Потому, что любила?

Я жду тебя очень долго.  Скоро час, как  несусветное  лезет  в мою голову. Почему не ухожу? Откуда эта рабская покорность ждать до упора, надеяться на лучшее?
- До упора? Упора чего?- говорю вслух и улыбаюсь собственным мыслям.
Какой -  то мужик  тихо подходит, касается плеча,-
-Не меня ли ждёшь, красавица?- развязно спрашивает он
Передо мной, почти вплотную – мерзкое полупьяное лицо, улыбающиеся губы,-
-Отворачиваюсь,- не вас,- отстраняюсь, отталкиваю протянутые руки,-
-А отчего же?- улыбается он,- чего стоишь то на ветру? Обидели? А может быть, погуляем? Я нынче свободен, выгнали. Понимаешь, меня выгнали? Мало ли я  им всем делал? Никогда не делай добра, не оценят. Он пьяно непристойно выругался.
          Ныряю в соседний подъезд. Ненавижу пьяных, с горя пьющих или от безделья всё равно каких.
           Мне холодно, поднялся ветер и сразу в проёме подъезда в лучах заходящего солнца засеребрились прямые капли дождя,-
-Уже не придёт,- думаю,- не иначе посмеялся надо мной.
И тут же прогоняю  надуманное,- не может быть, он не из таких; серьёзный,  умный, интересный. А глаза какие! Поглядишь и утонешь в них, бездонных.
          Женщина входит  в подъезд, стряхивает  влагу с зонта,-
-Всё стоишь?- улыбается  она,- я к матери пошла, ты стояла, и пришла, ты опять здесь. Ждёшь кого-то?-
-Ох, девонька,- качает  она головой,- не любит он тебя. Любил бы давно прилетел. Ну, ну, я  так. Извини! Дело то твоё, тебе жить, радоваться, огорчаться.
Она складывает  мокрый зонт и  медленно поднимается  по лестнице.
Зубы мои начинают  выбивать чечётку,  невыносимо зябнут руки.
-Пойду домой ,- думаю,- но под дождь в летнем платье не хочется.
-А чего собственно ждать?
         Наверху хлопнули дверью. Вижу, моя незнакомка спускается вниз. Она набрасывает на мои плечи вязанный толстый платок,-
-Застудишься, глупая,- ласково шепчет она,- а из хвори выбираться значительно труднее.
Я благодарно киваю, пытаясь что- то произнести замёрзшими дрожащими губами.
-Знаешь что,- вдруг говорит женщина,- пойдём ко мне, не придёт он.
-Чайку попьём, отогреешься, да и дождь авось кончится, пузырьки на лужах уже.
  У Эльвиры Викторовны, так зовут новую мою знакомую, маленькая однокомнатная квартирка. В уютной кухоньке на столе  электронный чайник, две чашки. В хрустальной вазочке варенье.  Печенье и конфеты в плетеной корзиночке.
- Да, тебя и ждала,- улыбается она,- жаль мне вас, доверчивых.
          Пью вторую чашку. И чай кажется невероятно вкусным, варенье восхитительным. Отдаю платок,-
-Сначала согрейся,- ласково говорит хозяйка, - озябла ведь,-
-До чего любовь доводит?  Да все мы такие,- смеётся она,- верим, надеемся, замуж скорее хотим, не  разобравшись, что к чему,-
-Как зовут то тебя? - спрашивает женщина,- своё то имя назвала, а твоё спросить забыла.
-Мне очень понравилась твоя настойчивость, Тина,- вместо привычных  слов, произносимых при знакомстве, говорит она.
-Никак влюбилась, девочка? Может, случилось чего? Да ты не горюй, всё ещё образуется.
 -А голос, то голос!- невольно восхищаюсь про себя,- это   конечно то, о чём в одной из лекций читалось в институте. Голоса - вампиры и доноры. У неё без сомнения  - донор;  грудной, приятный, успокаивающий,-
-Чаю ещё налить? - спрашивает   она, в который раз поправляя прядь волос, выползающую из  пышной причёски.
Какой там чай, если я допиваю третью чашку и доедаю вишнёвое любимое варенье?
- На здоровье, ешь, жалко, что ли? – смеётся Эльвира Викторовна.
- Я вот такой хорошенькой,  как ты когда то была, косички носила. Банты большие модными  считались,  достать их было не совсем  легко в годы моей юности.
