Забияка

                Забияка.

                Это событие происходило, когда я учился в девятом классе и весеннюю охоту ещё не открывали. Как и раньше весной  меня с ужасной силой тянуло в лес. Природа пробуждалась от зимней спячки, и я не хотел пропустить ни одного момента этого таинства. Конец апреля. Снег в лесу остался только в глухих ельниках и оврагах. Ручьи из бурных потоков превратились в узенькие струйки, пахло прелыми листьями и смолой. Во всю цвела мать-и-мачеха.
                Сегодня я, во что бы то ни стало, решил найти глухариный ток.  Отец одноклассника так увлекательно рассказал об этом волнующем действе, что я просто не мог остаться в стороне. Тем более он рассказал о месте существующего тока, думая, что мы ещё малы, чтобы предпринять самостоятельные действия. Я это место знал, но не показал вида. Оказалось, что вокруг этого тока я любил собирать грибы, и действительно не раз там поднимал глухарей и капалух., а прошлым летом встретил выводок глухарят.
                Ночью, когда все спали, тихо оделся, обулся и выскользнул из дома, в поисках приключений.  С собой ничего не взял, кроме фонарика «жучок», записной книжки, огрызка химического карандаша и кусочка клеёнчатой мерной ленты. «Жучок» старое поколение должно помнить. Это безбатареечный фонарик, вырабатывающий электричество за счёт нажатия рукой рычажка. Чем чаще нажимаешь, тем ярче горит лампочка. При этом прибор издаёт звук, как крупный жук в полёте.
                Сначала освещал путь фонариком, но пальцы быстро устали и я его убрал в карман телогрейки. Глаза быстро привыкли к темноте, и подсохшая глинистая дорога, тянущаяся по просеке ЛЭП, чётко выделялась на фоне обочин. Вскоре из-за вершин деревьев выполз толстый месяц, и стало совсем хорошо. От основной дороги отделилась конная дорожка и юркнула под кроны деревьев. Пошёл по ней. Скорость уменьшилась. Призрачный лунный свет, сделал дорожку полосатой. Тени от деревьев были непроницаемо чёрными. Нога как бы вступала в никуда. Но и к этому быстро приноровился. Дорожка пересекла старую вырубку. А вот и старый редкий сосновый бор на краю болота. Если я правильно понял, ток должен находиться здесь и продвигаться дальше нельзя. Я присел на валежину. Теперь главный орган чувств – это собственные уши.
                А лес жил своей жизнью. Где-то за болотом глухо перекликались совы, отчего-то треснуло дерево, постоянно вокруг шуршали мыши. Рядом кто-то тихо засопел. Я пригляделся. Через дорожку мелко переставляя лапками просеменил ёжик. Небо на востоке слегка посветлело. Послышалась неуверенная трель зарянки и замолкла. Видимо, решила, что ещё рано. В тишине раздался громкий щелчок, как будто ударили сухой  толстой костью о другую кость. Тишина… но вот снова щелчок, еже и ещё. Паузы между щелчками становились всё короче, превращаясь в дробь. Послышались новые звуки, как будто кто точил косу-литовку «чжии-чжии-чжи…». Глухарь!! Сердце забилось с удвоенной скоростью, ноги стали ватными. А песни лились одна за другой. Щелчки, точение, щелчки, точение… почти не прерываясь...
               Я резко выдохнул. Оказывается, сколько-то не дышал, и не заметил как поднялся с валежины. Встряхнулся. Пора посмотреть на певца. Под точение делаю три прыжка в сторону звуков. Ещё раз, и едва успел остановиться. Петух резко оборвал  песню. Неужели услышал? Или ещё хуже – увидел? Глухарь ничего не слышит, когда точит, но видит-то он хорошо. Но тут же успокаиваюсь: с дерева всё, что внизу кажется однородной тёмной массой. Молчал недолго. Вновь полилась песня, а я запрыгал. Глухарь снова оборвал пение. Молчит долго.  Но он уже где-то рядом. Начинает светать. Постепенно вырисовываются кроны сосен, толстые сучья. До рези в глазах всматриваюсь в переплетение ветвей. Нет, не вижу.
                Запела зарянка. Теперь её трели льются не переставая. Ей вторит другая, третья. Чуть в стороне от того дерева, в которое я вглядывался, раздаётсяся непонятный звук «хрррр». Перевожу взгляд на соседнее дерево и замираю. Да вот же он, глухарь!! Сидя на толстом суку в полдерева. «Хррр» -- распускается веером хвост. Прижимаюсь к сосновому стволу. До птицы не более двадцати шагов. Вот он приспустил крылья и пошёл по сучку, высоко задрав голову и топорща бороду. Раздались щелчки.  Я любуюсь великолепным певцом. Солнце лучом коснулось его груди, и она вспыхнула изумрудной зеленью. А какие шикарные красные брови. Петух легко спрыгнул с сучка и спланировал на землю. И только сейчас  звуки леса ударили по ушам. На вершине дерева выдавал рулады певчий дрозд.  Надрывались в звонкой песне зяблики. На болоте слышались трубные звуки журавлей, а на удалённой части вырубки бормотали и чуфыкали тетерева. Цикая, протянул вальдшнеп. Природа радовалась новому дню.
                А что же глухарь? Да он и не думал прекращать свой концерт. Оглядевшись, он распустил хвост, поднял голову и опять запел. При этом он не стоял, а вышагивал и чертил опущенными крыльями по опавшей хвое. Других глухарей на току не было слышно, видимо, сегодня этот пел  один.
 
