Прах. Книга третья. Глава II

Я решил привезти той, которая была моей Авророй, её вещи. Они красили ногти с соседкой по палате и смеялись, как я увидел с порога. Они меня не замечали. Поэтому я просто оставил четыре дорожных сумки у двери – надеюсь, разберётся (если ещё остались мозги на то, как взять за ручку сумку и ее перенести). После вчерашнего меня подташнивало. Я не знаю, в какой кондиции Ирвин и Варди, поскольку я ушёл рано утром – они видели десятый сон. На улицах поднималось розоватое марево. Это туман от прошедшего ливня. До сих пор слышались отголоски грозы, растворяющиеся вдали и в шуме пробуждающегося города.

Мягкое солнце целовало утреннюю мглу. И мне казалось, что из неё выйдет лёгкая, сказочная нимфа. Возьмёт за руку и уведёт, неизвестно куда. И там будут цветы гирляндами, звоны хрустальных родников и свежий, прохладный, прибрежный запах, какой мне представляется при взгляде на «Водяные лилии» Моне… Или же будет ночь середины пышного, баснословного мая. Будут бескрайние луга, пролески, амбар и сено. И она – на нём. И она – во всём этом великолепии юности, естества и красоты, о которых я читал так часто. Вдруг мне стало даже стыдно, что я так скоро могу представить другую женщину взамен недавно погибшей Авроры. Но внутри ничего не бунтовало против этих эфемерных, неожиданных грёз. Возможно, нимфа очень походила бы на ту девушку, которую я видел в зазеркалье…

И весь день был как в тумане. К пеклу прибавились духота и влажность, которые свинцовым грузом ложились на веки. В больнице я приободрился из-за царившей там прохлады – кондиционеры работали вовсю. После всех этих облезлых трущоб мне было приятно находиться в таком облагороженном месте. Я знал, что больше не приду сюда никогда (если только пациентом, но это маловероятно), поэтому решил побыть здесь подольше. К тому же, у меня теперь было свободное время. Оно появилось вместе с неопределённостью – что дальше делать и кем дальше быть. Работа моя аннулирована. Личная жизнь – тоже.

Я ходил по пустынным коридором и рассуждал над тем, что мне осталось. Пока есть деньги – залягу на дно. Забаррикадируюсь в своём хранилище и буду изучать то, что еще не изучено. Когда последние деньги уйдут на счета, еду и краску для волос, то найду какую-нибудь работу, чтоб она основательно выматывала, и у меня не оставалось энергии, чтоб даже и думать о побеге или ополчении – о любых вещах, которые (якобы) могут что-то исправить. Жить тихо, не обращать на себя чужого внимания, поскольку нельзя ставить под угрозу свой тайник. Потом нужно будет найти приемника, которому я смогу передать эту тайну… Вот всё вполне рационально, взвешенно и разумно. Я спокоен за дальнейшую жизнь.

Из палат долетали фразы… «Вот ещё немного побуду в этой дыре и скорее возвращаться домой! Он целый этаж занимает, просторно, а здесь ужасно…» «Это, конечно, я Вам по секрету… От всех препаратов, от всех новинок у меня прибавляются проблемы. Побочные действия, понимаете?» «И что? Мой отец в сто тридцать не выглядел идеально, но из-за искусственных органов он не болел!» «Они бьются над диагнозом, не могут выявить… Но Регуле же нет ничего невозможного!»

Пусть говорят о своих скоротечных проблемах. У меня появилась впервые такая безмятежность, которая называется уверенностью в завтрашнем дне. И мне больше ничего не надо.

Я проходил мимо двух беседующих врачей и невольно различил шёпот:

- Я знал, что есть такой способ создания человека, но не думал, что они уже применяют его. Ведь это просто…сказка, фантастика!
- Я Вам намекала, что следует эту новость ожидать. Мы же поставляли им для исследований около пятидесяти лет человеческие эмбрионы, а это дало свой…плод!

Они засмеялись.

