След на земле Кн. 2, ч. 1, гл. 21 Партийная точка

Глава 21  Партийная точка зрения.
(сокращенная версия романа)
1
      В казарме, у входной двери тускло горит электрическая лампочка. Недалеко от двери, у крохотной тумбочки мужественно борется со сном дневальный. На стенке, над его головой размеренно тикают часы-ходики. На них без четверти час ночи. Скоро будет три часа, как объявлен отбой и рота уснула. Не спится только заместителю политрука роты, Егору Никишину. Его терзает вопрос: «почему к лету 1942 года, после победы под Москвой наши войска не смогли развить наступления, а снова терпят поражение за поражением, отступая на северном и южном направлении?»
      Егор пытается мыслить масштабно, опираясь на сводки Совинформбюро, по которым немцы уверенно продвигались вглубь страны в обход Москвы. «У фашистов не получилось захватить Москву в лоб с наскока, и они решили зайти с тыла, взяв её в кольцо. Неужели наши командиры настолько бездарны, что не могут распознать замыслы противника и упреждать их действия? Или же, причина кроется в слабой оснащенности наших войск вооружением и военной техникой? Ведь уже ходят слухи, будто на фронт новое пополнение прибывает без оружия и добывает его в бою, когда гибнет товарищ, забирая себе его винтовку. Неужели такое возможно? Абсурд. Наши-то маршевые роты убывают полностью экипированными и вооруженными. Но откуда тогда слухи? Ведь дыма без огня не бывает. Видимо, из других мест пополнение идет без оружия».
      Периодически в голову приходила и другая мысль о причине неудач наших войск. Он старался гнать её от себя, считая незначительной, но и не сбрасывал её со счетов. Это предательство советских солдат и офицеров по убеждению или из трусости. «Наверняка, немало таких, как Толик Сладенький, обиженных на Советскую власть, кто в своих бедах считает виновными большевиков, колхозных активистов и городских бюрократов. Для них перейти на сторону противника, означает тоже благо для русского народа. Егору не хотелось думать, что его друг детства окажется таким перебежчиком, но он знал, что сомневающийся человек в трудную для себя минуту, может допустить непоправимую слабость. Конечно, плохо если перебежчиками окажутся десяток-другой рядовых, но куда хуже, если это люди из числа офицеров, руководящих своими подразделениями, которые могут умышленно бросить на смерть своих подчиненных и сорвать операцию. Недавно передавали о том, что командарм Власов попал в плен к немцам, якобы умышлено отказав Сталину в выводе своей бригады из окружения. Тысячи людей по его вине тоже оказались в плену. А что им руководило, когда он принимал такое решение? Видимо, то же самое, что и Толиком: ненависть к новым барчукам с партийными билетами и колхозным активистам, которые пользуясь властью, лживыми обещаниями обманывают свой народ, воруют и гребут все под себя, устраняя неугодных по политическим мотивам. Вот такое предательство тоже является причиной наших неудач. Да ещё бегство по трусости, приобретающее массовый характер, не может не сказаться на боеспособности».
      Егор встал и открыл окно в своей комнате. Было душно и хотелось свежего воздуха. Он посмотрел на черное беззвездное небо, затянутое облаками. Молодой месяц, едва пробивался среди них, пытаясь вырваться на простор. Хотя это мало сейчас волновало Никишина. Ему было тягостно от этих мыслей, но они не оставляли его.
      «А что будет, если мы проиграем войну? Если все-таки победу одержат немцы?» -думал и не находил на это ответов. – Скорее всего, над нами повиснет такая же черная, беспросветная ночь, как сейчас. И будет висеть, пока русская нация не вымрет. Нет, этого допустить нельзя. Завтра же скажу на собрании, что поражение в бою, в сражении, в войне приведет к гибели всю русскую нацию. И чтобы этого не случилось, мы обязаны сражаться за победу до последней капли крови».
      Егор уснул только под утро, полный тревог и сомнений.
Проснулся от толчка в бок. Рядом стоял старшина Пантелеев.
      - Ты, как, здоров? – спросил он. – Всё в порядке? А то стонал, кричал, матерился во сне, в казарме слышно.
      - Сон поганый приснился. Будто впряжен я в телегу вместо мерина, а в телеге за мной сидят немцы и хлещут кнутом, почем зря. Я тяну, из сил выбиваюсь, а телега на месте так и стоит, а они, гады, все хлещут. Я и хочу им сдачи дать, и не могу. Вот такой сон всю ночь.
      - Представляю. Если бы мне такое приснилось, наверное, и я бы матерился. Ты о них думал перед сном?
