Вокруг света на лошадях книга 1

 

               
    ВОКРУГ СВЕТА НА ЛОШАДЯХ

   (ВЗГЛЯД НА МИР С ОБЛУЧКА)

Дневниковая повесть в трех книгах
               
               


РЕДАКЦИИ
ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
И ЛИТЕРАТУРЫ О ПУТЕШЕСТВИЯХ

ОГЛАВЛЕНИЕ

Коротко об авторе
Историческая справка. Экспедиция «Конная кругосветка»: прошлое, настоящее, будущее
КНИГА 1
От Иваново-Вознесенска до острова Сахалин.
Глава 1. С Богом, или О кругах судьбы, особенностях скоростей и об экспедиции, отправившейся в путь до Сибири с запасом денег на три дня
Глава 2. Все мы родом из детства
Глава 3. Первые впечатления. Комары и слепни – главная беда. Что мешает вести дневник. Проблемы с Почтой. Коровы, которые никогда не видели  лошадей 
Глава 4. Как мы выбирали лошадей. Что отличает владимирского тяжеловоза от клейдесдаля (со ссылкой на БСЭ!). Средство передвижения в одну «лангустиную» силу
Глава 5. Сколько мнений – столько сомнений. Василий Песков посоветовал нам встретиться со старушками, а Василий Белов – поддержал. Но не материально
Глава 6. О том, как сдалась Почта, пропал и снова нашелся Дружок, пропал и пока не нашелся Николай… И другие приключения возле ипподрома
Глава 7. Конструкторские особенности транспортного средства, созданного двумя заводами и одним умельцем. Снаряжение и вооружение кибитки 
Глава 8. Особенности национального торможения. Нам дарят бутылку подсолнечного масла. Дружок опять исчез и вновь нашелся. Над чистейшей рекой – черно от слепней
Глава 9. Наши кобылки еле пролезли в ворота. Нас показывали по телевизору. Окончательное расставание с Дружком. О пользе постоялых дворов
Глава 10. Восстановление событий плюс новые приключения. (Из наших корреспонденций в ивановские СМИ) 
Глава 11. От Мокроносова до Шахуньи – через Арью, Сосновку, Зубанью
Глава 12. Поминки по отцу. Деревня Пижанчурка. Что такое осыры, и сколько весит «жулик»
Глава 13. Гаишник-дагестанец  подарил бутылку масла. Как «умерла» Лангуста. Плащ от дальнобойщика Володи
Глава 14. Саша и Сережа – водка и картошка. Исповедь трезвенника. Вятско-Кировский ипподром. К нам приезжали жены
Глава 15. Ночлег в Кобелях. Деревня Ключи. «Рама Кришна, хари рама…». Фаленки - российское захолустье
Глава 16. Мы  в Удмуртии. Местные лошадки – как ослики. С умной Почтой не шути! 
Глава 17. Нас принимают за цыган и американцев. Двое суток по бездорожью. Качкашур, Трубашур, Кестымка
Глава 18. В деревне Бани при Екатерине мыли арестантов. Поселок Кез – ни хлеба, ни воды. «Поэзия была, несмотря на грязь, на толчки, на ухабы…»
Глава 19. Изумительная даль, рай на земле…У нас закончился хлеб. Между Удмуртией и Пермью. Лангуста сама себя привязала. Гречишное поле. Переводим часы
Глава 20. Цыган Василий Иванов. Российско-французский саммит в конноспортивной школе. У французской экспедиции в Сибири украли лошадей. Гром пострадал от дядиколиной собаки
Глава 21. Оазис торговли - поселок Колчедан. Гром поужинал теленком. Инстинкт табуна. Цыгане и татары интересуются тяжеловозами. Комары – звери!
Глава 22. Почему вместо коневодства развивается конокрадство? Лангуста прыгнула через канавку… а зря. У лошадей «заасфальтировались» копыта
Глава 23. Каргаполье, пирожковая закрыта. Гром прокатился на облучке. Почта заболела.
Глава 24. Разногласия на почве «пить или не пить». Почта поправляется. Мрачная картина – мертвые березы. У Николая сдают нервы. «Я запрягу, а ты можешь спать»
Глава 25. Водопой в деревне Глубокой. Пешком до Сахалина? – слишком круто!
Глава 26. Дожди пошли. «Это еще не Алтай!». Встретили земляка. Несостоявшееся купание. Нам навстречу идет одинокий индус-кругосветчик. Мы – чудики?..
Глава 27. Российско-Казахстанская граница. «Две страны держу я на ладонях…». Корреспондент Петуховского радио Любовь Осокина. Мамлюковские «рэкетиры»
Глава 28. По-осеннему грустно. Рассказы Бунина, колосья ячменя… Николай потерял кнут. «Кляйне кирхен»
Глава 29. На окраине Булаева стога… В кибитке пахнет креолином. «Индия! Мир, дружба!» Викас с Ганга - полиглот. Странствующего индуса не пускали в Россию
Глава 30. После Казахстана – снова Россия. Грома выкупали с мылом. «Прекрасней земли в моей памяти нет!»
Глава 31. Туман похож на кита. В Заре свободы нам дали молока, овощей и хлеба, а магазин был закрыт на обед. А. П. Чехов: размышления об отхожих местах
Глава 32. Поселок Марианка. Выходной, магазины закрыты. Проблемы с водой. Омск: страсти вокруг ипподрома
Глава 33. Николай нашел «друзей», и где-то он теперь? 31 августа – памятный день. Возвращение Николая. Коней потянуло на запад. Сибирские места – без дичи! Рязанка, далекая от Рязани
Глава 34.  Купание в Тартасе. Роман из Богословского – коневод и пчеловод. Березы цвета неба. «Самая безобразная дорога во всём свете». Гуси улетают от зимы
Глава 35. Первый автограф. Рассказ про Уголька и доброту. «Уралы» грязи не боятся.  Как я понимаю счастье
Глава 36. Мой друг Николай и теория бизнеса. Село Булатово – не Париж. В Сортакове пели петухи. Сколько богатства лежит на обочинах? Я стреляю по воронам.   
Глава 37. Про слона и скорпиона, или цена легковесным клятвам. Орлово: облом с овсом. Как пишется буква «Б»? Пусть икается изобретателю геологических сапог! До Новосибирска – 181 километр. Нас опять принимают за цыган
Глава 38. Дубенское и Севастьяново: где грязи больше? Мысли вслух в селе Чик. Новосибирск, палата № 220
Глава 39. Новосибирск: обзор событий. Перловка-размазня по-больничному. «Как украли вожжи у пьяного начальника» и другие рассказы Егорыча
Глава 40. Николай меня торопит. Больничный хлеб украли. Апостол Павел из «Детской Библии» – о делах плоти и плодах духа. Я выхожу из больницы в ботинках «прощай молодость»
Глава 41. Первая метель. Лангуста получила травму. Спорим по поводу дорожного знака. Вдоль дороги – уголь и зерно. Предуральское полнолуние. Кстати о картошке
Глава 42. Перешли через Кемь, прошли Кемерово. День рождения Илюши. Медвежья тушенка – от сибирских шоферов. Перевал после реки Ильбес запомнился «тормозным» спором
Глава 43. Отчет в газеты за месяцы похода. Первая метель. Мы опасаемся волков. Рассказ по радио о Юрьевце и – размышления о России… «Окружение» под Мариинском
Глава 44. Николай отстал... За ковку лошадей расплатились водкой. Сколько Храмов на Руси – без куполов! «Босс» продолжает «отгуливать Россию». Кто лидер нашей экспедиции? Чехов!
Глава 45. Директор Бренч из Красноярских Каштанов. Короткая встреча с таллиннским Лыжиным - милиционером-велосипедистом. Старой Козулькой еще при Антоне Павловиче стращали
Глава 46. Роберт из Германии покоряет Сибирь в электромобиле. Нам ниспослан кочан «обочиной» капусты. Вольный ямщик во времена Чехова любил мягко спать. Енисей – это вам не Волга…
Глава 47. Заповедник «Столбы». Краевой ипподром Красноярска – началась «заветная программа»... У нас появился новый фонарь 1964 года выпуска. Хлопочем о поддержке по линии  администрации
Глава 48. Ольгино: в гостях у бывшего старшины. Сибирский образ жизни. Фотокоры из Уяра. Ночная пальба по волкам и медведю, которых не было
Глава 49. Канские телевизионщики подарили нам ящик спирта. Пробел в дневнике после черной ночевки.   «Живым ты отсюда не выйдешь!» Мог не сгореть, так угореть. Последствия «штопора» - поспешный отъезд 
Глава 50. «Зеленое чудовище» уже не так огромно. Решеты – гулаговский поселок. В Юртах нас одарили свежим мясом. Легендарная Бирюса. Кибитку прокатили на буксире
Глава 51. Старый Алзамай: история про шкуру убитого медведя. Почему не доковали коней. Школьная конференция и фото на память
Глава 52. В чем разница между уклоном и подъемом. Я бросаю рукавицы на обочину. Нервы, нервы… Кибитка тащила Лангусту по льду. Тулунское сено в селе Хингуй. Кочегар Листопадов. Худоелань, Тракто-Курзан…
Глава 53. Город Тулун – роковое место: у нас украли Грома! Бесплодные поиски. Наши лошади в жалости не нуждаются. «Мужчина должен есть мясо с кровью». О пользе общего котелка
Глава 54. Проблемы с водой. В селе Кимильтей нам подарили Шарика. Шарик сбежал. У Почты «женская» болезнь? Река Ока на берегу Зимы. Предновогодние волнения
Глава 55. Горит последнее полено. Овес тоже закончился. Пополняем запасы в Заларях. Лангуста захромала. Перед Новогромовом вспоминали Грома. Первая сельская Церковь в Сибири. Лангуста сломала ворота во Вдовинском дворе
Глава 56. Иркутский ипподром и гул аэродрома. Жалкая картина разрушения. Незваные гости в ночи. Коля побывал в ресторане. Мы ищем деньги на авиабилеты. Удача
Глава 57 (спустя месяц с небольшим, после возвращения из «отпуска»). Мы делаем запасы. Облака над Байкалом – вдали… Непредсказуемый «ФЭД». На окраине Чистых прудов, у Олега и Татьяны. Из Шаманского в Слюдянку. Хамар-Дабан, Хамар-Дабан!..
Глава 58. Уникальное творение Божие. «Целлюлозные сортиры» над чистой водой – кто ответит за это? Пропала шапочка-подшлемник. Прибайкальские сугробы Осиновки. «А Ельцин о вашей экспедиции знает?» Свидетели Иеговы
Глава 59. К списку потерь добавилась перчатка. Байкальские деликатесы – омуль и хариус. Вместо кнута – вода из ковшика. «Сибирь есть страна холодная»… (из Чеховских писем)
Глава 60. На Лангусте за «КАМАЗом». Добрый человек из Бабушкина. Проблемы с оглоблей. Сибирское меню Антона Павловича. Угощение с «заводом». Чуть-чуть не сгорели вместе с кибиткой
Глава 61. Февраль завершился бурно. Праздник Белого месяца Сагаалган, знакомство с Дымбрыл Жаргаловичем, обед с шампанским и конскими кишками и другие события. Вагон № 52029964. Отъезд
Глава 62. Несчастье с Почтой. Пытаемся спасти жеребенка. Ребра сломаны – не до них!.. Снова в кибитке.
Глава 63. Вместо Дика – Байкал, вместо Почты – Волгарь-Гранат-Амур. Конопляные беспризорники. Сибирские дороги, «Великий Океан»…
Глава 64. Обогнали столицу на семь часов. День тоски. Придорожные находки. Стихи и проза. Кто начальник, а кто конюх? Банька по-водограевски. Коля клянется догнать через час…
Глава 65. Виктор Карпов - бироканский пестяковец. Солнечные ванны среди амурской тайги. Возвращение Николая. Нас нагнали любители бега.  Байкал - молодчина!  Птичий концерт в снежном лесу
Глава 66. Весенняя радость. Река Бира-Сагды. Переговоры в «Березке» с гендиректором «Астры». Нас приветствуют биробиджанцы. Неудачная охота. Пасхальный ужин на станции Оль
Глава 67. «Волочаевские дни» не вдохновляют… Первые комары, первая зелень. Запоздалые сожаления о родительском доме. Амур – река без моста. «А в Хабаровске тронулся лед…». Таежный рецепт от Владимира Фомича
Глава 68. Мы форсируем Амур. «Мустанг» заслужил песню. Удар от друга – двойная боль! «Могут быть последствия», - сказал хирург. Алло, Наташа!..
Глава 69. Нервная кассирша вызвала милицию. Две пропажи. Как Амур Лангусту объедал.  Пропажи нашлись. «Иль врасплох эта встреча застала?». «Сайболах» по-русски – подарок. Прямой эфир в Хабаровске
Глава 70. Комары – как воробьи! За Могилёвкой – Переяславка. Запрягаем, выпрягаем… Где починить оглоблю? Сон в руку. Юра Аржанухин по кличке Смитт. Я купался в речке Кия
Глава 71. Лошадиная любовь. У Лангусты новые подковы. 350-граммовый гонорар. Веселые геологи на «Жигулях». Угощение, подарки...
Глава 72. Тревога под Розенгартеном. Поселок Бархатный встретил грязью. Бикин, Бурлит… названия такие. Могли окунуться в чудотворный источник. Одинокая муха и уйма клещей
Глава 73. Сон – цветной и музыкальный. Амур поразбойничал. «Хижина» дяди Юры. Статья со стихами
Глава 74. Захламленность – болезнь социализма. Ковали Лангусту: копыто пробито. Читаю про Наполеона. Коля гонит лошадей. Встреча с земляками
Глава 75. Мы претендуем на рекорд. Первая бабочка, первые слепни… Сережа Книжин - украинец-сибиряк. Коля «реализует» свой мозг. Речка из детства. Японцы поглазели и покатили дальше

Глава 76. Город Спасск-Дальний, центральная площадь. Пацаны-грабители. Воздушные ванны на сопке. «Это собачке на пропитание». Дыра в колесе, интересные встречи. Поселок Сибирцево.

Глава 77. Угостили корейцев китайским шампанским. Жаль Байкала! Наш земляк Иван из Кохмы. «Плати в кассу – будет овес!». Почтальон Печкин из Уссурийска. Ремонтируем оглоблю

Глава 78. Столкновение с черемухой. Отдых у Демьяныча. Владивосток, ищем спонсоров. Город Корсаков на Сахалине. Мы привезли хорошую погоду. Ложная тревога

Глава 79, самая большая. Ну, что тебе сказать про Сахалин - а заодно и про Курилы? Официальные сведения плюс стихи, плюс восторги из «Гостевой книги», плюс Чеховские записки, плюс… сплошные плюсы

Глава 80. Завершаем 1-ю Книгу. Будем строить новую кибитку: впереди Европа и Америка!

КНИГА 2
От Иваново-Вознесенска до Антверпена (Бельгия)

Глава 1. Повод для путешествия. Четверо в кибитке с самолетными колесами. Проводы у храма, прощание под Чернцами. Древний Суздаль.

Глава 2. Дождь в дорогу – к счастью! «Полетело» колесо. Суздальские колокола. «Ах, Владимир, ты весь - позолота!». Москва, стоим на ипподроме

Глава 3. Про нас пишут «Комсомолка» и другие. По Красной площади – под звон копыт и бой курантов. Хрупкая устала. Нас встречает Конный полк

Глава 4. Встреча в кавалерийском полку. Коля задержался в гостях. Взвод кузнецов под командой прапорщика. Бивуак под Шевардино, ночевка на Бородинском поле. Фото на память с Кутузовым. Будем делать подковы из тракторных гусениц

Глава 5. Беспокоимся за Колю. Есть повод для обеда с глинтвейном! Костя и Галя – создатели конефермы. Мы уже в Смоленской области. Здесь начинается Москва-река. Англичанин Паул – велосипедист-одиночка. Вязьма. Неутешительный звонок домой

Глава 6. Управляющий банком – священник, принимает коммуниста из Москвы… Атаман Культепкин. Директор ГОК к лошадям равнодушен. Истомины из Латвии: третья встреча. Кобылы сбежали. Адская ночевка в пойме Днепра

Глава 7. Оксана – бармен-хореограф. Конеферма в Крупках, на плодоовощном заводе. Отовариваемся на белорусские «зайчики». В Минск, за визами в Европу

Глава 8. Нашлась подкова – к несчастью… Мне разрешили прокатился на мотоцикле; последствия печальны. Божественный кумыс, которого всё меньше. Добрый народ – белорусы. Из Козлякевичей видны Барановичи. Брест

Глава 9. До Польши рукой подать. Пешком через границу, туда и обратно – и  снова туда. От Кукуруки до Варшавы. Пан таксист чуть не сдал в полицию. Богатый Адам и бедный Юзеф. «Не делайте из коня культа!»

Глава 10. В германском и французском посольствах нас послали… в Москву. Попасть в Германию будет непросто. Братья-славяне угостили пивом и украли фотоаппарат. Лодзь, он же Луджь. Гостеприимный пан Станислав

Глава 11. Вечер в «Гарлеме». Пара подков за 400 тысяч злотых. «Военный конфликт» закончился мирно. Нам дают визы в Германию. Шуточки с карабином. Переправа возле Slawa

Глава 12. Польско-германская граница. Карантин прошли успешно. Франкфурт-на-Одере. У немцев воровства нет. На Берлин!

Глава 13. Наш валютный резерв. Бранденбургские ворота, Берлинская стена и другие достопримечательности. Потсдам, Бранденбург, Магдебург... После Востока - Запад

Глава 14. Побратим Иванова – Ганновер. Обед у обербугомайстера. Греческий ресторан с немецким «акцентом». Берлинский спецкор «Сельской жизни». Андрей, переселенец с Казахстана. Всё необходимое – в мусорных урнах

Глава 15. Нам подарили теплые вещи. Дисциплинарный выговор в приказе после «бунта на корабле». Термальные бассейны Бадд-Эмса

Глава 16 (что-то вроде отступления). Что же для нас Германия, или Про лесную урну и три сорта немцев из Союза

Глава 17. Государство Люксембург. Купюра с бородатым дядькой. Невеселые вести из дома. У границы с Бельгией – танк. Здравствуй, Франция! Вспоминая «немецкий порядок»

Глава 18. Русско-польский француз Борис – директор бассейна. Миша заказал зеленого полковника. Сомнительный комплимент. С шампанским, у камина… Собираем франки «лошадями на еду»

Глава 19. Облака плывут в Париж. Новый год – под американским флагом. Нас интервьюируют для «лошадиного» журнала. Пять задач для «Шеву практик». Дисней – он и в Европе Дисней

Глава 20. Визит в Российское посольство. Консул принял Бруно за Наполеона? Неуловимый лорд с грузинской фамилией. Чешская медсестра, она же - парижский агент. В Чечне война…
 
Глава 21. «Душа больше пищи»… Парижские соблазны. Меня сравнили с Ельциным, из-за кофе. Почему в Сибири нет бензиновых печек? Автобан для нас опасен

Глава 22. Да, автобаны не для нас... Пони тоже кони. Философские картинки. В самом сердце Парижа. Есть визы в США! Колин зарок по этому поводу. Надеемся увидеть наших жен   

Глава 23. Винсентский лес – почти Париж… но не совсем. Мадам Жюльен живет не бедно. Коля грустит, но зарок соблюдает. О трудностях перевозки в Америку лошадей. И чего человеку не хватает?!

Глава 24. Наш заработок у торгового центра: одна монета. О качестве окон, или За что Жене захотелось убить министра строительства России. Красотке сделали укол. Воспоминания и сны.

Глава 25. От сбруи пахнет… апельсином. Теперь нашим лошадкам грипп не страшен. Господин Адам любит велосипеды. О пользе изучения языков. Хрупкая отбирает у других кобыл еду? Хорошие новости от Уве. Почему во Франции (и в Германии) мало луж

Глава 26. В гостях у семейства Марше. «Пей до дна, пей до дна!»… «Маленький» супермаркет - как же выглядит большой?! Лошадиный карантин: есть повод для тревоги.

Глава 27. Русское кладбище. Бунину – цветы, рубли и франки. Макароны с медом и перцем. Сена выходит из берегов. В трехэтажном домике Бальзака. Сестры-монашенки – внучки русского министра. «Поединок» с кассиром метро. Бесплатно посмотрели Пикассо

Глава 28. После французских булок – кохомские сухари. Сварить горох не так-то просто! Приключения русского в Версале. В дар президенту клуба – открытки с видами Вязьмы. Бывают ночи, когда хочется выть на луну. С лошадьми в Лувр нельзя…

Глава 29. Насчет собачьего дерьма: сравнение в пользу Германии. Нас провели по мэрии Парижа. У мэра 48 замов. Мы попали в «Парижские новости». Лошади подкованы. Встреча в мэрии Vincens

Глава 30. Бытовые заботы. Российская лапша с французской вермишелью. Я увидел, как цветут черешни. Чем мы удивили двух Жанов. Еще раз о пользе знания языков

Глава 31. Встречи, встречи… Знакомство со Столыпиным. Урожайное прощание в клубе. Телесессия на фоне Эйфелевой башни. Маленькая авария на Площади Согласия

Глава 32. Изысканный обед в гольф-клубе. Как надо бить по «шарику». Подковы из… пластмассы. Наш километраж (Женя делает подсчеты). Hautefeuille, урожденная Чирикова – генеральская жена

Глава 33. День святого Валентина. Радость рядом с бедой. Траур по Хрупкой. Как это случилось и почему. Нежное сердце большого создания. Перст Судьбы?

Глава 34. Приучаем Красотку. Оливье – поклонник русской бани. Рюмка рома в пони-клубе. Кругосветка к полноте не располагает. Всё ближе край земли. Пикантная находка

Глава 35. Купание в Ла-Манше «по-калужски». Тост за встречу с Атлантикой. Бывший докер посетил полсотни стран. Дом-музей Жиральда. Здесь снег не такой, как в России. Посылки на Родину. Как спасти овес от мышей?

Глава 36. Нас покатали по супермосту. Французские дрозды подражают русским соловьям. «Поединок» с ученым конем. Ветер с Атлантики. Переговоры в Пароходстве
Глава 37. Меню от Жерара пришлось по вкусу. Ошибка с визами. Рекордный урожай по сбору франков. Покупаем дефицит. Какая уха вкуснее - из камбалы или из акул? Нельзя акулу варить  со шкурой!

Глава 38. Велопрогулка к морю. Тренажерный зал… в лесу. Упал с велосипеда и попал под лошадь. Бывший представитель бывшего Морфлота Валентин Сергеевич и «греко-подданный немец» Игорь 

Глава 39. Вечеринка у Жерара. Торез, сын Тореза. Коля Давидовский – именинник. Заказали «палубу» для лошадей. Придется ехать в Бельгию? Монастырь Сен-Мишель. Супермаркета «Океан». Телевизор «забаллотировали»

Глава 40. Хозяин «Океана» встретил нас, как мусульман и коммунистов. Наташа из «Калинки». Выставка «фольксвагенов». Как по-французски «ку-ку»? Путь до Бельгии – без приключений. Антверпен

Глава 41. Новые адреса. Книгу пришлось наказать. Горячая встреча с дальнобойщиками. Я чуть не убил «бельгийского медведя»... майонезом. Как наш «табор» оказался на Детской ферме

Глава 42. Кусачие цены. Концерты на площади. Антверпенская прялка напомнила рязанскую. Баянист и балалаечник – москвичи. Ностальгия по анекдотам. Булочки для скота. Капитан «Ивана Тевосяна» пожелал нам семь футов под килем

Глава 43. Ради лошадок моряки готовы отказаться от бассейна. Российский генконсул угостил бельгийским пивом. С теплоходом не выгорело. Велосипед из кустов. «Год экспедиции – век испытаний…» Русская женщина родом из Ирана

Глава 44. Бельгийский День Виктории. Музей-изба в честь знаменитой битвы. На кургане, рядом с Ватерлоо. Женя собрался домой, сажать картошку. Свадьба по-бельгийски: невеста любит другого, а жених… третьего. Нас принял генконсул Сорокин

Глава 45. На пять минут заезжали в Голландию. Бар на базе коровника. Почему уехал Женя. Варианты переброски в США. Подзаработали на городском юбилее «Красного креста». Отзывы на разных языках

Глава 46. Неприятная неожиданность. Есть зацепка в Бруклине. Всё готово к отплытию. Хроника бурной недели. Из Антверпена - в Амстердам. До свидания, Европа!

КНИГА 3
Соединенные Штаты Америки - от Нью-Йорка до Сан-Франциско

Глава 1. Боинг-747 – это круто! Один в Нью-Йорке. В «Черном море» говорят по-русски. Курьез с наклейкой со штрих-кодом. Съедобный подарок от Господа. Многоязычная набережная. От сабвея до сабвея – под землей
Глава 2. Еврейский центр навел на Старовойтову. Нашел клипсу – вернул клипсу. В генконсульстве накормили… обещаниями. «Извозчики» с Манхеттена. Издержки перевода: Николай оказался Сергеем. Жду у моря - кибиток
Глава 3. Продать лошадок – крайний вариант. Авария в Бельгии. Чем Брайтон-Бич похож на Сочи. Американцы время ценят. Сколько стоит растаможка? Клубок проблем на международном уровне. Я второй раз в жизни заработал доллары
Глава 4. Русскоговорящее телевидение. Забытая инструкция со «Схемой для бестолковых». Первая американская ночь в кибитке. Мытарства в миссии при ООН. «Куда идешь?» - «Всё прекрасно!». Metropolitan Opera
Глава 5. Итак, нас трое! Прокладываем маршрут. Смета есть – теперь бы денег. Шумы Нью-Йорка. Фруктово-овощное меню из мусорки. Расческа для Гудзона
Глава 6. Батарейка дороже, чем часы. Сверло в зубе – за 150 долларов. «Новое русское слово» о «Конной кругосветке». Уголки России в Вашингтоне. На бирже труда: облом. Я обрастаю шерстью. Вместо звезд – самолеты…
Глава 7. Сухари из супермаркета. Экономия на зубах. Юморной плакат не помог. Обед в Клубе миллионеров. Беглый взгляд на Гарлем. Вид на статую Свободы.
Глава 8. Пикник на берегу залива. Банковский счет открыть не удалось. Салат для виртуальных лошадей. Люся-Люси, балерина из Союза. За помидорами – в контейнер. Вегетарианцы поневоле
Глава 9. Производственная необходимость по имени Сюзанна. Социализм по-американски – без учета и контроля. Я купался в Ниагаре. Касса должна быть в руках шефа! Остались двое – я и Коля Давидовский. Работать не имеем права
Глава 10. Видели Папу Римского и воспользовались благами, оставшимися от его визита. Конкурируем с нью-йоркскими бомжами. Манхеттенские зонтики. Обеспечили Гудзона кормом. Колю могут заковать
Глава 11. Мы – цирковые секьюрити! Два лесных чудовища родом из России. Я меняю имидж. Интервью в каминном зале. Торг в Пенсильвании: коней купить не удалось
Глава 12. Прощай, жизнь цирковая! Бони и Клайд – наши новые лошади. Стоим в конюшне, принадлежащей зятю Рокфеллера. Скромный бизнесмен из Беларуси. Ковбои показали класс. Нам подарили Чипа
Глава 13. В гостях у миллионера. Бони с Клайдом чуть не убежали. Погоня – как в вестерне. Колено в гипсе. Потомственная казачка Ирина. Знакомства и встречи. «Клайд, хэлп ми плииз!»
Глава 14. Новые лошади – Энди и Джейн. Вашингтон напомнил Иваново-Вознесенск… ухабами. Рядом с Белым домом. Встреча со старым знакомцем-сибиряком. Потомок Святителя Иннокентия, а ныне «компьютерный доктор»
Глава 15. Счастливый бывший летчик, нынешний охранник. Нас продвинут в Голливуд? Миссисипские комары не уступят сибирским. Приключение с подковами в штате Луизиана. Два муравья – настырный и не очень. Тоска по России
Глава 16. Надежда на подковы. Живописец Давидовский. Чипу достается от муравьев. Сушим белье, как в Европе. Приходится ходить босиком. «Поселилась в кибитке бессонница»
Глава 17. В индейской резервации. Вместо шины – мыльный пузырь. Билет на встречу с президентом США. Конюхову являлся апостол… Юрий Сенкевич подарил 200 долларов. Стас Намин привез в Америку воздушный шар
Глава 18. С облучка – за руль «Тойоты». Гранд-Каньон действительно «гранд»! Есть ли в Америке национальная кухня? На конной тяге - по хайвэю № 40. Калифорнийская полиция шутить не любит. На военной базе сказали: «Стоп!» (часть 1-я)
Глава 19. На военной базе сказали: «Стоп!» (часть 2-я). Мы проникли на абсолютно секретный объект. Размышления на внешнеполитические темы. Нам подарили нотариально заверенный фотоальбом. Новый год встречали дважды. Океан!
Глава 20. Поляки, венгры, молокане, сосны, кедры, эвкалипты…Экскурсия в купленный замок. Горная дорога. Три океана. Целебные источники
Глава 21. Калифорнийская сирень. Потомок Орджоникидзе. Недоразумение с полицией. Гектары артишоков, плантации клубники.
Глава 22. Городок Пескадеро. Праздник поедания крабов. Над океаном – на двухместном вертолете. Сын покорителя Эвереста. Сан-Франциско. Романов из рода Романовых. Поручик Гранатов, поручик Леонтьев. «Ура, ура, ура, славяне!..»
Глава 23, прощальная. Коля участвует в роликовом забеге. На берегу «еврейского Байкала». Господа кадеты молятся о России. Владыка Антоний. Со свистком на медведя. Приключение в горах. Домой, домой!








Коротко об авторе

Петр Федорович Плонин родился 24 июля 1950 года в Рязанской области. Имеет три высших образования: Всесоюзный Заочный Политехнический Институт город Москва 1975 год, Университет марксизма-ленинизма город Иваново 1982 год, Православный Институт во имя Иоанна Богослова город Иваново 2005 год. Основная профессия - горный инженер-геолог. Поэт, яхтсмен, инструктор по туризму, руководитель экспедиции «Конная кругосветка», Дважды Заслуженный путешественник России ( 2000 год, 2007 год.), обладатель Сертификата Книги рекордов Гиннесса.
В дневниковом варианте своей книги Петр Плонин рассказывает об экспедиции «Конная кругосветка» (1992 – 1998 гг.). Впервые в истории человечества на лошадях породы владимирский тяжеловоз в зимнее время были пересечены Сибирь и Европа; на лошадях породы бельгийский тяжеловоз пересечена территория США (в зимнее время по северным  штатам, в летнее время – по южным). Путешествие на лошадях вокруг Земли было совершено по благословению архиепископа Иваново-Вознесенского и Кинешемского Амвросия и благодаря поддержке занимавшего в то время пост губернатора Ивановской области А. Ф. Лаптева.
Экспедиция с полным правом может быть названа уникальной, в том числе и потому, что она практически не имела своего бюджета и стала возможной только благодаря помощи Господа Бога и тысяч неравнодушных людей - как в России, так и в других странах.


Историческая справка

Экспедиция «Конная кругосветка»: прошлое, настоящее, будущее

Название: «Конная кругосветка».
Дата рождения: 3 июня 1992 года.
Место рождения: г. Иваново-Вознесенск, Россия.

ЦЕЛИ:
1. Пройти вокруг Земли на лошадях.
2. Привлечь внимание общественности к вопросам экологии, возрождения коневодства, народных промыслов и традиций.
3. Внести посильный вклад в дело улучшения взаимопонимания между людьми разных стран – по принципу: «Когда есть понимание – нет войны».

Экспедиция состояла из трех этапов
1-й ЭТАП:
г. Иваново-Вознесенск – г. Владивосток – о. Сахалин, с пересечением Сибири.
Начало: 3 июня 1992 года.
Окончание: 17 июня 1993 года.

УЧАСТНИКИ
Николай Шабуров – 41 год, инженер-геолог.
Петр Плонин – 41 год, горный инженер-геолог.

Лошади:
Лангуста – кобыла 15 лет, порода владимирский тяжеловоз.
Почта – кобыла 12 лет, порода владимирский тяжеловоз.
Лошади запряжены в кибитку.               
Собаки:
Дружок – порода дворняга;
Гром – порода немецкая овчарка;
Байкал – порода немецкая овчарка.

МАРШРУТ
ГОРОДА: Иваново-Вознесенск, - Н.Новгород (Горький) – Вятка (Киров) –
Пермь – Екатеринбург – Курган – Омск – Новосибирск – Красноярск – Иркутск – Улан-Удэ - Белогорск – Благовещенск – Биробиджан – Хабаровск – Владивосток – Корсаков – Южно-Сахалинск.
СТРАНЫ: Россия, Казахстан.
ВРЕМЯ В ПУТИ: 1 год и 2 недели. Из них ходовых дней: 219.
РАССТОЯНИЕ: 12 000 километров. Из них 8600 км. - своим ходом, 2300 км. – по железной дороге (в условиях бездорожья), 1100 км. – теплоходом.
Достижение занесено в Книгу Рекордов Гиннеса.

2-й ЭТАП:
Города: Иваново-Вознесенск – Владивосток, с пересечением Европы и Северной Америки.
Начало: 5 мая 1994 года.
Окончание: 18 октября 1997 года.

ЕВРОПА
УЧАСТНИКИ
Андрей Герасимов – 32 года, учитель физики.
Евгений Летков – 45 лет, инженер-механик.
Николай Давидовский – 39 лет, инженер-строитель.
Петр Плонин – 43 года, горный инженер-геолог.
Михаил Низовец – 33 года, бригадир-коневод (примкнул в г. Брест на границе
Республики Беларусь и Польши).

Лошади:
Хрупкая – кобыла 10 лет, порода владимирский тяжеловоз;
Книга – кобыла 5 лет, порода владимирский тяжеловоз;
Коса – кобыла 4 лет, полукровка;
Красотка – кобыла 2 лет, полукровка.
Тяжеловозы запряжены в кибитку, полукровки – под седлом.

МАРШРУТ
ГОРОДА: Иваново-Вознесенск - Владимир – Москва – Смоленск – Минск –
Брест – Варшава – Лодзь – Зелена Гора – Франкфурт-на-Одере – Берлин –
Ганновер – Трир – Люксембург – Реймс – Париж – Гавр – Брюссель –
Антверпен.
СТРАНЫ: Россия – Беларусь – Польша – Германия – Люксембург – Франция – Бельгия.
ВРЕМЯ В ПУТИ: 1 год и 1 месяц. Из них ходовых дней – 134.
РАССТОЯНИЕ: 4200 километров.

СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА (США)
УЧАСТНИКИ
Николай Давидовский – 40 лет, передвигался на роликовый коньках.
Петр Плонин – 44 года, управлял лошадьми, запряженными в кибитку.

Лошади:
Клайд – мерин, 5 лет, породы першерон;
Бони – кобыла 4 лет, породы першерон;
Энди – мерин 13 лет, породы бельгийский тяжеловоз;
Джейн – кобыла 12 лет, породы бельгийский тяжеловоз.
Собаки:
Чип – трехмесячный щенок, помесь австралийской овчарки с дикой собакой «Динго».

МАРШРУТ
ГОРОДА: Нью-Йорк – Паттерсон – Трентон – Филадельфия – Балтимор –
Вашингтон Д. К. – Лисбург – Шарлотт – Атланта – Монтгомери – Джексон –
Шрифпорт – Даллас – Атлас – Амарилло – Альбукерке – Флагстафф –
Барстов – Мохави – Бекерсфельд – Санта-Мария – Писмо Бич – Монтерей –
Санта-Крус – Сан-Франциско – Сиэтл – Владивосток.
ШТАТЫ: Нью-Йорк - Нью-Джерси – Пенсильвания – Мэриленд – Вашингтон -
Вирджиния - Северная Каролина - Южная Каролина – Джорджия – Алабама -
Миссисипи – Луизиана – Техас – Оклахома - Нью-Мексико – Аризона - Калифорния - Вашингтон.
ВРЕМЯ В ПУТИ: 2 года 3 месяца и 3 недели, из них ходовых дней –
- 227.
РАССТОЯНИЕ: - 6800 километров.
Общее расстояние, пройденное в два этапа – 23020 км., из них пройдено своим ходом – 19 620 км.
Общее время в пути: 4 года 5 месяцев и 1 неделя, из них ходовых дней –
- 580.

3-й ЭТАП:
В рамках экспедиции «Конная кругосветка» совершено путешествие по Японии на велосипедах.
Начало: 6 ноября 1997 года в городе Тояма (Япония).
Окончание: 2 февраля 1998 года в городе Токио (Япония).

УЧАСТНИКИ
Николай Давидовский, Петр Плонин.
МАРШРУТ
ГОРОДА: Тояма – гора Фудзияма (Фудзи-Сан) – Йокосука – Иокогама – Кавасаки – Токио – гора Фудзияма (Фудзи-Сан) – Токио – Хатати – Иваки –
- Сендей; Томакомай – Саппоро – Томакомай; Токио (Япония) - Иваново-Вознесенск (Россия).
ВРЕМЯ В ПУТИ: 3 месяца.
РАССТОЯНИЕ: 2080 километров.
Возвращение в город Иваново-Вознесенск 3 февраля 1998 года.

РЕЗУЛЬТАТЫ
1. Смонтирован часовой видеофильм на английском языке «Из России с миром и любовью» с помощью американской телекомпании «Кэпитал продакшен телевижен», штат Вирджиния.
2. Отснято более 200 часов видеоматериала в США и Японии.
3. Выполнено более 100 картин маслом и акрилом Николаем Давидовским.
4. Сложена книга стихов Петром Плониным.
5. Сохранено 8 «Гостевых книг», на страницах которых свыше 7000 человек бо-лее чем из 10 стран мира оставили свои пожелания, напутствия, адреса, телефоны.
6. Сделано более 2000 фотоснимков.
7. Заполнено 17 бортовых журналов, где подробно расписан каждый
день пути и пройденные населенные пункты, общее количество которых
до сих пор не подсчитано, но лишь по первому этапу их более 1000.
8. Сделана визуальная оценка экологической ситуации по всему пути
следования экспедиции.
9. Написана, но не издана, книга «Вокруг света на лошадях», которую вы сейчас начнете читать.

10. Впервые в истории человечества:
*На лошадях породы владимирский тяжеловоз в зимнее время пересечена
Сибирь.
*На лошадях породы бельгийский тяжеловоз пересечена территория США.
*Русский человек пересек США на роликовых коньках (Николай Давидовский).
*На лошадях породы владимирский тяжеловоз пересечена в зимнее время
Европа.
*Двое русских мужчин встретили Новый 1998 год на горе Фудзияма (Петр Плонин и Николай Давидовский).
*Совершено кругосветное путешествие на лошадях-тяжеловозах.


ПЛАНЫ НА БУДУЩЕЕ:
1. Создать музей по результатам экспедиции.
2. Добиться того, чтобы в г. Иваново-Вознесенске был установлен памятник лошади породы владимирский тяжеловоз.
3. Совершить путешествие по Австралии.
               


               
Книга 1
От Иваново-Вознесенска до острова Сахалин.

Глава 1.
С Богом, или О кругах судьбы, особенностях скоростей и об экспедиции, отправившейся в путь до Сибири с запасом денег на три дня.

Господи, я люблю Тебя!
Дорогой читатель, тебя тоже люблю!
А знаете, чем отличается автор от читателя?
Вот берет читатель книгу и раскрывает ее. И перед ним - лист, который полиграфисты не случайно всегда оставляют чистым. Он, этот белый нетронутый лист, заставляет пытливого человека испытать очень сложные чувства. Одновременно и беспомощность грудного младенца, и безграничное могущество Творца. Не с белого ли листа Господь создавал, творил Космос, Землю, окружающую нас природу? Сопричастность к любому творению вызывает волнение. С этим волнением автор встречался столько раз, сколько страниц в этой книге. Вы же, любимый мой читатель, Вы лишь один раз можете испытать это волнение - и то, если задержите свое внимание на этом белом, как снег, как пшеничная мука, листе. Этим и отличается от читателя автор…
   …Было так. Еду по Малайзии один на велосипеде и думаю: «Как же это? У меня нет ничего своего. Велосипед подарила компания «Арвес маркет», что в городе Москве. Одежда, вещи, снаряжение экспедиционное - всё кем-то изготовлено и ко мне отношение имеет лишь косвенное. Наконец, это тело, которое за два месяца путешествия потеряло 15 килограмм веса, - оно тоже не принадлежит, целиком, и полностью мне, а лишь Господом Богом дано во временное пользование и рассчитано в лучшем случае лет этак всего лишь на 110-120 (эк, куда замахнулся!)».
После таких мыслей меня, естественно, до краев заполняет благодарность к Создателю. Это ведь Он позволил мне ехать вот так вот, без денег, из России на велосипеде через Монголию, Китай, Вьетнам, Лаос, Таиланд, Малайзию, Сингапур в далекую Австралию, в другое полушарие.
От одного перечисления стран голова идет кругом. А их еще и преодолеть надобно. Правда, когда рядом Господь Бог, и когда надежный, проверенный временем и расстояниями друг Николай Давидовский рядом, то и преодолевать всё легко и просто.
Теперь о круге. Вернее, об эллипсоидном круге. Всякий человек, проживая на земле, ходит, движется - по кругу. Малый круг: дом – детский сад, школа, работа. Средний круг: дом – поездка в гости в другой город, в командировку, по делам, на отдых. Большой круг, когда человек совершает кругосветное путешествие - и неважно, на чем. Так вот, большинство людей ходит, движется по двум кругам. И лишь единицы совершают движение по Большому Кругу.
Человеку объяснить это просто. А как объяснишь - лошади?
Нашим лошадкам предстояло двигаться по Большому Кругу. Первые месяцы пути, каждое утро, выезжая на большую дорогу с ночевки (по России в основном – это лес, перелесок, березовая роща), стоило отпустить вожжи, - и лошади непременно поворачивали на запад, в сторону дома. И лишь спустя почти год там, на действительно ДАЛЬНЕМ Востоке, лошади стали понимать, что их судьба - идти на Восток, а значит, по Большому Кругу. Опыт с отпусканием вожжей показал, что они четко усвоили такое положение вещей и, пожалуй, смирились с этим. Но что творилось в их головах, в их лошадиных сердцах, - известно одному Богу. Нам бы с Божией помощью разобраться лишь в том, что творилось в моей человеческой голове и в моем человеческом сердце, которое постепенно, шаг за шагом, заполнялось не только впечатлениями от сотворенного Богом и дополненного человеческими руками мира, но, что, пожалуй, самое главное, впечатлениями от сотворенного Им Самим.
Испытания…. Сколько их, испытаний!
Одно из главных – испытание скоростью. Во времена Антона Павловича Чехова скорости были другие. Он, в отличие от нас, скорее всего, страдал не от медленной, а от быстрой езды. Современный человек привык к скоростям. Если вы едете на автобусе по городу или, тем более, в другой город - и вдруг автобус останавливается, то первые минуты вы еще можете терпеливо сидеть, но вскоре ваше терпение иссякает, и вы будете спрашивать сначала у соседей, а затем и у водителя: почему стоим? Ну, а уж если автобус замедлит скорость до скорости пешехода, - тут и говорить нечего! Даже если вы никуда не опаздываете, всё равно пешеходную скорость в транспортном средстве вам долго не выдержать. А если со скоростью пешехода предстоит двигаться день, неделю, месяц, год?!..
Помню, в городе Пермь к нам подсел один чиновник из тамошней областной администрации. Проехав по улицам города несколько минут на облучке нашей кибитки, он спросил: «А нельзя ли быстрее ехать?».
Быстрее, конечно, можно было. Например, тот же Чехов передвигался на перекладных лошадях со скоростью не меньше 10-15 км/час. Но тогда нужно было через каждые 20-30 километров менять лошадей. Нам же предстояло пройти на одних и тех же лошадках до острова Сахалин, начав путь от города Иваново-Вознесенска. Даже суточный переход, пусть и со скоростью пешехода, не может на одних и тех же лошадях, тем более тяжеловозах, превышать 60 километров. Дело в том, что у лошади есть одна физиологическая особенность. Она должна проводить время в отдыхе и питании не меньше, а желательно больше, рабочего времени. Следовательно, больше 10-12 часов в сутки заставлять работать лошадь нельзя. И этого простого правила, мы придерживались неукоснительно, за редчайшими исключениями.
В качестве примера - случай в районе озера Байкал. Мы шли по автомобильной дороге, проложенной вдоль горного хребта Хамар Дабан. Слева обрыв, справа - скальный массив. Дорога пробита бульдозером в снежном коридоре с высотой стенок до двух метров. Февраль месяц. Вечер. Звезды на небе. Луна. Легкое мерцание инея в морозном воздухе. От сильного мороза порою от скалы отрываются камни и с шумом падают на дорогу, какое-то время, продолжая катиться поперек белой заснеженной трассы. Лошади фыркают, испуганно бросаются в левую сторону. Здесь не опасно, потому как машины редки. Мы видим, что лошади устали. Пора вставать на отдых. Но с дороги свернуть некуда. А ночевать на краю её - опасно…. Только в час ночи горный хребет отступил вправо, и его место занял сосновый лес. В этом лесу оказалась лесовозная дорога. Мы свернули на нее и, уйдя от трассы метров на триста, - чтобы нас не было видно с асфальта, - стали распрягать коней…
Ни для кого не секрет утверждение: мы видим окружающий мир таким, с какой скоростью передвигаемся по нему. Так вот, передвижение на лошади позволяет человеку увидеть мир глазами человека, к примеру, XIX века, то есть глазами современника Чехова. Это для нас было важно. Естественно, мы не подозревали, что такая скорость жизни в чём-то изменит наш внутренний мир. Я, к примеру, стал более наблюдательным. Приходилось много неторопливо раздумывать и о себе, и о людях, и о мире, в котором мы живем. Так пришло понимание того, что мы не одиноки в этой дороге: какая-то Сила с пристальным вниманием следит за каждым нашим шагом и помогает нам. Я рассуждал про себя и пришел к выводу, что есть Высший Разум, и он управляет, по-своему, этим миром. И в американском штате Калифорния русский по происхождению и по духу, гражданин США Игорь Константинович Амосов выслушал мои рассуждения и просто сказал: «Так это и есть Господь Бог».
Теперь, когда четко определилось, что жизнь через моих родителей вдохнул в меня Господь, и, уйдя в мир иной, я попаду к Нему на Суд Божий, - только теперь я вижу смысл моего жизненного пути. В том числе – пути Вокруг света на лошадях.
С Богом!..

Эпилог к главе 1.

Экспедиций на лошадях в XX веке было немало. Но чтобы вокруг света…. О таком мы с другом Николаем Шабуровым не слышали. Тем более на тяжеловозах. На этих могучих лошадках до нас вокруг света уж точно никто не проходил. Кроме того, все предыдущие экспедиции имели обязательное сопровождение автомобилей. Мы не имели такого сопровождения. Всё, что необходимо было для жизни двух человек и двух лошадей и одной собаки, мы везли с собой в кибитке. Список экспедиционного снаряжения зашкаливал за сотню пунктов. Не случайно вес кибитки, как мы ни старались его уменьшить, достигал двух с половиной тонн. Это в Америке. Когда мы шли по Сибири, вероятно, вес кибитки колебался от полутора до двух тонн - в зависимости от количества овса, загруженного в металлический ящик под днищем кибитки.
Еще немаловажная деталь. Все экспедиции на лошадях (да и не только на лошадях) начинались со сбора денег. Лишь набрав определенную сумму, необходимую для успешного совершения и завершения экспедиции, можно было пускаться в путь. Мы же необходимой суммы денег собрать не смогли. Суммы, которую с помощью первого губернатора Ивановской области Адольфа Федоровича Лаптева (вечная ему память!) удалось наскрести, едва хватило на покупку двух владимирских тяжеловозов да на постройку кибитки. Время было для некоммерческих проектов «мало оборудованное», как сказал поэт. Девяностые, которые теперь называют лихими, только еще начинались.
- Пока вы в нашей области, я помогу. За пределами ее выживайте сами, помочь не смогу ничем, - так говорил Адольф Федорович, провожая нас в эту необычную экспедицию.
Почему же всё-таки мы отправились без денег? Я рассуждаю примерно так. Рождается ребенок на этот свет. Ученые уже знают, что на протяжении всей экспедиции, простите, жизни, этот родившийся человек должен будет съесть, допустим, три вагона хлеба, около четырех тонн мяса, выпить цистерну молока и т. д. и т. п. Но в момент рождения этого ничего нет. Только есть то мизерное количество материнского молока, которое вмещается в одну маленькую бутылочку. Что ж, этому ребенку и не жить, что ли? Так почему же не жить нашей экспедиции, у которой на момент старта из города Иваново 3 июня 1992 года было ровно столько, чтобы автономно прожить два-три дня. А в остальном всё получилось так, как сказано в Евангелии: «Будет день и будет пища».
Между прочим, Самим Богом сказано.

Глава 2.
Все мы родом из детства

В детстве я прочитал книгу. Название ее теперь стерлось из памяти. Да и автора я не запомнил. Только помню примерно такие слова в начале книги: «Жизнь большинства людей мертвая дорога и никуда не ведет. Но есть люди, которые всю свою жизнь стремятся к морю. Они терпят невероятные трудности. Преодолевают леса и степи, горы и пустыни. Карабкаются по крутым склонам. В кровь разбивают колени. И вот, наконец, они достигают желаемого. Перед ними во всю необъятную ширь до самого горизонта распахивается морская гладь. И что же остается им? Броситься в морскую пучину или повернуть назад».
Только теперь я понимаю, что в этих словах выражена жизнь людей, живущих без Бога.
В некоторой степени такой была и моя жизнь, до Кругосветной экспедиции.
Еще ребенком меня крестили в Православную Веру. Следовательно, внутри меня всегда присутствовало Нечто, которое, видимо, направляло некоторые мои поступки или, наоборот - сдерживало меня от некоторых поступков. Впервые, когда мне было лет 10 или 12, установились личные отношения с Богом. Однажды мама попросила меня начистить картошки. Жили мы тогда в деревне Старое Высокое Кадомского района Рязанской области. Дом был построен из прочных сосновых бревен еще первым маминым мужем Илларионом или, как мама его называла, Варивоном Павловичем Паршиным. От времени внутри дома бревна потемнели и потрескались. На кухне не было обоев, и бревна были видны. Я стал искать нож, чтобы выполнить мамино поручение. Ножа нигде не было. Я искал его минут десять и на полках, и на лавках вдоль стен, и на полу. И уже отчаялся. Тогда мама мне подсказала:
- А ты скажи такие слова: «Господи, помоги!».
Только произнес я эти слова, поднимаю голову, а ножик… торчит в щели бревна.
С тех пор, что бы ни происходило со мной в жизни, в минуты отчаяния всегда вспоминал Бога.
В нашей деревне не было Храма. Ближайшая Церковь находилась в районном центре - старинном городе Кадоме. Может, в эти годы, а может, чуть раньше, тоже с мамой я переступил порог Кадомской Церкви. До Кадома из деревни надо было добираться целых 25 километров. Именно добираться. Потому что между нашей деревней и Кадомом протекала река Мокша. Моста через реку не было. Весной из села Чермные, что в 10 километрах от Старого Высокого, до Кадома ходили речные  катера. А в остальное время можно было или переправиться на пароме, или идти по льду. Но так как это было летом, то, вероятно, мы переправлялись на пароме, вместе с лошадью и телегой, на которой приехали до Кадома. Помню, как меня поразили размеры самой Церкви. До этого я не видел даже двухэтажных домов. А здесь такая высота - особенно внутри, под церковным куполом. Меня охватил необъяснимый трепет, граничащий со страхом. Страх перед Кем-то неизъяснимо Великим, Необъятным, Могущественным, присутствием, Которого было заполнено всё огромное пространство Храма.
Этот трепет во мне живет до сего дня. Но уже не переживается так остро, как тогда.
Мама и отец - верующие люди. Нам (а кроме меня есть еще и старшая сестра Полина, и младшая сестра Татьяна) знакомо от родителей было слово «грех». Мама всегда говорила: «Этого делать нельзя, это грех». И нам было почему-то понятно. Грех – это запрет на что-то нехорошее, чего делать нельзя.
Мама молилась. На праздники православные всегда наряжалась и готовила блины, холодец и всё такое, что полагалось по церковному уставу кушать. Но в Церковь за 25 километров, конечно, ходила не каждый праздник, а только при возможности. Там исповедовалась и причащалась и становилась еще красивее и моложе.
Вот тут самое время подробней рассказать о моей маме. Мама моя  – Пелагея Петровна Гринева - была самая красивая во всей округе. Так что сосватали ее в 15 лет, и уже в пятнадцать с половиной она было замужем за Илларионом Павловичем Паршиным. Ее судьба – это целый роман. Она тоже сильно любила своего мужа, «Варивона». Высокий, стройный, сильный, он был старше мамы на четыре года.
Если коротко, история такова. Перед войной у них родились двое ребятишек, Митя и Маша.
Они уже жили в новом доме на краю деревни у самой речки Юзги, за которой был лес, и начиналась республика Мордовия. Варивон успел своими руками построить этот дом и выкопать родник, на который ходила за водой едва ли не вся деревня, а это более 70 дворов и около 300 человек. До войны Варивон работал председателем колхоза, а мама пчеловодом в этом же колхозе. Денег в колхозе не платили. Семью на что-то надо было содержать. Руки у Варивона были золотые, и он шил прекрасные сапоги из кожи, которую сам же и навострился выделывать. Нашлись в деревне «доброжелатели», на Варивона донесли властям (ремеслом запрещалось заниматься). Варивона арестовали. В Кадоме состоялся суд. И за три месяца до начала Великой Отечественной войны ему присудили три месяца принудительных работ и отправили на польскую границу. В первые же дни войны Варивон пропал без вести.
Митя и Маша заболели корью. Врача не было в деревне. Только в Кадоме, а вернее, еще за Кадомом, в трёх километрах, была районная больница на Белом. Дети - одному 5 лет, другой два с половиной годика - друг за другом умерли.
Мама не хотела жить. Бросалась с горя о мерзлую землю грудью. Ей хотелось скорей умереть. Она с радостью бросилась спасать свою шестилетнюю племянницу Полину Андреевну Якунину из колодца, куда та попала, катаясь зимой на «донце» (доска для скручивания шерсти и вырабатывания ниток). Мать Полины Варвара, подбежала к низкому обледенелому срубу колодца, поглядела на пузырящуюся воду и бросилась в деревню звать мужиков. А мама сорвала с себя полушубок и прыгнула в ледяную воду. Этот колодец (родник) копал Варивон, а она помогала ему вытаскивать землю. Глубина его около двух метров. Но в одном месте на дне торчал валун, который Варивон не смог вытащить. Вот этот валун и спас и маму, и Полину. Она в темноте долго не могла понять, где Полина, затем, нащупав ее, встала на камень - и ее росточка едва хватило, чтобы вдохнуть морозный воздух. Полину, вдруг отяжелевшую, она подняла над головой и стала кричать. Но рядом никого не было. Наконец подоспели мужики, которых позвала Варвара. Взяли из рук мамы утопленницу и, положив на снег, бросились к маме. А она из колодца кричит: «Скорее откачивайте Польку, а меня потом!».
Полину спасло то, что она от испуга как бы замерла и не наглоталась воды. Через какое-то время ноздри ее побелели, она судорожно вздохнула и испуганно закричала: «Мама! Где я?».
С тех пор моя двоюродная сестра Полина Якунина (в замужестве Филина) стала звать мою маму, а свою тетку – мамой.
Мама тогда даже не простудилась. Вот какой крепкий организм у нее оказался. После войны она еще два года искала своего суженного любимого Варивона. Из всех архивов фронтовых писали, что таковой не числится. Наконец ответ пришел: «Ваш муж пропал без вести»…
Федор Георгиевич Плонин, которому суждено было стать моим отцом, вернулся с фронта поздно осенью. Его первая жена Татьяна умерла во время войны, оставив двоих детей, Анну и Митю, сиротами. Их, уже подростков 15 и 12 лет, забрала к себе сестра Федора Надежда. Отец не захотел связывать свою жизнь с колхозом, в котором он и до войны не работал. Ушел в леспромхоз в соседнюю Мордовию. Долго приглядывался, будучи 36-летним вдовцом, к маме и, наконец, решился послать сватов. Мама наотрез отказала. Только в 1946 году они поженились.
Так мама сначала стала мачехой для двух детей, а через год – мамой: родилась Полина, моя старшая сестра, А в 1950 году родился и ваш покорный слуга, автор этих незатейливых строк…
Как и многие в деревне мужики, отец мой мог косить, пахать, плотничать, столярничать, если обстоятельства того требовали - быть ветврачом, но основная его работа в леспромхозе заключалась в трелевке леса. Поэтому он много лет проработал на лошадях. Одно время у нас была даже своя лошадь. Купили ее для того, чтобы переехать из зарождающегося поселка Быстрищи где папа работал в «дёгтекурке» (гнал дёготь из бересты) обратно в деревню Старое Высокое. Лошадь в хозяйстве никогда не была лишней, и мы не хотели с ней расставаться после переезда. Но к нам зачастил оперуполномоченный  по поставкам сельхозпродуктов от населения из районного центра Кадома - жирный, слащавый, противный мужчина - с угрозами: если не сдадим на мясо лошадь, то ее просто-напросто отберут. По тогдашним законам, а это были пятидесятые годы двадцатого века, лошадей частникам запрещалось держать.
От отца я в детстве научился ухаживать за лошадьми. И если бы не было этого крестьянского опыта, вряд ли бы состоялась конная кругосветная экспедиция. Так что на всё Божья воля. И ничего в жизни не бывает случайного, но даже если случайное случается, - то и тогда ищи Воли Господней.