И мне захотелось скорее уйти к себе из этого места, которое является частью единого конвейера смерти. В просвещённом обществе это называется научным прогрессом…

Я повернул назад в сторону выхода. Издали заметил в пустом коридоре человека в инвалидном кресле, за которым бежала санитарка:
- Нет! Вам нельзя так быстро передвигаться!..
- Отвали, пока не выкупил эту грёбанную лечебницу!.. – прозвучал резко его голос, достаточно молодой и свежий.

Она непрекословно послушалась его и испарилась. Незнакомец бесшумно и довольно-таки стремительно катился мне навстречу. Я ни разу не видел человека в инвалидном кресле, поэтому смутился и преднамеренно отвёл глаза. Так и разминулись. Я почти дошёл до конца коридора, как услышал, что он меня звонко окликнул:

- Эй!.. Повремени!

Я обернулся растерянно, а он в это время целеустремлённо подъезжал ко мне. Я его рассмотрел: юный и тонкий на лицо, белокурый; из конечностей имелась только правая рука, которой он регулировал быстроту своего передвижения, нажимая на кнопки, а всё остальное тело было туго утянуто в чёрное. Мне было больно смотреть на него, хотя, ручаюсь, его личное кресло стоило и выглядело премного лучше, чем последние автомобили и даже капсулы. Наши глаза встретились. Я никогда не наблюдал подобного взгляда. Пронзительный, он словно знал всё. Там горела немая тайна, и она же его обжигала. Он объехал меня кругом, осматривая, и уже неспешно остановился на том же месте. Его узкие губы разомкнулись, и он тихо сказал:

- Как всё неслучайно. Как всё переплетено!..
- Весьма, - кивнул головой я и сглотнул. Сейчас мне показалось, что он хочет улыбнуться, но у него не получилось и вряд ли когда-то получится. Он произнёс, небрежно танцуя нервными худыми пальцами на подлокотнике:

- Ты меня извини.
- А что такое? – жаждал я уточнений.
Он напряжённо вздохнул, но нашёл в себе силы, чтоб быть степенным и спокойным и промолвил:
- Тебя из-за меня уволили. Ведь это была твоя смена в тот день?
- Я не понимаю. Я сам вчера уволился. Сам пришёл и обнулился. Причём тут ты? – я откровенно недоумевал. Он не торопился с ответом. Он только снова окинул меня медленным взглядом, чтоб после паузы спокойно произнести:

- Ты красив. Волосы стрижёшь и красишь сам? Как тебя не упекли в тюрьму за такое? Да… То, что надо. Там такие и нужны…
- Ты кто такой вообще?! – повысил я голос. И от того, как я рявкнул, врачи в другом конце коридора настороженно повернулись в нашу сторону. Но незнакомец оставался непоколебимым, как будто он был выше всей этой мелочной суеты. Неизменным ровным тоном он спросил:
- Пятнадцатое июля этого года говорит о чём-то?

