Ч - дополнение

Ч         Дополнение к разделу «ПОСЛОВИЦЫ»
            Содержание
Час, часы
Чёрт
Честность
Чувства
Чудеса
Чужое
-------------------


(Час, часы)

Без  часов ходить, как по лесу блудить.

     После московского экспресса, если нет аварийной работы, Карпо обычно не спешит поднимать ограждение. Достаёт из кармашка часы на цепочке, открывает крышку и долго смотрит на неподвижные стрелки. Часы у Карпа старые, никель на них давно обшелушился, сполз, как кожица с молодой картошки, и лишь кое-где поблескивает мелкими островками на бронзовом корпусе. Часами Карпо дорожит: давняя премия начальника дороги. Но главное не память, главное – вещь нужная, время точное показывает. А красота для Карпа никогда не имела самостоятельного значения.
     Захлопнул крышку.
     - Ну, чё там, дядя Карпо? Чё показывают золотые? Сколько нашего? Или, может, экспресс сегодня раньше побежал?
     - Ладно, - говорит Карпо. Взваливает на плечо железный шест с круглым стоп-сигналом на конце, идёт к деревянному ящику для инструмента. – Шабашить будем. Пока то да сё… Собирайте струмент, ничего не забывайте.
                Михаил Колосов «Карповы эпопеи»

Мои часы – из солнца и трубы.
Мой календарь – из ветра и берёзы.
Моя любовь, конечно, из судьбы.
Но там – всё слёзы, слёзы,
                слёзы, слёзы.
Анатолий Жигулин

                ***

(Чёрт)

…Однажды няня говорит:
«Не бегай ночью – волк сидит
За нашей ригой, а в саду
Гуляют черти на пруду!»
И в ту же ночь пошёл я в сад.
Не то чтоб я чертям был рад,
А так – хотелось видеть их.
Иду. Ночная тишина
Какой-то зоркостью полна,
Как будто с умыслом притих
Весь божий мир – и наблюдал,
Что дерзкий мальчик затевал!
И как-то не шагалось мне
В всезрящей той тишине.
Не воротиться ли домой?
А то как черти нападут
И потащат с собой в пруд
И жить заставят под водой?
Однако я не шёл назад.
Играет месяц над прудом,
И отражается на нём.
Береговых деревьев ряд.
Я постоял на берегу,
Послушал – черти ни гу-гу!
Я пруд три раза обошёл,
Но чёрт не выплыл, не пришёл!
Смотрел я меж ветвей дерев
И меж широких лопухов,
Что поросли вдоль берегов,
В воде: не спрятался ли там?
Узнать бы можно по рогам.
Нет никого! Пошёл я прочь,
Нарочно сдерживая шаг.
Сошла мне даром эта ночь,
Но если б друг какой иль враг
Засел в кусту и закричал,
Иль даже, спугнутая мной,
Взвилась сова над головой, -
Наверно б мёртвый я упал!..
        Н.А. Некрасов «На Волге»
        (Детство Валежникова)

                ***

(Честность)

Только честность –
Надёжная сила
На изломе великих времён.
              С. Дрофенко


     - Высокую репутацию честность поддерживает её прочная выгода.  Если бы честность была выгодна, сколько бы мошенников ходило в честных людях.

     - К пятидесяти годам некоторые честные люди начинают нервничать: «А стоило ли?!» Хочется взбодрить их криком: «Держитесь, братцы, уже не так много осталось!»
                Фазиль Искандер «Стоянка человека»

                ***

(Чувства)

     Трудно объяснить почему, но человека порой посещают странные предчувствия, связанные с судьбами близких людей, в особенности предчувствия неблагополучия или беды. Происходит это, вероятно, от большой любви, от способности чувственно, до яви воображать отдалённую от тебя жизнь другого человека и силой воображения делать эту жизнь почти реальной, ощутимой для собственного осязания.
                Владимир Васильев «Сопричастность жизни»

     Ничто так ужасно не действует на юную душу, - писал В. Белинский, - как холодность и важность, с которыми принимается горячее излияние её чувства, ничто не обливает её таким умертвляющим холодом, как благоразумные советы и наставления там, где ожидает она сочувствия. Обманутая таким образом в своём стремлении раз и другой, она затворяется в самой себе, осознаёт своё одиночество, свою отдельность и особенность от всего, что так любовно и радостно ещё недавно окружало её, и в ней развивается эгоизм, она приучается думать, что жизнь есть борьба эгоистических личностей, азартная игра, в которой торжествует хитрый и безжалостный  и… гибнет неловкий или совестливый.