Глава 3.
Первые впечатления. Комары и слепни – главная беда. Что мешает вести дневник. Проблемы с Почтой. Коровы, которые никогда не видели  лошадей
 
    "Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит. На месте злачне, тамо всели мя, на воде покойне воспита мя. Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имени ради Своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси, жезл Твой и палица Твоя, та мя утешиста…".
(Псалом Давиду, 22).

Из дневника Петра Плонина
7 июня 1992 года, воскресенье.
  Всю жизнь лошадь ходит по кругу: утром на работу в поле, в лес, на стройку, а вечером в конюшню или к хозяину во двор.
В первые часы общения с лошадьми я всем нутром своим почувствовал, как они ждут этой точки возврата, чтобы завершить круг у дома. Уже за городом Кохмой, когда мы со Стромихинской дороги съехали на лесную, чтобы сделать отдых коням, а затем стали снова выезжать на асфальтовую дорогу, Лангуста, запряженная коренником (Почта плелась на привязи за кибиткой), вдруг сказала себе: «Хватит, пора возвращаться». И потопала вновь в сторону Кохмы. Нам больших усилий стоило повернуть ее в нужном направлении.
Первая ночевка на берегу реки Уводь оказалась серьезным испытанием для нас и лошадей. На бедных животных набросились полчища комаров. Мы с Николаем Шабуровым сделали вывод, что наши кони не привыкли к комарам, вернее, не пообвыклись еще. Видно, всё больше ночевали в теплом стойле.
Мы привязали лошадей к кибитке на длинные прочные капроновые ленты, которые нам в Иванове подарил Швейный завод № 3. Но младшая 12-летняя Почта тут же задела ногой за что-то, испуганно шарахнулась от кибитки, запуталась в ленте ногами, упала на траву и стала дергаться. Пришлось отпустить ее на волю, а держать на привязи одну Лангусту. Та ведет себя гораздо спокойнее. Если отпустить на волю обеих лошадок, то они непременно рванутся на родину, к себе в конюшню. А взяты они с Гаврилово-Посадского конезавода, от которого мы находимся километрах в семидесяти. Поэтому Лангусту и держим на привязи.
В лошадях, как и в людях, сильно развито чувство землячества. Я это чувство помню по службе в Советской Армии. Когда всех встречных и поперечных спрашиваешь: «Откуда, земляк?» - и если встретишь человека из Рязанской области, обрадуешься ему, как родному брату. За эти несколько дней, прошедших со старта нашей Кругосветной конной экспедиции (старт - 3 июня), лошади сдружились и теперь неразлучны, словно сестры. Когда только привезли их к месту старта (Кафедральный во имя Преображения Господня Собор в городе Иваново-Вознесенске) и выпустили в леваду, то Почта, живо развернувшись к Лангусте, стала бить ее задними копытами, куда попало. Пришлось вмешиваться и разводить их по сторонам…. Теперь, глядя на них, можно подумать, что они всю жизнь - не разлей вода. Почта дикая, но умная и сообразительная. Немалых усилий стоило надеть на нее недоуздок после ночного отдыха. И теперь обе кобылы ходят в недоуздках. Почта уже трижды рвала свой недоуздок.
Даже теперь, когда мы отъехали от Иваново-Вознесенска на добрую сотню километров, Почта не свыклась с необходимостью идти по прямой линии, то есть всё время на восток. Интересно было наблюдать во время отдыха за свободно гуляющей Почтой. Лангуста в это время пасется на привязи – это та же десятиметровая капроновая лента. Почта ходко идет с опушки леса, от нашей кибитки в сторону Иваново-Вознесенска. Уходит так далеко, что Лангуста начинает волноваться и нетерпеливым тревожным ржанием возвращает подругу назад. Почта всегда подчиняется этому призыву. Она, пугливо озираясь, подходит к Лангусте, трется о ее крутые бока и тут же резвым галопом убегает снова в сторону запада, откуда мы пришли сюда. В это время поймать Почту невозможно.
Чтобы как-то приручить наших коней, на второй или третьей ночевке я наломал веток и стал сбивать с лошадиных плеч, шей, боков, спин, животов многочисленных комаров и мошек. Это быстро сблизило нас, особенно с Почтой. Она стала буквально преследовать меня, трогала за рукав моей камуфляжной куртки губами: мол, давай, хозяин, помогай. Комары очень и очень досаждают им. Пробовали опрыскивать коней специальным противомоскитным аэрозолем. Ветеринарные службы Ивановской области щедро снабдили нас им из своих скудных запасов. Стоит прыснуть на лошадь, как она тут же безумно шарахается в сторону. А это не много не мало - около тонны мускулистого тела. Владимирские тяжеловозы, одно слово! Но против этих крохотных, но вредных кровососущих насекомых лошади почти безоружны.
Особенно опасны слепни, когда лошадь находится в упряжке. Обычно это Лангуста. При подлете слепней и оводов она напрягается, трясет гривой, машет усиленно хвостом, но слепень всё-таки перехитрит ее. Обязательно выберет такое место на теле лошади, куда она не достает хвостом и гривой. А то, покружившись, сядет слепень сначала на оглоблю, как бы делая вид, что железная оглобля его только и интересует, а не живая плоть горячей от работы лошади, - и, когда лошадь не слышит противного назойливого гудения, слепень безнаказанно набрасывается на облюбованное место. Особенно любят комары и слепни приставать к нежным частям лошадиной кожи, не покрытой шерстью…
   
9 июня 1992 года.
9-45. Запрягли.
10-30. Деревня Зарубино. Холодно.
11-50. Деревня Погорелка. Собака.
12-10 – 13-30. Поселок Пестяки. Рубленые баньки. Березовые дрова в поленницах.
14-30. Деревня Куркино. Остановились на отдых. Лошади пасутся. Развели их с коровами. Те, видимо, никогда не видели лошадей и обступили нас плотным кольцом.
Почта всё рвется в поле, засеянное рожью. Деревня очень живописная. Столетние липы, старая изгородь.
17-10. Лошади сегодня плохо пьют, плохо едят, выглядят вялыми. Шерсть на них потускнела. Они заметно похудели. Особенно Почта. Да к тому же Лангуста прихрамывает на левую заднюю ногу…

10 июня 1992 года.
13-00. Остановились для отдыха, на лесной опушке по соседству с полем, на котором низко-рослые всходы пшеницы или ржи.
Дружок лежит в траве. Николай слушает записи в магнитофоне. Лангуста ест траву. Почта легла на спину и перекатывается на спине. Она любит поваляться по росистой траве, подавить своим телом комаров. На разные голоса поют птицы. Тень. Прохлада. А на солнце жарко. Изредка ко мне подлетают комары. Я лежу на армейском бушлате, брошенном на траву. Удивляюсь, как тот же знаменитый путешественник и писатель Арсеньев в таежных, более суровых условиях, чем у нас теперь, находил время для записей своих впечатлений, для ведения дневника. 
Очень быстро летят дни. Забота о лошадях, какие-то незначительные ремонты недоуздков, порванных ретивой, необузданной Почтой, починка порванных случайно штанов, приготовление пищи для лошадей и для себя, немного сна - и для ведения дневника уже не остается времени. При движении мы по очереди управляем лошадью. Но в кибитке темно, а на облучке такая мелкая тряска, что совершенно нельзя вести записи. Буквы получаются изломанные, исковерканные до неузнаваемости.
Уже прошла целая неделя, как мы в дороге. Живем вплотную с лошадками. Спим рядом с ними, в нашей повозке. Хотя сном это не назовешь.
Около десяти или одиннадцати часов вечера распрягаем лошадок и готовим себе ужин. Хорошо, если лошади ведут себя спокойно. Тогда можно, посидев немного у костра, пораньше пойти спать. Но всё одно, это бывает уже ближе к часу ночи. Перед сном обязательно поим лошадок. Привязываем Лангусту на ночь к кибитке. Нередко она запутывается и начинает дергать повозку. Заставляешь себя силой воли вырываться из короткого забытья и выскакивать из кибитки, тут же попадая в звенящее облако комаров.
Пока распутываешь лошадь, успокаиваешь голосом, называя ее ласково дочкой, дочуркой.
За ночь, а она для нас заканчивается часов в пять или шесть утра, приходится выскакивать из кибитки раз шесть или восемь. Но к этому хроническому недосыпанию быстро приспосабливаешься, благодаря благотворному влиянию и самих лошадей, и окружающей нас среднерусской, близкой сердцу природе.
Утро начинается с поения лошадей. Затем даем им овес. Через час-полтора после того как они покушают овес, начинаем запрягать. Лангуста умница. Ведет себя лучше некуда. Во время движения она внимательно осматривает все предметы, встречающиеся на дороге, обочине и даже за обочиной. Так, совсем недавно, в селе Сицкое, она была сильно напугана стоящими за забором вдоль дороги комбайнами. Ее может напугать валяющийся на обочине кусок резинового шланга или обрывок веревки, дорожный знак или необычной формы лесная беседка. От проезжающих вплотную от кибитки машин она тоже часто шарахается в сторону. Так что глаз да глаз нужен…

11 июня 1992 года.
Сейчас полдень. Мы остановились на низком луговом берегу реки Юг. Привязали Лангусту поближе к кустам, где погуще и позеленее трава и есть спасение от слепней. Почта, как обычно, на вольном выпасе и, как всегда, мотается туда-сюда. То подойдет к Лангусте, то уйдет по ближней пашни далеко в сторону, откуда мы только что приехали.
Жарко. В такую жару лошади плохо едят. Отмахиваются от слепней и комаров хвостами и гривами, так что есть им некогда.
Мы с Дружком расположились на солдатском бушлате в тени повозки. Николай на таком же старом поношенном бушлате разлегся поодаль. Он пишет путевые заметки для нашей областной газеты. Негромко звучит радио. До сих пор мы основное время суток тратим на уход за лошадьми. Для другой работы времени не остается. Надеемся, что сами постепенно втянемся в дорогу, и лошади привыкнут к походным условиям, и тогда сможем больше внимания уделять экспедиционной работе. Программа Конной кругосветной экспедиции очень обширна. Это и реклама областных ивановских предприятий, и вопросы коневодства России, экологические вопросы, народные промыслы, вопросы казачества, фольклор, местные традиции...
На девятый день пути миновали город Чкаловск Нижегородской губернии. Идем медленнее, чем я планировал. Но это не наша вина. Могли бы проходить в два раза больше за день. Подвела Почта. До сих пор она идет позади кибитки. Пробовали запрячь ее на второй день, но она встала на дыбы, развернулась на сто восемьдесят градусов и, как дикая, понесла нашу повозку. А я еще не успел пристегнуть к уздечке второй конец вожжей. Едва хватило сил моих догнать ее и, если бы не этот, волочившийся позади кибитки не пристегнутый конец вожжей, то неизвестно, что бы произошло. Я ухватился за него, и лошадь сначала повернула в сторону, а затем остановилась, тяжело дыша и дрожа всем телом.
Нас почему-то никто из ее бывших владельцев на конезаводе не предупредил, что она никогда не запрягалась и не ходила под седлом. То есть совершенно дикую лошадь дали в такую дальнюю экспедицию! Хорошо, что такое случилось не на асфальте, а на полевой дороге, где не бывает машин и безлюдно. В поселке Китово, что под городом Шуей, на местной коне-ферме, принадлежащей Шуйской птицефабрике, сам заведующий Николай Геннадьевич Мельников пробовал запрячь нашу строптивую кобылу в обычную простую телегу. Но и тут двое коневодов-профессионалов едва с ней управлялись. Она носилась, словно сумасшедшая, по загону, делая такие виражи, что телега едва не складывалась пополам. Конечно, для такой мирной экспедиции, как наша, такая боевая лошадь явно не подходит. Запрягать ее на автомобильной дороге равносильно самоубийству. Кроме друзей в Китове, нам уже и в Нижегородской губернии говорили специалисты-ветеринары, что раз эту лошадь за двенадцать лет ее жизни не смогли приучить к работе, то в наших условиях сделать это очень сложно, а может, и невозможно. Так что теперь пока довольно тяжелую (около полутора тонн) кибитку везет одна Лангуста. Лошадь, конечно, сильная, но и для нее такая работа - не из легких. Поэтому мы ее не торопим. Даем хороший отдых, во время которого наши лошадки едят траву, сено, и еще порции овса весом около восьми килограммов каждая съедает.
Немного о проблемах коневодства. Если не считать Китовской конефермы, на которой всего семнадцать лошадей, то по дороге мы видели всего двух лошадей: одну в селе Новинки, другую в селе Пурех. В деревне Куркино, на отдыхе, мы вместе с местными бабками едва смогли отбить наших лошадей от любопытных коров, которые никогда лошадей не видели. Последнюю лошадку из этой деревушки увели цыгане лет пятнадцать назад. Может, и не нужна теперь лошадь в деревне? Есть техника, трактора, машины. Под поселком Пестяки мы видели бабушку лет 75-77, впряженную в деревянную борону на картофельном поле. Если бы в той деревне была, хоть одна лошадь, жизнь подобных старушек была бы гораздо легче.
Равнодушных людей к нашим лошадкам за всю дорогу еще не встретилось. У мальчишек при виде наших красавиц появляется блеск восхищения в глазах, у старушек - слезы умиления.
– Как красивы ваши лошадки! - сказала нам преклонных лет бабушка в селе Новинки.
 Вспомнила она свою забытую молодость, свадебную тройку у крыльца, когда жеребчикам вливали в рот немного водки, и они нетерпеливо танцевали и ржали, сдерживаемые сильными руками дружков жениха. А как залихватски весело терзал русскую душу колокольчик под дугой ямщицкой тройки! Господи, во времена Чехова всё это было, было.
Еще заметил, что наши лошади оживляют и украшают любой пейзаж, любой заброшенный луг, любую рощу. Иногда жалеешь, что нет с нами кинооператора или телеоператора. Да и у нас с Николаем, кроме примитивных, постоянно отказывающихся перематывать фотопленку фотоаппаратов, заряженных черно-белой пленкой, ничего нет.
Каждое движение  коня грациозно и прекрасно. Каждый шаг наших лошадей – это живое свидетельство Промысла Живого Бога. В этом у меня будет возможность убедиться еще не раз и не два.

Глава 4.
Как мы выбирали лошадей. Что отличает владимирского тяжеловоза от клейдесдаля (со ссылкой на БСЭ!). Средство передвижения в одну «лангустиную» силу.
 
23 апреля 1992 года корреспондент РТР (Радио Телевидения России) Олег Алалыкин познакомил нас с губернатором Ивановской области Адольфом Федоровичем Лаптевым. Заручившись поддержкой такого влиятельного в области человека, мы стали выбирать лошадей, но оказалось - выбирать-то и не из чего. Дело в том, что специалисты Института коневодства в Москве советовали взять в экспедицию простых крестьянских лошадей. Мы с Николаем Шабуровым узнали, что такие лошади есть в одном из колхозов Кинешемского района. Председателем этого хозяйства оказался знаменитый, уважаемый всеми человек, орденоносец. Мы поехали в этот колхоз, нашли председателя и – получили от него отказ. Он наотрез отказался продавать своих лошадей. Нам нужно было брать сразу двух, а у них в колхозе было всего около десяти голов (точную цифру теперь не помню).
Возвратились из поездки, доложили господину Лаптеву. Тогда он направил для выбора лошадей в Гаврилов Посад целую комиссию - нас с Николаем и двоих специалистов из областного Сельхозуправления. И вот, в один прекрасный майский день мы оказались на широком зеленом лугу, украшенном желтой россыпью цветущих одуванчиков, вблизи Гаврилово-Посадского конного Госплемзавода. Из пасущего по лугу табуна была выбрана красивая гнедая кобыла 12 лет по имени Почта. Лангуста в это самое время стояла внутри широкого двора в окружении крепостных стен конюшни, построенной еще во времена Екатерины Второй, запряженная в телегу, и терпеливо ждала, когда эту телегу загрузят конским навозом, чтобы затем вывезти ее к месту хранения навоза. Лошади нам понравились, и мы с нескрываемой радостью возвращались в город Иваново-Вознесенск. Лошадей по нашему сигналу должны будут подвезти в кузове грузовика прямо к месту старта накануне назначенной даты, то есть 2 июня.
Вот что сказано о владимирских тяжеловозах в Большой Советской Энциклопедии. Там, в 8-м томе на 242-й странице, есть целая статья об этой породе, которую официально признали во всем мире лишь в 1946 году.
 «Владимирская тяжеловозная порода лошадей – порода тяжеловозных лошадей, выведенная в СССР в колхозах Юрьев-Польского и Суздальского районов Владимирской области и Гаврилово-Посадского района Ивановской области. Методы выведения – воспроизводительное скрещивание, направленное воспитание молодняка и отбор и подбор по работоспособности, подвижности, сухости конституции и достаточной массивности корпуса. Местную лошадь скрещивали с тяжеловозными породами (клейдесдалем, шайром, брабансонами, суффолком, першероном и рысаками). Владимирская тяжеловозная порода лошадей отличается хорошими рабочими качествами, свободными на шагу и рыси движениями, энергичным темпераментом и сухостью конституции, что выгодно отличает эту породу от старых тяжеловозных пород (лошади последних имеют сырую конституцию, флегматичны, мало-подвижны). Владимирская тяжеловозная порода лошадей имеет удлиненное, типичное для тяжеловозов туловище, хорошо развитую в глубину и ширину грудную клетку при отсутствии укороченного ложного ребра, что выгодно отличает ее от клейдесдалей. Конечности, правильно поставленные с хорошо развитыми суставами. Масть в основном гнедая, реже рыжая и вороная. Средние промеры жеребцов и кобыл в сантиметрах: высота в холке 161 и 157, косая длина туловища 165 и 162, обхват груди 196 и 182, обхват пясти 24 и 23, вес 700 и 550 кг. Жеребец Гранит, (выращенный в колхозе «Безбожник» Юрьев-Польского района) на испытаниях вывез груз 10,5 тонн. Жеребец Перец (выращенный в колхозе «Новый путь» Гаврилово-Посадского района) провез груз в 4 тонны на 10 километров за один час 39 минут.
Владимирская тяжеловозная порода служит для улучшения местных лошадей во многих республиках, краях и областях СССР».
Надо отметить, что специалисты, выращивающие эту замечательную породу, не знали до конца ее способностей. Они не верили, что такая тяжелая лошадь сможет без ущерба для здоровья долгое время идти по асфальту. Уверяли нас, что Почта и Лангуста не смогут дойти даже до Нижнего Новгорода, а не то, что до острова Сахалин.
Правда, когда мы планировали свой маршрут, мы надеялись, что большую часть дороги будем идти проселками, посещая места поселений казаков, и только в крайнем случае выходить на асфальт. Но эти проселки ужасно петляли, да и не на всем протяжении маршрута они были. А самое главное: с самого начала в упряжке у нас оказалось не две лошади, а одна. Лангуста тащила почти двухтонную кибитку в одиночку, и мы решили, что по асфальту ей будет легче это делать.
Шли, прижимаясь к правой стороне дороги, или по обочине…

   
Глава 5.
Сколько мнений – столько сомнений. Василий Песков посоветовал нам встретиться со старушками, а Василий Белов – поддержал. Но не материально

«Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус».
(От Иоанна Святое Благовествование, гл.20, ст.24).

   Время с весны, а вернее, с осени 1992 года, когда мы с Николаем Шабуровым приняли решение идти на лошадях вокруг света, наша жизнь проходила в двух измерениях. Мы, как обычно, ходили на работу, занимались семейными проблемами. Оба мы  женаты. У меня  двое сыновей. Старшему, Эдуарду (в крещении Александр), было 17 лет, младшему, Илье, исполнилось только 6. У Николая с Зиной было две дочери примерно такого же возраста.
Словом, жили как все. Но стоило нам сойтись вдвоем, как разговор немедленно переходил на тему Конной кругосветной экспедиции, название которой я долго подбирал, советуясь со многими родственниками и друзьями. Много бесед на тему лошадей я вел с мужем моей сестры Татьяны - Анатолием Николаевичем Лохиным. Он работал какое-то время агрономом и постоянно ездил верхом на жеребце. Так вот, он посоветовал ни в каком случае не брать жеребца в экспедицию. И мы послушались его совета и взяли одних кобыл.
Родом я из Рязанской области. Там проживает моя сестра двоюродная Полина Филина (Якунина), которую (помните?) мама спасла зимой из колодца. У нее муж Иван Степанович сразу завел лошадь, как только советская власть приказала долго жить. Я ездил на свою малую родину на похороны родного дяди Андрея, брата моей мамы. И после поминок долго расспрашивал Ивана Степановича о лошадях, освежая в памяти те знания, что получил от отца в детстве. Как раз Иван Степанович-то и уверил меня, что лошадь дойдет до острова Сахалин, если ее вовремя кормить и поить и не перегружать работой. Следить за потертостями, засечками и прочими болячками. Хорошо подобрать упряжь.
Наши родные и друзья в возможность организовать и осуществить путешествие на лошадях вокруг Земли не верили. Откровенно посмеивались над нашими разговорами об экспедиции. Могло получиться так, что, наслушавшись многочисленных возражений и насмешек, мы отступились бы от своих планов, посчитав их бредом сивой кобылы в темную ночь. Тем более что обращения в редакции московских газет тоже, кроме усмешек, ничего не давали. Тогда мы обратились за поддержкой к известному журналисту, писателю и фотохудожнику Василию Пескову. Для встречи с ним специально поехали в Москву. Нашли редакцию газеты «Комсомольская правда», долго ждали в просторном фойе на первом этаже. Наконец, после обеда он появился и, надо отдать должное знаменитому журналисту и путешественнику, согласился выслушать нас. А после этого… больше часа убеждал нас в бессмыслице наших планов.
- Экспедиция такая невозможна, - втолковывал нам Песков. - Вы забываете, в какое время мы живем и, что творится на дорогах России. Лошадей ваших съедят татары или украдут цыгане, а вас могут запросто убить. По Соединенным штатам Америки вообще на лошадях с кибиткой проехать нельзя. Там практически нет дорог мелких, а одни скоростные шоссе - «хайвэи», на которых нет места лошадям. Идея в целом неплохая - в том смысле, что на лошадях с телегой. Но маршрут выбран неудачно. Что вы увидите на асфальтовой дороге от Иванова до Владивостока? Ровным счетом ничего. Одни машины и выхлопные газы. Но идея, еще раз говорю, неплохая. Возьмите лошадку, - снисходительно посоветовал мэтр, - запрягите ее в телегу и поезжайте по деревенькам в своей области. Там вы встретите старушек. Поговорите с ними, и у вас наберется приличный материал для будущих рассказов…. А по Америке? На лошадях? Чистейшей воды абсурд! Я неоднократно бывал в этой стране и, поверьте, хорошо знаю ее особенности.
С другим не менее известным Василием – моим любимым писателем Василием Беловым, я разговаривал по телефону. Позвонил ему в Вологду из уличного телефона-автомата. Коротко рассказав о нашей идее, прямо спросил Василия Ивановича о том, что он думает по этому поводу. Вот что я услышал в ответ:
- Идея хорошая. Но вам ведь нужны деньги. И вы, должно быть, надеетесь, что я смогу их вам дать. Но поверьте, у меня нет денег на вашу экспедицию. А так, что ж… Идея очень хорошая – на лошадях вокруг света…
Спасибо вам, дорогой наш Василий Иванович! После разговора с вами у меня словно крылья выросли за спиной. Мы с Николаем, несмотря ни на что, утвердились в мыслях о возможности нашей экспедиции.

Глава 6.
О том, как сдалась Почта, пропал и снова нашелся Дружок, пропал и пока не нашелся Николай… И другие приключения возле ипподрома

Из дневника
15 июня 1992 года. Город Нижний Новгород (Горький), местечко Ольгино. Ипподром.
20-15.
Теплый, тихий вечер после жаркого дня, а еще точнее - после двух жарких дней в Нижнем Новгороде. Горячих, жарких, золотых дней. Очень много встреч с замечательными людьми - такими как Киселев Валентин Анатольевич и его сыновья, профессиональные спортсмены- наездники Лев и Сергей… Сегодня почти целый день устраивали пристяжную упряжку, приварили откидные стойки, подлаживали постромки. И сегодня же произошло важное для нас событие: Почта сдалась и позволила себя запрягать в кибитку. Мучились с ней полдня такие профессионалы как Лев Валентинович Киселев, которому помогали женщины-наездницы. Зато под вечер мы смогли запрячь нашу кибитку уже в пару лошадей. И с большим удовольствием проехали несколько кругов по ипподрому, мимо конюшен, заполненных рысаками.
Вечером мы угостили ребят – спортсменов-коневодов и посидели за общим столом. Затем я поехал поить лошадей и устраивать их на зеленой стоянке - там, где есть трава, а всего больше ее у центрального входа в ипподром.
Не обошлось и без потерь. Куда-то исчезла наша собака Дружок. Я был уверен, что он находится в кибитке. Но вот, полчаса назад, когда я распряг коней и решил посмотреть Дружка, с огорчением понял, что наш сторож куда-то пропал. Такой умный, добрый и ласковый пес! Так он полюбился мне, так охранял нас по ночам, берег нас от коней наших, что просто слов нет! Да и послал-то нам его не иначе как, Сам Господь. Еще в Иванове, накануне нашего старта, я возвращался домой поздно вечером и увидел бегущую по тротуару собачку. Я заговорил с нею. Она не сразу подошла ко мне, но бежала рядом, выражая своим видом независимость и самостоятельность. Так собачка добежала со мной до моего дома. При этом она лаяла на встречных прохожих, делая вид, что готова охранять меня. Я не терял времени и говорил с ней вслух, когда рядом никого не было. Успел таким образом рассказать Дружку о наших планах с Конной кругосветной экспедицией и пригласил его участвовать в ней в качестве ночного сторожа. Дружок дался мне в руки. Поднялись с ним на четвертый этаж. Одну ночь перед экспедицией он любезно согласился провести на балконе.
Так появился Дружок. Теперь он куда-то исчез, и я за него переживал. Впрочем, исчез и мой друг Николай, за которого я тоже волновался. Подходили цыганские мальчишки - Ян, Володя и Миша, 12, 15 и 14 лет. Спрашивали про коней. «Где их оставляете ночью?» Я говорю, что заводим в конюшню.



16 июня 1992 года. 5 часов 25 минут утра.
   Ночью не смыкал глаз. Николай так и не появился. Зато вечером в половине одиннадцатого нашелся Дружок. Он, оказывается, был с Николаем. Видимо решил, что охранять друга моего важнее, чем кибитку и лошадей. А вот лошадей-то в эту ночь могли и увести. Наши знакомые работники конюшни Сережа, Света и незнакомые мне Виктор и Дима сидели всю ночь у костра, разведенного рядом с кибиткой. Я был в кибитке, но не спал. Слышу, кто-то лезет в кибитку и роется в наших вещах. Вылез из повозки, смотрю - Дима копается в наших пожитках, говорит, что искал закуску. Света лежит у догорающего костра, а Виктор стоит у Лангусты, положил обе руки на загривок, на холку и, кажется, вот-вот запрыгнет на лошадь. Подхожу к нему со словами: «Оставь лошадь в покое!». Он как будто и трезвый стоял у лошади, а тут мгновенно пьяным притворился, падать стал, криво мне улыбнулся, руку под рубашку, словно за сердце держится. А в это время вижу, что Дима по Светкиной сумке шарится. Говорю ему: «Оставь сумку!» А он в ответ - что там должна быть бутылка. Вынимает, как фокусник, нераспечатанную бутылку водки. «Что ж, - говорю, - бутылку забирай, а сумку оставь и отведи Виктора в сторожку». Он послушался и повел Виктора в будку, где он должен, как я понимаю, сторожить ипподром. Они ушли, разбудив Светку и забрав ее с собой. Я вылез из кибитки босиком, но потом решил, что лучше быть обутым в такой ситуации. Потому что, после общения с Виктором, Лангуста оказалась отпущенной на волю, карабин на ее недоуздке был полностью расстегнут.
Вот так номер! Уже которую ночь сплю урывками по часу или полтора за сутки. Надел армейский бушлат. Лошади стоя дремали обе, затем легли. А чуть стало светлеть, Почта ударилась в бега, на спортивную беговую дорожку. Я ее несколько раз возвращал…. А теперь уже утро. Развел догоревший костер и приготовил чай. Седьмой час утра. Солнце. Хочется спать. Но лошадей одних не оставишь.
21-05. Договорились с местным специалистом, что я подойду к нему вечером посоветоваться по поводу поведения Почты. И вот я подошел к нему, а сам как на иголках. Что с Колей? Его до сих пор нет. Говорят, что его видели с компанией местных молодых ребят. Что с кибиткой без присмотра? Хорошо еще, что сегодня первую ночь поставили наших лошадей в конюшню. И то, каких трудов это стоило. Почту ловили часа два. Она носилась по всему необъятному полю ипподрома, казалось, ее громадное тело не касалось земли. Так было красиво смотреть на ее полет, на ее бег. Она просто пласталась параллельно зеленой траве поля и не давалась в руки. Лев Валентинович привлек для ее поимки почти всё население ипподрома, и уже потом, с ведром овса, я ее изловил.
   …Сегодня в 10 часов утра экспедиция могла продолжить свой путь, но Николая не было. А так всё на это время было готово. Подогнали упряжь под пристяжную лошадь, подтянули ребята подковы у лошадей, объездили строптивую Почту. Можно было бы идти и одному. У нас с Николаем такая возможность рассматривалась. Догнать меня другу не сложно. Дорога известна. Сел на любую попутную машину и догонишь. Но идти по такому крупному городу как Нижний Новгород одному опасно…
Ложусь спать. А то прошлую ночь не спал ни одной минуты.

Глава 7.
Конструкторские особенности транспортного средства, созданного двумя заводами и одним умельцем. Снаряжение и вооружение кибитки
 
   Кибитку изготовили на Ивановском заводе автомобильных кранов. С сопроводительным письмом от губернатора мы пришли в кабинет директора завода господина Ларицкого.
Он пригласил рабочего одного из цехов Александра Станиславовича Кормушкина.
Родной брат его был директором городского конного манежа и конюшни.
Александр очень хорошо понимал, о чем идет речь, и обещал выполнить наш заказ в конце мая. При этом он согласовал с нами ориентировочные габариты кибитки и ее конструкцию.
Особенностью этой конструкции являлся ящик для кормов, который находился под кибиткой. Кроме того, главным узлом в кибитке был поворотный круг, сконструированный самим народным умельцем Кормушкиным Александром. Раму и каркас кибитки сварили из железных труб. На металлических осях крепились колеса от старой артиллерийской пушки и рессоры от грузового автомобиля Газ-51. Пол в кибитке был из деревянных досок, покрашенных белой краской. Внутри кибитки по ее бортам размещались деревянные ящики, на которых можно было устроить спальные места. В ящиках предполагалось хранить запасные подковы, разную всячину, продукты, ветеринарную аптечку, ковочный инструмент, одежду и прочее. Высота бортов не превышала пятидесяти сантиметров. Борта кибитки сделаны были из жести.
Для тента также из железных трубок сделаны были дуги. Причем одна из них могла выдвигаться над облучком и в случае дождя закрывать нас от непогоды. Материал для пошива тента выделил Ивановский научно исследовательский институт искусственных кож «Ивановоискож». А пошили тент на Ивановском швейном заводе № 3, который выпускал спортивные парашюты.
На облучке приделан был диван для сиденья трех человек. Под диваном также располагались встроенные ящики для хранения снаряжения. За спинкой дивана я прикрепил карман из тонкого брезента, куда помещались бортовые журналы и даже двуствольное ружье, подаренное экспедиции Ивановским областным охотничьим обществом по инициативе его председателя господина Воропаева Геннадия Ивановича, на случай встречи с медведем или волками.
К облучку кибитки крепились ступени, которые, как выявилось в день старта, мешали разворачиваться кибитке, задевая за оглобли. Это выявилось после Молебна у Преображенского кафедрального Собора. Надо отдать должное Александру Кормушкину, которому мы и без того сердечно благодарны. Он не растерялся, быстро организовал доработку кибитки. Просто взял и срезал ступени ножовкой по металлу.
От лошадей на облучке нас ограждал тонкий лист железа. Однажды Почте не понравилось, как мой друг Николай стал понукать ее и тихонько задел прутиком. Она тут же ударила копытом, след подковы отпечатался на этой тонкой железной перегородке. Высота ее была около семидесяти сантиметров и поверх нее проходила металлическая труба.
У нашей кибитки было три недостатка. Не было окон в тенте, а потому даже ясным днем в кибитке было темно. Тормозная колодка, прикрепленная над правым задним колесом, прижималась к протектору колеса с помощью винта и, задевая за выступы протектора, становилась источником вибрации, неприятно  передающейся по всей кибитке. К тому же с крутой горы трудно было тормозить. Тем более если управляешь лошадьми один. И еще – ящик для фуража, находился под кибиткой и был подвешен к ее корпусу. При полной загрузке рессоры прогибались так, что передние колеса начинали задевать за корпус кибитки, особенно на поворотах.
Но в целом уже то, что кибитка была на резиновом ходу и на колесах, было хорошо.

Глава 8.
Особенности национального торможения. Нам дарят бутылку подсолнечного масла. Дружок опять исчез и вновь нашелся. Над чистейшей рекой – черно от слепней
 
Из дневника
17 июня 1992 года.
   7-40. Прохладное утро. Но еще холоднее на душе. Николай объявился больным. В таком состоянии он ненадежный помощник. Оказывается, он искал возможность встретиться с господином Немцовым, чтобы напомнить об ивановских предприятиях. Но у него это, ясное дело, не получилось…
Впервые запрягаем обе лошади. Лангусту в коренники, а Почту в пристяжку. С крутой горы очень опасно спускаться на двух лошадях. А вдруг испугаются чего-либо и понесут? Тогда ничто не спасет. Ибо тормоза не могут тормозить мгновенно. Надо идти у заднего колеса справа и крутить винт, пока колодка тормоза не прижмется к шине колеса.
Предстоит сегодня форсировать две реки по широким мостам с автомобильным движением. Прошу Валентина Анатольевича Киселева, учитывая состояние Николая, помочь найти человека, который проводил бы нас по городу через проспект Ленина, где путь короче на 5-6 километров. Коля ругается. Говорит, сами справимся. Но Анатольевич, мудрый человек, покумекав, выделил своего младшего сына Сережу. Таким образом, нас провожали до самого моста Сережа и Виктор. А это был самый опасный участок. Сережа на облучке управлял конями, а я шел у тормозного винта и по его команде тормозил. Расплатились с ребятами деньгами и тушенкой и, попрощавшись, снова остались один на один с дорогой, с проблемами, переживаниями, надеждами…
16-00.  На выходе из Нижнего Новгорода, перед мостом через великую русскую реку Волгу, по которой в июне 1984 года мы с Николаем шли на яхте «Лира», как раз в этом районе, нас остановили работники ГАИ и военная автоинспекция.
Николая нет. Он незадолго до этого отправился лечить, а вернее, «править» свой желудок. Достаю паспорт и письмо от губернатора Лаптева, в котором объясняется суть нашей экспедиции. Два капитана, старший лейтенант и старший прапорщик, улыбаясь, слушают как старший лейтенант, видимо дежурный, читает: «не имеющая аналогов» и т.д.
Забрав мой паспорт и письмо, старший лейтенант уходит выяснять по своим каналам связи, что мы за люди. Все присутствующие нас понимают и одобряют. Лошадей многие помнят из своего детства. Капитан вдруг неожиданно вспомнил, что у него дома где-то хранится хомут, оставшийся ему по наследству от отца…. Тем временем подошел Николай. Подарил ребятам свои визитки. Старший лейтенант, который проверял наши документы, в свою очередь подарил нам бутылку подсолнечного масла в дорогу.
- Ребята, вам надо вооружаться автоматами и бронежилетами, – на полном серьезе заявили работники ГАИ.
Расстались с нами на подъеме и, пожелав счастливой дороги, дали нам зеленый свет на проход моста.
Около часа дня мы пересекли Волгу, то есть ее середину. Долго тащились по поселку пригородному и, наконец, выскочили на «зеленку», в окружении полей и перелесков. Дважды поили наших коней…
18-00. Уже полтора часа как мы на отдыхе. Жара не спадает. Множество слепней. Лошади едва не сходят с ума от их укусов. Лежу в плавках на солдатском ватнике. Стараюсь хоть что-то записывать в дневник, но Коля «забодал» своей вечной темой: как ему тяжело работалось в геологоразведочном отряде, ответственность и прочее. И когда уже мое терпение лопнуло, говорю ему:
- Хватит плакаться на эту тему! Если было тяжело, ушел бы, а то всех обвиняешь: и жену Зину, и тещу, и начальника экспедиции Сафронова, что тебя удерживали на этой должности.
Действительно, Коля любит поговорить на эту тему, а поскольку я обычно молчу, приходится мне одно и то же выслушивать сотни раз. Вот бы сейчас тишины, которая помогла бы в полной мере насладиться волшебным ароматом трав!.. Но из-за Колиных бесконечных рассуждений о себе любимом, на все мои чувства, словно мешковину набросили.
- Про тебя я только хорошее говорю всем, а все вокруг про тебя говорят плохое: не общительный, не пьет…, - продолжает Коля свою бесконечную тираду.
18-30. Пора запрягать и в дорогу.
23-10. Сколько происшествий за короткое время! Около девяти часов вечера остановились на развилке дорог в поисках ночлега. Николай побежал к ближайшей деревне. Смотрю, машет руками: мол, подъезжай. И подвел меня к свиноферме. Оказывается, он встретил главу местной администрации, своего тезку – Николая Николаевича. Стоим у свинофермы и ждем. Наконец подъехал Николай Николаевич. Разрешил заезжать на ферму. Не тут-то было. Кони уперлись, словно чуя что-то недоброе. Да, перед тем, как разрешить заехать на ферму, глава администрации спросил наши паспорта. Я говорю: «Как изменилась Россия! Было всегда на Руси заведено - прежде всего, накормить путника, напоить, а затем уж спросить, куда путь держит. А теперь сразу документы, а накормить, напоить и вообще стало не обязательным»...
Итак, кони не пошли. Решили заехать с другой стороны. Заехали.
Большой двор, огороженный забором. Строения. Песок, мусор. Тележки тракторные. Сразу вижу, что негде кормить лошадей. Нет травы. Николай побежал и ближе к вольеру со свиньями нашел зеленую лужайку. Погнали коней туда. Они упираются. Я взял Лангусту под уздцы и повел. Почта в пристяжке. Когда разворачивался, увидел колодец, закрытый досками. Почта заметила его тоже и шарахнулась на Лангусту. Та тоже бросилась в сторону от опасного места, да так быстро, что я не успел отпрыгнуть, и нога Лангусты оказалась на моей правой ступне. Я почувствовал как она, Лангуста, ища точку опоры, уперлась в мою ногу кованым копытом. Какое ощущение, когда вам постепенно почти тонна груза сдавливает мышцы, сухожилия, кости!..
Николай Николаевич сразу, только мы распрягли лошадей, увез меня в местную больницу, где врач сказал, что перелома нет. Слава Богу! А уж боль можно терпеть.
Коней мы только что поставили на соседнюю ферму к коровам. Как там они теперь? Собираюсь вздремнуть. Коля пошел в сторожку ближе к лошадям. Смотрю на часы – уже полночь по московскому времени…

18 июня 1992 года. 14-30.
   Около двенадцати часов дня стали на отдых. И началось! Многотысячный рой слепней разных калибров и сортов! Лошади не постоят ни секунды. Мечутся. Жди – то одна запутается в привязи, то другая. Нас тоже едят слепни. Даже Дружок, которого мы утром оставили на ночном привале, и тот, огрызаясь, щелкая то и дело острыми зубами, отбивается от наседающих кровососов. На спине Почты серая масса слепней. Она, бедная, носится то туда, то сюда, валяется по траве.
Пробовали, только что, обработать аэрозолем специальным, средством от комаров и других москитов. Лошади боятся и убегают от этого запаха…
Утром нас угостили молоком. В половине седьмого мы уже запрягли и тронулись в путь, но вдруг обнаружили, что нет Дружка. Николай возвратился на место стоянки и там покричал, но Дружок не явился и на голос друга. Так нам и пришлось уходить без него. Уже когда отъехали километров шесть или восемь, обгоняет нас зеленый «Москвич» и останавливается впереди метров в 15 от лошадей. Николай Николаевич выходит их машины и, протягивая мне руку для пожатия, говорит:
- Ну что, с недобрым утром?!
Я в ответ:
- Почему? Утро доброе!
А он:
- Давайте срочно собирайтесь за вашей собачкой. Она никому не дается  в руки. Пробовали ловить, хотели отвезти вам.
Коля дремал в повозке. Я быстро поднял его и направил за собачкой.
Вот такая история. Еще раз спасибо Николаю Николаевичу!
Водил на речку коней. Речка очень чистая. За долгие годы скитаний по бесчисленным командировкам в геологии такую речку я, пожалуй, вижу впервые. Вода в ней как слеза. Много мальков. Видать, что рыбка в ней водится и крупная. Коней напоил. Почта зашла на середину. Дно чистое из белого кварцевого песка. Поболтала ногами, брызгая водой себе на живот. Лангуста только чуть-чуть замочила копыта.
На обед у нас сегодня были консервы из соленой ставриды с укропчиком и рисовая каша с маслом сливочным.  Сейчас кипятим воду для запарки овса коняшкам. Часиков в пять надо выезжать.
15-50. Господи, какая лень нападает в это время на солнцепеке! Жара! Слепни! Комары! Лошади не дают нам ни секунды покоя. Глаз да глаз за ними нужен, как за малолетними детьми. И это еще только цветочки. Как говорится, ягодки впереди. Ибо дорога только начинается, а самые страшные комары и слепни - в Сибири.
Спим в лучшем случае два часа в сутки. Питание - жалоб нет. Но всё однообразное. Надо работать несмотря ни на что. Надо идти  к намеченной цели. Других вариантов просто нет.
Часто думаю: «Вот мы идем на лошадках. Каждый день проходим по тридцать и более километров шоссейных дорог. Что это? Работа? Отдых? Тогда почему ни мы, ни лошади, ни собака не знаем, ни сна, ни отдыха полноценного? И состояние свое сразу не разберешь. Какое оно? Мечтали всю зиму, а может, всю жизнь о такой дороге. И вот идем по ней. Это необыкновенно интересно и ново! Может, это и есть счастье? Пожалуй, да! Только слишком устаем!».
18-50. Снова в дорогу! С трудом запрягли. Слепни! Лангуста порвала недоуздок. Купали коней в реке Кезе – самой чистой. Из нее местные жители пьют воду, как из водопровода.
19-45. Поскрипывает сбруя, тяжи. Почта стала еще  темнее от нагрузки – вспотела.
19-47. Входим в богатый лесной поселок. Перед ним груды бревен. У каждого дома срубы, бревна, поленницы колотых дров.
«Станция Тарасиха!» – прокричал мужчина в ответ на наш вопрос. Стало прохладно. 

Глава 9.
Наши кобылки еле пролезли в ворота. Нас показывали по телевизору. Окончательное расставание с Дружком. О пользе постоялых дворов

19 июня 1992 года.
   Ночевали в деревне Осинки. Бабушка Наташа показала, где живет местный бригадир-женщина, а позднее снабдила нас молоком, продав за 25 рублей трехлитровую банку. Бригадирша нашла дом, в котором можно остановиться на ночь. Мы уже подъехали к нему, но вот беда: наши кони столь огромны, что не входят по высоте под навес двора. Пришлось подыскивать другое место для ночевки. Им оказался сенник, то есть склад сена или сарай для сена. Такой он был огромный, что мы смогли завести туда и кибитку. Лошади, посопротивлявшись, также зашли внутрь сарая с железными воротами и большим замком.
Так как сарай находится за деревней, то пришлось за водой идти за триста метров на деревенский колодец. Напоив коней, наелись сами молока с хлебом и около часа ночи отправились спать, закрыв ворота изнутри проволокой.
В половине третьего ночи меня разбудил собачий лай. Вскакивая, больно ударился лбом о стойку кибитки. Николай тоже проснулся. Вышли на улицу. Светло уже как днем. Дружок лает, а никого не видно. Видимо, лошади внутри сарая, подошли к металлическим воротам, и Дружок залаял на них. Потом еще несколько раз лай повторялся. Николай выскакивал, а я уже не реагировал, хотя и не спал. Коля забыл закрыть за собой тент, и тучи комаров набились под тент кибитки.
Встал в 6-45. Умылся. Почистил зубы. Николай встал чуть пораньше и уже успел чисто выбриться. Затем чинили пристяжку – откидывающийся рычаг, ждали бригадиршу, чтобы передать ей ключи от сенного сарая, и, наконец, в 8-30 выехали. Утром, перед городом Семеновым проходили мимо ГАИ. Молодой лейтенант приветствовал нас, приложив руку к козырьку форменной фуражки:
- Вчера видел вас по телевизору, а сегодня вот вижу настоящих. Счастливого вам пути! А второй спит, что ли?
Николай в это время действительно спал…
Около двенадцати часов дня Николай отправился на попутной машине в Семенов, на почту. Моя задача была найти дневную стоянку, и, спустя полчаса, я повернул лошадей вправо по крутому откосу к ближайшей опушке леса. Распряг и немедленно бросился разводить дымокур из зеленой травы. Благодаря дыму, который отпугивал москитов, лошади сегодня, вели себя спокойно, отдохнули, поели травы и овса.
Николай возвратился около четырех часов дня. До его прихода подъехали двое мужчин на желтом «Москвиче», сказали, что видели вчера нас по телевизору в программе «Утро». Вот что они написали в нашей «Гостевой книге»:
«Дорогие энтузиасты хорошего дела. Дай Бог Вам счастливой дороги и успехов в вашей работе, и возвратиться живыми и здоровыми домой к своим семьям. Водители автобусов Семеновского ПТП». Подписи неразборчиво…
Подходили мальчишки: Вова, Денис, Виталий. Шли купаться мимо кибитки. Сказали, что лошади у нас красивые. А вскоре они возвращались после купания. Постояли у дымокура. Вова подал идею сходить за молоком в деревню Малое Васильево, где он живет.
-Если мама подоила корову, - говорил он, - я вам сейчас молока принесу.
Жара не спадает. Дружок мечется от жары и слепней. Дымокур едва теплится. В половине седьмого стали запрягать и без четверти семь, преодолев крутой подъем, вышли снова на автотрассу.
Город Семенов – центр Семеновского района Нижегородской губернии. Есть в нем железно-дорожная станция на линии Нижний Новгород – Котельнич, чугунолитейный завод, артель «Хохломская роспись» и другие предприятия местной промышленности. Две средние школы, учительский институт, техникум механической обработки древесины, Дом культуры, кинотеатр, библиотеки… В районе – посевы зерновых (рожь, пшеница, овес), льноводство, молочное животноводство, лесная промышленность.
20-35. Только что попоили коней в безымянной речушке. Ходил в деревню Зименки за водой в крайний дом. Пока хозяйка лет шестидесяти набирала мне в доме воды в канистры, я присел на сосновые чурки возле калитки. Таким древним покоем повеяло от деревенской тишины и святости! Душа отдыхала от нашей суетной «партизанской» жизни…
Возвращался к кибитке деревенской улицей. Добротная русская классическая деревня, которых тысячи и тысячи загубила на корню власть Советов.
20-40. Село Быдреевка. Река Керженец. На берегу полуразрушенный Храм. Место очень живописное. На воде чайки, словно поплавки. Белые-белые. Женщина в брюках полощет белье. Велосипедист с удочками. Мост. Магазин.

21 июня 1992 года. 21-15.
Вечереет. Вчера после обеденного отдыха на границе двух районов оставили Дружка.
Он явно устал от «собачьей» жизни. В последние дни мы его везли внутри кибитки, ограничили его в свободе. В начале маршрута до поселка Пестяки он всё время бежал рядом по трассе, был живой, энергичный, но его неоднократно объезжали машины, едва не задавив. Поэтому днем мы его прятали в кибитку. Но в повозке ему жарко. Он томился, едва выдерживая до привалов. Ночью оставляли его на улице сторожить коней. Он лаял, если Лангуста путалась в привязи, и всегда по делу. Коля всякий раз злился на его лай и предлагал и ночью держать собаку в повозке. Николай вообще с первой ночи был настроен против Дружка и ругал меня, когда перед тем как запрягать коней я начинал поиски верного друга. Обычно Дружок прятался и не реагировал на мой зов до тех пор, пока я не натыкался на него, затаившегося в густой траве.
Итак, Дружок остался на границе Семеновского и Красно-Баковского районов, между дерев-нями Боковая и Михайлово. С потерей Дружка я перестал переживать за него по принципу: Бог дал – Бог взял!
Уже вчера утром я его едва нашел, натолкнувшись на него в траве. Он не отзывался на голос - вероятно, задумал таким образом избавиться от нашей экспедиции. Теперь я могу с уверенностью сказать, что это и была Божья воля. Ведь в первые дни свою задачу по охране кибитки и лошадей Дружок исполнил сполна. Теперь нам нужна была собака посолидней. Всё-таки размеры Дружка были совсем не устрашающими для недобрых людей.
Ночь прошла без Дружка, без его голоса. Может быть, и кони чувствовали отсутствие собаки, ведь они уже успели привыкнуть к нему, как и он к ним. Дружок в последнее время даже пытался заигрывать с лошадками, они начали обнюхиваться, как настоящие друзья. Правда, Почта иногда пугала его.
Даже Николай, несмотря на то, что недолюбливал Дружка, в эту ночь сказал, что ему снился Дружок…
Вчера стояли ночь в деревни Сенькино. Познакомились с хорошими людьми – сибиряками: Николай Николаевич и Катерина. Он ветеринар, она – зоотехник. Оба из Омской области. Четверо детей. Старший сын - в восьмом классе. Младшей всего три месяца. Переехали сюда из-за детей. Там у детей на коже наблюдалось какое-то заболевание. А в этой местности не-далеко отсюда есть участок под названием «Сорок ключей». Водой из этих ключей они лечат теперь ребятишек. Результаты уже заметны.
Вся эта семья молодая - очень добрая. Угостили нас молоком, с оладушками. Разговорились.
Дом им дал совхоз. Стоил этот дом год назад всего пять тысяч рублей. Они как-то не смогли выкупить вовремя, а теперь стоимость дома выросла до пятидесяти тысяч. Но дом плохой. Они уже живут в нем два года. И много труда и денег вложили в этот дом. Переделали сени на кухню, сложили новую печку. Николай Николаевич всё делает своими руками. У него это получается. Особенно красиво из деревянных реечек сделана кухня. Но строительные материалы сейчас дорожают быстро. К тому же ничего не достанешь нужного.
За это время они здесь обзавелись приличным хозяйством. Корова, бычок, овцы, куры, пять семей пчел, своя банька, огородик. Вот только проблема с кормами. В Сибири вручную уже давно для себя не косят траву. А здесь им приходится косить вручную. Лошадь они бы сейчас купили. Николай Николаевич просил в совхозе больного жеребенка, но ему не продали. Жеребенок сдох.
По поводу постоялых дворов. Напротив их дома стоит цыганский дом, заброшенный уже несколько лет. Катя согласна была бы в нем организовать что-то вроде маленького постоялого двора. Продукты у них, в основном, свои. Мед есть. Банька. Но муж говорит, что из ревности и зависти соседи сожгут. Вот такая проблема. А постоялые дворы вновь нужно возрождать. Уже на современном уровне. Как раньше при царе-батюшке, когда  были в каждой деревни свои постоялые дворы. Пусть сегодня это будет возвращаться в деревню. Сначала небольшие, человек на пять-восемь. Где можно будет с дороги, особенно водителю – дальнобойщику, приклонить голову, покушать незамысловатую, но вкусную и полезную деревенскую пищу…
Утром встали в семь часов. Прошли мимо Красных Баков и миновали реку Ветлугу. Очень красивые места. Речка изумительная! Теперь уже почти ночь. Вокруг болота и леса. Вечер туманный и прохладный. Днем был дождь.



Глава 10.
Восстановление событий плюс новые приключения. (Из наших корреспонденций в ива-новские СМИ)
 
Для «Ивановской газеты».
   «Нижний Новгород, куда мы дотащились на десятый день нашего путешествия, дал нам многое. Но, главное, подарил нам рабочую лошадь, вам уже знакомую Почту. Да, строптивая не в меру Почта, потаскав по ипподрому в Ольгово нашу тяжелую кибитку, на другой день стала послушной и пошла как миленькая в качестве пристяжной. Это всё благодаря легкой руке коневода высшего разряда Киселева Валентина Анатольевича и его замечательных сыновей – Льва и Сергея. Меньше, чем за полдня кибитка была оборудована под пристяжную лошадь и, к нашему удивлению, Почта прекрасно вела себя в качестве пристяжной. У нее даже изменился характер. Она стала спокойней, выдержанней. Дело в том что, идя позади кибитки на привязи, она не могла видеть Лангусту, а только чувствовать свою подругу. А теперь, шагая рядышком, бок-о-бок, они стали на виду друг у друга. Правда, пугливость у Почты пока не исчезает. Она по-прежнему боится машин, если они идут с ее стороны. Тем не менее, у нас словно гора свалилась с плеч. Ведь мы планировали уже в Нижнем Новгороде менять ее на другую лошадь. Особенно обрадовался Николай. Он успел полюбить красавицу нашу Почту. Что вовсе не удивительно. Она всем нравится и все утверждают, что она красивее Лангусты. Впрочем, они обе как две сестры и смотрятся в паре великолепно. Жаль, не снимало их телевидение в Нижнем Новгороде, а то бы вы сами смогли убедиться, как прекрасно они выглядят вместе.
Сейчас мы движемся в сторону Кировска (город Вятка до переворота 1917 года).
Не обходится дорога без приключений. Николай стер ноги до кровавых мозолей. Мне на одной из стоянок Лангуста наступила на ногу. Слава Богу, что нет перелома. Отстал от нас Дружок. В последние дни мы везли его в кибитке и только на стоянках давали возможность погулять. Ночью он охранял лошадей и кормил комаров. Такая жизнь его быстро утомила, и он стал прятаться от нас в траве, делая вид, что крепко спит. Позавчера мы не докричались его и после обеденного отдыха ушли дальше без Дружка.
Вчера ночевали в деревне Сенькино. Познакомились с замечательной супружеской парой: Николаем и Екатериной. Несмотря на то, что у них четверо детей, они согласны были бы содержать постоялый двор. Но боятся и, видимо, не зря, что сожгут соседи из-за ревности или зависти. Проблема постоялых дворов входит в одну из задач нашей экспедиции. Мы видим, как необходимы постоялые дворы (по европейски - мотели). Пусть в каждой деревне, а их еще немало встретишь по любой дороге, по любой трассе, будут один – два постоялых двора на три, пять, семь человек. Если их взять под защиту, помочь стать на ноги. Для этого больших капиталов не нужно. Для этого еще много пустых заброшенных домов, особенно в глубинке. Главное в том, что любой путник, даже запоздалый, будет чувствовать уверенность в возможности получения крова и пищи. Особенно это важно для водителей – дальнобойщиков. Россия всегда славилась хлебосольством. Пришло время возвращать былую славу и глубинке. Дать возможность раскрыться человеку в проявлениях вековых традиций, ремесел, занятий.
Что касается лошади, то была бы она подешевле, Николай с Екатериной купили бы для хозяйства. Просили они продать им больного жеребенка в местном совхозе, директор не разрешил. Жеребенок пал. В домашних условиях его можно было бы выходить. Так часто у нас решение больших и, кажется, для всех очевидных проблем, натыкается снизу на маленькие препоны, преграды, которых, казалось, и быть не должно. А вот, поди ж ты, они есть во взаимоотношениях между людьми. Когда их много, то на них, как на каплях дождя, буксует даже такая огромная машина, как государство»…
(22 июня 1992 г.)

