7. Пир

"Варвары, эти дикие звери, рвущие своими когтями плоть, крушащие мохнатыми лапами кости, вычищающие череп длинными языками от мозгов, от слизи, от крови, от скверны грешных наших дум; варвары, метущиеся души, ломающие привычные нам дороги; почему они рушат нас, почему не согласны с нами? вы когда-нибудь задумывались об этом, а? да и к черту же, действительно, эти дороги, если нельзя ни в коем разе свернуть… с колеи… Вы слышите! Братцы! Да! Я говорю, свернуть, но не говорю, сломать. Нам нужна была лишь свобода, разумная свобода, контролируемая разумным монархом. И что теперь? Теперь можно только… ломать. Верховное командование этого самозванца Генри Уолкера с каждым днем все крепче сужает ремни на наших шеях и все сильнее тянет поводки. Но лямки рвутся от натуги, ибо невозможно побороть нашу волю, пускай же теперь и собачью… Кто мы в его глазах? Псы, да! И ничто больше… Братья, ударим по рукам этой дряни, рванем изо всей силы, чтобы сдвинуть с места наш заплесневелый мир! Братья! Очнитесь… Когда такое было, чтобы эльф, простейшее, слизывающее кровь с наших железных сапогов, сидел за одним столом с человеком?! Мерзавцы! Кто этот Генри Уолкер? Где же настоящая власть? Где дракон? Братья! Канцлер держит его у себя, в плену, он отравил его, сковал в алмазные цепи, и теперь наш истинный король гниет под троном, под тощей задницей этого тирана. Вон! Самозванец, вон отседа! Брось нас, как есть, а ни то мы тебя сбросим с твоего незаконного трона. Долой узурпатора! Долой!"
Пулеметные трели радостно решетили небосвод, а из дыр лилась вода. Осатанелые миссионеры Его Высокопревосходительства прыгали друг на друга как мокрый петух на мокрую курицу. И со всех текла грязь. Тек пот. Засохшая кровь отлипала от горящих ран. Соленый кипяток лился из глаз, как будто с дождем на этих людей сходила великая истина. Она, это небесное творение, истина, наконец-то сможет их напоить и накормить, но, главным образом, разумеется, напоить. И когда они нажрутся, оросят сабли, усы свои слюнями и наполнят трусы воплощенным ужасом, будет уже слишком поздно. Слишком поздно! Революция — сё молодая трава, грудной ребенок, молодняк. Но что же будет с этой порослью, если поливать её кровью? Что будет с дитем, если кормить его женскими грудями?! И что будет с теленком, если… поселить на скотобойне… Нет. Мне страшно. Это слишком сложно. Лучше остаться в стороне. И никогда, ни в какой задушевной пьянке, не вспоминать эту нашу общую бывшую бабу, жадную до чужих голов суку — революцию.
Хоркинстон уводил бунтующее войско из каньонов. С каждым днем из армии Его Высокопревосходительства исчезало по десять-двадцать человек. Кого-то под шумок вырезали отшельники-диверсанты. Кто-то сам уходил к варварам. Каждый вечер Хоркинстон прилюдно резал на своей тачанке пойманных дезертиров, что наводило лишь страх, но никак не порядок. Как-то раз, когда ночью в палатке главнокомандующего дежурили Анджей и Петр, в лагере поднялся шум. Где-то стреляли и громко кричали. Анджей распахнул полы палатки и тут же перед собой увидел разъяренную компанию друзей, держащих мечи наголо.
— Брат, — закричал ему Дикой, — отойди. Мы идем кончать Хоркинстона!
— Не сметь.
— Да как же ты, брат, не терпишь что ли его, изверга? Будь он достойным главнокомандующим, он бы повел нас воевать за правду, отвоевывать трон, а не стрелять бедняков по каньонам.
— Не нам решать, что ему делать.! И даже не ему решать. На все есть воля дракона.
— А где дракон? Ты его видел?! Я перестал верить в его существование, как наши предки в свое время перестали верить в Семерых. Уйди с дороги, брат, а ни то я тебя...
— Что же ты сделаешь, Дикой? Убьешь меня? Вчера мы с тобой глотали водку и пели песни, а сегодня ты собираешься кончить меня? Где твоя память и честь? Где твое солдатское долготерпение и человеческое достоинство? Проваливай!
— Нет, брат, здесь слишком много свидетелей, чтобы тебе стыдить меня. Доставай свой меч.
Анджей еще несколько секунд читал глаза друга. Все строки в них занимали проклятия и призывы, там ни слова о любви, верности или чести. "Ну и да черт с тобой!" Анджей выхватил нож с грудного кармана и одним броском поместил его в брюхо Дикому.
— Прочь отсюда, скоты! Прочь!
Анджей махал мечом, как факелом, отпугивая волков. Но тут, сзади предательски замкнул курок револьвера. Пуля выскочила из живота, будто там и жила. Мир поднялся на ноги и скорбно склонил над героем свои своды. Все вокруг завертелось. И в голове затрещала чертова мысль: "Петр… опять ты не туда угодил, братка..."
Чарльза Хоркинстона потащили к его тачанке, где и собирались расстрелять. Петр, аккуратно обошел тела Анджея и Дикого и отправился к месту казни. Лошади почему-то были запряжены и взволнованно брехали. Леркорт Легкохват вел главнокомандующего на мушке. Казнить должен был он же. И как только Хоркинстон очутился на тачанке, Леркорт медленно приставил револьвер к виску приговоренного, выстрелил. Раздался взрыв. Повозки с боеприпасами вспыхнули и вместе с собой подняли на небо половину лагеря. Петр упал, но, очнувшись, стал искать глазами тачанку. Нет! Леркорт мчал вдоль каньона, выжимая из лошадей самый быстрый из возможных галопов. Пулемет назади тачанки трещал и валил предателей, как крестьянская коса валит рожь. Поднялась пыль, шум… Погоня началась. Однако пулемет не умолкал, и подступиться было невозможно. Беглец скрылся.
Петр побежал. Время металось вокруг него, но никак не хотело возвращаться обратно. Ревел ветер. Пахло порохом и жаренным мясом. Лил дождь, и пыль собиралась в желтые комья. Всюду грязь. Всюду трупы. Петр скатился к телу издыхающего Анджея. Обливая слезами огненную шею, прижал к груди друга, кричал, протестовал, молил, но тот уже только хрипел и что-то невнятно бредил. Луна хирела в космосе, и мелкие звездочки кружили вокруг неё, выписывая невообразимые пируэты. А над сценою лилась долгая однообразная песня какой-то полной бледной певички, похожей на круг молодого сыра. Черные скалы хоронили всю армию заживо, смыкая над головами свои острые головы. Земля часто вздрагивала и тихо стонала, будто какой-то великий титан тормошил её многовековую девственность.
Так крушилось бытие, и мед стекал по узким стенкам его; лестница рябила где-то впереди, золото на его перилах пылало, будто янтарь под лампой, и мощные фонари, обдирая яйца, плевались в небо желтками; а богов тошнило; блевота лилась и заливала; здесь гниет мир и рушится его основа; лопаются вены, и кровь бежит вон; взрываются сердца, помидоры падают на хлебы, и самые грозы, как змеи, уползают прочь; спинные мозги высасываются сами по себе из переломанных хребтов; и мышцы, щелкая, как струны, рвутся, колки срываются с костями. Так проходит на сей планете великий сатанинский пир!