Кошки

Августовское солнце довольно ярко светило в небольшое окошко кирпичного домика. Рассвет давно уже прошел, вступило в свои права летнее утро. Птицы, вскоре собирающиеся улетать, знакомо щебетали, вместе с ними и воробьи перебивали тишину. Впрочем, тишины тут почти никогда не бывало: хоть и стоит дом почти на отшибе, но сюда то и дело слетаются птицы, сбегаются животные. Вот и кошка «номер два» вернулась с каких-то очередных прогулок. Лежит теперь на кровати на серо-голубом покрывале и мурлычет себе. В этот раз ее не было около недели.
«Наверняка принесет котят. Кошка номер один же принесла», - подумал парень, лежащий на кровати под тем самым серо-голубым покрывалом. Он взглянул на кухонный стол неподалеку, где еще продолжала стоять с утра кружка с наверняка уже остывшим чаем, и снова посмотрел на кошку номер два.
Да, кошка номер один, как он называл первую прибившуюся к его дому кошку, недавно окатилась, и теперь в одном из гнезд для кур пищали четыре черно-белых комочка. Точнее, бело-черных. Все пошли в куцую мать: белую с пятнами. У многих уже открылись глаза, и смотрели они на мир глазами младенцев, изучая каждую вещь, каждое движение.
Кошка номер два, надо отметить, больше месяца назад тоже принесла котят, троих, но те не выжили, горе-мамаша не стала их кормить. А может, причиной было то, что самого хозяина к тому времени месяц как не было, и кошка номер один решила, что ее хозяин ее бросил. А остальные жители кошку не волновали. Хоть и давали ей поесть, хоть и мурлыкала она для всех и лезла на руки к любому, оставляя кучу своей шерсти на одежде, да хозяин у нее был один. И тогда он находился далеко от дома, в грязной серой палате с решетками на окнах. Но кошке номер один было этого не понять. Она – кошка, она – свободна, и ей не ощутить безысходности, когда лежишь, привязанный к кровати, в палате запах хлорки режет глаза и не дает нормально дышать, свет пробивается через окно тусклый и невзрачный, и его ужасно мало. Не понять ей страшной боли, когда в страшные синеватые вены вливается через большую иглу болезненное лекарство. Не понять ей мучений, когда говоришь важные вещи, хочешь что-то рассказать, а тебе не верят, лишь молча кивают, улучают момент, крутят за спиной руки и, вколов очередной препарат, привязывают «на всякий случай».
А он все это знал. Каждые полгода приходилось отправляться на так называемую «профилактику», вне зависимости от хорошего или плохого состояния. Это была так называемая обязанность, которую он обязан был выполнять. И делал это, с глубокой болью где-то в душе. А ей было больно, ведь на деле вовсе не в вены уколы делали, а куда-то туда, в сокровенные тайны и мечты, мысли и чувства, пытаясь вылечить то, что считали ненормальным. Но в чем его ненормальность? В том, что он некогда этим поделился с человечеством? Оно неблагодарное, оно не поняло, лишь набрало номер, и его забрали в ту самую палату.