      - А, как не думать, если такая обстановка на фронте? Прут же сволочи. Похоже, наше наступление под Москвой, которое мы приняли за перелом в войне, оказалось временным и пошло насмарку, - разочарованно вздохнул Егор.
      - Насмарку? Ну, нет. Эта победа показала, что мы способны их бить. А это важно знать всем, что мы можем их побеждать, и обязательно будем это делать ещё.
      - Конечно, ты прав, что это важно. Но последние несколько месяцев это не находит подтверждения. Наоборот, это, похоже, послужило уроком для фрицев и теперь они продолжают наступление, но не в лоб, как раньше, а в обход Москвы. Хотят с юга зайти в тыл. Возьмут в кольцо, как Ленинград и уморят голодом.
      - Ленинград ещё держится и Москву удержим, - старшина говорил то, во что хотел верить, вот только уверенности его голосу не хватало. – Знаешь сколько у нас народа? Им нас не одолеть. Короче, тебя вызывает к себе ротный. Давай одевайся по-быстрому и к нему.
      - А чего он хочет?
      - Ты знаешь, он мне об этом почему-то не сказал.
      Егор быстро оделся, привел себя в порядок и направился в кабинет к ротному.
      Капитан Голик озабоченно ходил по кабинету. Приход Егора не снял напряжения.
      - Проходи, садись. Ты знаешь, что рота выполняет очередное ответственное  задание по строительству секретного объекта?
      - Конечно. Каждый объект и секретный, и важный, а задача ответственная.
      - Так вот, несмотря на всю ответственность, мы с задачей не справляемся. Вчера за срыв срока сдачи нулевого цикла этого заводского цеха почти все командиры батальона получили взыскания. В том числе и я, и политрук Лукин. Ко всему прочему, готовятся взыскания и по партийной линии.
      - Ну, а я здесь причём?
      - Как причем? Ты же замполит роты. Комсорг. Наши подчиненные работают из рук вон плохо. Никто из них не выполняет даже трети установленной нормы. Это похоже на саботаж.
      - А, что если эти нормы неправильные?
      - Может быть, только эти нормы выработки установлены специалистами. Над ними работали целые институты. Что же, по-твоему, их дураки рассчитывают. Да и утверждены они высоким органом управления.
      - Странно тогда получается.
      - Вот и я говорю странно. Бригада землекопов старшего сержанта Дорофеева эту норму выполняет всего на 18 процентов. Сегодня этого Дорофеева будут обсуждать на партийном собрании и, видимо, применят к нему суровые санкции. Это неприятно всем нам, но у меня к тебе просьба, Егор, не лезь в его защиту. Дело непонятное и последствия могут быть…, сам понимаешь. Не хочу, чтобы потом и в тебя стрелы полетели. У тебя как-то получается командиров против себя настроить. Поэтому ещё раз прошу: промолчи.
      - Товарищ капитан, чему вы меня учите? Вы сами давали мне рекомендацию в партию. Хотели, чтобы я был в её рядах, выполнял требования к строителю коммунизма, был честным и справедливым. Вы, коммунист с пятилетним стажем, обязаны в этом мне пример показывать, а просите сидеть, как буддийская мартышка: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу, - Егору стал неприятен этот разговор, хотя он понимал и где-то жалел Голика.
      - Я прошу не вмешиваться, чтобы тебя же уберечь. Дорофееву вряд ли поможешь, там вопрос с ним уже решен, а вот против себя опять настроишь. Положение щекотливое, и если не будут приняты меры, а объект к сдаче в готовность не будет сдан вовремя, то тут уж всем достанется, - комроты, не знал, чем ещё повлиять на Никишина.
      - А что достанется? На фронт пошлют? Лично я, хоть сейчас готов туда ехать. Ну, а что хуже фронта они могут придумать? – не сдавался Егор.
      - Жаль, что ты меня не понимаешь, - обиделся ротный, - не знаю, что ещё тебе сказать.
      Переживания Голика были видны по его лицу, жестам, манере говорить и Егору стало неловко от того, что он сопротивляется.
      - Ладно, товарищ капитан, постараюсь молчать, как вы просите. Я ведь, правда, не знаю причин такой плохой работы бригады, просто Дорофеев, старательный человек и будет жаль, если пострадает несправедливо.
      - Ну, вот и хорошо, - ротный вроде бы ожил.

