Глава 1. В семье не без урода

Для того чтобы получить представление о Стране Вечной Осени, можно пролистать Большую Королевскую Энциклопедию, но для того, чтобы узнать ее по-настоящему, не хватит и жизни, прожитой под неярким осенним солнцем.
Примерно шестьсот лет назад враждующие удельные княжества Арпентер, Ферсанг, Энкрет и Плериэль были объединены железной рукой князя Сигизмунда в единое государство. Он и стал первым королем, избрав своей столицей молодую в то время Амаранту. Начинание Сигизмунда оказалось удачным, ибо самой природой было велено этим землям быть вместе. Все, начиная от климатических особенностей и заканчивая рельефом местности, надежно защищало страну от вторжений извне.
Страна Вечной Осени находится в горном кольце Таг-Тимир, которое на севере получило имя Драгуната – Драконовый хребет. По другую сторону хребта располагается Тридесятое царство, жители которого дали горному массиву это звучное имя. Они всегда были добрыми соседями: много веков торговые грузы, доставляемые с востока и юга, проходили транзитом через Драгунату в их маленькую страну. А оттуда, из гаваней Славича, расходились по Полуденному морю на весь мир. Правда злые языки говорили, что была им в том немалая выгода.
Но Драконовый хребет - это не только грузовой перевал, но и надежный форпост, принудительно хранящий дружбу двух народов. Одолеть его силой оружия было бы чрезвычайно трудно как с одной, так и с другой стороны: острые скалы, крутые заснеженные перевалы и пропасти, не имеющие дна, тянутся на протяжении многих миль. И лишь на востоке горы расступаются, чтобы дать дорогу величественному полноводному Серану, несущему свои воды в Ландрию.
Серан берет начало на западных склонах Таг-Тимира, пересекает всю страну и, сделав большую петлю по Ландрии, впадает в Полуденное море. Жители провинции Энкрет, на которую приходится судоходная часть Серана, по большей части связаны с рекой – они либо речники, либо корабелы, либо торговцы. Огромный порт в городе Энкрете выстроен их руками, и настолько поражает воображение, что его называют одним из чудес своего времени.
Серан делит Страну Вечной Осени на две большие части – Северную и Южную, но главная артерия страны все же сухопутная. От Драгунаты до южных склонов Таг-Тимира тянется Великий тракт, по которому денно и нощно идет нескончаемое движение – путники, кто налегке, а кто с грузом, пересекают страну в обоих направлениях. Именно благодаря Великому тракту Амаранта стала столицей и настолько расцвела, что каждый путешественник, попадая в Страну Вечной Осени, непременно стремится увидеть ее красоту. Бурная жизнь кипит вокруг столицы, а также в юго-восточной части Плериэля, в то время как северо-запад пустует, занятый болотами и лесами. Никто не берется осваивать эти территории, и есть на то своя причина.
На северо-востоке Плериэля лежит Дремучий лес. Расположенный в самом сердце страны, он мог бы считаться частью каждой провинции – хоть Арпентера, хоть Ферсанга, хоть Плериэля. Один лишь Энкрет не имел с ним границы. Однако ни одному, даже совершенно сумасшедшему губернатору не пришла бы в голову мысль взять его под свою юрисдикцию. Сколько бы ни было в нем гектаров земли или кубометров древесины, никто не хотел жить с ним рядом. Да что там жить, даже подходить к нему никто не хотел – и небольшой участок Великого тракта, который приближался к лесу, путники никогда не отваживались преодолевать в одиночку.
Арпентер отгородился от леса при помощи реки, и не было в мире надежней защиты. Но даже Серан, бурный и своевольный в предгорьях Таг-Тимира, в этих местах становится медлительным и сонным, - говорили, что Дремучий лес мечтает задушить реку, раздробить ее на тысячи ручьев, выпить их ненасытными корнями и шагнуть в Арпентер.
Омывая мрачные, неприступные чащи, Серан мелеет и замедляет свое течение. Глядя на его неуверенный бег, на пустынную, заболоченную местность, поросшую хилыми деревцами, трудно представить, что это все та же могучая река, несущая на своих волнах гордые корабли Энкрета.
Арпентерский берег низкий, земля там влажная, хлюпает под ногами, и все больше зарастает ржавой болотной травой. Если и выживает в такой почве деревце, то вырастает оно чахленьким и кривеньким, с ломкими веточками. А то и умирает, не войдя в рост, и стоит маленьким печальным скелетиком, смотрит со страхом на другой берег. А там утесы, крутые и мрачные, там обрывы, обнажающие белые кости корней. Иногда случается, что подмывает землю, и падают вековые деревья прямо в реку. Лежат там и гниют, образуя мелкие запруды, вода застаивается, становится плохой, черной. Тяжкий смрад идет от нее на много миль. Люди этих мест всегда избегали, видно тоску и непокой наводили они на случайных путников.
Разное рассказывали о границе Дремучего леса, много было интересных и страшных историй, это ведь дело такое – чем страшнее, тем интереснее. В сумерки, дескать, над Черной водой поднимается туман, жиденький, голубоватый, как снятое молоко, вроде и видно сквозь него далеко, а посмотреть толком  - и собственных пальцев не увидишь. И нет ни души – ни зверя, ни птицы залетной не слыхать, даже веточка под ногой не хрустнет, лишь бледненький месяц на небе качается. И все молча.
От воды по ногам холод, но чем дальше уходишь, тем быстрее следы затягивает влагой, шаг – и вот уже лужица на месте следа, другой – и ты по колено в воде. Вроде идешь вверх, а заносит все ниже, к самой реке, и ведь не выберешься до рассвета, пока туман не рассеется. Но это еще не беда, ночь в болоте просидеть с комарами да лягушками, утро настанет – домой пойдешь. А вот если у Черной воды встретишь девочку в сумеречное время, или детский плач услышишь – тогда беда. Бродит там пропащая душа, ищет чего-то, а что потеряла и сама не ведает. Нет от нее спасения, хоть беги, хоть прячься, чувствует она живое сердце, водит кругами – ближе да ближе. И все спиной стоит, а как подберется вплотную, то поднимет голову – и нет тебя на этом свете, только птицы закричат от страха. Правда это или нет, но бывало в Семелле такое, что вдруг посреди ночи доносился с реки отчаянный птичий крик…
Рассказывали и другие истории, да и как не рассказывать, когда Дремучий лес совсем рядом. Огромный, черный, зловещий - стоит он неприступной крепостью, и никто не решается тревожить его покой. Опять же, по слухам, но были в лесу тайные тропки, по которым можно попасть из Арпентера в Амаранту гораздо быстрее, чем по Великому тракту, хотя редкий смельчак пожалел бы времени, глядя в глаза вековой чаще.
 Хвойные деревья, как известно, вечнозеленые, поэтому на фоне золотисто-багряных рощ Арпентера Дремучий лес действительно выглядел черным. Основу его составлял густой ельник, такой старый и плотный, что ни один луч света не мог пробиться сквозь сомкнутые ряды, и внизу царила тьма. Сгнившие стволы деревьев, мертвый подлесок, старая трава и паутина надежно хранили сердце леса от непрошеных гостей, а дикие звери бродили свободно, не отличая дня от ночи, не было никого, кто бы помешал им охотиться в свое удовольствие.
И все же Дремучий лес не был необитаем.
С незапамятных времен стояла в лесу башня – кто и когда ее выстроил, история умалчивает. Время стерло следы ее создателей, но сама башня стояла крепко: круглая, кряжистая, сложенная из больших камней, поросших мхом от сырости. Строили ее, похоже, в оборонительных целях – толстые стены, маленькие окна-бойницы, да узкая дверь, обитая железом, словно созданы были для длительной осады. Хотя, по здравому разумению: ну кто мог напасть на башню в самом сердце Дремучего леса?
