Жертвы 3-го Рейха

Когда  3 мая  1945-го  года  старший  лейтенант  Красной  армии  случайно  ,  осматривая подземелья  Рейсхканцелярии , обнаружил  в   одной  из  бетонных  комнат  тела  нескольких  мертвых  детей, то  ему  и  солдатам  сопровождавшим его в  сумраке  опустевших  казематов  показалось,  что  они  просто  крепко   спят,  так  ярко  горел  румянец  на  их лицах . И  только  по  характерному  запаху  миндаля  кто-то  догадался  ,  что  пять  девочек  и  один  мальчик были  отравлены  цианистым  калием.  Они  лежали  на  своих  кроватях,  также  дружно  как наверно дружно  когда-то  шли  вместе  где-нибудь в  парках  Берлина  или  когда  вместе  со  своими родителями  Магдой  и  Йозефом  Геббельс  прогуливались  по  уютным  и мирным  аллеям  своего  дома в Шваненвердер. Теперь  же  они  лежали  в  тесной, плохо  освещенной  бетонированной  комнате  Рейсхканцелярии ,  покинутые  своей  матерью  и  отцом, покинутые  богом, став  последними  жертвами  нацистского  режима  и  того идола ,   которого  они  называли   «герр Гитлер». Думал  ли  этот  идол  перед  тем  как  принять  яд,  что  будут  чувствовать  эти  маленькие, беззащитные  дети  когда  их  собственная  мать  Магда Геббельс  при  помощи  личного  врача  Адольфа  Гитлера  и  доктора  Гельмута  Кунца  сначала  усыпит их  морфием,  а  потом  сама  будет  вкладывать  ампулы  с  ядом  в  их  мягкие  и  улыбчивые губы  и  сжимать  им  челюсти,  чтобы   разбить  тонкое  стекло  ампул  и умертвить  своих  собственных  детей,  рожденных  ею  в  муках  и  радости, вынянченных в  любви…Как  трудно  писать  и  думать  об  этом, как трудно  даже  подумать,  что  чувствовала  мать  этих невинных  детей,  убивая их..Лишая  их  права  жить  на  свете,  радоваться  теплу  солнца, говорить  и  думать, дарить счастье  своими улыбками  и смехом.. Магда  Геббельс,  одна  из  самых  красивых, женственных,  обаятельных  женщин  Германии . По  свидетельству  журналистки  Беллы  Фромм , хорошо знавшей  ее  еще  с  тех  времен,  когда  между  Магдой Фридлендер  и еврейским студентом  Виталием  Арлозоровым  вспыхнул  и  возник  долгий  любовный  роман,  перешедший  в  длительные  любовные отношения  и  продолжавшийся  буквально  до  ее замужества  она  не  испытывала   никакой ненависти  к  евреям.  Носила  кулон  в  форме  шестиконечной звезды  и  мечтала отправиться   вместе  со  своим  возлюбленным  возрождать  на  земле  Палестины еврейское государство. Что  же произошло  с  этой безо  всякого  сомнения  умной  и  способной, очаровательной женщины,   чтобы  совсем  скоро  она  смогла  написать  в  своем  письме «Я люблю своего мужа, но моя любовь к Гитлеру сильнее, для него я готова пожертвовать своей жизнью. Только тогда, когда я поняла, что Гитлер не может любить никакую женщину, а только Германию, я дала согласие на брак с доктором Геббельсом, так как теперь я могу быть ближе к фюреру»..Что же  случилось  с  ней, когда  узнав  ,  что  ее  любимый  отчим,  который  искренне  любил  и  воспитывал  ее  как  собственную  дочь  Рихард  Фридлендер  в  1938 году  был  направлен  в  концлагерь  Бухенвальд  в  возрасте   57 лет, ничего  не  сделала  ,  чтобы  спасти  его, и  когда  его  вдова  получила 18 февраля  1939 г свидетельства  о смерти  мужа она  ни  единым  словом не  выразила  своей  скорби  и  сожаления… В браке с Геббельсом Магда родила пять девочек и одного мальчика: в 1932 году - Хельгу, в 1934 - Хильде, в 1935 - Хельмута, в 1937 - Хольде, в 1938 - Хедду, в 1940 - Хайде.  