Рация

А вчера мне приснилась
яростно утопленная тобой рация
с небольшой частной яхты,
зафрахтованной на одну несостоявшуюся жизнь.
 
Рация что-то трещала на языке древних ацтеков,
и было до сухости во рту обидно,
что я подсознательно помнила из этого языка
только безжизненно-важные жесты.

Тебе казалось, что выкинув ее,
ты оставишь меня навсегда рядом с собой
посреди холодного ноябрьского моря
и этой вынужденной меры твоей известности.
Не многие женщины отказываются от таких перспектив,
и ты не понимал моего отказа.

Я прыгала в море -  ты метался на палубе,
пугая стюарда и капитана,
бегал, как сумасшедший от борта к борту,
раскачивая мое сознание.
Между нами была целая пропасть условностей, и,
чтобы перевернуть твой жестокий мир,
нужна была простая бесценная штука -
мое желание быть любимой.
Его не было.

Каждый раз после купания
ты растирал мое охлажденное тело до боли и жара, -
так, что я горела в твоих руках,
расцветала лотосом под губами,
жадно пьющими мою горькую память.
На теле оставались
невидимые отпечатки слов на незнакомом языке -
страстные и сладкие проклятия любви,
которыми ты делал меня только сильнее.
Но - не сильнее себя самой.

Казалось, я слышу и слышу эту чертову рацию,
шипящую на странном языке древних предсказателей.
Сквозь толщи вод и временные потоки,
она звала меня домой -
умирать от другой любви и невозможности простить.
Она делала просто несуществующей
эту приторно сладкую реальность.

Мое тело улетало над тобой птицей,
преодолевая заземление возвращающих пальцев на бедрах.
Я не помню сколько раз я умирала так.

На третий день нас нашел спасательный катер.
Было грустно и больно,
но ничего не могла с собой поделать -
и бежала, бежала сломя голову в ночь на вокзал.
Пока ты спал.

Вчера мне снова снилась эта чертова давняя рация
комком вины в горле, иссушая дыхание и память, -
потому что я была виновата перед тобой
в той, не состоявшейся, жизни
посреди холодного безжизненного, ноябрьского моря,
где я прыгала в море,а ты метался по палубе,
готовый отдать вечность за простое обладание мной.

К утру что-то тихо и незаметно
опустилось на двадцатилетнюю глубину.