2
      Ротное партийное собрание началось ровно в восемнадцать часов, и было рассчитано на час, как раз до ужина. На повестке дня один вопрос: обсуждение работы коммунистов Дорофеева, Веревкина и Бычкова по вводу в строй важного военного объекта и систематического невыполнения производственных заданий. На собрании присутствовали сам батальонный комиссар, начальник штаба и коммунисты-командиры спецподразделений. Вводный доклад сделал лично комиссар батальона Журавлев. Он озвучил цифры сводок работы бригады и нарисовал удручающую картину последствий несвоевременной сдачи объекта в строй, связав это с обстановкой на фронтах.
      - Итак, коммунист Дорофеев, объясните нам, вашим товарищам, почему вы весь период работы на нулевом цикле, ни разу не выполнили производственного задания, не превысили двадцати четырех процентов от установленного плана работы.
      С потемневшим от горя лицом старший сержант Дорофеев встал перед собранием. Он был готов расплакаться и едва сдерживал себя. Пожав плечами, он тихо ответил:
      - Я не могу объяснить этого. Работаем мы изо всех сил, даже без перекуров, но грунт очень тяжелый. Глина вперемежку с галькой, встречается скалистая порода. Работаем ломами и кайлом.
      - Это все отговорки, старший сержант, - воскликнул начштаба. – Сколько в вашей бригаде человек?
      - Со мной тринадцать. Чертова дюжина.
      - Вы мистику сюда не приплетайте. Что, вам черти мешают? – одернул Дорофеева Журавлев. – Вы коммунист или попадья. Вас тринадцать человек, а работу делаете за троих кое-как.
      - Чуток больше, - поправил его Дорофеев.
      - Чуток? И это в то время, когда наши люди проливают кровь на полях сражений, сдерживая ценой жизни наступление вражеских войск? Вся страна, даже дети в тылу, работают по-фронтовому, а здоровые мужики, коммунисты и комсомольцы грунт осилить не могут. Им чернозём подавай, - ещё пуще разошелся комиссар. – На мой взгляд, в этом просматривается настоящий саботаж по вводу в строй, имеющего важное военное значение, объекта. Предлагаю, за подобные действия, наносящие урон боеготовности, коммуниста Дорофеева, исключить из рядов нашей партии, разжаловать в рядовые и, естественно, снять с бригадиров. Какие ещё будут предложения, товарищи?
      - Разрешите мне? – поднял руку Егор, прося слово.
      - Ну, давай, кандидат, выскажись, если у других коммунистов слов нет, - разрешил комиссар Журавлев, хотя не был председателем собрания.
      - Спасибо, - поднялся Егор. – Товарищи, я считаю, вопрос повестки дня собрания к обсуждению не подготовлен. Мы все-таки не узнали истинной причины невыполнения плана бригадой. Возможно, имеет место неправильное применение норм, не учтены поправки. Хотелось бы, чтобы представители объекта выступили со своей точкой зрения. Если бригада плохо работает, то это было бы им видно. Как было отмечено, в бригаде работали и другие коммунисты, кроме Дорофеева, а также комсомольцы и все они не справились с нормами. Было бы понятно, если Дорофеев один недорабатывал, или бы двое-трое саботировали работы, а остальные давали план. Тогда все было бы очевидно. Я думаю в этом вопросе нужно разобраться глубже, прежде чем обвинять коммуниста во вредительстве.
      - Правильно, - послышались голоса других участников собрания. – Наказать всегда успеем. Никишин прав. Нужно разбираться.
      Собрание было рассчитано попугать Дорофеева и других коммунистов бригады, разжечь в них чувство преодоления невозможного. Планировалось, что комиссар в своем последнем слове, когда бы большинство голосов приняло решение об исключении, сделал «ход конем» и переориентировал участников собрания на простой выговор, тем  самым показав себя добрым перед виновниками и другими коммунистами. Но Никишин спутал все карты. Журавлев укоризненно, посмотрел на комроты Голика. «Я же просил тебя подготовить собрание», - говорил его взгляд. Политрука Лукина он во внимание не брал, справедливо считая того не на своем месте и давно планируя заменить его.
      - Хорошо! Я согласен с предложением кандидата Никишина, - уступил комиссар, показывая готовность к справедливости. – Отложим собрание на неделю, поручив политруку роты Лукину, подробно разобраться в причинах срыва сроков работ и пригласить на него представителей объекта.

3
      В воскресение, в установленный выходной день, единственный день для выхода в город по увольнительным запискам, на послеобеденное время было назначено ротное комсомольское собрание. На повестке дня один вопрос: невыполнение производственных заданий по строительству военного объекта комсомольцами роты. Докладчиком по этому вопросу должен был выступать комсорг роты старший сержант Никишин. Такое указание поступило от комсорга батальона старшего лейтенанта Вигдорчука.