К  ее  старшему  сыну  Харальду Квандту, рожденного  ею от  первого брака,  судьба  оказалась  более  благосклонной,  ему  повезло  попасть  в  плен  и  остаться  в  живых. И прочитать  последние  строки  своей  матери  обращенные  к  нему.. «Харальд, дорогой мой мальчик — я оставляю тебе то, чему меня научила жизнь: Будь верным! Верным себе самому, верным по отношению к людям и верным своей стране…Мир, который придёт после Фюрера, не стоит того, чтобы в нём жить. Поэтому я и беру детей с собой, уходя из него. Жалко оставить их жить в той жизни, которая наступит. Милостивый Бог поймёт, почему я решилась сама взяться за своё спасение … Однажды каждый человек должен умереть, нет ничего прекраснее, почётнее и отважнее — прожить так недолго, чем вести счёт долгим дням в постыдных условиях… Я обнимаю тебя в самой душевной, сердечной и материнской любви! Мой дорогой сын, живи для Германии. Твоя мать». Повезло  и  его  дочери  и  внучке  Магды  Геббельс , Колин Квандт – дочери   Харальда Квандта  , повезло родиться  и  жить  в Германии,  пережившей  все неисчислимые  ужасы  второй  мировой  войны, долгие годы  оккупации и  унижения  и  снова  возродившейся   и объединившейся  в  единую страну  в  новом  столетии. Не повезло самым маленьким,  самым  хрупким и самым беззащитным…Тем  несовершеннолетним   детям  Йозефа  Геббельса, которые  по  воле  своих родителей  покорно и  послушно  приняли  смерть  из  рук  собственной  матери… Из  всех  детей  Магды  Геббельс  мы  хоть  в  какой-то  степени  можем  ощутить  их  переживания  и мысли  только опираясь на последние  письма  старшей  дочери Хельги  Геббельс,  четырнадцатилетней  , хрупкой  и    очень  талантливой   девочки, и судя  по  тем строкам , которые она  адресовала своему  другу  детства  Генриху  Лею, сыну  вождя Трудового фронта Роберта Лея ,тому  , к  которому  она  впервые  испытывала  первое, чистое  свойственное  только  юности  нежное  чувство   девичьей  влюбленности..Вот  ,  что она  писала  «Мой дорогой Генрих! Мы сегодня днем переехали в бомбоубежище; оно устроено почти под самой рейхсканцелярией канцлера…Я, может быть, неправильно поступила, что не отправила тебе того письма, которое написала в ответ на твое. Я, наверное, должна была его послать, и я могла бы — передать с доктором Мореллем , который сегодня уехал из Берлина. Но я перечитала свое письмо, и мне стало смешно и стыдно за себя. Ты пишешь о таких сложных вещах, о которых нужно много думать, чтобы их понять, а я со своей вечной торопливостью и папиной привычкой всех поучать отвечаю совсем не так, как ты, наверное, ждешь от меня. Но теперь у меня появится время обдумать все; теперь я смогу много думать и меньше куда-то торопиться… Мне бы хотелось улететь! Здесь повсюду такой яркий свет, что даже если закрыть глаза, то все равно светло, как будто солнце светит в голове, и лучи выходят прямо из глаз. Наверное, от этого света я все время себе представляю тот корабль, на котором вы плыли в Америку: как будто я с вами: мы сидим на палубе — ты, Анхен  и я и смотрим на океан. Он вокруг, он повсюду, он очень светлый, мягкий и весь переливается. И мы качаемся на нем и как будто никуда не движемся. А ты говоришь, что это только так кажется; на самом деле мы очень быстро плывем к нашей цели. А я спрашиваю тебя — к какой цели? Ты молчишь, и Анхен молчит: мы обе ждем ответа от тебя. ..» Когда их  вынесли  на  свет  и  положили  на  еще  не  остывшую  от  яростных  обстрелов  русской  