Кстати говоря, лес в этих местах расходился, редел и выглядел гораздо приветливее – много было лиственных деревьев, смотревшихся в небольшое озерко, часто встречались тропинки и опушки, суетливые птицы носились с ветки на ветку, то ли здороваясь, то ли ругаясь друг с другом. Солнце пронизывало ветви деревьев, и падали лучи-стрелы на прелую листву, золотившуюся под их остриями.
Лесная прогалина, на которой стояла башня, днем хорошо прогревалась под солнцем – даже если случался дождь, то земля быстро впитывала влагу, и лужи высыхали на глазах. Это качество особенно ценила Василиса, разбившая небольшой огородик в своих владениях.
Почти вся территория вокруг башни была обнесена забором, но это был не привычный глазу деревенский глухой частокол, а так, одно название – несколько длинных жердей, привязанных к почерневшим от времени столбикам, накрепко вбитым в землю.  Тем не менее, забор обозначал принадлежность этого места, а заодно служил барьером для глупой пятнистой козы, любившей обгладывать кору с окрестных деревьев. Неширокая мощеная дорожка вела от калитки к самой двери, по бокам ее росли неприхотливые здешние цветы, которые в народе называли «ноготками» - их оранжевые головки прекрасно гармонировали с осенним убранством леса и придавали башне уютный, обжитой вид.
Хозяйственные постройки – сарай, дровенник и стайка скромно прятались в глубине двора, а чуть поодаль, в строгом геометрическом порядке, располагались грядки. Тропинки между ними были хорошо утоптаны и посыпаны опилками – заботливая хозяйская рука чувствовалась во всем. Василиса не жалела ни времени, ни сил на уход за своими посевами, и, надо заметить, добилась в этом деле отличных результатов. Картошка, морковка, лук, баклажаны – да у нее даже помидоры росли и прекрасно вызревали, не всякая арпентерская хозяйка могла похвастаться такими помидорами.
Благодаря солнечному свету неплохо росли и абрикосовые деревья, правда, довольно старые. Плоды на них были мелкие и кислые, но Василиса приноровилась делать варенье, которое называла «Королевским» за его изумительный вкус. Три-четыре раза в год она даже нагружала им повозку и везла в Амаранту, где у нее были знакомства среди бакалейщиков. Даже большие господа любили Василисино варенье.
А Василиса любила свою башню, свой лес, свои грядки и кастрюли. Когда-то она пробовала называть себя Премудрой, но с чтением у нее не заладилось, премудрость в голове не держалась. Раз так, решила она, значит, буду Прекрасной – но с красотой дела обстояли еще хуже, и прозвище не прижилось. Так и жила она в лесу, не Премудрая, не Прекрасная, а просто Василиса.
Книжки пылились в сундуках, зеркало засиживали мухи, солнце вставало и садилось над Дремучим лесом, но о ходе времени помнили только часы в гостиной. Василиса заботливо чистила их и смазывала, ворчала на их по-деревенски громкое тиканье, однако ей никогда не приходило в голову сверять по ним время. Ее день начинался вместе с солнцем, с ним же и заканчивался, редко когда она засиживалась до ночи. Все хозяйственные заботы и хлопоты отлично умещались в световой день. А ночью, когда деревья в лесу таинственно шумели и перешептывались, вспыхивали во мраке глаза хищников, и от воды поднимался холодный туман, она уже крепко спала в своей постели, надежно защищенная толстыми каменными стенами.
Василисе был по душе здешний уклад, одно только печалило и разъедало душу: она была одинока. Много лет прождав принца на белом коне, она потихоньку разуверилась в людях, поэтому характер имела резкий и склочный. А с таким характером, в сорок два года, да при не самой привлекательной внешности, шансов выйти замуж – кот наплакал.
Василиса, в общем-то, все прекрасно понимала, но не становилась от этого счастливее, скорее наоборот – осознание реальности наполняло ее душу горечью, которая откладывалась морщинками на лице и пригибала к земле ее плечи. Часто ей приходилось плакать по ночам в подушку, мучаясь от нестерпимой боли, накатывавшей на нее временами. В такие моменты ей казалось, что жить дальше незачем, но приходило утро, она вытирала слезы и с надеждой говорила себе, что сегодня он непременно придет. Непременно.
Вот и вчера она напекла пирогов – словно ждала кого-то. Постелила свежую скатерть, полы вымыла в горнице до блеска, и вообще весь день наводила в башне марафет. Вечером, невзирая на ломоту в пояснице, тщательно вымела мощеную дорожку, и, как могла, поправила покосившийся забор. Если бы кто-нибудь ее спросил, зачем она все это делает, она не нашлась бы, что ответить.
А закат выдался красивый, малиновый, как ее лучшее платье, которое она уже черт знает сколько лет не надевала. Солнце садилось долго, уже ночь наступила, но краешек неба все еще горел пурпуром. Василиса постояла немного, полюбовалась, потом загнала козу в стайку и потушила фонарь:
- Душа болит, как зубы. Все ноет и ноет, уже сил нет. Выдрала бы эту болячку, да не знаю, как…

Утро выдалось ясное. Неподвижные листья деревьев, и высокое небо без единого облачка обещали жаркий день. Если смотреть с вершины башни, то Дремучий лес еще тонул в утреннем мареве, но внизу, у подножия, воздух был прозрачным и звонким. Казалось, что каждый падающий листок ударяет по нему как серебряная ложечка по хрусталю. Дышалось легко, хотелось раскинуть руки и полететь над утренним миром навстречу солнцу. Василиса улыбалась себе под нос и напевала что-то радостное, спускаясь с башни:
- …слева – река, справа – река, а между ними нет ни фига… ля-ля-ля-бумм-бумм…
Настроение было на удивление хорошим. Полив по холодку свои грядки, Василиса ковырялась в огороде, как вдруг услышала мужской голос. Сердце екнуло. Наскоро вытирая руки передником, она побежала встретить гостя – не часто забредали сюда люди, ой, как не часто.
- Есть тут кто живой? – кричавший был высокого роста, по виду военный из Амаранты. Амуниция у него была потрепанная, а за спиной болтался большой мешок подозрительного вида. Василиса осторожно приблизилась и остановилась на безопасном расстоянии, кто их знает, этих военных, вдруг баловать начнет. Не успела она подумать про то, что надо бы приветить гостя, как в голове всплыло: «Пироги!». И ведь правда, для кого она вчера так старалась, будто на смотрины? Не иначе сердце подсказало, и этот мужчина - ее суженый. В голову ударило, щеки запылали, ноги налились свинцом. Она захотела поздороваться, но из горла вырвалось какое-то сипение, и лишь только со второй попытки ей удалось заговорить по-человечески:
- Здравствуй, добрый человек. Проходи, гостем будешь.
Василиса тщилась рассмотреть его лицо под козырьком шлема, но виден был только квадратный подбородок, да заросший волосом острый кадык. Ну как тут поймешь, суженый или нет?
- Гостем это хорошо. А пошамать чего не найдется? – мужчина поставил мешок на землю и снял шлем. Острые серые глазки его быстро обежали Василисино хозяйство и остановились на башне. – Это ты тут живешь?
Василиса молча кивнула. Суженый произвел на нее странное впечатление: несомненно судьба послала этого человека к ней именно сегодня, но от счастья она почему-то не умерла, и биения любви в груди своей никак не ощущала. Да и выглядеть любимый и единственный мог бы получше, двухнедельная немытость его совсем не украшала. Брови ее начали сходиться у переносицы, и руки уперлись в бока, но, заметив это, она приказала себе успокоиться: «Принц на белом коне в природе не существует, это зверь мифический, вроде Лох-Несского чудовища» Усилием воли она опустила руки, расправила складки на лбу и даже попыталась улыбнуться, приглашая гостя в дом. 
- Чем богата, тем и рада, угощайся.
Ловкие Василисины руки порхали над столом, заставляя его всяческой снедью. Пироги с капустой, пироги с картошкой, с луком и ливером, жирная холодная сметана, все свежее и вкусное, да на белой чистой скатерти! Пусть видит залетный, какая она хозяйка…
- А кем ты будешь, добрый человек?