Для молодежной газеты «Прямая речь».
   «Если отвлечься и забыть про экспедиционные задачи, то получится, что двое взрослых мужчин освобождены от всякой работы. Только должны ухаживать за лошадьми. Прежде всего, коней надо накормить, напоить, сберечь от конокрада и по возможности защитить от слепней и комаров. Для кормления лошадей устраиваем два раза в сутки большие привалы. Как правило – это в самую жару и, когда становится темно. Место для привала подбираем заранее. Чтобы продувалось ветром, чтобы была тень, трава и рядом с водой. Разгоряченных работой коней сразу поить нельзя. Только спустя полтора-два часа. Не то будут проблемы со здоровьем. Но попробуй удержать Почту, когда ее грызут слепни, когда она срывает недоуздок, когда она может ударить копытом любой ноги, когда она может больно укусить, если чувствует близость воды! Слава Богу, Господь бережет и нас и наших коней. Пока лошади едят траву, есть время приготовить обед, починить порванный недоуздок, заштопать на себе одежду, постирать майку, пропитанную потом, носки. И еще решить десяток мелких бытовых вопросов, послушать радио, пополнить дневниковые записи, поспорить с другом и так далее…
Но вот наступает некоторое затишье среди оводов и слепней. Жара спадает. Пора запрягать коней. Почта обычно любит увернуться от меня или Николая, и поймать ее с первого захода, сложно. Лангуста – умница. Стоит. Но идти в оглобли и она не глупая. Каждый раз сопротивляется. Но вот Лангуста в оглоблях. Николай держит ее под уздцы, а я запрягаю. Сначала надеваю хомут. Потом седелку. Затем шлею, дугу и затягиваю супонью хомут. Подтягиваю чересседельник, подпружник, затем крепим вожжи. Главная теперь задача – сдержать Лангусту. Ибо только стоит тронуть за подпружник, как она тут же пошла, и теперь Николай уговорами и угрозами заставляет стоять ее на месте. Тем временем я впрягаю в пристяжку Почту.
Кони привыкли к нам. Готовы подчиняться, если бы не кусали их слепни, не скапливалась у них усталость от дороги, от затяжных подъемов, от мелькающих автомобилей. Но вот, наконец, пара запряжена. Можно трогаться с места.
В дороге, даже по асфальту, телегу трясет так, что записи в дневнике вести невозможно. Приходится о впечатлениях, встречах, происшествиях записывать на привалах. Управление двумя лошадьми требует неусыпного внимания от седока. Чуть отвлечешься, лошади выходят на встречную полосу. Когда едешь по лесу, кони, выросшие на Гаврилово-посадских луговых просторах, пугаются каждого шороха. Иногда приходится брать коренника под уздцы и вести за собой. Однажды в такой ситуации Почта испугалась закрытого досками люка и шарахнулась в сторону Лангусты, сбила ее с курса, а Лангуста в свою очередь наступила мне на ногу. Хорошо, что обошлось без перелома.
Но вот уже вечереет. Наступает каких-то полчаса затишья. Слепни и оводы уже не летают, а полчища комаров и мошек еще не летают. Лошади не мотают головами, как чумные, не трясут гривами, не машут хвостами, а идут спокойно. Но заканчиваются эти благодатные полчаса, и наступает вечерний ад. Мошка и комары сплошным серым налетом покрывают шею, холку, бока лошадей. Кровососы так изматывают бедных животных, что они, видимо, теряют всякую ориентацию в пространстве и во времени. Могут заехать куда угодно и даже в кювет.
Солнце опускается всё ниже. Пора подыскивать место для ночлега. На этот раз остановились у маленькой в пять-шесть дворов, деревушки Лопатино, на продуваемой ветром луговине. Рядом петляет речка Черная, в которой местные жители вымачивают лыко для изготовления мочала. Распрячь нетерпеливых от укусов тысяч комаров и мошек лошадей не такая уж и простая задача. В любое мгновение Почта может укусить, прижать к оглобле, да так, что ребра затрещат. Может ударить нечаянно копытом, отбиваясь от насекомых.
Но вот и лошади на лугу пасутся, периодически перекатываясь на спинах по мокрой от росы траве, расплачиваясь таким жестоким способом с комарами. Через час их можно будет напоить водой из речки. А теперь - немедля за костер и готовить ужин для самих путешественников. Николай уже хлопочет с кусочком бересты. Сыроватые ольховые сучья не хотят разгораться. Сегодня на ужин суп из пакетов, купленный в деревне Носовая по Кировскому тракту, черный хлеб и чай со смородиновыми листьями.
Около одиннадцати ночи. Под тент кибитки налетели тучи комаров. Николай предлагает прыснуть дихлофосом. Лошади мечутся от кормушек с овсом, приделанных к корме кибитки, на траву и обратно. Но всё одно от мошек и комаров им нет спасения.
Николай после чая и обработки нашего жилища дихлофосом решил прилечь. Я у костра. Тоже хочется спать. От хронического недосыпания в глаза словно песку насыпали. Что толку если и ляжешь. Через каждые пять-семь минут приходится вскакивать и выходить из кибитки, чтобы распутать Лангусту. Почта вокруг нее носится как угорелая и всегда запутает капроновую ленту, которой Лангуста привязана к кормушке кибитки. Выдержу как-нибудь до часу ночи. А там всё равно придется прикорнуть хоть полчасика.
Не успел закрыть глаза, как уже вставать – пора запрягать. За ночь вскакивали всего раз пять или шесть. Так что можно сказать, что эта ночь прошла спокойно. Утренняя запряжка самая сложная. Еще не разгибаются в кровь израненные пальцы рук, еще со сна ничего не соображает голова, да и кони под натиском комаров дергаются туда-сюда. Самим, конечно, не до завтрака. Успели умыться, и то - Слава Богу. Дорога зовет. Думаешь про себя: «Вот ведь у наших дедов и прадедов, кроме лошадок, ведь были еще и коровы и другая живность, огород, пашня, да еще и дети, семеро по лавкам. Как они успевали за всем этим хозяйством уследить, всё вовремя сделать, да еще время на ремесло и гуляние оставалось? А тут на каждого из нас только по одной лошади и никакого тебе другого хозяйства, и всё равно так накрутишься в каждые сутки, что свет белый не мил становится»...
Оказывается, всё просто. Деревня организует свое хозяйство так, что из лошадей образуют табун, из коров стадо, где один человек следит за десятками, а то и за сотнями голов. Лошадь постоянно в работе, как первый и самый главный помощник, а ночью - или в ночное, или на хозяйский двор, опять таки минимум проблем. Задал корма и спи. А у нас-то теперь образ жизни цыганский, а лошади-то хозяйские, более того – элитные, а далеко не цыганские. Требуют постоянно повышенного внимания к себе. Вот и приходится, словно держать на плечах своих весь недостающий набор деревенских услуг или деревенского уклада, в котором веками уже живет лошадь, и лишь последние десятилетия ее искусственно вывели из этого мудрого деревенского уклада жизни. Отсюда и тягость такая.
Но человек ко всему привыкает. Вот и у нас появляется дорожный опыт. В многочисленных разговорах с населением обретаешь теоретический багаж. Становится легче. Меньше переживаний, когда больше опыта и знаний. Вот ведь выехали мы без косы. Вернее, коса была, но не насаженная на окосье. И траву для дымокуров приходилось добывать с помощью ножа, что занимало много времени. А тут вчера в деревне Мокроносово местный конюх Николай Михайлович – тезка друга Николая, подарил нам свою косу… Царствие Небесное маме, она меня с шести лет научила косить. Теперь два взмаха косы, и травы сколько угодно. Экономия времени. И приглядишься повнимательней к деревенскому укладу, к деревенскому домострою и увидишь, что за века много чего придумано человеком для экономии времени и сил. Если бы не безумное «мы старый мир разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим – кто был никем, тот станет всем»… - опирались бы мы теперь на тысячелетний опыт наших предков и жили бы припеваючи.
Так что, если не учитывать вековой опыт общения человека и лошади, то не только нам двоим, а еще добрую дюжину приглашай, всё равно: будешь крутиться около этих двух лошадок и ни на что другое, не останется ни сил, ни времени.
Вот вам и отдых за чужой счет, как некоторые представляли эту экспедицию».
(24 июня 1992 г.)

Глава 11.
От Мокроносова до Шахуньи – через Арью, Сосновку, Зубанью

Из «Гостевой книги» № 1.
   23 июня 1992 года. Деревня Мокроносово Уреньского района, Нижегородской области.
«Дорогие ивановцы.
Вы делаете хорошее дело.
Без лошади на селе очень тяжело.
Больше их надо на село.
И в колхозах их нарушили.
А они нужны и на сенокосе, и на приусадебном участке, и навоз вывезти, и картошку опахать.
Счастливого Вам пути.
Пусть люди в пути видят лошадей, особенно дети, и задумаются: какую огромную пользу могут принести лошади для человека и как мы их неправильно забыли».
Жители деревни Мокроносово: Крылов В. А., Хромцов Я. И.

24 июня 1992 года.
   9-00. Отъехали от  конюшни деревни Мокроносово, где ночевали эту ночь. Конюх Николай Михайлович. Из деревни идет небольшой спуск в долину реки Ямта.
 9-10. Отметка дорожная «211-й километр» прямо у моста. Справа, метрах в шестистах, железнодорожный мост. Река шириной около 30 метров. Мелкая. Дно песчаное. Берега поросли ивняком. Луговые травы. За речкой начинается деревня Ямта. Дома, крытые шифером и железом. Слева у дороги памятник. На окнах резные наличники. У одного из домов в виде башенки – голубятня. Слева у самой дороги – пруд размером 15 х 15 метров.
В деревне тополь, березки, огороды. Картошка уже взошла, кое-где окучивают. В центре деревни – парк. Общий памятник фронтовикам и отдельно «Грязнову Семену Ивановичу 1907 – 1929». Новый сруб не законченный. Еще один новый сруб, но поменьше размером. Видно, для бани. Справа будка контрольно-пропускного пункта ГАИ. Слева старый деревянный магазин с закрытыми ставнями. На завалинке несколько пожилых женщин сидят. Дорога свернула вправо по улице Колхозной. Дома обветшалые, но в прошлом довольно богатые, многие крытые тесом. Много пятистенных домов с шестью окнами по фасаду. Наличники красят в голубой и белый цвета. Слева – кювет. Все дома идут вдоль дороги, метрах в семи или десяти. Двухэтажный детский сад и рядом двухэтажная контора, почта и сельский совет. Выгоревший двухцветный флаг красно-белый. Справа за огородом – ферма для коров. Слева жилой двухэтажный дом. Справа отворот на ферму. Какие-то мастерские. Труба местной котельной. Слева за огородами еще одна улица. Зерносушилка. У одного из домов стоит красный «Запорожец» с номерами Д 13-32 ГО.
Дрова. Слева у дома стоит грузовая машина «Зил-131», госномер «04-54 ГОЦ». Редкие гаражи. Садов нет. Черемуха, акация, смородина в палисадниках. Мужик лет 65-ти ремонтирует забор. Справа обломок старого тополя. Улица Колхозная заканчивается. Крайний дом справа № 65, слева - № 60. Дорога пересекается с проселочной дорогой. Два сенных сарая.
9-35. Деревню миновали. Справа и слева – поля. Слева эстакада для погрузки какой-либо техники или коров. Дорога пошла в горку. Слева у дороги сосны около семи метров высотой. Указатель дорожный гласит: «Шахунья – 48», «Тонкино – 44», «Шаранга – 68», и - стрелки по направлениям. В развилке дорог справа – трансляционная вышка. Подъехал мотоциклист. Говорит, что видел наши фотографии в газетах «Труд» и еще какой-то, а теперь вот видит живых… Кюветы по сторонам дороги заросли кустами ивы высотой до полутора-двух метров. Слева за кюветом высокие тополя вперемешку с березами, и далее открывается вид на поле. Метров через триста после развилки дорога пошла под уклон, и снова незаметный подъем. Лошади бредут уныло. Слышно как скребут подковами асфальт. Справа съезд на поле.
9-50. Начались сосны. Сегодня попутный, довольно сильный ветер толкает кибитку, помогая нашим лошадкам. Облака в небе кучево-дождевые. Слева идет всхолмление, справа – понижение.
9-55. Высокие деревья сменились кустами. Справа за полем открывается вид на поселок. Подъем. Метрах в сорока от дороги, по обе стороны ее, проходит линия электропередач.
10-00. Вершинка всхолмления. Съезд с дороги в обе стороны. Снова высокие тополя. Кюветы  более плоские. В них скошена кем-то трава.
10-03. Кюветы заполонили кусты. За полями – лесок. Асфальт потрескан. Левая сторона в неровностях, разбита машинами больше, чем правая. Идет ровное плато. Метров через 400 впереди начинается спуск.
10-10. Съезды с дороги справа и слева. Дорога пересекается высоковольтной линией электропередач.
10-12. Проезжаем дорожную отметку «216-й километров». За полем, за речкой открывается вид на большой поселок.
10-15. Начинается ограждение моста через большой овраг, по дну его протекает ручей.
Сразу за оврагом дорога пошла в горку. Начинается деревня. Серый обветшалый сарай деревянный. Водонапорное сооружение – башня Рожнова. Коттеджи. Из проволочной сетки забор. Поворот налево. За поворотом четыре двухэтажных панельных дома. Справа в двухстах метрах двухэтажная контора, уже почти  достроен магазин.
10-20. Деревня Арья. «217-й километр». Слева зерносушилка. Справа механические мастер-ские. Дорога под уклон. Холодно. Место открытое. Продувается сильным ветром.
10-27. Насыпь через овраг. Деревня Арья заканчивается. Справа за оврагом лесопилка. Бревна разбросаны по полю в радиусе около трехсот метров. Кюветы. Кусты, ива, сосна.
10-32. Проезжаем дорожную отметку «218-й километр». Справа сенник – навес для сена. В тридцати метрах съезд с дороги в обе стороны. В ста пятидесяти метрах – ферма для коров. Башня Рожнова. У построек фермы кучи навоза. Слева тригонометрический геодезический пункт высотой около пяти метров. Много ворон… Вчера до нас дошла газета «Труд» с фотографией нашей кибитки. А сегодня с утра нам сигналят водители и показывают большой палец в знак одобрения. Колхозники приглашают в гости.
Слева стоит небольшой трансформатор. Силосные ямы справа. Дорога идет со слабым уклоном. Справа у дороги кювет заполнен кучей навоза.
10-40. Очередной овраг. Только поменьше. По дну струится ручей с небольшими заводями. Слева заросли рогоза.
10-50. Развилка дорог. Слева дорога пошла на поселок Красногор. Мастерские. Встреча. Козлов Владимир. Водитель Коломенцев Михаил. Мы – вправо. Подошел капитан из воинской части. Спросил, увидев на нашей кибитке логотип Ивановского завода «Автокран», где можно отремонтировать прибор «Сон» для автомобильного крана?
Долина речки. Слева по кювету струится ручеек. Справа в трехстах метрах холка леса.
11-00. Речка Арья. Справа трактор «ДТ-75». Бульдозер. Песок. Речка метров семь – десять шириной. Высота берегов до трех метров. Здорово петляет. Слева пашня.
11-02. Дорожная отметка «220-й километр». Вправо уходит полевая дорога. Наша дорога пошла на подъем. Справа, в ста метрах от дороги, сосновая рощица.
11-06. Съезд с дороги в обе стороны. Куча навоза. За кюветами вдоль трассы сосновые по-садки. Высокая трава. Желтые цветочки. Метлика.   
11-15. Подъем закончился и начался спуск. Дорога повернула влево. Съезд в обе стороны специально сделан для сельскохозяйственной техники.
11-25. Прямолинейный участок дороги. Сосновые посадки за ними поля. Кюветы поросли ивой, березой, осиной, высокой травой. По обе стороны колоски ржи.
11-29. Съезд в обе стороны. Начало проселочных дорог. Справа двухъярусный лиственный лесок. Слева – поле, речка и вид на отдаленную деревню. «С 09 02 Го»  - автомобиль «Жигули» с такими номерами покружил вокруг кибитки, что-то высматривая. Развернулся и уехал обратно.
11-40. Отметка «223-й километр».
11-42. Сосновая полоса закончилась. По обе стороны начались кусты. Асфальт здесь хороший.
 11-45. Слева и справа, словно охватывая кибитку клешнями, подтягивается к дороге лес, и впереди, метрах в трехстах, – лес смыкается.
 11-47. Съезды в обе стороны. Дорога наша уходит влево, а кажется, что она упирается в лес и там обрывается. Чуть-чуть проглянуло солнце. Потеплело. Ветер заворачивает пышные гривы кустов. На облучке, спрятавшись за громадой кибитки, теплее.
11-50. Слева плакат с надписью: «Огонь – враг леса». Рядом с плакатом большой муравейник.
11-55. Поля отступили. Начался смешанный лес: осина, береза, ольха. Высота деревьев до 20-23 метров. Кюветы до полутора или двух метров глубиной, заросли кустами ивы.
12-00. Поворот влево на 30 градусов. Съезды по обе стороны дороги в лес. Плохие. Лес обнял нашу кибитку и защитил ее от холодного ветра. Справа в кювете стоит вода. В лесу слышно пение птиц.
12-07. Напоили лошадей, взяв воду из кювета. Вышли на прямой участок дороги.
12-12. Лес закончился. Слева съезд на поле. Справа, за сосновой лесополосой, тоже поле.
Придорожная отметка «225-й километр». Справа мелькнула между кустами деревня, и вот открылось: шифером крытые деревянные дома, тополя. Впереди, примерно в двух километрах, лес снова обнимает дорогу, почтительно расступаясь перед ней, - и в этом месте небо как бы прорывает лес, образуя треугольник.
12-20. Овраг заболоченный, шириной метров сорок. За ним вновь начинается поле с озимыми. Кусты по кюветам вдоль трассы разорвались. Справа в трехстах метрах на поле стоит серая, совершенно обнищавшая деревня. Со стороны деревни слышен шум поезда. Небо вновь нахмурилось.
12-30. Слева у дороги будка автобусной остановки из покрашенного кирпича. Обочина плохая. Лужи.
12-32. Справа в ста метрах от дороги в поле стоит металлическая триангуляционная вышка высотой около пяти-семи метров. Справа кювет взрезан траншеей, по которой проходит кабель. Нас обогнали две машины с цыганами. Ровный участок дороги продолжается. Слева по обочине идет мужчина в красном свитере.
12-40. Лес по обе стороны дороги. Пора на привал.
12-45. Остановились на опушке леса слева от дороги. В ложбинке у дороги есть вода. Можно попоить, попозже, лошадей.
12-55. Распрягли лошадок. Они пасутся на траве. Готовим на обед тушенку итальянскую: «мясо в желе» с яичницей и зеленым луком - подарок губернатора…
В 18-00 вышли со стоянки. Дорога шла лесом. Видел справа в кювете, залитом водой и заросшем кустами, стайку диких уток. Часов в восемь вечера начался дождь. И весь вечер он накрапывал то тише, то сильнее. Николай скрылся под тентом. Я, укрывшись офицерской плащ-накидкой, правил лошадьми…

25 июня 1992 года.
   8-30. Деревня Сосновка - в полукилометре. Семь деревянных домов. С правой стороны ремонт дороги.
8-50. «78 96 ГОШ» - зеленого цвета автомобиль «Москвич». Виктор и Николай. Проявили интерес к нашей экспедиции. Читали про нее в газете «Труд».
8-55. На указателе влево: 1,2 километра до поселка «Комсомольский».
9-00. Слева поле ржи. По нему гуляют волны, как на Куйбышевском водохранилище, которое мы с Николаем проходили на яхте несколько лет назад.
9-30. Номер машины «У 1601 ГО». Встреча с редактором местной газеты.
9-40. Указатель населенного пункта влево: 1,2 километра «М. Полдневая».
10-20. Отметка «251-й километр».
10-28. Отметка «252-й километр».
Странная ситуация, но отчего-то не встретилось ни одной церкви, ни одного Храма?
10-50. Деревня Зубанья. Цистерна стоит во дворе. Вороны. Пруд.
11-00. Почта города Шахунья. Сотрудница почты Валентина любезно согласилась поставить штемпель почтовый на страницу моего дневника и оставила свой автограф.
На почте наблюдал следующую картинку. Женщины просят выдать им пенсию за пятое число. Одна особенно проявляет недюжинную настойчивость. Говорит, что муж лежит в больнице в городе Горьком. Лежит уже месяц. Просится только стать в очередь.
- Сегодня стояла и без толку: денег не досталось. Можно я на завтра займу очередь? Сегодня стояла. Много ли денег привезли? На мне закончились!.. - женщина по-настоящему плачет. - За себя хочу получить. Он у меня еще не на пенсии.
12-30. Железнодорожный переезд города Шахунья.
12-45. Окраина города Шахунья. Красного цвета «Жигули». В машине цыгане.
15-00. Привал.
18-45. В путь.
19-05. Указатель вправо на поселок Полетаевский, 0,8 километра.
19-45. Деревня Полетайки вправо в трехстах метрах. Загон для коров. Серые избы. Только крыши видны среди зелени.
20-00. Свалка прямо у дороги, справа, размер ее 300 на 300 метров. Сущее безобразие. Три собаки бродят по территории свалки, роются в отходах.
20-15. Отметка «281-й километр».
20-50. Речка таежная, чистая. По поверхности воды плавают цветущие кувшинки. Мост.
21-00. Отметка «284-й километр»
21-15. Отметка «285-й километр».
22-30. Граница Кикнурского района Марийской республики…

Глава 12.
Поминки по отцу. Деревня Пижанчурка. Что такое осыры, и сколько весит «жулик»

26 июня 1992 года.
   Сегодня утром был дождь. Начался он в половине шестого. Мы проспали до 8 часов.
Пока светит солнце, но прохладно.
9-20. Проехали дорожную отметку «288-й километр».
На 289-м километре справа у дороги - родник, оборудованный крышей. Это первый такой родник мы видим. Чуть дальше, метра в ста пятидесяти, находится площадка для стоянки автомобилей. Мне в голову пришло такое вот изречение: «Воде из-под крана мы безразличны, а природная вода любит, чтобы мы ей кланялись».
9-45. Отметка «289-й километр»…
17-35. Лежу на бушлате. Сквозь зеленую кисею травы виднеются темные силуэты коней – они стоят рядом и отдыхают. Сегодня пасмурно. Но дождя нет. Прохладно, но не холодно. Одинокие робкие комары. Словом – погода самая наша, ходовая. Костер наш догорел и погас.
Сегодня у нас необычный обед. Поминаем моего отца - Федора Георгиевича. Тринадцать лет назад в этот день перестало биться его сердце. Царствие ему Небесное. Он почти всю жизнь свою, исключая годы Великой Отечественной войны, проработал на лошадях. Вывозили на них лес. Это называлось трелевкой. Работали и зимой, когда большие сугробы снега, и летом, когда комары и слепни. Нередко на лошади приезжал отец домой на ночь. Распрягал ее и стреноживал на лугу у мелкой речки Юзги. К правому берегу этой извилистой речки вплотную подступал лес, из которого и вывозили бревна. Лес этот принадлежал Мордовии. А мы жили в Рязанской области. Лошадь нередко переходила вброд речку и уходила в лес. Утром отец посылал меня за лошадью. Мне было лет 9 или 10. Так-то в лесу лошадь отыскать можно только по следам. Но отец подвешивал к ее шее колокольчик, и по звукам его я находил лошадь. Какое счастье было прокатиться верхом! Правда, для этого нужно было найти в лесу подходящий пень, чтобы вскарабкаться на спину лошади. И если это удавалось, то можно было на ровной дороге пустить лошадь вскачь. Однажды лошадь споткнулась, и я перелетел через ее голову и упал на песок. Она резко остановилась и не наступила на меня…
Папа сильно уставал на работе. Он редко общался с нами. Говорил мало и грубо. А уж потом, когда стал стариться, грубость куда-то ушла. Да и умер-то он еще не очень старым - не дожил четырех дней до своего семидесятилетия. Помню, однажды папа лежал в больнице в Зубове Поляне. И там отрастил усы. На вопрос мамы, почему он это сделал, папа отшучивался: «С усами больше доверия».
Когда бывали у нас в доме гости (а отец любил приглашать в дом гостей и угощать любил), мама жарила для гостей яичницу на сале. Сами такое блюдо мы могли кушать только по большим праздникам. А в будни ели в основном картошку с огурцами солеными или с грибами солеными, или с квашеной капустой. Иногда мама готовила пшенную кашу на воде. Разрешалось добавлять в кашу столовую ложку подсолнечного масла, но не больше. Картошку иногда жарили на комбинированном жире или на сале. Я любил так называемую тюрю. Это когда в миску крошили черный хлеб и добавляли туда молоко. Летом с молоком ели землянику и малину. Сахар тоже был не всегда. Чай пили с сушеной свеклой…
17-50. Ветер шелестит осиной. Мило щебечут птицы. Забытый чайник у костра. Одинокий комар. Скоро в дорогу.
Итак, на поминки у нас оказалось: концентраты жареные с консервированным итальянским мясом в желе, огурец, соус-кетчуп польский и кисель с баранками. Подходил мальчик Коля. Учится в восьмом классе в поселке Кикнур. Здесь он у дедушки с бабушкой в деревне. Говорит, что по телевизору видел нашу кибитку и лошадей…. Изредка жалобно кричит чибис. С шумом проносятся по шоссе машины. Николай сидит на облучке и пишет заметку в нашу Ивановскую областную газету «Рабочий край». Мне уже всё надоело. Хочется спать. И ничего не хочется делать. Но нужно запрягать лошадей и двигаться дальше. Лошади немного отдохнули. Дай Бог им сил одолеть эту дорогу!!!
18-55. Вышли со стоянки. Прошли мимо дорожной отметки «309-й километр».
19-40. Болят трещинки на правой руке. Их уже целых три, и все кровоточат. На левой руке нагрузку от ветра, солнца и постоянной работы кожа пока выдерживает…
Наша кибитка представляет собой телегу, сваренную из металлических труб на резиновом ходу с железными трубчатыми оглоблями и каркасом  типа фургон, обтянутым двумя тентами. Верхний тент из искусственной кожи (ткань «Теза»), а внутренний из ткани «Авизент». Каркас состоит из гнутых железных трубок. Их всего шесть неподвижных и седьмая откидывается над облучком в случае дождя. Облучок представляет собой сварной металлический ящик, накрытый мягкими сиденьями и спинкой. За спинкой я приладил брезентовый мешок, в котором в удобной близости находятся журналы, гостевая книга, маршрутная карта, фотоаппараты, ручки и даже двуствольное ружье. Высота фургона от пола телеги 1,8 метра, что позволяет нам в полный рост стоять в кибитке. По яхтенной традиции левый борт телеги занимает Николай со своим скарбом. Здесь, на резинке, протянутой вдоль всей кибитки изнутри, висят его футболка, нож в ножнах, на крючках - армейский бушлат и сумка с медикаментами, позади укреплена ручная коса.
С моего борта висят на такой же резинке: полотенце, рубашка, носки чистые, плавки. На крючках: бушлат, ружье, радиоприемник, вожжи запасные, пакет со спичками, сетка с фотопленками. За облучком мы оставили два зеленых деревянных ящика, в которых хранятся медикаменты для лошадей, бутылки с растительным маслом и кое-что из пиротехники (сигнальные ракеты, фальшфейер, который еще называют «свеча бедствия»). По бортам кибитки из деревянных ящиков с тушенкой, мешков и рюкзаков с вещами устроены лежанки. В корме телеги свалены в общую кучу рюкзаки с нашей одеждой, упряжью. Тут же лежат дуга запасная, термос, самовар, самоварная труба, сапоги, пустые бутылки из-под лимонада. В коротком проходе стоят банки с концентратами (гуманитарная помощь из Германии под названием UBERLEBENS-NAHRUNG). Такая же банка, емкостью около восьми литров, но пустая, переделанная мной в ведро, в котором хранится теперь посуда; пакет с продуктами; две наших спортивных сумки с документами; мешок с хлебом и баранками; фляжки с водой; две полиэтиленовых канистры для воды; котелки; чайник; капроновые ленты, на которых привязываем на ночь лошадей; ведро для поения лошадей. Вверху висят прикрепленные за каркас бинокль, мешочки с сигаретами для угощения, так как мы оба не курим, недоуздок, мешочки с зубной пастой и щеткой, седелка, подпруга. Впереди и позади тент имеет входные створы, как в палатке. Их можно зашнуровать, что мы и сделали с задней створкой…
23-00. Пришли в деревню Пижанчурка. Лошади устали. Уже под вечер, на закате солнца, Почта сильно испугалась старой ржавой столитровой бочки, оставленной кем-то в кювете. Представьте себе картину. Монотонная ровная дорога. Пусто. Машин уже давно не было. Тишина. Слева и справа зеленеют поля. Вдалеке лес. Лошади в такой обстановке дремлют на ходу. И вот Почта идет с правой стороны в пристяжке и дремлет. Приблизившись почти вплотную к этой бочке, она вдруг проснулась, видимо, приняв темнеющий силуэт бочки за волка, испуганно вскинула голову вверх, при этом ремешок от уздечки, привязанный к оглобле, разрывается. Почта делает резкий рывок в сторону, постромки из кожи, привязанные к вальку, тоже рвутся - и Почта оказывается почти на свободе. Лишь полувожжа, встёгнутая справа к кольцу уздечки, связывает испуганную лошадь с моими руками. Пришлось делать вынужденную остановку и вновь налаживать упряжь. Несмотря на мои попытки успокоить Почту голосом, она еще долго прядала ушами и озиралась испуганно на каждый куст.
Пока Николай ходил за водой с фляжкой, что крепится к поясному ремню, относил в ближайшую деревню конверты с письмами, я проехал с километр. Неожиданно возле кибитки остановился грузовик марки «Колхида» государственный номер «81-22 КВН». Водитель Миша из города Нолинска Кировской области. Высокий, широкоплечий скромный парень с огромными ладонями. Поинтересовался нашей экспедицией. Рассказал о характере дорог впереди. Оказывается, на город Советск есть прямая дорога, но она километров 15 не имеет асфальта и проходит по сильно пересеченной местности. Посоветовал ехать обычной дорогой.
К деревне подошли в потемках. Задувал холодный ветер. Неясная обстановка с огородами, возле которых нам предстояло провести ночь. К тому же рядом находится поле с яровым клином. Остановили кибитку буквально на пятачке, на котором и травы-то почти не было. Вплотную с этой незанятой площадкой - «осыры», то есть «усады», на которых растут картошка и пшеница.
 



27 июня 1992 года.
Утром познакомились с местными жителями. Анисимов Николай Александрович и его жена Лариса Дмитриевна. У них зять из-под города Иваново. Николай Александрович был и конюхом, и бригадиром, и мельником…
11-30. Вышли со стоянки.
14-00. Граница Яранского района. Лошади еле идут.
15-20. Указатель дорожный. Влево в 1 км. - село Уртма. Вправо в 3км. - деревня Люя.
У местных жителей, марийцев по национальности, удалось кое-что узнать из местной истории и фольклора.
Сквозь эти места проходил когда-то Екатерининский тракт. «Пряжка» - расстояние в 25-30 километров. Ровно столько, сколько лошадь проходит от упряжки до упряжки. Были дома с широкими дворами. Во двор входило до тридцати лошадей. Корм для лошадей продавали в магазинах и лавках. Рядом был кабак. «Жулик» - половина чекушки, или 125 граммов. «Осырок» - земля 50 соток. «Гумно» - ладонь с овином, а «ладонь» - пристройка для снопов. «Овин» - амбар, в котором хранили зерно. «Стайка» - пристройка к амбару для хранения сельхозинвентаря: телеги, саней, тарантаса, сбруи. «Пласти» - железные накладки на дверях…
Весьма любопытный факт. Рядом две деревни. Расстояние между ними всего один километр. Деревня Марийские Дубняки – 80 дворов, рабочей силы - что народу в Китае.
А деревня Русские Дубняки… Остался один житель Егорыч, 86-ти лет отроду…

Глава 13.
Гаишник-дагестанец  подарил бутылку масла. Как «умерла» Лангуста. Плащ от дальнобойщика Володи

Информация для «Ивановской газеты»
   «- Старик, а не заночевать ли нам в этой деревне?
Я поддержал предложение друга и повернул лошадей к сиротливым огонькам, по которым выдавала себя прижатая к лесу деревня. Кибитка мягко скатилась с обочины трассы и, раскачиваясь на упругих рессорах, по проселочной дороге стала медленно приближаться к деревне. В этот поздний час, ближе к полуночи, нам не хотелось никого из местных людей беспокоить. Поэтому мы выбрали сами ровную площадку возле строящегося сруба и ярового клина. Чтобы всю ночь пастись двум таким огромным коням как наши, на полувысохшей траве, вроде как мало места. Но мы решили задать побольше овса в кормушки, вспомнив русскую пословицу, что от добра добра не ищут, и распрягли лошадей. Оказалось – к счастью…
Утром познакомились с жителями деревни под таинственным названием Пижанчурка Яранского района, в которой проживают в основном марийцы. Тетя Фрося, пока еще не сошла роса, вышла косить траву на своем усаде. Мы разговорились с ней. Одна, без мужа, который не вернулся с войны, она подняла пятерых детей. Четверо получили высшее образование и разъехались по стране. Младший остался при ней и работает шофером.
В старину у наших дедов и прадедов был такой обычай: встретив незнакомого человека, путника, его сначала кормили, поили, предоставляли возможность отдохнуть с дороги, а уж затем начинали расспрашивать, чей будет, откуда и куда путь держит? Пожалуй, впервые за эту дорогу нас здесь встретили по старинному обычаю. Даже немного обиделись, что мы не разбудили людей из ближних домов, ночью. Сказали, что у них есть конный двор, где обитают полтора десятка лошадей разных пород и кровей. Могли там расположить наших коней и накормить их сеном. Марья Ивановна угостила нас молоком и зеленым луком прямо с грядки. Николай Александрович подарил нам хорошую добротную супонь и за символическую цену продал шестимесячного щенка немецкой овчарки по имени Гром.
Как тесен мир! У марийца Николая Александровича Анисимова зять Володя и дочь живут недалеко от нашего Иванова, рядом с Шуей. Все, с кем бы мы ни общались в этот день, уговаривали нас остаться и погостить у них. Но лошади хорошо отдохнули. Пора пришла запрягать.
- Молодцы ребята! Надо поднимать лошадок, – говорили нам на прощанье марийцы.
И вот она, судьба! Не успели отъехать от марийской деревни и десяти километров, как останавливается впереди кибитки автомобиль «Жигули». Выходят из него мужчина, поеживаясь от северного ветра, и женщина. Приветливо улыбаются.
- Мы из Литвы. Видим вас второй раз. Вот не удержались, решили узнать, что это такое?
Начались расспросы. Женщина не скрывала своего восторга от вида наших великанов-коней, владимирских тяжеловозов. На странице «Гостевой книги» литовцы из города Шауляй пожелали нам и нашим коням счастливой дороги и - достичь намеченной цели. «Побольше бы такого чистого экологически мужественного спорта», - прочитали мы в конце их записи. Вот дожили! Передвижение в кибитке на лошадях уже считают спортом. Во времена Чехова это было транспортным средством, и только. Но дело не в этом.
Мне подумалось вот о чем. Кибитка и кони открываются нам с еще одной, неведомой для нас стороны. Они объединяют сегодня людей разных национальностей и разных вероисповеданий, профессий, возрастов. На дороге с одинаковым энтузиазмом выражают свое восхищение нашими конями и усталый водитель-эстонец, и усатый водитель-грузин, и респектабельный порывистый цыган на черной «Волге», и юный велосипедист из деревни Марийские Дубняки…
На прощанье семья из города Шауляя подарила нам банку сгущенного молока и банку тушенки.
Что это за необычное проявление доброты и щедрости в наше жестокое время? Не лошади ли тому причиной? Марийцы не берут деньги за молоко и лук! Литовцы угощают сгущенкой и тушенкой. Молодой лейтенант Госавтоинспекции в Нижнем Новгороде, дагестанец по национальности, дарит нам бутылку доброго подсолнечного масла!..
А может, просто настала пора возвратить человеку лошадь? Понимают это сегодня все, кто встречается нам на дороге. Понимают ли это государственные мужи?
Ведь даже цыгане, истинные ценители и любители лошадей, пересели сегодня на автомобили...
  …Андрей Сиконеев. Село Опытное поле. Зоотехник. Из армии пришел и взялся в совхозе кормить лошадей. Собрал своими силами сбрую на пять лошадей. Каждый день две-три лошади в упряжке на разных работах по хозяйству. По мнению Андрея, «нет хозяина хорошего на конных дворах». В советское время исчезли настоящие мужчины».
(29 июня 1992 г.)

Из дневника
29 июня 1992 года.
   21-35. Вечереет. Прохладно. Проходим мимо здоровой, крепкой деревни Кутузы. На огромных усадах - косари. Многие раздеты до плавок. Прерывают работу, смотрят на наших лошадей. А деревня всё тянется и тянется. Да такая красивая, хотя видны нам только задворки. Крепкая, ядреная, как спелый орех деревня: ни единого ветхого дома!
Впервые видим пасущихся на огромном лугу коней. Всего их шесть. Все на длинных веревках привязаны. Увидев нашу экспедицию, заволновались, забегали по кругу.
21-45. Закончился асфальт.
Решетов Юрий Федорович – кузнец, механизатор, будущий фермер. Село Безводное, дом 5, Яранский район.

30 июня 1992 года.
   19-20. Приятная прохлада. Мое тело пьет ее, словно парное молоко. Солнце подсвечивает сзади кибитку, серую ленту асфальта, придорожные кусты, дальнюю березовую рощу, столбы электропередачи.
На мне «афганка», надетая на майку. Состояние земного рая. Внутреннее тепло уравновешено прохладой ласкового летнего вечера.
Сегодня ночевали у села Безводное. Утром около восьми часов собрались умываться и запрягать. Как вдруг видим, Лангуста завалилась в канавку и дергает ногами, а затем откинула свою тяжелую голову на землю и затихла. Николай закричал на нее. Она чуть приподняла голову, и никакой реакции.
- Не трожь ее, она сама встанет, – говорю другу, но, посмотрев повнимательней, понимаю, что ей самой уже не выбраться никогда из этой канавы, глубиной около шестидесяти сантиметров. Она как раз ногами лежала в ту сторону, где была максимальной высота бровки канавы. Николай сломил ветку и замахнулся на Лангусту. Она даже не подняла головы. Тогда он выплеснул на нее воду из ведра. Хорошо зная, что наши лошади панически боятся воды, и видя, что Лангуста лишь покосила глаз на потемневший от воды бок, я не на шутку встревожился. Николай вызвался бежать за ветврачом в село. Я остался с Лангустой. Гладил ее морду, тер бока и всё приговаривал: «Дочка, дочка, милая наша Лангуста! Вставай, вставай дочка!».
Не зная, что делать в этой ситуации, я подумал про вчерашний тяжелый отрезок бездорожья, пески, подъемы, долгие поиски ночлега по пустынным лугам. Мелькнула мысль: не загнали ли мы ее? Где-то я читал, что лоси умирать ложатся в канаву. А потом решил почему-то измерить температуру у Лангусты. Бросился в кибитку искать градусник, но не нашел и снова – к ней. Она, как мне казалось порой, уже не дышала. Тогда в эти мгновения я растирал ее грудь, бока, тормошил ноги. Вдруг меня осенило: надо прочесть молитву: «Живые в помощи». Я торопливо достал маленькую картонную иконку из нагрудного кармана «афганки», подаренную во время Молебна о благополучии путешественников возле Кафедрального Собора отцом Сергием. Стал вслух читать молитву.
Вот бы кто увидел меня в эти минуты! Стоит бородатый мужик в камуфляжной форме времен афганской войны и читает молитву над дохлой лошадью. Но случилось чудо! С первыми словами молитвы Лангуста открыла глаза и взглянула на меня искрящимся, полным жизни взглядом. Я с жаром прочитал всю молитву и стал ждать. Время от времени начинал тормошить нашу главную транспортную силу и помощницу. И вот она подняла голову, словно оценивая обстановку, напряглась и, ёрзнув на спине, чуть сдвинулась в сторону высокой бровки канавы. Затем, вся сжавшись в комок, вывернулась с неимоверным усилием и сначала встала на передние ноги, а потом, неловко подвернув задние ноги, встала и на них. Встряхнулась всем телом и, как-то флегматично нахохлившись, взглянула на всё по-новому - изучающе, словно не узнавая.
Во время этого происшествия другая лошадь, Почта, вела себя отрешенно-спокойно, но теперь радостно терлась о крутые бока Лангусты. Я взял капроновую ленту и радостно принялся водить Лангусту по полю. Николай приехал вместе с ветврачом на машине скорой ветеринарной помощи. Молоденькая худенькая женщина только издали взглянула на Лангусту и уверенно произнесла:
- Она у вас веселая. Просто отдыхала.
Вот такой случай. Он помог мне по-новому оценить не только нашу лошадь Лангусту, но и всё и вся. Забегая вперед, скажу: в городе Кировске (Вятка) профессиональные коневоды скептически отнеслись к моему рассказу. Оказывается, лошадь на спине не может находиться более пяти-семи минут. Неизбежен заворот кишок и летальный исход. В нашем случае лошадь на спине пролежала около получаса. И осталась жить! Произошло настоящее чудо, явленное по молитве к Господу Богу.

2 июля 1992 года.
   19-40. Двадцать минут назад вышли с точки дневного отдыха у деревни Высоково. Защемило в груди. Напомнило мое детство в деревне Старое Высокое. Мою малую Родину в Рязанской губернии. Те же серые крыши оседлали пригорок, та же манящая даль, то же раздолье полей...
Утром заезжали в совхоз «Искра», что в деревне Кожи. Там ремонтировали кибитку. Заварили тяги у оглоблей, укоротив их на 4-6 сантиметров. Проволока, из которой выполнены тяги, – вытянулась, и они перестали работать, то есть пружинить оглобли.
Сварщик Николай, худощавый бородач, быстро и четко справился с ремонтом, подогнав вплотную к кибитке передвижной сварочный аппарат, укрепленный на тракторе «Т-40».
Лошадей на это время распрягали и уводили подальше.
Сегодня слепни и оводы довели лошадок до бешенства. Пробовал брызгать на них аэрозолем «Аксомат». Лошади сразу убегают от него.
На обеденной стоянке около деревни Высоково обе лошади порвали недоуздки. Хотя Почта была на свободе. Просто к ее недоуздку был прицеплен конец капроновой ленты около двух метров длины. А Лангуста была привязана на длинную веревку. На ней было слепней и оводов разных калибров более сотни. Она порвала недоуздок и рванулась бежать через огромное поле в сторону деревни. Почта пустилась за ней. Николай схватил ленту, прервав свои записи, побежал за лошадьми. Я взял уздечку, ведро, канистру для воды и тоже бегом к деревне: прогуляем лошадей и заодно напоим их.
Поили лошадей водой, которую набрали из колонки у бабушки в большом дому. Привели коней к кибитке и стали разводить большой дымокур. Для него я косой накосил много травы и всё подкладывали в костер. Почта опускала свою морду, едва не на огонь, вырывающийся изредка из-под зеленки. При этом она еще ухитрялась кормиться травой с костра. Обе лошади спокойно стояли, кутаясь в клубы белесого дыма, который надежно защищал их от нахальных москитов. Пока они отдыхали, я успел починить оба недоуздка. Даже овес не прельщал сегодня лошадей, насыпанный щедро в кормушки, приваренные к корме кибитки. Так, полуголодными, мы их и запрягли.
20-15. Ребята с машины «Газ-52» спросили: «Не нужно ли вам чего?».
Справа участок мертвого леса площадью 150 на 100 метров. В 150 метрах справа - кладбище, слева - большое село.
20-50. «К 01-82 КВ». С таким номером автомобиль «Жигули». Сероглазая девушка. Блондинка. С открытой улыбкой. Живо задавала вопросы через открытое окно. Пожелала счастливой дороги.
Вечер тихий и теплый. Весь день морило, словно перед грозой. Сейчас солнце подсматривает желтоватым оком по-над молочно-синей тучей. Воздух влажен. Приятно и волнующе пахнет сеном.
20-53. Слева деревня. Пять серых деревянных домиков. Возле одного из них новый забор. Справа открытый косогор с зеленеющими хлебами. От деревушки дорога потянулась в гору. К ней приблизились с обеих сторон березовые рощи. Щебечут птицы. Цокают в тишине подковами наши кони. Поскрипывают рессоры кибитки. Воздух слегка затуманен. Зелень еще нежна и пахуча. Разгар русского лета.
21-15. Справа десятки берез с коричневыми, обнаженными от бересты стволами. Обочины открыты. На них растут среди травы ромашки. В вышине чистое небо. Слева, с запада, посреди туч, словно жар углей, просвечивает солнце.
21-35. Справа, прямо у дороги – следы лесозаготовки. Березовые бревна. Хлысты.

3 июля 1992 года.
   7-00. Начали запрягать лошадей.
7-20. Тронулись в путь. Очень красивое место.
7-55. Поим лошадей из лесной речушки. Жарко. Слепни.
8-20. Деревня. Вручную косят траву. Вручную на деревянной сохе окучивают картошку. Слева - заросли зонтичных растений. Целое поле. Загублен лес слева прямо напротив деревни на площади 200 на 300 метров.
10-20. По жаре кони еле плетутся. Их сильно донимают слепни, путы, оводы. Николай в кибитке спит. Лошади мордами сгоняют друг с друга слепней.
10-55. Водитель Володя с «Краза» дал по ломтю белого хлеба лошадям и подарил плащ, чтобы укрывать их от слепней…

Глава 14.
Саша и Сережа – водка и картошка. Исповедь трезвенника. Вятско-Кировский иппо-дром. К нам приезжали жены

Информация для ивановской областной газеты «Экологический вестник».
   «На третьей неделе нашего путешествия я во всю ивановскую проклинал надоедливых кровососущих москитов: слепней, оводов, паутов. Лошадей они доводили до бешенства. В жаркие сухие дни первые оводы появлялись после семи часов утра и исчезали только вечером. Целый день они разнокалиберным роем кружились над своими жертвами и прилеплялись к горячим конским телам в самых разных местах. Запряженные парой лошади давили их друг у друга мордами. Отгоняли хвостами. Отпугивали гривами. К вечеру их морды были в кровавых пятнах. Доставалось от этих нахальных насекомых и нам. И я так бы и был убежден всю жизнь, что Творец ошибся, создавая эту нечисть, если бы не холода. Они быстро приучили нас к теплым свитерам. Но отсутствие слепней так обрадовало нас, что первый раз в жизни я радовался летом холодному северному ветру.
На третий день холодной погоды мы почувствовали по поведению лошадей, что с ними творится что-то неладное. Они были не в меру напряжены. Особенно Почта. Так, Почта однажды оборвала постромки, испугавшись валявшейся на обочине ржавой бочки. Лошади стали даже в какой-то мере агрессивными, диковатыми. Даже добрая Лангуста могла укусить любого из нас во время запряжки. Не говоря уже про Почту.
И вот постепенно холода отступили. Пришла снова жаркая погода. Что тут началось! Слепни, овода, пауты, - казалось порой, что из этой нечисти состоит весь воздух.
Но что удивительно! У лошадей пропала пугливость, страх. Почта перестала бояться каждой качнувшейся от ветра ветки, взлетевшей из придорожных кустов вороны. Лошади стали ощутимо добрее к нам. Та же Почта подходит ко мне, и по ее виду можно понять, что она хочет сказать: «Пожалуйста, сгони с меня слепней».
Вот вам и ошибка Творца! Всё в этом мире так отлажено и так взаимоувязано, но в то же время так хрупко и непрочно, что жить и не учитывать эту взаимосвязь дальше просто рискованно!»
(3 июля 1992 г.)

5 июля 1992 года.
   20-00. Подбираемся к городу Вятка. Правда, на современной карте Советского Союза такой город не значится. Но тем не менее он так именно и называется – Вятка. Кого теперь винить, что после 1917 года, чтобы уничтожить память народную о старой России, границы которой были куда шире Советского Союза, во всех смыслах, большевики-террористы ничего лучшего не придумали, как всё переименовать. Так, город Иваново-Вознесенск, к примеру, оказался городом Иваново, в котором, кстати, было оставлено улиц со старым названием только восемь, едва ли не из восьмисот. Вятку теперь называют городом Киров.
Позавчера вечером встретили ребят – Сашу и Сережу. Саша работает в порту. Они решили провести ночь у нашего костра и привезли водки и картошки. Мой образ жизни исключительно трезвый. За всю свою жизнь, включая шампанское на свадьбе, я едва выпил стакан спиртного в водочном эквиваленте. И это решение – жить без спиртного - пришло ко мне еще в детстве. Семья наша жила бедно. Денег на еду всегда не хватало. И когда папа приходил домой еще и выпивши, то в доме была напряженная обстановка: мама на него всегда ворчала. И позже, когда я уже сам стал зарабатывать деньги, - я видел, что из-за вина много вокруг несчастий. А потому я решил совсем не употреблять. Друзья к этому привыкли, родственники тоже. А среди незнакомых я не афишировал то, что вовсе не пью. На свадьбах наливал себе в рюмку газированную воду вместо водки и наравне со всеми чокался и кричал «горько»…
Всю ночь ребята гоношились у костра. В половине шестого утра я прилег в кибитке. В шесть меня разбудил Сережа – говорит, что уезжают. Коля спит у костра. При мне его пытались раза три-четыре будить Сережа с Сашей, но всё без толку. До восьми часов утра Сережа прощался по нескольку раз с лошадьми. Сделал полный массаж Лангусте, что-то при этом ласково нашептывая. Саша смотрел на друга как зачарованный: «Надо же, милиционер, а человек!». Распрощавшись с гостями, пошел в деревню Рогово, за километр от кибитки, за водой. Ходил два раза. Деревня маленькая, но столетние дома, столетние тополя и пруд…
Еще забыл сказать вот о чем. Чуть раньше, третьего июля, круто развернувшись на асфальте, порвали тяжи на оглобле (заклинило переднее колесо). В деревне Рогово я договорился с местным специалистом, чтобы нам заварили тягу на оглобле, так как она сделана из проволоки большого диаметра. У Анатолия оказалась домашняя электросварка.
   Целый день сеял дождь. На мне всё мокрое: обувь, штаны, куртка. Часов в одиннадцать добудился Николая. Он перебрался спать в кибитку. Еще раз сходил к Анатолию. Он обещался помочь в ремонте кибитки. Запрягли лошадей при дожде. Но кибитка стояла на поле, заросшем сорняком. Видимо, еще прошлым летом поле вспахивали и хорошо удобряли. Колеса кибитки тонули в почве. К тому же произошло следующее: вместо сломанной тяги мы приделали цепь, а она на ухабах (в высокой траве их не видно) возьми и оборвись. Кибитка стала неуправляемой. Пришлось выпрягать лошадей и идти за машиной. Выручил свояк Анатолия – Николай. С четвертой попытки на грузовой машине «ЗиЛ-130» вытащил кибитку на ровное место.
Ночевали в самой деревни Рогово. Анатолий заварил тягу на оглобле. Напоили лошадей и привязали их у строящегося сруба. В деревне топили бани. Но нас никто не пригласил. Коля за две банки тушенки выменял у кого-то бутылку водки и угостил Николая, Анатолия, их деда и бабушку. Пригласили меня к столу. Я с неописуемым удовольствием посидел за крестьянским обеденным столом, накрытым клеенкой. От нахлынувших приятных чувств голова кружилась, словно хмельная. Ведь впервые за целый месяц я ел тарелку супу и окрошку не у костра, а сидя на твердой поверхности стула и, опираясь на ровную поверхность стола. Волшебное состояние! В обычной жизни мы ведь не ценим всего того, к чему мы привыкли и что нам дарит цивилизация.
Расчувствовался до того, что написал стихи, посвященные семье, пригласившей нас в гости. Поставил на зарядку аккумуляторный фонарь из кибитки…
21-00. Ходил за водой в деревушку, мимо которой проезжали. Колодец оказался закрыт крышкой и заперт на замок. Такое я увидел впервые в своей жизни. Пришлось брать воды у дачников, участки которых рядом с дорогой и, по всему видно, только недавно распределены. Ибо только начинают обустраиваться. Оказывается, всё воруют, а потому колодец и на замке…

6 июля 1992 года.
   11-25. Приближаемся к городу Вятке (Кирову). В эти минуты проходим виадук. Впереди знак дорожный: «Светофор». Будка «ГАИ». Высокая труба ТЭЦ. Дорога уже широкая, с двухполосным движением. Справа зеленое поле. Слева перелесок. Николай переоделся во все новое. Торжественен и прям. Накрапывает дождь. Фыркают недовольно кони. Сырость для них - последнее дело. Поскрипывает кибитка. Собаку Грома посадили в кибитку. Там он спит на моем спальнике.
11-30. Проехали будку ГАИ.
20-00. Сижу в кибитке один. У кибитки на привязи Гром. В двух шагах, в летниках, стоят наши кони Почта и Лангуста. Задал им сена, овса, напоил водой. Мы на Кировском областном ипподроме. Прибыли сюда в 17-10. Нас уже встречали: корреспондент газеты «Кировская правда» Юрий Николаевич, директор ипподрома Вагиф Аббасович, главный зоотехник Нина и новый, еще не вступивший в должность, главный бухгалтер, когда-то живший в городе Вичуге Ивановской области…
Поставили кибитку в летнюю конюшню, определили лошадей и собрались в «кают-компании» на кованых железом сундуках. Юрий Николаевич задал несколько вопросов.
После беседы Николай отправился в гостиницу «Центральная», где нас уже три дня ждут наши жены Наташа и Зина. А я остался с конями и Громом. Сейчас думаю помыть голову и хорошенько умыться…

8 июля 1992 года.
   18-45. Удивительно милое время. Как я волновался! Как был рад, почти неземной радостью, встретить Наташу! Я почувствовал ее присутствие через свою кожу, одежду и покров кибитки. Это была она. Всегда милая, всегда желанная, кроткая Наталия. Прохладная щека. Видно, отгорела в ожидании нас и была остужена потоком выплаканных слез. Ведь из-за Колиной неверной информации они приехали в субботу четвертого июля и ждали нас три дня как на иголках, совершенно не представляя, куда мы исчезли. Кажется, за сутки с небольшим мы лишь смогли уравновесить их состояние, так и не переведя его на плюс. Видит Бог, вины моей здесь нет, но всё равно - прости меня, Наташа! Коля даже текст моей телеграммы изменил на свой лад, чем сильно подвел меня. Ну, да Бог ему судья. Хотя, на мой взгляд, он не имел никакого права изменять текст моей телеграммы.
…Сегодня в 13 часов 15 минут поезд № 69 увез наших милых жен в сторону города Владимира. Какая-то жуткая тоска сжимает сердце. И где взять сил, чтобы совладать с нею? Второй такой встречи я просто не вынесу. Уж лучше как в армии: ушел - и до демобилизации. А ежели заслужишь отпуск и встретишься с родными, то уже не служба, а сплошное мучение. Так и здесь.

9 июля 1992 года.
   16-00. Город Вятка (Киров). Ипподром.
Сижу в кибитке, холодный весь и сырой. Только что пришел с улицы, с дождя, с холода. Ходил за подковами на конную базу Лесоперевалочной базы. Вот такое сложное название. Там коней не осталось ни одного, а было семьдесят. Но живы еще конюшня и сторожка. Сторожа Иван Андреевич и Виктор Иванович встретили меня по-доброму, дали подковы – всё равно валяются и ржавеют. Пожелали счастливого пути, и проехать всю Россию.
Николай час назад уехал на Главпочтамт. Мне тоже надо съездить, позвонить и узнать, как доехала Наташа.
 