артиллерии  , изрытую  воронками от  мин  и снарядов  площадь  двора перед   Рейсхканцелярией  наверно  не  все  советские  солдаты  замолчали, не  все солдаты  остановились  с  чувством  боли  и  скорби. Но  я  убежден,  что никто  из  них  не  оскорбил  останки  ребенка  бранным  и  ругательным  словом,  не  потому,  что  они  были  лучше  или хуже   эсэсовцев, которые заживо  сжигали  и  вешали  их  детей. Нет. Просто  ментально  эти  солдаты  не  были  способны  воевать  с  детьми, даже  с мертвыми  детьми  Йозефа и Магды  Геббельс… « Только что заходил папа, спросить, как мы устроились, и велел ложиться спать. Я не легла. Потом мы с ним вышли из спальни, и он мне сказал, чтобы я помогала маленьким и маме. Он мне сказал, что теперь многое изменилось, и он очень на меня рассчитывает. Я спросила: "Ты будешь мне приказывать?" Он ответил: "Нет. Больше никогда… Я прежде не могла выносить его взгляда, этого его выражения, с каким он выговаривает и Гюнтеру, и герру Науману  и мне! А теперь мне стало его жалко. Лучше бы он накричал…» Было ли  ей,  четырнадцатилетней  девочке  страшно? Испытывала  ли  она предчувствие  смерти? Или  покоряясь природе  юности  она  до последнего  тянулась  к  жизни  и  свету,  к  чистому  воздуху  Берлина, к  теплому  немецкому солнцу? « Герр Гитлер мне сказал, что я могу ходить здесь повсюду, где мне хочется. Я не просила; он сам мне разрешил. Может быть, я этим воспользуюсь. Здесь, внизу, все выглядит странно; иногда я не узнаю знакомых мне людей: у них другие лица и другие голоса…  Я завтра тоже буду писать только важное, а то, наверное, тебе будет скучно читать про то, как я тут ничего не делаю, и мысли все разбежались. Мне почему-то хочется просто сидеть и писать тебе, просто так, обо всем: я представляю себе, что мы как будто сидим в нашей беседке, в Рейдсхольдсгрюне и разговариваем. Но я это вижу недолго — опять корабль, океан… Мы не плывем, никуда не движемся, но ты говоришь, что это не так. Откуда ты это знаешь?...» Двор  Рейсхканцелярии   и  земля, на которую  их  положили  советские солдаты  медленно  нагревался  под  лучами  весеннего солнца,  уже  не  было  слышно  воя  реактивных  минометов с  женским  именем  Катюша,  не  стучали  автоматные  и  пулеметные  очереди,  и  деревья,  уцелевшие вокруг  последнего приюта  этих  детей  отбрасывали  тени  на  их тела  в белых  платьицах  и рубашках,  на их  безмятежные  лица  ,  на  лица  солдат  и  офицеров  Русской  армии…Весна и  мир наступали  с  неудержимой  силой  жизни  и  только  здесь, среди  этих  безжизненных  детских  тел  дыхание  смерти  остановило  свои  шаги… «Мама плохо себя чувствует; у нее болит сердце, и мне приходится быть с маленькими. Мои сестрички и брат ведут себя хорошо и меня слушаются. Папа велел разучить с ними две песни Шуберта. Я пела им твою любимую; они повторяли, на слух. Еще я стала им читать на память из "Фауста"; они слушали внимательно, с серьезными лицами. Хайди ничего не понимает, думает, что это английская сказка. А Хельмут спросил, может ли и к нам тоже прилететь Мефистофель… И я решила с ними помолиться, как учила бабушка . Когда мы стали молиться, к нам зашел папа. Он ничего не сказал, только стоял молча и слушал. При папе я не смогла молиться. Нет, он ничего не сказал, даже не усмехнулся. Он так смотрел, словно и сам хотел помолиться с нами. Я раньше не понимала, почему люди вдруг молятся, если не верят в бога. Я не верю; в этом я тверда. Но я молилась, как бабушка, которая тоже тверда — в