Портрет Карие глаза

Мещанин, Иннокентий Новопашин шел по дороге из деревни Бутырино в село Тимошино. Уже наступила ночь, на небе тусклым светом светилась луна. Иннокентий засиделся допоздна в доме у своего родного брата Василия и его жены Екатерины. Ему, конечно же, предлагали остаться ночевать, и Иннокентий с удовольствием бы согласился, так как хорошо подвыпил с братом, но когда он подумал как завтра встретит его жена Вера, то сразу же несколько протрезвился и не смотря на уговоры остаться, засобирался домой. Василий хотел запрячь лошадь,  чтобы довести Иннокентия до дома, но тот отказался, так как не хотел беспокоить брата в такую позднюю пору.
- Ничего, ничего, пройдусь по свежему воздуху - подбадривал он сам себя. 
        Иннокентий Новопашин уже вышел за деревню, и уже не стало слышно лая собак. До Тимошино было около трех верст, по сибирским меркам - совсем небольшое расстояние. Слева от дороги была река Илга, справа лес. Иннокентий отметил для себя, что дорога как то очень ярко освещена лунным светом, но при этом лес рядом с дорогой кажется сплошной темной стеной. Что-то еще было не так. Да, звук реки был какой-то необычный, это было не привычное журчание, а скорее какой-то приглушенный клокот. Это настораживало. И вдруг Иннокентий как-то четко осознал, что  сейчас совершенно один идет по этой дороге в ночи. От этих мыслей по спине пробежал едва заметный, но очень неприятный холодок. 
- Однако, я хорошо поддал сегодня. Ха-Ха. Или бражка шибко хорошая была. Ха-Ха - пытался подбадривать себя Иннокентий.
Но неприятный холодок пробегал снова и снова. Иннокентий не сдавался и продолжал себя веселить
- Хороша бражка, да мала чашка, Ха-ха-ха.
Ну, какой тут может быть страх, с чего?  Ну и что, что он ночью один. Да он же просто пьяный, вот и лезет в голову черти что.
-Ну, Катя, спрошу я тебя завтра, какое зелье в бражку подмешала, Ха-ха!
      В этот момент из леса выкатилось старое тележное колесо и покатилось по дороге прямо впереди Иннокентия. Холодок со спины весь разом перешел в сердце и сильно его сжал. Иннокентий остановился,  остановилось и колесо. Оно не упало, а продолжало стоять, будто кто-то невидимый его держал. «Белая горячка? Но ведь я столько не пил?!», промелькнуло в голове Иннокентия. Он двинулся вперед, покатилось и колесо. Он встал, колесо остановилось. «Им кто-то управляет, или оно живое, или я сошел с ума» - мелькало в голове. При этом он чувствовал, как ужас охватывает его, глаза его расширялись,  и первое что пришло на ум – бежать! Бежать обратно, он еще недалеко ушел от деревни! Иннокентий  обратился в паническое бегство. За спиной он слышал звук настигающего его тележного колеса, кроме этого он слышал, что со стороны леса что-то скачет, а со стороны реки что-то хлюпает и тоже приближается к нему. И когда он уже ожидал что колесо, вот-вот наедет на него, он почувствовал, что кто-то схватил его за шею.    
Иннокентий Новопашин проснулся и открыл глаза, в следующее мгновение  глаза его застыли в ужасе…
  В городе Иркутске, на углу Казачьей и Иерусалимской улиц стоял двухэтажный деревянный дом. Это был доходный дом, в котором сдавались комнаты. Что бы попасть в дом, надо было пройти через калитку рядом с высокими деревянными воротами, повернув скрипящую железную ручку в виде кольца. И вы оказывались в уютном иркутском дворике, в котором было два жилых дома, хозяйственные постройки и даже маленький огород в палисаднике. По двору обычно важно расхаживали несколько кур, бегали ребятишки,  из сарая временами слышалось похрюкивание свиньи, а рядом с воротами у будки на цепи сидели или лежали две хмурые собаки которые осматривали всех входящих строгим и недружелюбным взглядом.
   Владелицей дома была пожилая женщина Агрипина Павловна. Это была дама средней, как говорят, приятной полноты, в очках с круглыми линзами. Никто из соседей по двору и постояльцев не знал точного ее возраста, потому, что, как говорила сама Агрипина Павловна, она его не афишировала. На вид ей давали от 60 до 80 лет. Такой большой разброс был обусловлен тем, что Агрипина Павловна, действительно могла выглядеть то на 60, то на 80 лет, и никто не знал точно, в чем здесь секрет, но предполагали, что все зависит от здоровья, самочувствия и настроения, ведь человек выглядит на тот возраст, в котором сам себя ощущает.    
   Сегодня в доме Агрипины Павловны был переполох, с утра приехала полиция. В доме работали двое полицейских, один был высокий и худой, другой полный, среднего роста. Полицию вызвала сама хозяйка дома. С одним из постояльцев произошел несчастный случай, он умер ночью. Утром горничная пошла звать его к завтраку, так как он не вышел сам и обнаружила его мертвым в кровати с широко раскрытыми глазами. По словам горничной, глаза его выражали такой ужас как будто, он увидел сразу всех тварей преисподней.
  После осмотра комнаты с потерпевшим и допроса свидетелей, высокий и худой участковый полицейский закончил писать протокол дознания. Итак, потерпевший, Иннокентий Новопашин, мещанин.

