Глава 29 Роман Восточный ветер часть 1 Лабиринты

Глава 29
Москва конец мая 2006г.

Яков Давидович Вальсон – психоаналитик высочайшего уровня.  Ему только за пятьдесят – самый пик зрелой интеллектуальной активности. Это такой человек, такой человек …

Свою карьеру Яков Давидович выстраивал, ясно видя, какие возможности открылись в Москве для умных и амбициозных людей в новое постсоветское время.  Его клиентура – это богатые и очень богатые люди, в основном женщины. Наличие своего психоаналитика – это непременный атрибут в наборе для современного гламурного образа богатенькой мадам. Но некоторым из клиенток Якова Давидовича, как им казалось, его помощь действительно требовалась и, именно та помощь, которую он предоставлял. 

Неуверенность в себе и всякие сомнения расплескивали стабильность и целостность внутреннего состояния обеспеченных женщин, финансовым источником для которых не был их собственный труд. Многих жизнь в комфорте и роскоши без материальных забот и профессиональных хлопот слишком разжижала и делала раздражительными и уязвимыми. Первые сладостные ощущения от вступления в счастливый богатый мир уже испиты до дна, и на смену им неожиданно приходила незваная тоскливая пустота. Того задора уже нет. Развлекательный отдых и шопинг совсем не спасали, а бодрый и вечно озабоченный повседневными заботами вид представителей более низшего социального слоя добивал последние остатки и уверенности в себе, и ощущения радости от того обстоятельства, что жизнь то, в конце концов, удалась, так ведь, или нет? Вообще ерунда какая: богатая жизнь это ведь не овсянка по утрам, а как-то приелась. Уже и не так хочется покупать, всего и побольше, и подороже, да и вообще что-то не то, а всё окружающее это какая-то звенящая пустота. Вот хочется чего-то, и порой очень хочется, а чего не понятно. В общем хандра и всё, что за ней тянется. 

Тут то и нужен Яков Давидович. Это его тема. Копаться в межличностных отношениях среднего класса – к черту, не тот уровень. Эта нервотрепка не оправдывала тех доходов, которые могли выложить эти клиенты. Яков Давидович и видом своего кабинета, и ценой за свои услуги отсекал этих голодранцев. Он выступал как спаситель богатеньких дамочек от их страхов, хандры и внутреннего дискомфорта. Освежить эмоции, почувствовать правильность и стабильность протекающей жизни это, пожалуйста, к нему. Его манера держаться: строгая, авторитетная, и мягко умная, приятно успокаивала. Посетители ощущали, что их проблемами, или как бы проблемами, занимается профессионал высочайшего уровня, и у него они нисколько не теряют свое лицо, а напротив он поднимает их самооценку на соответствующую их положению высоту и закрепляет там – то, что нужно. И уверенность, и какой-то смысл с желаниями появляются. Доверять своё настроение и свои переживания можно лишь достойному, понимающему гламурные ценности человеку.

Через несколько сеансов, а иногда и после первого, Яков Давидович представлялся всесильным, проницательным, но деликатным интеллектуалом, и к его общению тянуло всё больше и больше. Именно на этот яркий огонек слетались золотые бабочки, оставляя блестящую пыль со своих крылышек. Конкурентам его не одолеть.  Никому не удалось поколебать авторитет Вальсона, и год от года он креп и рос. К своей профессиональной репутации он относился очень серьезно. Она это его гордость и несокрушимый жизненный форпост. Даже сам себе он не мог однозначно ответить, что для него важнее: деньги или его статус высочайшего профессионала в кругу коллег и среди своих клиентов. Он мысленно представлял свой авторитет как прекрасную сверкающую и не досягаемую для других вершину.

Зная основы человеческой психомоторики, он и чувствовал своих толстосумочек как никто. Конечно, Яков Давидович понимал, что его помощь не решает проблемы его высоко платежеспособных потребителей и даже не преследуют эту цель. В действительности он просто ловко пожинал плоды от предоставленной возможности выговориться умному и терпеливому слушателю и соответственно от предсказуемого эффекта душевного облегчения, успокоения и уверенности. Для усиления последнего чувства требовалось постараться.  Старался Яков Давидович совсем не так как требовал его профессиональный долг, а так как соблазняла обычная материальная заинтересованность. Поддакивая с помощью профессиональных заходов самомнению, самолюбию и эгоизму своих клиенток, он избавлял их от самокритики, а, за одно, и от адекватного отношения к действительности. Их естественная психологическая стойкость деградировала и постепенно они теряли себя. Но распознать эти результаты и признаться самим себе, что ими манипулируют, было сложно: авторитет и выпираемый профессионализм Якова Давидовича этому не способствовали.

Сам гламурный психоаналитик знал об этом как никто. Его особым магнитом для дамочек были приятные разговоры о себе замечательной и неповторимой и позитивного, а не критичного, обсуждения себя же, не простой, то бишь примитивной, а напротив сложной, такой загадочной и непознанной. Это совсем не то что с подружками: тупыми злобными стервами, хотя без них тоже по жизни никак. Сколько нового открывается в ходе таких сеансов распознания чего-то такого всякого.

Яков Давидович опытно создавал удобный иллюзорный мир приятной сказки.  Вместо своей родной и понятной, но скучной и надоевшей дорожки судьбы появлялась друга тропинка, такая яркая как журнальная реклама. Погулять по ней по неизведанной это так увлекательно. А кто расскажет, подскажет, что, почему и как на этой прогулке – правильно? Конечно умный и проницательный Яков Давидович. Жизнь за пределами его кабинета, который он в шутку, называл залом Шамбалы, быстро выветривала результаты его работы и посетительницы возвращались за ними вновь и вновь – эффект Вальсона. Зависимость, которую он опытно культивирует.

Оправдание направлению и стилю своей работы для самого себя Яков Давидович находил легко. Ведь что по существу происходит? А то, за хорошие деньги он помогает клиенткам жить в том самом настроении и мироощущении, менять которые они совершенно не намерены. Хотите – платите и получайте. В обществе социального неравенства, что поделать, в этом он не виноват, раз уж повезло оказаться на верху, нужно сохранять ощущение уверенности, самоуважения и способность радоваться жизни, что не так уж и легко, как, порой, кажется со стороны. 