вере…»   Думаю,  что  эта  маленькая, хрупкая, умная  и  смышленая  немецкая девочка  не  верила и не  думала  о смерти,  надеялась,  что  скоро  все  закончится  и   они  снова  вернутся  в  свой  дом  всей  семьей,  и  снова  будут  любить  и  радоваться  каждому  лучу  солнца,  каждому шороху  листьев и  каждому  отражению света  в  глазах  своих родителей… «Я вообще решила, что, когда мы вернемся домой, я попрошу папу дать мне те книги, о которых ты мне писал. Я их возьму с собой, когда мы уедем на юг… Сегодня мама привела нас к герру Гитлеру, и мы пели Шуберта. Папа на губной гармошке пробовал играть "Соль минор" Баха. Мы смеялись. Герр Гитлер обещал, что скоро мы вернемся домой, потому что с юго-запада начался прорыв большой армии и танков… Если бы мне с тобой поговорить хоть минутку! Мы бы придумали что-нибудь. Ты бы придумал! Я точно знаю, ты бы придумал, как убедить папу и маму отослать маленьких, хотя бы к бабушке. Как мне их убедить?! Я не знаю…»  Удивительно  как  этот  ,  в  сущности  совсем  еще ребенок, бережно  и  трогательно  пытался  спасти  своих  маленьких  сестер  и брата « Я видела генерала Грейма и его жену Ханну  , они прилетели на самолете с юга. Значит, можно и улететь отсюда? Если самолет маленький, можно посадить только малышей, даже без Хельмута. Он сказал, что останется с папой, мамой и со мной, а Хильда пока будет ухаживать за малышами. Это было бы правильно, но все-таки лучше бы Хельмут тоже улетел. Он плачет каждую ночь. Он такой молодец: днем смешит всех и играет с Хайди вместо меня. Генрих, я только сейчас стала чувствовать, как я их люблю — Хельмута и сестренок! Они немножко подрастут, и ты увидишь, какие они! Они могут быть настоящими друзьями, хоть еще и такие маленькие!...»  Как  случилось,  что  эту  одаренную  от  природы  девочку  смогли  лишить  всего,  к  чему  только  -только начала  стремиться  ее  душа. Той радости  природы, заложенной  веками  и  тысячелетиями,  когда  две  души  стремятся  навстречу  друг  другу  без оглядки  на  горе,  смерть  и  войну…Как  случилось  , что только  на  бумаге она  смогла  передать  свое  ощущение  мира  и  бога?... «Мама сказала, чтобы я закончила письмо, потому что его можно передать. Я не знаю, как закончить: я еще ничего тебе не сказала. Генрих, я … (эти два слова тщательно зачеркнуты, но читаются). Сегодня почти час не обстреливали. Мы выходили в сад. Мама говорила с твоим папой, потом у нее заболело сердце, и она присела отдохнуть. Твой папа нашел для меня крокус. Я его спросила, что с нами будет… Сегодня 28-е. Нас вывезут через два дня. Или мы уйдем. Я сказала об этом маленьким. Они сразу стали собирать игрушки. Им плохо здесь! Они долго не выдержат. Мама закончила письмо нашему старшему брату Харальду. Она попросила меня показать ей мое письмо для тебя. Я сказала, что уже его отдала. Мне так стыдно. Я никогда до этого так не врала маме. Мне удалось прийти к твоему отцу на минутку вниз и спросить: нужно ли мне сказать тебе в письме что-то такое, что говорят, когда знают, что больше не встретятся? Он сказал: "На всякий случай скажи. Ты уже выросла, понимаешь, что ни фюрер, ни твой отец, ни я — никто из нас уже не может отвечать за свои слова, как прежде. Это уже не в нашей власти". Он меня поцеловал…»
