героя: "Это мне показалось странным, и недаром!.." Выигрыш Вулич забрал почти равнодушно, изначально решив испытать судьбу до всякого пари, и теперь спешил остаться один.
 
        Вскоре разошлась вся компания, и Печорину под ночным небом "стало смешно" при мысли о "людях премудрых", некогда веривших в звёздную предустановленность их жалких дел. Дома он прошёл мимо хозяйской дочери  -  "мне было не до неё"  -  и долго не мог уснуть. ...Перед опытом "казалось, я читал печать смерти на бледном лице" Вулича, но он остался жив. Сам же опыт над предопределением произвёл "довольно глубокое впечатление", и "в этот вечер я ему твёрдо верил", ибо "доказательство было разительно". Но исключить случайность не удалось, и Печорин, "имея правило ничего не отвергать решительно и ничему не вверяться слепо, отбросил метафизику в сторону..." (с.125-128).
          
       "В четыре часа утра два кулака застучали ко мне в окно. Я вскочил: что такое?.. «Вставай, одевайся!» – кричало мне несколько голосов" (с.128). Три офицера, которые "были бледны, как смерть", принесли печальное известие: Вулич, покинув  компанию, на улице увидел проходившего мимо казака с шашкой, известного буйным нравом: "...как напьётся чихиря, так и пошёл крошить всё, что ни попало"(с.127), остановил его, чем вызвал потом недоумение: "Чёрт же его дёрнул ночью с пьяным разговаривать!.." (с.130), и получил удар шашкой. Находясь при "последнем издыхании", поручик успел сказать:" «Он прав!» Я один понимал тёмное значение этих слов: они относились ко мне" (с.128).   

       Понял герой то, что поручик, не имея при себе оружия и спеша повторить опыт, сделал это при первой же возможности с одним различием: здесь оружие сжимала чужая рука. В итоге он признал свою неправоту в пари, "исполнив этот неприятный долг" щепетильно, как всегда и насколько возможно при данных обстоятельствах (с.124). Явившиеся офицеры всё повторяли "насчёт странного предопределения, которое спасло его от неминуемой смерти за полчаса до смерти", а сам герой думал о том, что "предсказал невольно бедному его судьбу; мой инстинкт не обманул меня, я точно прочёл на его изменившемся лице печать близкой кончины".

      Приведённый к хате, где закрылся убийца с пистолетом и шашкой наготове, Печорин через щель в ставне рассмотрел его, "не прочёл большой решимости" во взгляде и посоветовал майору поскорее приказать о штурме дома, ибо "лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится" (с.129), хотя он мог и сдаться по той же причине. Есаул, не желая рисковать своими людьми, предложил майору другое решение: застрелить казака через окно. Но тут Печорин сам взялся захватить его живым и сделал это, не получив ни согласия майора, ни царапины от казачьей пули, посланной почти в упор: "Выстрел раздался у меня над самым ухом, пуля сорвала эполет".      
 
       По возвращении из казачьей станицы герой рассказал Максиму Максимычу "всё, что случилось со мною и чему был я свидетель» (с.130). Командир рассудил, что Вулич, стреляя в себя, уцелел благодаря изъяну пистолета, но его гибель расценил иначе: «Впрочем, видно, уж так у него на роду было написано». Что касается случившегося с самим героем, штабс-капитан уклонился от оценки в присутствии Печорина: "Больше я от него ничего не мог добиться: он вообще не любит метафизических прений". Тем самым, к их продолжению приглашались читатели повести, на этом законченной.   
         
       
      Поручик Вулич своими испытаниями проверял, «может ли человек своевольно располагать своею жизнию, или каждому из нас заранее назначена роковая минута» (с.124). Иными словами, самоуничтожение есть проявление собственной воли или предопределенной? Как пишет герой, в тот вечер, "наскучив бостоном и бросив карты под стол, мы засиделись у майора С. очень долго; разговор, против обыкновения, был занимателен". Обсуждалось "мусульманское поверье, будто судьба человека написана на небесах" (с.123). Но здесь выясняется, что никто из его сторонников "не был свидетелем тех странных случаев", которыми доказывали его верность. Спустя минуты все стали такими свидетелями.

      Во время долгого обсуждения проблемы Вулич сидел в углу комнаты, а когда перешёл к столу для опыта, герой увидел на нём "печать близкой кончины". Она появлялась всегда за несколько часов до финала и была обнаружена за полчаса до встречи с убийцей, которая произошла так: «Вулич шёл один по тёмной улице; на него наскочил пьяный казак, изрубивший свинью, и, может быть, прошёл бы мимо, не заметив его, если б Вулич, вдруг остановясь, не сказал: «Кого ты, братец, ищешь?» – « Т е б я!» – отвечал казак, ударив его шашкой, и разрубил его от плеча почти до сердца…» (с.128). В тексте подчеркнута закономерность в действиях одного, а следственно, и другого: единое целое, каким была их встреча, идентично и в частях. Это значило, что "заранее назначена роковая минута" и то, что к ней ведёт.
   
       Герой вечером посмеялся над астрологией и утром тоже: "Уж восток начал бледнеть, когда я заснул, но  -  видно, было написано на небесах, что в эту ночь я не высплюсь" (с.128). Прервали его сон три вестника смерти с безжизненным обликом, которые сообщили о сказанном наедине убийцей и Вуличем, обратили внимание на время их встречи и привели к месту, где произойдёт новый "странный случай", теперь с непосредственным участием самого смешливого скептика.