Зимним морозным утром запряженная тройка неслась по Иркутским улицам от железнодорожного вокзала, оповещая всех веселым звоном колокольчиков. На углу Казачьей и Иерусалимской улиц тройка остановилась у ворот уже известного нам дома. Из кареты выскочила девочка Маша, пятнадцати лет. Извозчик при этом помог донести ей вещи до калитки и громко постучал. Тут же раздался еще более громкий лай собак,  и через какое то время со скрипом повернулась железная ручка в виде кольца и калитка открылась. На пороге стоял дворник, Виктор. Это был пожилой мужчина невысокого роста, но крепкого телосложения, в длинном тулупе и шапке-ушанке. По его небритому и немного отекшему лицу можно было заподозрить, что он дружит с рюмкой.
- Принимайте новых постояльцев - с довольной улыбкой сказал извозчик и поздоровался с Виктором.
Виктор тоже состроил на своем лице что-то наподобие улыбки, взял вещи и пригласил Машу пройти в дом.   
   Маша приехала в Иркутск из Верхнеудинска. Приехала срочно, получив телеграмму от матери. Ее мать, Екатерина Петровна находилась в Иркутске по делам Кяхтинской чайной компании, где она работала юристом. В телеграмме было сказано, что мать тяжело заболела и в последнее время состояние ее совсем ухудшилось. Директор женской гимназии  Верхнеудинска,  где Маша училась, без всяких условий отпустила Машу и на следующий день она уже ехала в поезде в Иркутск. В телеграмме был указан адрес дома, где Екатерина Петровна снимала комнату. И вот Маша в этом доме.
  В коридоре ее встретила горничная Дарья. Она всплеснула руками,
- Ой Машенька, а ведь маму то еще вчера увезли в больницу. Доктор сказал, что ей нельзя больше лечиться дома, и они уехали на карете «Скорой помощи».
- А в какую ее увезли больницу? - спросила Маша.
- В Медведниковскую - ответила Дарья, Да ты не беспокойся, Виктор после завтрака отвезет тебя туда, это не очень далеко. А пока, иди располагайся в комнате мамы и отдохни немного с дороги, скоро я уже позову тебя к завтраку. И она проводила Машу в мамину комнату.   
   Оказавшись в комнате, Маша сняла с себя верхнюю одежду и стала осматривать комнату. Это была одноместная комната прямоугольной формы, с высоким потолком. В ней был обычный набор мебели для проживания одного постояльца. Слева у стены стояла односпальная кровать с красивым узорчатым покрывалом и двумя подушками, аккуратно уложенными одна на другую, над кроватью висела картина в тусклой позолоченной рамке,  напротив входной двери находился высокий платяной шкаф, а справа у окна расположился стол с двумя стульями. Стены были оклеены обоями бордового цвета с мелким рисунком, на окнах висели золотисто-бежевые шторы, на полу лежал небольшой персидский ковер, а на столе стоял подсвечник для трех свеч и настольные часы.
  Маше показалось, что ножки у кровати были довольно высокие, и она подумала, что, наверное, неудобно на нее забираться, а если упасть с нее во сне? Она подошла поближе и стала рассматривать картину над кроватью. Это был портрет какой-то дамы с очень выразительными карими глазами, которые сразу притягивали на себя все внимание зрителя. Если внимательно присмотреться, то можно было увидеть иллюзию уходящих вглубь картины глаз, они казались объемными. «Но, как такое возможно», подумала Маша, ведь картина же плоская?». Она не нашла ответа на этот вопрос и продолжала дальше рассматривать картину. Женщина была в старомодном наряде, на голове шляпа с ниспадающими полями, завязанная лентой на подбородке. Трудно было определить возраст этой дамы, сначала казалось, что это молодая женщина, но присмотревшись по внимательнее, можно было увидеть человека, более старшего возраста. Обычно, в таком случае, зритель, рассматривающий портрет, все списывал на игру света и теней, да и возраст самой картины имел значение, потому что местами она была покрыта мелкой сетью из трещин. Изображена женщина была до середины плеч и расположена вполоборота к зрителю. Вокруг нее был темный фон, на этом фоне Маша увидела нечеткие непонятные предметы, но когда стала ближе рассматривать, поняла, что это окно напротив картины отражается в старой масляной краске, а непонятные предметы, это очертания домов и деревьев на улице. В правом нижнем углу картины Маша прочитала надпись художника: Портрет женщины с карими глазами. В этот момент в дверь постучала Дарья и позвала Машу к завтраку.
       После завтрака Виктор повез Машу в больницу на санях, запряженных одной лошадью. Лошадь казалась старой, бежала не очень быстро и они потихоньку ехали по заснеженным улицам Иркутска. Виктор сидел на козлах, склонившись вперед и всю дорогу молчал, только изредка покрикивая на лошадь. Маша впервые была в Иркутске, и ей хотелось многое узнать про город, и поначалу она спрашивала Виктора про интересные здания и  красивые церкви, встречающиеся по пути, но Виктор отвечал неохотно и коротко, и она перестала спрашивать, видя его неразговорчивость. И только, когда они долго ехали мимо большого городского кладбища, она не удержалась и спросила,
- А это что за кладбище, Виктор?
- Иерусалимское, - коротко ответил Виктор.
- Такое большое?
- Да, самое большое в Иркутске.
И снова молчание.
