Схоласт Природы Д. Кэмбелл
В своем возрасте изо дня в день схоласт читал или писал, медленно расхаживал то среди цветущих роз, то под шелест листьев или хруст снега, но всегда с верным старым псом, идущим справа, чья голова также низко висела, как и у хозяина. Ничего из дышащего на той ферме, казалось, не обладало большими правами, чем ученый. Даже жабы и ящерицы раздувались от гордости в мшистых укромных уголках во время его прогулки, и копошащиеся птицы застывали при его приближении, переставая клевать бурые сучья, освобожденные солнцем ото льда, хорошо понимая, что даже пресмыкающееся всегда искали причину уйти в сторону, чтобы уступить ему дорогу. Один седой паук, казалось, думал, что схоласт узнал бы больше, если бы обращал внимание на разные существа, но всем известно, что с тех пор как Брюс открыл паука для истории, это племя чрезвычайно критично к недостаточным методам человека. Конечно, схоласт считал себя только пришельцем там, где он был хозяином, и хотел вернуться к своим беспокойным друзьям, чтобы поведать им истину. Большие фолианты его наследия было многочисленны и мудры; он все еще медлил, все еще искал, в то время как время на цыпочках проходило мимо него.
Однажды утром, когда он писал, капризный весенний ветер открыл нараспашку окно кабинета. Струи лесного аромата и пронзительные переливы девичьих голосов, поющих песни, хлынули в комнату. Какие-то неуловимые нотки в их голосах заставили его бросить перо и посмотреть на портрет на столе. Из-под пыли на него смотрел веселый карий глаз и смеялся над ним, а круглое плечо сверкало белизной. Взяв портрет, он, мучимый угрызениями совести, протер его рукавом изношенного пальто, бормоча, как будто во сне: "Бедная Кейт, я так долго заставляю ее ждать. Я не могу предаться счастью или отдать себя женщине, пока я не найду истину."
И, вот, произошло чудо! Дверь распахнулась. На пороге молодая и цветущая, с пышными волосами и ямочками на щеках стояла сама Кейт. Когда взгляд человека перешел от портрета к женщине, сердце его забилось горячо и сильно. Он бросил нарисованный портрет и обнял живую красавицу. "Моя Кейт! Ты ждала меня!" У Истины временами мало шансов, когда бархатистая щечка так близко и весна еще в разгаре!
Что сказала красавица? Она снова рассмеялась и поцеловала его с небрежным одолжением, свойственным юному возрасту. " Да, мы ждали и звонили, пока не утомились, поэтому я пришла узнать. Ужасно хорошо, что вы меня узнали! "
"Но Кейт," - пробормотал он.
"Гарриет. Меня не назвали в честь мамы," она сказала. "Мама – там с папой и детьми."
"Детьми?" ахнул ученой.
"Да. Десять, кроме меня. Разве вы их не слышите?"
Конечно, он слышал их. 10! они кричали как легион. Само стремление к истине является одновременно и воздаянием, и защитой! Тем не менее, даже приверженец истины уязвим, когда молодая девушка продолжает говорить: "Позвольте мне позвать их, вы разомнетесь, бегая с ними. Я заставила вас понервничать, видите, как дрожат ваши руки."
Не удивительно, бедный ученый в этот момент выглядел в два раза старше, потому что не дружил с зеркалами и в первый раз увидел свои сутулые плечи, скрюченные ноги и морщины, отраженными в ее блаженном безразличии, ее переходящем внимании от него к обстановке. Его умершая молодость воскресла с новой силой и смотрела ему в лицо; затем в пепле отпала от его сердца.