      Чтобы подготовиться к собранию Егор побывал на строительном объекте бригады Дорофеева. Он спустился в карьер, пробовал сам долбить грунт и фактически убедился, что выполнить установленную норму выработки невозможно. Нужно было проверить эти самые нормы, но представить их ему на стройплощадке никто не мог. Официальный документ нормирования находился в управлении строительства. Тогда, что он мог сказать на собрании? В том, что никто из бригады не филонит было подтверждено. «Ну, как тогда можно упрекать людей в плохой работе за невыполнение плана? Если признать, что члены бригады не виновны, тогда его выступление войдёт в противоречие с требованиями партийной и комсомольской организации батальона. Но и наказывать невиновных людей было против его убеждений. Он ставил себя на их место и ощущал несправедливость этого процесса. Как быть?» - ломал голову Егор.
      В 14 часов комсомольцы уже собрались в Ленинской комнате роты, а Егор всё еще не принял решения, что ему говорить. Направляясь в Ленкомнату, он прислушался к радио. Диктор передавал сводку Совинформбюро о положении на фронтах. Информация о положении наших войск была удручающая, ещё хуже, чем вчера. Гитлеровские войска, развивая наступление в южном направлении к исходу 15 июля 1942 года, прорвав оборону наших войск между Доном и Северной Двиной, заняли несколько крупных населенных пунктов, и вышли в излучину Дона, создавая угрозу Сталинграду. Сталинград оставался крупнейшим стратегическим участком нашей обороны на юге и крупнейшим промышленным центром, ковавшим оружие нашей Армии.
      В их роте добрая половина бойцов были сталинградцами. Егор мгновенно представил себе ситуацию, в которой немецкие войска, захватив город, перекрывают водную артерию, отрезают нефтеносные районы и устремляются в обход, заходя Москве в тыл. Значит, Сталинград нужно защитить так же, как защищали Москву, и лишить врага шансов прорыва в тыл. Мысли работали мгновенно. Теперь Егор знал, что скажет комсомольцам роты.
      - Все в сборе? – спросил он, вихрем врываясь в Ленкомнату. 
      - Все, - ответил секретарь собрания.
      - На повестке дня у нас один вопрос, товарищи: почему комсомольцы роты не выполняют производственных заданий на строительстве военного объекта? – начал Егор, - но я хочу начать наше собрание с информации о тяжелом положении наших войск на фронтах.
      - Информируйте, - дал добро, присутствующий на собрании комсорг батальона, считая, что такое вступление будет хорошим посылом для наказания виновных.
      - Фашисты снова прорвали нашу оборону и ещё сильнее продвинулись на юг, захватив многие наши города и села. Теперь они в непосредственной близости от нашего крупнейшего стратегического города на Волге Сталинграда. Если они захватят город, то перекроют водную артерию, отрежут нефтеносные районы и устремятся в обход, заходя Москве в тыл. Это, на сегодняшний день, самая опасная ситуация, товарищи.
      В Ленкомнате повисла гнетущая тишина. Егор обвел взглядом тревожные лица комсомольцев. Его слова дошли до каждого. Сталинградец Неудаченко поднял руку, прося слова.
      - Братцы, лично я считаю, что в данной ситуации нам срочно необходимо отправиться на фронт, спасать наш город. Предлагаю прямо сейчас всем желающим написать рапорта на имя нашего комбата с просьбой об отправке на Сталинградский фронт. Не отдадим врагу наш город. Сорвем фашистские планы.
Многие одобрительно загудели.
      - Вы отвлекаетесь от темы собрания, - вскочил старший лейтенант Вигдорчук. – Комсорг Никишин ведите собрание по повестке дня.
      - Я тоже, сегодня, считаю главной повесткой дня защиту Сталинграда. Предлагаю провинившихся комсомольцев, не справившихся с нормами земляных работ, отправить на фронт, защищать Родину с оружием в руках. И не только их, но и всех желающих. Кто за это предложение прошу голосовать.
      В Ленкомнате вырос лес рук.
      - Все «За»! Против нет. Принято единогласно, - объявил Егор.- Занесем это решение в протокол. Кому нужна бумага для рапортов прошу подходить.
Комсорг батальона Вигдорчук и политрук Лукин стояли сбитые с толку. Собрание длилось каких-то пять-семь минут и совсем не соответствовало своему замыслу. Рвению комсомольцев роты отправиться на фронт, однако, ничего нельзя было возразить.
      На следующий день старший сержант Никишин стоял перед комиссаром батальона Журавлёвым по стойке «Смирно». Тот ходил по кабинету насупившись и долго думал, как вести разговор с этим непредсказуемым парнем.
      - Ты с какого года в армии, Никишин?
      - С октября 1939, товарищ комиссар.