     «Природа не создала более чувствительной души, чем моя», - писал о себе Дидро. В другом месте он говорит: «Увеличьте число чувствительных людей, и вы увеличите количество хороших и дурных поступков». Когда Альфиери в первый раз услышал музыку, то был, по его словам, «поражён до такой степени, как будто яркое солнце ослепило мне зрение и слух; несколько дней после того я чувствовал необыкновенную грусть, не лишённую приятности: фантастические идеи толпились в моей голове, и я способен был писать стихи, если бы знал тогда, как это делается…» В заключение он говорит, что ничто не действует на душу так неотразимо могущественно, как музыка. Подобное же мнение высказали Стерн, Руссо и Ж. Санд.
     Корради доказывает, что все несчастья Леопарди и сама его философия были вызваны излишней чувствительностью и неудовлетворённой любовью, которую он в первый раз испытал на 18-м году. И действительно, философия Леопарди принимала более или менее мрачный оттенок, смотря по состоянию его здоровья, пока, наконец, грустное настроение не обратилось у него в привычку.
                Ч. Домброзо «Гениальность и помешательство»

     «Надо сильно чувствовать, чтобы другие чувствовали…» - кому адресовал эти ставшие крылатыми слова Николо Паганини? Только лишь скрипачам? Или дирижёрам? Скорее всего всем сразу и уж наверняка компьютерам тоже, ибо в этой фразе – убеждённое, выстраданное кредо Паганини-музыканта. Кредо, под которым охотно подпишется каждый, кто обладая талантом истинным, посвятил себя творчеству. Речь идёт, конечно, о тех, для кого музыка – естественная, как дыхание, необходимая потребность разговора о больших чувствах и проблемах жизни…
                Наталья Лагина «…Чтобы другие чувствовали…»

     В какой-то момент я ловлю себя на том, что во мне где-то подспудно живёт подленькое и гаденькое чувство. Чувство, предающее те лучшие мои начала, какие сейчас никому не ведомы и составляют тот пласт моей прегадкой основы, которая навсегда для всех должна остаться тайной. Впрочем, в этом я никак не уверен, потому что добрые и даже несчастные глаза Бретера заглядывают в глубину моих тайн прегадких свойств: едва заметную усмешечку, впрочем, добрую, щедрую и даже прощающую, я различаю на его лице, и от этой возможной разгадки мне  немножко делается не по себе. Лёгкий озноб пронизывает тело, я опускаю глаза и почти физически ощущаю, как накатывается на меня состояние самоуничижения. Как же можно так: ко мне с добрым сердцем тот же Рубинский, тот же Бретер, та же Екатерина Ивановна, с такими добрыми ожиданиями их дочь Оля Бретер, а я здесь же их предаю, здесь же, в их доме, за их столом противостою им, корю их за то, что у них где-то и когда-то была радость: и от этих витых ложечек-вилочек, и от образования, какое удалось получить рубинскому, и от того, что есть возможность помочь тёте Даше, которая не на стройке в холоде мается, а в тепле добрым людям служит…
                Юрий Азаров «Печора»

     Истинное чувство хотя и ни с кем не считается, однако и не оскорбляет никого, скорее оно вызывает симпатию, заинтересовывает вас и влечёт, как всё прекрасное, что встречается, к сожалению, в жизни не так и часто. Не потому ли и эта пара немолодых уже людей стала объектом – вовсе не иронической, вовсе не циничной – заинтересованности целой ватаги французских студентов, ультра модных девушек и парней, которые, увешенные сумками, пёстрые, клетчатые, лохматые, в полосатых и красных брюках, окутанные сигаретным дымом, с гитарой (одной на всех), улетают этим же рейсом на Париж. Юной компании понятно, что перед ними дипломатическая пара, очевидно, из совъетамбасади, но ничего медвежьего в них, в манерах даже есть привлекательность, своеобразный шарм… Он высокий, элегантно одетый, с искрами седины на висках, со взглядом весёлым, доброжелательным, открытым. Опирается на трость, выхаживается, вероятно, после какой-то травмы. Мадам невысокого роста, держится скромно, но с достоинством, она хороша собой, только лицо что-то бледное, видно, замучили токийские смоги. Когда она лёгким прикосновением поправляет мужу на груди галстук или какую-то там застёжку, глядя на него нежно, как перед разлукой, в ней появляется нечто молодое, девичье. Видно, ещё не испепелилась душа в этой женщине, ещё не ощущает на себе груза лет её стройненькая, ладная фигурка в дорожном плаще, с аккуратной, слегка приподнятой – на японский манер – причёской. Нет в ней претензии, как это иногда бывает у жён дипломатов, есть сдержанное, врождённое достоинство; в особенности же глаза у этой Заболотной-сан: когда, волнуясь, посмотрит вверх, на мужа, они изучают сияние, становятся небесно-синими, прямо-таки раскошными!.. Всё это не ускользает от внимания французских девушек  и парней, и японцы тоже умеют такое оценить, некоторые из пассажиров  переговариваются между собой по этому поводу вовсе без иронии: смотрите, какие глаза у этой женщины!.. Удивительно красивая пара… Чем не символ согласия и счастья! Но почему это нас удивляет? – опомнятся потом студенты. Почему эта сценка человеческого тепла, супружеской любви и согласия, почему она для нас становится диковинной? Действительно, почему? Не слишком ли много проявляется в жизни диссонансов, если даже такие, в сущности, обычные проявления человеческих чувств начинают нас удивлять?
                Олесь  Гончар  «Твоя заря»

