Выше всего - Закон?

Михаил Беликов не был робкого десятка. В нём никогда не было лишней трусости или нерешительности. Так, например, в детстве он развлекался исследованием лесов и болот вдалеке от окраин города, не боялся забредать в тёмные мрачные здание, давно заброшенные или попросту недостроенные. Даже ночевал иногда в них, когда родители уезжали в командировку. А сколько километров он прополз по водосточным трубам! Затем, конечно, получал нагоняй от отца, считавшего, что его сын просто ищет способ убить себя поинтереснее, но увлечения не бросал. А ещё, выпускаясь из школы в девяностые годы, Беликов не побоялся пойти в силовые структуры. Он был тогда ещё худощав, слаб и понятия не имел, что происходит в стране, но всё же собрал волю в кулак и пошёл. Его даже однажды едва не призвали на боевые действия. По его собственному желанию. Всё отменилось в последний момент, когда он неожиданно подхватил сильнейший грипп и две недели провёл в больнице.

И при этом он всегда неукоснительно чтил и уважал закон. Сколько бы в нём смелости ни было, сколько бы решительности он ни имел бы, он не мог преступить закон. Это было его золотое правило. Правило, данное ему отцом. Он всегда помнил его слова: «Обстоятельства могут быть разные, но закон всегда выше их». И ничего для него не было важнее. Так он думал.

Во вторник утром он проснулся необычайно мрачным. Уже третий день подряд он просыпался в таком настроение, сам заваривал себе крепкий невкусный кофе, безмолвно умывался, обжигался, выглаживая себе рубашку, затем брал старый кейс с документами и выходил на улицу. Его терзали и одновременно спасали воспоминания о поцелуе в кровати от жены, о вкусном заваренном ею же кофе, о идеально выглаженной рубашке, о её смешном пересказе новостей, пока он доедал бутерброд. Куда всё это исчезло? Ему не хватало её. Слишком остро её не хватало. И он намеревался всеми силами это исправить. Он как никогда сильно желал вернуть своё.

А забрали её в субботу на прошлой неделе, когда она возвращалась с работы, и на неё напал грабитель. Нет, она, к счастью, жива. Михаил давно показал ей несколько приёмов самообороны и подготовил на всякий непредвиденный случай. Она была в полном порядке. Но погиб её обидчик. Незадачливый грабитель каким-то образом в завязавшейся борьбе наткнулся на собственный нож. Повредил лёгкое и сердце, умер, пока скорая помощь была в пути. Скорую, к слову, вызвала сама жена Михаила. Женщина, естественно виновной не была: разобрать, что происходит, когда на тебя из темноты выскочили с ножом, попросту невозможно. Да и не факт, что грабитель не заколол сам себя по неосторожности. Но не повезло ей в другом: приехавшая на место полиция сочла её виновной, а прокуратура потом выдвинула против неё обвинения. Превышение самообороны.

Ох, сколько же таких случаев видел Михаил! Он сам работал в правоохранительных органах и мог заверить: большинство дел о превышении самообороны закрывались признанием вины подсудимого. Лишь небольшая часть таких случаев заканчивалась благополучно. Это редкость!

И сейчас обвинение выдвинули против его жены. Он был вне себя. Мало того, что он был потрясён новостью о нападении. Так, оказывается, его жену сделали обвиняемой! Первые минуты он не мог и слова произнести. Не верил до самого конца. Пока не примчался в участок, где своими глаза увидел свою любимую женщину. За решёткой.

- Господи, - произнёс он, не зная, что и делать, не зная, чем помочь родному человеку. – Выпустите её оттуда!

Её не выпустили тогда. Не выпустили, когда он вернулся с адвокатом. Не выпустили и ещё через день. Почему-то тянули время. Суд назначили только на пятницу. А она уже провела за решеткой почти четверо суток. Михаил был вне себя от ярости. Гнев в нём кипел, но голос отца твердил о важности закона. Он подчинялся. И оставалось доказывать всё на бумаге, в прокуратуре, как угодно, но только не так, как он умеет лучше всего. Своими силами.

Перед ним выросла угрюмая бетонная коробка прокуратуры. Он сжал кулаки, весь напрягся, втянулся, дёрнул на себя массивную дверь и погрузился в давящую атмосферу здания.