В новой России кому удалось отхватить золотого тельца, живут, наслаждаются, выпендриваются так как хочется или так как где-то видели. То есть следуют неосознанным порывам или примиряют на себя искусственную, порой очень сомнительную, модель поведения. Что делать: традиций, сложившейся психологии и идеологии богатого образа жизни у нас-то нет. Отсюда и деструктивные переживания.  Но к счастью есть Яков Давидович со своими незаурядными способностями. Можно конечно просто вправлять мозги на своё естественное место, но это тяжело и болезненно. А посетителям это неимоверно трудное и малоприятное до тошноты преодоление своих недостатков и слабостей за свои деньги, и деньги немалые, конечно не к чему. К нему обращаются для того чтобы продлевать сеанс созерцания собственных иллюзий, то есть, приятно спускаться с горки, а не пыхтеть, поднимаясь на верх. 

И только вот не надо думать, что его высокооплачиваемые услуги самому ему даются просто и легко. Легко? – попробуйте. Это вообще по плечу только избранным.  А в действительности как же тяжело ему обходятся его жизненные успехи: финансовый и профессиональный. Дело не в том, что терпение само по себе это нелегкий труд особенно для Вальсона, который просто фонтанировал потоками мыслей. Следует всегда внешне выражать заинтересованность и заботу, держать свой ум в рабочем остром как боевой клинок состоянии, правильно предугадывать реакции клиенток, не смотря на усталость, не расслабляться ни на секунду и неотвратимо вести их к нужным внутреннему решению и эмоциям. Любовь к себе, она незыблема как жизнь. 

Инструментарий из академических знаний применяется только отчасти.  Необходимо уметь видеть, ощущать, понимать. Без всякого преувеличения процесс индивидуальный и творческий. Здесь требуются такие титанические усилия ума, воли, интуиции, что и представить себе невозможно. Боже, как это выматывает, кто бы знал.  Так, что никаких глупых угрызений совести, да какая совесть в наше время, он и не обязан испытывать, чушь какая.

Яков Давидович был эстетом, и внешне это было очень заметно, а зачем хорошее скрывать, это и для дела нелишне. Пристрастие Якова Давидовича к красоте, изяществу и совершенству касалось всего, в том числе, и людей. Правда, он не был склонен боготворить красоту: зачем уж так, красота призвана служить её истинному ценителю, доставляя наслаждение. 

Его помощница секретарша Иванна – молодая, слегка пухленькая миловидная московская красавица. Она из той категории женщин, глядя на которых обычно испытываешь вкусовое ощущение: словно приятно лопаешь сладкие вареники с творогом. Но с ней он не позволял себе ничего такого, как бы не хотелось. Распутство на рабочем месте не допустимо, это позволяют себе только примитивы. А для такой работы как у Якова Давидовича, тонкой, сложной и нервной, нужны порядок, внутренняя дисциплина, собранность и воздержанность. Держа эту породистую северо-славянскую красоту на необходимом расстоянии, Яков Давидович и делал тренинг своей воле и, как истинный эстет, получал тонкое наслаждение от платонического созерцания и обожания нежного прекрасного создания.

Но основной страстью его вкуса были напитки. Конечно не примитивные там соки, газировка, а слабо и неслабо алкогольные. Главным предпочтением в этом списке пользовался коньяк. Вот когда особое сочетание крепости, аромата и послевкусия давало необычайное ощущение терпкой земной мощи и гармонии мироздания. Даже оттенки опьянение у каждой из маркок коньяка различны. Это опьянения вовсе не одурманивание, а информационное и эмоциональное просветление. Пьяницам, а тем более алкашам, это не доступно. Только человек с высокой и тонкой душевной и умственной организацией способен понимать и наслаждаться этим прекрасным напитком, так как это получается у Якова Давидовича. 

Проснувшись утром, Яков Давидович, как всегда, стал готовиться к службе. Под музыку Вивальди начались утренние процедуры. Обстановка в его квартире была выдержана в легком консервативном стиле. Ампир - не ампир, но в ней явно подчеркивалось если не напыщенная роскошь, то во всяком случае богатство. Каждое движение Якова Давидовича было неторопливым и заботливым: о коже, полости рта, зубах, волосах. Уход был очень тщательным. Естественно, властелин бабьего царства должен особо заботиться о своём внешнем виде. Какой, однако, это бесконечный труд и хлопоты, и откуда столько терпения берётся. В это утро Якову Давидовичу было и тяжело и скверно: голова гудела, вялость, упадок сил, тошнота, жажда, хоть и немного, но трясло. 

Вчерашний вечер он провел в гостях у своего давнего приятеля. За интересным, но главным образом, приятным разговором об искусстве, политике, прошлых и современных нравах, женщинах, само собой, хорошо шел венгерский вермут, которым планировалось ограничиться, сначала. Но после чего-то приступили к Чинзано, а завершили Мартини. Попутно немолодой холостяк и повеса получал от друга – Якова советы не затратного охмурения женщин и безболезненного, также без лишних расходов, расставания с ними. Молодость ушла – нужно дополнять свой опыт знаниями в этой области. Здесь, по понятным причинам, Яков Давидович был на космической высоте, и осознание своей особой интеллектуальной ценности доставляло самое острое и приятное ощущение. 

Он произнес краткую лекцию о таком многочисленном типе женщин как театралки, его любимая тема. Их следовало завоёвывать с помощью импровизированной постановки, придерживаясь основной сценарной линии. Для женщин их основной интерес фокусируется на деталях игры под названием отношения, в которой они выступают главной героиней: мелодрамы, трагедии, комедии, фарса. Подыграть и дать им сыграть в жизни роль, о которой они мечтают: принцессы, роковой женщины, женщины несчастной и страдающей, но праведной, честной женщины, слишком честной женщины, отзывчивой спасительницы, женщины строгой, капризной и недоступной или напротив куртизанки, попадаются нынче и такие оригиналки; и всё – курочка твоя. По этим же правилам следует выстроить и сыграть сценарий разрыва и расставания. Секреты определения принадлежности кандидатки к определенному типу, распознания её сознательных и главное подсознательных желаний и управления ими Яков Давидович также великодушно раскрыл.

