Глава 6. Вернулся
;;Сегодня из Афганистана приезжает брат Алисы, Егор, и, конечно, мы должны встретить его на вокзале. О нем она вообще мало говорила, только разве как-то сказала, что он ушел в начале восьмидесятого года, то есть почти с самого ввода войск, и в другое время она просто переводила тему, а я в свою очередь старался совсем не трогать и даже косвенно указывать на Егора или на войну. А что я? Почему я не отправился, как и другие, стрелять, убивать за родину? Я был в какой-то "мертвой зоне", где никто бы и не подумал меня искать; без адреса, без имени, без обязательств. Без обязательств! Одни, когда заходит разговор о войне - то есть войн уже нет, говорят всегда "конфликт" - одни говорят, что с радостью отправятся в горы, в равнины - хоть в пучину морскую! если страна позовет; а когда доходит очередь и до них, то находятся какие-то совсем сумасшедшие причины чтобы не отправляться никуда, сидеть только дома. Исчезает это неприкосновенное алиби: "позовут - и я пойду убивать", при получении же повестки до них доходит, что война - это не пошел и убил, а война - это пошел и умер (кто-то так говорил, я слышал, но не помню точно кто). Прячутся и бегут. Другие будут честнее, хоть и выглядят трусливее: укрываются от всякой воинской службы, вплоть до того, что совсем переезжают куда-нибудь, хоть к деду на дачу - зато честно. А я и сам не знаю что буду делать, если вдруг ко мне подойдут и скажут: "Ты едешь добровольцем в Афган" - и как быть? Больше же всех меня удивляют добровольцы, настоящие добровольцы, которым так и свербит защищать мир (и что, что мир этот за тридевять земель от нас?), потому что это как - студенческая пьянка ради пьянки, а тут - война ради войны; только на пьянке, насколько я помню, столько людей не умирало.
;; Егор был как раз из таких добровольцев, причем именно - по собственному желанию отправился туда. Теперь же он возвращается (а причину мы так и не знаем), и я даже представить не могу, как буду смотреть ему в глаза. Зато можно поставить себя на место жителя какого-нибудь афганского аула, который всю жизнь сидит на одном месте, привык уже к постоянству, которого даже в космосе нет, и в один день его стране объявляют войну, приходят какие-то люди, убивают его семью и забирают весь мак на героин - как не взять тут оружие и не пойти против них? Тут уж выходит, что плохими оказываемся мы.
;; А не пошел я в армию из-за своей негодности (тут же хохма, негодник!), только и не помню конкретной причины, а прошлое местами и вообще как ластиком стерли. Причина эта является просто железным оправданием: пошел бы я и вернулся героем! Да вот только не годен. Но такого я сказать не могу a priori из-за своих взглядов касательно войны. Но тут слишком много я размазал о совсем ненужных вещах, хотя читающему этот дневник может и будет это интересно.
;;
***
;;На вокзале было людно, и не мудрено: кроме нас с Алисой возвращавшихся с войны ждали многие другие; а мы с ней все говорили:
;;-Ну есть же люди, которые идут защищать чьи-то интересы, куда-то далеко от дома, к тому же имея неплохой шанс не увидеть больше никогда родного места.- бурчал я.
;;-Это же мой брат.- возражала Алиса - кстати, вполне резонно.
;;И правда - к чему я это ляпнул? В такие моменты, когда говоришь что-то ужасно невежественное, как обвинение практически родного человека в кровопролитии - да еще и так заумно, чопорно, как допускается только писать на бумаге - в эти секунды всегда ненавидишь себя. Только обычно ты говоришь разгорячившись, не разбирая слов и вообще эмоций, и оттого осознаешь свою ошибку уже тогда, когда в памяти это уже не так остро; да какая память! вот ведь сказал, с холодной головой, а язык - весь гнойный, в папилломах. И мне стало ужасно стыдно.
;; Вот приехал поезд, из него полезли солдаты, знаете, как клоуны вылезают из своих маленьких машинок стадами, табунами? афганцев было чуть меньше. И вот приехавшие отпускники, раненые и другие солдаты стенка на стенку встретились со встречающими их женщинами, и выглядело это все как древнее сражение; даже крики были. От этой толпы мне всегда становится ужасно плохо, хочется самому кричать еще громче, вырываться из плена! и кругом люди, они трутся о мое тело, хватают, дергают и держат. Ужас!