      - Значит, не новичок, а Устава воинского так и не знаешь. Или делаешь вид, что не знаешь. Раньше претензий к тебе не было, - он остановился перед Егором и посмотрел ему прямо в глаза. Егор свой взгляд не отвернул, чем стушевал Журавлева и разозлил ещё больше. – Кто дал тебе право выносить на комсомольское собрание вопросы, не входящие в повестку дня? Кто дал тебе право решать, кого нужно отправлять на фронт, а кого нет? Это разве твоя компетенция? Ты разве этого не понимаешь?
      - Понимаю, товарищ комиссар. Но я этого и не решаю. Это решение комсомольцев роты, защищать свой город, свою Родину с оружием в руках, а не с киркой и лопатой. Они не к тёще на блины просятся, а на фронт, готовые отдать жизни за родной город. Поэтому я подготовил и отправил в редакцию армейской газеты «Тревога» статью о нашем собрании и приложил копию протокола.
      Услышав это, Журавлев открыл рот, поперхнувшись заготовленным словом. Такой дерзости он не ожидал от своего выдвиженца.
      - Да…, да…, как ты посмел?  Да мы тебя… накажем.
      - Ну, наказывайте, раз считаете нужным. А лучше на фронт отправьте. Я там больше пригожусь.
      - Смотрю, с тобой по-хорошему нельзя, - подготовленная заранее речь, никак не давалась Журавлеву. – Будем говорить с тобой языком приказа. А за невыполнение приказа, сам знаешь, что полагается в военное время. Сегодня же вечером соберешь новое собрание и отменишь своё вчерашнее решение. Отменишь, как ошибочное. Это приказ. И заруби себе на носу, что армия не колхоз, где все решается простым голосованием. Здесь единоначалие. И никто не позволит тебе оголить Дальневосточную границу, подставив её под удар японских войск.
      - Так я разве собираюсь что-то оголять? Но за год войны, только через нас было сформировано и отправлено на фронт восемь маршевых рот. Разве я их туда отправлял, оголяя Дальневосточную границу?
      - Без тебя есть, кому принимать решения. Кстати, свой приказ я лично согласовал с начальником политуправления армии. Так что, выполняйте его старший сержант.
      - Извините, товарищ комиссар, но как вы себе это представляете? Вы считаете, что я должен объявить комсомольцам роты, что их решение ехать на фронт, защищать Родину, свой город Сталинград, неправильное? Этот приказ противоречит Уставу партии большевиков, и я, как будущий коммунист отказываюсь его выполнять, - Егор, как всегда, выступая против стоящих перед ним руководителей и командиров, старался говорить спокойно, сдерживая клокочущие внутри себя эмоции.
      - Что? Отказываешься выполнять приказ старшего начальника? Ну, ты, наглец. Ты неисправим. Для начала, я освобождаю тебя от должности заместителя политрука роты, как политически… недозрелого, - Журавлев подбирал слово, хотя сначала хотел сказать «неблагонадежного». – И, естественно, снимаю с комсоргов. А на ближайшем партийном собрании, послезавтра, поставлю вопрос о твоем исключении из кандидатов в члены партии. Нам такие коммунисты не нужны.
      - А какие нужны вам коммунисты? Которые с вами во всем бы соглашались и ждали безропотно, когда вы накажите или похвалите?
      - Вы много себе позволяете, старший сержант. Идите и готовьте комсомольское собрание. Я лично буду присутствовать на нем, - Журавлев, налился краской и еле сдерживал себя.
      - Есть идти готовить собрание, - Егору уже было невыносимо продолжать разговор с этим самодуром в должности комиссара батальона.
      В роте его ждал политрук Лукин. Он даже стоял у входа, чтобы не прозевать появления Егора.
      - Ну, что допрыгался? - язвительно спросил он. – Думаешь, что только ты один патриот в нашем батальоне, а остальные все трусы?
      - Нет, я так не думаю. Не думаю, потому что комсомольцы нашей роты, все, как один, проголосовали просить командование отправить их на фронт. Знаю, что и многие командиры, хотят того же. Например, старший лейтенант Кутовой с радостью готов туда попасть. Ну, а что лично у вас на душе, я, конечно, не знаю.
      Политрук обиделся на слова Никишина и, как только к ним подошел командир роты, обратился к нему с жалобой.
      - Вы слышали, что он только что сказал? Он сказал, что не знает, есть ли у нас в душе желание ехать на фронт. То есть, хочет сказать, что мы трусы.
      Капитан Голик пропустил его слова мимо ушей и обратился к Егору.
