Золотой отблеск совсем уж подлых дел. глава 21

Глава 21


    В городе я не удержалась от покупок. Собиралась засесть на пару дней в квартире тетушки, обложиться новыми фильмами, и тупо смотреть в телевизор, хрустя чипсами и постепенно вытесняя из головы все мысли о Разиной и всего что с ней связано, в конце-концов не моё это дело, не моё, я не сыщик и не следователь, я – телохранитель. И в мои обязанности входит защита жизни обратившегося ко мне человека. а если кому-то хочется полной правды и прозрачности в деле пропавшей близняшки – пусть берут и вытряхивают из Армяна всё что знает и не знает, пусть около Разиной отираются, стараясь выведать у нее самой все подробности. Только советую слишком не усердствовать с выведыванием информации; ей это может не понравиться и она опять позвонит мне, попросит защитить от любопытных. А я защищу со всей серьёзностью.

  Ларек с дисками выдерживал мои придирки и любопытство не менее часа; я заставила продавщицу перетряхнуть чуть ли не весь представленный ассортимент. В итоге – прикупила аж целых десять фильмов, которые еще не видела. С таким запасом можно сидеть и три дня, изредка выбираясь только на обязательную утреннюю пробежку, да посещения тира. По-любому все мысли из головы выдует, в этом можно не сомневаться, столько новой информации должно помочь мне решить свою проблему.

     Напоследок, закупившись еще и в продуктовом магазине, гонорар позволял не стеснять себя ни в чем, я наконец-то удовлетворила свои потребительские запросы-слабости. Нагруженная двумя внушительными пакетами, вернулась к машине, закинула всё это в салон. Уселась, довольная, выкурила сигаретку, и только после этого завела мотор.


   Перед самым домом зазвонил телефон из сумочки.
Я свернула к арке въезда, не глядя достала мобильник, приложила его к уху.
- Да, слушаю.

   Знакомый рокочущий бас заставил вздрогнуть и покрепче вцепиться в руль, не хватало еще боком по стене проскрежетать.
- День добрый, Женя.

- Добрый, Валерий Игнатьевич. – проехала арку, бросила взгляд по сторонам. – Звоните узнать как дела?

  Подполковник не зря слыл человеком проницательным, мне самой уже не раз приходилось признавать что от него порой невозможно что-то скрыть. Взять даже нейтрализацию Шутника – друг отца всё узнавал достаточно быстро, если дело касалось меня и моих похождений. Вот и сейчас наверное уже всё знал и блеснул той самой чертой:
- Как у тебя дела идут это я знаю, Женя. Хотел спросить, что ты намерена делать дальше?

 Я припарковалась у подъезда. Заглушила двигатель. Хмыкнула:
- Это вы о чем, Валерий Игнатьевич?

  Он помолчал малость. Похоже формулировал, или же как всегда одновременно руководил и работой своего отдела во время телефонных разговоров со мной. Пояснил:
- Это я о том, что с охраной своей клиентки ты справилась отлично, всех её врагов нейтрализовала, и теперь она может жить спокойно. Но вот что ты намерена делать дальше?

 Я начала догадываться куда всё клонится, но до конца в это безобразие верить не хотелось. Отшутилась:
- Сейчас поднимусь в квартиру, включу телевизор, и буду смотреть в него, не отрываясь, несколько дней. Даже кучу фильмов накупила для этого, Валерий Игнатьевич.

 Подполковник, было слышно, разочарованно вздохнул.
- Очень жаль, я думал что ты захочешь выяснить всё до конца. Обычно же ты так поступала всегда, а в этот раз… в этот раз почему-то не хочешь.

  Я нахмурилась, отстегивая ремень безопасности. Вот опять та же песня слышится; неужели вы не хотите узнать всё до конца, Евгения Максимовна? А разве вам самой не интересно? Ведь на мужа близняшки кто-то же надавил, убить пытался несколько раз, так ведь можете же узнать – кто именно? Да и с пропажей Ирины Разиной не всё ясно, ведь так?... Только-только, понимаешь, начала избавляться от надоевших размышлений, малость вытеснила их приятным увлекательным и расслабленным шопингом, и тут телефон всё испортил. Вернее, Валерий Игнатьевич всё испортил, телефон, если посудить, тут ни при чем.