;;-Давай отойдем подальше,- сказал я Алисе,- переждем, пока других расхватают - там и Егора встретим.
;; Это было довольно по-женски. И вообще я веду себя по-женски, хотя обычно довольно - что уж там - максимально груб; это худшие качества человека, две самые отрицательные черты; и засунутые в одну голову.
;; А мы с Алисой стояли: она искала брата, а я искал укромное место, где не слышен будет вой толпы, не видно мельтешащих людей - то есть под землей.
;;-Чего ты мне руку так жмешь!- окрикнула меня Алиса. Я как вернулся в свое тело; посмотрел на ее руку, а она вся красная; а моя - вся белая.
;;-Прости,- сказал я немного испугано,- я нервничаю. Ты сама видишь, сколько людей?
;; Я не смотрел ей в глаза, хотя всегда восхищался ими, а разглядывал ее бежевый плащ, думал: "а как не окунуться в него?" - так мне хотелось спрятаться, так я нервничал. То есть вел себя как ребенок; уже и три черты. Не болен ли я?
;;-Ты видишь его?- спросил я, а голос мой дрожал от напряжения. В общем, странный я.
;;Алиса молча повела меня куда-то в рассасывающуюся толпу, вела четко, как ищейка, напавшая на запах наркотиков, и мы вышли на двух человек: один был солдат в темных очках, а под руку его вел второй - такой же солдат; он держал в руках трость.
;;-Егор!- крикнула Алиса, подбежав к слепому и обняв его так, будто измеряла свою силу.
;;-Всё,- сказал сопровождающий солдат и сунул мне трость в руку,- дальше вы сами.
;;Алиса обнимала Егора и разливалась слезами, как река в половодье.
;;Боже мой,
;;Такой молодой
;;И слепой
;;Такой молодой -
;;С клюкой;
;;Боже мой,
;;Идет молодой с войны,
;;Идет ко мне,
;;За мной.
;;Егор был младше меня на шесть лет. Оказалось, что в одном из боев осколок попал ему в затылок - он показывал шрам - и, видимо, от этого он ослеп. Дальнейший с ним разговор я даже передавать не буду; всё одно причитание Алисы:
;;-Бедный, бедный...
;;И разговоров не было вовсе.
;;
***
;;А по вечерам я все еще вспоминал о жизни в той избе; это к слову о раненых. Я чувствую себя уставшим от жизни участковым врачом в такие моменты: эти ужасные мысли о психушке, о деревне или еще хуже - о детстве - эти воспоминания лезут ко мне, не соблюдают даже очередь, и все мельком:
;;-Я только за справкой!
;;Они идут и идут и идут и идут! Идут и не кончаются никогда! И все только забредут - и уходят; а я жду окончания приема, жду с мыслями: "дайте мне умереть спокойно"... но это все неважно.
;; Был тогда зимний день. Или весенний. Но был снег. Я лежал на полу, смотрел на черную кошку с зелеными глазами - так и хотелось назвать ее Бегемотом; дверь в избу открылась и вошла старуха:
;;-Тебя там зовут.- сказала она. В общем-то, я не ожидал от нее слов, но все же надел старый рваный ватник, валенки, и пошел на улицу. Снаружи было так холодно, что я чувствовал приветствие пневмонии или туберкулеза своей грудью; а встретила меня плотно укутанная женщина с ружьем и красным-красным лицом, как будто только что с застолья:
;;-Помогите, помогите мне!- умоляла она,- Там волки! Волки пса моего покусали! Умрет ведь!- и всучила мне ружье. А мне куда с ним? Стрелял я, помню, только пару раз; ну да ладно.
;;-Вы чего сами волков не перестреляли?- спросил я, и вдруг что-то вспомнились мне всякие маньяки, которые подобным образом заманивают своих жертв, дескать, помощь нужна; но - ружье?? Это все равно что мясник научит корову обороняться. И все же страх не покидал меня до последнего; а женщина всё молчала.
;;-У вас же ружье есть,- повторил я,- почему вы время тратите сейчас, а могли ведь сами все сделать?
;; А шли мы уже все дальше и дальше от деревни, от такой противной бабки - и впервые мне захотелось ее увидеть, не уходить далеко.