10 июля 1992 года.
   7-15. Всю ночь лил дождь. Проснулся час назад – тот же дождь. Споркий, живой, холодный – словно осенний. Собираемся сегодня покидать старый ипподром и уходить из Вятки. Вчера утром ходил в ремонтно-механические мастерские договариваться по поводу ремонта кибитки. Нашел механика. Он говорит: «Приносите размеры стремянок, мы вам сделаем и квадраты под стремянки». Я собрался поднять корпус кибитки таким образом: под стремянки подложить квадраты. А тут Николай Георгиевич Шабалин позднее предложил другой вариант, и он мне понравился. Надо срезать несущие трубы и удлинить их…
Вчера утром собрались ковать наших лошадок. Договорились. Николай Георгиевич и Виктор Иванович взялись за это дело. Переоделись они. Надели кожаные штаны и фартуки. Вывел я Лангусту. Николай Георгиевич глянул на копыта и говорит:
- Ребята, а кто вам сказал, что их надо перековывать? Они еще и на треть не сработались.
На том и решили – оставить старые подковы. Шабалин тщательно осмотрел состояние копыт и где надо заменил гвоздь. У Почты подрезал отросшую в середине копыта мозоль.
Потом Коля долго расспрашивал Шабалина о дороге на Пермь. Шабалин, наших лет мужчина, оказался интересным собеседником, имеющим свои взгляды на жизнь, на политику, экономику. Нина Николаевна Ветошкина участвовала в разговоре. Поделилась о проблемах коневодов, которые преследуют их с ее детских лет, когда она, еще девочкой, пришла сюда, на ипподром…
Вечером, в седьмом часу, после возвращения Николая из города я поехал на Главпочтамт звонить Наташе и губернатору Адольфу Федоровичу Лаптеву. Долго под дождем стоял, ожидая прибытия автобуса, укрывшись под узким козырьком входа в столовую Лесобазы. На Главпочтамте обратил  внимание на огороженный верстовой столб, показывающий расстояние от Вятки до Санкт-Петербурга и до Москвы. Соответственно: 1460 верст  и  776 верст, если мне не изменяет память.
С Лаптевым соединили быстро. Голос его был как всегда ровен, приветлив, по-отцовски заботлив:
- Как здоровье, как с питанием? Вы выбились из графика. Мы с тобой прикидывали проходить по 70 километров в сутки. Еще не вышли из Кирова? Когда думаете быть в Перми? Олег Алалыкин (корреспондент ОРТ) хочет к вам прилететь в Пермь. Позвоните дня за три до прибытия. Позванивай. Счастливого пути!
А потом, после долгого ожидания, я наконец услышал родной Наташин голос. И был приятно удивлен, что она уже в Стенках, что у них хорошая погода – солнце, что сейчас со мной будет говорить мой младший сын Илюша. Илюшу я по голосу просто не узнал, так он повзрослел. Со мной прощался ребенок, а разговаривал по телефону уже подросток, мальчик: «Папа, ты скучаешь по мне?.. Ты когда приедешь?.. Ну, ладно, поговори с мамой, а то она руку тянет к трубке… Папа, привези лошадок своих к тете Тане на сенокос помогать... А кума Лиса пришлет мне еще что-нибудь?..».
Пять минут разговора пролетели, как пять секунд. И снова - мокрый от дождя вечерний город. Уже совсем неуютен, стал Киров-Вятка после отъезда Наташи, но как-то по особому дорог, словно согрет ее присутствием. Вот здесь и здесь мы ходили с ней по тротуарам. Здесь ждали автобус № 10. Она неоднократно ездила на ипподром и вместе со мной…. Зашел еще в магазин и купил сырков творожных по три рубля тридцать копеек за 100 грамм и хлеба белого по 7 рублей 80 копеек за круглую булку весом 0,5 кг.
Потом на остановке котенок падал с крыши, а местные мальчишки успели его подхватить, и он не разбился. А перед этим я первым подошел под карниз, подавая пример, где можно укрыться от дождя…
Стоим в летней конюшне. Только что проходила мимо кибитки Оля – зеленоглазая юная красавица, родом из нашего Иваново-Вознесенска (мама ее училась там в медицинском институте, а отец офицер). Она поговорила чуток, спросила, не замерзли ли мы ночью?
- Я в квартире и то замерзала.
Оля сегодня дежурит в конюшне. Пойду теперь ведерко овса у нее спрошу для наших лошадок…
Оля щедрой рукой отсыпала три ведерка овса. Одно скормим сейчас, а два на дорогу. Дай Бог ей за это счастья. Всё остальное у нее есть. Написал ей стихотворение. Что я еще мог?
9-30. Дождь прекращался и снова пошел. Приехал на своей белой «Ниве» Шабалин. Написал в «Гостевой книге» свое пожелание: «Полностью поддерживаю идею развития коневодства, никакой транспорт не дает человеку удовлетворения души и тела, только с лошадью каждый день встречаешь что-то новое и необыкновенное». И подписался: Шабалин Николай из города Кирова. Домашний  адрес и телефон.
Приходила Светлана. Та высокая, худенькая девушка, что милостиво встретила нас четыре  дня назад и первой сообщила радостную, пленительно-волнующую новость: приехали наши женщины!
Ждем прихода ребят, чтобы выкатить из летней конюшни нашу кибитку. Гром, не находя себе объекта для игры, мается, мечется, то ляжет, то встанет. Горит одинокая лампочка – забыли выключить. Мокрые сапоги мои геологические совсем не греют. В летнике сухо, но сквозняки и потому холодно. На улице сплошные лужи. Глинистая почва быстро напиталась влагою. Сижу на облучке. Лошадям задал мокрого сена. Овес они уже съели. С улицы доносится гудок машины, тихое урчание голубей и щебетание птиц. Последнюю неделю можно услышать щебетание, пение птиц. (Обычно после Петрова дня им уже не до песен: проблемы с птенцами. Семейные проблемы). Вон слышно, как каркает ворона – эти круглый год горло дерут.
Гром лежит на боку, свернувшись калачиком, закрыл глаза и вздрагивает во сне. Иногда огрызается на мух. Видно сквозь щель в дощатой стене, как крупными светло-льдистыми каплями падает с крыши, обрываясь, дождевая вода. На земляном полу летника рассорена зеленая трава.
9-45. Пришел Николай и начал философствовать о выигрыше и проигрыше в дороге. Каркает назойливо ворона, словно перекликается с моим другом. Других звуков почти нет. Только хрумкают сено лошадки наши под боком.
Гром чешет себя задней лапой под ошейником. Николай, не уставая, чешет языком. Кажется мне, что он, как оперный певец, выйдя на сцену, любуется своим голосом, его тембром. Красуется положением тела, головы, ног, рук, полноватой фигуры, седой гривы на голове. Наконец уходит в столовую.
Тишина снова обнимает повозку. На улице друг против друга стоят два вагончика металлических. Один красный, другой голубого цвета. Вот скрипнула дверь красного вагона. В голубом вагоне мы были, когда встречались с корреспондентом газеты «Кировская правда». Там тепло. Сундуки, одежда наездников, кабинет Шабалина. Вспомнил про деготь. Пойду просить у ребят. У нас закончился.
Сходил в столовую. Картошка со свининой в горшочке стоит 11 рублей. Суп молочный – 2 рубля 50 копеек, чай – 1 рубль 59 копеек, хлеба кусочек – 40 копеек. Салат из лука и огурцов – 3 рубля 60 копеек. Взял Грому четыре порции супа молочного всего на 35 рублей.
Ребята с ипподрома помогли выкатить кибитку.
12-30. Отъезжаем от ипподрома. Дождь, ветер, холод, сырость. Так нас провожает старинный город Вятка, он же Киров.
12-55. Коренной берег реки Вятки. Видны в обрыве горизонтальные пачки глин.
13-30. Выехали из города Вятки (Кирова).
13-37. В деревне Лосево на железной крыше дома сушат сено.

Глава 15.
Ночлег в Кобелях. Деревня Ключи. «Рама Кришна, хари рама…». Фаленки - российское захолустье

10 июля 1992 года.
   20-30. Остановились на ночлег в деревне Кобели. И очень удачно.
Есть конный двор. Конюх Николай предоставил нам два смежных стойла для наших красавиц. К этому часу все напоены и накормлены: лошади, собака и мы оба уже поужинали. Местный житель Александр угостил  нас картошкой – целое ведро принес. Николай, конюх, притащил охапку зеленого лука. Денег не взяли ни тот ни другой. Сейчас небо прояснилось, и светит, но не греет солнце. Но всё равно уже на душе радостнее, чем без солнца. В здешнем хозяйстве двадцать лошадей осталось и есть даже конные косилки. Правда, конный двор располагается в бывшем коровнике, но еще крепок, хотя с виду неказист и прохудилась латаная-перелатаная крыша.
Я сижу, а вернее стою, прислонившись пятой точкой к завалинке побеленной конюшни. Смотрю на солнце. Там, где солнце – метрах в двухстах, – автотрасса, а дальше, в двух-трех километрах, – железная дорога. В настоящую минуту грохочет состав товарного поезда. Дороги проселочные глинистые раскисли. В них, отражаясь от луж, сквозит небо. Всюду густая зеленая трава вперемешку с крапивой. Гром, привязанный к кибитке, – по брюхо грязный и мокрый, а потому скулит и просится гулять. Одиноко чирикает воробей. Издалека гудит то ли доильная установка, то ли вентиляторы в сеносушилке…

11 июля 1992 года.
   7-05. Солнце. Только что выехали от конюшни деревни Кобели, распрощавшись с добрым, скромным конюхом Николаем. Утром в половине шестого прошел сильный дождь. С вечера долго не мог заснуть. Под ухом держал радиоприемник, но всё равно не мог заглушить ворчливо-философски-патетических излияний друга. На этот раз о том, как правильно он поступил, исправив, изменив текст моей телеграммы к Наташе. Как,  мол, не правы женщины, что рано приехали, что переживали, что не нашли нас – могли бы найти по трассе…
С вечера остался один и написал два стихотворения. Вообще, если бы не загрузка души на слова Коли, то поэзия дается легко и душа поет в общении с природой, с Божьими творениями.
7-20. Вот сейчас мокрый асфальт горит белым огнем – идет прямо на солнце, а значит, на восток. Лес притеняет дорогу, сочная трава излучает свежесть. Солнце греет лицо, плечи, колени сквозь камуфляж «афганки». От коней идет парок. Густая прохлада затаилась под сенью пышной листвы и из зеленых лесных дебрей вытекает на дорогу. А солнце между тем поднимается всё выше и выше и отклоняется вправо. Сырой воздух пахнет прелой хвоей.
7-45. Проходим дачный поселок. Лает собака в доме слева. До Кирово-Чепецка осталось 16 километров. Три высоких тополя – обязательный атрибут русских деревень. Справа двух-этажный кирпичный жилой дом старинной постройки, хорошо ухоженный и отреставрированный. Вывеска: «Совхоз Перекоп». Кони после стимулирования хорошо пробежались. Сегодня за вожжи дергает Николай, а он любит стимулировать лошадей хлыстом. Вот и в эту минуту, увидев ровную обочину, тронул Лангусту хлыстом, и кони рванулись бежать.
Дорога нырнула в лесную тень. Сразу стало холодно. Сапоги сырые, носки мокрые, ноги как ледышки.
7-55. Приближаемся к железнодорожному переезду. После переезда дорога сухая. Видимо, здесь не было утреннего дождя. Деревья, трава – всё сухое. Железная дорога явилась границей, где выпал дождь. Такое явление наблюдается довольно часто.
9-00. У речки Просница  встретились двое мужчин из Кирово-Чепецка. По профессии химики. Живут здесь с 1947-го, года основания города. Сами из Сталинграда (Волгоград).
А день между тем всё разгорается. Уже на солнце становится жарко. Всюду изумительно живая пышная растительность, яркая, напоенная росой и солнцем. Небо радует глаз. Ни облачка. Я разделся до плавок, хотя в рубашке и кофте, но собираюсь сию минуту и их снять.
9-05. Остался в одних плавках. Снял очки. Зрение в такие часы великолепное. Так что очки не нужны. Поскрипывают тяжи на оглоблях, цокают по асфальту подковами кони. Медленно меняются картины и виды. Плывут кусты, столбы, куртины с цветущими травами. И только в бешеной сутолоке и скачке несутся мимо нас автомобили, в которых и живых-то людей почти не осталось. Винтики-шпунтики, выполняющие часто не им присущую от природы, а значит от Бога, роль. Слева открылся вид на идеально ровное поле. Скорее всего - пойменное пространство реки Вятки. Справа красиво трепещут листвою осины, за ними крутой косогор  всхолмления. Николай парится в афганке, сидит, позевывая. Скучает, видно. Обидно ему, что мало водителей машут и обращают на него внимание.
«Это мы! Смотрите нас по телевизору, читайте в газетах. Знайте, это мы!» – так он говорит всем встречным и поперечным. А мне от этого стыдно почему-то.
9-20. Дачная деревня. Сруб строится с правой стороны дороги. Спуск - и сразу подъем. Голубые и фиолетовые цветы, и среди них у тополя пасется коза.
- Н-н-но-о-о!
9-25. Деревня Ключи. Трехэтажные дома. Слева поле. За ним деревушка с одиноким высоким тополем. Слева на остановке стоят две женщины. Одна с грудным младенцем. Рядом мужчина. Дорога потянулась в горку.
14-15. Проехали город Кирово-Чепецк. Сейчас остановились, чтобы напоить лошадок. Пьют уже третье ведро.
18-35. С 14-40 до 17-20 стояли на отдыхе, на скошенном клеверном поле. Набираем для себя воды в канистру и едем дальше.
19-40. Встали у глинистого карьера, что справа от дороги, чтобы напоить коней. Солнце. На небе ни облачка. Оно глубокое, чистое, голубое. Летают слепни. Но их не так много. Очень славный выдался денек. Не жаркий и не холодный. Чистый и свежий - словно умытый колодезной водой ребенок.
21-15. Сменил мое дежурство в управлении лошадьми, приготовлении пищи, Николай. Прошли деревню Пронькинцу. Справа скотный двор и загон для коров. За лесом слышен нарастающий шум поезда. Потом гудок электровоза. Скорее всего, это грохочут вагоны товарного состава. Меня всегда волнуют поезда. Они несут с собой ветры далеких станций, уюты маленьких полустанков и бесконечные смены ландшафтов, картин, людей, событий, товаров, грузов и, конечно, судеб за стеклами пассажирских вагонов.
А вечер между тем под стать дню. Просто изумляет своей красотой, чистотой и свежестью красок. Уже стало прохладно и даже холодно. Я надел под «афганку» еще и «олимпийку». Справа над березняком почти полный диск луны. Дорога видится в мягком обрамлении леса. Мы на ней одиноки с нашими лошадками.

12 июля 1992 года.
   19-55. Жаркий день. Необыкновенно прелестное утро. Я всё шел и бежал впереди кибитки, обнажившись до плавок. Иногда останавливался и в избытке сил отжимался от твердого прохладного бетона и был счастлив наедине с окружающим лесом и полянами. А позади шла экспедиция: Гром и кони, и от их близости тоже сладко ныло сердце. Потом был ручей за железнодорожным переездом. И я умылся в его ледяной воде. А потом - целое ведро на голову, на горячее тело. С сегодняшнего дня я снова решил обливаться холодной водой. Уже более месяца прошло, как я оставил это полезное занятие. В поселке Чуваши простояли почти час, но без толку. Утомленный жарой, я вздремнул минут двадцать. Как раз в приемнике пели: «Рама Кришна, хари рама, хари  Кришна». Было приятно слушать хоть и чужие, но духовные голоса.
В Сёмушках отобедали. Ходил за овсом. Приволок полмешка овса. Наскребли на мельнице местные жители. Купались. Помыли головы.
20-05. Снова вышли на бетонку шириной в четыре плиты. Слева долина реки Чепца. Очень красива синева отдаленных увалов и белый шпиль колокольни среди лесов. Дорога идет среди тополей. Солнце подсвечивает ее сзади кибитки. Уже вечереет. Прохладно. Но всё еще много паутов, слепней, оводов, мошек. Лошади мотают как пьяные мордами и хвостами.
21-00. Полчаса назад отстал от кибитки и догонял босиком. Очень приятно было бежать по гладким и теплым бетонным плитам.
Сегодня во время обеденного отдыха Почта увидела мужчину верхом на лошади и, задрав хвост, припустилась за ними и даже выбежала на дорогу. Когда догонял ее, бежал метров триста и содрал кожу на щиколотке. Второпях надел кожаные ботинки на босую ногу.
Спускаемся с холма в долину какой-то речушки, а там новый затяжной подъем. Слева миновали какое-то селение.

13 июля 1992 года.
   12-48. Жарко. Встал сегодня в половине седьмого. Николай уже хлопотал у дымокура. Прогулял Грома по глинистому карьеру. Сделал небольшую зарядку и облился из ведра карьерной водой. Слава Богу, сегодня это удалось сделать! Буду теперь стараться ежедневно обливаться холодной водой. Стоим в деревне Косино.
Приехали сюда в 11-30. Решили модернизировать кибитку, подняв передок над колесами сантиметров на десять…   
20-55. Тащимся ближе к Фаленкам. Осталось до них шесть километров. Подбираем место для ночлега. В Косино, где оборвалась дневниковая запись, в 13 часов стали подходить люди с обеденного перерыва. Подъехал и сварщик Виктор, с которым мы договорились о реконструкции кибитки. Николай ходил за хлебом и заодно покушал в столовой. Принес рыбу (хек замороженный), лук, две буханки белого хлеба, коржиков и пряников, да еще две бутылки лимонада. Я уже не пошел в столовую, до нее метров шестьсот, а пообедал коржиками, запивая лимонадом. Грому дали целую рыбину. Он ее съел с завидным аппетитом прямо сырую.
Вчетвером мы подкатили кибитку к мастерской, и ребята, впятером, активно стали колдовать над ее модернизацией. Сдули автогенным резаком поворотный круг, подложили под него два металлических швеллера с помощью домкратов и приварили поворотный круг на новое место. В результате корпус кибитки поднялся над колесами на 8 сантиметров. Сам главный инженер совхоза принимал в этом активное участие. И даже подарил нам два светоотражателя. В 16 часов всё было готово. Занялись вальком, который гнуло кверху.

14 июля 1992 года.
   7-35. Встал в половине седьмого. Сейчас идем по грунтовой дороге. Выезжаем с места ночной стоянки. Утро снова росистое, солнце ласковое обещает жаркий день. Свежий ветер. Я загораю. Николай с утра на вахте. Управляет лошадками. Подходим к Фаленкам.
- Ни-че-го,  род-ная, ус-по-кой-ся! – горланит песню Николай.
Цветут по обочинам шиповник и иван-чай. Красные крупные головки цветущего клевера. В такое утро хорошо на дремотной речушке сидеть с удочкой у дымящего костра и палатки.
7-45. Выехали на трассу. Как бесконечно красива Вятская земля, как добры и отзывчивы на ней люди! Холмы, овраги, балки, речные долины с заливными лугами, с конским табуном и стадами коров…
Кричат вороны на проводах. Скрипит телега. Цокот подков, дальний гул поездов.
8-00. Сейчас мы наверху всхолмления, и далеко вокруг видна пересеченная долинами ручьев и речек даль, сливающаяся с горизонтом.
Идет навстречу женщина с тремя собачками, молодая. Желто-зеленое поле, темно-зеленые картинки лесов. Николай «простимулировал» батогом Лангусту, и кони бежали с километр. Теперь плетутся еле-еле. Слева и справа идут в параллель дороги долины ручьев, а за ними холмы. Слева такой холм оседлала деревня. У деревни примостилась антенна. Красиво тянутся ниточки проселочных дорог.
8-15. Районный поселок Фаленки. Справа молокозавод, слева – Передвижная Механизированная Колонна-17. Деревянные одноэтажные дома по улице Урожайной.
8-50. Только что у первой попавшейся колонки умылись с мылом. А я совершил обряд выливания ведра ледяной воды на голову. И сейчас сижу на облучке обновленный, словно заново рожденный. Припекает щеку на солнце. Стоим, ждем, когда Николай придет с хлебом. Мимо едут мотоциклы с коляской, машины. Вот проехал «Запорожец» гос. Номер «З 2332 КВ» зеленого цвета. Почта стоит, расслабив левую ногу, задрав голову - слушает, как сверху по насыпи проходит с грохотом товарный поезд. Слева, в 50 метрах от нас – железная дорога электрифицированная.
Пыльные, грязные улицы, нецензурные надписи на дорожных указателях. Обочины заросли ивняком. Похож поселок Фаленки на город Кадом, но там Родина, а здесь всего-навсего российское захолустье. Ветер клонит кусты, подворачивает листья серебристой светлой стороной. Дорога впереди пошла на подъем и повернула за деревянным сараем вправо. Слышно как где-то пропел петух. Чирикает воробей. Каркает вдали ворона. Гром, растянувшись, пластом лежит в траве, в стороне от кибитки. Стал в последнее время бояться колеса. Дважды его затягивало, наматывая поводок на ось. Однажды по нему даже прокатилось заднее колесо, после того как лошади сами дернули в нетерпении кибитку и пошли. А Гром, видимо, лежал под колесом и не успел среагировать. А остановились мы, чтобы напоить лошадей. Николай предложил лошадям то, что оставалось в ведре от предыдущего поения. Лошади отказались и начали движение. Гром же привык: когда мы поим лошадей, то стоим обычно пять-семь минут. За это время он полностью расслабляется, развалившись вольготно в тени кибитки под колесом…. После того случая он уже старается подальше от кибитки устраиваться на отдых. Но всё обошлось благополучно. Ему содрало кожу на левой ноге чуть-чуть и помяло мужское достоинство. Ни на что другое он, вроде, не жалуется.
Солнце пригревает всё больше. Появились слепни.
9-05. Николая всё еще нет. Лошади после утренней пробежки отдыхают. Снова поезд. И снова металлический грохот колес товарных вагонов. Поезд прошел, но тишина так и не наступила. Вот трактор с косилкой проехал. Автомобиль «УАЗ», на борту надпись: «Диагностика». Белого цвета «Запорожец». Трактор «Владимирец» повез бидоны с молоком. Пыль.
9-15. Пришел Николай. И снова в путь. Вдоль дороги выстроились рябины. Пыльные лопухи.
9-20. Справа за забором живописная дикая роща. Тополя, березы, кусты, подлесок. Дорога пошла отвратительная: ухабы, камни. Лошади еле-еле плетутся. Пыль. Частные дома, серые, пыльные, давно не крашенные. Крыши покрыты серым шифером. Огороды. У пруда нам махали дети из детского сада. С ними воспитательница. Наташа моя тоже воспитателем работает в детском саду. Как это далеко теперь!.. Почему-то на глазах у меня появились непрошеные слезы.
9.30. Высокие тополя. Становится жарко. Вообще-то улица, по которой мы теперь тянемся, живописна своей ветхостью и заброшенностью. Сверкают новизной лишь грядки на огородах. Вот четыре ветхих, заброшенных дома подряд. Трепещут осины, переливаясь листвой. Едем по улице Труда… Переулок Сенной….  На крышах кое-где мох. Дом № 13. Сушится сено. Собака сидит на привязи. Поленница дров… Улица Труда закончилась. Справа пруд, слева картофельные участки и линия электропередач. Грохот уже удаляющегося поезда, и конец Фаленкам.
Решили идти короткой дорогой на Яр. Солнце. Жара. Пыль. Пересекаем линию электропередач. Очень высокие металлические опоры. Шесть проводов. Тринадцать изоляторов. 10.20. Напоили лошадей из пруда у асфальтового завода. Пахнет сеном. В 200 метрах слева движется железнодорожный грузовой состав. Только что произошло у нас небольшое происшествие. Лангуста задела уздечкой за левую оглоблю и не может идти вправо. Николай не досмотрел и гонит Лангусту вправо, а она воротит влево. Я спрыгнул с облучка и поправил уздечку. Лангуста пошла в нужном направлении.
Началась проселочная дорога. Глинистая почва. Ухабы и многочисленные глубокие ямы, заполненные водой до краев. Слева очень красивая аллея из берез. Прямо стоят, одна к одной, словно нас проводить выстроились.
11.40. Плетусь за кибиткой. Жарко. Слепни и пауты. Идем по глинистой проселочной дороге. Она вся в рытвинах и ухабах, залитых водой. Промежутки между ямами, ямки от коровьих копыт уже подсохшие на солнце. На них особенно трясет кибитку. Скрипят, грозя рассыпаться, рессоры. Гром бежит сбоку, весь в грязи. Предложил его отпустить на свободу – куда бы он делся? Но Николай резко возразил. Колеса тоже не успевают просохнуть. Идем по равнине. В обе стороны от проселка – поля, засеянные овсом.

Глава 16.
Мы  в Удмуртии. Местные лошадки – как ослики. С умной Почтой не шути!
 
15 июля 1992 года.
   Жарит солнце во всю ивановскую. Я лежу на пригорке, подставив солнцу спину. Рядом, в сорока шагах, автотрасса. Еще через 200 метров – железная дорога. Лошади укрылись в тени берез, образующих вдоль дороги красивую аллею. Едят из кормушек ячмень. Гром лежит под кибиткой и часто дышит от жары. Слепни и мухи, привычные наши спутники в дороге.
Вчера, после полуденного отдыха, пересекли границу Удмуртии. Впервые в жизни Почта была запряжена в коренники, а Лангуста шла пристяжной. Шла по трудной «военной» дороге – ухаб на ухабе, лужи, грязь, глубокие колеи, да еще ветхий-преветхий мост, сделанный при Царе Горохе, с такими щелями, что не только копыто лошади, а сама кибитка провалится. Вот на такой-то дороге мы впервые обкатали Почту в коренниках, и она, в общем, справилась. Более-менее была послушна в упряжке. Лангуста, правда, ревнует до сих пор, и старается занять в упряжке свое привычное место. Но и в гору, будучи в пристяжке, так упирается, что Почте не достается нагрузки. В этой ревности, борясь друг с другом, они могут затащить кибитку в кювет, что уже и случалось. Так что управлять стало сложнее и требуется постоянное внимание. ..
Утром сегодня затарили килограмм 200 ячменя в одном из придорожных хозяйств Удмуртии. Там шеф - Иван Андреевич, молодой мужчина лет тридцати.
16.20. На небе нет ни одного облачка. Мы еще не готовили обед. Перекусили дорогой лимонадом и бубликами вроде пончиков из пустого теста, что Николай купил в кафе поселка Ярского лесничества.
Сегодня у меня целое событие. Нашел в рюкзаке среди вещей сборник рассказов И. А. Бунина. Теперь лежу, упиваясь его рассказами. Особенно меня задевает за живое рассказ «Косцы». Могу его читать сотни раз подряд, и с таким наслаждением!.. На душе праздник.
17.30. Только что пообедали жареной картошкой, заедая луком, чесноком и хлебом. Сейчас Николай сообщил, что чай готов. Он любит горячий, а я слишком горячий не люблю.
Перед обедом, к нам подъезжали на лошадках, размерами с осликов, местные пастухи - Сергей и Юра. Сергею лет сорок, а Юрию, похоже, уже за пятьдесят. Поделились с нами своими проблемами. Мы их угостили сигаретами, которые везем для угощения. Сами не курим. Посмотрели они наших коней поближе, и пришли в восхищение. Чтобы тащить нашу кибитку, по их мнению, требуются не меньше шести их лошадок, иначе они не потянут. У них очень маленькие лошади, местной вятско-удмуртской породы, и те вырождаются. Потому что не ведется селекционная работа по улучшению породы.
А день между тем проходит во всем своем летнем великолепии. Гудят, словно слепни, машины по трассе. Нежно перебирает ветер листья берез, раскачивая тонкие, гибкие ветки. Грохочут, стучат, по рельсам поезда, один за другим. Темнеет там, вдали, метрах в пятистах от нас, смешанный лес.
Почти вплотную ко мне подошла Почта. Она очень любопытная лошадка. Любит вплотную подойти к костру, посмотреть и обнюхать нашу пищу, подобрать картофельные очистки. Стоило только мне отвлечься, Почта уже оказалась метрах в тридцати от меня, в кювете, и пьет из лужи. Хорошо, что вовремя увидели и отогнали. Много не успела выпить. Да и пора их уже запрягать. Дорога зовет.
У Бунина успел прочитать два рассказа. Сейчас попью чай, и надо ехать.
19.10. Время московское. Местное время отличается на один час вперед, и здесь уже 20.10. Прекрасный летний вечер, с прохладой в тени тента, с запахом скошенных трав, с шелестом листвы и цоканьем копыт. По бокам дороги березовые аллеи. Асфальт гладок, как скатерть на пустом столе, что особенно приятно после Яровского бездорожья. Уже с той деревни, где брали ячмень, началась асфальтированная дорога. Справа - скошенное поле, слева рожь растет, наливаясь колосом. Почта снова идет за коренника.

16 июля 1992 года.
Время московское.
   8.30. Только что запрягли коней. Выезжаем с места ночевки на автомобильную трассу.  Сегодня солнце в дымке перистых облаков. Тепло. Ночевали в одном километре от поселка. Рядом поле овса. Лошади чудесно поужинали и позавтракали. Утром встал в 7.20. Лангуста оборвала недоуздок, а ремень недоуздка каким-то образом попал ей между задним левым копытом и подковой. И так его там зажало, что мы вдвоем с Николаем едва вытащили. Естественно, недоуздок был сильно измят и выпачкан в земле. Мне пришлось его помыть водой. Мокрая сыромятная кожа при нагрузке сильно вытягивается. Поэтому я не прицепил Лангусту, как обычно, за веревку, а просто, надев недоуздок, оставил ее у кормушки с ячменем, а сам пошел выгуливать Грома. Возвращаюсь и вижу, что лошади ушли обе в овес метров за двести от кибитки и идут прямым ходом к дороге. Кричу другу:
- Николай, лошади ушли!
Он бросился догонять по мокрым от росы овсам, а потом как цепной пес набросился на меня за то, что я не привязал Лангусту. Ведь он не поймет, что из-за мокрого недоуздка ее нельзя было привязывать, иначе недоуздок бы растянулся так, что его надо было бы выбрасывать или перешивать заново.
8.40. Солнце всё жарче. Проехали мимо стада коров и выехали на трассу. После небольшого спуска дорога пошла снова на подъем. Почта запряжена в коренники. Лангуста ей слегка помогает, но когда серьезная горка, она тащит сильнее Почты. Очень умная и открыто-честная лошадь. Почта – та сообразительней, но хитрая  не в меру, да и ума у нее целая палата. К примеру, запутается Лангуста в привязи, Почта нас будит тем, что начинает головой тереться о тент с борта кибитки. А на вчерашней стоянке веревка Лангусты попала ей каким-то образом на шею, и образовалась опасная петля. Так она прямо подошла ко мне: дескать, сними веревку с моей шеи. Не видишь, что ли, как это опасно! Умная лошадь Почта. Но норовистая. В любое время может выбросить «фортель». Ударила меня задней ногой только за то, что я, прогоняя ее с засеянного поля, решил снять с ее спины веревку. И только я протянул руку, как тут же оказался на земле, отброшенный ее ногой. Но ничего этим ударом она мне, к счастью, не повредила. Да и не было у нее мысли повредить меня. Предупредила только, что, ругаясь на нее, нельзя резко махать руками вблизи ее спины. Мой жест - попытку поправить веревку - она приняла за угрозу. Так как словами я действительно ее ругал и прогонял с поля. А однажды она ударила меня за то, что я сгонял с нее слепня. Для меня оба эти случая послужили хорошим уроком. За Почтой нужен глаз да глаз. Да еще вдумчивый, если хотите, человеческий подход, как к личности. Да и вообще каждая лошадь, как я убеждаюсь всё больше, - это личность.
К примеру, Лангуста сейчас соревнуется с Почтой за место лидера, то есть коренника.
9.20. Остановились у реки поить лошадей. Я искупался. Николай еще купается. Вода приятно прохладная, но мутная. Так как дно у речки илистое. Ближе к берегу растут кувшинки. День становится всё жарче. Солнце.
9.40. Попоили лошадей. При переезде через границу Удмуртии мы потеряли ведро вместе с пластиковой канистрой для питьевой воды и теперь лошадей приходится поить из консервных банок, в которые морды лошадиные не пролезают, а только губы входят. Вот и приходится раз пять или шесть ходить за водой и каждый раз добавлять воды. Резиновое ведро тоже оказывается мало для поения лошадей. Но таскать воду им удобно.
11.20. Мы в городе Глазов. Стоим на улице Кирова, затененной тополями и ясенями. Николай ушел на почту. Лошадям дал по куску хлеба. Сейчас они стоят, отдыхают. Тень от листвы играет на теплых блестящих крупах. Улица очень узкая и очень пыльные обочины. Прошла по тротуару, так закрытому ветками, что почти не видно людей, женщина с коляской, играя бедрами - и, что-то защемило в груди, о доме, о близких, о родных… Я ведь уже второй месяц не видел сыновей своих. Ну, что ж, это экспедиция. Я готов терпеть и должен всё выдержать, и разлуку тоже…
11.50. На почте поставили по моей просьбе штамп в мой дневник.
12.30. Только что вернулся из столовой. Очень уютная и чистая столовая. Позавтракал на 40 рублей: творог, 100 грамм сметаны, салат из капусты свежей, котлета с рисом, окрошка, че-тыре пирожка с повидлом и стакан чаю, да два кусочка белого хлеба. Вышел из столовой полуголодный, только пробудил аппетит. Два пирожка скормил Грому. Он сначала ел неохотно, а затем всё-таки – может, из уважения к работникам столовой - проглотил. Повидло непонятно какого вкуса и состава, но, конечно, не сладкое ни капельки и невкусное.
Стоим, дожидаемся, когда из столовой придет Николай. Впереди видимо магазин. Там разноцветная толпа людей и к тому же автобусная остановка. Люди проходят мимо наших лошадок.
12.40. В путь. Магазин «Снежок» по улице Кирова.
14.45. Привал у железнодорожного моста через речку близ станции Глазов и деревни Семеново.

Глава 17.
Нас принимают за цыган и американцев. Двое суток по бездорожью. Качкашур, Тру-башур, Кестымка

Информация для «Ивановской газеты»
   «Полдень. Над Удмуртией жара. Мы прошли город Глазов и теперь отдыхаем на речной террасе, рядом с железной дорогой. Лошади стоят в тени кибитки, тент которой расписан спонсорами экспедиции. Я читаю рекламные надписи и вспоминаю Швейный завод № 3, женщин, которые скроили и сшили этот замечательный тент для нашей кибитки. Теперь это не только реклама для наших ивановских предприятий, но и наш экспедиционный дом, укрывающий надежно нас от непогоды и ночного холода. А материал для тента выделил бесплатно завод «Искож». Это специальная тентовая ткань марки «Теза». Прочная и надежная. Не раз в дороге, а мы уже разменяли вторую тысячу километров, цепляли нас кусты и деревья, но ни одного повреждения пока нет. А разве забудешь директора фабрики «Красная Талка» Клару Голицыну и ее откровенную беседу с нами! Мы явились к ней под вечер, предварительно позвонив по телефону. Усталая улыбка на добром лице: «Денег у фабрики нет, но на лошадей дам. Лошадей я люблю. У нас на фабрике и то есть одна лошадь», – запомнились мне слова Клары Лукиничны.
Теперь на тенте и в сердцах наших мы везем эту надпись: «Красная Талка».
Реклама, реклама… В Республике Удмуртия не каждый взрослый знает, где находится этот город Иваново. Путают с Иваново-Франковском. А теперь, увидев наших коней и кибитку, знают не только расположение города, но и какие предприятия в нем. Такие как «Ивтэкс», объединение «Кранэкс», завод «Ивчесмаш», «Текстильно-швейное объединение», объединение «Автокран», Маргариновый завод, текстильный комбинат имени Самойлова, «Промэнергоремонт», «Авиаотряд» и многие другие.  Будьте уверены: читают и всё запоминают. И непременно будут покупать товары наших предприятий. А кибитка! Каждый спрашивает про ее изготовление. Всем она нравится. А тем более  специалистам на ипподромах Нижнего Новгорода и Вятки (Кирова). Просили оставить им на обратном пути. А кони наши чего стоят! Вчера к нам подъехали верхом на лошадях местной породы два пастуха, Сергей и Юра, из поселка Ярского леспромхоза. Лошади наши им очень понравились.
- Как забираться на такую лошадь? Без лестницы не обойтись! – пошутил Юрий.
И действительно, по сравнению с нашими владимирскими тяжеловозами их лошади - словно пони.
Вторую тысячу километров идут наши лошадки. И коллектив Гаврилово-Посадского госплемзавода вправе гордиться своими сильными и выносливыми питомцами.
Реклама. Реклама.... Всякий, кто видит нашу необычную повозку, не просто читает каждую букву, но переживают и волнуются, как будто сам стал участником кино- или театральной постановки.
Только что прошли по центральным улицам города Глазова. Я среди прохожих шел пешком. Николай ехал на облучке, управляя конями. И вот я заметил, что все, кто был рядом с кибиткой, задавали один вопрос: «Откуда и куда?». У тех, кто находился подальше, вопрос был другой: «Кто это?».
Обычно сами себе тут же и отвечают:
- Наверное, цыгане.
А одна женщина в испуге выдохнула:
- Американцы едут!
Одним словом, те, кто верил в основную цель экспедиции - возрождение в России коневодства, реклама ивановских предприятий и самого города Иваново-Вознесенска, - кто не пожалел на экспедицию душевного тепла и хоть немного денег, тот не ошибся и не прогадал. Почитайте нашу «Гостевую книгу» и убедитесь сами, как люди благодарны нашим спонсорам и горой стоят за возрождение коневодства в России…
Полдень. Удмуртия встретила нас разноцветными коврами луговых трав, хлебными и клеверными полями. Люди здесь очень отзывчивые и приветливые. Спрашивают частенько: в чем мы нуждаемся, нужна ли нам помощь? А уж в наше родное Иваново обязательно приедут погостить или детей своих учиться пришлют в один из наших университетов или институтов, а может, работать приедут. Во всяком случае, Юра с Сергеем обещали это сделать.
И еще раз о кибитке. Не раз с благодарностью вспоминали мы ее конструктора и изготовителя Станислава Александровича Кормушкина и всех рабочих и инженеров, помогавших ему изготовить кибитку на заводе «Автокран».
На границе Кировской области и Удмуртии есть короткий, километров в шестьдесят, участок бездорожья. Мы рискнули пройти по нему. На многочисленных ухабах и ямах не заметили, как выпало ведро и канистра для питьевой воды. Двое суток трясло кибитку. Прошли два моста таких ветхих и с такими провалами, что просто жуть! В один из таких провалов угодила кибитка левой стороной, и только сила коней да прочность автокрановской стали спасли нас от серьезной аварии. Словом, Бог пока милует и нас и коней и кибитку.
Второй день в коренниках ходит Почта. Это тоже для нас особое событие. Такого в истории нашей экспедиции еще не случалось. В коренниках ходила Лангуста и прошла она бессменно 1200 километров. Теперь приучаем Почту. Она оказалась сообразительной ученицей. Кроме того, она моложе Лангусты и на ходу быстрее. Это нас радует.
Экспедиция входит в свое русло. Кони привыкают к нам и к походному образу жизни. Кажется, обе лошади вошли уже в ритм дороги и меньше грустят о доме. Мы тоже привыкли к тревожным ночам, к дорожным стрессам, а главное, узнали характер каждой лошади, и стало капельку легче. Правда, в период подготовки экспедиции, а особенно последние дни перед стартом, были в таком напряжении, что мне иногда кажется – экспедиция длится не полтора месяца, а больше двух. Но это только кажется. Все трудности впереди…
Полдневный отдых для лошадей заканчивается. Держим курс на Игру, а дальше – город Пермь. Может быть, поезда, что идут в сторону Иваново-Вознесенска, донесут до родного, милого сердцу города наши поклоны ивановцам, всем тем, кто нас еще помнит и болеет за экспедицию. А нам пора запрягать коней».
(16.07.92 г.)

16 июля 1992 года.
   19.30. Минут сорок как мы в дороге. С утра правил лошадьми Николай. Надо сказать, не очень удачно. После Глазова он свернул на проселочную дорогу и по ухабам гнал Почту бегом. В результате повредил кожу на холке седелкой. Дело в том, что у Почты холка необычно высоко выделяется над спиной и выглядит словно заостренной.
Я говорил ему, что по проселочной дороге нельзя гнать бегом лошадей. Он не послушался меня. Я назвал его озорником.
Всё еще идем по проселку. Хотя рядом параллельно проходит асфальтовая дорога, и она короче на шесть километров. Опять-таки Коля выведал, у кого-то из встречных, про этот проселок и говорит: «Мы неправильно выбрали путь». Хотя он сам его и выбрал. А сейчас в деревне Качкашур нам житель объяснил про асфальт. Единственное утешение, что на этой дороге мы одни и дорога очень старая и живописная. Старые, времен Екатерины Второй, березы обступают ее одна к одной.
21.00. Девочка Вера, лет шести, подарила мне букет полевых цветов. Это первые цветы за время экспедиции и, пожалуй, самые дорогие для души. Она выбежала из остановившихся рядом «Жигулей» и протянула мне этот букет.
Вокруг очень красивая природа. Холмы, распадки, поросшие высокими елями.
21.10. Справа деревня Трубашур. На полях овес с горохом, клевер.
22.15. Пересекаем реку Кестымку. Стемнело.

17 июля 1992 года.   
   Встал в шесть часов. Дождь. Укрыл тщательно упряжь, которую мы обычно располагаем на облучке справа и слева. Снова лег и проспал до половины восьмого. Искупался в мутной воде куда-то спешащего ручья. В 8.15 тронулись с места. Ночевали всего в трех километрах от поселка Балезино.
9.00. Остановились, чтобы напоить лошадок. Сегодня пасмурно, но я всё равно сижу в плавках. Принимаю воздушные ванны. Пора готовиться к суровой сибирской зиме и хоть немного закаляться. Идем по равнине.
Вчера Николай при скачке по проселочной дороге, ровной, словно стиральная доска, повредил холку Почты. Сегодня я поменял на ней седелку на новую и подложил под нее штанину от ватных брюк, чтобы было мягче и не давило на больное место.
По дороге видел двух дохлых ворон на довольно коротком участке пути. Одна лежала на обочине. Другая ворона, раздавленная машинами, - на асфальте.
12.50. Прошли поселок Балезино. Сейчас остановились в деревне Карйыл. Напоили коней. Помогли бабе Зое, удмуртке, отрезать толстое сосновое бревно и расколоть его. Ей 76 лет. 16 лет она проработала заведующей фермой в колхозе. Николай побрился и стал совсем молодым.
13.15. Снова хотим поить лошадок. На этот раз из лужи. Чистая и светлая вода, и лужа довольно большая в кювете. Облачность. Но солнце пробивается сквозь нее и греет довольно жарко. Слепни снова едят наших спутниц. Очень красивые пейзажи. Дорога вьется среди лесов по коренному берегу реки Чепца, и то и дело открываются прекрасные виды на речную долину. Лето в самом разгаре. Кони стоят в расслабленных позах, но машут хвостами и трясут гривами. Гром развалился на земле. Он очень устает и набивает себе подушечки на лапах. Так что вечером валится в траву. Да и кормежка для него у нас неважная: хлеб, тушенка и вода.

18 июля 1992 года.
   11.45. Жарко. Николай на этот раз на облучке. Философствует о пользе бега. Гонит лошадей и с горы и в гору бегом. Нет им отдыха. Я ему говорю:
- Дай им отдохнуть. Пусть хоть в гору идут пешком.
- Нет, - отвечает он, - они и на 20 процентов не устали. Я их берегу.
Начался, полкилометра назад, асфальт. Впереди железная дорога. Справа скошенное поле. Пахнет сеном. Слева комбайн косит зеленую траву. Дорога пошла на спуск. Густо-зеленые красивые изящные ели. За ними на холме прячется деревня. Деревни здесь тоже красивые, как и деревья. Красивые своей ветхостью и былой добротностью и опрятностью.
Очень красивые сегодня облака. Пухлые, белые, светло-серые с легкой синевой. Небо за облаками нежной голубизны.
Навстречу трактор с косилкой. Стадо овец слева смотрится, как земное облако.
11.55. Перекресток дорог.
13.10. Десять минут назад остановились у тонкого, еле заметного среди высокой травы ручья на краю клеверного поля, между кустами и клевером на ложбинке скошенной травы – люди убирают скошенное сено в копны. Жарко. На солнце набегают облака, но и они не приносят прохлады. Слепни, пауты. Оводы, мухи. Лошади шастают по кустам, спасаясь от назойливых слепней. Гром пластом лежит под телегой, часто-часто дышит. Николай забрался в кибитку и пишет. Он решил написать книгу один о нашем путешествии и поставить на обложке две фамилии. На этом желании он еще с Нижнего Новгорода начал спекулировать:
- Если ты, Петр, сделаешь что-то не по-моему, я не поставлю твою фамилию на обложке своей книги.
На это я сказал ему, что моей фамилии на его книге не будет, что бы ни было. Мне не нужна ни слава такая, ни спекуляция вокруг этого.
Вот такие у нас непростые отношения. Слава Богу за всё.


Глава 18.
В деревне Бани при Екатерине мыли арестантов. Поселок Кез – ни хлеба, ни воды. «Поэзия была, несмотря на грязь, на толчки, на ухабы…»

Информация для газеты «Прямая речь».
   
   «Идем по Удмуртии. На сегодня общее расстояние, пройденное экспедицией, более 1300 километров. В городе Вятка (Киров) простояли около четырех дней. Город поразил нас чистотой и порядком. Местная пресса писала об «инженерах в цыганской кибитке» - это о нашей экспедиции. Издали нас все принимают за цыган. Смешно было наблюдать, как возле поселка Яр женщины, ворошившие сено на поле, бросились, завидев нашу кибитку, к своим узелкам с едой, находившимся возле самой дороги, чтобы унести их подальше. Народ за века привык, что цыгане обычно берут все, что плохо лежит, что плохо охраняется. Но цыгане теперь сами в большинстве своем без лошадей, или, же предпочитают вместо одного коня иметь под собой целый табун в 70 лошадиных сил. Правда, цыганская кровь всё еще горяча сама по себе, и конь для цыгана много значит. Следовательно, любая встреча с нашими тяжеловозами особенно их волнует. Были случаи, когда цыган резко тормозил свою белоснежную красавицу «Волгу» или вишневые новенькие «Жигули», выскакивал из машины и сразу подбегал к морде коня. Умелым жестом заворачивал губы и обнажал коню зубы. Известно, что по зубам цыгане определяют не только возраст лошади, но и ее здоровье.
Но кони сейчас нужны не только цыганам. На Кировском областном ипподроме специалисты сказали нам так: дайте нам благоприятные условия для коневодства (кормовая база, отмена налогов, стройматериалы), и мы за три-четыре года вдвое увеличим поголовье коней в стране. Конечно, в Кировской области еще сохранились лошади в сельских хозяйствах, то есть в колхозах и совхозах. Причем, есть такие хозяйства, как, например, в поселке Чуваши, где держат до семидесяти лошадей. Насколько мне известно, ни Ивановская, ни Владимирская области этим не могут похвастаться. В целом же уже сегодня, когда экспедиция по сути дела в предстартовой полосе еще находится, можно сказать, что коневодство в России - на самом печальном уровне и требует срочного вмешательства государства.
Идем по Удмуртии старым Екатерининским трактом. Очень красивая природа. Добрые, замечательные люди. Два дня назад проходили очень сложный участок бездорожья – рытвины, залитые водой, ямы, колдобины. Кибитка всё это выдержала. Перед этим в одном из совхозов нам подняли поворотный круг на восемь сантиметров, чтобы не задевали передние колеса при поворотах о корпус кибитки. Стало легче лошадям. Еще у нас новость: Почту третий день запрягаем в коренники. С ее характером – это целое событие для экспедиции. Она моложе Лангусты и резвее на ходу. Лангуста немного ревнует подругу, но зато есть возможность предоставлять им более полноценный отдых, меняя коней местами.
Очень мало времени. Даже в армии, помню, было, личное время, когда можно было написать письмо родным. Здесь сплошной «цейтнот». Просто катастрофа. Нет совершенно свободного времени черкнуть несколько слов домашним. А если ухитришься написать, то два-три дня проходит в поисках почтового ящика. Дни очень загружены экспедиционной работой, а потому время летит со скоростью стрижа.
Впереди город Пермь».   
(18 июля 1992 г.)

18 июля 1992 года.
   8.43. Любопытный факт узнали в деревни Бани. С Екатерининских времен на берегу речки стояли бани, в которых мыли арестантов, идущих по этапу в Сибирь. Деревня и сейчас крепкая и добротная. Старинные ворота.
20.00. Время московское.
Пришли час назад с обеденного привала. Кони отдыхали с 13 до 19 часов. Я работал в это время над заметкой для газеты «Прямая речь», напоил коней, задал им ячменя в кормушки. Николай приготовил на костре рис и сварил кофе. Пообедали, покормили Грома. Лошади на жаре да на слепнях ели плохо. И теперь плетутся, словно сонные. Отдыхали за деревней Малая Пужмезь у крохотного, шириной в ладошку, ручейка, но вода в нем чистая, холодная и вкусная. Рядом клеверное поле, пахнущее медом. Но слепни не дают насладиться красным летом. Сено сгребали и складывали в копны люди. Сейчас остановились, чтобы попоить коней из маленького пруда. Идем дальше.
20.50. После продолжительного, около двух километров, подъема, выехали на новую, асфальтированную дорогу. Лангуста молодчина. Вытягивает такие крутые и затяжные подъемы, что диву даешься.
Уже заметна вечерняя прохлада. Воздух пахнет хвойной смолою и сладким клевером.
Справа коровник, метрах в двадцати от дороги. Трансформаторная будка из белого кирпича. Встретили по дороге двух солдат. Один родом из Чепца. Полтора года отслужил в Германии в строительном батальоне и теперь вот здесь дослуживает. Это они строят эту дорогу. Угостили их сигаретами и дали спичек. У нас в кибитке и того и другого висит целая авоська (сетка-сумка с крупными ячейками для тех, кто не знает).
Вечереет. Лошади потемнели от пота. Гром бежит, высунув красный язык. Он немного повеселел. После обеда мы вчера его прокатили в кибитке. Он хорошо отдохнул. Впереди за косогором видна радиотрансляционная мачта, а слева от дороги далеко-далеко что-то коптит небо. Виден шлейф серого дыма. Дорога снова пошла в гору…

19 июля 1992 года.
   7.40. Стоим на узкой улочке поселка Кез. Поим лошадей. Слепни. Солнце. Уже жарко. Но вчера вечером дым от костра прижимало к земле. Он тек в долину, а потому я решил, что сегодня погода сменится и скоро начнется дождь… Мужчина лет семидесяти на хоккейной площадке сушит сено.
8.45. Всё еще проходим поселок городского типа Кез. Улица Ленина не асфальтирована. Пыль, ямы на дороге. В колонках вода не везде. Хлеба нет в магазинах. Люди стоят в очереди и ждут привоза хлеба. Дома больше деревянные, как в деревне. Узкие огороды. Но зато помпезный памятник погибшим в Великой Отечественной войне в парке посреди поселка. Железная дорога. Кучи бревен. Видимо, вывозят лес по железной дороге. Жарко. Слепни, оводы, пауты, мухи.
12.55. Остановились у речушки поить лошадей. За спиной метрах в ста пятидесяти – свалка мусора и бытовых отходов. А справа от дороги изрытый тракторами участок, на котором одной грязно-белой овчиной расположилось стадо овец на косогоре.
13.20. Остановились на полуденный отдых на вершине всхолмления. На границе скошенного поля с сеяными травами – валки еще лежат не собранные. Рядом поля, засеянные овсом и горохом.
15.35. Коротко и ласково прокатилась гроза и удалилась в сторону Перми. До первых капель я лежал на бушлате спиной к тучам и всё записывал свои впечатления о дороге для Ивановской газеты «Прямая речь». С первыми каплями совпала последняя точка в моих записях. Резво вскочив, я бросился к кибитке укрывать упряжь от дождя. Николая не было видно, и я подумал, что он готовит обед в придорожной посадке. Бросил бушлат в откинутый полог кибитки и стал развязывать торопливо крепление тента, чтобы укрыть под ним упряжь, находящуюся на облучке. Вдруг из кибитки ворчливый голос друга:
- Помял листок мне своим бушлатом! Гляди куда бросаешь!
 И еще долго читал мне лекцию о вежливости. Придумал к этому то, что я у него вчера чуть ли не специально опрокинул папку с бумагами. Но у меня-то, кроме того, чтобы укрыть поскорее упряжь от дождя, в мыслях ничего не было. Обидеть друга я не собирался. Обижаться на него - тоже. Бог нам судья.
После грозы воздух приятно прохладен и сладок, пахуч, свеж, аппетитен. Нахожусь на вершине всхолмления, на меже, между сенокосами и полем с горохом и овсом. Вокруг поля - кольцо из зелено-синих елей. А на западе дальние холмы уже освещены солнцем. Из-под туч вырываются солнечные столпы, как пишут на иконах. Вообще-то картина захватывающе молчаливая, но уже не страшное небо, столпы солнечного света носят мирный характер, запели вдали петухи и жаворонок. Господи! Всё это как будто ранним летом! Остановись, мгновенье – ты прекрасно!
А гроза вроде бы вновь возвращается! Гром всё звучнее. А наш Гром в это время спит под кибиткой.
16.17. Солнце вот-вот вырвется и осветит поле. А сейчас туча стоит на солнечных лучах, словно на подпорках или колоннах. Это необыкновенно красиво. Вот уже слабо освещает страницу дневника, и тень от руки и ручки запрыгала, а полностью еще солнце не появилось. И вот наконец-то весь холм в солнечном огне. И загорелось зеленым огнем, вспыхнуло всё поле и жарко стало лицу, и роса заблестела от дождя, оставшаяся на траве скошенной, и комары зазвенели над ухом. Здравствуй, солнце! Обновленный и умытый дождем, здравствуй, летний день! И да не кончаешься ты никогда!
Господи! Как хочется обнять сынов своих и жену, и сестру, и Толю – мужа сестры, и племянников всех, и, конечно, Полину с Сережей, и всех-всех родных: Митю с Марией, тетю Варю, и Лукиных, и Ивана Михайловича…
А дальний за полем лес стал еще темнее. Почти черным. За ним тот, что еще дальше – синим стал. Солнце в разрывах между тучами. Слепни снова стали летать и комары.
Николай кашеварит. На заднем крыле кибитки сидит, трепеща крыльями, красно-оранжевая с черно-коричневыми пятнышками бабочка.
А горох еще совсем-совсем крохотный, только зачинается, но, наверное, через недельку будет в норме.
17.40. Отъехали с бивуака. Минут за десять-пятнадцать до запряжки снова прокатилась гроза. С треском грома, сверканием молний и дождем. Слава Богу, что мы не на проселке. Сейчас еще капает с неба, и всё небо заволокли тучи.
В голове вертятся недавно услышанные фразы. Салтыков Алексей Алексеевич, специалист по экологии:
- Какой дурак заставил луга пахать?!
Рядозубов Александр Иванович:
- Река Чепца – рыбная река... Была плотина… Завел бы конезавод, да компаньонов нет… Ватландия – Удмуртия… За Большой Сосновой – тягун… Какой телевизор! – некогда его смотреть… Вдоль Чепца до Глазова на вятских лошадях… У вятских лошадей на спине ремень – темная полоса… Судак поднялся с Вятки.
18.50. Спускаемся с горы крутой и продолжительной. Справа косогор, заросший цветами голубыми и желтыми. Внизу деревня Лесогурт. Слева от дороги родник.
19.50. Позади кибитки погромыхивает гром. Попутным курсом идет гроза. Впереди небо ясное. Приближаемся к поселку Дебесы. Слева сельскохозяйственные постройки, зернохранилище. Всё-таки как хорошо, как прекрасно ехать вот так, на лошадях!

