Видеофильм

Давай, теперь покажи, что тебе не нравится.
Она рвет руки из наручников и мычит в скотч у нее на рту так, как будто собирается заплакать. Кажется, ей действительно не нравится то что я с ней делаю. Ее ноги расставлены так, что я вижу ее маленькую розовую щелку, совсем нежную, как у семилетних девочек. У меня начинает вставать, горячо и страшно, а турбина в голове набирает темп, отчего кажется, что я самолет или сейчас полечу на самолете или разобьюсь на куски, настает такая дикая жажда, от которой ужасно ***во, в глазах темно, противно, как если бы во мне вылуплялись из яиц черви и тараканы и причиняли боль. Ничего эротического: тупое, тяжелое нетерпение, яростный харш-нойз в мышцах, никакого оргазма, оно нескончаемо, пока я не напьюсь и не лягу спать. Я всегда так спасался. Лихорадке нет конца, как и поездам, которые прошивают насквозь этот маленький ветхий дом из дерева около железной дороги. Кажется что какой-то огромный великан просто трясет его в своих руках, или он уже давно рассыпался. Как и весь остальной мир. В пыщащие яростью огненные кусочки. Футболка липнет к спине по лбу скатывается капелька пота.
Я поднимаюсь из своей турецкой позы чтобы включить свет. Я кровожадная древняя тварь, олицетворение ненависти, олицетворение любви. Хочешь чтобы я любил тебя девочка?я буду любить тебя долго и глубоко и счастливо, такова цена моей любви. Тебе повезло, ты только подожди немножко. Я знаю что несу кромешный бред, я хотел только шепотом давать ей советы, как нужно двигаться, что делать и что показывать, но разболтался, мои слова грязные и липкие как насекомые которые скоро уже полезут у меня изо рта, я с трудом сдерживаю рвотные позывы. В штанах настойчиво болит и отвлекает, горячо и неприятно.
Ты будешь моей, девочка. Я буду тебя каждый день забирать из детского сада и насиловать с утра до вечера, сама не заметишь, солнце будет всходить и заходить и не будет никакой разницы, кроме крови сигарет и  фильма.
Девочка не движется.
Слушает.
В расфокусированный кадр попадают ее круглые бледные колени, розовая ****а-пила-мечта, белая разрезанная футболка - от низа до груди, чтобы было видно несчастные маленькие сиськи, повязка на глазах, туго стянутый ошейничек и еще случайные провода, реанимационные трубки вены вплелись, совсем как у меня когда я лежал в больнице, как будто я подарил ей реанимационный подарок. Как будто мы с ней поменялись местами, и я устроил ей маленькую личную больничную комнату. В кадр попадают прозрачные пластиковые змеи.
Покажи язычок.
Он красиво блестит в кадре.
Снимаю как трогаю ее черные волосы. В этом фильме меня не существует и мне это нравится. Участвуют только руки - инструмент выражения.
В мозгу у меня ужасный звук. В мозгу у меня фарш. Мое сердце плачет и радуется и выстукивает: м-и-р х-о-р-о-ш. Все как в кукольном домике все зависло в воздухе в состоянии аффекта. Куколка в надлежащем состоянии: ухоженная и искупанная испуганная. Малышка. Когда я смотрю на неё я думаю о ножах. И о кое-чем еще. Том, что идеально подходит для кукол.
Полиэтилен.
Много раз производил это на животных но теперь у меня есть настоящая ценность настоящая любовь - руины. Настоящие друзья.
Я теперь беру ее ступню и облизываю. Как собаки в черном-черном свету нуклеотидов. Нет. Под этим названием номером именем под этим пронзительным светом это кажется священнодействием и я придумываю что свет доносят поезда а как только они остановятся весь мир утонет в мрак. Все дома будут стоять в вязком сладжевом болоте, с тварями плавающими в нем. И ил этот будет так страшен как сам черт и только безумцы смогут отдать свое тело ему и благословение и проклятие и утонуть в скользких мерзких тварях стать одним из них. А все остальные сгинут от голода и страха сидя на полу или кровати от них останутся только скелетики или что-то другое.
И я говорю и говорю и говорю . Я оглох я теперь не говорю, я теперь играю репертуар и все вокруг мне просто подыгрывают, мы просто играем, и все тараканы играют свою роль а мы с тобой эти. Так что не бойся. Да вообще никогда не бойся.
