Чудо четвёртое

 -Саня, блин, чё ты вчера устроил? Вставай давай, не спишь ведь.
   -Зачем? - хриплым, незнакомым голосом спросил, не открывая глаз Саша.
   -Тебе выписываться завтра, домой ехать.
   -Зачем? Почему здесь нельзя сдохнуть?
   -Чего?! Какой сдохнуть?! Ты чего несёшь?
   Саша с неохотой разлепил глаза и равнодушно посмотрел на своего лечащего врача Володю. Владимира Николаевича.
   -Вчера же сказали. Метастазы.., от силы месяц...
   -Кто сказал? Кому?
   -Врач. Ну этот, с бородой. Бабе какой - то говорил.
   -Ну, Никифоров! Тысячу раз его просил! Саня, я твой лечащий врач! Я! Мы тебе вчера биопсию сделали. Опухоли больше нет. Чистые ткани, Саня, чистые! Ну, наблюдаться придётся пожизненно, но ты здоров Саня, здоров как конь. - сдерживая раздрахение, выговорил Володя, и в конце добавил:
   -Я сегодня дежурю. Вечером зайди.
   -Ты не врёшь? - тихо спросил Саша.
   -Уммм - промычал врач, и шагнув к двери, добавил:
   -Вечером!
                *                *                *
   -Так про кого Никифоров это говорил? - спросил Саша у разливавшего по стопкам коньяк Володи.
   -Про Муфлонова.
   -Про кого?
   -Ну, Сазонова, деда старого, соседа твоего.
   -А почему Муфлонова?
   -Потому, что тут все его так и зовут. Он же местный. Ну, давай - поднял свою стопку Володя.
   -Я, это, не буду - подивившись самому себе, отказался Саша.
   -Как хочешь. - легко согласился врач, и опрокинул свою стопку в широко раскрытый, жизнелюбивый рот.
   -А у него, у Сазонова, там...
   -Да - сразу поняв подтвердил врач и многозначительно - безнадёжно махнул рукой. - Да что ты всё за него?
   -Человек, всё - таки.
   -Кто?! Муфлонов?! Я тебя умоляю! Сколько себя помню, он тут Совет Ветеранов возглавляет, на каждом углу про подвиги свои трещит. Ни одного номера газеты местной без его рожи не вышло. То в президиумах, то напутствует, а сам ведь ни дня не воевал. Он двадцать восьмого года. Его призвали, когда война кончилась уже, а курсы офицерские ещё были. Вот он на этих курсах звёздочки получил,  а с этими звёздочками - в пожарку. И уже в пожарке до капитана дослужился. Где он корочку Участника войны справил, я не знаю, но то, что он ни дня не воевал, знаю точно. Сорок лет назад это все знали. Потом стали забывать, а он, вишь, в герои стал выбиваться. Ходил тут всё, весь в планках орденских. А я вэтом разбираюсь, немного, там ни одной боевой. Щебёнка юбилейная и "За оборону Ташкента". И везде, гад, нос совал. Везде! Даже сюда, помню, в больницу приходил врачей учить людей лечить. Сколько крови  у разных людей выпил, жалобами своими да анонимками. Потом статьи писать повадился. Прикинь, пишет: мы, наше поколение, я, и пошёл перечислять, глава местный, Зюганов, Алфёров, Гагарин, Жуков, Суворов, Минин - Пожарский, до Всеволода Большое Гнездо доходил, типа, все они у него, б...ь, за спиной стоят.
   -А он не думал, - перебил Саша разгорячившегося врача, - сел бы тот же Жуков с ним на одном поле... ну, ты понял.
   -Ничего он не думал, - закусывая вторую, или третью уже стопку, ответил Володя. - Самовлюблённая дурость думать не умеет. А вот приспосабливаться - умеет. Очень умеет.

   Сашу Володин рассказ сильно удивил. Для него ветераны были людьми обсуждению и критике не подлежащими. Он помнил деда своего детского дружка. Звали его Алексей Никанорович. В посёлке все знали, что Никанорыч воевал, и не слабо воевал, поскольку был двадцать второго года рождения, дошёл до Праги, а потом, с танком своим, на Дальний Восток съездил, как сам говорил, на японок  посмотреть. После таких слов он всегда получал от жены, бабы Наташи, шутливый шлепок по лысине. А вообще ветеранством своим не кичился, считал обычным делом, и не удивительно, ведь война была ещё совсем близко, немцев видели, и хорошо запомнили Сашины родители, два одноклассника его подорвались, выплавляя тол из найденного в лесу снаряда. Словом, людям того времени было бы странно, если б Никанорыч НЕ воевал.
   Еще Саша запомнил хрупкую женщину, Марию Карловну. Она приходила к ним в школу и рассказывала, как зимой, в оккупацию, организовала подпольный госпиталь для раненых Советских бойцов. Рассказывала просто, как о поездке на картошку. Хотя бойцов тех, по - всякому раненых, было девяносто шесть, а оккупация продлилась сто четыре дня. И всё это время Мария Карловна с двумя помощницами бойцов прятала, лечила и кормила. В конце рассказа она доставала из сумки завёрнутый в платочек Орден Ленина и пускала его по рядам. Диковинная, покрытая эмалью золотая штуковина поражала привыкшие к невесомости пионерских значков детские руки своей тяжестью. Много лет спустя Саша понял, что его пальцы оттягивало не золото, из которого сделан орден, а девяносто шесть солдатских душ, спасённых этой женщиной.  Это одна душа весит мало, почти ничего, а девяносто шесть...
   -Ладно, Саня, мне спать пора - прервал его раздумья врач. - Я завтра рано сменюсь. Так что мы не увидимся. Ты, пожалуйста, постарайся сюда больше не попадать. Это я просто так сказал что мы болезнь твою на раз - два сделали, опухоль была - не дай Бог. Так что чудом мы тебя вытащили Саня, чудом!

   По пути в палату Саша, загибая пальцы, вспоминал эпизоды из жизни, когда он должен был погибнуть. Сегодняшний случай стал четвёртым. В честь него Саша загнул указательный палец и посмотрел на оставшийся оттопыренным большой. Сложившаяся фигура ему очень понравилась.