Экскурс в историю
Из Воспоминаний Бориса Николаевича Чичерина – историка, правоведа, философа (1828-1904):
   «Наконец, покончив все дела, мы с легким сердцем сели в тарантас и покатили в свой милый Караул. Выехали за заставу, и скоро обаяние теплого летнего утра, мирный вид простирающихся вдаль полей, зеленых дубрав, колыхающихся на ветру нив, все эти знакомые и близкие сердцу впечатления заставили нас забыть и суету университетской жизни, и волнения экзаменов, и сердечное прощание с товарищами. Сельская тишина охватила нас своим благоуханием.
Я не могу без некоторого поэтического чувства вспомнить об этих прежних, долгих путешествиях по России, которые производили такое впечатление, как будто переносишься в совершенно новый мир. С железными дорогами все изменилось. Едешь несравненно скорей, с гораздо большими удобствами, но вся поэзия путешествия исчезла. А поэзия была, несмотря на грязь, на толчки, на ухабы, на зажоры (подснежная вода в яме на дороге), несмотря на пошлые станционные дома, на недостаток лошадей, несмотря на то, что приходилось иногда по шести дней тащиться чуть не шагом из деревни в Москву и по целым ночам ежеминутно пробуждаться от неудержимой дремоты, вследствие невыносимого толкания то в один бок, то в другой. И природа, и воздух, все теряет свою прелесть, когда сидишь в запертом вагоне и видишь перед глазами ряд быстро сменяющихся картин. Живое, захватывающее действие окружающей природы ощущается, только когда едешь на лошадях в открытом экипаже. Тут только можно полной грудью вдохнуть в себя и благоухание свежего утра, и неизъяснимое обаяние теплого летнего вечера, когда длинные тени ложатся кругом, и мало-помалу земля погружается во мрак. Какое, бывало, испытываешь живительное и радостное чувство, когда, проснувшись на заре, после проведенной в езде ночи, вдруг услышишь пенье жаворонка высоко под небом и видишь облик солнца, выходящего из-за горизонта и озирающего своими бледными еще лучами зеленеющую даль полей, густые рощи, покрытые соломой хижины! Освеженный недолгим сном, выпрыгнешь из экипажа, с неизъяснимым удовольствием напьешься на станции чаю и с новой бодростью едешь дальше. Какое удивительное впечатление производил серебристый звук колокольчика на вечерней заре, в безбрежной степи, позлащенной последними лучами заходящего солнца, когда синеющие дали начинают сливаться с небом, представляя вид бесконечности, и в природе водворяется какая-то торжественная тишина. Что-то ласкающее, призывное слышится в этом звуке, и целый рой самых разнообразных чувств возникает в душе. Даже осеннее путешествие имело свою прелесть: едешь, бывало, в сумерки; ночь тихо спускается на землю; мрак становится все гуще, и душа погружается в какую-то смутную дремоту, перебирая в себе всякие неясные образы; а вдали мелькают огоньки, заманивая к себе, вызывая в воображении картины мирного сельского домашнего быта. Или зимой, когда случалось, останешься переночевать на станции, чтобы переждать разгулявшуюся погоду: сидишь один в комнате, едва освещенной тусклым светом сальной свечи с нагоревшим на ней фитилем; на столе шумит самовар; среди ночного безмолвия слышны только мурлыканье кота и мерный стук стенных часов, да за перегородкой зычное храпенье станционного смотрителя. А на дворе вьюга так и злится; кажется, она хочет ворваться в окна. И в ожидании утра ляжешь спать на жесткий диван и заснешь таким крепким сном, каким никогда не сыпал на мягкой постели…
Всего этого давно уже нет; Россия вся преобразилась: явились иные условия, иная жизнь, иные люди. Сохранят ли нынешние юноши такую сердечную память о прошлом, какую сохранили в душе своей люди того времени?»
Пусть эти впечатления написаны более ста лет назад, но точнее и лучше не скажешь и теперь. Представляете, какое это счастье для нас, проживая в конце 20-го столетия, ощущать себя, двигаясь на лошадях в кибитке, современником того же Чичерина и, конечно, самого А. П. Чехова!

Глава 19.
Изумительная даль, рай на земле… У нас закончился хлеб. Между Удмуртией и Пермью. Лангуста сама себя привязала. Гречишное поле. Переводим часы

20 июля 1992 года.
   6.45. Уже в дороге. Выехали три минуты назад. Солнце. У горизонта кучевые облака. Вверху ясное небо. Прохладно после вчерашней грозы и дождя. Обильная роса на траве.
7.20. С удовольствием искупался в речке Медла. Глинистые берега и илистое дно. Ширина около десяти метров. Вода чистая и прохладная.
7.30. Слева поле ячменя. Справа рожь. Передний план: освещенное солнцем всхолмление, имеющее зеленые цвета разных оттенков. Горизонт – голубое кольцо лесов. Нет-нет, да и воспоет жаворонок, но как-то уж очень робко и коротко. Не то что в начале лета поет - без умолку часами. Слева поле изумрудного цвета.
7.43. Мы на вершине всхолмления. Открылся вид на долину реки Пыхта, перечеркнутую узкой кисточкой густо зеленых елей, залитую поверх голубой акварелью. На обочине слева желтые цветы, мелкие, словно горчичные. Пахнет луговым сеном и цветочным медом. Лошади в избытке сил побежали сами.
7.45. Вообще это лето как никогда богато на краски. Вот и теперь справа нежно-зеленое, умытое вчерашним дождем поле подсолнухов, на котором каждый лист просвечен солнцем до прозрачности. Посреди поля одинокая красуется ель, дальше винно-зеленая, утончающаяся к вершине всхолмления стена хвойного леса, а сверху - голубой окоем дальних лесов.
Дорога красиво ниспадает в изумительную даль. Пахнет ромашками.
Спустились в долину в красивом беге коней. Долина занята хвойным лесом. Справа и слева участки-делянки приблизительно 100 на 200 метров безобразно вырублены – высокие пни торчат. Видимо, вырубали лес зимой, когда много снега; обрубки деревьев разбросаны, торчат оставленные сухие стволы.
7.55. В такое утро поверишь, что и на земле может быть рай и что он по-небесному прекрасен и пригож, - пока не проснулись слепни и пока нет социальных проблем.
У нас закончился хлеб. Вчера съели последнее масло растительное, съели последние четыре яйца. Закончились консервы: овощи с мясом.
7.58. Пошла ольха и снова вперемешку с березой и сосной.
Вчера лег около часа ночи. Ночь была тихая, теплая, лунная. Тишина стояла такая, что нападал моментами страх: остался ли кто живой на этой планете, кроме нас двоих, двух лошадей и одной овчарки?
Ужинали вареными яйцами и остатками хлеба. Запили чаем.
10.30. Заезжали в один из совхозов в деревню Пыхта. Сварщик Виктор подварил тягу у левой оглобли. Вчера еще днем лопнула - в месте соединения с осью колеса. Купили хлеба в местном деревенском магазине. Две буханки черного хлеба, свежего по 5 рублей за буханку. У магазина был санитарный день. Но мы попросили, и нам продали. Хотя с оговорками: «Хлеб продаем по спискам, только местным жителям».
Николай выбрал полевую дорогу, чтобы не возвращаться назад, и погнал лошадей по неровностям бегом. Я его за это отругал. Снова у нас конфликт, ведь только недавно по этой самой причине мы травмировали холку у Почты.
10.45. В результате бега по тряскам отвернулся винт стяжной у левого тяжа. Потеряли из-за этого драгоценных полчаса.
10.50. Поселок Большое Чепца. Солнце. Жарко.
11.15. Дорогу обрамляет лес – сосна, ель, реже береза. У обочин много деревьев, с вывороченными корнями. Ели высокие, стройные с острыми, как пики древних воинов, верхушками. Облака мягкие, белые, как пух на голубом небе. На обочинах растут ромашки.
11.35. Напоили коней из реки Чепца. Искупался. Вода теплая. Дно под мостом илистое, захламленное кусками бетона и арматуры. Ширина около пятнадцати метров. Цветут кубышки, желтые. Долина метров двести шириной. Стоят стожки. Кругом дороги в районе реки сосновые, еловые, березовые леса. Замечательно оживляюще пахнет нагретой на солнце хвоей сосновой и смолой. Голубое небо и жаркое солнце. Цокот подков об асфальт, скрип гужей.
11.05. Слева от дороги две огромных сосны-великана. Стволы берез очень белые и чистые, как будто натертые мелом.
12.00. Пересекли границу Удмуртии и Пермской области. Дорога тянется по вершине холма. По обе стороны дороги пустыри, заросшие ромашками. Стоит знак из серебристого металла на выкрашенном красным основании. Слева в 100 метрах площадка для отдыха автомобилей. Началась Пермская земля.
12.12. Дорожная отметка:  «444 км». Дорога всё время тянется в гору с холма на холм, всё выше и выше в сторону Перми. Вышли из зоны лесов на вольный ветер, дующий с северо-запада.
12.32. Над полем заливается жаворонок. Счастливая пора! Вершина лета!
12.42. Дорожная отметка: «446 км».
12.50. «447 км».
12.53. Слева от дороги липа. Давно не встречали лип. Перелески, поля, холмы, долины - и дорога вьется среди них. Слева долина какой-то речушки. Красиво расцвечены картинки полей, иссиня-зеленые леса. Пара желто-белых бабочек поднялась, играя, всё выше и выше, относимая ветром к лесу. По долинам бродят тени облаков.
13.02. «448 км».
17.55. Пятнадцать минут назад вышли с привала обеденного. Прошли мимо деревни Малые Кизели, оставив ее справа. Солнце. Кучевые облака. Смешанный лес. Заметил, что форма крыш в деревне такая же, как на моей родине в Рязанской губернии.
18.37. «453 км».
18.47. «454 км». Солнце. Справа вид на долину. Лес вдали. Вид - как с борта самолета.
19.18. «456 км».
19.20. Самая высокая точка дороги. Очень красивый вид отсюда. Видна наша дорога на день вперед.
20.12. «458 км».
20.23. «459 км».
20.36. «460 км».
20.52. «461 км».
21.40. «464 км».
Вот с такой скоростью мы передвигаемся

21 июля 1992 года.   
Солнце. Ясно. Тепло. Время московское.
   7.25. Дорожная отметка «465 км».
С утра я сегодня на вахте. Почта идет спорко. Николай в кибитке. Гром бежит сбоку, прижав уши - значит, чем-то недоволен. Поля, перелески. Асфальт. По обочинам иван-чай.
7.47. «467 км».
8.00. «468 км».
8.15. «469 км»…
14.00. Город Очер слева, в трех километрах от дороги. Остановились на отдых.
17.40. «494 км».  Выходим с места отдыха.
17.42. Река Сосновка справа. Остановились почти на вершине всхолмления, на самом солнцепеке. Лошадей напоили из речки Сосновки. Мальчишки подъезжали по двое на одной лошади верхом. Пасут коров. Город Очер остался слева в долине речки. Сейчас жарко.
17.54. «495 км».
Сквозь редкое сито цоканья подков слышно стрекотание кузнечиков. А вчера в пруду, там, где мы обедали, к одному берегу ветром собрало желтую листву с берез, стоящих на берегу. Хотя для глаза всё еще вокруг зеленое, а, видимо, пожелтевшие редкие листья срывало, и на-бралась целая ковровая дорожка из желтых листьев – примета неумолимо приближающейся осени.
18.15. Река Очер. Около 50 метров в ширину.
19.05. Слева у дороги свалка мусора размером 300 х 200 метров. Дымит. Работает трактор.
19.45. Река Озерная шириной около десяти метров. Мост.
19.50. Указатель дорожный гласит, что до поселка Павловск два километра вправо.

22 июля 1992 года. Среда.
   Вставал в 5.50. Каким-то шестым чувством определил, что Лангуста запуталась в привязи, - и точно. Прямо к дереву себя прикрутила.
Потом проспал до 8 часов почти. Снился сон, что поймал крупную рыбу - на свой нож загарпунил. Стал разделывать на кусочки съестные. А рыб всего было две в водоеме. Ту, что больше, поймали другие люди, а может быть, упустили. Кажется, упустили…
Утром сделал лекарство для холки Почты. Там у нее уже нарыв. Вчера вытек гной, и образовалась ямка. Я взял листья подорожника, промыл их тщательно, мелко нарезал ножницами, смешал с йодоформом и солидолом и полученной смесью замазал рану. Теперь и мухи даже не подлетают.
9.30. Иду за кибиткой. Загораю. Запах сена волнует меня до слез. Вокруг дороги смешанный молодой лес. Иван-чая розовеющие цветы. Лес манит. Ягодная и грибная пора. Но дорога торопит настолько, что, как в том анекдоте про Василия Ивановича Чапаева. Петька прибегает и говорит: «Василий Иванович, белые в лесу!», а в ответ: «Не до грибов, Петька!».
10.00. Остановились после затяжного подъема на короткий отдых и заодно позавтракали.
Съели по два коржика под холодный чай из зверобоя со сгущенными сливками. Солнце. Жарко. В небе красуются перистые облака – к смене погоды. Пермь, наверное, встретит нас дождем?
10.10. Гречишное поле. Впервые встречаю после детства. Справа у дороги. Как меня волнует эта встреча! Вспомнил Крутец, где жил мой дед Егор. Там был пчельник на триста семей. Это было давно, в начале двадцатого века. А уже в моем детстве, в пятидесятые годы, на месте дедова хутора Крутец было целое поле гречихи. И когда она цвела, от пчел стоял сплошной гул над полем, и пахло медом.
11.13. Только что сел на облучок. А так всё шел за кибиткой. То впереди. Коням легче. Но сейчас вышли на ровный участок. График вахт у нас невольно сложился следующий: утро одно до обеда на вахте – Николай, после обеда – я. На другое утро до обеда я на вахте, а после обеда заступает Николай.
Впереди стоят два красных городских автобуса. Лошади идут – мотаются. Слепни, да и устали. Дорога с самого утра шла всё на подъем. Теперь выходим из объятий молодого леса. Обходим автобус. Лангуста скользит как по льду. Николай в сердцах бьет ее вожжой, но Лангуста как шла, так и идет. Зачем, спрашивается, бить?
И вновь вид как с самолета. Справа и слева. Леса, поля, пашни. Издали леса зелено-синие. На самом горизонте – голубые леса.
11.23. Слева кошка на обочине. Деревень не видать, однако. Снова Николай на выхвалку погнал лошадей бегом. При этом снова ударил Лангусту: «А хочешь, мол, они у меня побегут?!».
Я не выдержал, молча, спрыгнул с облучка и иду пешком. Дорога под уклон. Красивые виды. Просто очаровательные.
16.10. Оказывается, в Перми время на два часа с московским отличается, и теперь у них 18.10.
С сегодняшнего дня начинаю переводить стрелки часов и ставить местное время. Иначе мы станем всюду опаздывать и тяжело втягиваться в световой день. Уже теперь мы спим до половины седьмого, а по местному времени уже половина девятого. Это никуда не годится.
Хочется в Москву, в цивилизацию, в нормальные человеческие условия. Хотя, конечно, здесь испытываешь «апогейные» чувства от ежедневного, ежечасного, ежеминутного общения с природой-матушкой, а значит, и с Самим Господом Богом. Не зря кто-то из русских классиков в XIX веке сказал: «В дороге человек ближе к Богу».
И это общение придает силы и укрепляет веру в то, что цель выбрана правильно.
18.20. Время местное. Жарко. Лежу в тени кибитки на бушлате. Лошади рядом, в пяти шагах, стоят под березами валетом и отбиваются от паутов и мух. Гром лежит у кибитки, наслаждается отдыхом после двух съеденных мисок отваренных рожек. Из питания у нас остались рис, рожки, тушенка и сахар. Закончилось масло растительное, и второй день живем без хлеба. Час назад остановился красного цвета «Москвич» - «пирожок». Мужчина и женщина в джинсовом костюме подошли к нам. Оказывается, они видели нас по телевизору в начале лета. Подарили нам коробку спичек и одну конфету. Это всё женщина переживала, что нам нечего подарить. И удивлялась, что в наше время находятся такие отчаянные люди. А я говорю, что ничего особенного, мы же геологи, и к тому же у нас большой опыт походов.
Через полчаса запрягать. Моя очередь быть на вахте. То есть, управлять лошадьми. Впереди, если верить Виктору с «Москвича», еще три или четыре подъема. Это немалая нагрузка на лошадок. Тем более что у них сейчас никакого аппетита нет. Они практически ничего не ели. Только стоят мух гоняют, и всё.
19.00. Лег на спину и наблюдаю: вокруг солнца - два радужных круга. Один меньше, другой больше. Видимо, к ненастью. Зимой такую картину можно увидеть часто, а вот летом вижу впервые.
20.15. Вышли со стоянки. У Почты на холке образовался свищ, и туда набивается куча мух. Когда я смазываю утренней мазью, то мухи не садятся. Николай: «Какие мухи? Одна муха села!». Хотя хорошо видно: плотно, одна к одной забита вся рана мухами. Пробовал бинтом на лейкопластыре закрыть рану. Так Почта о сучья быстро сорвала эту повязку.
Продолжительный спуск в долину и такой же продолжительный впереди подъем.
20.30. «526 км».
22.00. Встреча с сотрудниками Госавтоинспекции (ГАИ) из города Нытва. Молодые ребята. Рядовой с автоматом АКМ (десантный вариант, с откидным прикладом). Старший сержант. Подошли, заглянули в кибитку. О нас не слышали и думали, что едут цыгане.
На дорожном указателе информация:
«Нытва – 12. Пермь – 71. Свердловск (Екатеринбург) – 466».
Вечереет. Час назад я оделся, а то всё был в плавках.
Небо – в зените: перистые облака, у горизонта – тучи. Лангуста потемнела от пота: ляжки, спина. Почта сухая. Холка ее сочится гноем и выкрашена в желто-зеленый цвет, изобретенной мной мази: йодоформа и бриллиантовой зеленки. Гром снова едва не попал под колесо во время подъема на гору.
22.20. Сейчас едем по равнине. Едва заметный спуск. Впереди большой спуск и не менее крутой подъем.
23.10. Указатель гласит, что до города Нытва вправо 5 километров. Влево, до Григорьевской – 35 километров.

Глава 20.
Цыган Василий Иванов. Российско-французский саммит в конноспортивной школе. У французской экспедиции в Сибири украли лошадей. Гром пострадал от дяди Колиной собаки.

23 июля 1992 года. Время местное.
   9.00. «536 км».
Десять минут назад выехали с ночлега. С горки Лангуста тормозила своим телом. В результате лопнул подпружник и один ремень шлеи. Солнце просвечивает сквозь сплошную облачность.
10.20. Вдали большой подъем. Самолет реактивный очень красиво прямо по силуэту солнца пролетел. Сплошная облачность. Справа еловый лес. Слева перелесок, за ним поля. Справа идет долина, понижающаяся к реке Нытва. Пасмурно, а потому и прохладно.
10.35. «542 км».
11.05. «544 км». Справа деревня Марчуги.
12.10. «548 км». Идем по равнине. Слева, в полукилометре от нас, возвышается горой коренной берег реки Камы. Справа ровное поле, а за ним лес. День разгулялся. Становится жарко. Кучевая облачность и перистые облака…   
14.27. Вернулся Николай и тут же начал придираться, что мала скорость. Я подсчитал, и получилось, что 4,5 километра в час мы делали. Это при прохождении значительного «тягуна».
15.00. Пионерский лагерь.
15.20. Поселок Краснокамск.
16.10. Магазин «продукты» в деревянном доме. Продавец Татьяна дала хлеб. Одну буханку за 5 рублей, а остальные за 11 рублей.
Встреча и разговор с цыганом Ивановым Василием Александровичем. Голубые с серым оттенком глаза, усы, русые волосы вьются, грудь и руки в татуировках. На руках: SOS и «Василий», а на груди - Ангелы держат крест на цепях.
16.45. Остановился на этой же улице. Кормлю лошадей, не распрягая. Дал им сено, в основном состоящее из тимофеевки.
Цыган Петр Богомолов.
Автомобиль, в котором ребята с телевидения «Вечернее Прикамье». Володя, Сергей, водитель Алексей.
18.30. Идем по улице Ветлужской мимо дома № 67 по городу Пермь. Очень много зелени: липы, березы, ясени. Дома красивые девятиэтажные.
20.05. Жигули «П 5784 ПМ». «Нужна ли помощь?»
Поздним вечером прибываем на Республиканский Пермский ипподром Госагропрома РСФСР.

3 августа 1992 года.
Время местное.
   11.20. Курс на город Курган. Вышли сегодня в половине десятого от Конноспортивной школы «Исток», что находится к востоку от города Екатеринбурга, можно сказать, в его пригородной зоне. Распрощались тепло с ребятами-конниками Володей Келик, Данилой -москвичом, сопровождающим французов в их конном путешествии по России, Андреем и другими. Французы – Жан де Орджекс и его юная супруга Натали - тоже прибыли к нашему отходу из гостиницы и тщательно фотографировали нашу кибитку.
А вчера у нас была встреча с французами в конноспортивной школе. В качестве переводчика приехала учительница французского языка из Екатеринбурга. Цель французов была - проехать по маршруту героя романа  Жюль Верна «Михаил Строгов» - от Москвы до Иркутска. Причем от Перми они планировали ехать на лошадях. Для этой цели построили кибитку, привезли из Москвы четырех лошадей и наняли Данилу – парня лет 23-х, из казаков, москвича, для ухаживания за лошадьми. В составе их экспедиции были также двое итальянцев.
Суровая российская действительность начала девяностых годов позволила французской экспедиции проехать на лошадях лишь от Перми до Кунгура – это около ста километров. И на этом отрезке пути местные жители на третий день путешествия украли у них трех лошадей из четырех. Милиция с помощью вертолета нашла лошадей в лесу. Лошади стояли на привязи возле копны сена. Лошадей вернули французам. Но к этому моменту они успели рассориться с итальянцами, последние благополучно покинули французов и отбыли на историческую родину. От города Кунгура французам пришлось нанимать коневозку и перевозить лошадей в Екатеринбург. Где они, как и мы, остановились в конноспортивной школе «Исток».
Мы расспросили французов об их дальнейших планах и предложили до Иркутска идти вместе. Но с удивлением узнали, что французы идти дальше не собираются. На серьезный вопрос, «почему?» - мы услышали следующий ответ самого Жана де Орджекса:
- Наполеон был дурак, когда пошел на Россию, Гитлер был дурак, когда пошел на Россию! Я умнее их обоих. Я вовремя понял, что Россия непобедима, и я отказываюсь ее побеждать.
11.27. Проезжаем под железнодорожным мостом. Автомобильная трасса сильно загружена транспортом. Пыль, копоть от выхлопных труб. Прохладно. Облачность кучево-дождевая. На этом участке ведутся ремонтные работы. Слева от дороги стоит грейдер. У Почты всё еще не зажила, поврежденная по неосторожности моего друга холка. Только что намазал больное место солидолом, сидя верхом на Лангусте. Иначе она, Почта, не дается дотрагиваться до больного места: лягается и кусается.
11.34. Подходим к повороту на Каменск-Уральский. Справа - поле с цветущей картошкой, слева - хлебное поле с рожью. Лошади с места пошли бегом и теперь идут резво, отдохнув в гостеприимном «Истоке». Полчаса назад позавтракали рыбными консервами, луком и белым хлебом, запивая водой с какао. Постепенно подбираемся к повороту на Каменск-Уральский.
11.45. Поворот на Каменск-Уральский. Отметка: «68 км. До города Тюмень – 300 км».
13.52. Володя на велосипеде едет к дяде. Дядя держит лошадь и очень ее любит.
Едем по равнине. Березовые перелески. Ячмень. Сенокосные угодья. Солнце. Облачность кучевая. Тепло. Гром бежит сбоку, высунув язык. Слева на поле загружают сено на тракторную тележку.
16.05. Проехали село Большие Брусяны. Молоко - за три литра 50 рублей. Сосновый бор расступился, и открылись широко за придорожной зарослью поля свеклы.
21.50. Проезжаем деревню Златогорово. Молоко на стульчике против дома выставлено на продажу. На скамеечках сидят женщины и щелкают семечки. Дом со ставнями в пять окон по фасаду. Старинные ворота и амбар. Пустые бараки. Автобусная остановка, выкрашенная в розово-белый цвет. Еще один дом, в котором окна со ставнями, как в Полтаве.

4 августа 1992 года. Деревня Златогорово.
   7.30. Подъем. Легли в два часа ночи. С неба летела дождевая пыль. Снова не выспался. Прошлую ночь в Екатеринбурге тоже лег в третьем часу утра, а встал в шесть, чтобы накормить коней. Кстати, Жан де Орджекс задал нам вопрос: «Кто у вас ухаживает за лошадьми?»… В его экспедиции за лошадьми ухаживал Данила.
Сегодня холодно, как бывает в сентябре. Но, тем не менее, ведро воды холодной на себя всё-таки вылил.
Николай Иванович Гвоздырев, или просто дядя Коля – 56 лет, конюх здешний, просто очаровал меня. Он небольшого роста, сухощавый, подвижный, с красивой сединой в темных когда-то волосах. В армии служил в Свердловске (Екатеринбург). Там же женился на семнадцатилетней красавице. И так всю жизнь прожили, ни разу не ругались. Выпивал, но уже 15 лет, как ни капли в рот не берет. И лучше стали жить, и хорошо стало. На него глядя, и брат уже 7 лет не выпивает спиртного. И сына провожал в армию с компотом, и встречал, и женил. Думаю, что только благодаря таким Николаям Ивановичам и выстоит Россия, обязана выстоять.
8.30. Солнце, но по-прежнему холодно. Тень от нашей кибитки ложится на серую пыльную землю в ямках лошадиных ног и тележных колес. Мимо конюшни прогоняют стадо коров черно-белой масти. Пастухи в седлах покрикивают – это мальчики лет по 13. Они сюда подходили.
- Что, б….! – Фью!
Вообще, по словам дяди Коли, совхоз держится на старых и малых. И действительно, вечером в его сторожку (шорную) заходил Рома-скотник. Ему 13 лет, он дежурит по ночам, убирает за коровами навоз, а коров - триста голов. Да еще принимает роды, если случается. Правда, с дяди Колиной помощью. Вчера мы угостили Рому и дядю Колю горячим кофейным напитком. Во время чаепития ворвалась злая-презлая дяди Колина собака (сорвалась с привязи) и потрепала нашего Грома, мирно лежавшего на полу в сторожке. Гром убежал. Ему ведь всего полгода. Хотя ростом он – вполне взрослая овчарка. Мы с Ромкой искали Грома у деревни и на улице деревенской с фонариком. Звали голосом. А потом Рома увидел его за проволочной сеткой, которой огорожена водонапорная башня. Это метров в трехстах от нашей кибитки. Вот как испугался злой суки!
10.35. Покидаем гостеприимное Златогорово.

Глава 21.
Оазис торговли - поселок Колчедан. Гром поужинал теленком. Инстинкт табуна. Цыгане и татары интересуются тяжеловозами. Комары – звери!

5 августа 1992 года.
   8.58. Семь минут назад вышли с ночлега. Дождь только что прекратился. Вольный ветер гонит обрывки туч. Широкий простор полей. Равнина.
9.00. Дорожная отметка «107 км».
Слева поле пшеницы. Синяя полоска леса задернута туманом непогоды. На обочинах лужи в радужных бензиновых разводах. Справа, метрах в пятидесяти от дороги, тянется серебристая нитка труб большого диаметра. Я сижу на облучке в старом армейском бушлате, подаренном по просьбе губернатора Адольфа Федоровича Лаптева, ивановскими военными.
9.02. Снова пошел дождь.
9.40. Позавтракали на ходу. Большим ножом вскрыл банку консервов: килька с перловой кашей. Кибитка скрипит, качается. Жесть банки не сразу поддается ножу. Я прижимаю банку к закрытому бачку с водой. Открываю, режу хлеб, чищу лук и подаю Николаю на облучок. Завтракаем. По два пряника на закуску и по яблоку, да по кружке холодной воды.
9.45. Опять сеет дождь. Забрался в кибитку, где темно и душно. Звенит колокольчик над головой – подарок нашего друга из Иваново-Вознесенска Кукушкина – мастера на все руки и большого любителя лошадей и шорного дела.
11.10. По бокам дороги березовые рощи. Удивительных таких рощ я нигде не встречал. Чистые, опрятные, ровные - и только березы. Одна красивее другой. Просто душа радуется, глядя в глаза таких рощ.
11.14. Железнодорожный переезд.
11.32. Проходим поселок Колчедан. Служба быта, столовая, завод ЖБК, пятиэтажный блочный дом, памятник фронтовикам ВОВ. Женщина у продовольственного магазина. Пожилая. В очках.
- А ну рассказывай, что у тебя там в кибитке?
Видимо, по ее мнению, уж если куда-то едешь на лошадях с кибиткой, то непременно должен что-то продавать. Иначе, зачем ехать так далеко?
Магазин «Одежда».
11.35. Отметка «121 км».
11.37. Слева у дороги здание одноэтажное из красного кирпича. На фасаде дата постройки: «1915г.». «Дом культуры».
Николай купил яиц по 21 рублю за десяток и печенье 83 рубля за килограмм. Хлеба три буханки по 10 рублей за буханку.
13.32. Слева сосновая посадка лет пятнадцати возрастом. Справа березовая роща вперемежку с сосняком.
13.45. Слева на передний план выбежали осинки, а так по обе стороны - березовые рощи.
13.46. «131 км». В кронах берез замечаю желтые листья.
14.03. Слева металлический триангуляционный пункт высотой около пяти метров.
16.20. Стоим на отдыхе, на левом берегу реки Исеть. Искупались. Постирали белье и одежду. Николай готовит обед, яичницу с луком, и разогревает вчерашний рис. Гром сытно закусил мясом с косточкой – от теленка отрубил любезно дядя Коля вчера.
Сильный, но теплый ветер. Кибитка стоит в тени одинокой березы, за которую я привязал капроновый трос и повесил сушиться белье и штормовку-«афганку». Лошади поели овса и теперь пасутся в сторонке. Небо прояснилось, и солнце жарит мне спину. По трассе, а до нее отсюда сотня метров, несутся с шумом «КАМАЗы» и легковушки.
Интересный здесь наблюдается овраг (промоина? каньон?) на берегу Исети. Пойду его сфотографирую. А так, я пришил пуговицу и сшил войлок под потник. Подкладываю под седелку Лангусте. Без дела не проходит минуты.
17.17. Прошло мимо кибитки стадо коров. Пастух верхом на гнедом коне. Сработал инстинкт табуна, и наши лошади рванули вслед за коровами. Николай бросился их останавливать. Вслед за ним и я. Пришлось привязать Лангусту.
Пообедали. Поспел чай. Костерок едва дымится. Гром завалился под кибитку. Спит. Постиранная в речке «афганка» почти высохла. Ремонтировал чехол для ножа и, присев на корточки, прижал, видимо, осу. Почувствовал болезненный укус в бедро правой ноги.… Иду пить чай. У меня основательно разорвались кроссовки – отклеилась подошва. Думаю: выбросить или подремонтировать?
17.35. Кони рвутся к воде, чтобы напиться. Решили, что после кормления овсом прошло не менее полутора часов, а потому можно и напоить их. Повели к реке купаться по глинистому обрывистому склону. Прекрасное зрелище: купание коней! Правда, купалась одна Почта, а Лангуста забоялась, как всегда. Она хронически боится воды.… Как прекрасна лошадь, выходящая из воды с блестящим на солнце крупом, потемневшим от влаги до неузнаваемости!
А в металлических коробках, между тем, проносятся мимо люди. Для них одинокая кибитка с двумя пасущимися конями - не более чем лубочная картинка: мелькнула, и нет ее. Только, может быть, в сердце водителя останется светлая грусть о чём-то вовеки несбыточном. Не случайно встречные водители показывают большой палец – знак одобрения и восхищения лошадьми и кибиткой.
А вчера, когда проходили город Каменск-Уральский, просто отбоя не было от цыган и татар. А один особенно назойливый цыган на новеньких «Жигулях» даже предложил «бабки». Мол, скажете, что у вас украли лошадь… Видимо, слава о наших славных владимирских тяжеловозах идет впереди нас и в некоторых горячих головах возбуждает нездоровый интерес.
А в Перми было так. Прибыли мы на ипподром около часа ночи, пройдя через весь город. На проходной все были пьяны и долго выясняли: кто мы? Наконец, наездник Миша вызвался нас проводить до конюшни шестого отделения – места его службы.
От встречи с конюшней было состояние - как от рюмки доброго вина. Когда мы увидели чистоту, свежевымытые полы в подсобках и телевизор. Сварили картошку - «в мундире». Поели с солью и хлебом – ничего вкуснее не ел!
В субботу состоялись бега.
Николай ходил в город звонить и получить 15 тысяч рублей, которые пришли из Ивановской геологоразведочной экспедиции от ее начальника Сафронова Григория Григорьевича. Я в это время оставался с лошадьми и кибиткой. Познакомился с ветврачом Татьяной Петровной, и договорились с ней, что после бегов она посмотрит холку Почты.
После обеда пришел Николай. Принес деньги и еду. Впервые за последнюю неделю мы хорошо покушали: колбаса, помидоры, лук, хлеб.
Вечером этого же дня я пошел звонить. Но меня пригласили ребята. Они, человек десять, сидели за столом и ели жареную свинину и пили водку. Предложили и мне выпить. Я отказался. В это время, уже после жаркого дня, небо затянуло тучами, и пошел дождь. Я сказал ребятам, что Николай тоже не пьет. И вел беседу с ними, отвечая на их вопросы. У ребят заканчивалась закуска, и они попросили меня принести банку тушенки. В кибитке сидел Николай и что-то писал.
- Я сам отнесу банку, - сказал он, узнав, зачем я вернулся, и заторопился к столу…
От стола и ребят я оторвался и пошел по дождю звонить домой. Удачно получилось.
Купил три литра клубники за 150 рублей. Сало венгерское с перцем, кукурузных колечек и торт.
В воскресенье я никуда не отходил от кибитки. В понедельник договорился, чтобы заменили подковы у лошадей. Занимался этим вопросом. Искал спонсоров. Был в редакции газеты «Вечернее Прикамье». А вечером, в 16.20, участвовали вместе с Николаем в радиоперекличке: «Москва – Пермь – Иваново». После этого дал интервью местному областному радио. Отправил по почте игрушку своему младшему сыну Илюше…
18.22. Пора собираться в путь. Солнце. Ветер.
19.15. Указатель: «Катайск – 16; Шадринск – 86; Курган – 231».
Солнце. Небо безоблачное. Сосновые боры с вкраплениями берез. «Жигули» «36 85 ЧКН». Трое ребят. Спортивные. Накачанные мышцы. Поинтересовались, где мы будем ночевать сегодня?
Дядя Коля нам сказал, что в Свердловской области повышенное конокрадство. Только в их совхозе за 15 лет существования конюшни была украдена 51 лошадь, и уже 10 лошадей - при дяде Коле. Есть над чем задуматься. Господи, сохрани нас и наших лошадок!
23.05. Справка о дороге, полученная в селе Ушаково от местного жителя Николая: «От села Ильинское через мост в Катайск по прямой дороге, не сворачивая, до железнодорожного переезда. Через триста метров после переезда направо дорога на Шадринск. Полевая дорога на восток рядом с нефтебазой проедем до переезда. Прямо, потом направо».
У Николая в маленькой избенке 4 на 4 метра печка, диван-кровать, два столика, этажерочка, три подслеповатых окна (а было пять - два он закрыл ставнями и засыпал опилками), кошка. Небольшие сени, крылечко да калитка, перегороженная изнутри пышным кустом сирени.

6 августа 1992 года.
   8.30. Выехали с места ночевки в селе Ушаково на правобережной террасе, у дома Николая – бывшего шахтера, 67 лет.
Густой осенний туман внизу и сплошная пелена дождевых облаков сверху.
Море комаров к этому часу поредело, но всё еще их достаточно. Даже теперь сидят на крупах лошадей! Идем на Катайск через село Ильинское, а там хотим проселками идти на Долматовское.
В эту ночь ушли от шахтера-Николая в первом часу. Приготовили у него на электрической плитке глазунью из четырех яиц и чай. Николай высок, белолиц, курнос, спокоен и рассудителен.
Утром я встал в 7.20. Сходил с Громом на речку. Искупался.
9.12. Прошли участок дороги продолжительностью с километр по новой щебенке. Объехать было негде. Жалко лошадок. Но ничем им не помочь. Дело в том, что по щебенке лошадь может сделать намин копыта и тогда может захромать. Но наших лошадок Господь сберег. Они не захромали.
Вчера в больших спорах решили отказаться от традиционной автотрассы из-за повышенного внимания к лошадям со стороны местных цыган и татар. Поехали там, где нас меньше всего ожидают условные рэкетиры и конокрады.
Сейчас топаем по новенькому асфальту сосновым лесом и уже выходим к жилью – справа в лесу виден пионерлагерь.
9.30. Слева открылся вид на город Катайск через пойменный луг реки Исеть. Каменные дома, краны, трубы – на высоком левом берегу Исети.
9.45. Женщина в желтом плаще, всплеснув руками, глядя на кибитку и лошадей:
- Ой, как в сказке едешь. Красиво так!
9.45. Как прекрасно! Подсолнухи в огородах Катайска.
В частном секторе много ветхих домов. Справа новый пятиэтажный дом из белого кирпича. 
10.05. Бензоколонка.
11.30. Снова шагаем по асфальту. Вышли на новую трассу, обойдя город Катайск с другой стороны, захватив его пригород.
13.00. Прошли Катайский район. Теперь находимся в Долматовском районе. Поля, перелески, овраги. Воздух влажный, но теплый. Солнце, легкие, резные кучевые облака. Скрипит упряжь, стрекочут кузнечики в придорожной траве.
Август, нет-нет, да и напомнит о близкой осени - то желтым листком, то скошенным лугом, то свежевспаханным полем, а то, как сегодня, густым утренним туманом.
Хозяин дома в селе Ушаково, Николай, говорил вчера, что сельские живут сейчас хорошо. Молоко свое, а значит, и масло, и творог. Мясо свое, картошка своя. В магазине покупают хлеб, соль и сахар. А вот городским каково? Теперь они выживают. Он уже 17 лет на пенсии. Оставил в городе квартиру и все эти годы живет в деревне.
13.25. Слева овес с рожью, справа - поле ячменя.
14.06. Слева желтое море пшеницы. Справа желтовато зеленое поле ячменя. «165 км».
14.55. Остановились у ручейка, чтобы напоить коней. Жарко. Слепни, но не те, что в Нижегородской и Вятской губерниях. Два-три сядут на лошадь. Да еще мухи разъедают у Почты рану на холке. Лечиться она не дается. Пробовал вчера и сегодня поливать с облучка раствором креолина. В результате мухи с полчаса не пристают. Зато Почта очень нервничает, да и Николай ёрничает.
16.10. Прошли Долматово и остановились в окрестном лесочке. Под сенью берез поставили кибитку. Удивительно светлые - до прозрачности - здешние леса, состоящие почти из одних берез. К примеру, здесь, где мы остановились, подлеском служат: черемуха, боярышник, барбарис, крушина, шиповник. Из ягод много земляники и дикой клубники. Комары местные - просто звери! Сколько раз по силе боли укус комара я принимал за укус слепня.
17.50. Уже пообедали яичницей с луком. Сварили чай из лесных щедрот: листья земляники, ягоды шиповника, дикой клубники, пару головок клевера, листочек тысячелистника.

Глава 22.
Почему вместо коневодства развивается конокрадство? Лангуста прыгнула через канавку… а зря. У лошадей «заасфальтировались» копыта

Информация для «Ивановской газеты».
   «В общении с лошадью человек научился многим ремеслам: ковать, шорничать, столярничать, врачевать, и… красть. Сегодня во многих краях необъятной России значение этих ремесел забывается, если не забыто насовсем. Но буквально считанные месяцы, как лошадь перестала быть «запретным плодом» для любого человека. Лишь бы были деньги на ее покупку и условия содержания. Но до сих пор лошадь находится как бы вне закона. И в последнее время, благодаря этому факту, быстрыми темпами развивается не кузнечное дело, не ремесло шорника, не само коневодство, а… конокрадство.
Если пропадет корова в совхозе или колхозе, то поднимут на ноги всю районную милицию, но корову найдут.
Если же пропала из любого хозяйства лошадь, то в лучшем случае участковый заведет дело, но искать никто лошадь не будет. На лошадей в хозяйствах до сих пор нет никаких документов. Вот и получается - лошадь вне закона. К примеру, в селе Златогорово Свердловской области, по рассказу конюха Николая Ивановича, только за последние 15 лет пропала 51 лошадь. И до сих пор в этом совхозе нет хорошей конюшни, чем и пользуются конокрады. Да выручи за эти полсотни лошадок деньги – на них золотую конюшню можно было построить с бронированными воротами и надежными запорами!..
Наша экспедиция проходит сейчас как раз те области, в которых особенно широко развито конокрадство. Так, к примеру, близ Перми увели трех лошадей у французских путешественников-туристов. И лишь с вертолета их удалось отыскать. Может быть, после этого, а может, по другим более весомым причинам, но французы отказались дальше путешествовать на лошадях. Хотя до этого собирались пройти от Перми до Иркутска, имея четырех лошадей и помощника – молодого казака Данилу из Москвы.
Мы встречались с французами в Екатеринбурге. Старались поддержать в них дух путешествия, но они отшутились: мол, Россия непобедима и надо признать свое поражение, не дожидаясь холодов.
Приведенные примеры говорят еще раз о том, что лошадь нуждается сегодня во всесторонней и даже в юридической защите. Опять-таки – это проблема целого государства Российского.
Что касается экспедиции, то пока всё без изменений. Хотя бывает порой жалко, что такие пейзажи, сюжеты, встречи упускаем, не имея элементарной кинокамеры. Даже единственный магнитофон, и тот сломался в дороге. А такие интересные люди встречаются. Да каждый шаг лошади – это готовое кино! Это уже шедевр!
Как сегодня в городе Катайске воскликнула женщина, увидев наших коней:
- Как в сказке едешь! Красиво так!
Впереди Курган, а дальше, Бог даст, и Омск!».
(6 августа 1992 г.)

   20.55. Только что продолжительным гудком электровоза наших лошадок приветствовал машинист товарного поезда, следующего из Кургана по параллельно идущей железнодорожной ветке. Это очень и очень волнующее зрелище, когда машинист, высунувшись из окна, машет рукой, да еще и сигналит с электровоза! До слез волнует.
Подобное чувство я испытал на Волге, когда мы с Николаем проходили на яхте типа «Компромисс-Ассоль» под железнодорожным мостом, по которому в это время двигался пассажирский поезд со студентами. Студенты махали изо всех окон и тамбуров и что-то кричали. Мы оба в плавках стояли в кокпите яхты и тоже что-то кричали и махали в ответ, не забывая при этом рулить яхтой, идущей под гротом и стакселем. Кажется, это было восемь лет назад.
Сегодня произошло вот что. Когда выходили с обеденной стоянки, при выезде на трассу, Лангуста решила прыгнуть через канавку, залитую дождевой водой (она всё еще боится  воды). Естественно, кибитка ей помешала: всё-таки около полутора тонн веса. Не удалось ей совершить полет над канавкой, хотя и не широкой. Она попала на край глинистой канавки и, споткнувшись, упала на колени. При этом ткнулась мордой об землю, но как-то напружинилась и быстро встала на ноги. Переднюю бабку разбила до крови на левой ноге и еще содрала губу верхнюю.
21.00. «179 км».
23.00. Остановились на ночлег. В трехстах метрах слева от дороги на лесной полянке, вблизи опушки леса.

7 августа 1992 года.
   7.20. Подъем. Земляничная и клубничная поляна. Солнце в дымке облаков.
8.20. Выехали со стоянки.
8.35. Граница Шадринского района. Напоили коней из маленькой речки.
9.15. Иду за кибиткой в плавках и босиком. Загораю. По обе стороны дороги - поля с ячменем.
9.18. «190 км».
9.22. На обочине косят сено и увозят на тележке, прицепленной к «Волге».
9.25. Затор на дороге. Кучи асфальта и несколько машин. Водитель «Жигулей» (государственный номер «35 96 КН») сказал, что читал о нас заметку в газете «Труд» несколько дней назад.
9.35. Прошли ремонтный участок дороги по обочине. На асфальте был разлит гудрон. Печальный опыт говорит нам о том, что такие места надо обходить сторонкой. Под Краснокамском мы попали на такой же участок дороги. Позже, в Перми, когда меняли подковы у лошадей, оказалось, что подошвы ног заасфальтированы: мелкие камешки, песок и асфальт. Всё это пришлось отбивать по кусочку с помощью молотка и зубила.
9.40. Кукурузные поля с обеих сторон. Поскрипывают гужи, мерно цокают подковы. Справа за полем электровоз подает кому-то сигналы.
9.57. Сбегал на кукурузное поле. Попадаются посадки в мой рост: 1,7 метра. Нашел всего один початок и съел его. Слева красивое всхолмление в километре от дороги. Справа станция Лещево-Замараево. Дорога ровная, как скатерть. В голубой дымке растворяются бескрайние поля и перелески. Слышен стрекот кузнечиков.
10.50. Позавтракали. Я приготовил салат из зеленого лука и щавеля с подсолнечным маслом. Между тем железная дорога подошла почти вплотную к автомобильной трассе. Вот она - справа, в 200 метрах. Слева заболоченный луг с пестрым ковром цветов разнотравья.
10.53. Слева болото с ярко-красно-фиолетовыми цветами. Очень красивые цветы среди осоки на островках травы. На болотах утята. При виде нашей кибитки прячутся в траве.
10.57. Болото только что закончилось: справа пустырь, слева поле, поросшее сорняками, да так, что не понять, что там посеяно и что растет. Слева округлая рощица осин.
11.00. Справа Сухрино.
21.12. Минут пятнадцать назад вышли с обеденной стоянки. Сегодня заходили пополнить запасы овса в совхоз плодоовощной, что находится в деревне Ключи.
Очень хорошо нас встретила директор совхоза Капитолина Андреевна Никишина. Даже подарила нам бутылку вина - собственного изготовления. А еще нам дали два мешка овса и накормили нас в столовой жареным мясом с картошкой, чаем, сдобными булочками и шоколадными конфетами. Кладовщица Валентина Михайловна, агроном Нина Ивановна, заведующая столовой Люба, продавщица Валентина, прораб Слава. К директору я обращался как раз во время ливня с грозой. Весь мокрый, как курица, да еще в рваных кроссовках. На прощание она сказала:
- Спасибо вам, ребята, что вы есть - такие отчаянные!
Мы обменялись с ней визитками.
В магазине шесть видов продуктов: хлеб, банки с капустой, рыбные консервы, мыло, конфеты и сухофрукты. Взял почти на 250 рублей: хлеба три буханки, консервы, килограмм сухофруктов. Даже яиц нет в этом магазине. Впрочем, для социалистической деревни это всегда было так. Или почти так.
Сейчас вечереет. Николай спит в кибитке. Лошадки медленно топают. Туман. Воздух, словно парной. 
   
8 августа 1992 года. Суббота.
   8.22. Без двадцати минут восемь вышли с ночного привала. Ночевали метрах в трехстах справа от дороги, на мокрой лесной полянке. Погнулся валек из-за моей изобретательности. Привязал его, чтобы не чиркал за колею, к тяге оглобельной. Во время левого разворота его сильно выгнуло. Утром пришлось править и подвязывать валек к ручке на облучке.
Утром стоит сильный туман. До сих пор солнце купается в тумане.
8.25. «226 км». Круговое движение.
8.35. На дорожном указателе информация: «Каргаполье – 50. Курган – 140. Тюмень – 250».
8.50. Обочины поросли смешанным молодым лесом, крапивой, ивняком. От лошадей идет пар. На траве обильная роса.
Вспорхнула стайка воробьев. Движение машин сегодня редкое. Но уже география самая разная. Номера и Тюменские, и Якутские, и Свердловские. Разумеется, больше всего машин с Курганскими номерами.
8.53. Справа березовая рощица. Солнце всё еще во власти тумана. На небе в зените перистые облака, предвещающие смену погоды.
8.54. Слева опалово-желтое поле ржи, кое-где полегло от вчерашнего ливня. Справа - сосновая посадка.
9.02. Справа поле тимофеевки – сеяные травы.
9.15-9.30. Слева бескрайнее поле цветущих подсолнухов – прекрасное зрелище для Сибири!
9.35. Слева кормовая кукуруза. Справа ячмень. Туман.
10.27. Попоили коней из маленького ручейка под мостом, где я сам выкупался, поливая себя из ладоней.
11.17. Редкая встреча. Мужик на лошадке выехал из леса.
13.20. Заехали в деревню Огонёк. Зашли в единственную столовую. Сказали, что все съели до нас и кормить нас нечем. Набрали холодной воды и ушли восвояси не солоно хлебавши. На зернотоке женщина-кладовщица дала зерна для лошадок – почти целый мешок. Дай Бог ей здоровья!
13.29. Слева пшеница, еще зеленая. Справа - бескрайнее поле кукурузы. Солнце. Жарко. Облачность кучевая.
19.42. «258 км». Двенадцать минут назад вышли с обеденного бивака. Смешанный лес вокруг. Совсем как в Иваново-Вознесенске. Я даже подумал, что нахожусь в поле (работая геологом), рядом со скважиной, и что сейчас буровики где-то рядом - Ханов Володя со своим помбуром Славой Ларкиным.
Полакомились остатками земляники и костяникой – она сейчас в полном соку. На обед готовили рис с тушенкой – мясо в желе и лук. Кофейный напиток довершил нашу трапезу. Вода в местных источниках солоноватая на вкус.
19.55. Вечереет. Идем прямо на восток. Солнце за кормой кибитки. Пахнет смолистой хвоей и дегтем от сбруи, которую я смазал в обед.
20.04. «260 км». Дорога в обрамлении сосновых боров. Тепло. Еще можно загорать, но я уже оделся.
20.15. «261 км».
21.30. Проходим по мосту через реку Исеть. Я убежал с Громом вперед и до подхода Николая с лошадьми успел выкупаться. Видел уток в старицах. Долина реки Исеть простирается в ширину до четырех километров. Река разлилась после дождей и затопила пойменные луга. Собственно купались мы с Громом даже не в самой реке, до нее мы не дошли, а в этой мутной дождевой воде, что затопила низкий берег.
Прямо по нашему курсу вылупилась луна на высоте роста. Впереди дорога идет на подъем.


Глава 23.
Каргаполье, пирожковая закрыта. Гром прокатился на облучке. Почта заболела
 
9 августа 1992 года.
   7.20. Ночевали прямо на границе Каргапольского и Шадринского районов - справа, метрах в четырехстах от дороги, на опушке леса.
Встал в 5.50. Потом еще прилег до 6.20. Долго ловили  Почту. Наконец она поддалась мне. А дальше уздечку на Лангусту - и в упряжь. Лангусту в коренники. Пока запрягаю ее, в это время Почта у кормушек. Почту надо запрягать вдвоем. Я надеваю на нее уздечку, при этом она кочевряжится и делает вид, что вот-вот начнет кусаться. Мотает головой, отталкивает. Потом Николай надевает хомут на нее, и ведем ее в пристяжку.
7.32. «271 км». Сегодня с утра на вахте Николай. Я убежал вперед кибитки и, радуясь вольному ветру и простору, любовался такой картиной: слева золотистое море ржи, справа - ярко-зеленая отава сеяных трав, подрастающая для второго укоса. И прямая серая лента дороги разделяет эти поля. Как будто весна и осень встретились под этим тусклым, но еще летним небом.
7.36. Слева поле кукурузы. Справа скошенное поле ржи. Дорога уходит влево.
9.15. Проходим районный поселок Каргаполье. Пирожковая закрыта. Покушать негде. Россия! Огороды, частный сектор. Справа автовокзал. Из колонки набрали воды. Пруд с белыми домашними утками. Пасмурно.
13.36. Справа море цветущей гречихи. Ветер, дующий с этой стороны, пахнет гречишным медом. Чистый мед! Встает перед глазами картинка из детства: мама и папа в холщовой рубахе на выпуск с дымокуром. И уже готова железная медогонка, и рамки стоят, покрытые тряпицей, и ведро для меда готово. Теплый душистый пока еще жидкий мед стекает тонкой струйкой на дно эмалированного ведра. Аромат стоит, словно внутри гречишного поля!
18.55. Полчаса назад выехали с обеденного привала. Останавливались на обед у лесной колки – осинник, березы. Наелись до оскомины костяники. Набрали сыроежек и подберезовиков и пожарили их с луком на растительном масле. Просто объеденье! Королевская пища! Я насобирал немного шиповника. Буду готовить к зиме витамины. А потом, после чая, я лег в кибитку и, кажется, задремал... Пробудился от глухих отдаленных раскатов грома. Приближалась гроза. Я сказал Николаю, что надо уходить. Спустя несколько минут мы стали запрягать коней. Перед грозой они особенно смирно вели себя.
19.00. Теперь топаем по идеально ровной и прямой автотрассе. Гроза ушла к северу. Дождь лишь покапал, заставив Николая забраться под тент, а меня надеть свою офицерскую плащ-накидку, купленную в городском магазине «Военторг» сто лет назад. Грома мы посадили в кокпит кибитки (на облучок). Он сильно набивает лапы, идя по асфальту и острым мелким камешкам обочины. Теперь он рад-радешенек. Дремлет у моих ног, чудесным образом согревая их.
В обед думал, как сохранить всё это в памяти. Каждый шаг лошадей; и полет пары жирных уток-крякв, вспугнутых с придорожного болотца; и рдеющие ярко-красно гроздья костяники мягкой, теплой и сладкой на вкус; и трепет осиновой листвы на ветру; и алые ягоды шиповника; и свеженький пятачок снежно-белой сыроежки, спрятанной в траве; и зелень томно-гнущейся острой осоки; и словно маленькие светофорчики необыкновенно красивого фиолетового и пурпурно-красного цветов – цветущий репейник на обочине дороги; сочетание облаков на небе и акварельно-бледных полутонов небесного цвета; и эти сильные спины лошадей с красивым оттенком короткой шерсти; и их вечно живые локаторы – уши и умные, пронзительно черные до синевы глаза; и этот медовый аромат гречихи!.. 
19.35. Иванов Иван Иванович – председатель колхоза имени Куйбышева, село Ильтяково, которое мы проехали вчера в 13.56. Сын его Андрей – агроном. 14 августа у сына свадьба. На «Жигулях» проезжали мимо. Остановились. Сказали, что слышали радиоперекличку: Пермь – Иваново – Москва. Подарили стакан брусники.
20.20. Слева три сосны. Они очень живописны. Трещат кузнечики беспрерывно. Идем лесом. Слева на обочине маленький, но настоящий подсолнух цветет. Воздух влажный и теплый. Здесь был дождь. Асфальт еще не высох. Небо прояснилось, и позади кибитки бледно подсвечивает солнце. Благодатный вечер. Мы одни в целом мире на таком пространстве - ни души, ни машины. Только одинокие километровые столбы, молчаливые свидетели нашего медленного продвижения на восток. Да, шипы на подковах уже стерлись. Ковали в Перми.
20.27. «311 км». Смешанный лес. Сосны и березы.

10 августа 1992 года.
   9.25. Полчаса назад вышли с ночлега. Вчера, уже в густых сумерках, свернули влево по лесной дороге и метров через триста от трассы заночевали на краю старой вырубки.
9.26. «321 км». Утром я встал в 6.30. Чистое небо, солнце где-то за густыми вершинами сосен и обильная роса. Распутал Лангусту. Она в двух соснах запуталась. И снова лег. Проспали до 8.20.
Сейчас удивительная погода. Уже осенняя свежесть и прозрачность воздуха. Но еще лето, и я сижу на облучке в одних плавках – сегодня с утра моя вахта. Лошади плетутся еле-еле. Пришлось пригрозить кнутом. Прошли, километр за шесть минут. Смешанный лес по сторонам: березы, сосны. Других деревьев не видно. Солнце играет на спинах коней, и их мышцы отливают шелковистым блеском. Пока тихо. Сейчас дорога тянется в гору. Замерли, словно на слайд-кадре, красивые великаны сосны и раскидистые березы, стоят, не шелохнутся.
Гром вчера ехал на облучке после обеда, а сегодня бежит сбоку понуро, распустив хвост и прижав уши.
10.55. «327 км». Только что напоили коней, и сам я искупался в озерке, похожем на старицу какой-то речки, у лесного поселка Чашинский, где бродят гуси и пасутся овцы.
11.00. В самом деле – река. Вот открылся вид на поселок по обе стороны реки и видны стайки гусей; две лошади пасутся на берегу, бродят овцы, стоят стожки сена. Там, какие-то мастерские. Из больших труб идет дым. На переднем плане сосны, а позади поселка тоже лес. Лишь увалистые берега речки открытые.
12.08. Только что проехал «КАМАЗ» в сторону Кургана со счастливым номером. Солнце жарит во всю ивановскую. Но ветер прохладный, настоянный  на хвое и лесных травах, купающихся в росе. Редкие кучевые облака.
12.50. По правую сторону на обочине порублены кусты. Пахнет прелым зеленым листом совсем как в детстве, когда строили шалаши на Большом Злогу, маленькой речки Юзги, из ольховых и ивовых веток.
18.25. Обеденный привал на этот раз был с 15.20 до 18.20 на лесной поляне. Только распряг-ли Почту, как она, сделав шаг, сразу легла. И весь обеденный перерыв пролежала. Не притронулась даже к овсу. Лошадь явно занемогла. Коля сидит и рассуждает, что она устала, а заболеть не с чего. Спорить с ним бесполезно. У него испорчен «компьютер» и он часто соединяет зайца со скрипкой в своих рассуждениях. Может, поэтому, доказывать в споре пользу дихлофоса, который он любит применять против двух-трех комаров, залетевших под тент кибитки.
Почта уже со вчерашнего вечера вялая, непохожая на саму себя. Она явно заболела. А причин тут могут быть три. Первая связана с всё еще не зажившей травмой холки, которую она не дает лечить. Вторая - отравление водой из лужи: она любит пить, где попало. Третья - общий нервный срыв, связанный с перегревом на солнце; вдобавок сегодня мы пробовали, намотав на палку вату и облив ее спиртом, протереть рану, убрать гной, но она рванулась и стала бить задними ногами по оглоблям. А потом еще два раза Коля облил ее раствором карболки…
18.37. Дождя нет. Но в каких-то полчаса небо заволокло тучами. Лишь впереди над Курганом светит солнце. По сторонам дороги - смешанный лес. Появились осины и всё те же березы да сосны.
19.40. Заезжали на речку влево километра на полтора в сторону, чтобы напоить лошадей. Сейчас уже только что вышли снова на трассу, и лошадки топают себе медленно. Коля покрикивает на них. Но от этого они не идут скорее. Снова солнце. Когда поили лошадей, прошел веселый короткий дождик - и сразу со стороны Кургана, на фоне сизых туч, вспыхнула яркая широкая радуга. Подобную радугу я видел в городе Чите, в сентябре месяце, и дивился на нее, восторгаясь ее красотой. Тогда я прилетел в Читу самолетом и дальше до самой Тынды добрался медленно ползущим поездом. Ездил туда в командировку, работая в Государственном проектном институте № 6 в отделе инженерно геологических изысканий.
19.45. Березовые перелески и луговины со стожками сена. А кусочек радуги так и висит теперь чуть правее дороги по-над лесом. Вечер уж дюже хорош, и только переживания за больную Почту отравляют его красоту. Комары! Да наглые такие! Где бы наш европейский комар только подумал садиться или нет, - здешний уже кусается. А Коля в обед выдернул с себя два клеща.
21.00. Остановились на ночлег, углубившись в лес, вышли на широкое поле и на краю этого поля, в болотине, распрягли коней. Жуткие комары!

