Ирод

Днем лечу зубы, вечером - беременность. Хоть это и запрещено, хоть и строжайше наказывается - деньги нужны всем. Во всяком случае, кроме меркантильных целей есть и некий, пусть и извращенный, но интерес и, может, иногда еще такое ощущение, максимально щекочущее разум, как школьник, приходящий домой ночью пьяный. Ощущение полной запретности, полной - антисанитарии, любимой почвы сепсиса, когда на стоматологическое кресло, повидавшее за день десятки людей, садишь женщину фактически с открытыми внутренностями, одну ногу на подлокотник, другую в плевательницу, накрываешь ей ноги, вниз - лампу; и орудуешь. Самое странное, что вот так, по вечерам или по ночам, девушки все-таки ко мне ходят, бывает, даже очередь выстраивается, из пяти или шести пациенток. Проводятся операции, как вы догадались, в полной тайне, об этом знаю только я, абортируемая и некоторые поверенные люди, остающиеся, разумеется, в доле. Несложно додумать и то, что если и умирают на моих руках люди, то умирают, известно, тоже в тайне, и я остаюсь своего рода безнаказанным, не считая легких, словно сабельный тычок, укусов совести, которые, впрочем, я легко заедаю во время обеда.
;;;; Если говорить об умерших, то было их всего две за мою четырехлетнюю практику: Наталья О., девятнадцати лет, в общем-то, история почти каждой пациентки, с козлом-парнем и незащищенным сексом. В этом смысле советские, как, наверно, и многие люди чем-то напоминают граждан каких-нибудь уж совсем отсталых стран, с той разницей, что последним проще вырастить ребенка, чем делать дела в резинке, а нашим легче сделать аборт. Такие нравы. Не знаю, что именно послужило причиной ее смерти, недостаточно ли прокипятил инструменты (переделанные самостоятельно из списанных стоматологических) или, может, она такая неаккуратная - через неделю с лишком оказалась на анатомическом столе, с неплохо раздувшейся от гноя и прочих выделений маткой. С того времени к обеззараживанию инструментария я отношусь не менее щепетильно, чем какой-нибудь рачительный солдат - к уходу за своей винтовкой. Другой случай, пожалуй, еще более приземленный, происшедший с Татьяной К., семнадцати лет; да, чаще всего ко мне идут именно малолетки, имеющие иногда, помимо беременности, и другие болезни, вроде гонореи (чаще других случается). Она, в отличие от Наташи, не протянула и девяти-десяти дней, а умерла так, вне очереди, уж буквально "в моих руках". Они обе, к счастью, не предупредили ни о чем своих родственников, а партнеров их и след простыл еще до подтверждения беременности, а дело это, то есть абортирование, занимает многих врачей и кроме меня, так как дает какой-никакой дополнительный заработок за относительно легкую работу, поэтому что-либо доказать после никто уже и не мог.
;;;; Говоря об основной моей работе, скажу, что, во-первых, платят довольно много, и подработка эта служит больше для отвлечения от множественных однообразных больных с нечищеными зубами и кариесом, но деньги есть деньги, и всегда приятно получать что-то сверх нормы, если это, конечно, не касается ссылки в лагерь.
;;;; Из второстепенной моей практики был еще очень интересный эпизод, когда пришла женщина, причем довольно зрелая, родившаяся еще, наверно, и до войны четырнадцатого года; была на приличном сроке, но и это тоже бывает. А кроме возраста ее и плода было замечательно то, что попалась двойня, попалась, наверно, как купюра на улице - случалось довольно редко, и оттого не привыкал, а каждый раз радовался почти по-детски. Операция прошла даже более чем успешно, можно сказать блестяще, потому что не помнил я тогда, да и сейчас не могу вспомнить более точного и быстрого исполнения ни в работе стоматологом, ни в кустарном абортарии. Помню также, как спустя недели три после процедуры та женщина зашла ко мне в кабинет - даром что я находился там один - и принесла цветы, прекрасные орхидеи, коробку французских конфет и поблагодарила меня. Было приятно, хоть и чертовски неловко: обычно ко мне никто не приходит из пациенток.