Василису смущало, что гость все время вертит головой по сторонам, словно высматривает что-то. Уж не ворюга ли какой…
- Я? Хе, я славный воин короля Ибрагима. – И он навалился на пироги, небритые желваки сновали туда-сюда быстрее челнока в швейной машинке. Чашка быстро опустела. – Сыпь еще, не жалей. Чтобы хорошо защищать родину, солдат должен быть сытым.
Василиса нехотя подсыпала, не самой щедрой рукой. Пирогов было не жалко, но ей не нравилось как солдат ест, неряшливо роняя крошки на стол, не нравилось как шевелятся его уши, как быстро бегают глаза по горнице. Если она что и чувствовала к суженому, то только брезгливость, но мужчина этого не замечал, занятый поглощением пищи.
- Скажи мне, славный воин, что в мире нового? – Василиса не представляла, о чем с ним можно разговаривать, но сидеть молча тоже было неловко. – Как поживает добрый король Ибрагим?
- А что ему сделается? Хорошо поживает… А что это у тебя там – сундук?
- Сундук. А королева Зоя как?
- Еще лучше. А в сундуке что, денежки поди? – солдат улыбнулся с набитым ртом, но глаза были колючие, холодные. Василиса выдержала его взгляд, и, тяжело облокотившись на стол, спросила со значением:
- А тебе-то что до моих сундуков? За своими следи. И какая же нелегкая занесла такого славного рыцаря в Дремучий лес?
Повисла пауза. Потом воин неестественно хохотнул и отвел глаза. Он уже насытился и теперь удовлетворенно покачивался на стуле взад-вперед, расстегнув на камзоле пару уцелевших пуговиц.
- А правду говорят, что здесь в лесу королевна прекрасная в башне живет, а свирепое чудище ее караулит? Я эти байки с детства слышал, думал, врут. Да тут… дела у меня не заладились, вот и решил проверить. Интерес. Так-то меня сюда и калачом не заманишь, а тут, понимаешь, интерес… Только я смотрю, что башня стоит, а кроме тебя никого нет.
- А кому тут быть, коли я и есть та королевна, Василиса Прекрасная меня зовут. Это я так… не одета для приема.
У солдата отвисла челюсть. А Василиса усмехнулась про себя с горечью: ну впечатление-то я на мужчину произвела, невооруженным глазом видно. Как бы не подавился, сердешный.
- Чего уставился? От красоты моей неземной обалдел? Так смотри, я за погляд денег не беру.
Она стала собирать со стола. И пусть это было невежливо, но ей хотелось, чтобы гость ушел как можно скорее, а он все таращился, не забыв, однако, прихватить последний пирог из миски.
- Ну ты пошутила, мамаша! Василиса Прекрасная! Ты в зеркало последний раз давно смотрелась?  - воин откусил от пирога и сделал могучий глоток, так, что даже слезы на глазах выступили – Может, лет двадцать назад тебя еще можно было выдать за красавицу, если близко не показывать, то сейчас извини… А пироги у тебя мировые – жаль, что рожей не вышла, а то б я на тебе женился.
Василиса молча поставила горшок со сметаной обратно на полку, вытерла руки и повернулась к нему. Лицо ее было бледно, губы сжаты – признак нехороший.
- А впрочем… Можно и жениться… Это твоя башня? Деньги у тебя есть? – критически окинув взглядом Василису, солдат что-то прикинул в уме. – Если у тебя пара таких вот сундуков с деньгами наберется, я, пожалуй, пожертвую своей свободой.
Тут бы ему замолчать и убраться потихоньку, глядишь, ничего бы и не случилось. Да только знал бы, где упадешь – подстелил бы соломки, разомлевшего солдата потянуло на откровенность:
- Бабы нынче норовистые пошли, воображают о себе много. Вот ты рожу кривишь, а ведь видно, что к тебе мужик и на версту не подходил. И не подойдет – кому нужна перезрелая тыква. А ты-то, небось, думаешь, приедет принц, и тебя за душу распрекрасную полюбит? С твоим лицом и в твоем возрасте? Держи карман шире. Я человек честный, говорю все как есть:  на тебе жениться можно только за очень большие деньги, да и то ненадолго. Так что, если хочешь сходить замуж, готовь денежки.
 Пока суженый произносил этот монолог, Василиса молча двигалась к нему, рывками, словно с усилием переставляя ноги. Глаза ее налились кровью, губы беззвучно дергались. Другой бы отошел подале, но ему было интересно, что же сделает эта тетка. А тетка протянула руку и одним махом выдернула из-под него стул, который и обрушила на дурную голову со всей злости. Стул был хороший, дубовый, да и рука не подкачала – аж пол затрясся в башне.
- Сдурела???!!!! – второй удар раскроил бы ему череп, но Василиса от злости неважно прицелилась, и это спасло жизнь славному воину короля Ибрагима.
- Вон… Отсюда…Чучело… Чтоб… Я …Тебя… Больше… Не… Видела…
Бывают ситуации, когда даже героическое сопротивление бесполезно. Славный воин спасался бегством, и не помышляя о том, чтобы противостоять разъяренной женщине. Он выскочил наружу, подхватил свой мешок и припустил к лесу. Эх, добежать бы до кустов, там она нипочем не догонит!
- Еще мои пироги жрал, скотина! Убью!!!!
Ухват, пущенный мастерской рукой, больно стукнул между лопатками, солдат потерял равновесие и растянулся на земле, выпустив поклажу. Упал он плашмя, дыхание перехватило, в глазах потемнело, ладони с коленками рассадил до мяса – хоть плачь. И встать сил нет, и земля дрожит. Василиса уже близко. Собрав последние силы, бедолага поднял голову и обомлел: из вожделенных кустов на него смотрела чудовищная морда гигантского ящера.
- Ам! – сказал Змей.

Глядя на улепетывающего воина, Змей подавил усмешку и лишний раз подумал, что люди измельчали. На его памяти только со Святогором пришлось повозиться, а все остальные даже не стоили упоминания, тем более такие вот джентльмены удачи, которые изредка забредали к Василисе.
День начинался неплохо – небо было чистым, что предвещало солнечную погоду, а в солнечную погоду Змей любил лежать на завалинке возле своей берлоги. Но еще больше он любил лежать во дворе Василисиной башни, особенно когда был повод позубоскалить. А глядя на потную, растрепанную и красную от злости Василису, он понял, что повод есть.
- За что ты его так? – вертикальные зрачки Змея сужались и расширялись, пряча насмешку в глубине желтых глаз. – Вроде хороший парень… Бегает смешно.
Он выполз из кустов и обнюхал оставленный солдатом мешок. Изумрудно-зеленая чешуя его засверкала на солнце как драгоценная кольчуга. Защищенный ею от любого оружия, Змей был непобедим, ведь один удар его хвоста мог стоить жизни паре быков, а острые когти пронзали человека насквозь. И только молочно-желтое брюхо было его слабым местом, впрочем, как у всех ящеров. Но Змей был достаточно уверен в себе, чтобы не носить никаких защитных приспособлений.
- О, да тут и приданое. Судя по запаху – пара кальсон, потыренных в ближайшей деревне. Василиса, ты проморгала шикарного мужчину. В отличие от последнего претендента, он был при штанах и даже сменные имел. На случай встречи со мной, я полагаю.
Голос у Змея низкий, вкрадчивый, звучит бархатно, и лишь немногие знают, как он умеет рычать, когда рассердится. От его рыка храбрые седели, а слабонервные сразу помирали, и только Василиса морщилась – баловство одно. Вот и сейчас она сморщилась, резко обозначив складки у губ:
- Тебя только не хватало для полного счастья. Ну что ж, порадуйся: я мужчинку пирогами накормила, а он сказал, что на мне жениться можно только за большие деньги.
Подбородок ее задрожал. Отвернувшись, она быстро ушла в башню, хлопнув дверью. Потеха закончилась, не успев начаться.