      - Позвонил комиссар батальона и приказал включить тебя в бригаду Дорофеева. Ты ведь теперь не замполит. Предупреждал я тебя Егор, что наступаешь на старые грабли. Теперь ты опять настроил против себя командование батальона.
      - Не могу я под них подстраиваться. То говорят одно, а делают другое, то наоборот. Вот и сейчас так. Приказал мне подготовить и провести комсомольское собрание, а вам отправить меря на стройку в бригаду Дорофеева. Какое приказание мне выполнять? По Уставу, я должен выполнять последнее. Значит, пошел к Дорофееву.
      - Погоди, я сейчас уточню. А то обвинит всех, что плохо слушали.
      Позвонив комиссару, Голик получил подтверждение направить Никишина на стойку.
      - Вы что, капитан плохо меня слышали? Почему я должен повторять вам свои приказания? – кричал тот в трубку. – Я сгною этого Никишина на работах, пусть руками вкалывает, если не хочет работать головой.
      Повесив трубку, ротный чертыхнулся. «Действительно, ни хрена не поймешь, то хвалят безостановочно, а то вдруг, раз и… готов сгноить человека. Комиссар называется».
      Егор тоже болезненно отреагировал на приказ работать в бригаде Дорофеева. «Так и будут посылать меня на всякие работы вместо фронта. Такой же болван, как Бродский. Но у того хоть хватило совести признать свою глупость, а у этого самодура ума не хватит. Как им доверяют такие должности? Неужели, и в армии по блату? Или подхалимству?»
      После ухода Никишина, в кабинет ротного зашел политрук Лукин.
      - Пойдём, командир, пообедаем, - предложил он Голику, но увидев, что тот сидит насупившись, поинтересовался, - Ты, что из-за взбучки Журавлева расстроился. Пройдет. Хотя из-за Никишина, нам ещё придётся горя хлебнуть. Быстрее бы его отправили на фронт. Не умеет он с начальством ладить. Всё-то ему нужно сделать по-своему. Через него и на нас все шишки сыплются.
      - Ты о чем, Лукин? Какие шишки тебе из-за него достались? Если бы он не делал твою работу, тебя давно бы на этой должности не было. Тебе бы спасибо ему говорить каждый день, а ты еще гонор показываешь. Тебя коробит, что сержанта, выше тебя ставят, вот и морщишься. Никишин грамотный, толковый, честный и справедливый человек. Он прекрасный организатор и это, как раз потому, что умеет делать по-своему, а не слушает некоторых болтунов. И уверяю тебя, что даже на стройке в бригаде Дорофеева, сумеет так поставить дело, что его опять хвалить будут. Потому-то командиры и не хотят отправлять его на фронт. Им здесь с ним спокойнее.

4
       Проштрафившаяся бригада старшего сержанта Дорофеева, над которым повис «Дамоклов меч» партийного наказания, состояла из тринадцати младших командиров, чем-то проштрафившихся и снятых со своих должностей. Сейчас они копали котлован под фундамент будущего цеха военного завода, постоянно проклиная неподатливый грунт и своих командиров, сославших их на эту каторгу. Тяжелый монотонный труд озлоблял каждого и не позволял радоваться ни хорошей летней погоде, ни солнечному дню. Увидев Никишина, они, конечно, обрадовались, но эта радость больше смахивала на сарказм. 
      - Ну, вот братцы, и новый бригадир прибыл, - объявил довольный Дорофеев.
      - Ты чего, Вася, меня только что разжаловали и послали под твое руководство. Я здесь знать ничего не знаю. Но работать буду, как все.
      - А у нас бригадир выбирается общим собранием бригады. Мы уже все побывали в этой шкуре. Теперь твоя очередь, - оглядел всех, ища поддержки у товарищей, Дорофеев. – Итак, кто за то, чтобы бригадирствовал Никишин, прошу голосовать. Единогласно. Тринадцать «за», при одном воздержавшемся. Отличный результат. Поздравляем. Пусть теперь с тебя стружку снимают.
      - Ну, если так, то…, я и сам умею стружки снимать, - улыбнулся Егор, раздеваясь до пояса. Белый цвет его кожи разительно отличался от шоколадного загара товарищей. – Только объясните мне, почему вы, отличники боевой и политической подготовки, командиры подразделений, оказались здесь, а не на фронте?
       - Да, как и ты. Наши батальонные командиры, как «собаки на сене». И себе не надо и другому не дам. Вдруг, когда-нибудь понадобимся. Вот и держат на случай войны с самураями. Представь, если нападут япошки, кто солдат в бой поведет? Надеемся, что твоя идея с рапортами сработает, хотя мы их уже не раз писали, - ответил на вопрос Егора бывший старшина 2 роты старший сержант Бычков.