                Заквохтав, почти по куриному,  с деревьев на землю одна за другой слетели две капалухи. Они сели возле самого токующего петуха, но он демонстративно не обращал на них никакого внимания. Он самозабвенно пел свою незамысловатую песню, иногда от возбуждения перебегая на другое место. Капалухи следовали за ним.
                Боковым зрением я уловил движение справа от себя. Очень медленно повернул голову. К глухариной троице подкрадывалась лиса. Она буквально ползла, прячась за толстыми стволами сосен. Вид у лисы был довольно жалкий.  Она уже начала линять и зимняя шерсть клочьями висела на боках, а хвост казался толстой мокрой верёвкой. От ближайшей капалухи она была уже в пяти-шести шагах. Дальше было открытое пространство. Вот она поджала под себя лапы, напряглась, и пулей вылетела к добыче. Капалухи, увлечённые петухом, поздно заметили опасность и попытались взлететь. Лиса уже готова была подмять под себя взлетающую птицу. Но неожиданно вмешался глухарь. Броском навстречу он сбил летящую в прыжке рыжую хищницу так, что та покатилась по земле. Не давая опешившей лисе подняться на лапы, глухарь клевал её мощным острым клювом и бил упругими крыльями. Моментом роли поменялись. Лиса из нападающей стороны превратилась в обороняющуюся.  Она даже дважды ухитрилась хватить глухаря за шею, но только забила себе рот колючими перьями. Наконец бесполезная борьба ей надоела, и она бросилась наутёк. Но не тут-то было. Лапы у глухаря оказались не короче лисьих. Помогая себе крыльями, он быстро догнал плутовку, но та ловко увернулась, показав преимущество четырёх лап, против двух. Но глухарь оказался упорным, к тому же, его подзадоривали капалухи, квохча с деревьев.
                Глухарь гонял лису по всему току несколько минут, пока мне не стало её жалко. Да ещё она показалась мне беременной: уж очень округлый был у неё живот. Подобрав с земли палку, я кинулся наперерез. Лиса, увидев, ещё одного противника, бросилась к кустарнику у болота. А глухарь, вместо того, чтобы улететь, бросился на меня. Я попытался оттолкнуть его палкой, но получил несколько ударов крыльями, ощутимых даже через телогрейку.  Тогда я перехватил палку поудобнее  и огрел нахала вдоль спины. (По шее бить не стал – боялся перебить её). Глухарь оторопело остановился, и захлопав крыльями, поднялся в воздух. Я наблюдал, как он пролетел полоску старого сосняка и летел над вырубкой. С деревьев слетели две капалухи и последовали за ним. Отбросив палку, почувствовал  боль на тыльной стороне ладони и увидел выступившую кровь. Всё-таки достал он меня клювом и его острой кромкой распорол кожу. Впрочем  -- это чепуха.
                Посмотрел на часы. Половина шестого. Я ещё успевал в школу на первый урок, ведь до дома не более двух часов ходьбы. Вышел на дорожку и быстрым шагом направился в сторону дома. А душа пела! Я увидел такое, что не видели мои  сверстники, да и многие взрослые охотники!