Змей нахмурился. В голосе Василисы ему послышались слезы, а такого он совсем  не ожидал: за двадцать с лишним лет их знакомства он никогда не видел ее плачущей, даже не подозревал, что она может плакать. Вроде пустяк, но разыгравшаяся комедия сразу стала несмешной, и острить почему-то расхотелось. 
- Да жениться вообще стоит только за очень большие деньги. Он почти и не соврал.
 
Какое-то время Змей в нерешительности бродил по василисиному двору, не зная, чем заняться. Неприятный осадок остался у него от этой сцены, и он хмурился, пока снова не натолкнулся взглядом на злополучный мешок. В нем и крылся корень зла, вернее в его обладателе! Желтые глаза Змея вспыхнули нехорошим огнем, он втянул ноздрями запах, исходящий от тряпок, и скрылся в лесу.
Когда Змей не хотел, чтобы его видели, его было трудно заметить, особенно в густом ельнике. Хозяин и господин этих мест, сейчас он несся по следу солдата со скоростью, поразительной для его габаритов. Безошибочное чутье указывало ему путь сквозь заросли, не прошло и десяти минут, как он настиг беглеца.
Змей был зол на него, и зол сильно – обида, нанесенная Василисе, отозвалась и в его душе. Кроме того, Змей патологически не любил воров и проходимцев. Но, несмотря на это, убивать солдата он не собирался, он решил погонять его по лесу в свое удовольствие, компенсировать себе испорченное утро.
Однако  перепуганный насмерть человек не кинулся наутек – то ли силы кончились, то ли страх. Он достал кривую шпажонку и приготовился защищаться: жалкий, взмокший, с ободранными коленками и всколоченными волосами. Змей глазам своим не поверил и не успел толком затормозить, когда это чучело кинулось на него с криком:
- Умри, страшилище!
Сложно сказать, на какой результат рассчитывал солдат, бросаясь на Змея со шпагой. Но на то, что произошло дальше, не рассчитывал и сам Змей. Он с разбегу налетел на человека, еле успев дернуть головой в сторону, чтобы не наткнуться глазом на шпагу. Пасть его неудачно щелкнула, и верхняя половина воина лихо проскочила по пищеводу прямо в желудок. А нижняя сделала еще два шага прямо на глазах онемевшего ящера, и рухнула навзничь.
- Ой, как некрасиво получилось…
Сконфуженный Змей отполз в сторону и воровато оглянулся. Действительно, наполовину откусанное туловище в луже крови пейзаж не украшало. Ящер подумал немного и стал рыть яму, в которой и спрятал следы своего преступления. Старательно закопав останки злосчастного солдата, Змей притоптал землю и накидал сверху листьев, чтобы разрытая земля не бросалась в глаза.
Василисе он решил ничего не говорить.

По дороге домой его не покидало чувство нелепости и ненужности произошедшего: какого черта этот недоумок кинулся на него со своей зубочисткой? Какого черта он вообще приперся? Вся страна знает, что в лесу живет Змей, и ходить туда не надо! Нет, все равно лезут, как будто здесь медом намазано!
Расстроенный Змей несколько преувеличивал – люди в Дремучий лес заходили редко. Василисина красота, конечно, обросла легендами, но свирепость Змея обросла ими ничуть не меньше. В Плериэле матери детей пугали россказнями о чудовище, стерегущем в лесу башню с пленной королевной, хотя Змей ее совершенно не стерег. Он вообще не имел к ней никакого отношения.
Еще в ранней юности Василиса сама явилась в лес, заняла башню и решила, что будет здесь жить. Увидев Змея, она даже обрадовалась, ибо наличие чудовища прекрасно подходило к придуманному ею образу. Змей ее тогда не съел только из вежливости, однако потом привык и даже стал получать удовольствие от словесных перебранок. Острая на язык Василиса была достойным противником, так что лежа солнечным деньком на завалинке и наблюдая, как она развешивает белье или доит козу, Змею приходилось придумывать реплики позабористее.
- А это развивает ум и воображение… - Змей остановился на секунду, произнес эту фразу в пространство и двинул дальше. Что делать, если ты живешь один в лесу, то поневоле начинаешь разговаривать сам с собой, и ничего постыдного в этом нет.
- Нет, ничего постыдного нет. Ни-че-го. Я все-таки Змей, мне по должности положено… - к изумлению Змея, его мысли снова вернулись к убитому солдату. Душевная тошнота его никак не отпускала, даже неспешная двадцатиминутная прогулка по лесу не помогла исправить ситуацию. Его мутило, и яркий солнечный день был не в радость.
- Да что же это такое… - берлога была уже совсем рядом, но Змей вдруг совершенно выбился из сил, сел на землю и вытер со лба липкий пот. Дышать было трудно, в горле стоял комок, ватные лапы не слушались своего хозяина. Его зверски тошнило, и эта тошнота была совсем не душевного свойства. Немного посидев, Змей сделал над собой усилие и поднялся на ноги. Впереди маячили ворота его берлоги, и нужно было во что бы то ни стало до них добраться. Что будет потом, он не думал, он поставил себе цель и двигался к ней нетвердой походкой.
Ворота были темные, почерневшие от дождей и времени, украшенные прихотливой резьбой на тему чудовищных зверств Змеевых предков. Что и говорить, резчик был талантлив, правда имени его история не сохранила, а сам Змей сумел узнать только то, что мастер был плох на голову, страдал кошмарами, а поэтому был благополучно съеден Змеевой бабушкой по окончании работ. Тем не менее, ворота получились замечательные – сверху украшенные змеиными головами, подкованные лучшим железом, они одним своим видом должны были внушать ужас всему живому. И с этой своей функцией они прекрасно справлялись, особенно учитывая то, что Змей украсил забор черепами и еще кое-где по периметру расставил на шестах скелеты.
Но сейчас ему было некогда любоваться воротами, под влиянием нового ощущения в брюхе, он спешно открыл запор трясущимися лапами, и кинулся к отхожей яме. Минут пятнадцать он отсутствовал, а потом выполз – бледный, обессиленный, и потащился закрывать ворота. Но успел дойти только до середины двора…
Через час ворота так и оставались открытыми, а бедный Змей уже не знал, чем к горшку поворачиваться – передом или задом. И ему не становилось легче.
- Зачем было жрать его? Вот зачем? – задавал он себе вопрос в промежутках между желудочными спазмами. Действительно, Змей уже давно не ел людей, и совершенно отвык от такой пищи. Не то, чтобы он был вегетарианец, но людьми брезговал, зная, насколько нечистоплотен средний житель Страны Вечной Осени. А этот солдат, похоже, был настоящим разносчиком инфекции, потому что у Змея поднялась температура и началась ломота в мышцах. Икая и старательно сдерживая рвотные позывы, он заполз в берлогу и взял с книжной полки медицинский справочник:
- Острое пищевое отравление… Так я и знал…
Перспектива была нерадужная. В особо серьезных случаях отравление заканчивалось конвульсиями и смертью, а в том, что его случай серьезный, Змей не сомневался ни секунды. Что же делать? Бегать и паниковать сил уже не было, чем лечиться он не знал, оставалось только помирать. Но помирать Змею отчаянно не хотелось, он был еще совсем не старым по меркам ящеров, каких-то 209 лет, прожитых в Дремучем лесу, показались ему одним мгновением.
И тут он вспомнил о Василисе. Глаза его вспыхнули надеждой – она не даст ему пропасть, это уж точно, да и если помирать, то не в одиночестве. Он сунул книжку на место, вытер пот занавеской и пополз в сторону башни.

После бегства солдата Василиса сначала поплакала, потом ей надоело и она немного поубиралась в комнатах. Но настроение было плохое, и работа не спорилась. Зеркало, как оказалось, по углам загадили мухи, но оттирать было лень, да и собственное отражение ее не радовало: Василиса в свои 42 года была крепкой, приземистой женщиной, фигура ее свидетельствовала об изрядной силе, но не отличалась изяществом. Лицо было широкое, с толстым носом и маленькими серыми глазками, жидкие светлые волосы она заплетала в косу, которую иногда укладывала вокруг головы, а иногда оставляла болтаться просто так. Короче, обычная сорокалетняя тетка, ничем не примечательная.