 Тоже решила показать свою проницательность:
- Вы наверное с капитаном Симоновым беседовали?

 Друг отца не стал отпираться.
- Беседовал, не скрою. Вот и хочу тебя спросить на эту тему, Женя, – что ты намерена делать?

  Мельком вспомнился недавний разговор с хозяйкой особняка. Вспомнилось и мое состояние после него. Тут же нахлынуло почти такое же.
- А что я могу сделать, Валерий Игнатьевич? Я – простой телохранитель. И не мне копаться в её шкафах и вытряхивать оттуда всякие семейные тайны, скелеты, грязное бельё, пусть и дальше их хранит, своё дело я сделала. Да и как это будет выглядеть? Она ко мне за помощью обратилась, а я, свинья такая, взяла и вытряхнула весь сор из её избы. Кто ж так поступает-то?

   Подполковник засопел грустно в трубку. Попробовал извиниться за такие вопросы:
- Ладно, Женя, не обижайся на меня, старого дурака. Обычная профессиональная привычка докапываться до самого низа, уж прости меня.

- Я всё прекрасно понимаю, Валерий Игнатьевич. – открыла дверку, спустила одну ногу на асфальт. – И нисколько на вас не обижаюсь, раньше сама такая была. До всего допытывалась, всех насквозь проверяла, свои идеалы ставила на первое место.

 Сопение в трубке моментально сменилось на ожидающую заинтересованную тишину.
- А сейчас?

  Я не дала никакой надежде материализоваться. Пресекла в корне, сразу же:
- А сейчас я наверное повзрослела. Может и время года действует, не знаю точно, но браться за выяснение тайн дома Разиных я не испытываю желания. – опустила вторую ногу на асфальт. – Устала я за три дня, перенервничала может быть, другое что, поэтому просто хочу побыть в тишине и ничего не знать про пропавших, нашедшихся, и всех остальных.

  Телефон растерял все бодрые нотки, что поначалу аж корпус трясли.
- Ладно, не буду тебе мешать, Женя…
 Некая пауза возникла, совсем как в дверях кабинета Симонова.
- Звони, если что…

    Отключился, оставив последнее слово за собой. Меня же оставил в некоторой нервозности. И чего все привязались? Взяли бы да сами выведали про всё что интересно, про всё что в чулане у Разиной хранится, про всё что задевает профессиональный интерес, и про всё что не дает покоя, наконец. Я то тут причем? Я что хотела, то и сделала, моя совесть чиста… Вот если бы Армян не пакостил, пришел бы ко мне три дня назад, объяснил бы суть да дело; мол, так и так, воцари справедливость, Евгения, свет, Максимовна, то я бы с воодушевлением вытаскивала бы на обозрение всеобщее самую последнюю тайну этого особняка в данный момент. Вытаскивала бы и всем показывала, зная что это моя работа и что за это я гонорар получу. Ан нет – Разина Светлана Георгиевна обратилась раньше. Ничего не попишешь.

  …Кроссовки на вытянутых ногах проглянули одинаковостью. Началось…

    Я убрала одну ногу под днище машины, ругнувшись. Закурила, рассматривая подметающего двор Михалыча. Невольно задержала взгляд на стайке воробьев; одинаковые такие, близнецовые практически, но только дерутся из-за каждой хлебной крошки меж собой. Хмыкнула, пряча зажигалку в карман; да, эти действуют отлично от других похожестей, рвут из под ног и клювов, стараются выжить в этом жестоком мире. Хоть и мать у них скорее всего общая, у большей части стайки по крайней мере, но по людским понятиям они действуют жестоко. Да и мораль человеческая, если посудить, им чужда. Схватил и лети, пока не отобрали одинаковые братцы, делиться не надо. Не схватишь, не сожрешь, и не смоешься – ослабеешь и впоследствии вероятным обедом кошки станешь…

