Running machines

Кристина смотрела в окно иллюминатора, за которым проплывала большая, литая рыба, похожая на кусок стали, чтото сверххчеловеческое инопланетное, чтото гибридное, технологичное, из далекого будущего, где инопланетяне и космические корабли. Она сидела скрестив длинные ноги в коротенькой латексной юбочке, худая, освещаемая редкими огнями неона и самим светом от иллюминатора. Кристина Синтоидное Произведение, горькое на вкус, ухоженное, лаковое, дорогое, ласковое. Она была как особенные куколки, биовыращенные, я стал представлять, как она там, в толщах воды, заводит знакомства с рыбами, глупая Кррристина. От нее было холодно - черт, дождь лил на улице вторые сутки, я был промокший с ног до головы и мне это нравилось, только волосы спутались, я знал, я был полон бешенства, я хотел спать или стать рыбой. Я подсел к Крис, на ее лице были водные блики, она даже не повернула на ко мне голову, и я был рад этому. Глупая Кристина, думал я. От больших рыб захватывало дух, прохладные и сильные и изящные. Я прикрыл глаза. Захотелось курить. Захотелось блевать. Я чувствовал дрожь в коленях, как будто меня там тревожат маленькие электрические импульсы, паршивые, как если бы ногу сводило. Я чувствовал себя насквозь больным. Рыба снова проплыла, показав свой острый, хищный, желтый глаз.
Маленькая по****енка, думал я, глядя на Кристину. В следующий момент я уже перестал злиться, но смотреть на нее по-прежнему не хотелось, только на ее гладкие и круглые коленки, блестящую кожу. Она как будто уснула, смотря в воду; ее мысли были далеко. Она заметила меня, но чувствовала, что я предпочитаю сейчас тишину. Я хотел тишины в этом литом месте, какой-то космической лихорадки. Я хотел заболеть. На секунду мне представилось, как мы с Кристиной болеем together, бедные и в какой-то паршивой прокуренной квартире, обнимаемся и совсем уже близко к смерти.
Крис было двадцать пять, она была моей племянницей. Она работала в этом клубе танцовщицей, иногда барменом, иногда еще *** знает кем. Я знал и ненавидел тот факт, что иногда она продавала себя. Как игрушку. Латексная Кристина, черт, он нее пахло латексом, короткими топиками, колготками в сетку, каблуками, дурью, легкими наркотиками и еще чем-то, чем насквозь пропахло это заведение. Крис посмотрела на меня - ее глаза были красивые, как море - и закурила свои тонкие сигареты, какие курят только шлюхи, с каким-то вкусом вишни или вроде того. Она тоже устала. Такие сигареты ей шли. Дурацкая девчонка. Узкая, длинная кисть, сладковатый дым. Внезапно я нашел какое-то тревожное, странное удовлетворение в этом дыме, но быстро взбесился обратно и поэтому начал с ней разговор. Спросил как дела, взбесился об то, что прекрасно знал, как у нее дела, взбесился от необходимости рассказывать про свои, взбесился от того, как мимо прошли девочки, принося и унося с собой разнообразные цвета, запахи, голоса, свои липкие личности. Уносите свои личности обратно. Это были горы залаченных волос, искусственных ногтей, сисек, всех этих макияжных средств, пахнущих терпко и сладко, и эту визгливую манеру себя вести, эту истероидность и дешевость. Я стал стучать ногой об пол. Кристина сидела все так же, не двигаясь, казалось что она может просидеть так целую вечность, ее сигарета тлела медленно, как Время, и она все смотрела, смотрела на меня, расслабленная, полуобнаженная, не считая юбки и лифа, которые были вполне символичными, и морские блики скакали на ее смуглой коже. Она была такая спокойная и непохожая на них.
Мы пошли наверх, через красную полутьму, музыку, неприятно резавшую уши, толпы людей, пришедших забыться. Мы пошли наверх и легли на кровать и все в этой комнате было красное, бордовые атласные простыни, все такое услужливое-наркотическое.  Мы легли, волосы Кристины рассыпались, как в детстве, я обожал запах ее волос и цвет, и хотя она перекрасилась в более темный, ее волосы все равно оставались длинными и густыми. Я не хотел ее касаться, это было то же самое, что касаться электрического ската. И мы просто лежали а Кристина курила, курила, курила, дала мне покурить и я куря ее вишневые почувствовал себя одной из этих легкомысленных девочек-шлюх, лежащих на кровати полуобнаженными, прохладно и чуть липко от всего, что на тебе.