;;;; Больница, в которой я работаю стоматологом уже почти десять лет, была старая, построенная еще при царе, и выглядела как какая-то временная палата, возведенная в полевых условиях в несколько дней: со стен сыпалась штукатурка, кафель, хоть и был уложен относительно недавно, уже ходил ходуном и истрескался, в коридорах пахло обычно старостью и изредка какими-нибудь тяжелыми пациентами хирургов, с загноившимися старыми ранами, нередко уже с занесенной живностью, вроде личинок и прочего. Многие люди до сих пор не доверяли врачам, лечились у местных старух, получая часто моральной пользы больше, чем физической, а к врачам ходили уже под конец, больше даже чтобы обругать их, укорить в беспомощности перед раздувшейся из какой-нибудь мелочи серьезной болячкой. Так пришел ко мне однажды мужчина сорока трех лет, с зубом настолько запущенным, что исправить можно было только операцией. Тот не захотел, ни в какую не соглашался: дескать, я травы пропью и спадет боль. Так и привезла его родня, уже в предсмертной агонии, с воспаленным мозгом. А может, мозг был уже воспален давным-давно?
;;;; В защиту таких кадров скажу, что медицина у нас не едет локомотивом, как в других странах, а стоит на месте, на вечной станции, ну или волочится на квадратных колесах, так что злые врачи, оставшись иной раз без денег вовсе, могут выполнить работу так, что и с жизнью недалеко расстаться. Впрочем, у нас таких не было.
;;;; А вот еще про религию. Хоть она запрещена, равно как и аборты, но что русскому есть запрет? Запрет, значит: делай, но аккуратно. И однажды, когда я шел с работы домой, был уже вечер, зима, темно - и на улице я встретился не то с попом, не то с еще каким-то церковным служителем. Он был гладко выбрит, в непримечательной одежде, и если б он мне не сказал прямо про себя, то я бы так и остался во мнении, что разговаривал с обычным прохожим, там, подсказал время или путь до вокзала. Он меня остановил, спрашивает:
;;;;-Вы - Исай Фомич?
;;;;-Да,- говорю ему,- вас что-то беспокоит? Можете сказать вашу фамилию?
;;;;-Убивать детей, знаете, есть великий грех,- говорит от полушепотом, конфиденциально,- и вы, Исай Фомич, если не прекратите, то будет вам наказание.
;;;;Именно по "великому греху" и выдал он в себе священнослужителя. С тех пор я завел себе пистолет и ходил с работы настороже.
;;;;Такого пока еще не повторялось, но я все жду, идя домой вечером, когда вразрез мне пойдет мужчина в ватной куртке, в шоферской фуражке и в толстых заплатанных штанах, заправленных в кирзовые сапоги - пойдет и, поравнявшись со мной, пустит мне кровь, ударит кастетом или выстрелит. Пистолет я держу в правом кармане, рукой держа все время рукоять. Все-таки я знаю, что могу позвать милицию: священника-таки заберут без разбору, а если и скажет что про меня, то ему не поверят, тем более что я представитель "трудовой интеллигенции" и имею приоритет. Да, конечно, это греет, но будет ли мне дело до наказания или безнаказанности какого-то человека, если, во-первых, я и сам не чист на этот счет, а во-вторых, что он меня уже убьет, и не воскресит меня пусть даже расстрел его? Пистолет всегда заряжен, курок взведен.
;;;; Говоря о моем отношении к такого рода деятельности: совестно мне было только по первому времени, собственно, о чем уже говорилось, и вообще, считал я и считаю аборты за хорошее дело. Думаю, что зло, пускай хоть и всего лишь потенциальное, лучше прерывать еще в состоянии зародыша, не счесть за каламбур. Проблема в том, что, например, как и плохих в будущем людей я останавливаю и хороших - но какая цена? Одно дело не получить награды сверх ожидания, другое - не получить, скажем, нож под ребро или в печень. Все же так намного безопаснее, имею в виду выскоблить зарождающегося уголовника, чем потом, когда он станет въевшимся кофейным разводом, пытаться что-то из него сделать путное - или потратить пулю. И все же эта процедура весьма востребована, и если не я, так кто-нибудь другой займет место в подполье. Другое дело, что мерзавцы и подлецы как раз-таки и любят этим прикрываться, что, дескать, они всего лишь противовес чему-то по-настоящему плохому, да и спрос имеется.
;;;; Я прихожу в больницу, где меня встречают врачи с улыбками и, кажется, они (то есть улыбки) с докторов не сползают никогда; иду я по коридору, под светом мигающей лампы, в полумраке зимнего рассвета, а навстречу мне Галина Васильевна, наш педиатр. Говорю ей:
;;;;-Здравствуйте.