- Это снова вы?

Михаила начали узнавать при входе. И это произошло даже не столько из-за частоты его посещений, сколько из-за внешности этого мужчины. Он как гора выделялся среди окружающих: высокий, плечистый, с волевым взглядом. Сейчас ко всему этому добавилась мрачность. Мрачность во всём: во взгляде, в движении, в мыслях. Во всей его сущности.

- Да, я снова по делу Екатерины…

- Да знаю я, знаю! Идите. Тот же самый кабинет.

Он поднялся по широкой бетонной лестнице, тяжело прошагал по длинному коридору и, наконец, остановившись возле двери, постучал по ней несколько раз тяжело и властно.

- Входите!

В кабинете было сыро и холодно, на всю мощь работали кондиционеры. Михаил нахмурился: он не любил такую атмосферу, а сутулая женщина, занимавшая дальний стол и набиравшая в этот момент текст на клавиатуре, наоборот обожала прохладу и, будучи главной в этом кабинете, заставляла и всех остальных обожать. Она любила власть.

- Меня зовут Михаил Беликов…

- Да-да, вы по поводу своей жены. Думаете, я настолько глупа, что каждый раз забываю?

Михаил прошёл к её столу, минуя её подчиненных, и тяжело опустился в кресло. Очень скоро оно к нему приклеится. Третий день уже сидит на нём практически неотрывно.

- У вас что-то новое? Или вы будете всё о старом? Учтите, у меня много других забот!

Михаил не видел, чтобы она принимала ещё кого-то кроме него. Вся остальная работа, видимо, состояла из набора текста и управления подчиненными. Беликову она не нравилась.

Женщину звали Сусана. Она была невысокой и угрюмой, но умной и резкой на слово, за что и получила свою должность. Среди коллег её недолюбливали, а подчиненные, к которым она относилась с излишней строгостью, открыто ненавидели. Впрочем, ей было плевать.

- Так что Вас привело ко мне?

- Понимаете ли, в статье 108 уголовного кодекса РФ сказано…

Сусана нетерпеливо махнула перед Беликовым рукой и прямо уставилась ему в глаза.

- Вы меня вообще не слушали вчера и позавчера? Я Вам в сотый раз говорю, я ничем не могу Вам помочь. Закон таков. Уж простите.

- Уж простите меня, - запальчиво начал Михаил, - но и Вы меня не слушаете! Сколько людей незаслуженно посадили из-за этого размытого закона? Да бесконечное количество! Неужели, Вы сами не знаете?!

Он злился, но умом понимал, что нужно спокойствие, хладнокровие, расчет. Закон выше, закон выше.

- Vim vi repellere licet - силу можно отражать силой. Но при этом силы должны быть равнозначны, так? – вкрадчиво продолжил мужчина.

- Грубо говоря, да, - безучастно согласилась его собеседница.

- А разве не это сделал моя жена? Да и вообще она защищалась голыми руками! Боже, на неё выскочили с ножом, едва не зарезали, а Вы её в тюрьму? За то, что ублюдок сам себя убил?

- Это не доказано!

- И не докажут! Это Россия!

Он не был разочарован в полиции в частности и во всей правоохранительной системе в целом. Он знал, что есть хорошие, добрые, честные люди, делающие своё дело с умом. Но также он знал и о тёмной стороне медали. Сейчас, она ему выпала.

- Трактовка такого нечеткого закона может быть разной. Дайте мне поговорить с прокурором и я…

- Мы обсуждали это тысячу раз! Михаил Викторович, почему вы так переживаете за свою жену? Будет суд, наймите адвоката, поборитесь в суде. Уверена, с вашей напористостью у Вас всё получится. Да и жена ваша отлично справляется за решеткой. Прямо как в своей стихии, - она улыбнулась. И эта улыбка настолько сильно уколола Беликова, что тот не смог сдержаться и выругался.

- Что вы сказали? – опешив от неожиданности, взвизгнула женщина. – Вы не забыли, где Вы находитесь?!