   После кладбища они спустились по крутому спуску вниз и оказались на берегу реки Ангары. Еще немного проехав, они подъехали к большому каменному зданию, окруженному кованным забором.
   Это была Иркутская Медведниковская больница. Своим фасадом она выходила на Ангару. Маша посмотрела на Ангару, река была очень широкая. Вдалеке, на противоположном берегу располагалось холмистое Глазковское предместье Иркутска и перед ним у самого берега, Маша увидела игрушечный поезд с вагончиками, из трубы паровоза выходили маленькие клубочки дыма. Маша улыбнулась, «Ну надо же, выглядит совсем как игрушечный». Потом она вспомнила, что буквально сегодня утром въезжала в Иркутск на таком же поезде и рассматривала виды города, которые открывались на том берегу, на котором находится она теперь, и конечно же, видела большое здание больницы, только еще не знала, что это больница и в ней уже лежит ее мама. А может мама смотрела в окно и видела ее поезд?
- Ты не будь сильно долго, - хмуро сказал Виктор, - А то еще сегодня дел не в проворот, если че, сама будешь добираться.
И он подтолкнул Машу к входу в приемный покой больницы.
   Сестра милосердия приемного покоя повела Машу в отделение, где лежала мама. Над стеклянными двухстворчатыми дверями Маша прочитала надпись: «Гематологическое отделение».
- Подождите здесь, - сказала сестра и сама прошла в отделение.
Вскоре от туда вышел врач, высокий худощавый мужчина с острой бородкой, в очках и ранней сединой в волосах, потому что на вид ему можно было дать не более 40 лет. Он представился Маше:
- Дмитрий Игоревич, - и пригласил пройти.
Но в отделении врач привел Машу не в мамину палату, как она предполагала, а в свой кабинет, на двери которого была табличка с надписью «Ординаторская». - Присаживайтесь, пожалуйста, - сказал он Маше, указывая на большое кожаное кресло напротив своего стола, а сам сел за стол и с задумчивым видом начал разговор.
- Скажите, а с вашей мамой раньше случалось такое?
- Какое? - переспросила Маша, и в ответ на недоуменный взгляд доктора рассказала ему, что сама только сегодня утром приехала на поезде из Верхнеудинска, и о том, что что-то, случилось с мамой, знает только из телеграммы и из сбивчивого рассказа Дарьи, но никто ей не сказал, чем же  действительно заболела мама. Взгляд доктора стал еще более задумчивый.
- Понимаете в чем дело, - сказал он, - У вашей мамы признаки большой кровопотери, но мы не можем найти причины этого.
- Какой кровопотери? - произнесла Маша беспомощным тоном.
- Так, вот мы и сами, не знаем какой, - продолжал доктор, - Внутреннее кровотечение мы у нее исключили, хотя сначала подозрение было на это, потому, что наружных ран и порезов у нее нет, кожные покровы целы. Единственное, что мы у нее обнаружили, это несколько совсем мелких ранок на шее и животе, как от гирудотерапи.
- Гирудотерапии? - непонимающе повторила Маша.
- Это лечение пиявками, - сказал врач, - Ваша мама никогда раньше не лечилась пиявками?.
- Раньше…, я не помню, чтоб раньше она лечилась пиявками, - растеряно сказала Маша.
- Но дело в том, - продолжал доктор, - что при лечении пиявками, никогда не бывает такой острой кровопотери, как у вашей мамы.
- А что же говорит сама мама? - спросила Маша.
- Пиявки она отрицает, - сказал доктор и опять задумался, - Ну, ладно, пойдемте, я проведу вас к ней в палату, только вы, пожалуйста, не долго, а то она еще очень слаба и ей нужен покой.
- Конечно, я очень быстро, - ответила Маша, вспомнив, к тому же предупреждение Виктора.
  Дорога обратно, как обычно показалась короче, чем в больницу. Маша уже не разглядывала с интересом Иркутск, а вся была поглощена мыслями о происшедшем с мамой. Вспоминала, как увидела маму в больничной палате, как ее поразила бледность мамы, как ей захотелось тут же расплакаться, но она сдержалась, чтобы не расстраивать маму, которой и так тяжело. Но когда они стали с ней разговаривать, мама сразу начала плакать и тогда доктор сказал, что на сегодня надо свидание закончить, так как маме в ее состоянии не нужны отрицательные эмоции. Маша пыталась понять, что же произошло с мамой, но чем больше она думала об этом, тем больше вопросов у нее возникало, на которые она не могла найти ответ. В голове Маши возникали мысли, слова и мыслеобразы этих слов: кровопотеря, пиявки, мамина комната, что случилось?  И не найдя ответа снова: кровопотеря, пиявки, мамина комната, что случилось?, и снова и снова. Потом все эти мыслеобразы закрутились колесом и превратились в сплошной круговорот. В центре этого круговорота появилось пятно, оно стало постепенно увеличиваться и в какой-то момент резко проявилось,  это был портрет женщины из маминой комнаты.
- Тпрру, приехали, - громко закричал Виктор, останавливая лошадь у ворот.
Он соскочил с саней и стал открывать ворота. Маша оторвалась от своих мыслей и посмотрела на дом. На крыше  сидела стая ворон. Они внимательно смотрели на Машу умными глазами. Когда Виктор громко захлопнул за собой засов, вся стая шумно взлетела и полетела куда-то, при этом, Маше показалось, что одна ворона залетела в трубу дома. «Показалось», мысленно сказала себе Маша, «просто она полетела за трубу, а мне показалось, что в трубу» продолжала убеждать себя Маша.      