    Я выпустила кольцо дыма. Перестала наблюдать за воробьями.
  Может и у сестер Разиных такое произошло? Одна оказалась смышлёнее, хватче, и наглее? Прибрала всё себе, спровадив сестренку подальше, на небеса иль еще куда, а сама стала полновластной хозяйкой? Может и такое быть, не исключено. Муж пропавшей заявления подавал-подавал, пока на него не наехали какие-нибудь отморозки тех времен, да и подался в пропавшие. Как сам сообщил – силы копить, хреновые года пережидать, ну и денег собирать на киллера. Собирал долгие двадцать лет, не ел не пил, появился наполненный предвкушениями, нанял Шутника, все дела, а тут я… всё обломала. И правильно, нехрена по телефону оскорблять. Нет, по телефону – это попозже было, тут я не права. Но всё равно – нехрена законопослушных граждан терроризировать, надо было заниматься этим раньше, как говорится “пока железо горячо” было… Стоп, а почему всё же попросил сначала припугнуть? Думал получится присвоить бизнес? Во дурак…  Впрочем, какое мне до этого дело? Больше всех надо что ли?

   Садистски убив недокуренную сигарету на асфальте, я вышла из машины, вытащила все сумки, немного попыхтела под их тяжестью, но ничего с этим поделать не могла; не два раза же к машине бегать? После того как закрыла все замки, направилась в квартиру.

 …Какой-то, извиняюсь за выражение, урод расклеил в подъезде рожи одного из кандидатов на пост главы администрации города Тарасова. Все такие одинаковые, даже надписи те же самые, смотрят строго и осуждающе, на нервы действуют, намекают…
 
  Громко выругавшись, я зашла в лифт. До кнопки своего этажа дотянулась коленом; руки были заняты основательно.

    Войдя в квартиру, я выронила сумки и обессиленно привалилась спиной к двери. Закрыла глаза, наслаждаясь тишиной и привычными запахами. Расслабилась вся. Простояла так около минуты. Собралась уже снимать обувь, нагнулась, и… и увидела два одинаковых тапочка; на них одинаковые цветочки и одинаковые листики.

  Расслабленность как рукой сняло. Сжав кулаки, я распрямилась, сняла обувь при помощи ног, стараясь не смотреть вниз. Подхватила сумки и понесла их на кухню. Там, облегченно сгрузив их в углу, бухнулась на табуретку и пожаловалась тете, что деловито натирала овощи на терке:
- Тетушка, милая, я сейчас заплачу.

 Мгновенно развернулась ко мне, забросив все дела. Напряглась и засуетилась:
- Что такое, Женечка?! Кто тебя обидел?! Что случилось?! Может, милицию вызвать?!

 Я слабо отстранилась от её заботливых рук.
- Не надо милиции, тетя. Я просто устала.

    Тетушка теперь принялась по-другому проявлять заботу. Заварила мне какого-то травяного отвара, начала уговаривать лечь в постель и немного поспать. Я кивала, кивала, кивала, но в тоже время в голове роилось много чего нехорошего. Винить кого-то я не могла, нужно было просто подождать пару дней, поторчать у телевизора, и ничем себя не напрягать.

  Выпила тетушкиного отвара, съела очень много вкусного салата, напилась простого чаю, и, закрывшись в своей комнате, завалилась спать, надеясь что хоть это поможет. Сумка так и осталась не распакованной; там были одинаковые жучки, одинаковые мини-камеры, одинаковые пуговицы на костюмах, и прочее, что могло навредить моему только-только начавшемуся состоянию покоя.


     Проснулась я под вечер. Не сама, а как это ни странно –  вновь в мою личную жизнь вмешался телефон со своим звонком. Выпростав руку из под одеяла, я взяла неугомонный аппаратик и глянула на экран.