Веселенькая была вечеринка. Параллельно и вермут радовал мягким разновкусием.  Нет, в самом деле, весь вермут, ну тот что употребили, был весьма недурён, даже как-то особо выделять какую-то марку не стоит, каждая из представленных марок по-своему оригинальна. Шутили легко, остроумно, с самоиронией, как и положено умным джентльменам. Вспомнили они и о своих общих знакомых. Тот неожиданно круто поднялся - кто бы мог подумать. Хотя чего удивляться, в этой стране дураков – дуракам и бездарям только и фарт. Другой же был никем, так никем и остался, как не дергался. Понятно, куда ему: коль не дал Бог ума, так с чего этому недотепе рассчитывать на успех. В общем, славный вечерок, целое море приятных эмоций. Но халява, так уже раньше не раз случалось, сыграла с Яковом Давидовичем плохую шутку: он явно перебрал и, в добавок, под конец употребили ещё и по две маргариты: на ход и стременную или в обратном порядке, там уже он слабо помнил, как и то, как добирался до дома. Химических препаратов Вальсон старался избегать, будучи твёрдым сторонником фитотерапии. Ничего со временем само пройдет.

Выйдя из ванной в мягком домашнем халате, он подошел к бару и достал из него бутылку дорогого французского коньяка – щедрый презент сверх гонорара от одной благодарной клиентки. Эту марку он знал, ценил и любил. Уже целую неделю он откладывал случай откупорить и пригубить, хотя очень хотелось. Ну конечно не сейчас. Вдруг возник вопрос: почему нет? Утро на работе ожидается свободное, никто на прием не записан, клиентка будет только после обеда, и Яков Давидович собирался, прибыв в офис, просмотреть финансовые бумаги по бизнесу. 

Нет, с утра не стоит, ничего хорошего из этого не выйдет, он же не алкоголик, в самом-то деле, да и слово себе дал: с утра - ни ни.  Но желание освежиться и оживиться желанной крепостью не оставляло, более того, становилось все непреклоннее.  Похмельный позыв это не страшно, а если начало зависимости? Да нет, ерунда, просто прекрасный коньяк, само собой хочется. Нет, нет, только воля и здравомыслие, а после работы, пожалуйста. Да потом можно. Зачем, в самом деле, хранить, мучиться и для кого?  Такое только для себя, а значит и нечего себя истязать. 

Позвонил телефон. Яков Давидович вернул бутылку в бар и взял трубку. Звонила Иванна. Извинившись за ранний звонок, она сообщила, что ей на мобильный телефон позвонила Каролина Игоревна и попросила записать её сегодня на прием, если возможно, то с утра. С утра никто не записан, только на три часа запланирована встреча, поэтому она и решилась побеспокоить, чтобы узнать: что ответить Каролине Игоревне на её просьбу?  Яков Давидович, недолго поразмыслив, разрешил назначить приём на утро. Снежена уточнила время, сообщив, что Каролина Игоревна просила о приёме пораньше, часов на десять. Яков Давидович ответил, что это слишком рано и назначил время для приёма на одиннадцать часов. Положив трубку, он вернулся к бару и достал из него бутылку, еще раз усладить свой взор перед недолгим расставанием.

Он попутно подумал о незапланированной встрече с Каролиной: «Чего-то приспичило как бы педагогу и типа завучу. А, ладно, Каролиночка это так, разминка со смазливой простушкой».   

Каролину к нему привела его знакомая Кристина. Яков Давидович с полу взгляда сразу рассмотрел проблему Каролины, причиной которой не были хандра или тошнота от непривычного переедания роскошью. Она представляла из себя стандартный пример юной женской неуверенности и закомплексованности. Тут всё одно: колоссальная жадность получить признание от окружающих, задавленная собственной неуверенностью. Сама же неуверенность это результат неразвитости поведенческого опыта. Такие особы слишком высокого мнения о своем месте в этой жизни, но при этом из-за собственной неуверенности в себе, сами себя боятся, а злостью за свой страх пышат на весь мир.

В данном случае молоденькая Каролина из-за своей красоты и высокого статуса своего отца, слишком опасалась не соответствовать занимаемому ею общественно-социальному положению. Как мощно, однако, развиваются страхи. Без всяких сомнений это недостатки воспитания в семье. Неискренность отношений родителей, искусственная назидательность, которая при этом превозносит значение материального положения и служебного статуса в чиновничьем мире над всеми другими человеческими достоинствами. Детство и юность на всем готовом без проблем и их преодоления: папа всё сделает, всё устроит, со всеми договорится. В общем маленький духом, не развитый, капризный, любящий только себя, ребенок с мещанской шкалой ценностей. А вокруг толпы волевых интеллектуально более развитых сверстников, конечно Каролина и теряется, и боится, ну и злится. С ней-то никто сближаться не торопится. Еще бы, она как сжатая пружина того и гляди, подойдешь поближе, как влупит. Заполучил он её в свои постоянные клиентки просто. Яков Давидович призвал в помощь Кристину, попросив её время от времени испрашивать у Каролины советы и нахваливать за них.

Мысли о Каролине закончились и вдруг, Яков Давидович торопливо подошел прямо к бару, достал бутылку коньяка, откупорил её и наполнил на треть объёмный коньячный бокал. Он даже не пронес бокал перед носом, как обычно, чтобы уловить аромат, а двумя глотками жадно, опустошил свой стеклянный кубок. То, что последовало в момент прибытия послевкусия, представляло собой горькую полынь вместо мёда. «Что такое?  Показалось или действительно какая-то гадость?  - Обеспокоился сомнениями психоаналитик. - Но как это может быть?». Ошибка могла стать следствием спешки, и он внимательно рассмотрел бутылку. Её вид не вызывал сомнений: вроде ничего выглядит как оригинал. Но внутренний дегустатор категорически не соглашался с визуальным доказательством подлинности коньяка. 

