Вечернее размышление

Старший котельной смены Пётр Самарин вернулся домой, отужинал (ну, выпил, конечно), проводил жену до дверей спальни и присел у компьютера. Каждый свободный вечер он посвящал обстоятельным литературным занятиям.
Как только Пётр открывал новый свеженький Word, рядом с монитором материализовалась некая Литературная дама. Со стороны наблюдая за движением его указательного пальца (печатать кистью Пётр так и не научился) она всякий раз нервно реагировала на смысл напечатанного. Её постоянные вздохи и шорохи (дама хмурилась и теребила оборки своего пенистого платья) поначалу раздражали сочинителя, ему хотелось её прогнать и сосредоточиться на мысли, на которой он никак не мог сосредоточится. Но с каждым днём Пётр привыкал к своей молчаливой собеседнице всё более, и теперь, садясь за клавиатуру, он поднимал вверх указательный палец, хитро оглядывался по сторонам и не приступал к творческому акту, пока его добродушная улыбка не встречалась с холодным, высокомерным взглядом Литературной дамы. Да, она смотрела на Пертушино творчество через призму эгоизма высокой литературы и в то же время беззастенчиво пользовалась Петром, удовлетворяя за его счёт свои экстравагантные желания и капризы. То купи ей новый процессор, то издай книжку за собственные деньги, то отвези к морю на впечатления... "Дорого иметь любовницу, ох, дорого, -  вздыхал Пётр, но ничего с собой поделать не мог. Страсть к сочинительству владела им совершенно.
Аварийные ситуации на работе часто отвлекали Петра от созерцания статной высокомерной женщины с фиалкой в руке. Но стоило ему прийти домой под утро, повернуться к компьютеру спиной и, шатаясь от усталости, направиться в спальню, она садилась рядом на кровать, заглядывала ему в глаза и, пока жена спала, шептала очень, очень соблазнительные вещи!

Вот и сегодня он задумчиво перебирал литеры новенькой, купленной с премии клавиатуры, поглядывая из-под руки на присевшую неподалёку Даму.
С каждой минутой всё более радуясь написанному, Пётр жмурился от творческого удовольствия, разминал онемевший от тупой долбёжки указательный палец и удивлялся, отчего гостья не радуется вместе с ним, ведь хорошо же! К полуночи он понял, что развеселить Даму сегодня, впрочем, как и всегда - не удастся.
- Что ж, Слава Богу за всё! И за это тоже, - процитировал он Иоанна Златоуста, выключил компьютер, почистил зубы и забрался под одеяло, поцеловав спящую жену в тёплое розовое плечико.
- Прощайте, прекрасная дама! - Пётр улыбнулся и через минуту уже спал тихим, безмятежным сном, совершенно забыв поблагодарить Музу за соприсутствие и проводить хотя бы до двери.
- Прощайте, прощайте, - огрызнулась та, - чтоб я ещё... 

Интересно, а как закончился этот же день у профессионального литератора?
А вот как.
До полудня литератор наваристо трудился, калякая со персонально приданной ему от Союза Литдамой. Потом часа три они травили друг другу анекдоты и пили из рюмок крепкий чай, кажется. А под вечер профи не без труда выпроводил за порог возбуждённую и размалёванную будущей типографской краской литературную собеседницу. Прикрыв жилище, он повалился на ближайшую горизонталь со словами «Мгновенно истинное счастье!..» и погрузился в беспокойный прерывистый сон. Неудовлетворённое чувство творца то и дело сотрясало его сновидения образами злонамеренных критиков, придирчивых полиграфистов и просто отдельных чудовищ...

Да, закончили день наши герои сегодня по-разному, и всё же, смею утверждать, плох тот графоман, который не мечтает стать профессиональным литератором. Нельзя всю жизнь подавать надежды и увлекать за собой в никуда толпу простаков-поклонников, обещая им... потрясающее безветрие в стране Зефира.
Вы, любезный литератор, или снимИте свою кандидатуру, как на выборах, в пользу другого, или уж кладите голову не только на плаху полуночных дрём, но на плаху пеньковую, рубленную, с капельками пота и крови по краям. А как положите, да ухом к древесине прильнёте, так и узнаете, что за Дама к вам по вечерам ходит, кудри льняные распускает. Только на той плахе пеньковой реально оглохнуть можно! Один Высоцкий чего стоит! Как гаркнет из сердцевины пня прямо в ушную раковину: «Кровь давай, парень, выдавливай!»
 
В живописи и музыке гораздо труднее морочить людям голову, чем в литературе. Немощь плохой картины, или пустота бесцветной музыкальной фразы очевидны уже «в первом чтении». В литературе не так. Момент, когда начинаешь понимать, что перед тобой не литература, но литерное спагетти, порой прячется за обилием слов. А поставленная вовремя точка лоббирует любую банальность.

И ещё. Если мы хотим жить литературой, нам следует отсечь все каналы побочного благополучия. Это как отправиться в Сахару с литром питьевой воды, понимая, что если через три дня не встретится колодец, ты, как песок, исчезнешь с ладони собственной судьбы.
И иначе поступать нельзя! «Манилова» накипь приятного времяпровождения оскверняет честный жертвенный труд и заиливает самое сильное горло. Оттого наше "зефирное" творчество задыхается и вымирает, но не гулко, как вымирали мамонты, а сухо, между прочим. Так, к примеру, мрут осенние мухи на мраморных подоконниках Центрального Дома литераторов (Москва,ул.Большая Никитская,53/50,стр.2). Сам видел.