 Номер был незнакомым. Стоило поднести к уху и дождаться положенного, как прозвучала всего-навсего единственная фраза:
- Он не пришел.

 Я села на кровати. Зевнула, прикрыв рот ладонью.
- Игорек, ты?

- Я.

- Спасибо что позвонил.

- Пожалуйста.

  Отключился. Я только-только, понимаешь, хотела похвалиться что поймала его незадачливого работодателя и сдала его в милицию, а малолетний компьютерный специалист уже отключился. Похоже не очень-то и хотел звонить, просто помнил о своём обещании, вот и нашел в себе сил только на несколько коротких фраз.

  Я бросила телефон на стол, дотянулась до халата, вставая. Накинула его и затянула пояс. Посмотрела на себя в зеркало. Улыбнулась сама себе же. В голове было свободно от всяческих думок, больше там не плавали несоединенные фрагменты. Всё было отлично и чётко. А что касаемо моего сегодняшнего состояния, то это три напряженных дня сказались, жара свою лепту внесла, ну и коварное время года тоже постаралось. Надо было просто вот так вот поспать в собственной постели несколько часов, и не страдать в размышлениях после сна.

   Разобрав сумку, я уже не так реагировала на одинаковые вещи; было, образно выражаясь, до фонаря, до глубокой фени. Разложила всё по местам, повесила одежду в шкаф, ноутбук включила на зарядку, оружие по местам распределила, в общем занималась привычными делами. За окном квартиры медленно наступал вечер, всё готовилось принять очередную ночь, солнце не так нагревало поверхности.

  Тетушка куда-то ушла, скорее всего к подружке. Оставила на кухне подробную записку, предупреждающую чтобы я не совалась из дому, предварительно не поужинав, всё что нужно – в холодильнике. Я заглянула, выбрала всё тот же салат, что давече уминала за обе щеки, налила себе чаю, взялась за вилку. Замахнулась уже ею, но… но в этот момент перед глазами встали те две маленькие близняшки, что сегодня проходили перед носом моей машины, ведомые своей молодой мамой. Только вот волосы были не темные, а светлые, точь в точь как у Разиной. Хотя нет, это не те близняшки, коих я видела сегодня, это со старой семейной фотографии, да, именно оттуда, именно там такие светленькие девочки мне встречались. Нина Сергеевна еще говорила, что их даже собственные родители путали…
 
 Я сердито бросила вилку на стол. Пихнула кружку с чаем. Вопросила воздух кухни и саму себя:
- Что же напасть-то такая? Так и буду мучиться?
 
  Пошла в свою комнату, одеваться.

   Из сложившейся ситуации существовало только два выхода. Тут либо плюнь на всё, и ходи к бабке-шептунье три месяца подряд, пока не снимет порчу и прочие напасти, что с удовольствием найдет-сочинит. Либо – прямиком к Симонову опять, и требовать Армяна для более душевной беседы. Беседы без угроз, не под сенью леса, а сидя в кабинете, покуривая, и прочее. Что-то знает, усатый, что-то скрывает, к бабке не ходи. Иначе почему сразу не заказал Разину, а сначала попытался напугать? Ведь если думал что получится напугать и она перепишет весь свой бизнес, то должен был подготовить на кого переписывать. Либо фирма, либо… либо жена его тоже нашлась, як бы, случайно нашлась. Он же нашелся, спустя двадцать лет? Нашелся. Так почему бы и пропавшей близняшке вдруг не найтись?... Тем более переписать весь свой бизнес на другого владельца за два дня всего лишь, это… это дело нереальное, тут кучу инстанций надо посетить, не один месяц прождать, и только потом уже будет считаться что бизнес юридически правильно передан другому человеку. А вот если на нашедшуюся родную сестру-близняшку переписать, то тут явно можно в два дня управиться; нотариус, подписи, рукопожатие, ну и банкет по случаю всего этого. Вот где собака зарыта!... Ну а как выйду на потерявшуюся, так и узнаю всё в точности и последовательности; кто кого убить хотел, за что хотел, и почему всё так криво вышло. Узнаю, отряхну руки, и больше не будет мне всякая дрянь мерещиться. Да, именно так и сделаю.
   