Яков Давидович наполнил бокал почти на половину и стал носом вылавливать запах. Однако обаяние не вносило никакой ясности. Вывод был довольно туманным, хотя в голове сейчас, то же ведь, не как в ясное солнечное утро. Может само состояние вводит в заблуждение? Нужно использовать вкусовые рецепторы. Раз нужно, значит нужно. Он осторожно поднёс бокал к своим устам.  Но организм, получив информацию о предстоящем повторном вливании, стал протестовать: э-э-э, куда?! ты чо?! хватит уже, здесь не сливная раковина для всякой гадости на спирту, ты это чо удумал?! мало тебе того, что уже было?! вот это вот оно мне на хрен не нужно. 

Однако жажда пытливого разума установить истину, рассеяв все сомнения, была сильнее. Яков Давидович в надежде избавиться от сомнений глотнул. Всё, увы, и выяснилось. Жуткая правда предстала более чем достаточным ядовитым вкусом – суррогат, да ещё таким мерзкий. Но как, как это? Организм стал наказывать его протестными реакциями. Очень хотелось очиститься извергнуть из себя эту мерзость, всю до капли, но … 
Какой же циничный обман, какая грубая насмешка над его законными ожиданиями и тонким, особо разборчивым желанием. Неужели в этом мире не осталось ничего общепризнанного и незыблемого? Душа Якова Давидовича неистово возмущалась: «Хотите, мерзавцы, заработать на дешевой подмене, извольте, есть категория непритязательных выпивох. Занимайтесь напитками широкого потребления, но этот уровень для вас должен быть недосягаем и неприкасаем. Вы, подлые моральные уроды, не имеете никакого права и в мыслях покушаться на такое совершенство, поганить это произведение высшего мастерства своим грязными руками из-за низменного корыстолюбия. Какая дикость сознания, какое бессилие и никчемность общества, неспособного оградить свою утонченную малочисленную элиту от подобного хамского бесчинства».

Яков Давидович стал заливать свой желудок водой, с сожалением понимая, что этим он нисколько не уменьшит в своём организме количество суррогатной мерзости, а только разбавит её, что не очень поможет. Делать нечего, в полном расстройстве он продолжил собираться на службу.

Оставив в покое свой «Ауди», Яков Давидович купил мятных жвачек и положил парочку подушечек в рот. Он поймал такси и поехал в офис. Смотря через окно на утреннюю городскую суету, он с отвращением переживал в себе процесс разрушения, который сам же и инициировал, занеся в себя суррогатный яд.

Острое раздражение вызывало в нём неприязнь ко всему окружающему, и всё как в унылом тяжёлом прозрении представлялось убогим, злым и отвратительным. Он обратил свой мысленный взор на верхушку общества: очень состоятельную часть населения Москвы, откуда родом вся его клиентура, дававшая ему и положение, и состояние. Но никакого оправдания в её адрес, а, тем более, благодарности он сейчас не разделял. Более того, он злился на именно эту часть населения, как на причину своего раздражения и недовольства нынешним состоянием общества и атмосферы в нём. 

Его злость, тем не менее, выливалась в рассудительную критику, которая видимо, из-за особенных качеств Якова Давидовича начиналась с внешнего вида, с одежды: «Одежда это, прежде всего, отражение собственного вкуса и, более того, своего взгляда на жизнь, а не моднячий прикид. Это пакт о принятии образа красоты, декларация о признании современных нравов эстетики, или об освобождении от них.  Представление о себе самом и сообразно этому выражение себя своим внешним видом, опознавательный сигнал для других. Это то, что отличает разумное существо от недалекого неандертальца. Прекрасная бабочка не выбирает свой наряд, которым одарила её природа и даже не радуется своей красоте. А человеку свыше дан величайший дар: видеть, воспринимать, ценить и выбирать. А ничего осознанного, разумного и близко нет. Одно тупое неотёсанное чванство нуворишей, облачившихся в яркие, дорогие перья. Оно не только раздражает своей глупостью, это полбеды, пугает бездумная серьёзность отношения этих дикарей к себе и к своему значению в нашем социуме. Они на верху общественных отношений. Они каждый день, каждый час, что-то творят, а чаще всего вытворяют, ничего не опасаясь и не задумываясь, как это впоследствии отзовётся. А ведь в жизни ничего никуда не пропадает. Та дремучесть, убожество и беззаконие, что оставляют они за собой, куда в итоге приведут они эту страну. Боже, что нас ждет? Как одиноко и тоскливо жить в окружении этого неудержимого разложения от финансового обжорства. Куда убежать от этого «счастья» лицезреть эту, некстати разбогатевшую по иронии исторического хода развития или, скорее всего, исторического падения, тупость и непуганую необузданность.

Ни философии, ни понимания, ни задумчивости и поиска идеи развития, а только золото, золото ничего кроме золота. Власть богатства стала непреодолимым препятствием для развития и совершенства. Вся эта бесчисленная роскошь – это не мышцы экономики, а её пагубная раковая опухоль от сбоя в геноме общества от убийственного вируса лёгких, преступных денег. Что это за экономика: коррупционное распределение выручки от продажи природных богатств страны. Да, все мы как кур во щи попали в «Планету обезьян» по Пьеру Булю, где сообщество приматов пользуется результатами чужого развития. Нас окружает разлагающая разум атмосфера яркого бездумного удовольствия как у Рэя Брэдбери в «451о по Фаренгейту». Они, новые хозяева жизни, становясь объектом зависти снизу, не хотят, да и просто не способны понять значение культуры и цивилизации, их спасительной ценности. Коммунисты, кстати, это понимали, правда, смотрели на культуру через призму своей идеологии и видно чего-то не рассмотрели. Сейчас наша типа элита много говорит о национальной идее как о какой-то непостижимой тайне, а никакой тайны и нет. Просто выразить слоганом свои действительные мотивы — это слишком цинично, а подобрать нечто приемлемое, да ещё и пафосное, так это дополнительный повод поржать: лицемерие станет слишком явным».

