Поэт

    — А сейчас для вас выступит поэт! — важно объявил конферансье.
    Неожиданно для всех, освещаемый лучами прожекторов, на сцену в инвалидном кресле вырулил человек с кипой бумаг. Его лицо было каким-то восковым, оплывшим, оно смущало отсутствием эстетических форм. Вдобавок поэт был жалок и стар, словно мой кожаный портфель, который недавно я погрузил в мусорный бак. В зале воцарилась мёртвая тишина. Я вздрогнул и, словно повязку, опустил на глаза ладонь. В голове не укладывалось, что в поэте могут сочетаться столь непритягательные черты. Что-то пробурчав, кашлянув пару раз, он принялся читать в микрофон стихи. А мы их даже не слушали, так как всё ещё пребывали под впечатлением от внешнего вида этого существа. Но потом — странное дело! — чем громче он читал нам стихи, входя в раж, тем отчётливее, подобно задорному колокольному перезвону, и проникновеннее звучал его голос. Нашу юность, нашу любовь уловили мы, почувствовали в его стихах и потянулись к ним всей душой. Рука моя покорно соскользнула вниз, а глаза прояснились, налагая на звучание его голоса окрылённое зрение...
    Старик в инвалидном кресле расправил плечи. Лицо его разгладилось, щёки налились игривым румянцем. Время явно текло в обратную сторону, и выступающий перед нами хорошел, хорошел, хорошел... Помню, как он возвысился над своим инвалидным креслом, вытянулся во весь рост и расплылся в улыбке — словно превратился в двадцатилетнего портового грузчика или даже в капитана дальнего плавания. Но апогеем нашего удивления явилось то обстоятельство, когда, запросто переступив через своё печальное кресло, поэт превратился в голубого колибри с золотистыми крапинками по бокам, метнулся на середину зала, живо описал круг над нашими головами и упорхнул в луч прожектора.
    В зале все ахнули. Свет погас.
    — Так это ж иллюзионист! — воскликнул кто-то из зрителей.
    — О Господи! — раздался взволнованный женский голос.
    — Включите свет!
    На сцену снова упали яркие лучи прожекторов, и мы увидели того самого непритягательного, немощного старикашку в инвалидном кресле.
    — Не волнуйтесь, — как бы извиняясь, почти шёпотом произнёс он, наклонившись к микрофону. — Я не трогался с места. Всё это время по залу путешествовало ваше воображение.
    Зал взорвался аплодисментами.