  Я едва не забыла закрыть входную дверь, настолько была ошарашена посетившей меня догадкой. Через пять минут уже выезжала со двора.


       Симонов меня как будто ждал. Сидел за столом, рисовал на листке бумаги всяческие незамысловатые рисуночки, пил кофе, в пепельнице дымился десятый-пятнадцатый окурок, в воздухе незримо висела тема пропавших-нашедшихся, а Феликс на стене даже немного был весел. Едва я вошла в кабинет, капитан даже не дернулся меня встречать, как обычно это делал; ну, там, как дела, как самочувствие, Евгения Максимовна, как добрались, с чем пожаловали, и прочее. По его глазам было понятно, что он прекрасно знает как мои дела, знаком с моим самочувствием, глубоко уверен в цели моего визита, и отменно знает какие меня терзают сомнения-размышления. Даже стул у стола, для посетителей, был заведомо отодвинут, протерт от пыли, и на нем не лежали разнообразнейшие  папки с бумагами. Ждал, зараза. Ждал.

 Я приспустила очки:
- Ждете?

 Отложил разрисовывание казенной бумаги. Широким жестом пригласил присаживаться.
- Жду, Евгения Максимовна. Вы очень догадливы.

 Я повесила сумочку на спинку стула. Села. Закинула ногу на ногу.

 Капитан включил чайник, дотянувшись до него. Поинтересовался:
- Кофейку выпьете?

- Не откажусь.

   Я практически натянуто улыбнулась, не став ничего высказывать за такую показушную вежливость и затягивание момента. Вот же комедиант чертов! Знает же, что я кофе люблю, даже чайник заведомо включил, знает, всё знает, но тем не менее тянет время. Нет что бы сразу – ба, Евгения, вы с Армяном хотите побеседовать? Привести его? Отдать вам его на разговор?... Меня, понимаешь, размышления и догадки вот-вот доконают, уже нормально поесть не в состоянии, всякая дрянь мерещиться начала, даже на одинаковые вещи смотреть не могу без душевного трепета, а ему всё развлечения, всё хитрые игры, насмешки во взгляде. Во взгляде… во взгляде…

 Я припомнила вздрагивания и явный испуг охранников Разиной, когда снимала очки и смотрела на них. Решила и с Симоновым такой фокус проделать. Помститься, что ли, за такие подлые дела; нечего время тянуть, дамы ждать не любят, им всё сразу подавай.

  Сняла очки и строго посмотрела на капитана:
- Вы же знаете зачем я пришла, Сергей Владимирович. Почему тянете?

 Он поёрзал, даже немного отодвинулся вместе со стулом. Стал рассматривать рисунки на листочке. Сразу же принялся извиняться:
- Прошу прощения, Евгения Максимовна. Просто хотелось немного потянуть, заставить вас понервничать в ожидании…
 Опять столкнулся со мной взглядом. Отвел. Сбился с мысли.
- Э-э-э-э… как бы это сказать… А, ну приступим, пожалуй… Хотите побеседовать с задержанным, да?

 Я мысленно поздравила себя за такие глаза. Надо же, и капитан испугался. Надо бы поупражняться на досуге перед зеркалом, глядишь – скоро вообще все будут вздрагивать и испытывать желание смыться подальше… Нет, нельзя подобные опыты делать, до самой старости так и не выйду замуж; все вероятные мужья разбегутся, лови их потом, или вообще очки не снимай.
 Кивнула, довольная произведенным эффектом:
- Хочу.

 Симонов поднялся поспешно. Заверил:
- Сейчас всё будет, Евгения Максимовна. Сейчас всё будет.