Тебе нравится этот фильм?.hope u enjoy но если нет то я не буду ждать.
Небо начинает плавать или наоборот земля. Или все эти твари,
Снимаю ее покрасневшую щель, развожу ее колени.
Мне очень тяжело и тяжело разговаривать. Я отстегиваю ее руки.
Теперь ложись на живот, - шепчу, - только осторожно. И медленно. Представь, как будто ты очень больна.
Провода вокруг нее похожи на мертвого осьминога.
Я снимаю ее полностью лежащей на полу, какого-то анорексичного манекена, я поправляю ей волосы, я делаю все так аккуратно как могу. С такого ракурса непонятно даже, мальчик она или девочка. Для меня это всегда было непонятно, don't ask why. Бля. Совершенное создание by nature, pure innocence. То что надо чтобы разделать чтобы раздевать. На какоето время я отставляю камеру в сторону, я облизываю ее грубо схватив за бедра, сую палец внутрь и слушаю как она стонет. Потом я сдергиваю с нее повязку и целую держа за подбородок. Важную часть моего плана. Это ведь очень романтично и почти как в сказках.
Такой гладкий человек.
Сейчас мы будем проводить эксперимент: человек в условиях Сибири, знаешь как.
Я хватаю ее за руку и голую вывожу во двор, снега до колен а все вокруг такое как будто выпил оченьочень много водки одним только вдохом.
Чтобы выжить на войне нужно уметь рыть окопы.
Поворачиваюсь, смотрю как она обнимает себя руками и перепрыгивает с ноги на ногу. Грубо хватаю ее за руку и заталкиваю в окоп.
8 минут, - командую я.
Только я, она и вселенский холод, и психопатически радостные звезды.
Проходит минуты четыре, и я испытываю желание остаться тут навсегда. Наконец познать космос
Это как исповедь.
Девочка крупно дрожит и просит чтобы мы пошли в дом.
Мы ждем.
Я снимаю как она лежит с закрытыми глазами в снегу со скрещенными руками. Она похожа на маленького зверька.
Она начинает хныкать. Мне нравится. Я снимаю хрустальные слезы на ее покрасневших щеках, которые почти не видны изза темноты, а сам думаю что небо скоро упадет совсем, очень темно, я почти не соображаю, холод чуть-чуть удерживает но и как будто наоборот, усыпляет, такие сонные рецепторы на кончиках пальцев, сделанные из суперклея и еще какойто ***ни.
8 минут. Вытаскиваю девочку из снега, несу на руках и закутываю в теплый плед и сам рядом ложусь, кладя на ее холодный живот свои холодные руки. Но она все равно скоро становится тепленькая мы оба стучим зубами и обнимаем друг друга. Когда согреваемся у меня начинает вставать и она дрочит мне своими маленькими ручками, смотрит мне в глаза так мудро и искренне, как могут только мертвые девочки. В бреду мне кажется, что я занимаюсь любовью с мертвой телкой, но она так горяча, что и не поверишь даже, ебля со вкусом прости слизанных с языков друг друга. Скачет на мне как могут только дети - невинно и ужасно, маленькие сладкие боги. В бреду мне мерещится много чего, особенно важно - птицы выпили мой энергетик и я искал его а потом вспомнил что это они, а еще собаки так громко лаяли с окна что мне начало казаться чтобы я пришел завтра в 5 дня к фонтану около администрации, и все эти послания ни много ни мало както отпечатывались у меня в мозгу, где с незапамятных пор их облизывали мухи или колибри или кто там еще, изза чего я снова забывал, но помнил что забывал, а собаки все время меняли время и место встречи, в конце концов они сказали встретимся на Солнце и улетели на очень красивом космическом корабле. Но и было чтото жестокое, я видел как человек блюет до крови, он уже ничего не мог, он выблевал все свои мысли и чувства и все человеческое и стал собакой но этого было недостаточно, он был рабом, не знаю почему я знал это, я хотел его погладить но мне было противно к нему прикасаться, незнаю что он сейчас делает, к этому времени он уже наверное думает: "Когда кончится столько много ливера!".
Только не отвлекайся, господи боже.