   Они успели к обеду. После обеда Маша еще раз поговорила с Дарьей о маме, но ничего нового для себя не выяснила. О пиявках Дарья, конечно же, ничего не знала. Маша прошла в мамину комнату, где теперь, она тоже проживала и улеглась на мамину кровать. Дарья сказала, что пока нет мамы,  Маша может поспать на ее кровати, а когда маму выпишут из больницы, для Маши поставят отдельную кровать. Маше не удалось хорошо выспаться в поезде, она плохо спала ночью, потому что переживала из-за болезни мамы, и вставать пришлось очень рано, так как поезд рано приезжает в Иркутск. К тому же сказывался сытный обед, после которого тоже хотелось поспать. Лежа на кровати Маша постепенно стала засыпать. Сначала она еще рассматривала портрет женщины в полудреме. Снова обратила внимание на глаза.
- Как художнику удалось добиться такого выразительно карего цвета, и создать глубину глаз? Ну и постарался он, сколько лет прошло, а глубина глаз сохранилась, - думала Маша.
Веки ее совсем отяжелели, она закрыла глаза и умчалась в царство сна. Там она оказалась на берегу какой-то реки. И сначала все было хорошо. Светило солнце, Маша ощущала тепло его лучей. Весело журчала говорливая речка, в волнах которой тоже искрилось солнышко. На берегу был небольшой пляж из желтого песка, по краям которого росла высокая прибрежная трава, а на другом берегу реки был густой, можно сказать непроходимый лес. Где то Маша слышала радостные крики и смех детей и взрослых, отдыхающих у реки, но не видела их пока. В одночасье вдруг вся картина резко изменилась. Подул пронизывающий холодный ветер, громко зашумели на ветру трава и  деревья. Солнце скрылось за тучами, сразу потемнело и совсем не стало слышно радостных криков вокруг, как будто все разом куда-то делись. Маше тоже захотелось куда-то бежать с этого места, но она совершенно не знала, что это за место и как она здесь оказалась и поэтому не знала, куда ей бежать. В отчаянии Маша решила бежать хоть куда-нибудь, но в этот момент увидела, что  на другом берегу у леса кто-то стоит и машет ей. Присмотревшись, Маша узнала женщину с картины. Она была в той же старомодной шляпке и в купальном костюме. Женщина звала Машу и улыбалась. Хотя у Маши были какие-то сомнения, но она пошла к женщине. Она зашла в воду, но не поплыла, а пошла по дну, погружаясь все глубже. Когда вода доходила ей уже до шеи, она увидела что со всех сторон, на поверхность воды всплывают черные округлые гадкие существа и направляются к ней. Она устремила взгляд на другой берег, женщины там не было. На ее месте сидел огромный волк и внимательно смотрел на Машу пронзительно карими глазами. В отчаянии и безысходности Маша бросилась бежать обратно на берег. Черные гадкие существа выпрыгивали из воды и впивались в Машу. Тут она поняла, что это были пиявки, только очень крупные, размером с человеческую голову. Пиявок было очень много, они уже облепили Машу со всех сторон, но больше всего их было на шее и животе. Маше стало трудно дышать, она пыталась сорвать с себя пиявок, но они были очень скользкие и крепко вцепились в нее. В какой-то момент Маша осознала, что уже не бежит, а стоит на месте. Нет, она делала отчаянные попытки бежать, но руки и ноги еле шевелились. Маша стала совсем задыхаться, она чувствовала, как от страха у нее сильно бьется сердце и в отчаянии, стала кричать. Но крика не было слышно, как бы она не старалась, и тогда Маша поняла, что спит. Еще, будучи во сне она поняла, что спит. Она уже знала по собственному опыту, что если бежишь и не можешь бежать, кричишь, а не слышно, значит, ты спишь, и обычно, это бывает, перед тем как проснуться. Маша поняла это, и проснулась.      
   Ей было тяжело дышать, сердце сильно билось в груди. Маша помнила конец сна, что она куда-то бежала и пыталась кричать, но совершенно не могла вспомнить сам сон. Что же такое мне приснилось, думала Маша, что я теперь в таком состоянии? И опять силилась, что-нибудь вспомнить, но не могла. В это время где-то за дверью в коридоре стал слышен чей-то разговор, мужской и женский голос. Маша прислушалась и поняла, что мужской голос, это голос Виктора, он был достаточно громким, а вот чей женский голос, Маша не могла определить. Может это была Дарья, может Агрипина Павловна, может кто-то из постояльцев. Маша расслышала, как Виктор сказал: «А ты опять помолодела», на что женщина, что-то ответила довольным тоном. Маша встала с кровати, подошла к окну и открыла форточку. Зимний морозный воздух белыми клубами повалил в комнату и принес свежесть. Маша постояла у окна, подышала, и через какое-то время ей стало лучше. Она оделась и вышла к завтраку.
   - Ой, Маша, а что ты такая бледная, - встретила ее Дарья в столовой, - Ты не заболела?
Маша рассказала ей, как чувствовала себя, когда проснулась.
- Да что же это такое, - с горечью сказала Дарья и куда-то выбежала из столовой.
Маша села за стол у окна и стала завтракать. Она посмотрела в окно, которое выходило во двор дома, и увидела, как Дарья о чем-то разговаривает с Виктором, при этом выражение лица у Виктора было еще более, серьезное, чем обычно. Когда Маша уже заканчивала завтракать, пришла немного запыхавшаяся Дарья.