Можно  ли  сказать  , что  Хельга  Геббельс  и  ее  младшие  сестры  Хильде… Хольде…Хедду..Хайде… и  ее  брат Хельмут это жертвы  нацистского  режима  Адольфа  Гитлера и  нацистской  Германии. Такие  же  как  и  те  еврейские ,  русские , польские дети и  дети  других народов  Европы, которые на  руках  своих  матерей  и  отцов  покорно, не подозревая  о  своей  страшной  участи  заходили  в  газовые  камеры  Бухенвальда  и  Освенцима,  чтобы  навсегда  раствориться  пеплом крематориев…? Можно  ли  говорить,  что  такие же  последние ласковые  слова  и поцелуи  которыми , я  все  же надеюсь,  одарила  перед тем  как умертвить  Магда  Геббельс  своих  детей, говорили  в  последние  мгновения  жизни  своим  задыхающимся  от  газа  детям  еврейские  матери…Наверно  очень многие  скажут  ,  что нет..Что  нельзя  делать равными  детей Йозефа  и  Магды  Геббельс  и  тех  миллионов  жертв  гитлеровской  Германии… Я  же  убежден  в обратном… и  вспоминая  слова  русского офицера, старшего  лейтенанта  Ильина «Я спросил через своего переводчика, почему отравили детей, они не виноваты»    еще  и  еще  раз  говорю  , эти  дети тоже  та  страшная  жертва  своих родителей, своей  многострадальной  и обманутой родины , которой  и  им  было  суждено  расплатиться  за их  слепую  веру  в  национал-социализм  в  лице  Адольфа  Гитлера.  Тех  же, кто не согласится  со  мной  , я прошу  прочитать  строки  из  последнего  письма  Хельги  Геббельс  написанные  ей из  бетонного  склепа  Рейсхканцелярии,  незадолго  до  того,  как  ей  и ее  сестрам  и брату  их  мать  Магда Геббельс  вложит ампулы  с  цианистым  калием, незадолго  до того  момента,  когда старший  лейтенант  Красной  армии   Ильин   вместе  с  солдатами  на руках  вынесет  их  детские   тела на   яркий  свет теплого  майского  солнца и  положит  на землю  в  полосы  тени  от  выживших  деревьев. Я  прошу   прочитать  строки  Хельги  Геббельс,  в которых  четырнадцатилетняя  немецкая  девочка  говорит  о  немецком  поэте  запрещенном  в  нацисткой  Германии ,  и  к  которому  она  обращается  находясь  в  самом  центре  этого  зла…   Вот эти  строки : «Генрих, ты помнишь, как мы с тобой убежали в нашем саду, в Рейхольсгрюне, и прятались целую ночь… Помнишь, что я тогда сделала и как тебе это не понравилось? А если бы я это сделала теперь? Ты тогда сказал, что целуются одни девчонки… А теперь? Можно, я представлю себе, что опять это сделала? Я не знаю, что ты ответишь.., но я уже… представила… Мне так хорошо, что у меня это есть, очень уже давно, с самого нашего детства, когда мы с тобой первый раз встретились. И что это выросло и теперь такое же, как у взрослых, как у твоей мамы к твоему отцу. Я всегда им так завидовала! Не думай, что я предательница. Я люблю папу и маму, я их не сужу, и это так и должно быть, что мы будем все вместе. Я слабая… Но у меня есть Гете… Нельзя и некуда идти, Да если даже уйти от стражи, Что хуже участи бродяжьей? С сумою, по чужим, одной Шататься с совестью больной, Всегда с оглядкой, нет ли сзади Врагов и сыщиков в засаде! Генрих… И вижу я живо Походку его, И стан горделивый, И глаз колдовство. И слух мой чаруя, Течет его речь, И жар поцелуя Грозит меня сжечь. Где духу набраться, Чтоб страх победить, Рвануться, прижаться, Руками обвить? Генрих… Генрих… Когда буду отдавать письмо, поцелую твоего папу. Хельга…»

p.s
...А в комнате, где лежали отравленные дети, абсолютно ничего не было, кроме постельной принадлежности. Я спросил через своего переводчика, почему отравили детей, они не виноваты».  Старший лейтенант Л. Ильин
03 мая  1945-го года
Рейсхканцелярия  Берлин
____________________________________________________
27  июня  2014 г
Казахстан
Кабдрахман Калиев.