      - Ладно, хорош болтать, - урезонил его Дорофеев. – Давай бригадир, приступай к работе. Может у тебя лучше получится. Как тебе известно, под моим началом бригада больше 24 процентов от плана выработки не давала.
      - Ну, хорошо! – стал снова надевать гимнастерку Егор. – Вы тогда продолжайте, а я пойду, познакомлюсь с прорабом и кое-что выясню.
      С прорабом Никулиным, мужиком лет пятидесяти, напоминавшим Куку, общий язык Егор нашел быстро. Рассказал, что до призыва в армию и сам работал в Сталинграде  на стройке каменщиком и бригадиром каменщиков. Никулин сперва засомневался, но когда Егор ответил ему на пару специальных вопросов, проникся к нему уважением и симпатией. В разговоре по душам, Егор, как бы невзначай, поинтересовался у бригадира, почему у землекопов завышенные нормы выработки при таком тяжелом глинистом с породой грунте. Оказалось, что  Никулин, даже не знал об этом. Вместе пошли к нормировщику сверять нормы. Затем Егор отвел обоих в котлован и тогда, выяснилось, что на таком грунте норма должна быть на треть ниже, и то с применением отбойных молотков при скальных слоях. А поскольку механизации в бригаде не было, то и норма снижалась еще на сорок процентов.
      Нормировщик Фишман сразу обвинил в этом предыдущего бригадира, который на соседнем объекте, в ста метрах левее, работал с этими нормами и не жаловался. Егор уговорил и прораба, и нормировщика составить протокол и вывести фактический норматив для данного участка работ. Оказалось, что с учетом всех условий норма выработки снижалась на 78 процентов, а это означало, что в предыдущие дни бригада Дорофеева даже перевыполняла план выработки. С этим протоколом Егор отправился к начальнику участка, который ознакомившись с ним, и сам удивился. Он твердо пообещал составить акт по перерасчету выполненных работ и представить его начальнику объекта и командованию батальона.
      Вечером бригада возвращалась в казарму впервые в хорошем настроении. Егор нёс справку подписанную прорабом, что бригада выполнила производственную норму на сто и три десятых процента. А это значило и получение дополнительного пайка. Двести граммов сухарей и двести грамм пшенной каши каждому сверх нормы были очень кстати.
      Вот так и получилось, что в первый же свой рабочий день на стройке, возглавив худшую бригаду, проштрафившийся старший сержант Никишин выполнил норму на сто процентов.
      - Ну, что видал? – спросил довольный капитан Голик своего политрука Лукина. – Что я тебе говорил? Он все может. И говорить, как надо, и работать, как надо. Удивительно. Ты сегодня был в стройуправлении и ничего не смог выяснить. Тебе показали нормы другого участка, и ты согласился. Так бы и были в заднице, если бы Егор не докопался до истины. Так бы и шпыняли на всех собраниях объявляя выговора, а то и из партии выгнали. Лукин, Лукин. Тебе у Никишина надо поучиться работать.
      - И все-таки, я не понимаю, как ему это удалось, - морщился политрук. - Со мной даже разговаривать никто не хотел.
      - В том-то и дело, что он волшебные слова знает, которые до людей доходят. Помнишь, как он укрощал уголовников? Хотя, ты же почти два месяца с переломом ноги провалялся. Но когда они только приехали, они же никого не хотели признавать. Только его признали, а перед отъездом уже все команды выполняли. Так и с этими нормами на стройке. Кого только не ставили бригадирами, и никто не смог разобраться с нормами, а он в первый же день все решил. Перевыполнение плана, дополнительный паёк, все это его заслуга, - комроты просто восхищался Никишиным, произнося свой монолог с азартом и улыбкой.
      - Ну, и чего мы теперь должны делать? Благодарность ему перед строем объявить? – политрук не разделял чувств капитана Голика.
      - Нужна ему наша благодарность. У него от самого командующего армией есть, да от бывшего комполка полковника Колосова.
      - Тогда, чего наш комиссар так на него взъелся? Или хорошее плохо помнится?
      - Похоже на то. Кто знает, что движет нашим комиссаром? – вздохнул капитан, - Сдаётся мне, что ему не нравится, когда действуют против его воли.
      - Ну, это никому не нравится, - заметил Лукин. – А, что касается Никишина, думаю надо посмотреть на реакцию Журавлева, а там и сами похвалим.
      В дверь постучали. На пороге появился посыльный из штаба батальона.
      - Товарищ капитан, комиссар батальона приказал передать вам, чтобы старший сержант Никишин завтра в 10 утра прибыл к нему.