   Я удивленно посмотрела в спину удалившегося хозяина кабинета. Надо же – самолично побежал в изолятор! Обычно по селектору требует привести того или того нашкодившего и пойманного. А тут – сам! Неужели мой взгляд так на него подействовал? Занятно…
 Не зная что и подумать, достала сигареты из сумочки. Закурив, отключила вскипевший чайник, налила себе кофе, и принялась ожидать пока приведут задержанного. Мысленно подбирала с чего начинать разговор; либо выводить на интересующую меня тему исподволь, кругами, вокруг да около бродя, либо сразу – в лоб, признавайся, мол, жива твоя супруга или нет, если жива, то пусть появляется и не прячется, будем раскапывать события двадцатилетней давности вместе.
 
  Симонов появился через десять минут. Втолкнул Армяна в кабинет, закрыл дверь, прошел к соседнему столу, взял стул, поставил его на середину. Указал ему:
- Садись.

  Приведенный вид имел хмурый, взъерошенный. И не мудрено; меня увидел, врага своего, которая ему чуть все зубы не выдергала в лесу, и левый ус чуть не отстригла кусачками. Помнил прекрасно, такое разве забудешь, как водитель с битой вокруг красовался, постоянно примериваясь куда бы стукнуть. Не забыл выражения и лиц двух охранников, кои только и ждали моего приказа на атаку и истязания. Да и меня припоминал, особенно мой чудесный и таинственный чемоданчик с набором устрашающего железа…

 Симонов пихнул приведенного к стулу.
- Садись, говорю, чего встал?

    Сам же прошел за свой стол, закурил, и вновь погрузился в разрисовывания казенного листка бумаги, тем самым намекая мне что я могу делать с Армяном всё что захочу. В рамках закона, естественно, никаких физических пыток или действий во вред здоровью, сейчас с этим делом в органах строго.

  Муж пропавшей близняшки замедленно подошел к стулу, сел и уставился глазами в пол перед собой. Разговаривать явно не испытывал желания. Вздыхал с малопонятными интонациями. Думал, видать, что я его и на зоне в покое не оставлю, так же буду навещать в непонятных целях, так же буду загадочно смотреть, и так же буду навевать страшные воспоминания про загородный лес.

 Я развернула стул. Уселась к нему лицом. Затянулась основательно, хлебнула из кружки, и, выпустив дым, начала:
- Как в камере встретили? Не били?

  Проворчал что-то на родном языке, но даже не глянул. Может и знал уже, что смотреть мне в глаза опасно.

 Я хмыкнула, рассматривая его.
- Расслабься, не буду я тебе зубы выдергивать и усы отрезать. Я с тобой поговорить хочу.

 Симонов оторвался от рисования. Удивленно на меня глянул:
- Зубы? Усы? Это как?

- Да напугала его в лесу – я отмахнулась. – Все не терпелось узнать все подробности, да и интересно было как он до такой жизни докатился.

 Симонов посмотрел на задержанного. Вновь на меня.
- И узнали?

 Я кивнула, убивая бычок в пепельнице.
- Узнала. Но как оказалось – не всё.

   Армян быстро глянул на меня. Вновь стал рассматривать пол.

 От меня это не укрылось. Заметила, отставляя пепельницу:
- Вот, знает же что не всё рассказал, что-то утаил, что-то скрывает, не хочет делиться. А зря.

  Опять посмотрел на меня, на этот раз уже дольше и пристальнее. Проворчал:
- Ничего я не скажу. Сажайте меня в тюрьму, пытайте, но больше ни слова не услышите.
 
 Я обернулась к Симонову.
- Видите, Сергей Владимирович, не хочет говорить. Чего-то опасается, не верит в справедливость закона, не верит вообще никому.

 Посмотрела на Армяна, поймала его глаза. Повторила:
- А зря.

 Капитан так и не понял. Завел про интересующее:
- Нет, а что там про зубы с усами было?

 Я вздохнула. Не отвяжется. Пояснила кратенько:
- Приковала к дереву, подошла с кусачками в руках, поинтересовалась насчет зубов и усов, чего не понятного-то, Сергей Владимирович?

 Тот поёрзал на стуле. Протянул:
- Нам бы ваши методы работы, Евгения Максимовна.