Я просыпаюсь, когда девочка уже спит, я смотрю на ее гладкое азиатское лицо, лишенное единой мысли и мне становится так тяжело на душе, в смысле тяжело без всяких причин и я размышляю прекратить ли свой план и пойти сесть в ванну прямо в одежде закрыть глаза закрыть рот набрать немного раздражающей воды и прекратить. Я так долго об этом думаю что у меня начинает болеть живот. Девочка пахнет каким-то кремом или пудрой как и полагается куклам, и от этого запаха меня начинает тошнить. Я ничего не соображаю. Пойду постреляю. Я встал чтобы ее не разбудить и вышел и зенки начала заливать тьма так что я не мог ровно стоять. Меня вырвало куда-то в снег и я почувствовал себя лучше бодрей а также более зловещим. И я захотел делать ХХХА! Мне было плевать я стал много курить. Я заметил что я стал много курить. Я заметил что на окне какая-то мертвая птица. Я совсем не мог соображать и мой план теперь не казался мне таким уж хорошим ХХХАА я начал приготовления с усталостью с которой мог бы делать их человек с камнем вместо сердца. Я не хотел ничего делать и не мог. Поезда резали уши звуком с которым прибывали и отбывали. Когда я въехал в этот дом 7 лет назад я любил этот звук. Но сейчас казалось будто я не люблю больше ничего на свете. Я вдруг вспомнил, что уже конец июня а я еще не начал свое летнее чтение, а потом вспомнил, что уже закончил школу. Я не начал свое летнее чтение. Я сидел около духовки которая никогда тут не работала. Я захотел найти какой-то древний тайник тут. Может быть предыдущий владелец оставил его тут, например под полом? Мне захотелось чтобы там были заклинания на каком-то древнем языке, какие-то труды, скрывавшие великую тайну. Я немного походил и посмотрел на деревянные доски. Но чудес никогда не происходило.
Я стал представлять, как эти доски сделали китайцы, и их жены и их китайские дети жили в районе для среднего класса, и эти китайцы приходили к своим женам и детям после работы, и их ждал горячий мисо-суп, сделанный из подручных американских продуктов и как этот китаец любил свою жену так безвозмездно за то, что она всегда ждала его с горячим мисо-супом после работы, и он заглядывал в комнату к своему ребенку и смотрел как он делает домашнюю работу и представлял как его ребенок вырастет уважаемым членом общества, он будет работать как отец или может быть даже будет ученым. Я думал о всем что угодно, о какой-то дряни, лишь бы не думать о том что мне предстоит сделать. Мне казалось, что у меня вообще-то нет опции не делать этого, мой мозг так сильно устал, я очень мало спал и в основном ничего не делал, только сидел на прохладном полу и ждал, как в очередной раз от поезда по полу проползет дрожь, как змея. Змея не тронет меня, она будет вокруг, такая прохладная и всегда спокойная, единственное что, она все время уползала , но я не оборачивался, потому что я был такой застывший, я играл в такую игру правила которой были: быть победителем, и в общем я ждал, пока она снова вернется в кадр и предоставит себя моему жадному обзору. Я был совершенно не жаден, я только краем глаза улавливал ее гибкость, еще перламутровый цвет, это колыхало во мне какие-то струны глубоко внутри, но все было спрятано под толстым слоем полиэтиленовой пленки, потом я положил змею в пленку, но освободил снова, потому что я стал раздражаться и не мог найти причины, по которым я должен ее убивать. Никогда не было причины, иногда я не мог понять кто я или как я здесь нахожусь и почему я здесь, я не мог догадаться, где же я мог быть все эти семь лет. Все это было неважно с моей маленькой перламутровой змейкой, которая зомбировала меня часами, я сидел на одном месте по много-много часов, и ненавидел солнце, я медленно, как алигатор, забирался под кровать, где было пыльно, и как моя бабушка говорила: Пыль убьет тебя. Пыль всегда ее так волновала а сейчас я сам стал пылью. Дома из пыли земля из пыли поезда из пыли облака из пыли. Я стал кем-то кто всегда в комнате ожидания. Мои веки уже стали дрожать и все тело свело нетерпеливой, дурной истомой, как при онемении руки или ноги, мой мозг давно умолк, мне стоило усилий сконцентрировать мысль, донести свою волю языком которым говорили люди, я дышал пылью, это было неприятно, я ждал как кто-то появится с ножом, сделанный из пыли и спросит меня как изменился мир за те тысячу лет что я тут не был? Я пожму плечами. Все предметы в мире имели для меня ровно одинаковое значение. Все как будто одна и та же пыль. Временами на меня нападала лихорадка, вроде каких-то всплесков внезапной активности, но так как прошло уже вероятно около 600 часов с того момента как солнце упало за горизонт все это казалось мне таким же несуществующим и далеким как и все вокруг, не имеющем ни единой эмоции или ненужного слова. Я закрыл глаза и представил балерин, девочек лет семи, тонких как цветы в своих балетных купальниках, делающих все строго одинаково, ни на единый сантиметр отклонения не могло было бы последовать в моей мечте. Я так долго смотрел на них, их лицо было одинаково, трогательно и красиво и не имело никаких черт, совсем никаких, я мог обойтись без них. Потом они старели, но это не имело никакого значения, в их жизнях ничего не происходило, они всегда занимались для меня балетом. Я так долго сидел что мой разум стал колотиться и я немного испугался это был всего лишь еще один поезд который я забывшись принял за что-то другое, непонятно за что. Мне показалось, что я слышу вдали выстрелы. Я стал чуть-чуть думать о своем плане, каждая мысль была как дополнительный камень в общую гору бесконечно бесчисленных, что я уже сбился со счета, поэтому думать мог только так медленно, по одной мысли в час.