Глава 24.
Разногласия на почве «пить или не пить». Почта поправляется. Мрачная картина – мертвые березы. У Николая сдают нервы. «Я запрягу, а ты можешь спать»

11 августа 1992 года.
   9.50. Пять минут назад миновали кольцевую развязку дорог, в центре которой установлена стела с гербом и названием города Курган.
Встали в 8.15. Холодно. Пасмурно. Настоящая осенняя погода. Теперь подтягиваемся к городу. До него восемь километров осталось.
9.52. «354 км». Коля, наконец, в споре выдал свою заветную мечту: расстаться со мной в Омске и заменить меня студентом любым. Дело в том, что в экспедиции мы идем на равных. Но в геологическом отряде, в котором мы оба всё еще числимся, Коля работает начальником, а я геологом. В профессиональном плане я подчиняюсь непосредственно главному геологу, а в административном - Коля надо мной начальник. И он всё больше этим кичится. Так и сказал: «Я планирую в Омске заменить тебя любым студентом. Ты для меня конюх, и не более того».
Мы уже двадцать лет, как знаем, друг друга и все эти двадцать лет дружим. Но в последние два года интересы наши всё больше расходились. Я абсолютный трезвенник и это считаю своим недостатком. Коля тоже считает это недостатком - и перестал мириться с этим, проводя наступательную политику:
- В России все дела решаются с помощью водки. Как ты этого не можешь понять? - часто говорил Коля.
Экспедиция вновь соединила нас. Да так плотно, что все наши разногласия стали всё больше и больше проявляться. Правда, почему-то все эти разногласия сводятся только к одному: «пить или не пить – вот в чем вопрос?»  В любом случае для меня дружба с Николаем – это как подарок судьбы, и я очень сильно переживал эти наши разногласия. Теперь тем более, так как от нас двоих зависит судьба еще и лошадей и собаки.
Не дойдя двух километров до города, решаем повернуть коней назад и уходить в сторону Омска. Ибо посещение Кургана, находящегося в стороне от дороги, для нас станет реальной задержкой.
14.20. Проезжали мост через реку Тобол. Я убежал вперед и, спустившись по бетонным плитам откоса, к самой реке, с удовольствием искупался в этой сибирской реке с мужским именем Тобол. Вода мутная и теплая, но всё равно получил несказанное счастье. Сделал заплыв к середине реки и тут же к берегу. Заметное течение. Быстро оделся и бросился догонять кибитку.
15.00. Набрали воды на дачах. Солнце. Ветер. Ходил в магазин еще до Тобола. Взял хлеба, маргарина и банку консервов да еще 200 грамм халвы - итого на 234 рубля. А всего у нас осталось денег около двух тысяч. У меня 550 рублей и сколько-то у Николая.
19.20. «277 км». Только что вышли с обеденного привала и идем по трассе. На обед каша рисовая с маргарином, а еще я пожарил вчерашние белые грибы. Правда, часть их оказалась с червяками. И Николай отказался их есть. Червяки при кипячении всплыли, я их все выловил и удалил. При жарке ни одного больше не видел. Да и отец у меня говорил, помнится: «Не бойся червяка, которого ты сам ешь, а бойся того, который тебя ест».
Что бы там ни было, таких вкусных грибов я давно уже не ел.
У Почты всё еще не заживает холка. Только что пробовали зеленкой покапать на ранку из пузырька, привязанного к палке, - так она стала бить задом по оглобле. Сегодня в целом она выглядит поживее и ела овес и траву. Дай Бог, чтобы у нее всё зажило. Как прекрасно, когда вся команда здорова! В Николае я не вижу врага, хотя в Нижнем Новгороде он говорил при застолье ребятам, что «Петр - мой враг номер один». Но и дружеских чувств осталось к нему мало. Это, конечно, мучительно переживаемо мною.
19.34. Вывеска: «Омск. Кустанай». Показаны стрелки в данных направлениях.
19.45. Дорога тянется в окружении красивых рощ сосновых и березовых, сменяющих друг друга. Солнце и кучевая облачность. На горизонте облака перистые. Примета, что погода испортится. Утром сегодня не бегали наши лошадки, а потому идут споро, хорошим шагом. Навстречу всё больше машин стало встречаться с Омскими номерами. Но сначала мы минуем северный Казахстан. Водители некоторые сигналят. А на стоянке, где расположились торговцы шашлыками,  арбузами и пивом, один водитель пошутил, глядя в нашу сторону:
- Совтрансавто!
19.52. Слева красивый сосновый бор. Деревья один к одному стоят как на подбор. Уже больше недели вожу за собой письма. Не вижу ни одного почтового ящика.
21.15. Вышли из леса, и сразу нас встретила уже полная луна. Справа поле кукурузы. Слева за полем лай собак и шиферные крыши и стена дома из красного кирпича. Грома взял на кокпит, то есть, на облучок. От него тепло моим ногам. А то уже зорьки стали холодными.
21.35. Николай оторвал кусок газеты и пошел в туалет краем кукурузного поля в сторону березовой рощи. А я подивился тому, как скрывает друга камуфлированная «афганка», как маскирует. Если бы не его шевелюра, то непонятно, где он идет.
22.00. Быстро темнеет. Фары встречных машин приближаются по асфальту, как стая золотых шаров.

12 августа 1992 года.
   8.45. Десять минут назад вышли с очередной ночевки. Слева у дороги, метрах в ста пятидесяти, в кустах, рядом с полем пшеницы.
Вчера был по-осеннему холодный вечер. Яркий, шелковистый блеск луны. Костер тоже ярко вспыхивал. Готовили чай. Ярко горели звезды. Самолет пролетел сверхзвуковой, посылая на землю импульсы света, и от этого казался огромным.
Сегодня холодно, воздух сырой, небо занавесили серые тучи. Слева – овес, справа – кукуруза.
9.50. Напоили коней из почти пересохшего ручья. Холодно так, что пришлось надевать солдатский бушлат да еще поднимать Грома на облучок, чтобы грел ноги. Солнце проклевывается из-за серых клочков туч, но совершенно не греет. Справа за дальними полями шумит поезд. Вообще-то шум поездов нас преследует почти всюду. Видимо, обе дороги - и автомобильная, и железная - идут параллельно. Впереди перелески смыкаются, образуя лес, а пока слева наблюдаю поле вики или гороха с овсом.
Сегодня утром Лангуста вновь наступила мне по старой дружбе на левую ногу и поранила до крови палец. Теперь слегка побаливает. Гром никак не может устроиться. Всё возится, прилаживаясь спать. Он спит целыми сутками и даже больше. Обычно кошки любят спать, а в нашем случае – собака. Много сегодня машин, а потому над трассой висит смог. И вообще запыленность, и загрязненность такая, что стоит умыться, как через полчаса снова можно умываться. А уж майка на мне… и говорить не приходится. Хоть каждые полдня стирай.
10.03. Поля отошли в сторону, уступив место березовым рощам. Лошадки бредут уныло. Приходится их понукать. Скорость менее пяти километров в час.
10.25. Передвижение на лошадях располагает к песне. Пока сидишь на облучке, отбывая свою вахту, перепоешь всё, что слышал когда-то в своей жизни. К своему стыду знаю полностью слова не более пяти песен. Остальные по строчке, по куплету.
Справа и слева мертвый березняк. Целая роща. Видимо, из-за заболачивания местности.
10.30. «297 км».
Меринов Иван Тарасович. Мужчина лет 57. Подарил яблоки и любезно согласился взять мои письма, чтобы опустить в почтовый ящик.
11.15. Дорожный указатель: «Лебяжье – 67. Петропавловск – 230. Омск – 515».
12.15. «305 км». Мертвые березы. Целые рощи. Словно стеариновые свечи, стоят частоколом. Солнце. Облачность кучево-дождевая. Мрачная картина – мертвые березы. Николай пошел в поселок Варгаши, что к югу от нашей дороги, на почту.
13.00. Приехал Николай. Мертвые березы всё еще тянутся по обе стороны дороги. Пасмурно. Холодно.
13.50. Приближается гроза со стороны Кургана. Холодно!
 19.15. Пятнадцать минут, как вышли с обеденной стоянки. Попоили коней из болотца. Всё еще продолжается зона мертвых березовых рощ. Отдыхали с 14.30 до 19.00. Гроза была в первый час отдыха. Прошла гроза и у нас с Николаем. Сначала ему не понравилось, что я рано свернул на отдых после поения лошадей. Он сказал об этом раз восемь - всякий раз усиливая приказной тон. Затем, когда я стал перевязывать Лангусту от дерева, куда он привязал ее к кормушке, Коля стал вырывать из моих рук веревку. Зачем-то я стал сопротивляться, а потом отдал ему веревку и ушел на целый час в лес, подальше от сердитого друга. Развел костерок и просидел грозу под раскидистой березой. Понял, что нервы у Николая сдают. Он вспыхивает как порох по каждому пустяку, и мне следует уступать. Но я не всегда уступаю, а это его бесит.
19.30. Справа и слева мертвые березы! Господи! Это заболачивание почвы или что-то другое? Если да, то  такое внезапное, что одновременно погибли и стоят теперь, словно в братской могиле. Уже километров девять продолжается эта картина.
Солнце на закате решило посветить и погреть наши спины. Только тень от кибитки не позволяет нам греться на солнце. Слева и справа кусты корья, ивы, камыш и мертвые березы. Дорога ремонтируется, а потому узкая в этой части. Скрипят гужи на хомутах лошадей, мирно цокают подковы, поскрипывают рессоры у кибитки.
 19.33. «316 км».
В обед сегодня насобирал полведра белых грибов и почти без червей. Николай отказался. Я отварил в большой консервной банке, из которой мы поили лошадей, и нажарил целую кастрюлю. Очень и очень вкусно!
19.40. Справа и слева мертвые березовые рощи. «317 км». Слева открылся вид на кукурузное поле.
19.43. Деревня Попово. Остановка автобуса с такой вывеской. Но самой деревни не видно.
20.00. Пробежал пару километров. Отжался три десятка раз от обочины, и снова на облучок. Николай сегодня на вахте. Через сутки я его сменю. А пока он кнутом подгоняет лошадей, чешет небритое лицо, ноги, сидит, задумавшись о чем-то. А дорога между тем снова в плену леса, березовых рощ, чередующихся с полянами. Тишина. Не слышно пенья птиц уже давно. Кузнечики и те сегодня почему-то приумолкли в траве. Лишь комары по-прежнему летают и кусают оголенные части рук и ног. Через дорогу легли тени от берез. Стало еще прохладнее. Воздух по-осеннему стал сырым.
Перед моими глазами сейчас встали почему-то белые - крахмально-белые - ножки белых грибов, когда они с легким хрустом поддаются острому лезвию ножа!
20.06. Слева мертвая береза.
20.08. «320 км».
21.00. Граница Лебяжьевского  района. Необозримые луга. Прямая как стрела дорога. Справа над дальним леском полная бледноликая луна, скромно скрытая сизыми тучками. Сладко пахнет луговым сеном. По обочинам бочажки и кусты. Но вот и они закончились, и открылась степь. Лишь на горизонте какой-то поселок. Холодно. Пар идет изо рта при дыхании.
21.45. Напоили коней из озера, что зеркальной поверхностью раскинулось у деревни.
21.53. В деревне набрал из колонки воду и - бегом догонять кибитку. Справа тоже озеро.
К березовому островку, затерявшемуся среди уже почти североказахстанской степи, мы причалили в поздний час при шелковистом блеске луны и холодном мерцании по-осеннему ярких звезд. Я бросился собирать сухие ветки, и через минуту уютно потрескивал костер, а ночная мгла сделалась еще гуще.
- Иди распрягать, – услышал я голос невидимого на фоне черных кустов Николая.
- Представь, что меня нет. Попробуй распрячь один, – пошутил я в ответ.
- А что, ты думаешь, я не смогу? Да я завтра один даже запрягать буду, – говорил Николай, подходя к костру, на котором уже кипела вода для чая. - И ты мне не нужен, – продолжал Николай. - Думаешь, без тебя не справлюсь? Это самое простое дело на свете – запрягать лошадь. Да любой конюх это сможет сделать. А вот книгу написать ты не сможешь. А я смогу. Потому что я гений. И напишу гениальную книгу.
Я поспешно согласился с Николаем. Да, я иногда пишу стихи. А в прозе я слабак – это не по моим зубам. И так исторически сложилось, что в походах - и на яхте, когда мы вместе проходили маршрут от Кинешмы до Мариуполя за три навигации, и в этой экспедиции - на мне лежит вся техническая сторона, все технические вопросы: починить порванный парус, заменить сломанное перо руля, заделать течь в борту яхты, подшить порванный недоуздок... Но зато Николай прекрасно готовит жареную картошку и заваривает грузинский чай – спасибо ему и за это.
Утром я встал без четверти шесть. Густой холодный туман обволакивал кибитку. А дремавшие поодаль лошади казались подвешенными в пустоте.
Без одной минуты шесть стал будить Николая.
- В половине седьмого я запрягу, а ты можешь спать, – пробормотал сквозь сон друг.
Без четверти семь я сквозь дремоту услышал, как Николай, кряхтя, обувается и идет запрягать коней.
Вот он берет влажную от росы сыромятную уздечку и идет к Лангусте. Лангуста стоит на привязи. Он надевает на нее уздечку, отцепляет карабин веревки от недоуздка и ведет упирающуюся лошадь в оглобли, покрикивая на нее строгим голосом.
Вот он снимает с облучка тяжелый, недавно попавший под ливень, хомут Лангусты и надевает его на теплую шею лошади. Затем выдергивает заваленный сбруей потник, ищет седелку и все это прилаживает на холку лошади. Лангуста стоит, прижав уши, и изредка недовольно фыркает. Но ее угрожающий вид, ни кого не пугает – добродушнее и смиреннее лошади вряд ли найти. И Николай без труда надевает шлею, застегивает на четвертую дырочку пряжку и, довольный, что-то мурлычет себе под нос. Тяжелая, из вяза, дуга норовит вырваться из руки, но Николай справляется с нею и с гужами. Теперь остается затянуть супонь на хомуте да укрепить чересседельник с подпружником. Чересседельник из сыромятной кожи у нас давно вышел из строя, и мы заменили его капроновой лентой.
Затянув покрепче узел на оглобле, Николай начал прилаживать вожжи. На всё это у него ушло не более получаса. Коренник запряжен. Осталось запрячь в упряжку нашу строптивую Почту.
Минут семь Николай уговаривал Почту, гонялся за ней по высокой мокрой траве. Всё напрасно. В это утро Почта решила не поддаваться. Даже на ведро с мнимой водой она не подошла к начинавшему злиться Николаю. Тогда он решился на крайний шаг. Зная привязанность лошадей, друг к другу, Коля погнал Лангусту, делая вид, что уходим без Почты. Конечно же, это не могло не сработать. Почта, словно собачонка, погналась за кибиткой - и тут, Николай успел схватить ее за короткий обрывок капроновой ленты.
Привязав Почту к кормушке, он пошел за уздечкой, чувствуя, как мокрые от росы кеды чавкают в липком, как смола, черноземе. Надеть на Почту уздечку - дело не из легких. Она отталкивает тебя головой, а иногда и пытается кусаться. Но воодушевленный победой Николай, справляется и с этой задачей. Идет за хомутом и, изловчившись, надевает хомут на укрощенную лошадь. Ведет ее к оглоблям с правой стороны. Там привязывает сначала коротко за уздечку, затем стягивает хомут и берется за постромки, крепя их к гужам хомута, с опаской  поглядывая на тяжелые кованые копыта Почты – может запросто ударить. Наконец и пристяжная готова. Осталось пристегнуть привожжик, и – готово.
«Вот так! Я всё могу! Потому что я гений», – думает, наверное, Николай, исполненный гордости после часовой продолжительности запряжки. Забирается на высокий облучок кибитки и дергает за вожжи:
- Н-н-н-о! Шалавы!

Глава 25.
Водопой в деревне Глубокой. Пешком до Сахалина? – слишком круто!

13 августа 1992 года. Четверг.
   19.15. Только что от нас отъехали эмоциональные ребята на «Тойоте» и двух лесовозах. Олег Михайлович Копылов – директор малого предприятия «Карио», с ним Александр, капитан, и еще парень в джинсовом костюме, коренастый, плотный. Угощали нас бренди. Мы отказались. Тогда они при расставании полили на крыло кибитки прямо из бутылки.
Водители с лесовоза живо интересовались: что да как? Один черноглазый даже заглянул внутрь кибитки. Ему понравилось. Написали в «Гостевую книгу» свои пожелания и умчались вперед «на рысях», а мы медленным шагом продолжаем свой путь среди бескрайних степных просторов.
19.23. «363 км». В небе перистые облака. Быть смене погоды. Она обязательно должна смениться. В обед побаливала голова. Да, а на обед снова жарил грибы. Второй день с Николаем питаемся отдельно. Я насобирал белых и сыроежек. Некоторые слегка червивые - так я их обрезаю. А Николай такие грибы не ест. Проявляет брезгливость. Он предпочитает, чтобы чистые грибы были. И я не против чистых грибов. Так, где же их взять, чистые-то? Добавил в грибы еще пару яиц, и получилось отличное жаркое.
19.30. Сейчас втягиваемся в горку. Справа ячмень. Слева пшеница. Вдали березовый перелесок. Слева у горизонта красивое облако – словно горный архипелаг, а вокруг него сизые тучки и голубизна. Справа, среди полей, стальным лезвием – болотце. Пара ворон взлетела. Снова сигналит водитель встречного «КАМАЗа» – приветствует наших коней.
20.20. Слева березняк с бледной, словно майской, листвой. Справа с густо-зеленой, августовской листвой - такой же на вид березняк. Одного возраста, а выглядит старше. Так и у людей бывает. Одни в достатке живут да быстро зреют и старятся, другие недоедают и молоды, зелены, как в юности. «ЗИЛ-130» государственный номер «9134 КНЛ». Водитель Иван. Плохо, что трасса идет мимо деревень. Ни коней напоить, ни в магазин зайти. Жалко времени затрачивать на заезд в деревню. А так бы, смотришь, заодно бы и в магазин зашли, и коней напоили.

14 августа 1992 года.
   6.45. Подъем.
7.00 -7.12. Запрягал один, без помощи Николая.
7.12. Выехали с места ночлега.
7.25. Начало трассы. Сегодня пасмурно. Холодно. Но комары уже, тут как тут. По обе стороны дороги бескрайние поля ячменя зеленовато-желтого цвета. Впереди, в километре от нас, перелески смыкаются, пряча от глаз дорогу, которая поворачивает там влево. Справа, метрах в 200-х от дороги, ЛЭП высоковольтная, тянется вдоль дороги от самого Кургана, а может, и дальше.
7.40. «375 км».
7.55. Напоили коней из болотца. Деревня Глубокое. Кладовщица Ольга Федоровна. Виктор. Дина. Внук Сережа из Кургана. Виталий, 10 лет:
- Лошадки интереснее, чем комбайн «Енисей».
10.00. Настоящая осенняя погода. Ветер. Дождевые облака. Холодно.
В деревне Глубокое – привозная вода. Нам ее дали в доме, где живут Виктор и Дина. Внук – Сережа. Изнутри дом отделан листами фанеры и покрыт лаком.
Кладовщица Ольга и муж у нее Сергей. Дали нам мешок овса, седелку и лекарство для лошади.
Слева кукуруза, справа луга и озерки.
11.05. Мне стало так холодно, что пришлось надевать солдатский бушлат. Судя по указателю, через пару километров должна быть столовая. Перелески и поля. Тучи потяжелели, и с одной из них даже покапало дождем. Нашел нож на обочине. Взял в кибитку, сгодится ходить за грибами. Стоит указатель. Рекомендуемая скорость не выше 30 километров в час. Но машины едут все 60. Видимо, здесь ремонтировали дорогу и позабыли снять знак.
Слева видна шифером покрытая крыша. Справа, в прогале между перелесками, показались крыши, но только подальше. Ветер дует сбоку справа и чуть сзади. Слепней не видно, но комары еще утром были и довольно много.
Полчаса назад мы позавтракали хлебом с маргарином, и запили водой. Николай еще два сырых яйца съел. Я отказался от сырых яиц. Но есть всё равно хочется. Считай, уж который день подряд мы только в обед едим горячее, а так всухомятку. А вот Гром вообще еще сегодня во рту крошки не держал.
11.15. «385 км». Зябнут ноги в кроссовках на босу ногу. А машины всё мчатся и мчатся мимо нас, и все куда-то спешат. Вот справа на прогалине трактор «Т-75» красного цвета и трактор «Беларусь» с граблями, и еще три мужика с вилами. Один из мужиков, покачиваясь, пошел к трактору – видать, выпивши. Волнующе и остро запахло сеном. Сердце громче забилось. Мама и отец! Детство!.. Всё живет во мне. Никуда не ушло.
Николай предложил, как нечто гениальное: дойти на лошадях, куда дойдут, а там с рюкзаками за плечами - пешком до острова Сахалин.
Я ничего ему не ответил. Как проявление оптимизма – это хорошо, а в остальном идея не выдерживает никакой критики. Наоборот, нам на своих плечах надо нести лошадей, но дойти до Сахалина вместе с ними, с лошадьми – это мое мнение.
11.30. Поселок Раздолье справа. Слева у дороги одноименное кафе. Николай пошел кушать. Я остановил коней у дороги, на обочине напротив кафе – пусть отдохнут. Гогочут гуси в поселке, поют петухи, посвистывает ветер в проводах.
12.20. Покушали в кафе. Женщины: Лена – на раздаче, Наташа – посудомойка. Бифштекс с гречневой кашей, чай, хлеб – 40 рублей. В разговоре с Виктором и Сергеем, местными людьми, узнали, что мы в Сибири и в Азии находимся.
12.37. Справа от дороги идет жатва. Убирают рожь. За перелеском шумят комбайны. Стоят на стрёме заправщики с горючим. Копны  соломы. Слева свежевспаханное поле лежит, чернея своей беззащитной обнаженностью, словно раздетая женщина, готовая к оплодотворению.
13.35. Справа показалось вдали здание элеватора, шпиль антенны и силуэты зданий – видимо, районный центр. Увидели озерко, хотели напоить лошадей. Николай пошел с ведром. Оказалось, возле берега заросли камыша и до воды сквозь него не добраться.
14.15. Справа в двух километрах тянется город или поселок. С той стороны ветер, и он пахнет туалетом – самым плохим, человеческим (советского типа). Слева кусты ясеня, за ними поле ячменя.
14.20. «295 км». Равнина. На обочинах – камыш.
18.55. «399 км». Обедали с 15.15 до 18.45. На обед сегодня яичница на маргарине и кисель фруктово-ягодный на кукурузном крахмале, а значит, невкусный.
В деревне Глубокое нам подарили седелку. В обед я подгонял ее на Лангусту. Смазал дегтем, подложил под подпругу войлок. Пока всё это прилаживал да прятал упряжь от дождя, обед прошел – пора запрягать. Сейчас всё небо в серых клочьях туч. Изредка моросит осенний дождик. Ровная, как скатерть, местность. Справа поле ячменя, слева тоже, только желтее - знать, раньше сеяно. Справа, в полутора километрах от трассы, какая-то деревня. ЛЭП (Линия ЭлектроПередач) перешла на левую сторону дороги и пошагала полукилометровыми шагами вперед, не дожидаясь нас, опережая даже быстрые «КАМАЗы». Снова дождь.
19.05. «400 км». Дождь.
20.15. Дождь. Холодно. Николай на вахте. Потерял плетку.

Глава 26.
Дожди пошли. «Это еще не Алтай!». Встретили земляка. Несостоявшееся купание. Нам навстречу идет одинокий индус-кругосветчик. Мы – чудики?..

15 августа 1992 года. Суббота.
   6.40. Подъем.
7.10. Выехали на трассу. Вчера при осеннем обложном дожде, в глубоких сумерках, свернули вправо, к березовому колку. Немного поблуждали по полю, и, наконец, Лангуста вытащила нас на полянку, где и провели ночь. Вчера на ужин: чай и остатки хлеба с маргарином.
7.55. Сегодня теплее, чем вчера, может быть, оттого, что нет ветра, однако те же тяжелые, грозящие дождем тучи, у горизонта, похожи на клочья тумана…
7.57. Два братца-подсолнуха справа на обочине.… До чего же красиво и трогательно! Они еще совсем маленькие, еще до метра не выросли, но с каким оптимизмом цветут и смотрят на скрывающееся постоянно за тучами солнце.
Пять минут назад напоили коней. По обочинам встречаются часто бочажки и заболоченные участки. Справа поле овса. Слева болотце, а за ним зеленеет, кажется, сеяная трава – тимофеевка, а может, тоже овес, издали не разобрать.
Вот спряталось солнце и, слева, подул холодный ветер. А дорога скоро повернула вправо. Вчера я прятался от дождя в кибитке и просмотрел, когда ЛЭП перешагнула через дорогу, и снова зашагала по правой стороне от нее.
На горизонте кругом темнеют лесные насаждения. И не понять: то ли это сливаются  в одно целое березовые колки, то ли сплошной лес. Скорее всего – первое.
Повесил сушиться офицерскую плащ-накидку. Вчера им укрывался от дождя. На полу кибитки грязь, жирная как маргарин. Позвякивает под потолком кибитки колокольчик. Слышен цокот копыт и скрип рессор. Кибитка катится мягко, покачиваясь на рессорах и подрагивая.
Стали велики хомуты. Попав несколько раз под дождь, они от нагрузки вытянулись. Лангуста при беге набивает себе холку до крови. Почта не дается лечить холку. Вчера пробовали дезинфицировать аэрозолем, что подарили в деревне Глубокое. Николай забрался на Лангусту верхом, как это раньше делал я, и попробовал брызгать на раны. Но Почта стала бить задом в оглобли, и пришлось отказаться от этой затеи.
8.30. Остановили ребята. Шофера-алтайцы. Расспрашивают нас. Николай:
- Так что будут передавать: это - мы!
Стал говорить, что он был на Алтае во время практики геологической. Назвал места.
- О, это еще не Алтай! – так ему ответили алтайцы…
В проеме тента виден мне хвост Почты и, поочередно, то правая, то левая задние ноги в нижней части, а также кусок ремня постромки и оконечность валка, и край асфальта, и обочина, за которой - поля Западной Сибири.
Прилягу, послушаю радио.
9.25. Встретили земляка. Николай Дрягин из города Пучежа на «КАМАЗе-5320», государственный номер «5302 ИВМ».
10.25. Граница Петуховского района. Слева кукурузное поле. Справа пашня.
Против границы, слева, озерко заболочено так, что не подойти к воде. А с дальних озер слышен сегодня клекот диких гусей.
Заезжали в магазин поселка Рынки. Купили хлеба шесть буханок, луку один килограмм, супов 10 пакетов, три банки консервов, печенье овсяное два килограмма. (Потом Николай отдал печенье обратно, ему не понравился вкус). Купили еще пачку маргарина. Всего на 270 рублей приблизительно.
12.00. «429 км».
12.15. Убежал вперед кибитки. Надоело слушать друга. Сто раз одно и то же: какие вокруг все плохие люди, как он правильно живет и как все вокруг погрязли в неправильной жизни.
Слева пруд или озерко метров 300 в диаметре, а за ним деревня.
12.22. Вот стою на бережке этого распрекрасного издали озерка на старой автомобильной покрышке, которая утопает наполовину в грязи, в иле, и вижу, что уходит этот ил глубоко и далеко в воду. В нем следы коров и, следовательно, купание, на которое я настроился, отменяется. Ветер холодный гонит серые гряды дождевых туч. Стадо коров расположилось поодаль. О чём-то ссорятся большие чайки. Когда я подходил, с воды снялась стая диких уток и перелетела к тому берегу, ближе к деревне.
Ухожу с берега, ибо по трассе приближается кибитка.
12.36. Подошел к автобусной остановке. Сделана она из металла. Даже скамейки металлические. Деревня называется Староберезово. Впереди стоит указатель.
12.40. Со стороны деревни показался всадник. Вот что он поведал нам.
Совхоз «Рынковский». Осталось 50 лошадей, а было 150. В прошлом году сдали на мясо жеребых кобыл. Пастух Забоев Владимир. Имеет своих восемь лошадей местной породы. Директор совхоза Панфиленко Владимир Алексеевич. Район у них Петуховский.
13.10. Нас обогнала свадьба из поселка Рынки, а теперь проехали обратно. Курорт. Ребята из города Братска меняют ступицу на колесе своего грузовика. Женщина за рулем «Москвича».
13.35. Негде напоить лошадей. Болотца по краям почти сухие. Только ил. Узнал от ребят из города Братска, что навстречу двигается индус. Пешком в одиночку идет вокруг света. Он уже прошел город Омск.
13.47. Воды нет как нет. А скоро обедать. Потеплело. Дорога пошла среди березовых перелесков.
13.53. «437 км».
«Человек может месяц не пить, как и лошадь, – рассудил Николай - Просто не хочется до конца делать их (лошадей) экспедиционными».
И это говорит человек, который претендует на (в чем-то?) гениальность!
19.20. Только что напоили коней, а за минуту до этого корреспондент Петуховского радиовещания Любовь Осокина подарила пучок моркови - свежей, только что с грядки. Я видел, как они с мужем и сынишкой лет шести заезжали на огород после того как поговорили несколько минут со мной и Громом. Она очень торопилась. Говорит, что через их город только что прошел пеший путешественник.
19.25. Перед Петуховом – озерко типичное для этих мест, элеватор и антенна радиотрансляции, березовые колки.
19.30. Пришел Николай с почты. Ходил в город Петухово, чтобы оттуда позвонить в город Иваново-Вознесенск. Говорит, что не дозвонился до нашего друга Петра Андреевича Черненкова.
19.45. Кольцо дорог. Город Петухово основан в 1778 году. Будка ГАИ справа. Окна выбиты. Надпись: «Буфет». А по лесенке вверх скачет сорока.
19.52. Указатель: «Павловск – 90 км. Омск – 372 км. Новосибирск – 1023 км».
20.00. Небо почти освободилось от туч. Лишь легкие облачка в зените. Дождевые тучи ушли на запад, а на востоке горизонт – вернее, не горизонт, а еще дальше - покрыт как туманом. Но вечер хороший, сухой, теплый. Хотя еще в обед капало с неба. Зато теперь снова донимают комары.
20.05. Посадил Грома на облучок – пусть прокатится, отдохнут лапы. Слева в километре деревушка Петушки стоит на крохотном всхолмлении. А уже кажется, что высоко-высоко. Потому что вокруг равнина. Так и иной человек. Кажется большим-большим. Потому что вокруг одна «ровность».
Подъезжаем к березовым колкам.
20.10. Да, лишь кибитка дает сегодня возможность полной гармонии с природой при движении. Всё-таки едешь, не затрачивая мускульной энергии.
Виктор Сергеевич Мельников. Лилия Михайловна. «9249 БАФ». Город Салават. Башкирия. Водитель междугородних перевозок. Его приятель сказал о нас:
- Да много таких людей, как они: бегают, прыгают… Чудики!
А Виктор Сергеевич ему возразил:
- Нет, я поговорю с ребятами.
И остановился, и поговорил, и к нашему удовольствию еще и подарил картошку.
20.40. «446 км». Пастушок Саша из деревни Петушки. 12 лет. Верхом на коне. Воду привезли на конях верхом.
21.05. Моросит дождь. Кажется - с ясного неба. Впереди горизонт из туманного сделался синим, и выкуклились грозовые тучи.
21.45. Деревня Зотино. Совхоз «Раздолье». Совсем как у нас под городом Кольчугино Владимирской губернии.
27 лошадей. Кучеренко Иван Иванович – директор совхоза. Рустам, Леша и Саша. Только лошадей в Кольчугинском «Раздолье» уничтожили еще в семидесятые годы.

Глава 27.
Российско-Казахстанская граница. «Две страны держу я на ладонях…». Корреспондент Петуховского радио Любовь Осокина. Мамлюковские «рэкетиры»

16 августа 1992 года. Воскресенье.
   7.25. Солнце. Холодно. Кучевая облачность. Ветер северо-западный, сильный.
Вчера на ночной отдых остановились в 22.30. На ужин - яичницу из трех маленьких куриных яиц и сварили картошки в мундире, подаренную водителем из города Салават. Чай, хлеб с маргарином. Луна была полная и светила во всём своем великолепии. Легли в 00.30. Сегодня я с утра на вахте. Оделся, потому что холодно.
7.30. Напоили коней из заболоченного кювета. Справа поле кукурузное. Слева березы, а за ними вспаханное поле.
7.40. «453 км».
7.45. По всему небу проявились перистые облака. Обычно – это признак смены погоды. Что они предвещают на этот раз?
Но настроение у меня - принимать с благодарностью любую погоду и непогоду.
7.48. Идем прямо на солнце. У меня только одна проблема в этой экспедиции. Видимо, за 20 лет общения с Николаем мы так друг другу надоели, что моя душа не хочет общения с ним; его, видимо, тоже по отношению ко мне. Что касается дружбы, то два года назад Николай отказался от нее именно тогда, когда я назвал его своим братом. А вчера нас водитель назвал братьями.
9.00. Слева в 600 метрах – табун коней около 40 голов, пасет всадник. Сфотографировал. Готовимся к завтраку: консервы рыбные, лук, хлеб, вода, прокопченный выхлопными газами степной воздух Западной Сибири.
9.05. Слева мертвая березовая роща. «459 км».
9.10. Впереди пастух на лошади верхом перегоняет стадо коров через дорогу. С ним две собаки-овчарки. Бросились было к нашим лошадям, но Гром им дал отпор – зарычал на них.
9.20. Слева в двух километрах деревушка Казанцево. Справа в трех километрах – Горбунешное. «460 км». Солнце, но холодно.
9.22. Какая-то непонятная радость распирает грудь при виде этой равнины, оживленной двумя деревушками: Казанцево – Горбунешное.
Впереди у горизонта вытянутые, словно по линейке, узкие, будто инверсионный след самолета, кучевые облака. Пять или шесть цепочек таких из облаков.
9.25. Справа – овес. Слева поблескивает вода – заболоченное озерко. Вчера слышал даже журавлиные крики с одного из таких мест.
Из знакомых растений здесь встречаются тысячелистник, калганов корень, подорожник, полынь, костяника и очень много дикой клубники.
10.25. Пересекаем границу Казахстана и России. Начало Северо-Казахстанской области.
Площадка для отдыха слева. Солнце. Перистые облака. Ветер. Идеальная равнина. Поля. Перелески. Ни пограничников, ни гаишников не видно. Николай спрыгнул с кибитки. О чем-то переживает, своем. Он спал. Я разбудил его на границе. Жаль, в обоих фотоаппаратах закончилась пленка. Дорога, красиво вписываясь в лесостепной пейзаж, поворачивает вправо.
От переживаний на границе рождаются стихи. Успеваю их записать. Так и назовем это стихотворение:
ГРАНИЦА
Вот оно - волнующе и свято!
Вот оно - пронзительно-свежо!..
Русский столб обнимешь словно брата.
Шаг, еще!.. И будет столб – чужой!
Вот она, полоска или лента,
Вот она – незримая пока,
Но уже в бумагах Президента,
Есть о ней особая строка!
Вот она! Граница Казахстана:
Вроде те же степи, мошкара,
Перелески полные тумана,
Та же сенокосная пора!
Но подпрыгнет сердце, словно мячик,
Изнутри ударится в ребро!
За границей всё должно - иначе?
Только одинаково добро!
То добро, что в мирных наших конях,
Что у друга в голубых глазах...
Две страны держу я на ладонях,
Разделить которые - нельзя!

11.00. Конечно, просто случайное совпадение: очистилось небо, но солнце стало жарче, зелень гуще и приветливей, как-то уютней, мягче. Сменились километровые столбы. Форма. Окраска. Дорога стала добротнее, шире. Появилась даже разделительная полоса.
11.10. Слева и справа были невозделанные поля, теперь березовый лес по обе стороны дороги.
11.30. Нас догоняют «Жигули» - корреспондент Петуховского радио Любовь Осокина. Смело влезла в кибитку и стала брать интервью у меня и Николая. А на прощанье оставила салат домашний грибной с перловой кашей, огурцы и хлеб с маслом. У нее две дочери - близнецы по 18 лет. Она вчера говорила им о нас. Просила написать ей с Сахалина. Обогрела нас каким-то домашним теплом и уехала. Мальчик Сережа, лет шести, со слезами на глазах просился в кибитку. Мы его посадили и дали подержаться за вожжи. Они уехали, а я продолжил заряжать фотоаппарат.
13.40. Здесь ЛЭП высоковольтная еще без проводов шагает справа по кукурузе.
14.00. Небо расчерчено перистыми облаками так густо, что кажется побеленным, словно стекло в мороз.

17 августа 1992 года.
   8.25. Подходим к пункту ГАИ, что у города Мамлюка. Вчера с обеденного перерыва вахта Николая. Я убежал вперед и нашел на дороге лист пенополиэтилена. Из него вчера же сделал «сидушку» для осени и зимы. Немного тяжеловата получилась она, но ничего. Вещь очень полезная. Слава Богу, Господь дает всё необходимое самое.
Вчера к нам подъезжала легковая машина, а в ней пятеро молодых парней. Крепкие, с накачанными мышцами – настоящие на вид «рэкетиры». Хотя на лбах у них этого не написано. Николай записал на всякий случай номер машины.
Ночевали против города Мамлюк, у березового колка близ кукурузного поля. Ночевали без воды, а потому и без ужина.
8.30. Пункт ГАИ. Множество автомашин на стоянке возле пункта. «КАМАЗы» с прицепами. Сегодня трасса будет сильно загружена.
8.35-10.20. Простояли в селе Покровка. Анна Даниловна позволила набрать воду из колодца. Катя, заведующая складом, и бригадир Сергей снабдили нас зерном. Позволили со склада наскрести мешок овса. Причем для своих коней у них нет. Ждут нового урожая. В селе живут в основном немцы и русские. Село представляет собой идеально чистый ухоженный поселок, состоящий из одноэтажных двухквартирных домов из белого кирпича. Хлеб по цене небывало дешевой - по два рубля за буханку белого. Купили сразу десять буханок.
17.50. Двадцать минут назад вышли с привала. Отдыхали за деревней Петерфельд, за посадками по соседству с полем сахарной свеклы. Наконец-то распогодилось. В эту минуту облака только у горизонта. Небо голубое, прозрачное.
На обед яичница с картошкой жареной и чай с детской питательной смесью. Днем подъезжали к нам пастухи. Трое на лошадках верхом. Лошади такие махонькие. В обед постриг свою бороду. Глянул в зеркало и ужаснулся: сколько грязи на лице, хоть пшеницу сей. Протер лицо ваткой с остатками спирта.
18.00. Отсюда с горки как на ладони виден город Петропавловск. До него километров шесть-восемь, не больше. Справа фигура орла.
18.30. Авария.
18.45. Роман и Юра. На «КАМАЗах» из Татарии.
19.05. Встретились второй раз люди из Петуховского района.
19.30. Дачи справа и слева от дороги. Очень сильно дымит высокая труба городской ТЭЦ. Красивые тополя по обочинам.
21.00. Река Ишим. Мост. Плотина. Правый берег скалистый, высотой около 70 метров. Город и расположен, в основном, на правом берегу Ишима. Поднявшись в гору от плотины, бужу Николая, чтобы посмотрел на красоту сверху. В сумерках надвигающейся ночи, открылся прекрасный вид на русские степи.
Уже в полной темноте прошли мимо ГАИ при выезде на Омск. Около 11 часов ночи прошли поселок Белое. Конечно, я вспомнил про город Кадом, что в Рязанской губернии. Там, в его пригороде, тоже поселок Белое - место расположения районной больницы и поликлиники. Там лечились мои родные папа и мама. Это 25 километров от родной моей деревни Старое Высокое. Туда и меня возили на телеге в далеком детстве…
Когда слепят фары встречных машин, то лошадей не видно, и кажется, что кибитка катится сама.
Остановились сначала в березовой роще у трассы. Потом запрягли одну Лангусту и поменяли стоянку. Ушли в более удаленное от дороги место. Легли в половине второго ночи, не ужиная.

Глава 28.
По-осеннему грустно. Рассказы Бунина, колосья ячменя… Николай потерял кнут. «Кляйне кирхен»

18 августа 1992 года.
   8.30. Справа море камыша и в нем островок воды с утками.
8.35. Трубопровод ведут поперек дороги. Туман стал рассеиваться. Проглядывает солнце. Обочина сырая, как кисель. Приходится идти по асфальту. Прямо руку протянуть и достанешь - так близко купаются дикие утки. Причем машин они не боятся, а увидев кибитку, метров с десяти, поспешили скрыться в камышах.
8.50. Болота закончились. Начались хлебные поля: справа пшеница, слева ячмень, березовые колки.
9.05. Слева тянутся телеграфные провода – 12 струн я насчитал. Темнеют столбы, как на старых российских трактах, – деревянные. Уже давно таких столбов не встречал.
9.15. Справа гречиха цветет. Слева кукурузное поле, березовые рощицы.
9.50. «550 км». Луга. Перелески.
10.40. Встал Николай. Позавтракали: свиная тушенка по 53 рубля за банку, купленная у города Мамлютка, хлеб казахстанский, лук, вода.
11.05. Справа – ячмень, слева – пшеницы огромные поля.
11.15. Справа – ячмень, слева вспаханное поле очень красиво смотрится в обрамлении березовых рощ и в голубоватой дымке тумана.
11.30. Слева березовая роща. Справа поле сеяных трав, наполовину скошенное в валках.
«558 км». Утром сегодня запрягал один. Спокойно, шепотом разговаривал с конями. Удивила меня Почта. Я ее привязал к кормушке. Но пока запрягал Лангусту, она отвязалась, мотая постоянно головой от комаров. И что вы думаете? Стояла у кормушки, словно на привязи. Очень умная лошадь, только жаль, до сих пор не зажила холка – мухи роем!
Горячо проклюнулось солнце. Оказывается, справа в валках – горох с пшеницей и овсом. Там, впереди, люди собирают его. Не утерпел. Спрыгнул с облучка. Взял охапку лошадкам и полакомился сам.
12.00. Справа кукуруза, слева ячмень.
12.30. Напоили лошадей из пруда, где поят коров.
12.45. Справа и слева – ячмень.
13.07. Прошли поворот на Микушино и Тишинский. Указатель гласит: «Булаево – 55 км. Исилькуль – 105 км. Омск – 243 км».
Слева и справа – ячмень уже желтый, березовые перелески всё такие же. Небо проясняется. Кучевые облака появились. Но всё еще свежо и по-осеннему грустно. Николай уехал. Сказал, что по делам, а куда, не сказал. Шелковистый блеск поля под солнцем. Легкий ветер едва колышет плотный, колосок к колоску, ячмень. На солнце становится жарко. Хочется пить.
13.15. «565 км».
14.00. «569 км». Прошли поворот на Токуши. Приехал Николай. Дозвонился до Петра Андреевича и до Адольфа Федоровича Лаптева. Денег заказал 15 тысяч.
14.15. «570 км».
14.30. «571 км».
15.12. Полчаса назад остановились на обеденный отдых в 100 метрах справа от дороги, свернув за придорожный лесок по соседству с полем ячменя.
Сейчас Лангуста поедает кормовую смесь с горохом, что я прихватил дорогой со скошенного поля. Почта пасется на ячменном поле. Гром улегся на боку, часто дышит. Живот у него колеблется в такт дыханию. Николай хлопочет возле костра по пояс голый. В лесочке собрали несколько сыроежек и пару подберезовиков – не богато. Костяники зато здесь – повсюду - в лесах и перелесках. Сладкая она, сочная, горит рубиновым огнем. Николай ломает сучья для костра. Кряхтит. Я сходил в стоящую в десяти метрах от костра кибитку за кофейным напитком. Тепло греет солнце. Тепла земля, теплы травы – это последнее тепло отдает нам лето. Лошади перешли в кусты. Гром поковылял к кибитке, остановился, смотрит в раздумье; наконец, лег возле кормушек, наблюдая за костром. Он любит после обеда подобрать крошки возле костра и, если что-то плохо лежит из продовольствия, стащит непременно. По черной, сухой земле ползают муравьи. Почта подошла к костру.
- Ну-ка пошла, пошла! – гонит ее Николай.
Она отходит к ячменю энергично, размахивая хвостом. Прошла к кормушкам, громыхнула куском соли, зализанным до блеска, и, обидевшись на Николая, снова ушла в кусты.
16.20. Откушав после жареного (картошка, яйца, грибы) кофе с добавлением смеси «Малютка», ушел в колосья ячменя, бросил бушлат на межу и с удовольствием растянулся на нем. Жарко. Колосья ячменя стоят не высокой, но плотной стеной, скрывая от меня даже лес, - и только небо с белыми облаками, только шум берез и периодический характерный шум проносящихся мимо по шоссе автомобилей напоминают мне о мире.
Взял с собой рассказы И. А. Бунина. Сейчас немного почитаю и полчасика вздремну.
Хорошо вот так лежать на меже и не думать о близких холодах, о проблемах зимнего выживания и даже о болячках лошадей. Ни о чем не хочется думать. Так бы вот лежал в колосьях, и только мысли о доме грустны и светлы и с ними отчего-то никогда не расстаешься. Всё чаще вижу себя в нашей маленькой квартире, вспоминаю сыновей, Наташу, предметы быта. Конечно, всё это в тысячу раз отсюда ближе и дороже стало, но разлука предстоит не маленькая. Уже почти три месяца, а дорога только на 1\4 пройдена, а то и меньше. Усталости пока нет. Наоборот, пришло второе дыхание и, если бы не раздражающая философия Николая, то шел бы да шел, преодолевая любые преграды.
Солнце между тем скрылось за облако, и живительная прохлада объяла поле, а вместе с ним и меня.
19.00. Справа у болотца – журавль. Поднялся, опустился на поле. К вечеру опять распогодилось. Только с запада дует холодный ветер. Идеальная равнина. Луга, ложбинки, болотца, перелески - светлые березовые, радующие глаз, перелески.
19.10. Слева снова нежно-зеленое поле ячменя. Справа перелесок, и на переднем плане осинки, листва которых мерцает на ветру.
Подъезжали цыгане на «Жигулях» новых, еще без номеров – целая семья: две женщины, двое мужчин и ребенок. Тоже вопросы, вопросы. А шоссе всё тянется и тянется, кибитка вздрагивает на рессорах, кони цокают подковами и скрипят кожаные гужи и седелки.
19.20. Справа желтое поле пшеницы. Поля здесь длиной  по два-три и более километров, а шириной от 0,5 до трех километров и более. Но горизонт всегда закрыт перелесками. И такое впечатление, что находимся в лесу.
21.00. Справа и слева желтеют восковым светом поля ячменя. В сумерках кажется, что желтыми скатертями накрыты огромные столы и ждут гостей. Захолодало. На небе, уже не первый вечер – ни облачка. И такой ровный и бледный окрас неба. 

19 августа 1992 года.
   9.07. Стоим. Ждем, когда Николай сбегает за кнутом. Потерял кнут. Уже пятый раз теряет на дороге, а потом, спохватившись, бежит назад. Гонит кнутом коней, а потом теряет это время, чтобы найти оброненный с облучка кнут… Может, и не нужен он вовсе? Не будет кнута и терять будет нечего.
Вчера остановились в одиннадцатом часу на ночлег, свернув вправо, ушли за дальнюю рощу. На ужин разогрели обеденный кофейный напиток и пожарили яичницу. Легли около двенадцати ночи. Звезды были. В пшенице робко бил перепел. Бежали огоньки по далекому шоссе. Двустволка тяжело давила на плечо. Ночью мы вооружаемся на всякий случай. Слава Богу, что таких случаев, чтобы применять оружие, у нас не было.
Сегодня солнце то выглянет, то спрячется за тучи. Южная сторона неба вообще грозит дождем. А я еще вчера заметил, что если совсем нет росы, значит, быть дождю.
Почта сонно помахивает хвостом. Мухи роем вокруг раны на холке, но строптивый характер ее подводит. Пытаешься смазывать лекарством, она бьет задними ногами и кусается, прижимая уши.
Слева вспаханное поле, а справа желтеет овес. Синеют дальние перелески. Сонно и тихо в природе, если бы не шум постоянно пролетающих мимо машин.
9.17. Что-то Николая долго нет. Похоже, плакал наш кнут. Потерял окончательно. Может, кто подобрал в качестве сувенира. Именно в таком плане я его и придумал и сплел. А вот приходилось им подгонять коней. Я увидел в Екатеринбурге у ребят не ипподроме, у Толи, например, казачью плетку и соорудил нечто похожее, но свое. И вот теперь, кажется, Николай окончательно потерял. В этой экспедиции от него идут убытки: то деньги потратит не по назначению на свои личные пристрастия, то кнут потеряет.
Из-под тучи вырываются светлыми столпами лучи солнца – очень красиво.
11.30. Выезжаем из села Фурмановка Булаевского района. Слева звенит лесопилка. Справа свинарник. Богатое хозяйство совхоза «Фурмановский». Здесь встретили ветеринара Олега Ибрагимова. Пополнили запасы кормов для лошадей: дали нам мешок комбикорма.
11.35. Молочно-товарная ферма, отделение № 2. Асфальтированный двор, побеленные постройки с решетчатыми окнами, железная ограда. Сразу видно по всем признакам – крепкое хозяйство.
Женщина за рулем мотоцикла с коляской «ИЖ-планета» приветствовала нас энергичным взмахом руки, подарив очаровательную улыбку.
11.40. Вновь выехали на шоссе. Провожают нас запах фермы, вороньи крики да важно шагающие по пустырю перед фермой грачи.
12.40. Олег догнал нас с женой Надеждой на мотоцикле «Урал». Привез молока, яиц, сметаны, варенья, картошки, луку и огурцов. Николай подарил им значки. Обнялись на прощанье. Мы не знаем, как благодарить таких отзывчивых добрых людей! У них два сына. Подарили и сыновьям по значку. Дай Бог им здоровья.
12.50. Виктор Шмидт. Русоволос, голубоглаз. Красивое загорелое лицо. Строен и высок ростом. Рассказывает с жаром:
- Я его отцом не называю даже. Потому что он на меня с ножом бросался. Я овец держал по тридцать голов, свиней пять штук, четыре теленка. Вот эта жена любимая, хорошая. Лучше не найти ее. Я приду с работы, она накормит меня, приготовит всё… Двести рублей один лист шифера. Строиться хотел. Но всё дорого…
С отцом он не дружит. Отец его всю жизнь ругает за то, что он лошадей держит, что хозяйством занимается. Отцу 64 года. Виктор женат второй раз. Первая жена его прогнала. Немка была. Теща все говорила:
- Кляйне кирхен (игра в лошадок)! – Мол, ты как маленький держишь лошадей.
А Виктор любит лошадей очень. Мечтает завести таких больших, как наши.
13.15. Наелись хлеба с молоком и вареньем. Сказочно вкусно! Еще и еще раз с благодарностью вспоминаем Олега и Надежду. Божьей им помощи!
19.35. «5025 СКН» - «Москвич». Отец Володя и сын Саша, дочь Светлана пишут в нашей «Гостевой книге».
Солнце. Прекрасный вечер. Уже третий подряд вечер, когда или печет, или упадет три капли дождя обязательно.
На обед жарили картошку с яйцами. Подсолнухи, кукуруза, пшеница.
20.10. «1719 СКА» - «Волга ГАЗ-24». Остановились трое мужчин. Поговорили.
«Б 9429 СК» - «Жигули». Прокричали нам из машины:
- Счастливо!
20.35. Частный «КАМАЗ» в сторону Омска.
Захромала Лангуста. Еще вчера. Видимо, натрудила мышцу или сухожилие на левой ноге, когда мы поднимались в гору, вернее, на трассу ночью с двух попыток под Петропавловском.
20.45. Слева овес, справа пшеница уже восковой желтизны и спелости.

