Глава 2. Письмо третье и четвертое. Город Свидрига

;;Письмо третье.
;;1980г. Сентябрь
;;Пишу тебе из города, сидя в кафе за столиком. Я прибыл сюда не больше часа назад, и первым делом пошел искать себе место, чтобы написать тебе. Что же, спрашиваешь, я собираюсь делать в городе? Куда мне пойти и чем заняться? Я сам не знаю... Но я попробую, обещаю - нет, клянусь - устроюсь на работу, накоплю денег и поеду к тебе, пусть на Чукотку, пусть в Америку - все равно. Скажу, так и так, приехал из деревни в город - впрочем, разве не правда? Я чувствую, то есть надеюсь и верю в то, что лучшие моменты моей жизни впереди, что есть еще куда мне пойти, есть что получить и, слава господу, нечего терять. Я не разговаривал с тобой так долго, что, кажется, уже совсем забыл твой голос; да я и сам, буду честен, практически разучился говорить. Даже сейчас я сижу за столиком и боюсь о чем-либо спросить прохожего или еще кого: я не могу; это невозможно. А если я приеду к тебе, пусть и через океан, приду, прилечу - неважно - и буду молчать? В самый важный момент - и не найду-то слова одного, а буду смотреть тупым взглядом в тебя, в пол, в потолок, как, бывало, у бабки в избе я сидел и смотрел по многу часов? А ты меня возненавидишь за это, развернешься, бросишь мне через плечо едких слов и уйдешь. Так оно, Лиза, или я ошибаюсь? Ведь ты уже и забыла про меня...
;; Но все же и жизнь в ненависти лучше жизни в глухом месте, на отшибе, буквально с краю мира, что, думается, посмотришь вниз - а там вода обрывается, летит на спины слонов, с них - на черепах - и улетает дальше в бездну, растворяется. И жить вот так, вот здесь, со смертью под боком - а она тебя не замечает, пускай и ждешь ее сильнее любой посылки, сильнее письма - да, Лиза? ждешь, а она не приходит. О боже мой! Бог мой! Какой я зверь, изувер, подлец! Ведь я же - смерть! Смерть для той старухи! И не дождалась она опять. Смерть она такая высокая, стройная, и всегда вовремя идет, то есть для себя вовремя, а не для нас; а мы такие маленькие - нас и не видно; тем более что со старухой мы меньше всех других существ, да еще и под боком прямо, под ногами мешаемся, а только раздражаем ее. Бьемся, как мотыльки о лампу, кричим: "убей нас, забери с собой!"- подло я поступил. Нужно было убить ее. Я, Лиза, знаешь что - вернусь я к ней и убью наконец. Что я несу? Это чушь. Это глупо. А, ты, наверно, не умеешь читать мои мысли? Нет, тебе знать происшедшего не надо.
;; Город мне очень нравится. Я шел по какой-то крохотной улице - так и нашел на кафе. Сейчас темно, и пишу я при свете фонарей. Знаешь, завтра же я попробую устроиться куда-нибудь; лишь бы ночь пережить.
;; Вопросы, Лиза, задавать бессмысленно.
;;Свидригайлов.
;;
***

;;Комментарий издателя к письму.
;;Наверно, вам покажется странным эта сговорчивость сестры Свидригайлова, ее готовность идти мне навстречу? Ничего удивительного нет; она и впрямь сразу и не хотела даже говорить со мной. Зато как она оживилась, стоило мне сказать об издательстве писем! Меркантильность - вот что движет людьми. Даже в искусстве; взять ту же писательскую меркантильность, то есть готовность хвататься за любой предмет, даже за записки сумасшедшего, лишь бы был материал о чем писать. Да: лишь бы материал был. Такими толчками, резкими, вроде этих писем, часто двигается, казалось, мертвое дело; заводится, что ли, аппарат писательства, кончается это мучение, когда хочешь творить и творить, а сидишь на месте, не зная, за что бы взяться? Такие моменты, да, они спасают.
;;
***