    Армян терпеливо ждал, уже не рассматривал пол. Смотрел на меня с вызовом, наверное действительно готовился к пыткам и прочим методам дознания, укреплялся душой, и ничего рассказывать явно не собирался. Представлял себя на допросах в гестапо, пленником инквизиторов представлял, еще какие-нибудь исторические примеры-казусы.

  Пришлось строго на него глянуть, дождаться отведенных глаз, и продолжить подводить к главной теме этого разговора:
- Уперся, пыхтит сердито, на контакт идти не хочет, а зря. Зря. Сразу бы всё рассказал начистоту, и, глядишь, снял бы камень груза с души. Отсидел бы несколько лет, знаючи что после себя оставил надежное место в жизни и есть к чему вернуться, начать жить заново.

 Я закурила новую сигарету. Продолжила:
- Вместо этого сидит в этом кабинете, готовится и дальше молчать, все у него враги, все хотят ему зла, никому он не верит, ни от кого добра не ждет, и вообще в камеру обратно хочет.

 Посмотрела на Армяна вопросительно:
- Хочешь в камеру?

 Не стал врать.
- Хочу. Скоро ужин.

 Я хихикнула, не сдержавшись.
- Вот, нормальный мужик, уже освоился в казенных стенах, зашибись. Ему мыслится что и тут жить можно. А чё? Кормят, тепло, чисто, спальное место есть, покурить дадут, чего не жить в таких условиях? Тем более – зубы целые и усы на месте.

 Симонов кашлянул.
- Чего-то я не пойму хода ваших мыслей, Евгения Максимовна. К чему вы клоните?

- Да, я тоже не пойму. – Армян был солидарен с капитаном, даже осмелел немного  – К чему это всё, кровожадная красавица?

  Я подняла вверх указательный палец, для акцентирования на важности момента:
- Это я к тому, зараза несговорчивая, что тебе-то на нарах хорошо, тепло, сытно, и ближайшее будущее твоё определено, а вот твоя супруга терзается неопределенностью и не понимает что делать дальше.

 …У Симонова выпала шариковая ручка, стукнулась и покатилась к краю стола, но он не заметил. А у Армяна глаза на лоб полезли и затрясся весь. Выкрикнул:
- Откуда?! Откуда ты это знаешь?!
 
  Настало время поделиться своими догадками. Я победно посмотрела на ошарашенного Симонова; вот, мол, как надо дела раскрывать. Стряхнула пепел с сигареты. И начала:
- Откуда знаю? Поясню. Если бы ты сразу заказал Разину, Светлану Разину… ну, не пугать замыслил, а убить, то у тебя, можно сказать, всё бы получилось. Вместо этого ты упросил киллера перепугать Светлану до икотки, и тем самым вынудить её переписать весь свой бизнес в течении двух дней на другого человека. А так как с нашей бюрократией такой процесс занимает довольно продолжительное время, то это натолкнуло меня на одну интересную мысль; в два дня бизнес можно переписать только на ближайшего родственника, сестру-близняшку иными словами. Так же меня удивило еще одно – ты же нашелся после двадцати лет? Нашелся. Сидишь в этом кабинете. Так почему бы и твоей супруге не найтись?

 Симонов поморщился.
- Не вижу связи, Евгения Максимовна.

- Дослушайте до конца, Сергей Владимирович. – я строго на него посмотрела, перевела взгляд на притихшего Армяна. – Ты же мужик крутой, горячий, кровь солнечная, так почему бы тебе просто не убить Светлану? К чему эти запугивания? Вот я и подумала, что тебя упросили дать Светлане шанс, маленький шанс, вдруг действительно перепишет со страху, и, тем самым, сохранит себе жизнь. А кто тебя смог на такое упросить? Только жена на такое способна, Ирина твоя, никого другого ты бы и слушать не стал. Тем более она наверняка простила Светлану, пусть и пришлось из-за неё подаваться в пропавшие и пытаться выжить, вот и не хотела её смерти… Но Светлана не испугалась, а наняла меня для охраны. Ты, в итоге, решил её убить, науськал киллера, но у того ничего не вышло – на меня напоролся. Тогда ты позвонил мне и попробовал запугать – в итоге сам попался, сегодня днем я тебя на лавочке успокоила. Теперь ты сидишь тут, а Ирина твоя не знает что делать. Я права?