- А Вы не забыли, чем должны заниматься? Оглянитесь! Коррупция, вор на воре, убийства, насилие, а Вы отрываетесь на бедной женщине, которая сама стала жертвой. Жертвой вашей глупости, вашего лицемерия! Одумайтесь! – Он снизил тон, дошёл почти до шёпота и склонился к собеседнице ещё ниже. - Ещё не поздно! Молю, пожалуйста! Вы же можете, помогите…

Удар по столу звучал как выстрел. Сусана, как фурия, одним махом поднялась на ноги и вылетела из-за стола к Беликову, мрачной тёмной статуей возносясь над ним. Все отложили свои дела и следили за развитием событий.

- Беликов Михаил Викторович, - выплюнула она каждое слово, - Я последний раз Вам это говорю: дело вашей женщины направлено в суд, и решаться её судьба будет там. Она убила человека. Подчеркиваю: убила человека. Не с такими ли отбросами Вы боретесь?

Беликов поднялся на ноги, получил преимущество в росте, но это ему ничего не дало. Он не мог и слова произнести. Женщина, заметив пристальное внимание окружающих, продолжала с наслаждением:

- Так что, пожалуйста, не приходите больше в этот кабинет и не смейте меня упрашивать о встрече с прокурором. Суд будет в пятницу. До тех пор обвиняемая будет находиться под стражей, и Вы никак это не измените, - она легко, но властно оттолкнула его от своего стола и жестким взглядом обвела слушателей. – А даже, если её осудят, Вам-то что? Срок будет условный, а если нет, два года – пустяки. Подумайте, Вас никто не будет пилить, никто за Вами не будет следить. Свобода! Ещё спасибо скажете тому, как Вы выразились, ублюдку. Прощайте! Не смейте возвращаться сюда.

Гробовая тишина стояла в кабинете. Никто не смел двигаться. Кто-то забыл и дышать. Беликов пока слушал, прошёл все этапы гнева: краснел, бледнел, готовился убить собеседницу на месте, но вспоминал заповеди отца. И всё-таки кулаки сжимались. Он был в бешенстве. Но при этом убит, растоптан. От него ничего не осталось. Он не мог ничего сказать. Он чувствовал систему. Систему, которая просто переезжала его, ломала каждую кость, выдавливала каждую каплю крови. Он не мог бороться.

- Мерзко, - сорвалось с его губ. – Как это всё мерзко.

Он вышел за дверь никем. Разбитым ничтожеством. Пустым местом. Его просто растоптали. Он не помнил, как шёл дальше. Опомнился на мосту, когда мелкие слёзы катились по сухим щекам и падали в реку. Бегущая грязная вода уносила их.

- Господи, неужели я не могу помочь единственному дорогому человеку? Ты забрал у меня родителей, пришло время. Но почему ты отнимаешь её? Почему?!

Такого бессилия он не испытывал никогда. И такого страха – тоже. И беспомощности. Да, именно беспомощности. Даже закон не мог его защитить, не мог помочь ему защитить любимую женщину.

- Обстоятельства могут быть разные, но закон всегда выше их… - бормотал он в беспамятстве. – Я помню, отец, помню. И я всю жизнь жил так. Ты сейчас на небесах, ты видишь: я не лгу. Я жил по совести, я жил по закону. Чем мне это обернулось?!

Слёзы ещё срывались в воду. Он вспомнил про кейс. Вчера ночью, изрядно выпив, он слишком много думал. И слишком мрачные то были думы. И он положил пистолет в кейс. На всякий случай. На всякий пожарный случай.

- Не на этот ли? Обстоятельства могут быть разные, но закон всегда выше их. Закон выше. А если нет? А если закон служит системе? Насквозь прогнившей системе, - он держал в руках кейс и не мог оторвать от него задумчивого взгляда. – Господи, убей меня сейчас или позволь… позволь мне взять всё в свои руки. Убей!

И он стоял. Покачивался, но всё ещё стоял на мосту. На него не обрушились небеса, не разверзлась земля. Он не умер. Слёзы высохли. Он вспоминал жену. Вспоминал её черты, все её слова, все ласки и заботу, что они друг другу подарили. Он вспоминал их любовь.

- Закон должен быть выше. Выше всего: людей, обстоятельств, системы. А если он кому-то служит, если он не выше системы… Для меня не существует закона.