- Маша, а ты сегодня поедешь в больницу к маме? - спросила она.
- Нет, только послезавтра. Доктор сказал, что пока не надо ее навещать слишком часто.
- А то ведь, тебе бы самой надо было доктору показаться.
- Да нет, мне уже лучше стало, почти все уже прошло.
- Лучше, только бледненькая вся, - произнесла Дарья озабоченным тоном.
- И бледность скоро пройдет, - уверенно сказала Маша и встала из-за стола.
- Подожди, не уходи пока, - сказала Дарья и зашла в кухню.
Когда она вышла, в руках у нее была «косичка» из чеснока.
- Возьми и повешай у себя на кровати над головой. - И увидев недоверчивое выражение на лице Маши, повторила настоятельным тоном, - Это надо сделать Маша, обязательно. Сделай это, пожалуйста.
Из вежливости Маша взяла «косичку» и пошла к себе в комнату, не понимая, какой толк может быть от чеснока, что это за лекарство такое. Но сделала все как сказала Дарья, а потом оделась и пошла, гулять на улицу, находиться в доме она больше не могла, ее прямо тянуло на свежий воздух.
   Прошло два дня и настало время навестить маму в больнице. Маша ехала в санях по уже знакомым иркутским улицам. Впереди так же сидел Виктор и молчал, изредка покрикивая на лошадь. Маша уже совсем выздоровела, вместо бледности на щеках горел свежий румянец. Она была в хорошем настроении и с удовольствием рассматривала прохожих, а так же смеялась над собаками, которые грозно выбегали из своих дворов, громко лаяли и бежали за санями, как будто старались добросовестно отрабатывать свой хлеб охранников дворов. Лошадь при этом прибавляла шагу, а Виктору приходилось кричать еще и на собак. Эта веселая картина незримо переносила Машу в ее безмятежное детство в Верхнеудинске, в деревню к бабушке летом, в гимназию к ее подружкам, и везде было столько радости и смеха. Так они подъехали к больнице. Маша посмотрела на Ангару, там было большое оживление. На льду под руководством батюшки, мужики выдалбливали иордань, приближалось крещение.
   В больнице Машу ждал приятный сюрприз. Доктор Дмитрий Игоревич сказал, что маме стало намного лучше, и он ее скоро выпишет, скорее всего, уже сразу после Крещения. Встретившись с мамой в палате, Маша была бесконечно рада тому, что та уже не плакала, а улыбалась, с интересом обо всем расспрашивала Машу и называла ее «моя красавица». Еще мама не понимала, почему ее уже сегодня не выпишет доктор, ведь она чувствует себя совсем здоровой. На что Маша заботливо отвечала,
- Мама, не надо торопиться, раз Дмитрий Игоревич так решил, значит, так для тебя будет лучше.
Хотя сама она, конечно же, хотела по быстрее забрать маму из больницы и, вообще поскорее вернуться с мамой в Верхнеудинск. Она успокаивала себя и маму тем, что ждать совсем недолго осталось, после Крещения – это уже послезавтра.
   По дороге обратно Маша просто сияла счастьем, что отражалось на лицах некоторых прохожих. «Все так хорошо!», думала Маша, «маму выпишут, и на следующий день мы уже уедем домой в Верхнеудинск». Она представляла как они поедут с мамой в поезде. Сначала будут ехать по берегу Ангары, потом очень долго по берегу Байкала, а потом приедут домой. На станциях бойкие торговки будут настойчиво им предлагать байкальский омуль разного приготовления, пирожки, картошку, кедровые орехи. Маша обязательно возьмет свой любимый омуль холодного копчения и орешки, а мама малосольный омуль и пирожки с картошкой. Потом они будут кушать, и смотреть в окно на проплывающие мимо потрясающей красоты виды Байкала и о чем-нибудь разговаривать с мамой. Так, в своих мечтаниях, Маша и не заметила, как они уже оказались у дома, и только удивилась, что так быстро.
  Прошло два дня и на следующий день, после Крещения Екатерина Петровна утром позвонила из больницы в дом Агрипины Павловны. Дарья пригласила Машу к телефону.
-Ну как ты, мамочка?  Выписал тебя доктор?
- Все нормально,  доченька, выписал. Я сама приеду, тебе не надо за мной приезжать, но сначала заеду на вокзал, куплю билеты на завтра. Так, что завтра мы с тобой поедем домой, только еще одну ночку переночуем в этом доме.
- Хорошо, мама, я буду ждать.