Глава 29.
На окраине Булаева стога… В кибитке пахнет креолином. «Индия! Мир, дружба!» Викас с Ганга - полиглот. Странствующего индуса не пускали в Россию

20 августа 1992 года. Четверг.
   7.55. Пасмурно. На востоке тучи отошли от горизонта, и эта часть неба окрашена в пыльно-фиолетово-розовый цвет, разлинованный косыми лучами. Прохладно. Воздух влажный. Даль затуманена. Справа со стороны НПС «Железнодорожная» доносится шум поезда.
Ночевали вчера, свернув влево, к дальнему березовому колку, рядом с пшеницей. Вечером из-за леса, словно кто лампадку зажег – появилась блеклая луна. Звезды сияли редко и холодно. Росы почти не было. Напоили коней из лужи – ведро на двоих, дали комбикорма, но они его не съели; что-то плохо едят. Легли около полуночи. Разбудил в половине первого Гром. Залаял на мотоциклиста.
8.10. Поздоровался с пастухом – мужчиной лет пятидесяти. Темнолик, сух. Одет в замызганную телогрейку и кепку. На поджаром темном донце пасет стадо коров рыжих и пестрых мастей.
8.12. Открылся вид на поселок Булаев. Приземистые промышленные здания, сплошные черные дымы из мелких котельных. Зеленоватой звездочкой горит забытый на столбе фонарь.
8.15. «626 км».
8.20. Запахло угольной гарью. Это со стороны райцентра подул ветер и нанес до дороги густой едкий дым. Слева частные участки картошки. Цветет. Справа пустующее поле. Дальние перелески тонут в тумане.
8.30. АЗС. Остановка «Булаев». Взревел электровоз справа.
8.35. Площадка для отдыха справа от дороги.
На окраине Булаева стога огороженные, пасутся гуси и телята. Слева стадо коров рыжей масти.
8.55. Наполи лошадей. Дождь начинается.
9.15. Информация: «Исилькуль – 54 км. Омск – 188 км». 
Позавтракали: сметана с земляничным вареньем, белый хлеб. Дождь только напугал, но не пошел. Стало холодно. Грому скормил полбуханки белого хлеба. Научился хватать куски на лету. Почта с комбикорма подпускает «голубков» с гнилостным запахом, и «дорожные яблоки» у них жидковаты.
9.40. Слева и справа овес.
При выходе с ночного бивака срубил подсолнух и теперь поедаю мягкие, еще светло-серые семечки не чищенные.
9.42. «623 км». Снова покрапал дождь.
9.54. «624 км».
10.15. Прошел дождь, умыв поля и перелески, намочив асфальт. На секунду показалось солнце.
10.30. Пастухи на полях верхом пасут стадо домашних коров. Пастухам по тринадцать лет. Лошади свои. Один в седле, другой просто так - оба Алеши, оба звонкоголосые, спросили закурить.
11.05. Подсолнух большой и тяжелый и, если положить на колени, от него идет влажный холод.
11.08. Слева у дальнего перелеска разноцветными игрушками ползают комбайны, за ними вырастают копны соломы.
11.11. Приходит аналогия с яхтой. Те же синеющие вдали мыски, словно сходящиеся берега, только узкий фарватер, негде галсировать. Хотя Почта (а она у нас со вчерашнего вечера снова попала в коренники) так и старается уйти на встречную полосу.
Слева, там, где комбайны – поле пшеницы. А справа настоящее море, отливающее шелковистым блеском (ячмень до самого горизонта), ограниченное с юга дымящейся испарениями долиной. Красота неописуемая.
11.18. «632 км».
11.25. Слева началось кукурузное поле. Тянется траншея вдоль шоссе. Справа – поле овса, уходящее до горизонта.
Николай вылез из кибитки, пропел, словно петух, хвалу своей энергии и оптимизму и снова спрятался в кибитку: слушает радио – в последнее время, по его мнению, оно много дает.
11.25. Справа табун коней голов на 70-80, пасется в кукурузе. Карагучинский совхоз – в нем 240 лошадей.
12.50. Справа за морем ячменя – большое зеркало озерное, в котором отражается поселок.
13.05. «641 км». Высохшее дно озера с пятнами красноватой растительности, с белым речным песком, с шоколадной пленкой в пересохших лужах. А метрах в двухстах – вода гладкая, словно зеркало.
13.13. Со дна озера тянет сладковатым запахом тлена.
13.45. Слева тоже цепь озер и убранное поле. Дорога поднимается на небольшое всхолмление. Жарит солнце. Легкие кучевые облака по горизонту. Вот уже и жнивье стало всё чаще встречаться. Осень. Неумолимо надвигается осень.
14.02. Остро запахло фермой. Южный ветер донес нам этот аромат. До фермы метров восемьсот. Она на краю Кара-Гуга.
14.30. Остановились на обеденный отдых.
16.35. На обед жареная картошка с яйцами. На третье -  компот из шиповника с вареньем земляничным. Николай нечаянно пролил креолин. Воды как назло не оказалось. Теперь в кибитку не войдешь. Густо и пряно, до головокружения, пахнет креолином. Я уже принес соломы и соломой немного собрал с пола.
Лежу в темно-зеленых овсах, заросших сорной травой и потравленных возле дороги коровами. Жарко. На мне одни плавки. Больно кусают мухи. Это тоже примета осени. Мухи в наших краях летом не кусаются. В березах перед моими глазами с грустью нахожу желтые пряди. Звенят кузнечики. Лето продолжается.
Вечерело. Наша кибитка одиноко тащилась по бровке асфальта, затерянная среди однообразных полей и перелесков Североказахстанской области. Был тот час, когда хорошо мечтается о чем-то неопределенном и приходит вместе с мечтами светлая тень грусти. Вдруг Николай, сидящий на облучке, встрепенулся и весь подался вперед.
- Смотри, смотри – коляска! Это он! Индиец! Доставай скорей фотоаппарат!
Слева на краю серой линейки шоссе, точкой сходящей на горизонте, всё увеличиваясь, двигалось, поблескивая на заходящем солнце никелированными деталями, странное сооружение.
Вскоре кибитка поравнялась с ним, и я смог рассмотреть необычную самодельную коляску, состоящую из трех велосипедных колес, руля и четырехугольной рамы, внутри которой шагал человек.
Николай первым спрыгнул с высокого облучка. Подбежал к остановившейся напротив кибитки коляске. Схватил руку загорелого до синевы, с сине-черной шапкой кудрей и курчавой бородой человека среднего роста и небогатырского телосложения, но крепкого и стройного в спортивном костюме и стареньких джинсах.
- Индия! Мир, дружба! – громко запричитал Николай.
И пока мы разговаривали с Викасом, так звали индийца-путешественника, Николай почему-то всё кричал, словно глухой, жестикулируя руками, а между тем Викас прекрасно говорил по-русски и хорошо слышал.
- Сколько же ты знаешь языков? – полюбопытствовал я.
- А-а, много, - и Викас скромно махнул рукой: мол, это такой пустяк!
Рассказывал Викас, живо поблескивая крупными черносливами глаз. Как он пять лет уже ходит по Земле, обошел всю Индию, а вот в нашу страну его пустили с великим трудом. Он даже объявлял на границе голодовку. Наконец Москва дала добро, и в ноябре прошлого года он вышел из Владивостока в сторону Москвы.
Зимой, в солдатском бушлате, он едва не замерзал в тайге, обморозил руки – шел вдоль железной дороги.… И вот теперь он перед нами. От него веет добрым духом лесковского странника, счастьем человека, который знает, зачем живет на белом свете. Он раскрывается перед нами не вдруг, а преодолевая внутреннюю настороженность, выработанную за годы дорог, защищающую его от пустого праздного любопытства тысяч встречных.
Потом горячо начинает рассказывать нам про сибирские дороги, советует, где лучше проехать нашим лошадкам. Около сорока километров в день проходит Викас. Ночует там, где застанет ночь. На раме коляски у него нехитрый его скарб: примус, сетка с продуктами, трехлитровая стеклянная банка с простоквашей, в небольшом багажнике – одежда.
Конструкция коляски такова, что в непогоду он может укрыться под полиэтиленовой пленкой и находиться, словно в кабине.
В Москве Викас собирается заменить раму на более легкую. От Москвы он планирует податься в Финляндию. А там… Земля большая и круглая, и она принадлежит всем. Ему всего 27 лет. Он холост. У него большое доброе сердце. Так что он будет всюду желанным гостем на этой прекрасной Земле.
Дорога звала, и Викас первым стал прощаться. С ним не хотелось расставаться: так бы и проговорил всю ночь.
Мы отдали Викасу последнюю банку тушенки и буханку доброго казахстанского хлеба. Крепко обнялись на прощанье.
Не знаю как для Николая, но после встречи с Викасом наша цыганская кибитка показалась мне дворцом, а конские попоны, которыми мы укрывались от ночного холода, – персидскими коврами.
В эту ночь я долго не мог заснуть. А где-то в нескольких километрах от нас, в легкой палатке, укрытой березами, спал Викас. Что ему снилось? Родные пальмы в объятиях амурских снегов или русские березы под жарким солнцем Индии?
20.20. Встретились с Сашей, водителем КАМАЗа из Перми. С ним напарник Саша. Они первые увидели нас и остановились на обочине с нашей стороны, мигнув фарами. Мы не сразу узнали, а узнав, обрадовались, как брату, Саше. Подарили бутылку водки ребятам. Оказывается, до границы осталось около двухсот метров, и стрелку часов надо будет переводить на час вперед. И встреча наша с Сашей состоялась почти на границе России и Казахстана.
Пасмурно. Пахнет ржаной соломой. Воздух влажный, но теплый.

Глава 30.
После Казахстана – снова Россия. Грома выкупали с мылом. «Прекрасней земли в моей памяти нет!»

21 августа 1992 года.
   12.30. Солнце в дымке перистых облаков.
Сегодня всё утро нежился, читая Бунина. Вчера уже в глубоких сумерках перешли границу Казахстана и вновь очутились в России, в Омской области. Свернули влево, в девичьи объятья березовой рощи и, отъехав метров триста от дороги, остановились на поляне, окруженной березами. На ужин пожарили яичницу и сварили чай. Всё прогоняли Почту от кормушек, в которых оставался от обеда комбикорм. Сквозь редкие стволы деревьев в темноте бежали поочередно то - белые, то - красные огни фар и стоп сигналов.
12.40. «683 км».
Не успели вчера вечером поужинать, как черное небо стали озарять, словно сильной фарой, огни далеких молний. А после полуночи, когда мы только забрались в кибитку, забарабанил по тенту дождь. Началась гроза, которая то - уходила, то - возвращалась вновь в ночи.
Поутру встали, учитывая новое поясное время, скакнувшее на час вперед, в 7.10. В 7.40 выехали на трассу. На вахте сегодня Николай.
12.45. Сильный южный ветер влажен, тепел и, почему-то, пряно пахнет черемухой. Завтракали сегодня поздно, уже в десять часов: сметана с сахаром и белый хлеб.
12.48. Слева огромное поле гречихи; черная полевая дорога с разбросанными по ней клоками сена ведет к березовому колку.
Я сижу на облучке слева, в плавках и спортивной футболке. Ветер посвистывает в люверсах тента, взъерошивает гривы коней, теребит хвосты, клонит сорную траву по обочинам, крупными, беспорядочными волнами раскачивает гречиху.
Слева зеленеет поле отавой, то есть слегка подросшей после сенокоса травой. Дорога уже высохла от ночного дождя, и лишь кое-где темнеют пятна влаги да синеют зеркала луж на обочинах. Ветер теребит страницы дневника, не дает записывать. Местность вокруг такая ровная, как будто круглый стол, разрисованный зеленым цветом разных тонов, уставленный спичками верстовых столбов и крохотными моделями автомобилей.
13.30. Напоили коней из кювета. Справа иссиня черная пашня, уходящая почти до горизонта. Ветер мягкий, теплый, сильный и влажный.
14.00. По обе стороны степь. Справа стадо коров лежит рыжей масти, блестит мерцая озерко. Пахнет степной полынью и дождем.
Далеко-далеко к горизонту отодвинулись березовые колки.
16.55. Уже который раз за полдник пытается сойти с небес дождь. Бродят сизые тучи, гуляют теплые ветра, звенят травы, шумят березы особым светлым, убаюкивающим шумом.
Лошади обмахиваются хвостами от мух, прилипли к кормушкам с овсом и комбикормом.
Только что мы пообедали. Встали в 15.30 на отдых. На обед жареная картошка с яйцами; съели остатки вкусного казахстанского хлеба с поджаристой желто-коричневой корочкой со всех сторон. Металлически шумят листья кукурузы под порывами ветра. Лежу на бушлате. Собираюсь отправить письмо, вернее, написать в «Экологический вестник». Пошлю одно стихотворение.
17.35. Переписал стихи. Снова обжигающе холодными каплями прошелся по обнаженной спине дождь. Еще тревожней зашумели березы, еще громче запели кузнечики. И снова грянуло солнце.
Настроение хорошее. Лето еще не прощается с нами. Еще одаривает то горстью костяники, тающей во рту, то подберезовиком, то рубиновыми ягодами шиповника, которого здесь видимо-невидимо в каждом березовом колке.
Рады - радешеньки, что снова в России. Хотя Казахстан завлек душу каким-то необычайно тонким и тактичным обхождением людей в добротных немецких и русских поселках.
К примеру, по поводу добротности и богатства в селе Фурманове: у одного из домов сушилось на скамеечке во дворе 12 богатейших, словно перины, подушек пуховых. Мотоциклы, лошади, машины – часто встречаются в личных подворьях. Русские и немцы, а казахов не видели почти...
18.30. Пора запрягать. Но вновь налетел, как кочет на курицу, дождь. На этот раз настоящий. Закончив письмо в газету «Экологический вестник», сходил с Громом на пруд, где глинисто-илистое дно и грязные водоросли. Но вода теплая, и я искупал Грома с мылом. Он не очень остался довольным от купания, но стоял, смирившись с неожиданно выпавшим банным днем. Давно я собирался помыть его с мылом, да всё не доходили руки. Но вот сегодня, когда еще по-летнему тепло, когда ветреная погода и хорошая сушка, да и Гром шел к пруду, высунув от тепла свой красный длинный язык, - эту помывку удалось сделать.
Кто-то из местных жителей проехал на повозке мимо нашей кибитки, пока мы купались с Громом. Гром залаял на них издали.
Ноет в паху. Это после прошлогоднего велосипедного путешествия на родину, в Рязанскую область. До сих пор сказывается.
«4036 ОМА» - ЗИЛ-130. Водитель Николай дал пресной воды.
20.12. Справа в полутора километрах - длинное здание фермы, выгон для скота. Слева еще зеленая пшеница.
20.45. Напоили коней.
20.55. Вот он, флаг осени – багряно красная осинка.
21.17. «0303 ТИТ» - КАМАЗ. Стоит на обочине.

21-22 августа 1992 года.

Суровый и нежный сибирский простор,
Омские дали, неба шатер,
Березовых рощиц живительный свет -
Прекрасней земли в моей памяти нет!

Стеною гречиха, пшеница стеной,
Проносится ветер широкой волной,
И запах степей ему стелется вслед:
Прекрасней земли в моей памяти нет!

Здесь люди красивы, стройны как один,
Исполнены силы и духа равнин,
Добром на добро – здесь обычен ответ.
Прекрасней земли в моей памяти нет!

Но, что-то тревожит души моей сон -
Земле древнерусской несу я поклон,
Казачьи проселки, тоска эполет…
И всё же прекрасней земли этой - нет!

Глава 31.
Туман похож на кита. В Заре свободы нам дали молока, овощей и хлеба, а магазин был закрыт на обед. А. П. Чехов: размышления об отхожих местах

22 августа 1992 года.
   6.30. Подъем. Туман. Тепло. Еще легкий сумрак. Рядом стеной стоят подсолнухи, два с половиной метра ростом.
7.00. Выехали с ночевки.
7.27. Туман. Шагаем по асфальту, стрела которого обламывается метров через триста. Там, впереди, за километры возвышается огромная гора тумана, словно спина кита. На краях по нему, как с горы, скатывается солнечный свет – видимо, этот туман от крупной реки – Иртыш. Но он плотный и похож на тучу, и от него только что повеяло, будто из погреба - холодом и влагой. Его гонит ветер, и вот наступает момент, когда эта гора накрывает кибитку и двигается дальше.
7.33. Вот гора перевалилась через кибитку, но там, впереди, встает новая, но уже пониже.
Справа рожь, слева пшеница.
7.40. Солнце в тельняшке. Проходит очередная гора тумана над нами. Впереди еще одна, уже совсем маленькая – настоящее облако, как в горах.
Вот солнце вырвалось из-за туч, что плотно занавешивают горизонт, и желтым неясным светом заблестела дорога.
8.15. Справа деревня Москаленки, в восьми километрах, и жнивье. Впереди озеро. Слева здание.
8.25. Напоили коней. Кафе слева у дороги. Радует глаз золотым отливом поле ячменя. Справа жнивье, а за ним ртутным блеском отливается озерная гладь. Солнце прямо по курсу. Вороны летают и сидят на проводах на поле. Дорога пошла под уклон. Слева по пшенице редкие подсолнухи, и очень красиво.
8.40. Красивая полоска из ясеней спускается к озеру, мимо которого идем теперь.
8.47. Вновь на солнце наплывают тучи. Как от ледника, подуло с озера холодом. Дорога плавно поворачивает вправо.
8.55. От самой Москаленки, до которой не меньше десяти километров, доходит до трассы черный шлейф дыма. Вероятно, из котельной, потому что в воздухе пахнет гарью.
9.05. Вторая лесополоса из ясеней и снова поперек дороги к озеру.
9.20. Слева – рожь, справа пшеница, а за полем цепь озер пересыхающих. Очень холодно.
9.55. Горячее солнце.
9.58. Слева скирды сена. Хорошо поют старинные песни по радио. Душа замирает. Вспоминается далекое детство – застольные песни моих родных и земляков в далекой рязанщине.
Снова холодно, ибо на солнце набегают невидимые для глаза, но плотные белесые облака.
10.13. На камышах обильная роса, словно стеклянные бусины. Вспаханное поле. Перелески.
10.20. С юга волнующим эхом иногда доносится шум проходящих поездов. Грешным делом люблю я поезда. Особенно сам люблю ездить. А когда рядом Наташа, Эдик и Илюша, то на край земли уехал бы. Так хорошо бывает на душе, когда сидишь в вагоне, когда горячий чай, а к чаю бутерброд с колбасой или курочка жареная, да еще хорошие конфеты или печенье! Мечта!
10.35. Слева на сжатом поле стадо овец черно-коричневым облачком, пастух – молодой парень в телогрейке и сапогах, с ежиком светлых волос.
10.55. Пробежали лошади, целый километр. Слева – овес, еще изумрудно-зеленый, справа - рослая кукуруза, листья которой блестят на солнце металлическим блеском. Березовые перелески красиво вписываются в разливы полей. По обочинам стал встречаться ковыль.
11.00. Счастье – вот так ехать, да еще когда кони прекрасно бегают, в окружении тучных хлебов русских полей и светлых перелесков под еще горячим солнцем, в нежных объятьях степного ветра, пахнущего ржаной соломой.
11.10. Скошенный клевер в валках.
11.15. Слева ячмень. Справа или лен, или сеяная трава. Один валок скошен. Бабушка на дороге с узелком в руках, кажется, в узелке – грибы. Голосует. Никто не останавливается.
Обочины скошены. По ним ярко-зеленая молодая отава и пушистые метелки ковыля. Голубеют вдали перелески. Небо - выцветшее к осени, поблекшее. Желтый ячмень, мутно-серая лента асфальта, звон кузнечиков – лето!!!
12.12. Вновь натащило облаков, словно поле, вспаханное крупными ломтями. Вновь стало холодно.
12.30. Омск – 93 км. Мариановка – 29 км.
12.40. Напоил коней из лужи.
12.55. Решили заехать в деревню, которая в 1,5 км. влево по черному проселку рядом с полем ячменя желтого. По обе стороны телеграфные столбы. Справа распаханное поле, засеянное какими-то злаками. Солнце. Ветер раздувает хвосты лошадей, теребит гривы.
14.35. Посетили сибирскую деревню под названием "Заря свободы". Магазин, кулинария, столовая, зерновой ток, мастерская, богатые подворья – все как один под шифером. Много уток, собак и маленьких ребятишек на велосипедах. Все чистые, опрятные, крепкие.
16.05. Только что пообедали. Жители Зари свободы угостили нас молоком, дали огурцов, лука, чеснока и буханку хлеба. А магазин был закрыт на обед. В магазине хлеб по цене 8 рублей за буханку. Набрали в деревне воды. Пересекли трассу и, дойдя до березовой рощи, остановились на обед. Вот только зерна в этой деревне нам не дали. Вернее, бригадир послал к председателю, а нам некогда ходить по инстанциям.
На обед картошка жареная и яичница. Отдельно получается вкуснее. Молоко, огурцы, чеснок, лук, плюшки, купленные в кулинарии.
16.12. На этот раз всего ближе отдыхаем от железной дороги, всего метров 500. Сердце замирает, слушая стук колес - то нарастающий, то удаляющийся.
Пасмурно. Ветрено. Лошади пасутся в овсах. Хочется спать в такую погоду.
К костру подъезжал дядя Леня, местный житель. Он белорус, но живет здесь с 1951 года, служил в армии здесь. После армии так и остался. И брата сюда переманил. Нисколько не жалеет. Здесь хоть белого хлеба вволю. Сейчас ездит на красном мотоцикле с коляской Ижевского завода. Купил за 20 тысяч рублей. Ездит на нем за травой для кроликов.
17.05. Забрался в растущий на поле овес, расстелил бушлат и читаю лежа Бунина «Суходол». Небо пасмурно, как всегда в этих краях в обед. А к вечеру, Бог даст, снова прояснится.
В овсах ветер не достает, дует по верху, а потому – тепло и уютно.
Овес висит на кистях, как множество раскрытых птичьих клювиков.
17.47. Приближается поезд, в сторону Омска. Надо же, всего 75 км. осталось до этого сибирского областного центра – час езды на машине, а нам ехать не меньше двух дней…
Нет, лошадь – это не вид транспорта. Это нечто большее. Как транспорт она давно проиграла технике. Лошадь – это помощник человека в его крестьянской жизни – это воспитатель подростков – это любовь взрослых людей.
18.40. Идем мимо овсов и картофельного поля. С запада небо грозится дождем. Пасмурно. Тепло. Слышен позади шум поезда, скрип гужей. Хочется спать. Комары и мухи.
18.47. Подходим к трассе. Асфальт гладок, словно полированный. Дорога со сплошной разделительной полосой. У будки автобусной остановки туалет, в наших краях такого туалета просто не увидишь. Советский человек не должен, вероятно, ходить в туалет. Да и в городах общественных туалетов не строили много. Может, один на двести тысяч жителей. Если город меньше, то один на весь город. Примером может служить город Кольчугино. На 70 тысяч жителей лишь два общественных туалета. Один в центре города, который, впрочем, в 80-е годы почему-то закрыли. Другой туалет - у железнодорожного вокзала. Убирался такой туалет, возможно, не чаще, чем раз в месяц, ибо дурной запах и испражнения можно было встретить в самых неподходящих местах. Потому-то в подъездах советских домов часто пахло мочой. Особенно если дом находился рядом с пивным ларьком…
Любопытное описание арестантского туалета находим у Антона Павловича Чехова в 5-й главе его путевых записок «Остров Сахалин».
«…Как известно, это удобство у громадного большинства русских людей находится в полном презрении. В деревнях отхожих мест совсем нет. В монастырях, на ярмарках, в постоялых дворах и на всякого рода промыслах, где еще не установлен санитарный надзор, они отвратительны в высшей степени. Презрение к отхожему месту русский человек приносит с собой и в Сибирь. Из истории каторги видно, что отхожие места всюду в тюрьмах служили источником удушливого смрада и заразы и что население тюрем и администрация легко мирились с этим. В 1872 г. на Каре, как писал г. Власов в своем отчете, при одной из казарм совсем не было отхожего места, и преступники выводились для естественной надобности на площадь, и это делалось не по желанию каждого из них, а в то время, когда собиралось несколько человек. И таких примеров я мог бы привести сотню. В Александровской тюрьме отхожее место, обыкновенная выгребная яма, помещается в тюремном дворе в отдельной пристройке между казармами. Видно, что при устройстве его прежде всего старались, чтоб оно обошлось возможно дешевле, но все-таки сравнительно с прошлым замечается значительный прогресс. По крайней мере оно не возбуждает отвращения. Помещение холодное и вентилируется деревянными трубами. Стойчаки устроены вдоль стен; на них нельзя стоять, а можно только сидеть, и это главным образом спасает здесь отхожее место от грязи и сырости. Дурной запах есть, но незначительный, маскируемый обычными снадобьями, вроде дегтя и карболки. Отперто отхожее место не только днем, но и ночью, и эта простая мера делает ненужными параши; последние ставятся теперь только в кандальной».
Надпись на будке: «Заря Свободы». Ветер пахнет дождем.
19.05. Слева радует глаз большое поле с подсолнухами, головы которых повернуты в одну сторону. Накрапывает дождь. Пока по капле, но скоро разойдется, видимо. Читаю Бунина, «Древний человек». Удивляюсь наблюдательности его и точности, как автора.
Николай кричит на лошадей, пугает их хворостиной, потом бьет по Лангусте – кони бегут, мотая головами, треплется шлея на Почте.
Подсолнухи среди перелесок. Красота. Словно они просочились туда.

Глава 32.
Поселок Марианка. Выходной, магазины закрыты. Проблемы с водой. Омск: страсти вокруг ипподрома

23 августа 1992 года. Воскресенье.
   14.00. Распогодилось. Солнце. Кучевая облачность. Серенькие пылеватые облака. Покинули поселок. Ходил за хлебом. Горячий хлеб продают в пекарне по 15 рублей за буханку. Странно видеть праздно гуляющих людей в ярких, чистых одеждах. Ребенок, спящий в коляске. На рынке один единственный работающий магазин - продовольственный. Остальные в выходной день закрыты. В магазине больше всего овощей, чем других продуктов. Лук по 18 рублей за килограмм, арбузы по 13 рублей за килограмм, стеклянные банки, крупа, молочная смесь по 48 рублей за пачку… Шел обратно мимо школы. Стоит памятник Ленину-подростку в полроста. Школа пуста и молчалива, как и детский сад возле школы. Пахнущие навозом сараи, возле которых непролазная грязь.
Сегодня с утра нежился в кибитке, куда посадили и Грома. У него почему-то загноились глаза.
Вчера под ночь подъехали к районному центру поселку Марианка и ушли ночевать в лесополосу, окруженную полями, уже в полной темноте при тоскливо накрапывающем дожде. Николай, назябшись на облучке, сразу забрался в кибитку. А я еще час дежурил - ждал, выжидал, когда кони остынут от жаркой работы, успокоятся, и можно будет без вреда для их здоровья задавать корм. Поужинали молоком с бубликами и чесноком. Утром проснулся рано, в половине шестого. Потом в половине седьмого. Вставал. Лангуста сорвала недоуздок и лежала метров в ста от кибитки. Рядом с ней темнела сильным крупом Почта. Подошел к Лангусте. Она с испугом вскочила. Взял ее за теплую шею, надел недоуздок и снова крепко привязал к кибитке.
Теперь подбираем место к обеденному перерыву. Шли почти весь день параллельно железной дороге - и весь день над ухом гремели поезда, тревожа сердце особой тревогой, и еще сильнее - электрички.
18.00. После дождя белые стволы берез тускло и стыдливо блестели, отражая солнце, словно мокрые женские бедра. Листва против солнца горела белым огнем, костер курился, шипя, в котелке с чаем отражались листья берез на фоне белесого неба.
Чаем я протер тщательно глаза Грому. Они у него третий день гноятся.
Стоял в гречишном поле по пояс в гречихе. Срывал сухие и полуспелые семечки и, обдувая на ладони, отправлял их в рот – вкусно.
На обед у нас был суп из пакетов с добавлением свиной тушенки и рис с тушенкой. Первое съели, а вот кашу рисовую не стали есть, отдали половину Грому. Пили чай со свежим хлебом и сухарями. Решили выходить сегодня в 19 часов.
Шумят березы. Я устроился на кривом, в форме стула, березовом стволе; сижу и слушаю шум ветра, шум дороги, грохот проносящихся мимо поездов. На мне уже потрепанная и давно требующая стирки «афганка». На ногах изодранные кроссовки, которые уже давно пора выбросить.
В обед прошел дождь и пару раз ударил гром. Еще и сейчас воздух влажный и прохладный. Множество мух, назойливых по-осеннему.
Гречиха, среди которой много сорной травы. Изредка посматриваю на коней, пасущихся возле гречишного поля. Но сама гречиха их почему-то не прельщает.
Пока варился чай, наблюдал, как желто-зеленые голые гусеницы, целых полдюжины, ползли вверх по стволу березы, торопились. Я дотронулся до одной веткой – замерла надолго.
Собираемся перед Омском навести порядок в нашей кибитке. Проезжали черноземные районы Казахстана и теперь Омской области, где очень липкая черно-синяя почва, и, естественно, натаскали грязи в кибитку.
Подровнял подбородок. Перед этим подстриг усы, глядя в круглое походное зеркальце. Хочется пить и спать. Ночью стал впервые за дорогу плохо спать. Долго с вечера, а вернее,  с полуночи - раньше не ложимся - не могу заснуть. Все думы о доме, о родных и близких. Как они там? Как Илюша? Светку и Сашу Кожиных видел сегодня во сне. Царствие Небесное Светлане, а Саше дай Бог здоровья.
Кони сегодня быстро съели по ведру овса и теперь слоняются в березовой роще, отираясь шеями о стволы берез, отмахиваясь от мух хвостами. Вот Почта прошла мимо, поджав уши, за ее холкой вьется рой мух. Вот она наклонилась у кибитки, подбирая с земли рассыпанный Николаем по неосторожности овес. Вот треснул под ее копытом березовый сучок и, словно громом, разорвало напополам тишину.
Тускло светит, сквозь вершины берез, – солнце. Кони, потолкавшись у кормушек, обиженно пошли прочь, волоча за Лангустой веревку, черную от грязи.
Ноги затекли, и я сменил положение. Снова грохочет поезд – товарняк. Металлическим, сухим треском звенят колеса.
Сходил к кибитке. До нее не более пяти шагов. Наклонив через край тяжелый термос, выпил из него остатки воды.
С водой здесь проблема. Деревни далеко были от трассы, и мы бедствовали. Порой ложились без чая и без глотка воды.
Николай выбрался с приемником в руках из кибитки и растворился среди берез. У него появилась привычка подолгу слушать радио. Я с ним почти не разговариваю. Спорить надоело. А не спорить нельзя. Такую околесицу доказывает порой – о пользе дихлофоса, например.
Гремя кастрюльками, Николай снова забрался в кибитку.
18.30. Через полчаса запрягаю. А пока почитаю немного Бунина Ивана Алексеевича.
20.00. Только что прошла сильная гроза и ливень. Двойная радуга. Почта дважды заносила влево кибитку, что очень и очень опасно.

24 августа 1992 года.
   9.35. Вчера свернули влево и долго тащились по размякшей липкой грязной проселочной дороге. Ночевали у поселка, в березовой роще. Звезды сквозь кроны берез. Чистое небо.
С утра пасмурно. Спор с Николаем. В конце спора он заявил:
- Всё равно моя фамилия будет стоять первой!
11.35. Стоим у ТПЗ. Ветер. Пасмурно. Холодно. Я, по сути, босиком. Грязный, оборванный! И ведро чистой воды негде достать!
Николай приехал – ездил звонить на телевидение. Теперь ушел, за водой на ТПЗ, и нет его уже минут десять. Он с утра переоделся, а я сижу в рванье, потому что хочется хотя бы умыться по-настоящему, а потом переодеться.
Дорога здесь очень узкая. Приходится идти по обочине, по рытвинам, залитым грязной водой. Еще не поили коней. Негде было. Одежда на мне после вчерашнего ливня высохла, но плащ-накидка еще сырая.
15.00. Ипподром города Омска.
Фрагменты разговора с Валерием Васильевичем Майоровым – кандидатом в депутаты:
«…Идет опустынивание земель. Год будет засушливый. Комбайны не покупают. Была раньше смычка областей. Пригоняли технику, выручали друг друга. Если бы десять дней сухих, то хлеб собрали бы. Теперь всё распахано. Даже мелкие рощи опаханы – черный экран. Такого в природе никогда не было в этих регионах. С февраля идет нагрев почв. Пустыни были сжаты полупустынями и лесостепями. Волга- Дон – были леса – теперь пусто. Южный Урал – непроходимые джунгли были. Ель заходила до Аральского моря. Казахстанский мелкосопочник – было много лощин, по которым весенние воды скапливались. Снег задерживался на вершине горы Синюха. Особенно пострадал юг Западной Сибири. Лесостепь – росли 21 вид деревьев – пихта, ель, рябина, ольха, липа. Пашни были эпизодические. Когда начинали таять снега в тундре, несли в сухие степи влагу. Для скота благоприятные области. Богатейшие для животноводства были края и Северный Казахстан, и Юг Западной Сибири. До 900 видов трав и 1,5 тысячи разновидностей. Одной полыни 300 видов. В 1912 году делали землеустроители шурфы. Определили мощность плодородного слоя земли в 1,4 метра. Теперь эта мощность составляет 0,3 метра. Во всех районах сделали ошибку: распахали целину. Это преступление!!! Не было сделано ни одного участка заповедности. У нас исчезают наши реки. Нет нигде ни грамма заповедности. Надо заложить контрольные шурфы.
Писал письма. Орел попался. Дня два сверток пролежал, а там живая птица – орел. Держал на работе. Много выступал на общественных началах. Я знал, что идем не туда. С. Маршак говорил: «При любом развитии техники человеку нужна будет красота»».

Предложения Майорова :
   «Окраины городов – иметь в личном хозяйстве обязательно корову и лошадь.
Лошадь на каком-то уровне экономичней всякой техники.
Оргкомитеты – закон о развитии коневодства.
Коневодство в России сегодня – это как Аральское море.
Подключить обязательно Останкино.
Интервью около живых лошадей с мальчишками.
Подобрать песенный ряд. Пригласить знаменитых авторов.
Экзотику – когда держат лошадей, чуть ли не в благоустроенной квартире.
Создание специальных поселков первоклассных мастеров-умельцев.
Детская программа с коневодством.
Проблему городских окраин, связанную с конем.
На развитие коневодства в регионах.
В Омске – парк Победы, кусок земли, сделать помещение для спортивно конной секции детям-подросткам, создать экологическую милицию, прокат – обслуживание населения».

Предложения мэра города Омска:
   «Провести телевизионный марафон по коневодству.
Создать комитет по коневодству.
Расчетный счет на возрождение коневодства в Омске, Иванове, на Дону, Алтае, Забайкалье,  Дальнем Востоке.
Создать Центры по коневодству.
Чернолучье – мертвые берега возродить.
Охотничье-туристские без оружейные базы.
Каскадерские комплексы (трюки) для молодежи».

Виктор Федорович Штукер, директор Омского ипподрома, о развитии ипподрома:
   «До 1 января ипподром должен был развалиться. С 1984 года здесь лежал навоз – антисанитарный уголок в центре города. Мироненко Александр Тимофеевич – помог. Убогость страшная была. Стоял вопрос о переносе. Была выделена земля на левобережье Иртыша. Удалось построить отличную трибуну, монтаж забора. Развалили последнюю глинобитную конюшню. 600 тысяч был бюджет, а сейчас 7 миллионов рублей. В 12 раз повысился. А ГЛАВК в этом году сказал, что нет денег. Бесполезно у них просить. Самое важное, чтобы он не распался. Средняя зарплата 1,5 тыс. рублей в месяц. Я пытался что-то  сделать. Основной доход от стоимости коне\дня. До 1 июля – 25 рублей – мизер. Надо сегодня  98-110 рублей. И зарплату до 3 тысяч надо делать.
При всем уважении, если день будет стоить 55 рублей, то мы своих лошадей заберем. В месяц 1,5 тысячи, в год 15 тысяч…
Надо сделать всё, чтобы сохранить ипподром. Денег в управлении нет. 800 тысяч рублей дотацию нашли.
Фотофиниш нужен, а это 1 миллион рублей. Два отделения нужно строить.
Было решение в 70-х годах: надо расширять областную химчистку, а там планировали спортшколу, а теперь два года пустует площадка – бурьян растет.
180 га – подсобное хозяйство – грозятся отобрать.
Сибирь всегда славилась дураками и плохими дорогами.
Дачные участки в Сибири – это кварталы мертвых городов!».

Глава администрации города: «Самое главное – ипподром не должен распасться. SOS!».

Глава 33.
Николай нашел «друзей», и где-то он теперь? 31 августа – памятный день. Возвращение Николая. Коней потянуло на запад. Сибирские места – без дичи! Рязанка, далекая от Рязани

27 августа 1992 года.
   11.00. Телевидение. Бреусов Евгений.
Романов Виктор Константинович – 70 лет. Отличный сибиряк. Фронтовик. Голубоглаз. «Дважды ездили на фронт: 17 лет и 19 – лейтенантом. Летное училище Кировское в 1942. В 1943 году на фронт. Освобождал Сычевку, Сафоново, Дорогобуж. До 2 сентября 1943 года. После ранения повезли в город Горький (Нижний Новгород), подлечили, а потом в Омск. 23 года на заводе отработал начальником фотолаборатории заводской. Ушел. Дочери скоро 50. внучка одна – 13 лет. Кировское летное, после чего меня в Томск, а там 1941 год, Днепропетровское училище – на коня. И я долго бастовал, не снимал форму летчика. В крови были ноги, но научился. Лошадку дали - Талия. Как сесть на нее? Комдив: «Дайте-ка ему Талию». Двухлетка. Ходил, ходил, а потом самую слабую дали. «Две он будет чистить». Не знаю, как подходить? Сесть не могу, все хохочут: «Ты ту не бери»... В конце концов я и «Талию» обуздал»…

«У лошади хорошая память».
«Этуаль (Звезда) – чистокровная верховой породы»
«Ихтиандр – орловский рысак».

Для Новосибирска проблемы нашей экспедиции:
1. Попоны для лошадей.
2. Теплую одежду, меховые рукавицы.
3. Печурку.

30 августа 1992 года. Воскресенье.
   20.40. Итак, я остался один. Николай сбежал. Собирались выехать сначала после ковки, то есть в субботу после обеда. Но Николай нашел «друзей». Тогда я решил отложить наш отъезд на воскресенье, на 10 утра. Николай уверил меня, что завтра он будет в порядке.
В 9.30 сегодня я стал запрягать. Когда было всё готово, пошел звать Николая. Там, где он сказался быть, его не было. Его вообще нигде не было на ипподроме. Напрасно я метался из отделения в отделение по конюшням.
В 10.55 я принял решение ехать. Кони уже не стояли на одном месте и рвались в дорогу. Гром, тоже в нетерпении, лаял на лошадей. Уезжал из  города и с часу на час ждал, когда Николай догонит нас. У него с собой было 800 рублей денег. Он мог бы догнать на такси. Но наступил вечер, а его всё нет. Видимо, такие хорошие друзья, что от них трудно оторваться? 

31 августа 1992 года. Понедельник.
Сегодня у Наташи день рожденья.

Всё было рядом, будто бы вчера,
И ясно, словно дважды два – четыре!
Но вот опять задули севера
Над ровными просторами Сибири!

Ты помнишь гроздь коралловых рябин,
Журнальный столик, дышащий цветами.
Стал этот день для нас с тобой любим
Со сладкими, как ягоды, устами.

Вот наступила новая пора,
И в этот день впервые мы в разлуке.
И вот опять задули севера…
Как я теперь согрею твои руки?

1 сентября 1992 года.
   9.20. Пасмурно. Дождь моросил всё утро. Третий день без Николая. Он остался в Омске на ипподроме. Увлекся отдыхом. Снова начинается дождь.
Утром встал около восьми часов. Долго не давала себя изловить Почта. Уже запряг Лангусту и поехал, а она всё не подходила.
19.10. Догнал кибитку Николай. Ураганный ветер. Мы в дороге. Ветер с кормы кибитки. Облучок защищен тентом. Гнет березы. Треплет, заворачивает хвосты лошадкам. По небу рвутся свинцово-серые громады туч. На обед варили грибы с супом из пакетов и колбасой.
Слева море подсолнухов волнуется от ветра, кивая желтыми головами.
19.50. Видим, как рождается радуга в трехстах метрах, на краю деревни, от травы, от берез - и на мгновение блеснула сверху и ушла вправо.
20.10. В сибирской деревне с задворок набрал воды из колодца с «журавлем». В темной колодезной воде - светлое окно серого неба. Наливал во фляжку. Ветер раскачивал бадью, вырывал ее из моих рук, вода обжигала холодом. Испил из ведра.
Выхожу с банкой и фляжкой на дорогу. Банку нести неудобно. Целое ведро воды. Из-под деревянной пробки брызжет вода, а нести тяжело. У дороги краснощекий, крепкий мужчина, под 60 лет возрастом, а выглядит на 40 лет. Говорит, что кони у них есть.
Вчера не вел записей. Был день рожденья Наташи. Неслись тучи на северных ветрах. И было хорошее настроение от одиночества.
В обед останавливался у дороги. Подъезжали водители-дальнобойщики. Напоил их кофе. Отпустил Лангусту попастись в кукурузу. Кони сразу припустились на дальнее поле. Я их вернул. Вижу, что кони мои опять ушли далеко. Думал, что это случайно, и они ушли за березовую колку. Иду не спеша. Вижу: их за березами нет. Тут я несколько встревожился. И какая-то интуиция подсказала мне направление, куда они могли уйти. А в кукурузе выше моего роста ничего не видно. Натыкаюсь на следы огромные, словно суповые тарелки. Бегу по следам. Начал их окликать. Потом услышал удаленный шум кукурузных стеблей. Они от меня убегали в сторону родного Гаврилова Посада, на запад. Я их еле догнал. Бежала от меня и Лангуста. Убегала как молодая. Схватил за веревку. Повел назад к кибитке, ласково разговаривая с ней. Почту поймал у костра.
Вечером уже поздним проходил деревню. Быстро темнело. Хотел уйти перед деревней вправо, через поле в колки. Но затем выбрал другой вариант: пройти деревню. А она слева, метрах в ста пятидесяти от дороги. Лангусту направил по обочине, чтобы не слышно было звонкого цокота копыт. В одном дворе залаяли собаки. Уже стемнело. Обочина сквозила лужами, смутно белела под ногами лошадей, чавкала грязь. Уже в полной темноте прошли большое здание с краснеющим окном, за которым дремал сторож. Фонариком освещал обочины, но съезда нигде не было. Наконец зачернела полевая дорога, и  Лангуста своим лошадиным чутьем повернула на проселок. Дорога раздваивалась. Лангуста выбрала ту, что уходила влево и была ближе к березам. В темноте что-то серело, похожее на скирду. Оставил коней, по-дошел поближе, осветил фонариком… Огромный прицеп, загруженный ящиками.

2 сентября 1992 года.
   7.37. Холодно. Встали час назад. Долго ловили Почту. Наконец она сама подошла к кормушкам. Низкое серое небо. Грязная обочина в лужах. Руки на ветру мерзнут, как зимой. Впереди белеют крыши на фоне темно-зеленого леса. Деревня Придорожное. Достраиваются отдельно стоящие коттеджи. Видимо, на две семьи. Белый коровник приземист, с черными квадратиками окон. Слева машины едут: ЗИЛ, за ним КАМАЗ, чуть дальше молоковоз.
7.55. Навстречу прошел трактор «Т-74» синего цвета. Николай тоже надел бушлат. Обогнал нас колесный трактор, обдав теплым чадом солярового дыма. Справа рожь, уже желтая. Вчера в обед зарядил ружьишко и прошелся по ближним колкам, в поисках заболоченных участков, на которых селятся утки. Но никакой дичи не встретилось.
Из книги А.П.Чехова «Из Сибири» (май 1890 год):
   «…по дороге от Тюмени до Томска, земля бурая, леса голые, на озерах матовый лед, на берегах и в оврагах лежит еще снег…
Зато никогда в жизни не видал я такого множества дичи. Я вижу, как дикие утки ходят по полю, как плавают они в лужах и придорожных канавах, как вспархивают почти у самого возка и лениво летят в березняк. Среди тишины вдруг раздается знакомый мелодический звук, глядишь вверх и видишь невысоко над головой пару журавлей, и почему-то становится грустно. Вот пролетели дикие гуси, пронеслась вереница белых как снег, красивых лебедей… Стонут всюду кулики, плачут чайки…».
Как видим, сравнение не в пользу сегодняшнего времени.
 
8.00. «112 км». Накрапывает дождь. Мы на прямом участке дороги. Асфальт плохой, но лежит.
8.42. Впереди слева серое невзрачное здание церкви и белые коньки крыш – деревня Нижняя Омка. На завтрак – по куску колбасы с батоном.
Лангуста оправилась зеленой с бежевым оттенком колбасой с остинками овса.
9.05. Справа посреди поля кладбище с одним кустом. Белеют надгробные плиты. Черные ленты проселочных дорог. От холода не пишет ручка. Ветер северный, порывистый. Мерзнут руки и ноги в сапогах геологических. Издалека курятся белым дымом две обгорелые спички труб.
9.40. Село Нижняя Омка. Обочины, залитые водой, в них утки редкие. В густом ельнике грач. Хлебокомбинат. Плакат: «Спорт, спорт! Выше, быстрее, сильнее!». Кедр в саду. Бурьян. Куры. Собачки. Ромашки. Рябины. Тополя. Хризантемы. Цветет табак. Пахнет отхожим местом. Хриплый лай собак. Бузина. Крашеные заборы. Улица Почтовая.
16.35. Сижу в окружении семи берез, что растут из одного корня. Прохладно. Ветер долетает до меня с поляны, на которой стоит наша кибитка. Гремит котелками Николай, чистит после жарения грибов. Стоят в дремоте, поев овса и зеленой травы, кони. Лежит в густой траве Гром, вытянув горячие лапы. Еще березы зелены по-летнему. Лишь изредка увидишь желтую прядь. Кричит ворон клокочущим, гортанным криком. Шумит в вершинах берез ветер. Я прислонился к корявому стволу березы, примостившись на удобном, как стул, изгибе комля. Шиповник тянется ко мне, как бы предлагая отведать красных и сладких ягод. Увидел грибника с корзиной, в белой кепке. Видимо, недалеко деревня. А может, водитель, покинул разгоряченный КАМАЗ, решил побродить среди берез, пособирать грибы. Увидев меня, грибник стал удаляться.
18.23. С особой четкостью скрипят гужи. Кибитка подрагивает на хорошо укатанной, в мелких трещинах усыхания, глинобитной дороге. Но укатана только середина дороги, колеи, а по краям - обочины в засохших серых комьях. Лангуста идет, прижав уши, опустив массивную голову. Хомут ей стал великоват, болтается на шее.
Слева желто-зеленое море ржи, справа подсолнуха, за ними поле и деревня красуется.
Впереди темно-синей холодной полоской – лес. По обочинам дороги полынь, редко ромашка и сурепка.
18.37. В небольшой заводи, заросшей травой, предложил напоить коней. Николай отговорил: мол, не подойдешь к воде. Однако там мужчина на лодке - или рыбак, или охотник. Стадо коров домашних гуляет по дороге и на обочинах. Теленок маленький совсем. Розовые от холода соски у коров.
18.47. Сильно трясет кибитку. Хотя с виду дорога гладкая, без ухабов. Ветер пробивает бушлат насквозь. А что будет зимой?
Открытая местность. Лес вдали, вокруг.
20.20. Заезжал в Рязанку. Грязно на улице. Грязные, неумытые дети. Вспомнилось детство в Рязанской области, Кадомском районе.
Теперь подъезжаем к границе Новосибирской области. Поля ржи с обеих сторон. Простор – глазом не окинешь. Дорога, по сути дела, полевая - только двум машинам разъехаться. Березовые колки темнеют среди желтого моря ржи. Зябнут руки и ноги.
Уже видны столбы на границе. До них 200 метров, не более. Небо серое, так и не прояснилось. Передают прогноз погоды: ночью до 2-7 градусов Цельсия и заморозки на почве. Входим в другой часовой пояс. Это всегда чудо и всегда волнует. Уже на четыре часа разница с Москвой. Точнее, пока еще на три часа. Но через 100 шагов станет эта разница на четыре часа. Можно шаг туда и шаг обратно - в другое время! Фантастика!
20.30. «142 км». Граница. Слева – ячмень.

Глава 34.
Купание в Тартасе. Роман из Богословского – коневод и пчеловод. Березы цвета неба. «Самая безобразная дорога во всём свете». Гуси улетают от зимы

3 сентября 1992 года. Четверг.
   8.10. Пасмурно. Холодно. Сыро. Десять минут шагают наши кони по пустынному тракту. Справа скошенная рожь в валках. Слева стерня на поле.
8.12. Показался справа, за дальними полями, медно-красный, отполированный до блеска, огромный диск солнца, - и тут же спрятался, стыдясь своей наготы, за синюю занавеску туч.
Пахнет пряно трава.
Сегодня у нас юбилей. Ровно три месяца, как стартовала наша экспедиция. Настроение прекрасное. Холодная погода даже повышает его. Я люблю погоду на контрастах. К примеру, чтобы я шел, а на мне - теплая одежда, и мне было бы тепло и сухо в ней, а на улице был бы мороз. Но сильный мороз я не переношу. У меня мерзнут руки, нос, уши, ноги.
8.17. Подул северный ветер. Стало еще холоднее. Молчание лошадей порой угнетает. Молчание собаки воспринимается по-другому. У нее на морде все эмоции. У лошадей тоже настроение читается, но только по глазам и ушам. Если лошадь агрессивная, то прижимает уши.
Холодно вести записи. Мерзнут руки.
8.20. Встретилось сегодня всего три машины.
10.00. Старинное село Еланка. Убогие хаты, лужи, грязь, утки. Развалины домов, покосившиеся заборы, ветхие сараи.
10.05. Показалось солнце. Небо проясняется. Форма крыш, как в рязанских селениях – пирамидальная. Ставни на окнах голубые. Палисады, хризантемы. Навстречу женщина в телогрейке, в резиновых сапогах шагает по грязи. Спрашиваю:
- Как жизнь?
- Ничего. Прекрасно!
На вид ей лет сорок. Откуда такой неизлечимый оптимизм в наших людях? Только диву даешься.
Николай купил молока. За 20 рублей три литра.
10.17. Вороны. Туча ворон.
10.55. Останавливали нас местные водители. Узнали, что нам нужен овес. Предложили за бутылку купить у них овес. Мы отказались. Едем мимо поля овса. И директор совхоза с капитаном милиции проехал. Подогнал водителей - мол, поезжайте.
Потеплело.
10.57. Мимо прошла грузовая машина: «УРАЛ» с прицепом, «гуляя» всеми колесами по жидкой грязи.
«975 км». По проселку ехать хоть и тряско, но приятней гораздо для души. К тому же мало машин. Здесь на задних колесах у местных машин цепи.
Поели молока с белым хлебом. Очень вкусно. Сверху чистые сливки. Такую пищу я полюбил в детстве. Еще люблю, когда хлеб покрошишь в тарелку и зальешь молоком. Вообще-то я вырос на коровьем молоке. Еще молоко хорошо с земляникой, малиной, яблоками. Особенно ежели яблоки лесные, а потому с кислинкой. С молоком тогда они вкуснее. Я в Омске покупал бутылку сливок, но там сливки больше были похоже на топленое молоко. Я как раз ходил купаться на Иртыш. Стараемся, пока погода позволяет, купаться в крупных реках, которые пересекает наша экспедиция.
Холод чуть отступил. Но в сапогах кожаных ноги, словно в леднике.
11.20. Роман из деревни Богословское. Держит семнадцать лошадей. Четырех у него украли. Он еще и пчеловод. Но земли ему не дают. Он подъехал к кибитке на «Ниве». Говорит, что в деревне родной двух человек расстрелял бы, которые ему мешают нормально работать и жить, в районе – двадцать, в области – двести! Вот такая пропорция.
Горячее солнце.
12.25. Прошли два трактора с грейдерами, сгладили дорогу. Глина на свежих срезах блестит, как масло.
Слева поле. Пашут трактора. Справа на убранном поле движется темная тень облака. По вспаханному полю перелетают грачи и одинокая чайка. Красивые облака в небе. Взлохмаченные белые барашки. Солнце обливает меня горячими лучами. Но бушлат еще не снимаю. В сапогах еще холод.
14.10. Срез почвы в кювете. Почвенно-растительный слой здесь от 20 до 50 см., под ним – глина желтоватого цвета. Взяли в Зеленой Роще два мешка молотого зерна. Мария Ивановна – кладовщица.
14.20. Слева – овес, справа – пшеница.
16.00. Сижу в кибитке на ящике, прислонившись к тенту, и смотрю на янтарно-желтое поле пшеницы. Шумит ветер в березах. Кибитку раскачивают кони своими мордами, поедая с аппетитом овес из кормушек, приделанных к корме кибитки.
Насобирал грибов для супа: подберезовики и пара подосиновиков. Обходил в поисках грибов березовый колок вдоль и поперек. Нашел всего две сыроежки. А тут – несколько берез среди пшеницы, и грибов хоть косой коси.
Мелко нарезал их и поставил на костер, сложенный из березовых сухих веток. Гром растянулся на отдых под телегой. Николай бреется. Небо вновь затянуло плотно облаками. Набегают изредка тучки. Ветер холодный всё еще, но я согрелся от ходьбы, а потому этот холод приятен. Бушлат не снимаю.
Лежит мешок с мукой на правом крыле кибитки. На брезенте мешка, сбоку - следы сапог Николая. Сапоги ему кто-то дал на ипподроме. Там он ходил босым, где-то оставил свои кеды.
Березы сейчас под цвет неба: бело-голубые. Яркая зелень молодой травы.
18.30. Вышли с привала обеденного. Справа – пшеница, слева – отава. Бело-голубые облака, голубые просветы на небе. Впереди, за колками, у горизонта синеет ленточка леса.
Прекрасная погода. Я даже снял бушлат. Появились комары. От горизонта до горизонта над нами прочертил небесную синеву серебристый воздушный лайнер. Красивые березовые колки замерли в задумчивости. Почта в коренниках. Ходко шагает. Лангуста за ней едва поспевает. Идут кони, покачивая в такт движения головами. Ременная шлея трется о поджарые мускулистые ноги тяжеловозов.
18.47. След самолета снесло вправо. Значит, на той высоте всё еще господствуют северные ветры. А нас слабый ветер подталкивает в корму кибитки. Следовательно, он дует с запада. Справа вид на долину, уставленную стогами сена. Полотно дороги поднято метров на 6-8 над долиной. А слева поле на уровне дороги. Уж не «долину ли слез» мы проходим, про которую нам говорили дальнобойщики? 
   
4 сентября 1992 года. Пятница.
   9.13. Солнце купается в тумане. С утра слышна ружейная пальба. Встали в 7.30. Утро холодное, росистое. Ночь была звездная. С вечера светился серебром обломок луны. Закат солнца был очень красив. Небо оранжево-красное. На его фоне тушью зачернели березы, и снежно засветилась подушка тумана.
Прошелся впереди кибитки и хорошо разогрелся. Напоили коней, набрав воды из заболоченной обочины. Послушал тишину. Она сегодня какая-то особая. Было слышно веселую дробь дятла о старый телеграфный столб. Крик ворон, журчанье токующих тетеревов. Отдельные хлопки охотничьих ружей. Птичий свист и отдаленный цокот копыт об укатанный до каменного состояния глинистый тракт.
13.14. Прошли поселок Камышово. Слева – стадо овец. Пасутся вместе с конями. Дорога пустынна, делает крутой поворот влево. Две стайки мальчишек и девчонок стоят, смотрят – видимо, школьники, занятые на уборочных работах.
17.50. Вновь ясное небо. Возвратилось лето. Тепло. Дорога горбатая в профиль. Левая часть -  лужи, грязь, размешанная тракторами. Тут и там – следы буксовок и съездов в кювет. Эта дорога между Омском и Новосибирском необычна уже тем, что в «Атласе автомобильных дорог СССР» выпуска 1971 года она показана как асфальтированная дорога общегосударственного значения. На самом деле оказалось, что это глинистый тракт времен Екатерины Великой, и, следовательно, Антон Павлович Чехов тоже имел «счастье» ехать по нему.
Из книги А. П. Чехова «Из Сибири»:
   «Сибирский тракт – самая большая и, кажется, самая безобразная дорога во всем свете. От Тюмени до Томска, благодаря не чиновникам, а природным условиям местности, она еще сносна; тут безлесная равнина; утром шел дождь, а вечером уж высохло; и если до конца мая тракт покрыт горами льда от тающего снега, то вы можете ехать по полю, выбирая на просторе любой окольный путь. От Томска же начинаются тайга и холмы; сохнет почва здесь нескоро, выбирать окольный путь не из чего, поневоле приходится ехать по тракту. И потому-то только после Томска проезжающие начинают браниться и усердно сотрудничать в жалобных книгах…»
Антон Павлович прав. В хорошую, ясную погоду эту дорогу так укатывают машины, что глина становится похожей на асфальт. Но стоит пройти дождю, как эта же дорога становится скользкой и ухабистой и для большинства машин не проходимой.
Лес по-летнему зеленый. Но березы по низу уже подбиты желтизной. Трепет листьев на осинах.
18.17. Справа и слева золотисто-желтые разливы пшеницы. Стожок уже обветренного, обесцвеченного под солнцем сена у березового колка. Слева поле имени Геннадия Толстова. 
20.40. Сибирское село Вознесенка. Лай собак. Мычанье коров. Сухая пыль пахнет картофельной ботвой. Гуси. Мир и покой. Мужики в телогрейках с сумочками. Приехали с работы на «ЗИЛ-157», в кузове. Мальчишки: Женя – пять лет, Ваня – четыре года. Еще двое мальчишек. В оранжевых маечках с подсолнухом. В резиновых сапогах... Строения добротные, палисады. Чисто. Красиво. Опрятно. Добротно.
21.30. Слева сосны лет по тридцать возрастом. Справа березовая аллея. Широкая обочина. Лес приблизился к дороге.

5 сентября 1992 года.
   8.06. Ясное лучезарное утро. Солнце еще спит за горизонтом, и земля кажется сиротливой без его живительных лучей.
Вчера вечером при подъезде на стоянку по скошенному полю да еще чуть в горку - оборвался, лопнул, словно струна на гитаре, правый гуж. Аж со звоном. Вчера же, при тусклом сиротливом свете подсевшего аккумуляторного фонарика, починил, связал, сшил, сыромятным ремешком гуж.
Я знал, что так никто никогда не делает, что надо менять гуж или перетягивать этот, но всё-таки пошел на риск. И, что удивительно, пока держится.
На ужин вчера была жареная молодая картошка, подаренная сибиряками в селе Вознесенке. Картошка в розоватой кожице. Еще в этом селе мы закупили банку молока уже за 30 рублей. Хлеб у нас закончился, но есть сухари. И вот с сухарями ели жареную на маргарине картошку и запивали молоком. Так и Грома накормили молоком с сухарями.
Ночью вскочил Николай, видно, что-то приснилось: «Кони убегают!».
Выскочили из кибитки – кони на месте! Еще раз я вставал: показалось, что Лангуста запуталась. Но тоже всё было нормально с лошадьми.
Утро прохладное. Но прохладное как-то по-летнему. На траве обильная роса. Пахнет конским потом. И вновь скрипят, перетираясь о клешни хомута, сыромятные гужи. Небо на востоке белее бумаги.
8.19. Вот впереди над темнеющим силуэтом березового колка, показалось долгожданное малинового цвета – солнце. Ровно в этот момент послышалось гоготание гусей – пролетел не очень высоко, но четко на юг, клин гусей. Я насчитал тридцать три птицы. Словно Господь Бог напомнил нам о своем земном возрасте.