Это сердце было верным, как и сердца тех, кто ищет Истину, так что к тому времени, когда гости ступили под его крышу, он был готов приветствовать их с нежной учтивостью. Его Кейт стала дородной, но все еще свежей и добродушной. Ей лестно было видеть (что она сделала краем глаза), что ее портрет содержался в чистоте, когда все остальное было в пыли, она надеялась, что ее муж не заметил его. Ее муж (кого это не волновало, так как она всю кровь из него выпила) был мрачным и осторожным ученым, он был его другом, дельцом, привлеченным несходством, чей острый взгляд придавал гипотетическое значение тому, на что он падал. Эти и другие друзья не отставали от схоласта, чтобы возобновить старые связи в его загородном доме, вид которого согревал их сердца. Вскоре молоко запенилось в ведрах; донеслись звуки взбивания, взбалтывания и бурления. Служанки сновали во всех направлениях. Слизни, побеспокоенные на молодой зелени, и куры, кудахтавшие на гневном собрании в амбаре на полу, подтверждали, что никогда такой день бедствия не постигал птичника и огорода. "Гм" ворчал старый Питер: "мой нежный салат, он не должен его брать, я собирался продать его на рынке в субботу, но он же хозяин, черт его побери! " На что повариха ответила с большим чувством: "Господь знает, я не никогда не видела еще, чтобы бедный, дорогой господин просил своего." Питер посмотрел на нее. "Женщина! Вот против чего я возражаю. Первый раз создает прецедент. У него есть теперь прецедент", и с этим загадочным предзнаменованием повариха ушла к своим кастрюлям и соусам.
День прошел слишком быстро, и когда пришел час расставания, схоласту так не хотелось расставаться со своими друзьями, что он придумал сделать подарок каждому, чтобы они могли унести с собой часть его. Собрав их около себя, он попросил каждого сказать, что им больше всего понравилось в его доме, добавив (хитрый старый схоласт!), что тогда эти вещи могли бы напоминать ему друзей, и, возможно, улыбаться ему в их отсутствие. Они были по-житейски очень мудрыми людьми, однако, пришли из города за холмами, из города, чье знание гасит мерцающие звезды, чьи туманы загораживают дорогу самому солнцу. Так что, возможно, они поняли его хитрость, так как все отступили назад, пока он не сказал художнику: "Подходите Сэр, вы очень хвалили мою усадьбу. Чем вы увенчаете ваше последнее восхваление, прежде чем покинете меня?"
Художник не мог не улыбнуться в ответ на доброе выражение лица, обращенного к нему. "Ну, конечно, сэр, у вас есть прекраснейшая вещь, которая содержит в себе истинные законы всех искусств. Она голуба, как небо, и подобно ему являет живой урок тональности, а ее форма отображает идеальные " линии красоты ".
Взгляд ученого проскользнул по темным шкафам на стенах, каждый из которых был богат своим содержанием, но тут вступил ученый: "Наоборот, самое прекрасное, чем наш друг обладает, бесцветно, бесформенно, красота этой вещи в ее полезности: ее многообразная энергия есть источник Силы."
"Знания и искусство – очень хороши", живо проговорил делец, сняв монокль. "Но если когда-нибудь вам будет трудно, позвольте мне выбрать то, что можно выставить на рынке, и вы положите в карман ее привлекательные качества (за вычетом комиссии) наличными в б;льшем размере, чем все остальное, что я вижу."
Легкое облако неодобрение пролетело над собравшимися, как бывает, когда ветер колышет поле пшеницы и чувствуется шевеление, шелест и шаги злоумышленника. Щеки схоласта даже слегка покраснели; поэт, увидевший это, поспешил перевязать рану, что является царской прерогативой поэтов. "Сэр", сказал он, "у вас есть здесь замечательно приятный инструмент. Он настраивает ухо и мозг на приятнейшую гармонию, и хотя я должен оставить его, я уношу с собой его музыку, заключенную в моей последней песне, и весь мир будет петь ее ".
Он был известным поэтом, поэтому остальные поспешили согласиться с ним. "Что касается меня", сказал юноша, глядя страстно на Гарриет; " то я восхищаюсь больше всего образом самой прекрасной женщины, которую когда-либо сотворил Бог; больше всего я хотел бы держать ее в своих объятьях, и это все."
"А мне", сказала укоризненно девушка, кем она была брошена, " понравилась одна вещь, которой нельзя ни пренебречь, ни изменить, ни получить из знаний, подобно изменчивому миру вокруг нас."
"Чушь! С моей стороны самое забавное должно постоянно меняться, никогда не быть одним и тем же. Это – гонщик! Женщины не для меня!" Так говорил денди, которого Гарриет тайно любила. Ужаленная, она отвернулась, чтобы скрыть трепетное волнение, но бросила камушек, как все девушки. "Бриллианты", воскликнула она, "дайте мне родовые бриллианты нашего хозяина. Больше, чем они я никогда не видела. Бриллианты! Славно! Какое количество! Мое сердце хочет обладать такими камнями."