   Маша ждала маму к обеду, но она не приехала. После обеда Маша уже не находила себе места и совсем разволновалась. В голове ее возникали разные ужасные истории, которые могли произойти с мамой. Она пыталась успокоиться, не думать о плохом. Но так как время шло, а мамы все не было, то разные ситуации, в которые могла попасть мама, снова всплывали в ее воображении. Ближе к ужину в комнату принесли дополнительную кровать и поставили ее у окна, потому что больше подходящего места для нее не было, а стол отодвинули к шкафу. Дарья быстро застелила постель и Маша прилегла на нее, устроив подушки так, что бы можно было, полусидя смотреть в окно. Оно выходило как раз на перекресток двух улиц. Маша смотрела на Казачью улицу, по которой должна была прийти, или приехать Екатерина Петровна. На город уже опустились ранние зимние сумерки. Силуэты прохожих становились все более размытыми. Но один силуэт привлек внимание Маши. Женщина шла по Казачьей улице, удаляясь от дома, и была обращена спиной к Маше. На ней была та самая шляпка, с портрета. «Неужели до сих пор кто-то носит такие старомодные шляпы», подумала Маша, внимательно всматриваясь в силуэт и отпрянула. Ей, на мгновение показалось, что это идет та самая женщина с портрета. Ни кто-то в такой же шляпке, а именно она сама! У Маши в животе возникло неприятное чувство и сердце стало стучать быстрее. Она повернулась и посмотрела на портрет, но тут же отвернулась, потому что ей было страшно на него смотреть. Это был тот же портрет, с той же женщиной, но теперь у Маши он вызывал страх. Маша повернулась на бок спиной к портрету и закрылась одеялом с головой. Она лежала и думала, как же так произошло? С чего она вдруг решила, что та женщина на улице, это женщина с портрета? И почему это она теперь не может на него смотреть? И почему так долго нет мамы? И вот Маша идет по лесной дороге жарким летом. Постоянно висит над головой какой-то, почти звенящий комариный писк, но комаров не видно. Маша идет и видит рядом с дорогой песчаный берег и речку и вдруг она узнает это место! Она смотрит на противоположный берег и видит там знакомую ей женщину в старомодной шляпке, которая приветливо улыбается и руками зовет ее к себе. Но Маша не спешит к женщине в шляпке, а наоборот, почему-то хочет по быстрее уйти с этого места. Она идет дальше и боковым зрением видит, как в реке вспенилась вода крупными черными пузырями, это всплыли пиявки. Маша посмотрела на женщину, та, по-прежнему, улыбалась, но улыбка ее была очень страшная, при этом руки ее стали расти, вытягиваясь в сторону Маши. Пиявки уже выпрыгивали из воды и прыгали по песку, быстро приближаясь к ней. Маше надо бежать, но она не может бежать. Ноги не слушаются ее и еле передвигаются по дороге. Маша в отчаянии ожидает, что пиявки сейчас присосутся к ней. В этот момент она видит, что быстро едет на телеге, впереди сидит Виктор в зимней шапке и тулупе, пиявки уже не поспевают за ними. Виктор оборачивается и Маша видит, что это не Виктор, а доктор Дмитрий Игоревич. В руках у него стеклянная банка. Он улыбается Маше и говорит
- Не бойся Маша, мы их посадим в банку!
Тут телега поехала по каким-то крупным камням и деревянные колеса громко застучали.
   Маша проснулась от стука в дверь. От мысли, что пришла мама, сон как рукой сняло. Она соскочила, радостная и открыла дверь. На пороге стоял Виктор. В руках он держал стеклянную банку.
- Возьми, это Святая вода, - и подал ей банку.
Маша взяла банку
- Спасибо, Виктор, - она была неожиданно удивлена, его добрым поступком, - Да зачем же ты беспокоился, у нас с мамой и так уже все хорошо. Ну, мы попьем, конечно, - добавила она с благодарностью.
- А вода эта не только от болезней, она и всякую нежить губит, - сказал Виктор и ушел со своим хмурым лицом.
Маша поставила банку под свою кровать, и тут дверь открылась и в комнату вошла мама.
   После долгих и радостных объятий Маша, наконец, спросила:
- Мама, ну где ты была так долго, я так переживала.
- Машенька, ну я еще по магазинам ходила, подарки покупала Сереже и бабушке.
- Так я бы тоже с тобой пошла, ты почему меня не взяла?
- Да я и хотела так, думала после вокзала, заеду за тобой, и пойдем вместе.
- Ну и что же?
- И что же, попросила извозчика остановиться у одной подарочной лавки на Тихвинской площади. Не могла проехать мимо китайского фарфора, ты же знаешь, как я его люблю. Ну, так и осталась там. Ты знаешь, сколько интересных лавок на Тихвинской? А потом еще на Большой и Пестеревской, такие шикарные магазины.
Мама все что-то рассказывала, а Маша думала: «Как хорошо, что они опять с мамой вместе и обе здоровые».
   После ужина они еще какое-то время разговаривали в комнате, делились впечатлениями об Иркутске и о том, что с ними здесь произошло. Маша ничего не рассказала маме о своем плохом состоянии, после первой ночи в доме и о тех странностях, которые она здесь замечала. Почему, то она хотела оградить маму от всего этого. Екатерина Петровна, напротив много говорила о своей загадочной болезни и о том, что она до сих пор не понимает, что же с ней произошло. Что за кровопотеря? Какая анемия? И что интересно, доктор Дмитрий Игоревич, ведь так и не понял до конца, какая именно анемия, и что послужило причиной! И еще мама рассказала, что, оказывается, Дмитрий Игоревич, как-то проговорился, что это уже не первый такой случай с постояльцами этого дома!
- Представляешь Машенька, - продолжала Екатерина Петровна, - он сказал, что с ними так же ничего непонятно, это какой-то редкий случай в медицине.
И вот, за долгими разговорами, они почувствовали, как у них отяжелели веки, и стало клонить ко сну. Екатерина Петровна сказала, что пора укладываться спать, их поезд на Вернеудинск уходит рано утром и надо успеть выспаться. Они уже договорились с Виктором, что он их отвезет, чтобы не искать с утра извозчика.