Выйдя из такси, Яков Давидович направился к своему офису, расположенном на втором этаже здания. Как правило, с утра он старался выдерживать строгий вид и такой же строгий тон общения со Иванной. Но сегодня и напрягаться не надо было. Иванна, почувствовав, что шеф наполнен свинцовым недовольством, тихо поздоровалась и вкратце доложила о звонках, держа в руках блокнот с записями.

Яков Давидович, выслушивая свою секретаршу, вновь нашел повод для раздражения. На этот раз причиной для него стала обстановка в его приёмной и в самом офисе, которые были обустроены в стиле хайтек. «Да, - подумалось ему – бездарное подражательство. Искусственная лёгкость, которая давит своей несуразностью. Как глупо и комично».

Всё было совершенно не так, как должно было быть по его представлению.  Хайтек – это революционное представление о красоте мира. Стиль радикального отказа от устоявшегося, насыщенного цветистостью земного духа. Новая философия эстетики: очаровывающая приглушенность однотонности, особое сочетание простых линий, создающий необычное впечатление яркости, простора и лёгкого уюта. Такая элегантная красота простого и практичного, симпатичный минимализм в духе футуризма. Убедительное доказательство бессмысленности всякой помпезности и тяжеловестности. Впечатляющий триумф отрыва от земной пуповины в космическую бесконечность с её величественным трагизмом одиночества, этого неотрывного спутника свободы, которое составляют её обратную печальную сторону. Бесстрашие нового духа, свежесть его неудержимой отваги. Чтобы выразить это в цвете, в общей композиции, деталях нужно, как минимум, переживать это состояние и далее осознавать его. В свою очередь, чтобы пребывать в этом особом настроении, нужно быть внутренне неимоверно свободным, а это возможно только для генетически свободных личностей. «И где всё это здесь, где современный хайтек? - вопрошал Яков Давидович. – Нет, наши типа дизайнеры ещё нисколько не выросли над собой: самонадеянность доморощенности, фантазия ПТУшников, прилежание троешников. То, что они ваяют – это бездумное и бездарное штампование подсмотренных приемов. В лучшем случае набор необходимых аксессуаров. Сделают – вроде так, ничего, отдает чем-то похожим, но со временем всё их рукоделие представляется не более чем картонные нагромождения, сколоченные наспех без всякого шарма и мысли. Советский авангард антивкуса не более. Но деньги берут как за что-то стоящее. Надо будет всё обязательно переделать.  – Решил Яков Давидович. -  Кажется, Мироненко говорил об очень способном французе. А в стиле абстракционизма этот фрацуз, как утверждает Мироненко, выдаёт полный разрыв мозга.

Француз то, надеюсь, не суррогатный, как мой утренний коньяк, а то у нас всё что угодно может быть. Да, да обязательно уточню и свяжусь. Просто невыносимо всё это видеть каждый день. Как же это давит, угнетает».

Яков Давидович, зашел в свой рабочий кабинет и опустился в кресло. Скоро должна была подойти Каролина. Но как же не хотелось работать. Внутри так скверно, что даже взять авторучку из подставки, кажется таким трудным и таким нежеланным делом. Привычная рабочая обстановка кабинета так отталкивала, что из своего офиса хотелось смотаться куда подальше, в крайнем случае, всё забыть, прилечь на диванчики и подремать.
 
Воздух в кабинете и свет в нем действовали разрушающе, они словно пронизывали убийственным рентгеновским излучением и так разбитого из нутрии хозяина офиса. А Якову Давидовичу надо было не просто бодрствовать, но ещё и напрягаться. Да, какая сейчас работа, тем более, такая как у него. А ещё эта самолюбивая без всякой меры и пустая Каролина сейчас появится и начнёт захламлять ему голову, которая и так, без всякой меры переполнена всяческой чушью от клиенток, своим каким-нибудь глупым рассказом: кто-то что-то сказал, пересказал, посмотрел или сделал, то же какую-нибудь глупость. Как было бы славно, если бы она не пришла: застряла бы где-нибудь в пробке часика на два, ой, как было бы хорошо, прямо спасение. Вальсон просто молился на это.

Но Каролина пришла.  Мало того, с первого взгляда Яков Давидович понял, что ситуация явно за рамками обычного случая, как же не кстати. Глаза молодой женщины срочно взывали о спасительном чуде, не меньше. Она долго настраивалась, напряженно обдумывая, как изложить свою проблему. Своё вступление она начала с того общего тезиса, что как несправедливо и жестоко обходятся с теми, кто искренне делает добро и не жалеет ни сил, ни времени на этом нелегком поприще. Её слова как молотком били по мозгам Якова Давидовича. Ему хватало сил только на то, чтобы выдерживать серьёзный рабочий вид, но и это давалось колоссальным напряжением сил.

- Как, как только такая дерзкая шалость могла прийти в детскую голову. – С трагичным видом вопрошала нежеланная посетительница. - Хотя я не исключаю месть или провокацию и со стороны своих коллег, завистников у нас как всегда хватает.
Она прервалась на некоторое время, настраивалась рассказать о том, что неимоверно тяжело было произнести.

- Яков Давидович, понимаете, моё положение, мой авторитет в коллективе это с таким трудом … такими нервами … столько мне всё это стоило …  И после всего этого мне взрослой женщине получить в «благодарность» такую издевательскую насмешку, как на спину какой-то сопливой девчонке бумажку с надписью «я - лохушка» или «я - отстой» или ... Вы не представляете, как это подло … как это низко… как незаслуженно и больно.

Каролина достала носовой платок и стала вытирать свои красивые глазки от слёз. 
- А конкретно, что и когда случилось? – Спросил Яков Давидович, пряча за задумчивым видом свою болезненную опустошенность, раздражение, нежелание, да и неспособность включаться по-настоящему в сеанс.

- Вчера. Но … там не бумажка была, а линейка.
- Линейка?
- Ну, её незаметно засунули мне в заколку для волос.
Яков Давидович неожиданно для себя тихо прыснул от смеха, но, к счастью, успел прикрыть рот рукой с видом глубокой задумчивости.

Каролина облегчённо вздохнула: она с таким трудом наконец-то изложила перед психоаналитиком свою щекотливую проблему и теперь, наконец, наступит полное избавление от неё.