Настроение испортилось окончательно, она завязала на тряпке узел и снайперским ударом прикончила муху-злодейку, которой при обычном раскладе еще бы жить да жить. Но тут со двора раздался шум. Встревоженная Василиса выглянула в окно и обомлела: посреди двора на брюхе валялся Змей, уже успевший обгадить ей клумбу. Кубарем скатившись по лестнице, она выскочила во двор и подбежала к зеленому:
- Змей, ты чего? Тебе плохо? – Но ящер не подавал признаков жизни. Шкура его была холодной и мокрой, чешуя потускнела, могучие лапы беспомощно лежали вдоль туловища. Василиса не на шутку перепугалась:
- Змей, Змеюшка, ты скажи хоть что-нибудь. Хоть «мяу», хоть «хрю»… Голос подай, если жив… Пожалуйста, миленький… Вот беда-то!
В ответ на ее стенания в брюхе Змея что-то заурчало, судорожно дернулось, и выплеснулось фонтаном, едва не окатив ее с ног до головы. И, надо же такому случиться – Василиса, с отвращением глядя на то, во что превратились ее клумбы, вдруг заметила среди содержимого Змеева желудка шлем. Тот самый шлем с козырьком, который утром помешал ей рассмотреть лицо солдата. Она медленно выпрямилась, лицо ее было суровым.
- Ну что же, я отомщена. Держись, Змей, я тебе помереть не дам. – Решительным шагом, прямо по вонючим лужам, Василиса двинулась к сараю. Быстро запрягла свою единственную лошадь в повозку и забежала в дом за шалью. Змей приоткрыл глаз и с немым отчаянием смотрел на эти манипуляции – неужели Василиса бросит его одного, больного и беспомощного?
- Слушай, Змей, тебя лечить надо. – Она присела возле его морды и жалеючи погладила по щеке. – Тут без хорошей ведьмы не справиться. Но ты не волнуйся, я тебе привезу самую лучшую. В Амаранте есть ведьма по имени Ирья, говорят, она только мертвого не вылечит.
- В А-а-ам-а-ан-те-е?! – отчаяние Змея можно было понять, до Амаранты два часа езды быстрым ходом, да обратно столько же.
- Не переживай, я быстро. У меня Сивка знаешь как летает – не успеешь оглянуться, уже вернусь. Ты потерпи, потерпи, я скоро.
Василиса прыгнула в повозку, щелкнула кнутом и была такова. Змей остался совсем один, только испуганная коза жалась к забору, да птицы кричали в зарослях.
- Надо мной кричат. Ждут, чтобы глаза выклевать. Вот приедет Василиса, а я уже остыл…
И Змей заплакал.

Но Василиса приняла верное решение, при сильном отравлении лечиться народными средствами – наверняка помереть, в подобных случаях необходима профессиональная помощь. Кто, кроме ведьмы, может найти нужное лекарство или подобрать противоядие? Ведьма помогает человеку появиться на свет, ведьма лечит детские недуги, ведьма дает юноше мазь от прыщей, а девушке гадает на любовь. Ведьма видит тело и душу насквозь, она знает прошлое и предвидит будущее, в руках ведьмы потрепанная колода карт – но нет оружия могущественнее.
Когда-то ведьмы были просто женщинами из народа, наделенными особым даром, они селились, где хотели и делали что угодно. Кто-то предпочитал лечить людей, кто-то животных, кто-то вообще ограничивался гаданиями да приворотами. Нередки были случаи, когда две ведьмы в одном селении устраивали настоящие войны за право жить и практиковать именно в этом месте. Конец этой вольнице положила королева Брижитт: отныне в каждом селении могло быть не более одной ведьмы, а в городах и больших селах  сообразно количеству жителей, но каждая из них могла практиковать только в своем округе. Ведьмам вменили в обязанность оказывать населению медицинскую и ветеринарную помощь, а прочие сферы деятельности оставили на их усмотрение. Кроме того, каждая девушка, желающая стать ведьмой, должна была пройти обучение у опытной наставницы, чтобы знать свое ремесло непонаслышке.
Вот так, потихоньку и помаленьку, ведьмы выделились в отдельное сословие, возможно, самое свободное в Стране Вечной Осени – они не платили никаких налогов, не подчинялись никому, кроме короля или королевы, однако, была у этой свободы и обратная сторона. Ведьма обязана была всю свою жизнь служить людям, и не имела права отказать в помощи в случаях, связанных с жизнью или здоровьем. Оплата за их услуги была сугубо добровольной и оставалась на совести человека. Что греха таить, многие этим бессовестно пользовались. Поэтому очень немногие из ведьм были богаты и имели семьи.
Однако, нелегкая их жизнь, полная самоотречения и служения, а также уникальные способности породили в обществе уважение и страх. Быть ведьмой, может, было не столь приятно, как министром, но не менее почетно. Даже самые богатые и высокородные семейства считали за честь отдавать своих дочерей в обучение к ведьмам. Но для всех, для богатых и для бедных, вход в эту дверь был один: только та могла стать ведьмой, которая имела к этому талант. А талант, он как дождевая капля - падает, куда хочет. Вот и работали по городам и селам Страны Вечной Осени графские дочери вперемешку с крестьянками.
Но не происхождением и не богатством отличались ведьмы друг от друга, а своей силой и умением, добротой и умом, в общем-то, как и все обычные люди. Не каждая могла достойно выдержать искушение, были и такие, кто занимался темными делами – проклинал, насылал порчу или наговаривал смерть. Так что, ведьма ведьме рознь, одна вылечит, другая в могилу загонит. Но ведьма Ирья, к которой мчалась Василиса, обладала безупречной репутацией: она жила и практиковала в Амаранте около двадцати лет, и, по слухам, ее помощью пользовался сам король и члены его семьи, хоть это и не афишировалось. Но ценили ее в народе не за это, а за то, что не было никого лучше нее, кто бы умел вылечить человека от тяжелой болезни или помочь в трудной ситуации.
Ирья была высокого происхождения, Ирья София ДеГрассо, она была дочерью князя ДеГрассо, первого советника и друга короля Ольгерда, отца нынешнего монарха. Однако, вступив на путь служения, она оставила родной дом и поселилась в предместье Амаранты, в котором незадолго до этого умерла старая ведьма. В этом предместье ей предстояло прожить всю жизнь, но такая участь ее не страшила. Она любила говорить, что если у тебя есть дар, то он тебя призовет, и не будет иной дороги, и обретешь ты счастье, которое только тебе предназначено.
Обрела ли Ирья счастье, неизвестно, но славой и почетом ее жизнь не обидела – когда она выходила из дома, каждый встречный кланялся ей и уступал дорогу. Казалось, не было в Амаранте человека, который не знал бы Ирью, хотя она была всего лишь одной из девяти ведьм, практикующих в столице, причем не в самом престижном ее районе. И хотя сама Василиса в жизни не болела, но была наслышана о ее таланте, так что даже не подумала о ком-нибудь поближе к дому.
Впрочем, Сивка действительно был рысаком, и вожжи в крепкой хозяйской руке только придавали ему энергии – путь до столицы он пролетел как на крыльях. Василиса несомненно отбила бы себе что-нибудь важное, если бы не волновалась до такой степени, что не могла усидеть в коляске, и непрерывно вертела кнутом над Сивкиной головой. По родным-то по ухабам да с такой скоростью! Тетка из ума выжила – думали встречные прохожие, едва успевая отпрыгивать с дороги.
Прогрохотав под Малиновыми воротами и едва не подавив стражу, Сивка вылетел в тесный лабиринт узких городских улочек. Вот здесь пришлось притормозить, Василиса плохо знала город, да и о том, где живет Ирья, она имела весьма туманное представление. Вроде как Синюю башню надо оставить по правую руку, потом ехать прямо и вверх, потом свернуть направо, потом еще раз, но уже налево… Василиса выдохнула и вытерла пот со лба, кругом, куда ни посмотри, были дома, дома, дома – до самого неба. Все так закручено, все так запутано. А-а-аа, ладно, разберемся, сыромятные вожжи заскрипели в крепкой руке, и только искры полетели из-под копыт.