 Армян кивнул. Выглядел теперь не таким хмурым, скорее – уставшим, разочаровавшимся, и потерявшим последнюю надежду.
 Я продолжила, добивая и без того жалкого горе-мстителя:
- Ты первое время действительно верил что Светлана убила Ирину, подавал заявления, кричал под забором особняка, писал на нем похабности, бил стекла кирпичами, разругался со всеми, переехал на другой конец города, продолжал доставать Светлану, её дядя тебе даже рожу разбил за такие дела. Но потом ты и сам пропал, дескать тебе угрожали несколько раз и убить пытались из-за твоих заявлений. Нихрена это не так – на тебя вышла твоя жена и сказала что никаких шансов против Светланы нету, и проще переехать в другой город, жить пусть и в нищете, но зато вместе и счастливо. Ты согласился с её доводами.

 Я сделала паузу; горло пересохло от обилия произнесенных слов. Покосилась на притихшего капитана. Опять вернулась к прерванному:
- Ты терпел двадцать долгих лет, вы жили в другом городе, никем не знаемые, но недавно твоя кровь дала о себе знать, и ты решил воцарить справедливость, приехал в Тарасов, нанял киллера и приступил к делу. Ирина пыталась тебя отговорить, но единственное что ей удалось – это дать шанс Светлане добровольно переписать бизнес на неё. В течении двух дней.

  Затушив сигарету, я перешла к интересующей меня теме:
- Знаю, прекрасно знаю, что она до сих пор боится свою сестру и боится вернуть наследство отца себе, как наверное и полагалось в самом начале, но ждет твоего решения. А ты здесь, задержан и скоро сядешь на зону, ничем ей помочь не хочешь. Сидишь и молчишь. Не веришь… Можешь и дальше молчать, не верить, мне на это наплевать. Ну сядешь ты, пройдет несколько лет, выйдешь, а всё это время твоя Ирина так и будет терзаться неизвестностью.

 Сделала паузу.
- В твоих силах ей помочь. Ты наверняка знаешь больше меня, знаешь и о том заключении патологоанатома, знаешь и о подробностях завещания, подделке документов, знаешь, но молчишь. Просто расскажи всё, и тем самым помоги своей жене. Пусть всё встанет на места, как и должно было быть. Не смог сам воцарить справедливость, так дай это сделать мне. А то я уже третий день себе места не нахожу, всю голову в догадках сломала.

 Еще паузу сделала.
- Не хочешь мне помочь, что ж, дуй обратно в камеру, ужинай, и жди пока тебя судья не окрестит лет на пятнадцать. В принципе, при любом исходе тебе зону топтать, но если прольешь свет на всё что связано с Разиными – то тебе будет куда вернуться и жить счастливо. Богато даже. Не захочешь сотрудничать, повторюсь, будешь терзаться муками совести весь срок за решеткой. Мне на это плевать, могу и поскрипеть зубами с недельку, но всё равно рано или поздно забуду про эту историю, угомоню свою совесть, и не икну даже. Я тебе выбор предложила, я свое дело сделала, короче, вытягивать из тебя под пытками ничего не собираюсь, я тебе не справедливый ангел возмездия, я вообще посторонний человек, и взялась за распутывание всего этого бардака только из-за угрызений совести.

  Посмотрела на свои часы демонстративно.
- Пятнадцать минут в твоем распоряжении есть, думай. Потом я уеду, и ты никогда не завершишь того что начал.
 
   Симонов хлопал глазами, но молчал. Такого, похоже, он еще не видел за время работы в органах.

    Армян же вздохнул, задрав глаза к потолку.
    Выругался по-своему.
    И заговорил.