А мне они очень шли. Коленька мой только  окончил  морское училище. А встречались мы на пирсе, в любую погоду. Родители не разрешали, боялись, что снесёт нас шальной волной в море. Да куда там нам о чём -  то говорить упрямым, да  счастливым?
Николай  приехал в Севастополь из Новосибирска. Умница был, добрый, находчивый. Жил он в общежитии, познакомились мы  в клубе моряков. Два года встречались. Влюблена я была в него, как говорится, по уши. Часто до утра бродили мы по улицам нашего славного  города. У нас в приморском парке была любимая скамеечка, под каштанами.  Родители мои к свадьбе уже готовились.
   В начале июня  52  ушёл мой Коленька в море. На пирсе нашем попрощались мы с ним. Ушёл на полгода, а оказалось навсегда.  Судно ночью на мину напоролось.  Много  после войны  этой пакости,  вылавливали и взрывали.
Женщина внезапно замолчала, встала, отошла к окну. И вдруг горько заплакала. Наверное, я в первые секунды растерялась, молча разглядывая жалкую, маленькую фигурку у окна. Потом, очнувшись, бросилась к раковине, наполнила чашку холодной водой. 
- Прости мою слабость,- еле слышно произнесла  Эльвира Викторовна, отстраняя чашку,- столько лет прошло, а я никак забыть его не могу,-
-Но разреши мне высказаться,- подняла она на меня заплаканные глаза, - так хочется с кем -  то ещё раз горем своим поделиться.
Я подвинула стул ближе к Эльвире и  погладила тонкие  вены  на сморщенном запястье.
-Ну конечно, я хочу вас послушать,- тихо сказала, - мне будет интересно.
А потом, продолжала женщина, два месяца пролежала я в постели. Учёбу забросила, я на экономическом  училась. Никого видеть не хотела.
Приезжала мать Николая, плакали вместе, невесткой меня называла. Он у неё единственным был.
Увезли меня родители к отцовым родственникам в Куйбышев, там и институт закончила.
Сюда, в твой город, направление получила. Вот эту квартирку дали от завода.
Отца не стало, маме помогла переехать.
Замуж не выходила, не смогла забыть Коленьку. Взяла мальчонку из дома малютки, воспитала. Он на Северном флоте служит. Часто пишет, хороший парень, внимательный, заботливый.
Но этого так мало. Почувствовать себя настоящей женщиной, матерью, женой, я не позволила себе.  Никто меня не разубедил в моей неправильности. Никто не доказал, что я смогу быть счастливой ещё раз.
Женщина сильна своими детьми, заботливым, внимательным, любящим мужем.
 --Я побоялась, что она вновь расплачется, вновь прикоснулась к её руке и заглянула в  тёмные  глаза.
- Нет, нет, больше плакать не буду,- пообещала  Эльвира Викторовна,- разнюнилась   вот  совсем, не сердись.
-Что -  то  я о себе всё, а ты молчишь, поделиться не хочешь? Ну, коли не хочешь и не надо.
-Телефон твой  никак в сумочке? Не позвонил-таки?
-Дома его позабыла,  - соврала я.
-Тиночка, а может у него стационарный есть?- вновь спросила женщина,-  такой  у меня в комнате, на тумбочке стоит, хочешь,  позвони.
 -Андрюши  дома нет, - ответил женский голос,- он на «мальчишнике». А что передать?
Я постаралась быстрее положить трубку. И чтобы, скрыть негодование, сдёрнула всё ещё окутывающий плечи платок, взяла сумочку и, поблагодарив за гостеприимство,  направилась к двери.
-Ты куда?- окликнула  Эльвира,- в такую темень, не пущу, погоди вызову такси. Денег нет? Оплачу сама. Зачем же мне  волноваться? А приедешь, позвони обязательно. И приходи, всегда рада буду.
-Да не переживай ты,- подошла она вплотную,- ох и дураком он будет, коли такую дивчину потеряет.
            Прислонившись плечом к моей калитке, стоял, нахохлившись,   Андрей.
-Ты что - то поздно,- грубо сказал он,- где была то?
-На свидание к тебе ходила,- очень спокойно ответила я.
-Я тут с ребятами немного, - даже оправдательные нотки в голосе  послышались, -а что нельзя?
Андрей потянулся ко мне, пытаясь обнять. От него пахло вином и очень дорогими духами,-
-Конечно можно, - поморщилась я,- но менять меня на вино и твоё сомнительное окружение – подло!
Я оттолкнула его и, войдя в калитку, побежала к дому.