Сколько времени прошло с момента отъезда Василисы, Змей не знал, он все так же лежал во дворе башни, будучи не в силах пошевелиться. Сколько он себя помнил, ему еще никогда не было так плохо. Желудок его уже давно был пуст, но спазмы все накатывали и накатывали, не давая несчастному ящеру ни единой передышки. И тошнота – ужасная, невыносимая тошнота стискивала горло, не давала дышать воздухом, даже думать и то мешала.
- Помру я, наверное… - мелькало у него в голове на вдох.
- Скорее бы я помер… - проносилось на выдох, вместе с очередным позывом. И так до бесконечности. Внутри все горело, но лапы медленно наливались ледяным холодом, который растекался по телу, подбираясь к сердцу. Змей и сам не заметил, как замерз, солнце, сначала щедро гревшее его, куда-то спряталось. Тени удлинились и стали глубже, по земле потянуло прохладой. День угасал. В такое время в лесу стояла особенная тишина – ночные звери еще не проснулись, но дневные уже спешили на ночлег, ибо неровен час. И этот неровный час наполнялся молчаливой тревогой, смутным беспокойством, сквозившим в неясном бормотании листьев.
Змей не любил заката, он всегда старался занять себя чем-нибудь, лишь бы не предаваться мыслям в одиночестве. Вчера, например, он читал увлекательную книгу о генетических болезнях жуков-короедов, а позавчера очень удачно схватился с Василисой по поводу козы, которая регулярно объедала кору с яблонь. Змей предложил ее задрать, но Василиса, хоть и проклинала злосчастное животное последними словами, никому бы не позволила ее обидеть. Змей это прекрасно знал, но ему доставляло удовольствие дразнить Василису, и видеть, как она кипятится.
- Я тебе серьезно говорю, я ее когтем р-раз… и будет тебе козлятина. А что, пельменей наделаешь. Это ж сколько можно терпеть, пятую яблоню портит, как будто ей жрать нечего. – Ящер хищно косился желтым глазом и стучал хвостом по земле, бедная коза забивалась в стайку, а Василиса топала ногами и ругалась.
- Ирод зеленый! Оставь животную в покое – она вон, опять пятый угол ищет с перепугу! У нее стресс постоянный от тебя, проклятого, она не доится совсем! Ну погоди, сейчас я тебе выпишу подорожную! – и она кидалась на Змея с мокрой тряпкой, а тот, подобрав хвост, только успевал уворачиваться, к вящему удовольствию козы Машки.
Но сегодня Змей был неопасен, любая курица могла его обидеть, не говоря уж про козу, у которой все-таки рога есть. Однако Машка не спешила мстить, она осторожно обошла вокруг больного, аккуратно переступая через зловонные лужи, и остановилась на безопасном расстоянии. Большие круглые глаза ее обвели обидчика и уперлись в беспомощно поджатый хвост – похоже, ее впечатлило, что такое грозное оружие уже не служило своему хозяину. Изумленно покачав бородой, она вздохнула и вернулась к забору, где ее внимание привлек сочный лопух.
- Маша, Ма-а-аш… - Змей позвал ее так тихо, что она сначала не расслышала. А когда расслышала, то не поверила своим ушам: этот слабый и жалобный голос не мог принадлежать свирепому ящеру.
- Маш, иди сюда… Иди, я не обижу…
Хуже нет, чем помирать одному, а тут все же душа живая. Змей звал ее в безотчетной тоске, ему хотелось чувствовать, что он не один, но глупая Машка только пучила глаза, и в нерешительности перебирала копытцами.
- Помираю я, понимаешь… Скоро совсем помру, так хоть ты со мной побудь. – Змей передохнул немного и сморгнул непрошеную слезу, - Плохо мне, Маша. Подойди же, не бойся, я тебя не съем.
Недоверчивая Машка подошла поближе, напряженно всматриваясь в желтый зрачок ящера, пытаясь прочитать его намерения. Змей не шевелился. Тогда она сделала еще пару шагов, вытянула шею и обнюхала его морду. Пах он скверно, слов нет, но видеть его немощным, распростертым у своих копыт, было приятно – Машка подняла голову и радостно выдохнула:
- Бе-е-ееее!!!
- Коза ты, Маша… Коза и есть… и не по батюшке с матушкой, а по душе своей козлячьей. Пошла вон! – Змей из последних сил щелкнул челюстями, и рогатую как ветром сдуло. – Чтоб над тобой в твой смертный час так блеяли…
В наступившей тишине одиночество ощущалось особенно остро, тем более что уже начало смеркаться и предметы постепенно утрачивали свои очертания – мир вокруг становился призрачным. А может, это перед глазами все расплывалось, Змей не знал, он устал и измучился. Голова раскалывалась на части, в ушах шумело, и тошнило, тошнило, тошнило…
За шумом в голове он не сразу расслышал цоканье копыт и треск ломаемых веток – Василиса неслась во весь опор, прокладывая по зарослям новую дорогу. Внезапно вылетев из кустов, она круто затормозила перед самым носом Змея, Сивка еле удержался на ногах, а бричку эффектно протащило по двору. Но зато уже через секунду Василиса обнимала его за шею и с тревогой заглядывала в глаза:
- Змей, ты живой? Отвечай мне, не молчи! Отвечай, кому говорю!
- Ммммуууу…. – только и смог вымолвить несчастный. По грязной морде потекли слезы, Василиса всплеснула руками и заголосила на всю округу:
- Змеюшка, родненький, ты посмотри, кого я привезла! Это тебе не хухры-мухры, это Ирья – самая великая ведьма во всей Амаранте! Да что там в Амаранте, во всей стране! Ирья, иди сюда, не бойся его, он только с виду страшный, а так и мухи не обидит.
Последняя фраза Василисы Змею не понравилась, что это она придумала: мухи не обидит? И зачем говорить такое при посторонних: прищуренным глазом он выделил из полумрака высокую фигуру, закутанную в темный плащ. Женщина приближалась нетвердой походкой:
- Черт бы тебя побрал, Василиса! Всю душу вытряхнула… - голос у нее был негромкий, мягкий, но с той глубокой металлической ноткой, которая поневоле заставляет к себе прислушиваться. – Уфф, дайте мне отдышаться, а то я сейчас составлю компанию этому тошнотику.
- Ты бы посмотрела его скорее, а то, боюсь, помрет.
- Не помрет, раз до сих пор не помер.
Ирья поставила на землю небольшой чемоданчик и откинула капюшон, черные волосы упали ей на лоб, откуда были немедленно сброшены привычным движением головы.
- Ох и укачало же… - согнувшись и упершись руками в колени, Ирья сделала несколько глубоких вдохов, а потом выпрямилась и критически осмотрела местность.
- С ума сойти, первый раз в жизни вижу столько пакости в одном месте. Ну, здравствуй, Змей, будем лечиться.
- Зззбээ-э-э-у-у-уй! – ответил вежливый Змей.
Ведьма удивленно подняла брови, но ничего не сказала. Она открыла свой саквояж и достала оттуда блестящую железяку подозрительного вида. Змей скосил глаза, насколько мог, но так и не понял, что же это такое. А Ирья, подобрав юбки, бесстрашно прошлепала к больному, остановившись для начала у его брюха:
- Урчит? – она прислушалась к происходящему внутри. Змей смутился и решил что-то возразить, но ведьма подняла палец, призывая к тишине. Все замолчали, даже Василиса прекратила причитать и испуганно притихла. Послушав некоторое время, Ирья выпрямилась и обошла ящера с кормы.
- Понос был? – твердой рукой она схватила грязный хвост, подняла его и заглянула туда, куда Змей даже маме заглядывать не разрешал. – Был. Когда это началось?
