это называлось Лллллл

Ззакройте все двери. Окна.
****ый белый шум. Очень холодно. Л. дрожит. Он лежит на полу, как вещество. Воздух отравлен. Ничего не имет четких форм, контуры предметов вибрируют и режут глаза, даже когда он их закрывает. Это больно, но необходимо. Кажется, оно никогда не пройдет. Там звуки промышленной катастрофы. Что-то до ужаса необратимое. Его волосы седеют. Катастрофы везде. Я на повышении, заливается смехом. Ничего не имеет причины. Все замерло. Так, как надо.
Каждый раз когда Л. пытается вылезти из шкафа, его ****ит пьяная Шерил. А если он пытается подглядеть, чо она там делает, она его сама выволакивает и все равно ****ит. Так что в конечном итоге это бессмысленно и из-за этих процедур Л. кажется что он просидел в шкафу лет сто и когда она его в очередной раз выволакивает, свет, падающий на лицо, жжется. Клетки крови они взбесились. Шерил сексуальная до ужаса. У нее длинные волосы и длинные белые ноги. Она похожа на стриптизершу, особенно когда наклоняется вот так, что чуть-чуть можно заглянуть под юбку, у Л. сердце конвертируется в слюнявый комок. Слюняво-героиновый. Небесный отец да помоги нам. После психиатрической лечебницы Святого А., откуда он был вызволен ни кем иным как милашкой Шерил, он приобрел навязчивую привычку вставлять куски молитв в речь. Почти не по своей воле. Всю эту ебическую святую хрень, Святой Отец. Господи. Ну вот, что я говорил. Шерил такая высокая, и не скажешь даже, Л. хочет сделать с ней что-то ужасное, только не представляет что именно. Все равно она будет сверху. Шериловы пощечины такие горячие, что Л. от этого еще больше заводится. Все считают его извращенцем, он привык уже. Наверное не зря, думает он, ловя очередную, хватая ее пальцы, ее длинные ладони. И не скажешь, что ей тридцать; Л. не знает, когда у нее день рождения. Знает только, что она в юности выстрелила в кого-то из карабина, то ли в своего отца, то ли вообще какого-то полуслучайного человека и сбежала в другой штат, и Л. представляет это, ей бы чертовски шло, конечно, superhot. Дурацкая Шер-р-р-р-рил. Он даже ее имя не может выговорить нормально, потому что по какой-то причине начал заикаться, это унижение. Она смотрит на него, когда он пытается кричать ШЕ-Р-Р-Р-И-Л ОСТАНОВИСЬ ОТЪЕБИСЬ она похожа на волка. Господи она сошла с ума. Они катаются по полу какое-то время, чуть не сбив полупустую бутылку виски около кресла, но потом она все же находит способ крепко взять обе его руки и прижать к полу, в то же время сев на живот Л. Черт, она ерзает. Л. потный от жары, где-то посреди Техаса это оправданно, он не привык, к тому же он не просто так сдался без боя. Л. в бессилии выгибается, но она и не думает слезать. Какой отстой. Какой позор. От нее заманчиво пахнет виски, когда она наклоняется, щекоча своими волосами ухо Л. и облизывает его скулу. Л. чуть не подпрыгивает от неожиданности. И краснеет, и сводит брови, отчего начинает выглядеть еще более мило. У него сбивается дыхание и он сводит и подтягивает колени, совсем чуть-чуть. Позор ****ый. Тупая. Он так и говорит ей, подхватив ступор и не придумав ничего остроумней в желании как-то высвободить злость. Тупаятупаятупая. YOU! STUPPPPPIIIIID! Она усмехается и подвигается чуть-чуть назад - достаточно, чтобы Л. залился румянцем еще больше и заскулил, и запрокинул голову. Ненавижу тебя. Сука. Сука. Дура. Идиотка.
Когда он на секунду встречается с ней взглядом, то больше уже не может отвести глаз. Шерил больше не ругается с ним. Скулы у Шерил покрыты еле заметным румянцем на бледных щеках, и она выглядит уже совсем по-другому, черт, это ужасно сексуально, будто ей лет пятнадцать. Она чуть-чуть прикрывает глаза и губу закусывает, смотрит вниз, туда, где белеет живот Л. из-под задравшейся футболки. Л. видит это так близко и чувствует так остро, когда она будто случайно подается бедрами вперед-назад.
Черт, Шерил.
Святой отец и святой дух и все-все-все, боже.
Она гибкая и тонкая, и ужасно красивая и горячая почти до лихорадки, особый сорт обтекаемости, как у акул, она снимает футболку, под которой голая грудь, выпирающие ребра - странным образом это не делает ее хрупкой, а наоборот, мощной, похожей на гиен. Л. начинает суетиться, ее руки хватать по мере того как ее намерения делаются более очевидными. Хотя они и были таковыми. Л. 16, он ужасно чувствительный и боится одного - слишком быстро кончить, потому что он уже совсем твердый, Шерил расстегивает его джинсы, Л. зажмуривается и задерживает дыхание, Шерилова рука гладит его живот, горячая и спокойная. В мире животных. Мысли о животных. Она проводит по животу, по выступающим ребрам, ведет вниз, трогает через ткань. Ее глазавыглядят прозрачно-янтарными, хотя всегда были карими. Она усмехается даже тогда, когда разводит собственные бедра берет его член в руку и направляет в себя. Л. думает, кто тут кого ****, это почему-то невероятно смешно и Л. не может удержаться, хмыкает и хихикает чуть нервно и рвано особым клевым подростковым смехом, , глядя на нее. Он чувствует, что если застонет, то проиграет, именно этого она ждет, черт возьми, когда ускоряет движения бедрами и смотрит на него с выражением победителя, THE GAME!? Неееетнетнететнет. Это как ебать амазонку, невесть каким образом попавшую в дурацкий Техас и напившуюся. Кончики ее волос засвечиваются закатным янтарем, отчего кажутся почти рыжими, Л. хочется касаться ее и он касается чуть смуглого живота, гладит выступающие косточки ребер, дыхание барахлит и челюсти барахлят, хочется ее слюней, он забывается и стонет на выдохе, напрягая бледный живот, потому что узко до одури потому что она такая медовая такая дикая, проигрывает, да, но это неважно, потому что под эгидой победы она ебет его еще неистовей, все это такое сумашедшее на много миль вперед и контрастно тихое вокруг, Л. кажется, что он лопатками чувствует сквозь деревянные доски пола дрожь шоссе от проезжающих машин и взметнувшуюся пыль, красное солнце где-то справа остывает розовыми бликами на стене и Шерил, которая сама как сто красных солнц, чуткая и изысканная и чуть похожа на ребенка. Л. облизывается и скулит, горят скулы и шея, Шерил кончает выгибаясь обхватывая изнутри тесно-тесно, totally win