Я стал слушать как за окном звучит дождь, ничего прекраснее не было как под ним стоять и мокнуть, так что я открыл окно и комнату заполнил запах озона, я почувствовал, как хочу спать, но не смог уснуть, я подумал - если бы не было Крис, я был бы очень одинок. На самом деле мне просто не хотелось оставаться наедине с собой и тревожным дымом и кровью которое приносит свое существование, топорами в черепе и положить бы на эти шелковые простыни такой череп - идеально же, Кристина занюхалась, она прижалась ко мне, а я думал только о дожде и стало очень-очень прохладно но мне было лень встать и закрыть окно, я был на грани между сном и явью, а Крис все жалась и жалась, она жалела меня, она смотрела на меня так будто ей очень меня жалко или как будто я ее младший братик, который увяз в дыме и крови и не найдет выхода, и все что она могла молчать и бессловно утешать меня, но не было смысла меня утешать или даже обнимать или говорить что она меня любит, вот говно. Я стал немо ей рассказывать о лесах, где дым и кровь, целуя ее влажный язык, как у какой-нибудь из тех рыб, наверняка, я стал ей рассказывать, как ветки торчат прямо из горла, но я все равно не мертв, стал рассказывать про людей, который жгут огонь и наносят на свое тело краски и ненавидят незнакомца, который потерялся в их лесах, они знают, что найдут его, обязательно найдут, потому что Лес таков, и совсем там не пахнет этими приторными вишневыми сигаретами, а пыль и прах и горечь скребутся на зубах, как песчинки, и солнца нет, все затянуто смогом, они называют это небом, только листья под ногами и нет места сочувствию и есть место только обтекаемым рыбинам под веками, электрическому холоду, высунутому языку, конвульсиям, страшной боли или месту, где совсем нет времени. А дальше там, если пройдешь ниже к реке - там мокрый мох под ступнями,  а мокрый он потому что кровь, черт возьми, кровь отсвечивает везде, луна бело качается на переливах воды, куча маленьких лун, вот как сейчас, в окне, Кристина. И Кристина слушает, я перебираю ее волосы и мне приятно, что с начала встречи мы не сказали друг другу и десять слов, но ей все понятно, я знаю, я перебираю ее волосы, как в детстве, и думаю что если бы она их совсем не отрезала. Или думаю вот бы Кристине пошло быть в каком-нибудь монастыре, вся в белом, высокая и длинноволосая, она бы на меня даже не смотрела, только кресты кресты, бог в ее тонких пальчиках, никогда не державших тонких вишневых сигарет, Кристиночка моя. И я уже глажу ее по бедру, хотя сам не хочу, гладкое девичье бедро, просто так - и ее пальцы на моей ладони и мне вспоминаются персики, которые я приносил ей с рынка в детстве, в том маленьком городе из каменных площадей, белых церквей, выжженном солнце городе. Кристина моя, я думаю, Кристина. Мое сердце болит и мне холодно, я закутываюсь в одеяло, но мне все равно холодно, такой холод, с которым ничего не сделаешь, холод больших рыб. И маленьких рыб. ****ство.
Кристина снимает топ, грациозно перегнувшись, и я уже видел ее такой, ее  грудь с маленькими, как вишни, сосками, ее плоский живот особеннныый, хочется провести языком и оставить слюнявую дорожку и потом подуть, вести пальцами, исследовать ее ключицы и плечи. Она - глубоководная рыба.  Она гладит меня и все же остается той девочкой что была в детстве, и я забываю и засыпаю ненадолго сном в котором красные стены. Потом к Кристине приходят подружки, целое скопище разноцветных, шумных, ****овых созданий, которым Кристина представляет меня как своего брата, я накрываюсь от них одеялом и смотрю, какие они все синтоидные, и кто их сконструировал? Они приносят с собой коробочку с маленькими осьминожками, которых продают тайские женщины прямо на улицах, едят их палочками, а Кристина не ест, только пьет что-то янтарное из рюмки и пьет и еще раз пьет, и я присоединяюсь но мне не нравится, я чувствую себя неустойчиво и остается гадкий вкус на языке. Кристина сует мне ментоловое драже. Как она всегда кстати, думаю я. Курю в окно и не понимаю, проснулся я или еще нет. Дождь как будто утихает и мы с Крис идем гулять, не обмолвившись и словечком, синхронно надеваем куртки и идем. Между прочим я так устал что мне не хватает сил на мимику и наверняка со стороны я кажусь угрюмым парнем, но она и это понимает и все хорошо. Как только мы выходим, дождь начинает лить в три раза сильней. Странным образом мне только теплее от этого. Мы идем в парк и сидим там на лавочке или лежим, то есть я ложусь на голые ноги Крис, и ее спутанные мокрые волосы щекочут мне лицо, а она все пьет свою янтарную жидкость и я думаю о том, как внутри Кристины плещется эта янтарная жидкость, делая ее глаза янтарными, или это от фонарей? Внутри Крис еще маленькие белые осьминожки, тоже там гдето в глазах отсвечивают. Мы идем ко мне домой и смотрим какойто олдовый фильм про войну и она засыпает у меня на диване, хорошенькая до ужаса, ее бутылка больше не содержит никакой янтарной жидкости а стоит на полу. Крис всегда засыпает, когда напьется, это как-то мило вдвойне. И я ложусь на пол рядом с ней и снова курю ее сигареты вместо своих потому что мои не знаю где и уже думаю о вишневых деревьях или о чем-то совсем другом.