   Мама легла на свою кровать под портретом, а Маша на кровать у окна и  задула свечи. Комнату заполнила темнота. Сначала было совсем темно, но потом стали проявляться очертания предметов. Маша обнаружила, что не может уснуть, хотя еще совсем недавно очень хотела спать. Она ворочалась, пытаясь по удобнее улечься, но это не помогало. Она стала считать в уме до ста, но это тоже не помогло ей уснуть. Тогда Маша решила просто лежать, пока сон не придет сам. Она лежала и слушала тишину в комнате. Собственно, полной тишины в комнате не было. Приглушенно тикали настольные часы, слышно было дыхание мамы, которая уже спала, иногда за стеной, на которой висел портрет, была слышна какая-то возня соседей. «Интересно», подумала Маша, «а кто проживает за стенкой? Теперь уж и не узнаю, завтра рано уезжать». С улицы все реже слышны были звуки прохожих и проезжающих экипажей. В конце концов, и там наступила полная тишина. Но Маша все не могла уснуть. Ночь была лунная. Желто-красный лунный свет проникал в комнату через неплотно зашторенные шторы и слабо освещал комнату. Но Маша обратила внимание, что портрет освещается ярче всего этим тусклым светом. Она бегло посмотрела на него и закрыла глаза, но тут же снова открыла. Что-то было не так! Маша еще не поняла, что было не так, но тревожное чувство уже охватило ее. И вроде бы это сердце подсказывало ей, что не смотри туда больше, от греха подальше, но разум говорил ей, как же так, надо же разобраться, может там и бояться нечего? Маша заставила себя посмотреть и … «О Боже, мой», подумала Маша, «Лучше бы я послушала свое сердце». Она поняла, что было не так. Женщина на картине, которая, раньше была расположена вполоборота, теперь повернулась прямо к зрителю и как будто собиралась выбраться из картины. Маша с головой забралась под одеяло. Ей было ужасно страшно. Она не знала, что ей делать. Она хотела разбудить маму, но страх так ее сковал, что она просто боялась пошевелиться или что-то произнести. Так она лежала с головой под одеялом, не в состоянии объяснить происходящее и безуспешно пытаясь убедить себя, что это сон. Прошло еще какое-то время, остановились часы, и в комнате наступила какая-то потусторонняя тишина. Маша отчетливо услышала биение своего сердца, ее показалось, что оно стучит на всю комнату. Она, по-прежнему целиком пряталась под одеялом, считая его своеобразной защитой от злых сил. Но, теперь, когда остановились часы, в Маше, помимо страха возникло еще одно чувство. Это было чувство тревоги и беспокойства за маму. Чертов портрет, ведь находился над маминой кроватью и представлял для нее угрозу. Это заставило Машу пересилить страх, приподнять одеяло и посмотреть. От увиденной картины Маша чуть не лишилась рассудка. Из портрета вниз к маме тянулись руки женщины, они были неестественно длинные и вытянутые, но походили больше не на щупальца, а на какие-то корявые корни с утолщенными кончиками. Левая «рука» обвивала мамину шею, а правая – живот. Сама женщина на портрете казалась уже не нарисованной, а как будто живой, и глаза ее были уже не карими, а светились изнутри гранатово-красным цветом. Маша снова спряталась под одеялом. Она была в оцепенении. С одной стороны, она понимала всю неестественность происходящего, но с другой стороны осознавала, что все происходит на яву, а не во сне. Она лихорадочно искала выход из ситуации. Она понимала, что у  нее нет времени разгадывать чудеса, надо срочно что-то делать с этой тварью, надо спасать маму. И внезапно, страх пригвоздивший ее к постели стал ослабевать, а решимость действовать нарастала и в определенный момент пересилила страх.
   Маша вскочила с кровати. Первым своим безусловным действием, она просто хотела подбежать и оторвать эти отвратительные руки-корни от матери. Но в это мгновение ее осенила мысль. Она нагнулась и достала из-под своей кровати банку со святой водой. В следующее мгновение она выплеснула воду на чудовище. Истошный, омерзительный вой, как из преисподней огласил весь дом. Уродливые руки оторвались от мамы и начали съеживаться и уменьшаться. А из тех мест на портрете и руках, куда попала вода, пошел густой белый дым. Маша с опасением посмотрела на маму, ведь на нее тоже попали брызги святой воды, но с мамой было все хорошо, однако от крика она проснулась и увидев дым, который все больше заполнял комнату с тревогой спросила Машу.
- Мы что, горим?!.
На что Маша не нашла более правильного ответа, чем сказать:
- Да, горим! Побежали быстрей отсюда!
   Они схватили вещи, которые были приготовлены еще с вечера, и в этот момент открылась дверь в комнату. На пороге стояла Дарья, она была в ночной сорочке, с неприбранными волосами и смотрела на них каким-то ошеломленным непонимающим взглядом. Понятно было, что она увидела, что-то, поразившее ее, еще до их комнаты.
- Идите, Виктор уже ждет вас на улице, - произнесла она отрешенным голосом.
Маша и Екатерина Петровна не стали ее ни о чем спрашивать, им хотелось по быстрее выбраться из этого дома.