Но сам психоаналитик в этом не был уверен. С одной стороны, он был зол, что из-за такого пустякового случая в педагогической практике он вынужден, так не ко времени, обременять свою голову напряжением. С другой стороны, преодоление самой проблемы представлялось ему крайне сложным: его состояние на настоящий момент было ниже всякого допустимого для работы уровня. А Каролина из-за своей слепой надежды на полное избавление от чувства надругательства над своей гордостью, сама того не понимая, ожидает от него путешествия во времени для того чтобы изменить ход событий и полностью исключить из жизни этот смехотворный случай, а не просто заложить его чем-то, чтобы он не изводил своим видом. Только это даст ей ощущение себя в окружающем мире как прежде, а не психотерапия, которую она просто не примет. На меньшее она не согласна, это очень явно видно. А объяснять ей невозможность подобного бесполезно. Авторитет Якова Давидовича в глазах Каролины, а быть может и остальных постоянных клиенток, оказался под серьёзной угрозой.

Вальсон почувствовал, что он жестко упёрся в тупик. Раньше он управлялся с Каролиной играючись, легко увлекал её своими вопросами, примерами, предположениями, оценками и вариантами событий и действий. Она для него это незатейливая задачка из учебника для пятого класса. Он мог без особых усилий затянуть сеанс, чтобы больше заработать, мог, напротив, закончить его побыстрее, когда это было нужно. Но сейчас, то убеждение Каролины в его бесконечных возможностях, которое он взрастил, было направлено всей своей простой, но несокрушимой мощью против него: вы ведь такой умный, вы всё можете, а раз так, то дайте, дайте скорее, мне очень, очень надо, я плачу.

Долго сидеть с заумным видом – далеко не самый верный способ выйти из этой ситуации. Яков Давидович это конечно понимал. В его практике были случаи, когда изначально он пасовал, был неуверен, но по ходу сеанса, всё-таки нащупывал путь к разрешению проблемы, и всё становилось на нужные рельсы. Но в настоящий момент ничего не могло сработать так, чтобы Каролина была удовлетворена. Но надо было хоть как-то сносно попытаться, а там кто его знает, абсолютной предсказуемости не бывает, может и повезёт, приятные неожиданности то же ведь никто не отменял. Но проблема состояла в том, что собственные знания, навыки и опыт были недоступны для Якова Давидовича. Их как будто специально заперли в ларчик, а ключ не оставили.

- Каролина Игоревна, как вы думаете, каков был мотив такого поступка в отношении вас? – спросил Яков Давидович.
- Я не знаю, может желание уколоть, оскорбить, посмеяться, повеселиться. 
- А не попытка ли это таким способом возвыситься до вашего уровня: искусственно вырасти, дотянуться до вашей высоты, представив себя равным вам с помощью такой глупой выходки, когда на достойный выпад просто не хватает ума.  Ведь сам факт совершения подобного в тайне выдаёт неуверенность и стыд за свои столь примитивные действия.

«Это всё на что ты способен? – Бросил сам себе упрёк психоаналитик. - Умнее ничего не мог придумать, идиот, что за убожество мысли. Такие приколы всегда и делаются тайно, а как ещё, в этом и состоит хохма. И что дальше?».

- Не знаю, возможно, но открыто такое делать бессмысленно, я бы сразу пресекла и не позволила.  В том и была цель, чтобы я не знала, а окружающие насмехались. Так ведь? К тому же если это сделал ребёнок, то ему главное совершить выпад против взрослого, и чтобы было смешно, а над анализом своего озорства дети не задумываются, так ведь?

«В общем да. – Ответил только про себя психоаналитик. – Попытка принизить твоих недругов непройдёт, а жаль, тебе всегда это нравилось. Опускать их до чувства жалости и отвращения к ним, классный приёмчик. Жаль, что сейчас это не сработает.  Прежде я перекормил тебя этим и теперь ты даже не чувствуешь вкуса предложенного блюда. А теребить в тебе твердость, волю, благоразумие чтобы перенести эту дурацкую, пустяковую шутку, которую, скорее всего, выкинули дети бесперспективно.  И приуменьшать образ обидчика то же не то, он и так малыш сопливый. Что же делать? Ирония, к сожалению, здесь не применима, для этого нужна самоирония и самокритика, а это не для тебя, да и мне твоя самостоятельность ни к чему, так можно и самому нарваться на критику. Я же сам внушил тебе твоё превосходство над всеми, как незыблемую аксиому.

Я сам убедил тебя в том, что оно не плод твоего самомнения, а реальность, которая всегда остаётся с тобой и по этой причине для остальных – ты неприкасаемый идеал, около которого остальные с завистью кружат, но боятся даже приблизиться. Ты слишком серьёзно уверовала в это, что, конечно, было непредусмотрительно. Твоё отношение к себе стало настолько ценным, что ты не можешь вынести насмешку. Перед насмешкой твоё самоощущение слишком хрупкая конструкция. Грубость даже хамство, это ерунда, к этому я тебя подготовил, это не сложно. Жалкая реакция несчастных конкурентов – жалкое зрелище, которое и есть подтверждение твоей собственной высоты над мерзкими ничтожествами, и надо просто держаться от них подальше, чтобы не измазаться сажей от простолюдинов. Но против насмешки я прививки тебе не делал. Такая прививка не применима к тому образу, который я создал, учитывая поставленную задачу, способ её достижения, и твой узкий взгляд на жизнь. Глупость ведь то же имеет свои законы и пределы. Это действительно твоя проблема, которой я естественно не занимался.