     Замечено, что почти всегда великие создания мыслителей получают окончательную форму или, по крайней мере, выясняются под влиянием какого-нибудь специального ощущения, которое играет здесь, так сказать, роль капли солёной воды в хорошо устроенном вольтовом столбе. Факты показывают, что все великие открытия были сделаны под влиянием органов чувств, как это подтверждает и Молешотт. Несколько лягушек, из которых предполагалось приготовить целебный отвар для жены Гальвани, послужили открытию гальванизма. Изохронические (одновремённые) качания люстры и падания яблока натолкнули Ньютона и Галилея на создание великих систем. Альфиери сочинял и обдумывал свои трагедии, слушая музыку. Моцарт при виде апельсина вспомнил народную неаполитанскую песенку, которую слышал пять лет тому назад, и тот час же написал знаменитую кантату к опере «Дон Жуан». Взглянув на какого-то носильщика, Леонардо задумал своего Иуду, а Торвальдсен нашёл подходящую позу для сидящего ангела при виде кривляний своего натурщика. Вдохновение впервые осенило Сальватора Розу в то время, когда он любовался видом Позилипо, а Гогарт нашёл типы для своих карикатур в таверне после того, как один пьяница разбил там нос в драке. Мильтону, Бэкону, Леонарду и Варбуртону необходимо было слышать звон колоколов для того, чтобы приняться за работу; Бурдалу, перед тем как диктовать свои бессмертные произведения, всегда наигрывал на скрипке какую-нибудь арию. Чтение одной оды Спенсера возбудило в Кокле склонность к поэзии, а книга Сакробозе заставила Гамада пристраститься к астрономии. Рассматривая рака, Ватт напал на мысль об устройстве чрезвычайно полезной в промышленности машины, а Гиббон задумал писать историю Греции после того, как увидел развалины Капитолия.
                Ч. Ломброзо «Гениальность и помешательство»

                ***

(Чудеса)

     Чудо – это предназначенный для ослов мостик из царства идей в царство практики.
                К. Маркс,  Ф. Энгельс    Соч. т. 3, с. 537.

     Воскресение, как всякий рассказ о чём-то таком, чего понять нельзя, ничего доказать не может.

     Воскресение, как всякое чудо, если кто его видел, может доказать только то,что случилось что-то, противное законам разума, и что человек, подвергшийся чуду, подвергся чему-то необыкновенному, и больше ничего…

     Чудо воскресения прямо противно учению Христа…
     Чудо было не доказательством истинности, но доказательством важности дела. Чудо заставляло обращать внимание, чудо было реклама.
                Л.Н. Толстой

     Когда в 19 веке был открыт факт самовнушения, то с помощью этого понятия (и понятия «исцеляющей веры»), казалось, найденное неотразимое естественное объяснения того, что оставалось необъяснимым и давало как будто основание для применения понятия чуда.
                В. Зеньковский «Основы христианской философии». Париж, 1964г.

     Действительно, не чудо ли, что мы с вами явлены на свет? Что мыслим, чувствуем, живём и обречены на смерть? Не чудо ли из чудес – творящая природа, непостижимая выдумщица самых фантастических обликом и повадками животных; солнцем пропитанных растений, у которых каждая былинка, любой лист и цветы – индивидуальность; многоцветных и многоликих камней, зреющих в глухих недрах?
     Разве не чудо, что мы, как всякий организм, сотканы из земного праха и солнечных лучей? Что грамм нашего тела излучает в тысячи раз больше энергии, чем грамм солнечного вещества? Что мы способны верить и любить, осмысливать и постигать всё вокруг и самих себя? Не чудо ли, что существует на свете непостижимое по своей глубинной мудрости и бесконечности интеллектуальной мощи, по неистощимости информации Евангелие от Природы?
                Р. К. Баландин