- Днем все началось, он ко мне приполз уже больной, а с утра все хорошо было. Я как выгляну с башни – ба-а-атюшки…
- Помолчи, Василиса, я не с тобой разговариваю. Итак, учитывая строение пищеварительной системы ящеров, он должен был что-то съесть в промежутке между десятью и двенадцатью часами утра. – Ирья помолчала, задумчиво покачивая своей железякой. - А теперь вспоминай, что ты ел, потому что противоядие мы тебе будем подбирать в зависимости от характера отравления.
Змей отвел взгляд в сторону, смущенно кашлянул и поджал хвост. Ирья нахмурилась:
- Что ел, спрашиваю? Чего молчишь? Ты же не собачка, чтоб какашки с земли подбирать, или я ошибаюсь?
 Если бы Змей мог краснеть, он был бы пунцовым. Мучительный стыд за свое положение, да еще утреннее недовольство убийством солдата поднялись в его душе, комом прокатились по горлу и почему-то плюхнулись в желудок, откуда и начали новый путь наверх. Змей сцепил зубы, задержал дыхание, напрягся насколько мог, чтобы не оконфузиться при ведьме. Его мгновенно прошиб пот, глаза чуть не вылезли из орбит, а лапы совершенно онемели, но тошнота только усилилась. Однако самое плохое было то, что Ирья именно сейчас решила осмотреть его пасть – ни раньше, ни позже!
- Открой рот. Открой, не бойся, я только посмотрю.
- Ммм-м-м-м-м-мм!!!!
- Да не мотай ты головой!
- Ммм-м-м-м-м-ммММММ!!!!
- Ну что ты будешь делать?! Василиса! Помоги мне!
Василиса бросилась на помощь – вдвоем они вцепились Змею в челюсть, переглянулись и резко дернули вниз. Змей не ожидал такой напасти, но зубов не расцепил, в результате чего здорово треснулся подбородком о землю, аж искры из глаз посыпались.
- Давай, Василиса, и-и-иии р-р-рраз!
Сообразив, что его сейчас стошнит, а в покое его не оставят, ящер отчаянно замотал головой, пытаясь стряхнуть настырных женщин, но силы были неравны. Чувствуя, как по пищеводу поднимается мерзкий комок, бедный Змей замычал что было сил и попятился назад. Сквозь сжатые зубы его фонтаном брызнула слюна, и тут до Ирьи дошло: она схватила Василису за руку и потянула в сторону:
- А ну отойдем, что-то мне это не нравится…
Вовремя, ох как вовремя! Измученный Змей больше не мог сдерживать души прекрасные порывы, он расцепил зубы и окатил поляну содержимым своего желудка, искренне удивляясь тому, что там еще что-то осталось после целого дня подобных откровений. Однако осталось, и теперь Василиса с Ирьей сами могли видеть, что именно зеленый ел на завтрак.
- Да, положение серьезное. Если его до сих пор тошнит, и главное есть чем – дело дрянь… - посерьезневшая ведьма отряхнула подол и стала рыться в чемоданчике. Василиса испуганно ойкнула и схватилась за козу, которая под сурдинку жевала ее передник. А Змей, безучастный ко всему на свете, лежал ничком на земле и уже еле дышал.
- Нашла. Сейчас хотя бы тошноту снимем. – Ирья достала темно-коричневую склянку, - Василиса, принеси водички. Постой… а это что?
Ведьма вдруг выпрямилась, пристально вглядываясь в какую-то кучку, темневшую среди непереваренных остатков змеева завтрака. Уже порядком стемнело, и ей пришлось подойти поближе, чтобы рассмотреть:
- Батюшки! Так вот какое дело… - темный предмет оказался грудной клеткой славного воина. Потыкав ее палкой для верности, Ирья с отвращением отвернулась:
- Людей жрал… Василиса, как ты живешь тут с убийцей, тебе не страшно? – но, несмотря на такие слова, в голосе ведьмы звучало не столько осуждение, сколько задумчивость. Коричневая бутылка отправилась обратно в саквояж, зато снова появился металлический предмет непонятного назначения, так впечатливший Змея поначалу, а Ирья закатала рукава и снова подошла к его морде.
- Змей, мне нужно тебя осмотреть. Хочешь, не хочешь, а пасть придется открыть, так что давай лучше по-хорошему. Ну вот, так я и думала: отек горла и слизистой носа, покраснение глаз, повышенное слюноотделение.
- Что-то серьезное? – напуганная Василиса все так же прижимала к себе козу, хотя Машке это давно уже перестало нравиться, да только кто бы ее спрашивал!
- Ну как ты думаешь, Василиса, - если он загадил тебе весь двор, и целый день пытается протянуть ноги, это серьезно или нет? Иди печь топи, будем варить лекарство.
Ирья подняла чемодан и сосредоточенно зашагала по направлению к башне, оставив Василису, Змея и Машку недоумевать по поводу диагноза.

Обычно Змей очень любил такие теплые вечера, когда Василиса разжигала огонь в печи и что-то готовила. Стрекотали цикады, тихо светились окна в башне, отбрасывая на улицу красноватый отблеск, и вкусно пахло какой-нибудь стряпней. Вот и сейчас, печь жарила на полную мощность, окна полыхали багровым огнем, хлопали двери. Василиса металась туда-сюда, но вся эта суета только действовала на нервы. Ирья, судя по запаху, заварила большую кашу, но будет ли от нее толк, Змей не знал. Ему уже пришлось выпить горсть каких-то пилюль, но заметного улучшения не последовало, и готовящееся варево он ждал с большим скепсисом.
В вечернем небе вспыхивали и гасли огоньки, белый дымок поднимался над башней. Ирья уже закончила готовку и вышла на крыльцо, посмотреть на состояние больного.
- Ну как ты, жив? – голос ее звучал насмешливо, и это раздражало Змея. – Микстура готова, сейчас остынет немного и можно пить.
Она присела на чурбачок напротив него, вытирая руки белым полотенцем:
- Слушай меня внимательно. Есть в мире хищники, которые могут убивать, все их существо приспособлено к этому: у них острые зубы и длинные когти, у них здоровый желудок и крепкая нервная система. Они внушают страх, но сами страха не испытывают, для них чужая смерть – естественная потребность.
По-прежнему делая вид, что вот-вот умрет, Змей все-таки навострил уши, и даже слегка покачивал головой в такт Ирьиным словам о хищниках – мол, плавали, знаем.
- Так вот, все это к тебе не относится. Ты не убийца.
Если бы перед носом Змея ударила молния, он бы так не удивился. А ведьма продолжала, не моргнув глазом:
- Если ты думаешь, что сегодня ты случайно отравился, я тебя разочарую. Наверняка с тобой и в прошлом случалось нечто подобное, только не так сильно. Было легкое кишечное расстройство, плохое самочувствие, головные боли – я права? Да, и людей ты уже очень давно не ел? Сегодня был первый случай за много лет?
Теперь Ирья старательно вычищала палочкой грязь из-под ногтей, время от времени поглядывая на онемевшего Змея мефистофельским взглядом. Она, казалось, совсем не нуждается в ответах на свои вопросы, и задает их больше из удовольствия смотреть на его замешательство. А он совсем растерялся, припоминая подробности и понимая, что она совершенно права: все описанные ею симптомы действительно имели место быть.
- Ну… это… не любитель я до человечины. Ты же знаешь их, иродов, они если раз в год помоются, и то слава богу, а уж белье постирать… - Змея передернуло. – Не могу я, меня от одного запаха выворачивает…
Ирья подняла правую бровь, и принялась ковыряться в ухе все той же палочкой, лицо ее было безучастным, но Змей смог прочесть на нем что-то такое, что вызвало в нем неудержимое желание объясниться.
- Я тебе говорю, я брезгую! Убить пожалуйста, а есть эту пакость не могу. Я и не хотел его есть, это случайно получилось. Говорю тебе – случайно! Я вообще думал, что только погоняю его по лесу и все, а он… зубочисткой своей давай мне в глаз тыкать… Я что, смотреть должен был, как мне глаза выкалывают?!!!