      До его появления здесь два часа ничего не предпринималось: "Офицеры и казаки толкуют горячо между собою", но не спешат приступить к делу. Печорин решил, что никто "не отваживался броситься первый"; однако пассивны и те, от кого отваги требовалось: майор, руководящий осадой, приказаний не отдаёт, мать убийцы не желает говорить с сыном, несмотря на своё "безумное отчаяние". Только старый есаул тщетно убеждает "брата Ефимыча" сдаться, ссылаясь на то же, что офицеры обсуждали накануне: «...своей судьбы не минуешь» (с.128-129). Все будто ждали героя, поднятого, как по тревоге, и здесь предоставленного самому себе.

      Вглядываясь в казака, Печорин не обнаружил того, что видел раньше на лицах обречённых людей. Преступник имел "беспокойный взгляд", и "выразительные глаза его страшно вращались кругом" (с.129). Всё это явно контрастировало со "спокойным и неподвижным" взглядом Вулича за полчаса до смерти (с.125). Отсутствие "печати близкой кончины" (с.128) подсказывало, что в ближайшие часы казак ещё будет жив, и неизбежность этой судьбы можно попробовать на прочность, причём чужими руками. Под надуманным предлогом Печорин предлагает майору быстрее отдать приказ о штурме дома солдатами.
 
      Вариант есаула  -  без хлопот пристрелить убийцу через окно  -  упрощал задачу героя. Но вдруг в его "голове промелькнула странная мысль: подобно Вуличу, я вздумал  испытать судьбу" своими силами, поставив "у дверей трёх казаков, готовых её выбить и броситься мне на помощь при данном знаке" (с.129). Помощь  была бы нужна, если он вторично прольёт кровь офицера, и только путём уничтожения его на месте Это докажет иллюзорность его судьбы, и, напротив,  -  её реальность, если казак уцелеет. Странность была в том, что впервые Печорин станет не "орудьем казни", а спасителем от неё, рискуя собой.
   
     Когда испытание закончилось благополучно для всех, "офицеры меня поздравляли – и  точно, было с чем! После всего этого, как бы, кажется, не сделаться фаталистом?" (с.130). Третий опыт доказал, что срок не только своей, но и чужой жизни тоже вне человеческой компетенции. Однако в другое время и в другом месте Печорин участвовал в разговоре, который имел "...философско метафизическое направление; толковали об убеждениях: каждый был убеждён в разных разностях". Герой заявил, что убеждён только в своём рождении и будущей смерти. Похожее  субъективно-идеалистическое воззрение выразил доктор Вернер, но слова обоих были расценены как "вздор, а, право, из них никто ничего умнее этого не сказал" (с.65-66). Из чего  следует, что фатализму Печорина помешало не отсутствие оснований к тому, а вообще отрицание убеждений как таковых: "...но кто знает наверное, убеждён ли он в чём или нет?.. и как часто мы принимаем за убеждение обман чувств или промах рассудка!.." (с.130).

     В мистическом пари был ещё третий участник, пребывавший в тени. Старый майор С., в доме которого оно заключалось, согласился рассудить его, ещё не зная, "как вы  решите спор". Когда это стало ясным, он по праву хозяина и в согласии с другими гостями мог не допустить "сумасшествие", чреватое появлением трупа в его жилище. Однако "майор в замешательстве" не сказал даже о том, заряжен ли взятый для опыта его пистолет (с.124-125). Полное самоустранение означало, что старый воин увидел тот же "отпечаток неизбежной судьбы" и не посмел стать на пути, который вёл, казалось, к самоубийству поручика. Когда ничего не произошло, свой вердикт арбитр пари оставил при себе. Но наутро в похожей ситуации, где за майором вновь было право приказа  -  жить казаку или нет,  -  он опять не сказал ни слова, как подлинный фаталист, предоставив всё произволу судьбы.
         
        Персонажи повести разделяются на тех, кто "pro или contra" предопределения (с.123). Те, у кого за плечами жизненный опыт, одного мнения: старый есаул говорит о всесилии судьбы, старый майор предпочитает с нею не спорить, старик штабс-капитан полагает, что всё  -  и способ кончины Вулича, и "необыкновенные вещи" из жизни Печорина  -  было у них " на роду написано " (с.13). Казак  кричал: "Не покорюсь!" (с.129) в ответ на призыв покориться судьбе и остался жив, что символизирует: бунтовать против неё безопаснее, чем усомниться в её наличии.

        Печорин на протяжении романа не раз поминает свою судьбу недобрым словом, но ни он, ни молодой Вулич не были фаталистами: верующие не проверяют то, во что верят. Поручик, имевший "вид существа особенного" (с. 123), посмел дважды зондировать грозный рок и пал, как "свинья, разрубленная пополам шашкой" (с.127),  с убеждением, что его нет. Именно этот конец предвещала "печать смерти" на нём, и преждевременного hora mortis не допустил пистолет, взятый для опыта. Другое "орудье казни", Печорин, в чьей "природе есть что-то особенное" (с.118), неожиданно спасает того, чьё убийство он же пытался организовать раньше срока. Живое и неживое смертоносные орудия вмиг обратились в собственные антиподы, едва возникала угроза досрочного финала.

        Но преподанный урок герой не усвоил: "...не знаю наверное, верю ли я теперь предопределению или нет" (с.127). По выходе в отставку он едет на мусульманский Восток, откуда пришло поверье о небесном предрешении земного пути, "в Персию  -  и дальше...", чего не мог понять Максим Максимыч : "...ну какой бес несёт его теперь в Персию?.. Смешно, ей-богу, смешно!.." (с.43-44). Но не до смеха было тому, чья логика зашла в тупик: если нельзя верить своим чувствам и разуму, то убеждению в этом тоже. "И если точно есть предопределение, то зачем же нам дана воля, рассудок? почему мы должны давать отчёт в наших поступках?.." (с.123). Дальше Персии герой не поехал, получив там, видимо, ответ на эти главные вопросы из романа "Герой нашего времени".