Пятнадцатое июля… Откуда я знаю!!! Чёрт! Чёрт! Чёрт! Не помню, не хочу помнить. Он безумный, несчастный человек. Надо извиниться и уходить. Уйду, а дальше – как и планировал. Да!
…Но у него такой пристальный взгляд, что я, думается, не посмею увильнуть. Тогда надо думать… Середина лета – это… это примерно четыре месяца назад. Аврора убила ребёнка, когда ему тоже было примерно четыре месяца. Значит, тогда произошло два события… Возможно, в один день… Пятнадцатое. Увольнение. Начало её беременности. Да!.. Пятнадцатого меня уволили, но как тут фигурирует этот искалеченный?.. Неужели он тот, который…
- Что?! – снова воскликнул я и снова приковал внимание местного персонала.
Тот человек одобрительно покачал головой, подтверждая мои догадки:
- Видишь врага в лицо. Можешь набить мне его за то, что подпортил жизнь. Я тот самый, который прыгнул под поезд. Тебя выбросили на улицу из-за того, что не усмотрел за таким психом как я. Поэтому и прошу прощения.
- Как ты выжил? – спросил я обмякшим слабым голосом. 
- А кто тебе сказал, что я выжил? Кто тебе сказал, что люди, у которых есть большие деньги не могут достать всё, что им необходимо? Пусть даже это жизнь нерадивого сына, который решил со всем распрощаться. Они даже влезли в долги, но меня достали. С того света, если так угодно.
- А как там? – продолжал я тупо допрашивать с круглыми глазами.
Он стиснул зубы и с силой сжал подлокотник, так что кожа обивки заскрипела. Последнее, что он хотел бы озвучить – это ответ на мой вопрос. Но взгляд его кричал каким-то даже нечеловеческим воплем боли. Но скоро он продолжил говорить, но более прохладно, спешно, как будто бы желая поскорее разделаться с таким любопытным как я:
- Буду краток. Чувствую за собой вину, поэтому должен теперь помочь. Умеешь хоть немного двигаться?..
- Х…ходить могу, - неловко и глупо отшутился я.
- Недурно. У тебя есть возможность сорвать большие деньги. Я могу догадываться, что твоя, так сказать, социальная группа в них чрезвычайно нуждается. И извини меня, если предложение тебя унижает. Ты Дит, да?
- Да.
- Запомнил по фамилии, которую давно знал… Так вот, Дит. Мой личный курьер доставит тебе всё самое необходимое, и ты узнаешь главную суть моего предложения. Сейчас я не буду это озвучивать, это долго и небезопасно. Но! Я даю девяноста девять процентов из ста, что инициативу ты подхватишь, а сама работа, если её можно так назвать, тебе понравится. Но не увлекайся сильно, дружок. Чревато… Как ознакомишься с информацией, то и решишь, надо ли оно тебе. Ну-ну-ну! Не смотри на меня так удивлённо, мне уже неловко! Я не монстр Франкенштейна и не библейский Лазарь!..

Откуда ты знаешь эти имена? Неужели ты тоже знаком с тем старым миром? Неужели ты решил прекратить всё, из-за тоски по нему, из-за одиночества?.. Вопросы я не озвучил, а лишь покраснел от того, как сам на него пялился, даже не прикрывая любопытство. Он продолжал, но уже с некой издёвкой, с обтекаемой иронией:

- Я лишь апогей, высшее проявление чистого чуда, которое сотворил Регул. Я – та вершина, которую завоевала наука и поставила там свой флаг. На всю вселенную и над нашей землей развевается знамя, на котором – череп и кости павшего Адама. Человеческое знание может всё. Вот взгляни на меня, дружок: некогда бездыханная плоть, воскрешённая мощью разума. Они это сделали! Разве я не прекрасен?! Разве это тело, этот обрубок плоти не вызывает благоговения? Из-за поезда я лишился трёх своих конечностей. До этого я лишился всякой надежды и стал завидовать мёртвым. Я ничтожен. А они сделали из меня драгоценный экспонат. Дружок, запомни, есть разум, наука и её безграничные возможности и – всё! Дальше нет ничего и никого. Думай так, и жить станет очень просто. Думай так, и ты будешь спокойно существовать, как они все.

Я взял его крепко за руку. Это было жест поддержки, понимания, сочувствия, благодарности, любви, тайной общности – да чего угодно. Но мы были с этим человеком вместе от начала и сейчас мы стоим по одну сторону баррикад. Тебя мне не хватало всегда. Он выскользнул резким жестом, попрощался со мной пристальным и непродолжительным взглядом и быстро уехал дальше по коридору.

И я пошёл в противоположную сторону. Тот человек кричал: «Я лучше ваших Лазарей! Я лучше всех и всего! Уверуйте в меня, поклоняйтесь мне, кто ещё не поклонился! Поклоняйтесь!..»

Мне казалось, что он смеялся: так сдавливало его горло. Но нет. Чутьё подсказало мне, что это горчайший плач искажал голос, не радость.


СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА: http://www.proza.ru/2016/08/09/1196