Ведьма, казалось, совсем его не слышала, она была поглощена рассматриванием содержимого своего уха, извлеченного на свет при помощи незаменимой палочки. Комок серы представлял собой такой интерес, что она даже не шевельнулась, когда Змей начал новую тираду.
- Ты не слушай Василису, она тебе что попало наговорит. Привыкла тут, что я ее не трогаю, и решила,  что меня и бояться нечего. Это она зря, ох, как зря! Я ведь и задрать могу под горячую руку, мне человека убить, что тебе высморкаться. Да у меня в роду тридцать колен чудовищ, я потомственный убийца без стыда и совести! Что ты на меня так смотришь?!!!!
- Да я на тебя вообще не смотрю. – Ирья невозмутимо вытерла палочку о подол, - А что ты так бесишься-то?
Змей замолчал, сбитый с толку простым вопросом. И правда, почему он так раскипятился? Повода вроде не было. Но ощущение, словно над ним смеются, никак его не покидало, и это было неприятно, даже хуже тошноты. Тошнота, кстати говоря, немного отступила, наверное поэтому Змей смог так пламенно объясняться с Ирьей.
Вытирая руки передником, подошла Василиса. Лицо ее было уставшее и обеспокоенное, даже в тусклом свете фонаря виднелись запавшие глаза и резкие морщины в уголках губ:
- Ирья, похлебка твоя остыла. Я со дна почерпнула, попробовала – можно пить.
Ведьма отреагировала неожиданно резко:
- Что значит «попробовала»???!!! Я надеюсь, ты ее в рот не брала?
- Да не брала, не брала… Я пальцем пощупала, вроде не жжется. Может, уже будем поить, сколько ему, бедному, мучиться?

Что входило в состав ведьминого снадобья, сказать сложно. На вкус напоминало клюквенный кисель с чесноком, а запах… Про запах Змей еще долго не мог вспоминать без содрогания. Однако ему пришлось выпить все до последней капли под зорким присмотром женщин. Когда ведро наконец закончилось, несчастный ящер с трудом перевел дух и попытался расслабить челюсти, сведенные гримасой отвращения:
- Фпафибо, конефно, но такой дьяни я в жифни не пил…
- Не ел бы всякую дрянь, не пришлось бы пить, – отрезала Ирья. Она подобрала чурбачок, на котором сидела и заторопилась к башне. – Пойдем, Василиса, а то потом будешь до утра отмываться.
Это она к чему - удивился Змей. Но толком подумать не успел: измученный желудок скрутило чудовищным спазмом, за пять минут он словно пережил этот кошмарный день еще раз, только в ускоренном темпе. Глядя на зеленого, бьющегося в конвульсиях, и на перепуганное лицо Василисы, Ирья вдруг расхохоталась – громко, всласть, от всей души:
- Да не бойся ты, не помрет твой ненаглядный. Сейчас вся гадость из него выйдет и ему сразу полегчает, вот увидишь.
И правда, через полчаса стало легче. Наверное потому, что хуже быть просто не могло. Змей уже и стыда не чувствовал за свое положение, тихо лежал посреди двора, окруженный зловонными лужами. Спустилась ночь, стало совсем темно, и беспорядок во дворе можно было опознать только по запаху. Впрочем, Змею было все равно, а Василиса, надо отдать ей должное, даже бровью не повела. Она принесла фонарь и храбро, словно полководец перед битвой, осмотрела поляну. Потом сходила в сарай за метлой и принялась за работу.
Ирья продолжала что-то варить на кухне, ее тень была хорошо видна в окне. Неторопливо помешивая варево, она держала другой рукой какую-то книжку, перелистывая время от времени. Забавно, если она читает детективы, подумал Змей, приоткрыв глаз. Немного думать и поднимать веки – это все, на что он был сейчас способен. По спине больно шоркала Василисина метла, но отползти в сторону или хотя бы повернуться сил недоставало.
- Лежи, лежи… Я сейчас тебя обмету аккуратненько, и все будет хорошо. Не дело в луже плавать. – Теплая ладонь легла ему на голову, и это было приятно. – Как ты? Полегчало? Напугал ты нас, даже Ирья занервничала…
Василиса присела на корточки рядом с мордой Змея и понизила голос до шепота:
- Как тебе Ирья? Сильна, правда? И главное – не задается. Я думала, она меня и на порог не пустит, знаменитость все-таки, а она вон какая. Я с ней разговаривала, как будто сто лет ее знаю. Знаешь что, - даже в потемках Змей видел, как Василиса нервно теребит поясок своей линялой кофты: - я ее хочу попросить: ну… может на мне сглаз какой… или этот, венец безбрачия…
От неожиданности у Змея даже голос прорезался:
- Венец безбрачия???!!! Разжижение мозгов у тебя, а не венец безбрачия!
- Не ори на меня!
- Я не ору, это ты орешь! – засипел Змей, и перебранка продолжилась на пониженных тонах. - Уж замуж невтерпеж? Так надо было идти сегодня, что ж не пошла, кавалер знатный был!
- Где он теперь, этот кавалер? Ты случайно не знаешь? Выйдешь тут замуж, когда всякие пресмыкающиеся пастью щелкают!
Подошедшая ведьма с интересом вслушивалась в их яростный шепот:
- Надо же, как ему быстро полегчало! – она поставила на землю большой горшок с вонючим пойлом и огляделась вокруг.
- Василиса, у тебя шланг есть для поливки? Ты бы лучше из шланга двор помыла, и быстрее будет, и чище. Да и Змея не мешало бы сполоснуть немного. Кстати, это тебе – пей, пей, не бойся, тошнить больше не будет.
Она подождала, пока Змей выпил, забрала посуду и двинулась обратно в башню. Змей проводил ее недобрым взглядом.
Вечер был теплый. Василиса поливала двор из шланга и чувствовала, что даже не зябнет в легкой флисовой кофточке. Ирья уже собралась и теперь давала последние наставления больному:
- В течение недели ешь только кашу на молоке. Овощи пока не надо, мясо тем более, а вот бульон куриный можно. Воздержись немного от излишеств, тебе только на пользу пойдет – постройнеешь.
Змей возмущенно фыркнул.
- И все то, что я тебе сказала в силе. У тебя, голубчик, сильнейшая пищевая аллергия на человечину. Сегодня ты отделался поносом, а в следующий раз может наступить отек дыхательных путей и смерть. Думай сам, так ли оно тебе надо. Василиса, смотри за ним, раз у него самого ума не хватает.
Ведьма разговаривала ласково и немного насмешливо, и яркие зеленые глаза ее светились в лунном свете. Повернувшись, она подхватила на плечо котомку, и махнула рукой на прощание.
- Ирья, да куда же ты? Сейчас я Сивку запрягу и доставлю тебя домой в лучшем виде! Подожди минутку.
- Э нет, я вам еще пригожусь, - засмеялась Ирья. – Василиса, я серьезно, не суетись. Я буду дома гораздо раньше, чем ты думаешь.
Она надела на голову капюшон, сделала пару шагов в направлении леса и слилась с темнотой, окружавшей башню, словно растворилась. Василиса осталась с больным Змеем.
Змей, теперь еще и мокрый, трясся в ознобе. Пришлось собрать все одеяла, какие были, и укутать его от ушей до хвоста.
- Ну как, тепло?
- Нормально. Неприятная эта Ирья, мне не понравилась. Шарлатанка наверняка, только и знает, что зубы бабам заговаривать… - раздражение Змея выплеснулось наружу. Но на сей раз Василиса не дала себя завести.
- Что ты говоришь такое? – тихо сказала она ему, плотнее укутывая его в одеяло. - Ирья великая ведьма и знает что делает. Я вот тоже всегда говорила, что ты слабохарактерный. Да молчи уже… Интересно, как это она домой доберется?
Василиса вздохнула, глядя в небо. На фоне лунного диска бесшумно махала крыльями большая птица.