   Под веселый стук колес поезд мчался на восток. Уже миновали Порт-Байкал и теперь ехали по живописному берегу Байкала. Поезд то и дело «заныривал» в многочисленные туннели Кругобайкальской железной дороги. На время в вагоне воцарялась темнота, и все пассажиры сразу с нетерпением ждали света, и он быстро приходил, большинство туннелей на Байкале короткие. Маша лежала в купе на верхней полке и смотрела в окно на проплывающие мимо виды Священного сибирского озера. Внизу все еще спала мама. В купе кроме них были еще попутчики, женщина с двумя маленькими детьми, сыном и дочкой. Дети уже во всю, суетились и лазили по купе. Женщина периодически делала им замечания, что бы, не кричали громко и не разбудили тетеньку. Но так как это были обычные нормальные дети, то замечания приходилось делать очень часто. Маша, глядела в сверкающую на утреннем солнце, ледяную гладь Байкала, который, впрочем,  не везде еще был покрыт льдом, так как полностью замерзает только к концу января. Она вспоминала прошедшую ночь. Ей хотелось спать не меньше мамы, потому что ночью она не спала вообще. Но прежде, чем уснуть, ей хотелось во всем разобраться, понять, что же произошло. Но как она ни думала, она ничего не могла понять и объяснить и только больше зевала. Четко она понимала только одно, что все страшное уже позади, и ощущение свалившегося с плеч огромного груза сладко расслабляло все ее тело. Еще она понимала, что победила какое-то зло. Маша опять вспомнила этот ответ Виктора на вокзале, когда они уже прощались и Маша его спросила:
- Виктор, что это такое было.
- Господь выбрал тебя, что бы ты уничтожила эту тварь, - это все, что сказал Виктор.
«Но что за тварь и откуда она взялась», думала Маша «получается, что Виктор уже что-то знал про нее? Или не знал? А это выражение лица Дарьи, она что-то уже увидела в этом доме, но где и что?».
-Смотри мама, смотри, - закричали дети глядя в окно.
Маша оторвалась от раздумий и тоже посмотрела. Тут же все ее тело напряглось, а сердце учащенно забилось. Ближе к берегу, в свободной ото льда воде что-то округлое и темное и плыло в направлении поезда.
- Да это же нерпа, - сказала женщина.
- Нерпа, нерпа! - радостно закричали дети.
Груз снова свалился с машиных плеч. «На этот раз навсегда», подумала Маша, «что ж я нерпу то не узнала? Совсем уже рехнулась от этих иркутских чудес».
- Мама, а расскажи сказку, - обратился мальчик к женщине.
- Какую вам рассказать сказку? - несколько устало спросила она.
- Интересную, - сказал мальчик.
- Страшную, - попросила девочка.
 «Да, рассказала бы я тебе сказку», подумала Маша и заснула.         
   В кабинете полицейского управления высокий и худой полицейский сидел над очередным делом. Произошел смертельный случай с хозяйкой уже известного ему дома, в который он выезжал по вызову ранее. Совершенно непонятный случай, еще более непонятный, чем тот с мещанином Новопашиным. «Очередной «глухарь»,  думал следователь. С Новопашиным, в итоге все сошлись на том, что это была смерть во сне, хотя там тоже много непонятного. И вот теперь, эта смерть хозяйки дома, вообще ничего не понятно! С одной стороны, вроде известно орудие убийства, на руках и лице повреждения как от действия серной кислоты, но экспертиза не подтвердила никаких следов ни серной, ни какой-либо другой кислоты или повреждающего вещества. Что это, чудо какое-то? Эх, с чудесами его не учили работать. Далее, кто убил, мотивы? На стене в комнате хозяйки имеется обугленное пятно, по форме напоминающее силуэт женщины в шляпе. Когда стали осматривать комнату, которая была как раз за этой стеной, выяснилось, что это та самая комната, в которой когда-то был обнаружен потерпевший Новопашин. Со стороны его комнаты на месте обугленного силуэта висел какой-то портрет, от которого теперь осталась одна рамка, а сам он как будто истлел. Со слов горничной на момент преступления в комнате уже никто не проживал. Прежние постояльцы съехали днем ранее. Найти их и допросить пока не представляется возможным, они иногородние и уже уехали из Иркутска в Верхнеудинск. Можно, конечно, послать запрос, или съездить туда самому, но… Что-то подсказывало следователю, что, как и в случае с мещанином Новопашиным, они опять не найдут виновных, потому, что их просто нет. «Какой-то заколдованный дом», думал следователь. Он взял папку с делом мещанина Новопашина, которое до сих пор не было закрыто. Пересмотрел ее, пытаясь найти какие-нибудь записи о картине в комнате над кроватью. Но ничего не нашел. Вспомнил, что он и сам тогда при осмотре комнаты не обратил бы особого внимания на эту картину, если бы не яркие карие глаза нарисованной женщины. И тут его как будто что-то пронзило насквозь, что он даже содрогнулся. Он вдруг вспомнил, что когда допрашивал, тогда еще живую хозяйку дома, то чтобы расписаться в протоколе дознания, она предварительно  сняла очки и когда посмотрела на него, на мгновение, глаза ее блеснули пронзительно карим цветом!
   Тогда следователь не придал этому какого-то особого значения.  Да и сейчас, когда в голове его стала вырисовываться невероятная разгадка этих событий, он смело все отметал, понимая, что дело на этом не построишь, и никому такое дело не предъявишь. Он какое-то время сидел и думал, затем взял дело мещанина Иннокентия Новопашина и подписал в нижнем углу: «Дело закрыто». 
   
             Автор: Олег Бутырин             8 июля 2016 года