Я хотел говорить на другом языке, на котором говорят какие-то очень древние существа, языка у них еще не было, и только пропускали воздух через голосовые связочки, которые представлялись мне тонкими нитками в каком-то железном музыкальном инструменте, я так часто делал, лежал и набирал в воздуха легкие и чувствовал как остывает. Мне захотелось проверить, может ли предсказать моя ладонь сегодняшний день? Я стал смотреть. На правой было гораздо больше линий и выражены они были куда глубже. Скоро должен снова прийти рассвет и все расстрелять. Командиры. Я стал представлять что я сам командир а девочка моя подчиненная. Которая прошла весь Холокост и теперь заслужила право быть со мной и мы путешествуем много-много и бываем в разных местах и мы путники без цели и направления. Потому что мы не совсем земные.
Хватит таблеток из аптеки, хватит запахов из аптеки, бинтов и антисептиков. Хватит прохладного света из аптеки хватит врачей и гиперопеки. Хватит резиновых перчаток и стерильных инструментов без души, которым ковыряются во мне.
Солнце стерильное тоже.
Кто-то стучит в дверь. Я насторожился.
Я представил как сейчас там будут трупы во врачебных халатах и они ввезут труп в котором заведутся животные и будут щелкать по ночам.
Нахуй, никого там не было.
Я закрыл дверь.
Конечно, там кто-то был. По трубам проползла мертвая мышь. Я вспомнил сказку про мышь.
Вот она:
"В одном королевстве жила-была мышь, которая была королевой. Это была самая красивая мышь, которую вы только видели, ее красоте не было границ, а ее ум равнялся ее красоте, и каждый гость из другого королевства говорил: "О, прекрасная королева-мышь, вы достойны быть королевой вашего прекрасного королевства! Я изъездил его вдоль и поперек на своей карете и нигде не видел таких прекрасных ароматных лугов, простирающихся до самого солнца, таких плодоносных полей, полных сильной, высокой пшеницей, такого чистого воздуха и такого синего, словно драгоценные камни, неба. Позвольте мне подарить вам это платье из алмазов и я надеюсь, что оно будет хоть вполовину так же прекрасно, как небо над вашей головой". Единственное, что печалило прекрасную королеву-мышь, это то что у нее не было детей. И однажды волшебница сказала королеве: "У тебя будет прекрасная дочка, но когда ей исполнится шестнадцать, она заболеет неизвестной болезнью и тебе придется положить ее в лодку и опустить лодку на воду". Так и произошло. В день шестнадцатилетия бездыханную принцессу положили в красивую лодку и ее золотистые длинные кудри распустились по лодке. Ее белые руки были сложены на груди."
****ь, я снова имел дело с навязчивым желанием сделать кому-то плохо.
Но сказочные принцессы никогда не бывают жертвами педофилов.
Мне стало так легко как будто мерцающие звуки подняли меня к потолку.
Я переместился за дверь чтобы покурить. Зажег и огонек в ночи так красиво плясал.
Я зашел обратно взял куртку. Положил все кинопленки какие были еще с двенадцати лет в рюкзак немного денег и видеокамеру. Поцеловал девочку в щеку. Она мирно лежала на моей кровати и тьма мерцала на ее плечах.
Я шел к станции, которую каждый вечер видел через свое окно, чтобы сесть на поезд и никогда не возвратиться обратно.