;;-Я в молоко все выстрелю,- сказала женщина,- а у мужчины рука тверже.
;;-Хорошо,- согласился я,- и много волков?
;;-Та по четыре или по пять,- она говорила немного по-южному,- я одному засадила уже, а потом убежала как он стал собаку рвать мою.
;;-И бросили друга своего!- попрекнул я.
;; Заходили все глубже в лес, появились редкие капли крови, следы, вырытые небрежные канавки в снегу. А у меня была двустволка, кажется, как раз-таки на два выстрела и хватило бы.
;;-Ты мне, мать, может, патронов дашь?
;;-А? Да-да, берите все.- она сняла подсумок с куртки и через плечо передала мне. Следы крови становились все плотнее, проходили уже красными полосами по белому снегу - как форма "Спартака" - и где-то среди деревьев стали видны черные пятна.
;;-Да вот жеж они!- крикнула она нервно и схватила меня за руку, а я уже вскинул ружье и приготовился к выстрелу.
;; Был я без шапки, в тридцатиградусный мороз, а женщина та - закутана и чуть не наглухо: только участок от глаз до нижней границы носа виден, а на ресницах у нее уже вырос иней, что вообще не шло к южному акценту. А я ушей не чувствовал, попробовал разогреть их, в нелепой позе потерев о плечо, но уши только царапались и сильно болели. Привет, отит. А все из-за медицинских справочников, которые в большом количестве приносили мне друзья по клинике. Впрочем, об этом потом.
;; Мы уже подошли вплотную, я двигался с нацеленным на волка ружьем; тот был ближе всех, еще несколько кружили возле подбитого пса чуть дальше. И я выстрелил.
;; Волки разбежались - и слава богу, иначе меня бы просто разворотили вслед за этим псом. Не попал я и в того зверя, а пуля пролетела где-то левее и вошла в дерево. Я подошел собаке, женщина вслед за мной; пёс лежал беспомощный и готовый умереть, с раскинутой паутиной кишок, скулил и дергал лапой. И что я? Я выстрелил.
;; Это напомнило мне один дрянной рассказ, который я как-то от скуки прочитал: там белые люди попросили у индейцев помощи в изгнании демона из их дочки, а старик, что вызвался им помочь, от бессилия застрелил девочку. Текст был настолько плох, что я его тут же сжег. Вот и сейчас все было один в один.
;; Я отдал женщине ружье, не сказав ни слова, а сам пошел прочь и все боялся: вдруг выстрелит? И я шагал еще быстрее, еще смешнее переставляя ноги в сугробах, задирая их выше колен и огребая снег. Но выстрела не было. Я зашел в избу, а старуха меня и не спросила: где я был? Что я делал?
;; Впрочем, так ли это важно?
;;
***
;;К тому я об этом пишу, что - стоит ли вообще жить вот таким калекой? Ведь всегда, когда забираешь жизнь у мученика, встречаешь осуждение. Да вот тот же раковый больной: что с ним делать? Он уже с большой вероятностью не жилец, ему только доживать, да так доживать, чтоб светил еще ярче солнца много-много лет после смерти. А врачи его режут, облучают, еще режут, колют такое, от чего потом всё отваливается, вырастает ненужное, а больной мучается, видит собственное угасание среди белых стен и таких же смертников. Тут даже дело не в истории Незванова о самопроизвольном излечении рака. Хотя, что бы было, если б тот мужчина все-таки пошел лечиться? Он бы только здоровье потерял, промучился еще немного - и согнулся бы. Теперь представь, читающий это, врача, отменяющего все лечение и отпускающий больного на все стороны света? Или вколовшего человеку смертельную дозу морфия? Доктора тут же обзовут, да обзовут так, чтоб уязвить посильнее, чтоб еще жизнь попортить. Меж тем, смерть такая, в больничных стенах то есть, хоть и отложенная, но ужасная и мучительная - она для трусов. А не трус, то есть человек, готовый не только встретить смерть, но и полюбить ее, будет стараться не проспать больше времени да еды наесть, а посветить перед кончиной поярче, да чтоб еще другим дорогу показать. И все же одни герои, а другие злодеи: этого я не понимаю...
Свидетельство о публикации №216080901486