Он четко знал, что каждый из людей по-своему ненормален. Все зависит от того, кто тебя лечит, кто тебе попадется на жизненном пути: один поймет твои мысли и чувства и. дружески похлопав по плечу, закроет от мира и от тех же врачей, признает тебя нормальным. А другой, все так же мило улыбаясь, вызовет доктора с болезненным уколом, искренне считая, что делает все с пользой для тебя. Только где польза? Где? Есть только муки в душе и боль в скрученных руках. И он был уверен в одной вещи: если хочешь быть собой – не говори никому, что у тебя внутри. Иначе это не только растопчут и душу опрокинут в грязь, но и попытаются убить твое сердце, твои мысли и чувства. Попытаются убить тебя. Но на самом деле у них это никогда не получается, за исключением тех случаев, когда не остается сознания вообще. А те, кто все-таки выходит оттуда, и у кого якобы ремиссия – просто научились мастерски скрывать себя. Они просто поняли, что не дадут им воли, пока не признают точки зрения докторов. И признают. Выходят и наслаждаются мучительным сначала, но столь прекрасным чувством воли. Пропускают природу, ветер, волю, жизнь через себя, и кажется им в те мгновения, что они сами – и есть природа, ветер, воля, да и сама жизнь. Хотя, им-то не кажется, они это знают. А остальные… Пусть думают, что хотят. Им не стать счастливыми, потому что живут систематическим миром, системой мыслей, которую признали правильной. А такие, как он, останутся неправильными. Их будут мучить, травить, заставлять дышать хлоркой и терпеть боль от уколов. Но сколь чудесным для них будет ощущение воли! Они умеют ее ценить. И будут продолжать это делать. Современные люди часто зациклены на своей системе правильности и ценности, в корне неверной для душевной радости. Им не понять того, что на самом деле важно. А он не хотел понимать их, ему со своими «странностями» было прекрасно. Точки от уколов уже почти зажили. Он верил и знал, что все будет хорошо и мир будет прекрасен. Рано или поздно. Он сам знает, когда.
И продолжит говорить с небом и с животными, выходить ранним утром и встречать рассвет на крышах, улыбаться солнцу, бегать по улицам, кричать птицам и ветру, играть мелодию воли и слушать щебетание птиц. Он просто будет счастлив. Будет, рано или поздно.
Кошка, лежавшая на кровати, мяукнула и посмотрела на своего хозяина. Он отвлекся от своих мыслей и посмотрел на нее.
- Есть захотела? А я только с утра тебе молока налил. Ладно, давай немного колбаски дам. Хочешь?
Номер два замяукала, спрыгнула с кровати и стала рядом, ожидая, когда хозяин встанет. Тот вылез из-под покрывала, надел на ноги синие шлепанцы и, встав, проговорил:
- Зови номер один. Пусть покушает, ей скоро котят кормить.
Покорно мяукнув, номер два выбежала из комнаты, а он достал из холодильника кусок вареной колбасы и отрезал три небольших кусочка. Спустя где-то полминуты в комнату забежала номер два, следом за ней – номер один, и мяукнула.
- Доброе утро, - он поприветствовал ее. – У вас обеих молоко еще осталось, - парень кивнул на тарелки, стоявшие возле входа. – А это вам что-то вроде небольшого гостинца, - он дал обеим кошкам по кусочку колбасы.
Те радостно схватили их и, отнеся к своим тарелкам, стали, мурча, грызть колбасу. Он, взяв кусочек батона, сделал себе бутерброд и, отпив холодный чай из старой кружки, откусил немного колбасы.
- Номер один, не забудь покормить котят, - обратился парень, допивая чай. – А я сейчас соберусь да пойду вам еще корма куплю, а то колбасы для вкусностей не хватит. Вы пока тут будете, за мной на остановку не надо идти. А то там сейчас машин много ездит, дальнобойщики туда-сюда товар активно возят. Опасно.
Кошки продолжали грызть предложенный гостинец. Парень поставил кружку на стол, доел бутерброд и, быстро заправив кровать, оделся, достал из кармана джинсов деньги и пересчитал.
- На еду хватит, - констатировал он и вышел из комнаты. – Оставляю дверь приоткрытой. Если что – выходите, только из дома далеко убегать не надо. Номер один, котята уже пищат, - услышал парень.
Кошка номер один выскочила и побежала в сторону курятника.
- Так, хорошо, - отметил он и вышел на улицу, к светящему летнему солнцу и теплому ветру, приятно развевающему чуть длинные для парня волосы. Тот быстро спрятал их под светлую кепку, взглянул мельком на солнце и, зажмурившись, глубоко вдохнул. В свежем воздухе пахло чем-то сладким.
- Хорошо. Очень все хорошо, - он улыбнулся и пошел к остановке.
А кошка номер два выскочила из дома, залезла на калитку и проводила хозяина взглядом, пока тот не скрылся в дали деревенского поля.