;;Город Свидригайлова
;;Провел ночь под звездами. Нет-нет, не спал я, а бродил, бродил по городу; там пройдет милиция, где-то по крыше пробежит кот - неужели так выглядит романтика? Во всяком случае, мне нравится такое. Здесь свобода, причем без всякой ненужной шелухи, а истинная свобода. Нет под носом мерзкой старухи, может, старше октября, и нет гнилых стен, и запаха мышей нет - это свобода! Утром же пойду, пойду и устроюсь дворником; а что? Мне нужны деньги.
;; Я погружен в свои мысли настолько, что, кажется, уж в жизнь не выберусь на поверхность, а буду плавать, или лягу осадком на дно; но мне н-у-ж-н-ы люди! Без них я - никто. Ведь я был поэтом, я чувствовал пользу, которую приношу обществу. Теперь же что я? Из подвала какого-то дома выбежала крыса - а я чем отличаюсь от крысы? Я больше еды потребляю...
;;
***

;;Письмо четвертое.
;;1980г. Сентябрь
;;Я пишу... повторяюсь? Пишу все меньше и сбивчивей. Знаешь, ведь я устроился на работу? И было легко говорить, точно после острога с меня кандалы стянули. Я теперь дворник, Лиза. Знаешь, как поэты становятся подметальниками? Запросто.
;; Я встретил прекрасную девушку, даже - что странно - говорил с ней. У нее прекрасный голос, Лиза! Ты, вероятно, своего мужчину давно нашла - и молчишь, что же ты? Прежде я думал, что любовь, как о ней говорят по крайней мере - это болячка, вроде ветрянки или простуды, которую, конечно, можно избежать, но очень сложно. Я об этом почти и не думал, а если и думал, то о том, что меня это никогда не коснется. А коснется ли? То, что глаза и голос ее мне понравились - так это чушь. Я, видно, ей тоже приглянулся - да чего ж она лезет? Я бы оттолкнул ее грубо, обругал бы - так и перестала б лезть; но она напирает. К тому же, можно ли ей, именно ей грубить?
;; И вообще оно странно смотрится - поэт без любви. Скажу даже не так: поэт без романтики. Без романтики нельзя не то что писать стихи, быть юным нельзя без романтики. Без любви, не солгать, довольно легко живется; мне кажется, много несчастий от любви, да и без любви их полно - а счастье можно и другими способами получить. Это, знаешь, горячий, щекотливый способ, полон рисков, но и выигрыш тоже немал. А мне, между прочим, нечего терять...
;; Тут же кстати и о работе, и о жилье; а живу я теперь в комнатке, в нескольких квадратах, а из мебели кушетка да стульчик плетеный. Места меньше чем было в избе - да и черт с ним. Главное - чувствую жизнь, чувствую молодость, играющую ускоренной перемоткой, и чувствую наконец себя - целиком; не отдельную голову, когда меня смотрели врачи, и не спину, когда лежал я в больнице или в халупе - целиком, весь, единый.
;; Пишу я тебе очень часто, загружаю почту работой - а прочтешь ли ты? Отправлю тебе последовательно несколько писем, пусть придут хоть по порядку. Не буду, не буду пока тебе писать; да и вряд ли произойдет что-нибудь: хочу освоиться.
;; Свидригайлов.
;;
***