;;;;А она в ответ, едва улыбнувшись, кивает головой, дескать, и тебе того же.
;;;; И так со всеми.
;;;;Наши с хирургом Вячеславом Арсеньевичем смены начинаются примерно в одно и то же время, только он приходит всегда на несколько минут раньше, так что когда я прохожу к своему кабинету, еще в пальто, в шапке, он уже стоит у своих дверей, в халате, готовый меня встречать. Я всегда, проходя эту тропинку от входа до двадцать седьмого кабинета (именно там я работаю), останавливаюсь у дверей хирурга, здороваюсь с ним, жму руку, и так, бывает, разговариваем по пятнадцать или двадцать минут о спорте, о пациентах, никогда не затрагивая политику или что-то другое в принципе. Кроме этого мы ни о чем особенно не говорим, и наша дружба ограничивается как раз пределами этого коридора, в котором в основном и происходит вся больничная жизнь, скрытая от глаз пациентов, когда никого кроме персонала в здании нет.
;;;; Кабинет мой выглядит совсем неопрятно, впрочем, схоже с другими, и мне кажется, что это из-за большого возраста самого здания. Единственное, что в кабинетах, где работают женщины, присутствует атмосфера почти как в старушечьей квартире, где все кажется таким теплым и уютным, но стоит рассмотреть что-то особо, как сразу становится не по себе от того, что еще можно жить в такой-то комнате. На моем рабочем столе стоит радиоприемник, в котором играет в основном классическая ,музыка, стоит стакан с чаем, без которого я не могу работать, и мой журнал, куда я записываю даты, фамилии, делаю заметки.
;;;; Иногда мои две работы совмещаются: бывает, заходит ко мне девушка в полдень, я смотрю ей зубы, делаю все необходимое или назначаю лечение, а потом уже она, по возможности, хитро улыбаясь, говорит, что ей нужно еще и по другим делам. Я, конечно, понимаю такие дела, и назначаю ей прием в девять или десять вечера, чтобы было после закрытия больницы и не слишком поздно, чтобы вызывать подозрения у прохожих и в частности у милиции. Девушка приходит в тот же день или спустя время, смотря как назначу, занимает очередь (если такая есть) и ждет. Далее заходят, я сажу их в кресло, готовлю инструменты и место и начинаю работу. Это не очень сложно, и уже состоявшийся врач может легко научиться исправлять нежелательную беременность. В сущности, мне кажется, это почти как мытье посуды: знай себе скобли ребенка, пока все не прочистишь, следишь за чистотой и отпускаешь пациентку. Платят на месте, но из правил приличия я не буду говорить суммы. Вот так я сначала роюсь у человека в одном отверстии, а потом в другом.
;;;; В свободное время я читаю книги, пью чай или слушаю оперы.
;;;;
;;
***

;;
;;;; Было поздно, то есть уже тогда, когда Исай Фомич не принимал никого ни по зубам, ни по детям, около полуночи; но он сидел в своем кабинете и покорно ждал пациентку. Дело в том, что к нему пришла женщина, и ее не устраивала запись на завтра или послезавтра, поэтому она заплатила довольно большую сумму, чтобы придвинуть наконец свой черед. Договорились они на четверть двенадцатого, и именно поэтому Исай Фомич, уставший и выпивший уже порядка чаю, все же не сдержался перед хорошим заработком.
;;;; Был конец зимы, однако снег еще шел и шел, и, наверно, даже не думал переставать: днем все занесло так сильно, что ход к больнице пришлось прокапывать. Были также и траншеи к окнам чтобы проветривать кабинеты, и Исай Фомич все смотрел на темную улицу, занесенную снегом, пустую и холодную.
;;;; Вдруг он увидел силуэт, шагающий по снегу, спотыкающийся и идущий явно в сторону кабинета стоматолога. Исай Фомич встал с кресла и медленно подошел к окну, подергал шпингалет и открыл окно. В комнатный воздух вмешалась уличная прохлада, смыла запах хлорки и заменила его наконец свежестью, освежив и сознание Исая Фомича и прогнав спертость наружу.
;;;;-Кто идет?- спросил стоматолог у идущего человека. Фигура приближалась, но Луна светила прямо в спину человека, отчего нельзя было разглядеть его лица.