     … Чудеса Христовы были осязательные; они были ясны для самых простейших людей; ничего в них не было загадочного; всякий мог удобно рассмотреть их; для сомнения и недоумения, чудо ли это, или только представление чуда, не было места. Мёртвые воскресали, неисцелимые средствами человеческими недуги исцелялись, прокажённые очищались, слепорожденные прозирали, немые начинали говорить; умножалась пища мгновенно для нуждавшихся в ней;  волны моря и ветры утихали по одному повелительному слову, и избавлялись от смерти те, которым буря угрожала смертью; мрежи рыбарей, тщетно трудившихся в ловитве долгое время, внезапно наполнялись рыбами, послушными безмолвному голосу Господа своего. Чудеса Богочеловека имели множество свидетелей, из которых большая часть были или враждебны Ему, или невнимательны, или искали от Него одного телесного вспоможения. Чудеса были неопровержимы. Самые злейшие враги Господа не отвергали их, старались только уничижить их богохульным претолкованием и всеми средствами, которые внушались им лукавством и злобою. В чудесах Господа не было никакой суетности, никакого эффекта; ни одного чуда не сделано на показ человекам; все чудеса прикрывались покровом Божественного смирения. Они составляют собою цепь благодеяний страждущему человечеству. Вместе с тем они выразили со всею удовлетворительностью власть творца над вещественною тварью и над сотворёнными духами, выразили и доказали достоинство Бога, принявшего на Себя человечество, явившегося человеком между человеками…
             «О чудесах и знамениях»
             (Из сочинений эпископа Игнатия (Брянчанинова) )

     По преданию, в былые времена, изгнанные из-за днепровских порогов да из-за Орели, селились по нашим степям-буеракам люди загадочных чародейских дарований, так называемые характерники. Они могли всё – наколдовать и отколдовать, наслать что-нибудь или отозвать, найти стосильный корень или угадать, где зарыт клад в земле. Мог характерник лихорадку или желтуху из человека изгнать, кровь раненому остановить, умел бурю и град заговором от нивы отвести. «Звони, колокол, звони, тучи разгони!» - и уже туч как не бывало. Знали характерники науку и на первое цветение ржей, и на дерево, чтобы плодоносило, и на пчёл, чтобы труд любили: «Пускаю вас, пчёлы, на все четыре стороны света, пускаю на росы травные, на цветы белые, за жёлтым воском, за густым мёдом…»
                Олесь Гончар «Твоя заря»
 
     А кроме немцев – Тевтонского ордена – шли на русские земли шведы – грабители. Нападали на наши селения литовцы. Шли каждый год, шли, сменяя друг друга, рать за ратью, шли врозь и вместе на последнюю пядь свободной от ига Земли Русской, на последний островок Русского государства – на Псков да Новгород.
     И то, что устояли русские города, не исчезла Земля русская, не умолкла наша речь, не исчез народ русский, - чудо!
     Но Господь совершает чудеса свои через людей. Их народ потом почитатет как святых, потому что они принимали страдания, совершали подвиги не ради себя, но ради других людей, исполняя волю Божию. Таким святым, спасшим Русь, был благоверный князь Александр, прозванный Невским.
               Б. Алмазов «Не в силе Бог, нов правде»
               (Святой благоверный князь Александр Невский)

     Предполагаю, что читающий эту главу может придти в некоторое недоумение. Действительно, если вооружиться бумагой и авторучкой или микрокалькулятором, то быстро выявится, что факты, сообщение в «Житии», не всегда стыкуются друг с другом, даты – весьма условны, точность их – относительна. Да и чудеса, творимые святым Прокопием, могут напоминать те, что творили и другие святые. Но «Житие» - не биография. Оно пишется по другим законам, имея целью не дать знание уму, а дать пищу душе. Чудеса – на то и чудеса, чтобы не проверять и не сверять их. А в них верить. Но лучше верить! Потому что каждое описанное чудо таит в себе и духовный совет, и тепло народной памяти, и те лучи надежды, которые озаряют жизнь.
                М. Борисова «Тепла и света божественна взыскуя…»
                (Прокопий Устюжский)

                ***

(Чужое)

     … А я слушаю и про своё думаю: и этот разговор для меня чужой, и рассказы про лагеря мне чужие, потому что всё то, что я знаю про эти дела и про то, как на мне всё это отразилось, это совсем другое, не бреттеровское и не от Рубинского идущее, а совсем другое, на жестокой бедности замешанное, это тоже, кстати, мне совсем непонятно, потому что я толком и не знал бедности, точнее, эта бедность была, но меня она почему-то не сильно коснулась, потому что я всегда ощущал в себе несметные богатства, и мама всегда ощущала, я это всегда понимал, и не только потому, что моя мама, в этом я был абсолютно уверен, была красивее всех женщин и умнее, и проворнее, и трудолюбивее, и – главное – жизнь знала, опять же я был в этом уверен, лучше всех, и мне внушала всегда: твоё богатство – это твоё здоровье, твои руки и твоя голова, всем Господь Бог тебя наделил, тебе остаётся только честно работать, и всё у тебя будет. Верила моя мама, что от честности всё и зависит в этой жизни.
                Юрий Азаров «Печора»