;;Город Свидригайлова (Продолжение)
;;Могут ли так быстро взять на работу? То есть вот так, пришел мужик с деревни, говорит: дворником хочу быть? Оказывается, могут. И под вечер уже сидел рядом с тем кафе, где писал письма Лизе. Напротив сидела девушка, читала книгу; и видно ж, что книга только-только начата, даже и тридцати страниц нет; значит, для виду только. Но ведь глаза! Какие глаза! Оторваться не могу, в голове - белый шум, простая, первобытная пустота. И все смотрю, смотрю, смотрю в ее глаза. А кроме них, пожалуй, ничего и нет. И сзади на стене - график моего взросления, моей жизни. Там висят деревянные плиты, красиво уложенные а-ля черепица - все сучковатые. Было бы мне не двадцать девять, а, скажем, девятнадцать лет - и я бы по своей мнимой утонченности цеплял взглядом, царапал бы глаза об эти треклятые плитки - но смотрел бы на них. Дальше, будь я двадцатипятилетний или даже Я вчерашний - не смотрел бы никуда; однако, я нашел, что не утерял еще полностью способности общаться с людьми, по-красному общаться, чтобы ласкались о мои слова. И я смотрел в ее глаза. Она подняла голову с правильными, почти арийскими чертами лица, посмотрела на меня и сказала:
;;-Привет.- она сидела метрах в трех от меня, и поэтому я хорошо слышал каждое ее слово, видел каждое движение, даже книгу: "Дьяволиада".
;;-Ну и чего молчишь? Думаешь, я не вижу как ты на меня смотришь? Садись хоть.- ногой она подтолкнула стул напротив себя, а он вытолкнулся легко и точно, как бы сам приглашал меня сесть. Я чувствовал себя питекантропом, диким, опасным - молчал.
;; Я встал со своего места и влез на выдвинутый стул.
;;-Как вас зовут?- спросила она тонким и высоким - даже для девушки - голосом.
;;-Родион.- я ответил первое, что пришло в голову. Тут же, следом за этим словом, я вспомнил о старухе и о комичности выбранного мною имени, и от этого я улыбнулся. Видимо, она посчитала, что я улыбался ей.
;;-А как зовут вас?- задал я встречный вопрос и тут же добавил,- А вы еще обратились ко мне сначала на "ты", а теперь на "вы" говорите.
;; Она смущенно засмеялась. Но эти глаза! Одни глаза стоят того, чтобы жениться на всем теле сразу.
;;-Алиса меня зовут,- сказала она.
;;-Ведь вы местная?- а я сам был похож на беглого заключенного. А может, так оно и есть?
;;-Я - нет,- и сказала она будто бы с пренебрежением, дескать, как можно на меня такое подумать,- ну, вы-то точно не здешний?
;;-Я из деревни. На самом деле я поэт, но разве запрещено поэтам кормить куриц и рубить дрова?
;;-Ах,- вздохнула она,- вы - поэт?- будто не поверила,- а можете про меня стих сочинить?- и сияет, точно облученная.
;; На самом деле меня так часто просили написать льстивые стихи, что у меня губы отсохли говорить каждый раз - Нет.
;;-Всему свое время, Алиса,- сказал я как можно мягче,- а чем ты занимаешься?- и вот эта-то тонкость, перейти на "ты" так быстро и сразу, чтобы никто ничего и не понял. Ведь я ясно выражаюсь?
;;-Я занимаюсь...- начала Алиса, будто в картотеке перебирая варианты,- я читаю, пою, танцую, рисую...
;;-И комсомолка.
;;Она засмеялась.
;;-Наверно, я слишком высокого о себе мнения,- сказала Алиса,- но всего понемножку делаю: вот так наверно, да.
;; И так мы говорили слишком долго, чтобы описывать здесь.
;;Я проводил ее до дома, а сам пошел окольными путями до своей комнатки, по темноте, по асфальту - и казалось, будто я прожил здесь всю свою жизнь, и общался с Алисой с самого рождения: так бегло и свободно шел наш разговор. Мне было ужасно тоскливо после расставания, пусть и вынужденного, пусть недолгого; стихи сами лезли в голову:
;;Непохожая на сны,
;;Непохожая на бред,
;;Удивительна как цвет
;;Первой радуги весны.
;;И что оно? Как оно мне? А я с ней гулял, я с ней разговаривал так же словоблудно и охотно, со свободой - но больше не чувствовал шарма, который человек производит при первой встрече. Ведь как бывает: видишь прекрасную девушку, саму нежность и женственность, на деле - просто ужас, как минимум несколько ниже первичных ожиданий. И с Алисой - стоило ли с ней заговаривать? Я чувствовал восторг при взгляде на нее, горячность - при первом разговоре; а потом не чувствовал ничего, только жалел о своей грубости после.
;; Там, у себя в каморке, лежа на неудобной и маленькой кушетке, я думал:
;;"Любовь ли это?,- и тут же добавлял,- любви нет: она может быть там, где есть мир, а тут..."


Рецензии