;;;;-Исай Фомич, я к вам записывалась давеча.- ответил высокий женский голос. В замотанном в тулуп существе он узнал недавнюю пациентку.
;;;;-А, так это вы!- радостно сказал он,- А я вас ждал. Почему вы по сугробам идете, и чего не через двери?
;;;;-Мне не надо, чтобы меня кто-нибудь увидел. Лучше помогите мне влезть внутрь.
;;;;Исай Фомич неловко взял женщину за руки; она была мягка от многих слоев одежды, и поэтому трудно было за что-либо ухватиться. Впрочем, женщина и без особой помощи смогла перемахнуть через окно в кабинет.
;;;;-У вас есть куда свесить одежду?- спросила она.
;;;;Исай Фомич услужливо, будто швейцар, снял с нее верхнюю одежду и повесил на вешалку, стоявшую в углу, справа от окна.
;;;;-Садитесь в кресло,- сказал он,- или нет, постойте, я вас расположу сам.
;;;;И он принялся делать ей позу, запрокинул ноги и накрыл ее, как и всех других, накидкой.
;;;;-Вы Анна Ф.?- спросил Исай Фомич, заглядывая в свой журнал.- Вы не подумайте, это я так, удостовериться.- добавил он.
;;;;-Да, я.
;;;;-Одиннадцатая неделя?
;;;;-Так.
;;;;-Хорошо. Сейчас я начну.
;;;;Исай Фомич сделал все быстро и почти автоматически, а после взял с женщины деньги.
;;;;-Вы бы лучше обратно не через окно выбирались,- сказал он после,- давайте-ка я вас через дверь выведу.
;;;;-Но меня там увидят...
;;;;-Думаете, вас никто не видел, пока вы шли сюда?
;;;;Анна молчала.
;;;;-Вот и пойдемте.
;;;;Исай Фомич одевал женщину, и постепенно ее фигура превращалась из болезненно-тонкой в весьма толстую, почти мужицкую.
;;;;-До свидания, Исай Фомич, всего вам хорошего!- сказала женщина напоследок.
;;;;-До свидания. И вам того же.
;;;;Исай Фомич был счастлив обогащению и уже собирался уйти домой. Хоть он и с сомнением отнесся к выбору Анной входа, но сам все-таки выходил каждый раз с обратной стороны здания, где стояли мусорки. Каждый рабочий день, когда проводились ночные и вечерние операции, он выносил с собой холщовый мешочек с невезучими людьми, не успевшими пожить, но уже умершими, и либо закапывал его в снег, либо, когда уже настанет оттепель и снег растает, он собирал "подснежники" и уже скидывал их к собачьей будке у соседнего дома, так что на следующий вечер ничего не оставалось.
;;;; В ту ночь он все-таки решил накормить соседских собак, и поэтому пошел дворами, а не большой дорогой, как обычно зимой. Во дворе было темно, собаки от этого казались чертями с светящимися глазами, готовые забрать с собой этого стоматолога. Исая Фомича мучила совесть, но он упорно врал. Он, даже не доходя десяти шагов до конуры, высыпал содержимое мешка в двух метрах перед собой, и две тощие, черные собаки сразу бросились на еду. Исай Фомич даже не посмотрел на них, а только зарыл голову поглубже в воротник, руки спрятал в карманы и еще крепче сжал пистолет. Блестящий на лунном свете снег хрустел под его ногами, скрипели кожаные ботинки, и он смотрел себе под ноги. Поскорее бы до дома дойти!
;;;; На выходе из двора встал человек, которого Исай Фомич даже и не увидел сразу. Человек, видимо, шел по своим делам, но, услышав шаги и увидев другого такого же ночного проходимца, остановился и удивленно (хоть при таком свете видно не было) смотрел на стоматолога.
;;;;-Исай Фомич, вы?- спросил человек.
;;;;Исай Фомич поднял голову, вгляделся в очертания фигуры и замер.
;;;;-Кто вы? Мне кажется, я вас знаю.
;;;;В голосе он узнал священника, грозившего ему еще давно. Священник, хоть и связан с библией и догматами и знает о грехе убийства, достал пистолет и навел его на доктора. Исай Фомич накрылся столбняком, рука его была на рукоятке и уже готовая вскинуться и выстрелить. Но он стоял на месте и как завороженный смотрел на человека.
;;;; Раздался выстрел.


Рецензии