Влюбленные в нее юноши поглаживали свои голые подбородки и думали о своих зарплатах, но до того, как озадаченный схоласт мог попросить у нее объяснения, ее мать взяла его за руку, жалобно говоря: "Мой добрый друг, рядом вами я не ценю ничего из названного ими, но только кое-что из вашей маслобойни, что делает ваши сливки и масло такими вкусными, каких я никогда не пробовала. Как мои бедные дети растут на городской еде, один милосердный Бог знает ".
Все засмеялись над этой трогательной идеей, так как сразу же "бедные дети" подбежали с громким гулом, подобным грому, и осадили схоласта. Один из них, в ком осталось еще дыхание, подбежал сзади и выкрикнул; "Мы никогда не видели такого великолепного потока. Можем ли мы иметь его у себя дома." Хозяин собирался уже признаться, что никогда не замечал его, когда его голос потонул в общем возгласе всех людей, произнесенном на одном дыхании: "Именно его я тоже имел в виду, этот поток вон там."
Удивленный схоласт повернулся, чтобы посмотреть на свои превосходные владения, сияющие под заходящим солнцем. Поток воды катился вниз по кривой серпантина, в то время как часть воды удерживалась на краю от падения, закручиваясь спиралью внутри другой спирали странным двойным движением, как прилив и отлив. Ниже водопада живительной воды было шесть водоворотов, каждый в своем собственном кругу, но взаимосвязанные потоком, который изливался в большом водоворот дальше внизу. Небольшой ветер, поднимавшийся с востока с наступлением весенней ночи, ударял холодом в этот кипящий водоворот, конденсируя пену в серебристый туман, который собирался, поднимался, принимал изящную форму и уплывал свободным в свободный эфир. Схоласт вытянулся от внезапного волнения и удивления, слова полились странным потоком в отличие от спокойной привычной речи. "Наконец! Наконец-то, я нашел секрет. Смотрите." - И он показал на каскад: "Существует движение, которое создает жизнь, оно кружит из водоворота в водоворот, эволюционируя новую жизнь, которая бессмертна, и которая стремится в небо. Порадуйтесь со мной! "
Слезы текли по его щекам, но голос звучал как труба, и вид был величествен; этого они не могли понять. Они отошли на несколько шагов. Их радость погасла, манеры стали сдержанными. Как виновные, они поспешно попрощались, избегая смотреть ему в глаза; их благодарность была холодна и скрипела в воздухе, как мороз. Пока еще их шаги печатали его землю, сонные птицы на живой изгороди видели, как они голова к голове шептали украдкой в тени: "Безумный! Он сошел с ума. Что скажут люди? Мы никогда не придем сюда снова." Ветви, закрывшись за ними с содроганием, пролили нежный дождь из цветов, чтобы очистить все от их присутствия; затем сомкнувшись еще плотнее, закрыли навсегда схоласта от мира и его друзей.
В экстазе он стоял у несущихся вод. Голос позвал его откуда-то, голос воздушной тайны, беззвучный, но всемогущий Голос, так что он задрожал и ответил: "Господи, вот я."
"Разве ты не понимаешь, о, Искатель", спросил Голос ", что, хотя истина надевает разную одежду для разных людей, но она лишь ливрея их собственных умов, под ней находится одна Истина, которая отражает все остальное, не измененное и блистающее под столькими же именами, сколько есть людей. Это можно найти во всей природе, также как вода есть во всем: люди ищут ее блеск с повязкой на глазах по всем мирам, а она сверкает рядом с их собственной дверью ".
"А ты, кто ты?" спросил схоласт.
"Я – тот Дух, который носится над водами. Я обитаю с Истиной в ее высшей обители. Ищи меня там."
Ужасное волнение, наполовину страх, наполовину радость, наполнило грудь слушающего, так как последние слова прозвучали из глубин его сердца. Тогда он познал высшую обитель Истины и, поклоняясь в ней, он стал схоластом природы, и она сделала его снова молодым той молодостью, что люди называют Бессмертием.
Свидетельство о публикации №216080900615