      Ротный чертыхнулся. Когда посыльный убыл, он не сдержал эмоций.
      - Почему бы комиссару не снять трубку и не сказать это по телефону? Не хочет услышать встречных вопросов? Ведь Никишин после завтрака в 8.00 должен с бригадой быть на стройке. И чего ему опять от него нужно?
      - Может, хочет восстановить его в должности? – предположил Лукин. – Ведь письменного приказа ещё не было, решение и поменять можно.  А может, из политотдела дивизии или из газеты указания поступили? Чего гадать? Завтра все выяснится.

5
       Утром, в установленное время, старший сержант Никишин снова предстал перед Журавлевым. Только в отличие от вчерашней встречи настроение батальонного комиссара было доброжелательным. Он сидел за столом, отложив в сторону бумаги.
      - Проходи, садись, Никишин, - пригласил он, указывая на стул. – Утреннюю сводку Совинформбюро слышал?
      - Так точно, товарищ комиссар, - ответил Егор, присаживаясь к столу.
      - И как?
      - Что как? – удивился Егор вопросу. – Положение очень хреновое. По-моему, хуже некуда.
      Егор специально решил выразиться, допуская фамильярность, чтобы позлить Журавлева. Он понимал, что тот хочет сгладить вчерашнюю вспышку несправедливости. Но комиссар сделал вид, что не заметил этой выходки.
      - Вот именно, хреновое. Немцы развивают наступление и вплотную приблизились к Сталинграду. Так вот…, не догадываешься, зачем я тебя вызвал?
      - Не догадываюсь, товарищ комиссар. Чужая душа – потёмки.
      - На базе нашего батальона будет формироваться маршевая рота и к пятому августа она должна убыть на фронт. Так вот, я снимаю с тебя ранее наложенные взыскания и восстанавливаю в прежней должности. Будешь политруком маршевой роты на период следования до фронта, где вольетесь в другую воинскую часть.
      Егор усмехнулся такому повороту, но был доволен, что, наконец, добился своего.
      - Благодарю за доверие, товарищ комиссар. А, кто из командиров  будет назначен формировать роту?
      Теперь усмехнулся Журавлев, ведь он знал, кого Никишин имел в виду.
      - Старший лейтенант Кутовой. Он сейчас должен быть в парке. Найдите его и представьтесь. Думаю, он не будет возражать против вашей кандидатуры.
      - Надеюсь. Разрешите идти? – Егор встал.
      - Ты, Никишин, на меня зла не держи. Такая у меня должность, чтобы кого-то радовать, а кого-то обижать.
      - Я не держу, товарищ комиссар. Разрешите идти?
      - Идите. Вечером я зайду к вам в роту. Представите мне ваши планы. Да, и собрание по Дорофееву отменяется. Наверное, нужно было раньше тебя к нему послать. Тогда всего этого… недоразумения не случилось бы.
      Егор возвращался от комиссара довольный. Он спешил в парк к Кутовому, но мысли его бежали далеко вперёд. Они были уже на фронте, у Сталинграда. «Наверняка нашу роту отправят туда. Там сейчас самая горячая точка войны. Наконец-то!»
      Старший лейтенант Кутовой уже был в курсе. Он был у комбата и у комиссара значительно раньше Егора и сам предложил Никишина к себе в замполиты. Он знал, что Егор и отличный организатор, и отличный стрелок. Поэтому был рад его назначению. Их встреча была встречей старых друзей.
      - Ну, что политрук маршевой роты, справимся? Повоюем?
      - Теперь уж точно повоюем, и с бумажками тоже справимся. Когда отправляемся?
      - Скорей всего сегодня ночью. Ты давай получи списки личного состава и собери их в казарме бывшей седьмой роты. Поговори с ними. А я отлучусь на пару часиков. Надо попрощаться с зазнобой.
      - Кто на этот раз, если не секрет?
      - Да жена нашего комиссара. Чего далеко искать? А она ещё  и сама напросилась.
      - Ну, вы неисправимы. Постарайтесь вернуться вовремя, живым и невредимым, а то комиссар бывает ревнивым и злым. Еще пристрелит, а мне бы не хотелось другого командира роты, - усмехнулся Егор.
      - Не бойся, мы будем у меня. Ну, давай, займись тем, чем комиссар озадачил.
      - Да я и без него знаю, чем заняться. Главное настроить людей, поднять их боевой дух и довести их до передовой, не допустив дезертирства.
Кутовой и Никишин на время расстались, а ночью их маршевая рота эшелоном выехала из Хабаровска на запад. На фронт.
.....
(полную версию романа можно прочитать в книге)