Я, старый дурак, слишком заигрался и убедил тебя в том, что есть только то, что содержится в твоей голове. А в ней лишь крутой замес из самолюбования, самообожания и злости. Поздравляю вас, Яков Давидович, с таким результатом работы. Ты с головой увлечена собой и своим путешествием по гламуру. И над собой ты, естественно, не смеёшься, значит и остальные не смеются, в крайнем случае, синеют от зависти. А смех говорит о том, что к тебе относятся насмешливо, то есть, несерьёзно и презрительно, более того, видят какой-то явный изъян, которого нет, и не может быть, как ты убеждена. Этого по твоему представлению невозможно: над идеалом без единого недостатка не смеются. Но вдруг оказывается, что оно это несерьёзное и, какой ужас, даже потешное к тебе отношение есть, есть, оказывается. А взгляд со стороны это зеркало, с этим ничего не поделать. Терзает не сама насмешка, а собственная реакция на неё. А ведь смех самый мощный критик, можно сказать несокрушимый. Объяснить всё как есть это сорвать с тебя мою же завесу – нет, не приемлемо. Раньше была игра, а теперь жизнь. Да действительно, а что делать?  Да хрен его знает, что конкретно сейчас делать – не знаю, тем более у меня ларчик заперт».

- Вам не кажется, Каролина Игоревна, что такой проступок в отношении вас это следствие, в одном случае, бессилия перед своей же никчёмностью, если эта выходка от взрослого, а в другом, детского неуёмного желания экспериментировать, понаблюдать за реакцией взрослого авторитетного человека – попытался ещё раз закинуть ту же тему, но с другой стороны опытный психоаналитик, надеясь, что это нечто вдруг да прокатит.

- Не знаю, возможно. – Ответила она, явно не хватаясь за такую мысль как за спасение.
Каролина навела свой взгляд на своего психоаналитика с максимальной концентрацией в нём требования: заняться, наконец, прямым своим делом и дать ей то, за чем она пришла, а не тянуть время долгим молчанием или странными вопросами.

Яков Давидович подумал, что надо бы взять небольшой тайм-аут, но как? Он встал и с видом, знающего, что сказать, но обдумывающего как это сделать поделикатнее, стал прохаживаться по офису. Каролина уже с недовольством от того, что он затягивает процесс освобождения от черной полосы в её жизни, напряженно держала свой требовательно просящий взгляд на нём. 

«А ларчик всё не открывается, что же делать?  – Мучительно искал в себе выход психоаналитик – Так, способы выхода из состояния депрессии. Ах да, у неё не депрессия, а неожиданное сильное эмоциональное расстройство из-за обидного случая. А это ... Не помню. Буд-то клин в башке. Так, так ну давай же открывайся чертов сундук, в тебе мои знания и опыт, мои.  Это моя собственность, это, в конце концов, я сам».  Но ларчик на зло не открывался, а время работало против него. 

Вдруг свет надежды мелькнул. Еще не прояснив для себя, как надо действовать для того, чтобы выскочить из этого тупика Яков Давидович направился к Каролине в надежде, что, прямо посмотрев в ей глаза, он быстрее уловит в себе эту спасительную мысль.

Каролина, затаив дыхание, стала поглащать своими красивыми глазами, психолога, принявшего изучающий вид. Яков Давидович смотрел в её глаза и молчал.  Он вытягивал из Каролины всю суть её натуры, чтобы, рассмотрев её полностью и, прочувствовав, взять под свой контроль. Но этот процесс несколько затянулся.  Психоаналитик стал ощущать, что сам тонет в болотном омуте её страждущего чувства, совершенно лишенного хоть какой-нибудь разумности. Он встряхнулся и понял, что непосредственно сейчас выход может быть только для одного из них: или для неё или для него; для обоих, увы, не получится. 

В первом случае, следует убеждать в необходимости просто забыть эту ерундовый шутку, доказывая, что несерьёзно и неправильно придавать этому событию такое трагичное для себя значение, в конце концов это просто смешно так относиться к детским приколам. Но тогда, она разочаруется в нём абсолютно, так как он поставит её в один ряд с обычными людьми, то есть опустит с того уровня возвышенного самомнения, на который сам же и поднял, до обычного для всех здравомыслия. А её убеждение в собственной исключительности предстанет во всей своей искусственной глупости. Соответственно всё, что он делал до настоящего дня, будет выглядеть в глазах Каролины как заинтересованный обман с его стороны - развод на чувстве любви к себе самой. Такое отрезвление клиентки себе дороже: он сам оголится, и вид будет не того.

Второй вариант – это наоборот не сглаживать трагизм обидного для неё случая, и максимально твёрдо направить всю её злость на дерзкого шутника. Тогда озлобленность и досада ещё долго будут мучить её, но сам он оградит от всяких сомнений всю свою работу. А там, глядишь, Каролина когда-нибудь успокоится, и всё пойдёт по-старому, в общем, там будет видно.

Существовал ли третий более мягкий для обоих выход? Возможно, но в этот момент Яков Давидович такого выхода не видел. Запудрить мозги так, что человек совсем перестаёт что-то понимать и пребывает в некоторой прострации, такое психологическое обезболивающее, это, в принципе, возможно, но не при нынешних обстоятельствах. Его состояние и ограниченный лимит времени не давали никакой возможности достичь этого, так как это вообще-то это и не так уж и просто. К тому же, главное это то, как клиент воспримет и отреагирует на такую психологическую анестезию. В любом случае необходима тропинка сознания, а здесь сейчас только чувство и эмоция. А реакция Каролины на попытки резко манипулировать её эмоциями может быть критичной и даже агрессивной. Она требует только то что хочет и сразу, а если вкус обезболивающей таблетки не понравится, а скорее всего, не понравится, так как Каролина никогда не получала от него невкусной таблетки, то...  Это всё равно, что гладить взбудораженную тигрицу: она то может и не против, но лучше не пытаться.

- Яков Давидович, ну что теперь?  Что вы молчите?  Вы можете сказать: что мне теперь делать?  Как с этим жить? – Потеряв терпение, стала торопить Каролина своего психоаналитика, который жестоко мучил её своим бездействием, не давая ей такого необходимого облегчения.

Психоаналитик в это время еще не решил, какой из двух вариантов выбрать.
- Яков Давидович, что с вами? – Уже с недоумением от того что происходит, спросила Каролина.

Всё надо приступать.  Вальсон принял решение, выбрав одно из двух направлений действия.
- Да, в конце концов, что случилось, вы себя хорошо чувствуете, Яков Давидович? – С удивлением спросила Каролина.

- Всё нормально, видите ли, Каролина Игоревна … - Начал Яков Давидович и замолчал.

Из-за собственного расстройства и раздражения он ослабил над собой контроль и, обращаясь к своей клиентке, выдохнул полной грудью. Он не учел того факта, что находится близко от неё, а алкогольный запашок уже созрел. Каролина уловила алкогольный запах и удивлённо посмотрела на своего психологического гуру. Яков Давидович собрался объясниться: простыл, выпил лекарства; но вместо этого он, молча и растерянно, смотрел на свою подопечную. На красивом личике Каролины выступило выражение разгадки той причины, из-за которой психоаналитик терзает её своим бессилием. Она встала, небрежно забросила на плечо сумку и молча пошла из кабинета.

Каролина, не закрыв за собой дверь, вышла в приёмную и направилась к выходу.  Но Иванна остановила её вопросом:
- Каролина Игоревна, а оплата?
Каролина остановилась, и развернула свой взгляд на секретаршу. Она подошла к её столу, достала из сумки три купюры по сто долларов.
- Я сейчас быстро подсчитаю, так по времени это получается … - Начала подсчет Иванна.

- Оставь свои подсчеты, детка. – Сказала Каролина громко, чтоб её слышал в своём кабинете Яков Давидович. – Твой босс сегодня плохо работал, так что ничего не заработал. А это – снизив громкость голоса до режима секретности, продолжила Каролина – тебе на коктейль, сладенькая. Отдохни и вспомни меня.

Каролина засунула деньги под блузку Иванне, прихватила рукой её грудь и впилась своими губами в мягкие секретарские губки. Иванна после такого неожиданного и напористого поцелуя растерянно захлопала ресницами, а Каролина многозначительно подмигнув ей и, сделав знак рукой: созвонимся, пошла к выходу.

По пути Каролина позвонила по мобильнику своему отцу и стала уговаривать его:
- Папа, я долго думала и решила: я ухожу из гимназии и вообще из педагогики … Папа, я не собираюсь защищать кандидатскую, мне это не надо… Нет, это твердое решение… Папа так будет лучше, я всё решила… Не нужна мне частная школа, я знаю, чем буду заниматься, зарабатывать тем что мне нравится…  Ну пап, это серьёзно.  Мне нужно выкупить подиум у Кристины, нужны деньги. Надо заставить Вадима отдать его заначку ну и добавить, конечно, его заначки не хватит, естественно… Я подумаю у кого-то ещё занять, главное Вадима раскрутить… Пап сделай это… ну пап… Ладно, я перезвоню. 

Уверенной походкой Каролина пошла навстречу к новому горизонту возможностей.
Яков Давидович переживал полный крах от неудачного сеанса с Каролиной.  Такого никогда с ним не случалось. Профессиональная несостоятельность, и у кого?  У самого Вальсона! Да разве это возможно? Какой удар. Когда Каролина выходила из кабинета, он всей гладью своей кожи ощущал её молчаливое презрение к нему, а её критическое заключение о его неудачной работе как гулкий контрольный выстрел. Как такое случилось? Почему он оказался совершенно неспособным к такому испытанию?  «Сегодня ты просто ноль, Вальсон. – Сделал безжалостное заключение самому себе Яков Давидович. – А ты Каролиночка, могла бы и заплатить. Свою проблему ты устранила как раз за мой счет: благодаря моему унизительному профессиональному падению, за которое я ещё буду платить неизвестно какую цену. Наверно так и начинается крушение всей карьеры, всё что было накоплено неимоверным трудом и нервами всё в прах. Почему нет: она растрезвонит своим подружкам, некоторые из которых посещают его, а те другим, и пошла «блестящая» слава о неспособной пьянице Вальсоне. Чем ярче репутация, тем заметнее на ней грязное пятнышко. Укусить за авторитетную руку это круто, это одно из самых вожделенных людских желаний, особенно для пустых бездарей. Это сухой хворост для огонька пересудов, дурацких интерпретаций, наветов и всего такого. Какой же скверный день, а к чему он приведёт в будущем. Зарекался ведь с утра – ни капли, блин».

Яков Давидович вышел в приёмную и обратился к своей секретарше:
- Иванна, до трёх часов меня ни для кого нет.
Секретарша, ещё не разобравшись в только что пережитых чувствах, заторможено смотрела на своего шефа. Возможно, если бы Яков Давидович случайно увидел тот забавный сексуальный эпизод между Иванной и Каролиной, то всё не представлялось бы ему столь мрачно. Он бы удивился, посмеялся, повеселел. Может пошутил бы типа: один платит секретарше зарплату, а страстно лобзает её … другая, которая тратится только на коктейль. И всё нормально, во всяком случае, решил бы, что ничего трагичного не произошло, но … 

Вальсон вернулся в кабинете, закрылся, снял пиджак, бросил его на кресло и лёг на диван. «Чертовы деточки, нашли над кем забавляться. – Вспомнил он причину расстройства Каролины и соответственно своей проблемы, которая представлялась в объеме катастрофы. – Мало вам, сопливым недоумкам, своих сверстников для развлечения, нет, надо над завучем приколоться. Всыпать бы вам заср-ам так что бы …».  Совершенно раздавленный он погружался в сон, подсознательно лелея надежду, что сон это, возможно, спасение. И психологи – люди, и они подвержены и мнительности, и страхам, и иллюзиям.

Яков Давидович слишком зациклился на своих искусственных моделях построения. А в трудный период жизни никто не бежит под защиту виртуальных стен виртуальных дворцов. Он слишком увлёкся своим ваянием и переоценил его значение, забыв про женскую психическую выносливость своей подопечной. Вальсон давно оставил эту тему, а решение было в этом. Дух успокоится, досада и обида у Каролины от такого пустяка утихли бы, конечно, и её опять потянуло бы в фантомный гламурный дворец, эффект Вальсона. Всё шло бы по-старому. Но теперь всё будет по-другому, она войдёт в реально гламурный дворец. Ну а молва о несвоевременном употреблении Яковом Давидовичем спиртного, да, она способна принести ощутимый ущерб, но ущерб это ведь не крах, в конце концов.