Из ПСАЛТИРИ. «Аллилуйя, 150»:«Хвалите Бога во святых Его, хвалите Его во утвержении силы Его. Хвалите Его на силах Его, хвалите Его по множеству величествия Его. Хвалите Его во гласе трубнем, хвалите Его во псалтири и гуслех. Хвалите Его во струнах и органе. Хвалите Его в кимвалех доброгласных, хвалите Его в кимвалех восклицания. Всякое дыхание да хвалит Господа».

   Как-то тревожно стало за эту первую стаю, улетающую на теплый юг. Что их там ждет? Что ждет их в дороге?
А небо сегодня ясное-ясное. И такое бескрайнее. Подумать только: космических масштабов вокруг нас – равнина. Идеальная, ровная, как обеденный стол. Ни единого холмика и на таком фантастическом пространстве – от самого почти Кургана!
8.27. Солнце было оранжевым. Теперь оно золотисто-желтое, словно желток куриного яйца. Прячется за сеткой просвечивающих берез. Слышен крик ворон. Подбирают на дороге рассыпанное уборочными машинами зерно впереди кибитки.
Вчера я насчитал на одном дециметре обочины 12 зерен ржи. Обе стороны дороги, по обочинам были сплошь засыпаны зерном. И это на протяжении сотен километров!
Всё тревожусь за гуж. Надолго ли его хватит? На час? На день? На месяц?
Хорошо, когда всё прочно и надежно подогнано в сбруе, и уверен за каждый ремешок, каждый узелок. Так у нас было до Перми. А теперь всё истерлось, истрепалось, вытянулось от нагрузок. А уздечки и недоуздки! Смотреть больно, до того они обветшали. Все омичи на ипподроме удивлялись бедности нашей сбруи.
8.37. Проснулся ветер. Зашумел в вершинах берез. Сразу стало свежо и еще прохладнее.
8.40. Солнце между тем раскалилось добела и уже царствует в небе и на земле. Легкий пригорок, ложбина - и снова бесконечная равнина.
9.00. Напоил из придорожной лужи коней. Выпили по два ведра. Николай спит в кибитке. Кони пробежали метров двести и снова пошли пешком. Есть время подумать, помечтать. Думы о доме, о сыновьях, о жене глушу силою воли. Иначе с тоски помрешь.
Вчера, например, с утра, пока шел впереди кибитки, обдумывал варианты железной печки для обогрева кибитки.
9.05. Всё еще холодно. Вчера, уже в обед, снял сапоги и теперь сижу в резиновых кроссовках. В них холодно, но и в сапогах, когда сидишь на облучке, не теплее. Только подкладываю «сидушку» под себя. Соорудил ее еще до Казахстанской границы из пенополиэтилена. Теперь могу сидеть даже на снегу – тепло «пятой» точке.
9.10. Слева зеленовато-желтое сонное поле – овес. Справа лесополоса – березы, и за ними угадывается поле. Дорога в ухабах, кочках – неровная. Хотя все неровности сглажены тракторами, кибитку постоянно трясет. Одинокий подсолнух у обочины. Так радует глаз! «Всякое дыхание да хвалит Господа»!
Солнечный свет обтекает дугу, верхушки хомутов, спины лошадей. Солнце еще совсем низко и слабо греет. Дорога покатая вправо и влево. Так что в сырую погоду для машин есть прямая возможность оказаться в кювете.
Вчера в селе Вознесенке жители подарили нам газету, местную, районную, под названием «Ленинец» за 3 сентября, ценой в 7 копеек. И там, на четвертой странице, заметка про нашу экспедицию и фотография наших коней, сделанная корреспондентом ИТАР-ТАСС Геннадием Поповым.
9.20. «1059 км».
На мне «афганка» стала такой грязной, что жутко самому. Да и стирать негде. Умываться - уже дня четыре не умывался. Коней поим из луж. Вчера вечером в селе из колонки чистой водой поили. Так они не стали пить – только по полведра выпили. Село мне очень понравилось. Добротностью, опрятностью, чистотой и красотой порой даже бедных строений. А за селом – луга и протекает речка Омь, глубоко врезанная в берега.
9.40. Проснулся Николай. Кряхтит, моет руки. Готовит на завтрак колбасу, лук, сухари, молоко.
11.45. В селе районном Венгерово заезжали в магазин. Купили всяких пряников вместо хлеба.
19.42. Перед обедом купался в реке Тартас. Чистая прохладная вода освежила, словно бальзам.
Отдыхали за селом, в березовом колке, богатом подберезовиками и шиповником.
На обед – жареные грибы с картошкой. Отвар шиповника и молоко с пряниками. Грома тоже напоили молоком и накормили хлебом. Справа была видна долина реки Омь, щедро уставленная стогами и скирдами с сеном. Я представил Волгу в первозданном русле, не испорченную плотинами и шлюзами. Как богата была она заливными лугами! Молодцы сибиряки. Оставили нераспаханными долины рек. А может, здесь тоже сеяные травы? Но так много стогов сена, я нигде до этого не видел. Дорога усеяна щебнем. Вредна для копыт наших лошадок. Но ничего не попишешь. Объехать всё равно негде.

Глава 35.
Первый автограф. Рассказ про Уголька и доброту. «Уралы» грязи не боятся.  Как я понимаю счастье
6 сентября 1992 года. Воскресенье.
   8.43. Туман густой настолько, что скрывает очертания колков. Лежит на полях тяжелым ватным одеялом.
Вчера проходили село Туруновку. Ребята местные спрашивают: «Как Почта?».
Знают об экспедиции из местных газет. Набрали питьевой воды. Пожилой мужчина. Зовут Анатолием. Говорит: «Нет твердой политики. Теперь совхозы переименовали в акционерные общества. Но всё осталось по-старому. Что дальше – неизвестно. Раньше получали мало, но на всё хватало. А теперь за месяц получаем, как за год. Но не хватает на самое необходимое».
Поили коней в реке Кама. Вода чистая на вид, но дно илистое и грязноватое. Река мелкая, шириной около двадцати метров.
Догнали кибитку трое мальчишек на велосипедах. Все трое оказались братьями. Попросили автограф. Пожалуй, это у нас впервые.
Отъехали с пару километров от села. Я слез с кибитки и побежал вперед - выбирать место ночлега. Смотрю, в сумерках слева, на полотне дороги, что-то чернеет. Какой-то сверток. И чувствую шестым чувством, что сверток живой. Оказался щенок. Месячный. Черный с рыжими подпалинами на мордочке и широких лапах. Я взял его на руки. Он стонал и жаловался на лапы. Лапы его были горячими. Видно, долго бежал.
Из рассказа-были, который я назвал «Уголек». В нем я пытался изложить впечатления того дня:
   «…Неожиданно в быстро сгущающихся сумерках мое внимание привлек предмет, лежащий на левой половине глинистой, хорошо укатанной и светлеющей в темноте дороги. Не различая деталей, я почувствовал в нем зверя, и непроизвольно рука моя потянулась к ручке ножа, висящего на поясе. (Во всех походах нож в чехле удобно располагается на поясе).
Уже замедлив бег, я различил мордочку. Это был полуторамесячный крупный, красивый щенок. Он, прижимаясь к дороге, вильнул от меня в сторону. Затем, когда я сел на корточки и стал манить его, он ползком подобрался ближе и лизнул мне руку горячим языком.
Весь он был горячим, как уголек, особенно огнем горели лапы. Видно, на них он бежит уже не один километр. Я взял на руки тяжелый, словно свинцовый, живой комочек и понес его навстречу кибитке, радуясь почему-то, как ребенок, своей находке. Щенок стонал и скулил, словно жаловался на свою судьбу
- В нашем экипаже пополнение! – с нескрываемой радостью закричал я Николаю, подходя к кибитке…».
Неожиданной была реакция Николая:
- Оставь его на дороге. Он добежит до села. А нам спать не даст, будет скулить. Я знаю, как много возни со щенками.
Но оставить его на дороге – это верная гибель. Его первая машина задавит. Ведь уже ночь… Так щенок ночевал у нас под кибиткой в траве. Гром сразу зарычал на него. Я его остановил. Взял за загривок и строго сказал:
- Нельзя!
Николай:
- Ты собаку испортишь. Почитай Лондона. Гром должен на всех бросаться и быть злым зверем!
Не знаю, читал ли когда Николай Джека Лондона, кроме двух книг, которые я прислал, как другу из армии: «Мартин Иден». Но то, что у него в этот момент не было души, а вместо нее испорченный компьютер, – это точно. Обхождение со щенком подтверждает это как нельзя лучше. Хотя на словах – душа-человек. Даже угощать людей, как он однажды признался, любит лишь для того, чтобы показать превосходство над ними. Когда угощаешь, по его мнению, имеешь полную власть над тем, кого угощаешь.
Рассказ-быль «Уголек» (фрагмент):
«…Я представил, как Уголек (так я про себя назвал щенка, потому что он был весь черный-черный, и только рыжие подпалины на мордочке и широких лапах говорили о его благородном происхождении), - как этот Уголёк бежит, ковыляя по дороге, где его в темноте точно собьет первая же машина, и еще теснее прижал успокоившегося щенка к груди.
Свернув с большака, по которому сто два года назад проехал сам Антон Павлович Чехов, мы выбрали уютную поляну с травой и остановились распрягать коней. Щенка я посадил на облучок, где он сразу заскулил. Гром, услышав щенка, глухо заворчал и взбрехнул. Я взял щенка на руки и понес знакомить его с нашим главным домохранителем.
Гром сразу же - хвост к звездам и с рычанием набросился на щенка. Я едва успел перехватить пса за ошейник и, взяв за ухо, несколько раз строго приказал:
- Гром, нельзя!
Потом поговорил несколько минут, объяснив Грому ситуацию: что Гром хороший, но и щенок тоже хороший. Опустил щенка на траву. Он тут же забрался подальше от Гро-ма под кибитку. На всякий случай Грома я привязал крепко к передку кибитки, чтобы он не мог достать до Уголька. Потом я покормил щенка кусочками колбасы и хлеба и дал ему воды в Громовой плошке. Гром больше не проявлял никакого интереса к щенку. Я оставил Уголька под кибиткой, а Грома на привязи и около часа ночи отправился в кибитку отдыхать.
Долго прислушивался, но щенок ничем не выдавал себя. Лишь кони иногда фыркали, чувствуя возле своих ног постороннюю жизнь.
Так прошла ночь. А утром, чуть свет, разразилась гроза, пошел дождь, барабаня о прочный тент кибитки. На мгновение мне почудился плач щенка, но дождь стучал так громко, что как я ни вслушивался в темноту, ничего слышно не было... В это раннее утро мне не спалось. И как только дождь стал затихать, я вылез из кибитки. От поляны шел пар. С берез капало. Едва я спустился с облучка на траву, как сладко потягиваясь, из-под кибитки, с той стороны, где ночевал щенок, вылез Гром. Там, где они спали вместе, прижавшись друг к другу, трава была примята. Там было тепло и сухо.
Щенок весело помахивал хвостиком, смотрел на меня умными, преданными глазами: мол, не переживай, всё будет хорошо!
Я был сильно удивлен, когда увидел ошейник Грома, болтающийся на капроновой ленте, за которую с вечера был привязан наш сторож. Впервые за месяцы нашего путешествия Гром сорвался с привязи и ради чего? Чтобы согреть в ночи Уголька - щенка, которого, по словам моего друга, он должен бы растерзать! Которого Николай предлагал оставить ночью на Сибирском тракте!
По колено бредя в мокрой от дождя траве, я принес от стога клок сухого сена и, положив его на облучок, разместил туда щенка. Прижавшись к моим ногам, он вскоре задремал, покачиваясь на ухабах, по которым с самого утра ползла кибитка…».
9.12. Обогнали молчаливого солдата молоденького в парадной форме. Щенок дремлет у моих ног, в кокпите, то есть на облучке. Постанывает во сне. Теплым комочком свернулся на клоке сена, что я выдернул из ближайшего стога специально для него.
9.18. Туман украл окружающую природу. Дорога скользкая. Кибитку туда и сюда таскает. Ноги лошадей скользят. Стараемся держаться посреди трассы. На колесах навертелись большие комья грязи.
У друга моего снова рождаются странные мысли. Утверждает, что никто по этой дороге не проходил, кроме него, а Чехова – везли, и тому подобное. И вообще, договорился до того, что он, оказывается, гений и писатель, а Чехов глупый человек.
9.26. Кибитку между тем катает, разворачивая даже поперек дороги. Выдержали бы гужи! Туман еще густой. Но вот-вот появится солнце из-за плотных слоев туч, спрессованных к горизонту. От коней идет пар. Остро пахнет конским потом.
9.30. Справа замер у обочины мощный «КАМАЗ». Не может продолжать движение. Его стаскивает в кювет. Водитель будет ждать, когда подсохнет.
10.10. Туман рассеялся. Позавтракали: хлеб, колбаса, лук, пряники, холодная вода с протертой черной рябиной. Накормили солдата Романа. Едет в отпуск домой, в Покровку. Его только что подобрал попутный «Урал». Для этих плохой дороги не существует. А обогнавший нас «БМВ» замер у обочины: дожидается, пока солнце и ветер подсушат дорогу.
13.20. Как я понимаю счастье? Пробежаться босиком по подсыхающей глине впереди кибитки: это для меня сегодня счастье. Дорога тепла и ласкова для босых ног. Только что искупался в речке Иге. Вода прозрачна и пахнет свежестью.
13.30. Солнце. Перистые облака. В поселке купили банку молока. Здесь оно самое дешевое. Всего три рубля за литр. Я отдал 15 рублей. Кибитку сильно бьет на ухабах. Дорога как из пластилина. Очень тяжела. Почта в коренниках. Лангуста ей помогает.
Утром помогали вытаскивать «Ниву» из грязи. Затем прогулялись с Громом и щенком вдоль трассы по росистой траве.
Щенка подарили пастушке-Валентине. Женщине лет сорока. Смуглой, черноглазой. Верхом на лошади. С толстой книгой за пазухой выгоревшего на солнце халата...
Из рассказа-были «Уголек»:
«- Петр, спроси у пастушки – может, она возьмет щенка? – вывел меня из задумчивости голос Николая.
И действительно, со стороны небольшого озера верхом на коне к нам приближалась женщина лет сорока, черноглазая, смуглая, с толстой книгой за пазухой выцветшего халата.
- А куда его дену? – растерянно произнесла женщина, осаживая коня и сдерживая двух больших лохматых собак. - Дайте хоть посмотреть на него. Ой, какой красивый! Отвезу трактористу Володе. Он у озера охотится на уток.
- Как зовут-то хоть вас? – спросил я женщину, уже разворачивающую коня в сторону озера.
- Валентина! – прокричала она, увозя за пазухой, рядом с книгой, живой беззащитный комочек - нашего Уголька, которого и я, и Гром успели уже полюбить, как родного»…
Село Покровское. Пастух коней пасет. Владимир. Лет шестидесяти. 130 голов. Зимой на одной соломе. Колхоз «Красное Знамя». Жалко каждого жеребенка.
19.30. Вышли за границу дождей. Здесь - сухо.
19.45. Слева грозовые тучи. Вот-вот настигнет нас дождь. Идем пока по белой сухой глине. Стадо коров вдали, на летней ферме. Солончаковые глины. Кустарник, справа и впереди березовые колки, среди которых краснеют редкие осины.
19.52. На краю дороги, вцепившись в откос, стоит одинокий куст ивы, склонившийся к залитому водой кювету. Я представил зиму, ветер, мороз, снег и этот одинокий куст… Тоска.
20.05. Вновь вошли в зону грязи, где был дождь.

Глава 36.
Мой друг Николай и теория бизнеса. Село Булатово – не Париж. В Сортакове пели петухи. Сколько богатства лежит на обочинах? Я стреляю по воронам
   
7 сентября 1992 года.
   8.55. Вышли с ночной стоянки.
9.00. Выбрались на тракт. Грязь, лужи, кое-где – щебенка. Пасмурно. Ночью долго и нудно барабанил по крыше кибитки дождь.
9.10. «1125 км».
Я позабыл с вечера развязать бинт на левой ноге Лангусты. Около четырех утра вспомнил об этом и встал, и пошел в дождь, развязывать тугую повязку на сухожилии. Узел не поддавался, намокнув на дожде. Пришлось возвращаться в кибитку за ножом.
Вчера на ужин открыл банку икры кабачковой, очень острой на вкус. С икрой лук и остатки белого хлеба. Грома угостили баранками. Запили чаем. Костер был хорош из корьевых сухих веток. Нагорело столько жару – малиновая горка из светящихся в темноте углей. Розоватым светом горели, светились в ночи белые стволы рядом стоящих берез. Комары.
9.20. Комары! Здесь неподалеку – цепь озер, а потому комары крупные, словно воробьи.
Впечатление такое, что они здесь круглый год летают. Может, и зимой?
Николай вчера пытался развивать теорию бизнеса. Как он в Новосибирске пойдет да и возьмет сорок тысяч. И проценты ему лично. А кто больше возьмет, кто меньше? И что он больше не дурак: не будет стесняться просить и брать.
Я, как всегда, молчал и думал, что моему другу сложно устоять против угощений. После которых он забывает все клятвы и все теории. Так, к сожалению, было не раз. В Нижнем Новгороде он собирался через мэра города соединить все ивановские предприятия. Но после угощений стал делать необычные поступки. Купил, например, окурок за 50 рублей (мне потом рассказали местные парни). Перед Кировым (Вяткой), история повторилась. Только меньше дней. В Перми – один к одному, та же картина. В Омске следующий дубль. Вот тебе и бизнес!
10.30. Подходим к селу Антошкино. Холодно. Сыро. Грязно. На завтрак – остатки колбасы, баранки, лук, вода.
Коровы отбились от стада. Вышли на дорогу нас встречать. Редкие, словно остатки выпавших зубов, крыши сельских хат.
10.43. Плетни, жерди, частоколы – всё ветхое-ветхое. Во всём ощущается распад, убогость, доживание. А вокруг сибирские просторы, озеро, поля, перелески.
Пахнет картофельной ботвой. Стадо коров, гуси, пастух верхом на коне, вороны, ЛЭП, водонапорная башня. Свиньи бродят по трассе.
10.47. «1133 км».
11.12. Передали по радио, что в Новосибирске 21-23 градуса тепла по Цельсию, а в Иванове 22-24.
На мне бушлат и то замерзаю на облучке. Правда, ноги сырые, да еще в резиновых кроссовках. Но всё равно холодно. Небо сплошь в тучах. Комары. Наглые и крупные. Скрипят подковы о гравий. Грязь. Вокруг необозримые глазом до самого горизонта – поля. Справа зеленеют овса, слева – луга.
12.30. Встретили фермера из села Антошкино – Леонтия. Прямо на ходу дал нам пачку чая и мешок овса. С Николаем заключают договор о создании конеферм. Пасмурно, но становится теплее, или мне так кажется? Лошади дремлют - расслабились, отдыхая. Кричит ворона.
16.40. Лежу рядом с костром. Кипит вода в котелке, чтобы мыть посуду. От котелка – пар, от костра – дым смешивается с паром. Тепло. На обед жареная картошка с луком на маргарине и отдельно жареные грибы, кофейный напиток и еще по одной баранке. Хлеб закончился еще вчера.
Перед моими глазами ползают по большим резным листьям тысячелистника муравьи. Летают мухи.
17.00. Прогулялся по лесу, где уже желтеют березы и не редок под ногами желтый лист. Но как горят костром жарким осины среди еще зеленых берез, как трогает душу желтая прядь на фоне голубого неба! И кажется, что прямо на глазах желтые пряди в прическах берез множатся, растут и что еще час назад их было гораздо меньше.
21.20. Прошли село Булатово.
Еле протащились по центральной улице – грязи по колено. Купили молока парного. 25 рублей за трехлитровую банку. Купили картошку 80 рублей за ведро и сметану 80 рублей за килограмм.
Гнетущее впечатление: ветхие дома, ветхие огороды, пьяные трактористы, грязные дети с тупыми лицами. Даже расстроился по этому поводу.
21.25. Прошел светлый дождь при заходящем солнце. Намочил спины коней. Остро пахнет псиной. Это у Грома промокла шерсть, и теперь ее запах заглушает даже запах конского пота.
Солнце снова за спиной кибитки пряталось за тучу, оранжево блестело.
21.30. Слева, как издевательство, плакат - на красном фоне белыми буквами: «Счастливого пути».
21.40. Николай выпросил у ребятишек кнут и стал подгонять им Лангусту. А Почта ударила задними копытами по облучку. Николай сильно перепугался. Потом, остановив коней, дал Почте по морде кулаком и проговорил:
- Теперь кнут надо убирать!
Быстро темнеет. Чавкает под ногами коней грязь. Скрипят гужи и стонут рессоры. Тучи грачей у дороги.

8 сентября 1992 года. Вторник.
   18.30. Подъезжаем по окружной дороге к городу Куйбышев. Одноэтажные, словно близнецы, двухквартирные домишки, под шифером, с побеленными стенами. 
С утра встал в 8.00. Сделал зарядку. Стал запрягать Почту. Потом проснулся Николай.
Часа полтора бежал впереди кибитки. С озер, вибрируя в воздухе, как бы мерцая в полете, поднялись и перелетели на другое место утки. Поле подсолнухов. Потом вошли в облако тумана и мелкой дождевой пыли.
В обед ездил на попутке в город. Опустил письма в почтовый ящик. Купил хлеба, моркови, чеснока, соли, печенья. Заходил на молокозавод. Там для нас ничего не оставляли, как договаривались с Анатолием.
18.55. Кони пасутся на окраине города. Свинокомплекс. Две антенны радиотрансляции. Сороки в кустах. Мальчишки на велосипедах. Стога сена. Строящиеся дома.
19.30. Мальчишки на велосипедах: Эдик, Женя, Володя.
Дорога вновь повела нас к городу. Слева дачи. По-осеннему остро пахнет картофельной ботвой. Холодно. Посреди дороги – гравий.
Сортаково.
Помельцево.
Осиновский совхоз.
21.20. Угостили яблоками дачники. Сибирскими. Золотой ранет и антоновка. Врач-гинеколог.
Небо безоблачно. Легкий туман. Холодно. Всё еще дачи и справа, и слева. Темнеет. Трава. Кусты.
21.35. Вышли из города. Прошли дачные участки. Туман пополз на город. Белые пласты его легли на поляны, занимают дорогу.
21.38. На самом верхнем проводе ЛЭП гирлянды из ворон или грачей. Около ста птиц.

9 сентября 1992 года. Среда.
   8.19. Проходили мимо деревушки Сортаково. Она слева в 100 метрах. Поют петухи. Каркают грачи. Они расположились на единственном тополе, что возвышается над деревней, заняли часть дороги впереди - да так, что Лангуста, а она у нас сегодня в коренниках, стала обходить стаю слева, но грачи, покаркав, нехотя разлетелись по сторонам, исчезая в тумане. Видимость не более трехсот метров. Тихо. Вдоль трассы справа тянутся столбы.
Лошадок не поили со вчерашнего вечера. Вчера, уже в сумерках, вышли из дачного сектора. Густой туман занял окрестные поля. В этот туман ушла легковая машина, свернув с трассы влево. Видимо, охотники ехали на вечернюю зорьку.
Миновали кладбище справа от дороги и заночевали в лесу, супротив Сортакова.
Лошади шумно рвали траву. Иногда выглядывала из-за тучи луна и освещала поляну, на которой я прогуливался в ожидании времени, когда можно будет засыпать коням в кормушки по полтора ведра овса, а потом уж идти спать. Николай лег раньше. На ужин сметана с белым хлебом.
Уже осень. Впервые увозили со стоянки желтые, золотые кружочки осиновых листьев, упавших сверху на облучок, на тент кибитки. Скоро, совсем скоро ими будет усыпана вся кибитка, и они станут шуршать под ногами, пугая лошадей.
8.35. Справа сельское кладбище, огороженное деревянным заборчиком.
8.40. Останавливались местные мужики на мотоцикле «Урал». Иван и Владимир. Угостили нас яйцами и салом копченым сибирским. И было так трогательно, что они, эти простые русские мужики, угостили нас, непрошеных гостей Сибири, поделились своим завтраком. Они пасут скот. А сами из Куйбышева. В шесть часов приезжают сюда, в деревню Помельцево, к матери.
 В этом году здесь заливают дожди. А потому на месяц позднее всё созревает. Хлеба не вызрели. Сено гниет. А в поля уже теперь не въедешь.
11.00. Встретились дорожники на машине. Человек десять. Поговорили, пошутили, пожелали счастливой дороги.
Справа осиновая роща. Осинки всё чаще стали попадаться. Видимо, здесь им по климату пришлось. А в березах желтые пряди.
Густой туман. Сыро. Холодно. Лошади еле-еле плетутся. Лангуста сегодня в коренниках.
11.25. Еще одна встреча с водителями «КАМАЗа». Предлагали выпить. Я отказался. Они из села Венгерово.
13.20. Впервые за сегодняшний день выглянуло солнце. Заблестели большими зеркалами мутные лужи в кювете, жирным блеском отливает глина на дороге. Слева скошенная кукуруза, справа – рожь, желтовато-серая, стоит на корню. Кусты, перелески, в которых еще бродят туманы. Лучи солнца горячие по-летнему. Зажелтел подсолнух среди ржи – словно свечку зажгли.
18.00. Вышли со стоянки при пылеватом дожде. Николай видел зайца во время обеда. Я походил с ружьем, но зайца не встретил. Зато насобирал грибов, хороших подберезовиков и подосиновиков. Нажарили их и картошки на костре. Морковь, чеснок. Всё очень вкусно. Чай со смородиновым листом заварили. Обед на славу! Насладиться не дал дождь. Уже капало с веток, с листьев в кружку с чаем.
Задремал, спрятавшись от дождя в кибитку. Приснился Вовка Криволапов и Вера, как будто они нуждаются  в моем покровительстве.   

В эту грусть, как в туман,
Проберусь наугад.
Блеск луны, как обман,
От костра – сизый чад.

Треск костра будет слушать
Сырая трава,
И лететь будут в небо не искры –
Слова!

Я твой голос услышу
В этом поле ржаном,
Над которым всё выше
Сердца жаркого гром!

9 сентября 1992 года. Среда.
   18.35. Едем по ухабистой, глинистой, мокрой от дождя дороге.
Подъезжаем к селу Осиново. Кибитку трясет, швыряет из стороны в сторону. Лошади идут по мелкому щебню, шурша копытами. Звенит колокольчик под дугой. Сыро. Холодно. Осень.
19.05. Пошел споркий дождь. Дорогу распустило, развезло, размочило, но за Осиновом, Слава Богу, закончился щебень. «Москвич», обогнавший кибитку, кидает туда-сюда по скользкой словно кисель, да еще и покатой в профиле дороге.
Забрался под тент. Николай на вахте. Сидит, укрывшись моим офицерским плащом, и потонакивает песенки. Влажно отсвечивает немытая, розоватая, в молодой кожице картошка в жестяном ведре. И рядом морковь. Вчера ее подарил нам врач-гинеколог из Барабинска.
Под потолком кибитки болтается фонарик, рядом - мешочки с сушеными плодами ши-повника и смородины, колокольчик, запасные уздечки, седелка, вожжи, веревки.
Я люблю осень. Остроту ее свежих ночей, морозных утренников и горячих нечаянных лучей солнца.
Как говорится, нет плохой погоды – есть плохая одежда.
Из-под полога кибитки мне виден мокрый, грязный валек на пристяжной, концы постромок и грязные кисти на задних ногах Лангусты. От осенней грязи нет спасения. На полу кибитки черным-черно от нее и скользко. Вечером (вернее, ночью, ибо раньше 0.30 не ложимся), когда разуваюсь, подкладываю под ноги газету, вешаю «афганку» на крючок возле правого борта и надеваю лыжные брюки. Спать под попонами тепло. А у Николая, вдобавок, ватное одеяло и спальный мешок.
Я люблю тот час, перед сном, когда кибитка надежно укрыта от постороннего глаза, когда вокруг хорошая сочная трава для коней и они уже распряжены и, опустив морды в траву, с шумом срывают ее и поедают, выделяясь в ночи чернильно-темными силуэтами среди березовых зарослей. Когда стоит мягкая тишина и свет луны, яркий и негреющий, падает на поляну, на одиноко стоящий стог, подсвечивает волны тумана, подкрадывающегося из ложбинки. Когда костер, уже прогорев, ясно светит малиновыми жаркими угольями и Гром, свернувшись калачиком, греется у костра, у остывающих быстро углей, и предстоит отдых и короткое забытье сна, и прослушивание радиоэфира перед сном. Когда каждый звук, доносимый за тысячи километров, божественно отдается в ушах, размягчает сердце. И так, незаметно подремывая, пребывая в неге полузабытья, всё еще не веря, что трудный день позади, выключишь на какой-то полуфразе приемник и канешь в небытие сна.

10 сентября 1992 года. Четверг.
   16.36. Время местное. Равно московскому времени, плюс четыре часа.
Пишу эти строчки, сидя у потухшего костра. Чуть курятся березовые сучья. Гром уже второй раз пытается лечь прямо на костер, не понимая, что можно обжечься.
Холодно. Моросит дождь. Кажется, он моросит целую вечность. Мы на обеденном отдыхе, метрах в ста пятидесяти от «фронтовой» автомобильной трассы, на которой буксуют машины с мясом, с молоком, с хлебом. «КАМАЗы» и «ЗИЛы», «ГАЗы» и «Москвичи».
Кто-то, отчаявшись, стремится проехать прямо, по почти созревшей пшенице, на которой уже и так много глубоких, залитых водой, следов техники.
Я с утра дремал в кибитке. Николай управлял лошадьми. На одной из ухабин, когда он отвлекся, что-то записывая в тетрадь, лопнула тяга у левой оглобли. Николай предложил поставить цепь. Но у меня была припасена специальная толстая обожженная на огне проволока. Вот она и выручила нас. Я прямо босиком, по липкой глине, шлепал, устраняя поломку.
На обед без хлеба сварили суп. И еще Алексей, водитель «Урала»-молоковоза, угостил нас молоком.
Сколько мы за два эти дня ненастных насмотрелись техники, машин, стоящих на обочинах. Сколько потерь! Сколько хлебов на придорожных полях погублено из-за бездорожья. И это на протяжении десятилетий! Если бы за эти десятилетия каждый проезжающий или проходящий по этой дороге положил хотя бы по одному камню, то теперь это была бы нормальная дорога. И это - в Сибири! В таком состоянии дорога, имеющая, вероятно, стратегическое значение!.. Такое, я думаю, можно увидеть только в нашей стране.
Лошади едва проходят, проталкивая за собой кибитку.
Стрелял сегодня в стаю ворон, но промахнулся. Сразу из двух стволов. Таким образом, испытал ружье. Оказывается оно еще и стреляет. Хотя выпущено в далеком 1929 году.

Глава 37.
Про слона и скорпиона, или цена легковесным клятвам. Орлово: облом с овсом. Как пишется буква «Б»? Пусть икается изобретателю геологических сапог! До Новосибирска – 181 километр. Нас опять принимают за цыган

11 сентября 1992 года. Пятница.
   10.12. Поим коней из придорожной дождевой лужи, похожей на речку.
Холодно. Пасмурно. То и дело принимался сыпать дождь. Грязно. Ноги лошадей чавкают по колено в грязи.
12.55. Видно, как постепенно осина замещает березу. Встречаются уже целые рощицы из осин, и очень красит их багрянец, и золото среди нежной зелени берез.
Холодно. Тучи поднялись выше. Стал чуть суше воздух, но холоднее. На трассе сплошные лужи и ямы.
13.00. Оранжевые языки камыша вдоль дороги. Сильный ветер северо-западный шумит в осиннике, треплет отзывчивые кроны. Справа скошенное поле в валках. Дорога стала тверже. Всё чаще встречает глаз желтые кисти на березах. Слева клонится тяжелыми налитыми колосьями пшеница. Зерна ее гораздо крупнее, чем в нашей области, - словно живые бочонки.
13.05. Справа целая роща осин и лишь три-четыре березки. Лошади понуро бредут по холодной жидкой грязи. Грому недавно давали плошку молока. Он заметно повеселел, хвост держит кверху. Мы третий день без хлеба.
16.00. Только что прослушал погоду в Новосибирске: плюс 9 градусов. Ночью ожидается плюс 3 - плюс 5. На западе области - до минус трех, заморозки. В ближайшие дни холодная погода сохранится. Плюс 8-10, дожди. Настоящая осень началась.
16.13. Подсел ближе к костру. Подбросил на уже угасающие, посеревшие от золы сучья осиновых сухих веток. Костер снова закурился, задымил.
Минут сорок как пообедали. Жареная картошка на постном масле, жареные грибы, чай.
Грому сварили вермишель, целый котелок. С маргарином. Он сейчас забрался от ветра и сеющего водяной пылью дождя под кибитку. Туда же забрался и Николай – пишет, работает, как он любит выражаться.
Если уж заговорили про Николая… Я вспомнил, как лет восемнадцать назад Николай рассказывал мне несколько раз один и тот же анекдот про скорпиона. Суть такова: скорпион просит медведя перенести его через реку и клянется, что не укусит медведя. Медведь поверил коварному насекомому, посадил его на горб и перенес через реку. И тут скорпион – «кусь» медведя за пятку! Медведь: «Ты же обещал, что не укусишь».
- Ну и что, - отвечает скорпион, - такой уж я «западло»!
Надо было видеть, с каким внутренним восхищением рассказывал тогда мой друг этот анекдот, повторяя: «Такой уж я «западло».
Я тогда не понимал, чему так восхищается друг и лишь спустя годы стал догадываться о какой-то едва уловимой параллели. Коля может легко давать по разному поводу клятвы и так же легко их нарушать. Может быть, это из детства. Он родился в Вятской губернии: отец – шофер, мама – бухгалтер. Потом семья переехала в Кишинев, в Молдавию. Там он и рос среди кишиневских «русскоязычных». С ними и учился в школе. Много раз об этом рассказывал. Рассказчик он неплохой. Но когда об одних и тех же эпизодах слышишь по многу раз!.. Видимо, такие анекдоты волновали моего друга не зря.
16.30. Лошади стоят позади кибитки. Почта кушает овес, а Лангуста щиплет траву. Вот обе отшатнулись и насторожились в сторону трассы. Лангуста подошла к ведру, просунула морду, изучая, что в нем. Этим ведром я насыпал для них овес и муку.
Вокруг кибитки бесхозяйственно повалены осины. Кем и зачем? Чтобы кусты не помешали развороту кибитки, я с помощью ножа и топора расчистил площадку. Николай ворчал: «Делать тебе нечего!». Он не понимает, что разворот на поле, набухшем от дождей, очень тяжел для коней. Можно порвать гужи, как в тот раз: тоже ехали по полю, напрямик, подыскивая место ночлега.
Да, сегодня должна быть свадьба у Алины и Саши – моего любимого племянника. В городе Кольчугино, вернее, в поселке Раздолье около этого города. Я еще из Омска отправил им телеграмму поздравительную. Уж не знаю, как они там? Небось, уже из ЗАГСа подъезжают к Раздолью. Какая там погода? Как вообще там дела? Приехала ли Наташа с сыновьями на свадьбу? Дай Бог, чтобы у них всё хорошо там было! Счастье, солнце, веселье…
Костер хорошо пылает. Трепещут на ветру еще зеленые по-летнему осинки молодые. На мне бушлат. Поэтому тепло от костра почти не ощущается. Только щекой да рукой, если поднести ближе к оранжевым, мечущимся под ветром флажкам пламени.
На мне геологические кожаные сапоги. Тяжелые и холодные. Не греют нисколько. Особенно, когда сидишь в них на облучке.
На радио, артист Ульянов читает стихи Есенина. «Русь советская». Для меня это - как открытие. «В своей стране я словно иностранец»… Потом «Сорокоуст», про лошадь и технику.
Наши лошади дремлют, став «валетом» друг к другу.
16.58. Пора запрягать и - вперед. Шаг за шагом по хлюпающей жидкой глиной «фронтовой» дороге к Новосибирску - к новым далям, новым открытиям, новым встречам!
Горек дым от осиновых сучьев. Он заставляет слезиться глаза. Впервые за последние дни слышен с юга шум поезда. Значит, наша дорога сближается с железной дорогой.
Кони стоят, дремлют. Уже не едят траву. Только шевелят ушами, словно локаторами, улавливая Бог знает какой, только для них ведомый, звук.
Однако холодает не на шутку. Воистину: «лучше летом у костра, чем зимой на солнце!».
Но что ни говори, а плохая осень – лучше, чем хорошая зима. Хотя грязь так надоела! Кажется, что из нее никогда теперь не выберемся. Уж который день едем, чавкая по грязи.
18.05. Вышли на бетонку! Эту нашу великую победу поспешил отпраздновать дождь. Тут как тут налетел. Холодный, шальной, мелкий. Виден поселок Убинское.

12 сентября 1992 года. Суббота.
9.10. Десять минут назад вышли со стоянки. Дождь. Холодно. Вчера на ужин сварили грибной суп, а Грому – вермишель, остудив ее на ветру и дожде.
17.27. Утром заезжали в деревню Орлово в надежде запастись овсом. Наш запас закончился. Осталось – один мешок муки всего. Кони плохо едят муку. Да и опасно им давать много. С непривычки может забродить в желудке.
Но надежды наши на овес не оправдались. В сумерках дождя по грязной ухабистой, в больших лужах дороге, подъехали к деревне. Нашли зерносклад. Увы, нам сказали, что зерна нет. Урожай – в поле.
В магазине набрали хлеба, печенья, конфет полкилограмма, яблок полкилограмма, дуршлаг, ковшик для разлива супа, чай, по паре носков, четыре бутылки растительного масла, маргарин. Всего на 800 рублей. Взяли у бабки одной три литра молока за 25 рублей. И поехали вновь на бетонку.
Удивил меня тринадцатилетний мальчик, которого я попросил подписаться в «Гостевой книге». Он мучительно долго вспоминал, как пишется заглавная буква «Б». Так и не вспомнив, попросил меня написать эту букву.
В городе Краснокамске, что возле Перми, такая же почти ситуация с его ровесником. В одном предложении - несколько ошибок. В общем-то, я себя тоже не считаю слишком уж грамотным, но такого и представить себе не мог. И в городе, и в деревне уровень грамотности теперь, выходит, - один. И он очень-очень низок, судя по этим записям в «Гостевой книге». А с виду, взять хотя бы Женю - мальчик развит, не забитый, что называется. Впечатление складывается такое: готовят из наших сыновей – рабов. Тупых, безграмотных, неразвитых. Только вот для кого стараются? Или это досадное исключение?
На обед нажарил Николай грибов с картошкой и луком. Запивали молоком. Грому скормил буханку черного хлеба да еще напоил молоком.
Кони почти съели ведро муки на двоих. Но вид у них недовольный, и отправились они дружно в бега. Я их перехватил метров за двести от кибитки и привязал Лангусту к кибитке. Кричит где-то в стороне ворона или грач. Сюда, к этим светлым березам, шел по желтой, мокрой листве, среди которой ярко-красные кружочки осиновых листьев, словно червонцы золотые царские, времен Чехова.
Холодно. В Новосибирске плюс 8 по Цельсию. Вчера было плюс 9. Обещают в ближайшие дни сохранение холодов.
Сегодня продолжается, хочется надеяться, свадьба у Саши и Алины.
Думал о свадьбе, о Наташе. Как они там без меня? Много красивых парней. Но продолжать и, тем более, развивать эту тему – значит, добить себя на корню. Я верил ей и буду верить, сколько моих сил хватит. Конечно, разлука с ней, с сыновьями очень болезненная штука. Но что-то глобальное, что есть в этой дороге нашей, подкрепляет мои силы, заставляет не бросать вожжи.
Днем прилег в кибитке под попону. Так и не мог согреть ноги, озябшие в геологических сапогах. Кто только придумал эту обувку? Кожаная подошва скользкая и по сухой, и по сырой траве. В таких сапогах ходить только по асфальту. Почему ими снабжают геологов? Непонятно.
Лежал, слушал радио. Так задремал незаметно. Уже в третьем часу заставил себя встать, надеть холодные, сырые сапоги и бушлат и вылезти наружу.
Лошади сегодня всю ночь стояли на дожде и, конечно, назяблись. И мне, и Николаю пришло в голову, как укрыть их от дождя. Соорудить навес над кормушками. Или сделать что-то вроде палатки. Хорошо бы достать солдатские плащ-палатки несколько штук. И из них построить укрытие.
Николай помешался на значимости дороги, на ее гениальности, имея в виду нашу экспедицию. На своей-то гениальности он, к сожалению, уже давно помешан.
Прострочила как из пулемета сорока, и вновь - дальний крик грачей или ворон, надрывный, надсадный.
19.00. Только что по радио слушали Олега Алалыкина - об экологии Кольского полуострова. Приятно было узнавать его голос, вспоминать его самого. Я уже успел по нему соскучиться. И безмерно был бы рад встрече. А он обещал подъехать.
Бетонные плиты - по одной широкой на каждой полосе. То есть, две плиты уложены плотно. Плиты новы и ровны, кибитка идет, чуть вздрагивая на стыках. Звонко, на всю округу цокают подковы. В раскраске берез появились заметные изменения. Еще вчера они были зелеными, а сегодня какие-то желто-бурые, как будто опаленные. Изо рта у меня заметно дыхание, как будто папиросный дым. Небо серое, низкое. Скрипят гужи. Подсыхают на бетонке блескучие лужи.
19.23. Еще вам скажу я, братцы, как хорошо было услышать, впервые за последние недели - шум, отдаленный шум поезда, который то ближе, то дальше, но сопровождал нас почти всю дорогу, все четыре тысячи километров. Вот и теперь, справа за тонкими березами, слышен отдаленный шум поезда.
Слева поле подсолнухов, окруженное березовым лесом. Подсолнухи склонили золотые свои головы все в нашу сторону, смотрят с любопытством. Такой кибитки и таких огромных лошадей они за свой век наверняка не видели еще.
Даже в такую, холодную, погоду подсолнухи вселяют в меня радостную надежду, словно говорят: потерпи, еще будет солнце, еще будет тепло.
19.45. Грома после обеда везем в кибитке. Очень устает собака. Набивает лапы. Хотя уже втянулась. Это видно по поведению. Особенно утром: идет задрав хвост и вовсю помогает лошадям.
Стоит то предвечернее время осеннего дня, когда утихает ветер на земле и только в вышине продолжает гнать на юго-восток серые тучи, выхолаживая землю. Когда внутреннее тепло уравновешено сырым холодом - и приходит бодрость, и желание пилить дрова возле дома с отцом, и глотать сладкий дым из печной трубы, пахнущий яичницей с салом, которую на ужин жарит мама. Царство им Небесное!
Да, так мало у человека времени общения с отцом, матерью, с родным домом. Не успеешь оглянуться, как уже нет всего этого: нет ни матери, ни отца, ни отчего дома. И понимаешь слишком поздно, что всё суета и не стоит одного материнского слова, одного взгляда, одного касания теплой руки. Что ж, это непоправимо и случается с каждым, живущим на планете Земля.
Сегодня, вот теперь, сейчас, сидя на облучке и понукая скучающих кобыл, я как бы соединяю свою жизнь, сливаю ее с жизнью отца и матери. Ведь их жизни прошли с лошадью, с телегой, с дорогой, с такими же вот березами, такими же холодами, с таким же волнующим, отдаленным шумом поездов.
Я не знаю, знают ли они там о нынешней нашей дороге? Но мне хочется верить, что они следят за мной и подсказывают в трудные моменты, как поступить. Ведь у них такой опыт, унесенный с собой. Они унесли целую эпоху, целый уклад, накопленный до них не одним поколением. И с их уходом из жизни оборвалась та живая ниточка, которая связывала прошлый, девятнадцатый век, с нашим, двадцатым. Связывала живого Чехова, через них - со мной, живущим уже дыханием двадцать первого века.

13 сентября 1992 года. Воскресенье.
   8.58. Холодно. Сыро. Пасмурно. Мерзнут руки. В мокрых сапогах никак не хотят согреваться ноги. Я сегодня с утра на вахте.
Встал в 7.40. Утром так не хочется вставать. Пригреешься под попоной. И только природные желанья берут верх. Холод выжимает влагу из организма. И она выходит
наружу не через пот, а ищет другое место. Поневоле приходится вставать раньше.
Сегодня небо гораздо выше. Начинают голубеть просветы между тучами.
9.03. Справа какой-то крупный поселок. Антенна радиотранслятора, элеватор… Вероятно, есть и железнодорожная станция. Почта идет в коренниках.
Вокруг нас поля, овес, подсолнух, и лишь по горизонту видна окаемка леса, подсиненного расстоянием.
Бетонка мокра и темна. А если смотреть в даль, то в ней отражается небо, и тогда кажется, что под нами, под кибиткой - беспредельная глубина, и что кони идут по серым тучам, по их упругим спинам.
Запахло подсолнухами. Слева жидкий, еще по-летнему изумрудно-зеленый овес, с чахлыми подсолнухами.
Вся ширина дороги, около 18-20 метров. Обочина усыпана мелким щебнем, склоны и кюветы поросли сорной травой.
9.25. Справа кукуруза.
9.27. Подъехали к лесу. И сразу же эхо подхватило цокот копыт и разнесло его по всей округе. Березы вперемежку с осинами стоят притихшие, словно оглушенные холодами.
Пахнет конским потом. Кони слегка разгорячились от бега, но по-прежнему их спины сухие. Лангуста отстает, и валек то и дело бьет ее по левой ноге.
9.33. Снова впереди желтеет поле подсолнухов, но оно уже не такое просторное, а зажато лесом.
9.45. Встретили мать с сынишкой. Грызут на ходу подсолнухи. На мой вопрос о поселке справа ответили, что это маленький город Каргат.
Мерзнут руки. Прошелся у кибитки, почти не согрелся. Я люблю ходить возле кибитки, держа в руках вожжи. Большую часть пути я иду пешком. Так легче коням, и мне теплее и комфортней.
10.40. Прошло стадо телят. Рыжей масти, плотных телят, хорошо упитанных. Здесь еще одна дорога примыкает справа, ведущая на Каргат, до которого всего четыре километра. Молодые коровы кормятся у дороги, срывают траву прямо с откоса. Вытянув морды, смотрят заворожено на коней, пуская из широко раздутых ноздрей пар.
Ширь и даль. Поля, луга, перелески. Идеальная равнина. Прямая, как оглобля, дорога. Справа две одинокие березки - стоят, нахохлившись от холода. Солнце до сих пор не может прорваться сквозь поредевшую пелену туч.
10.55. Справа, в полутора километрах, у леса, вижу грузовой состав поезда. Дорожная отметка «1254 км». До Новосибирска – 184 км. Настроение не поймешь какое. То безудержно хочется орать, петь - то грустишь, глядя в тусклые очи неба.
Опять, мерцая, пролетело четыре чирка. Слева небольшие окна воды, поросли камышом.
10.58. Впервые, за сотни километров последних дней, нас обогнал «львовский» автобус с пассажирами. Сегодня трасса только начинает оживляться. Мотоциклы с колясками, и почти в каждом грузовике наверху сидят люди. Видимо, местное население не избаловано автобусами.
Справа горячо горит красным пламенем осина. Так я люблю это холодное горение! Оно чистое, неземное. Такие оттенки бывают, когда смешиваешь желтые и красные цвета. Получается акварельное сочетание, яркое-яркое.
11.00. Справа, за березками, отливает ртутью водная гладь пруда. С него-то, скорее всего, и снялись только что прошумевшие крыльями утки. Впереди над дорогой кружатся, толпясь в беспорядке, грачи. Орут как ошалелые.
11.22. «1257 км». Железная дорога приблизилась еще больше. Сейчас до нее осталось метров восемьсот. До Новосибирска – 181 км. В гибких извилинах желто окрашенных кустов, на фоне зеленого леса, курится костер. Видно, люди копают картошку. Туда же свернул с бетонки мотоцикл с коляской и поехал не черным от грязи проселком, а сторонкой, по мокрой траве. Стога. Слева до самого леса, синеющего на горизонте, стоят редкие стога. Солнце просвечивает сквозь тучи бесформенным сверкающим пятном. Бетонка живописно изгибается влево и уходит в таинственную синь лиственных лесов, кое-где подкрашенных красным и желтым – это горят осины. Воздух стал суше, теплее. Или это только кажется?
11.30. Вот сейчас смотрю прямо на солнце и вижу его ровный лунный диск без единого луча, словно сквозь закопченное стекло. Позвякивает в кибитке ведро о ведро. Пустое ведро вставлено в ведро с водой.
11.33. Справа, с маленького болотца, буквально в двадцати шагах от дороги сорвалось пять крупных жирных крякв, до смерти перепугав Лангусту.
11.55. До чего же красиво расцвечены юные осинки среди чуть тронутых желтизной берез! Так бы их и рисовал, и писал красками, а то бы любовался – не налюбуешься.
Снял у Лангусты с хвоста репейник.
12.32. Небо поднялось еще выше. Стало светлее. Засияли подсолнухи. Воздух как бы просветлел, очистился, стал прозрачным, как бывает только осенью. Краски четкие, яркие. Еще час назад они были подернуты туманом непогоды. Хотя солнца по-прежнему не видно.
12.35. Слева - сжатое поле ржи. Копна соломы, уже поблекшая от непогоды. Это первое поле с убранным урожаем встретилось. Бетонка подсохла, и только по краям ее еще видны зеркальные лужи.
Гром увидел раздавленную на бетонке собаку, схватил по привычке всё хватать на бегу, а уж потом разбираться. Видно, понял, кого схватил, и так испугался, что бросился прочь, почти в ноги Лангусте. На мои успокаивающие слова никак не реагировал. Всё боязливо оглядывался назад, словно его преследовал образ этой раздавленной собачонки.
Поразили свежие цветы справа, на обочине, и следы аварии. Видно, кто-то разбился  насмерть.
13.10. Небо вновь стало опускаться, набухать серыми, мышиного цвета, тучами.
Николай выбрался из кибитки с блокнотом в руках и теперь идет сзади, записывая свои впечатления. Он сегодня не форсит, а тоже облачился в солдатский бушлат; небрит, лицо слегка помятое, на голове кепка-афганка.
13.12. «1270 км». До Новосибирска – 168 км. Поля овса стоят поблекшие, не убранные.
17.10. Лежу на спине, на корьевых сухих ветках. Смотрю на еще зеленые резные узоры березовых и осиновых листьев, сплетение ветвей, пронизанных бумажно-белым светом облачного неба. Смотрю, как с неба летят ко мне светлые нити дождя, такие легкие, что малейшее движение воздуха сбивает их с курса, и они летят почти горизонтально.
На обед сегодня Николай приготовил рис с грибами и с луком. Очень вкусно. Он моло-дец. Хорошо готовит. Особенно жареную картошку. Еще по кружке чая, черный хлеб.
Лошади паслись в овсах, в которых стоит кибитка. Гром поел хлеба и мучной каши.
17.58. Только что напоили коней. Рядом с водоемом «УАЗ» моют мужики, а женщина с девочкой прогуливались под березами.
Мы остановили коней против водоема. Я взял ведра и пошел к воде. Женщина с девочкой из каких-то соображений от берез сразу перешла ближе к машине. Как будто я их мог схватить и увезти. До моего слуха донеслись их слова: «Цыгане!».
Люди добрые! В каком веке мы живем? Должно быть, в девятнадцатом или в двенадцатом, но никак не в 20-м!...
Стадо домашних коров пасет женщина в синем рабочем халате поверх одежды.
Справа крыши поселка. Березняк уже не зеленый, а пестрый. Рано, рано пришла осень в Сибирь-матушку. Завтра по старому стилю только лишь первое сентября.

Глава 38.
Дубенское и Севастьяново: где грязи больше? Мысли вслух в селе Чик. Новосибирск, палата № 220

14 сентября 1992 года. Понедельник.
   17.37. С утра моросит дождь. Холодно. Всего плюс 6 по Цельсию. Ветер.
Вчера стали на ночь уже в темноте. Потом, когда устроились и поужинали остатками рисовой каши, появилась блескучая, словно ночное солнце, – луна. Небо очистилось, сияли звезды. А уже под утро небо затянуло вновь тучами, и зашептался с опавшею листвою дождь.
Утром я всё дремал в кибитке, слушая радио.
На обед сварили рисовую кашу с маргарином и обжарили лук. Еще кофейный напиток и черный хлеб.
Гром назябся под дождем. В обед я его посадил в кибитку, и он уютно устроился на моей постели.
17.42. Та же равнина, луга со стожками, перелески. Серые волны туч в любую минуту грозятся уронить дождь. Всё сырое: и одежда, и обувь, и спины коней.
17.47. «1414 км».
17.57. Господи! Даже не верится. Появилось голубое окно среди туч! И вот-вот грянет свой вечный гимн солнце! Вчера тоже случалось такое на каких-то пять минут.
19.10. Жутко похолодало. Но светит солнце. И настроение поднялось.
19.50. Почти вплотную приблизились к железнодорожной станции. Вот она, справа, в ста пятидесяти метрах. Снова приближаются тучи.

15 сентября 1992 года. Вторник.
   16.40. Пасмурно. Холодно. С утра моросил дождь. Заезжали утром в Севастьяново. Взяли мешок овса. Очень грязный поселок. Соломой крыт навес для лошадей. И лошадки бедные топчутся в грязи. Плачевного вида, однако, побеленные - бревенчатые избы и бараки.
В селе Дубенское грязи еще больше, но и село побольше. Купил хлеба получерного круглого по 11 рублей. Молока дали нам почти бесплатно. А вот зерна здесь, на току, не дали, сказали – надо идти в контору. Николай был на почте, а потому я уж в контору не пошел. Лошадей не оставишь одних.
На обед набрали много грибов, подосиновиков и подберезовиков. Нажарили с молоком.
Покормили лошадей овсом. Грома – хлебом и молоком. Овса днем даем по ведру, а на ночь по 1,5 ведра на каждую лошадь. Так что на месяц уходит около тонны. Сейчас тучи поднялись, но угрожают всё так же  дождем.
Костер из ивовых сухих веток дает хороший жар. Быстро сварили кофейный напиток с молоком.
В этот раз стали на обед удачно: и грибы, и рядом поле зрелого овса. Пойду возьму «литовку», подкошу немного лошадям на вечер.

16 сентября 1992 года. Среда.
17.02. До обеда продремал. Николай с утра на вахте. Сейчас запрягаем, и я заступаю на вахту.
Вчера ночевали в колке близ дороги. На не совсем удачной поляне с пнями и высокой примятой травой. Хорошо пригодились два мешка овсяной соломы, которые накосили днем.
На ужин по ложке оставшихся от обеда грибов и чай с белым хлебом и маргарином.
Сегодня на обед снова насобирали грибов. Нажарили с подсолнечным маслом. Собственно на жареные грибы не похоже, а больше получаются как бы тушеные грибы.
Я дополнительно обжарил хлеб на растительном масле и с чаем съел. Очень вкусно. Вспомнил дом, как Наташа поджаривает хлеб на молоке и с сахаром.
Который раз собираюсь написать письмо домой, а всё не получается. Вот и сегодня… После обеда косил овес, здесь он еще зеленый и редкий, а потому времени ушло много. Сейчас кони отдыхают, костер чуть дымится, уже догорел. Гром, развалясь на левом боку, дремлет у костра. Только что прошел парень с велосипедом, и Гром залаял уже тогда, когда парень стал удаляться. Вот и надейся на такого сторожа в ночное время. Когда наступят на него, тогда он, может, и залает.
Еще у нас предстоит работа – мыть кибитку. Она очень грязная после прохождения «фронтового» Московского тракта.
Удивляет меня конопляник. Здесь он растет дикий. Около деревень его особенно много. Мощный, красивый, зеленый. А ведь он когда-то одевал моих родителей, и бабушек, и прабабушек. Из него делали нитки, ткали ткань, холсты и потом шили рубахи.
Холодно. Капает через каждые 10-15 минут. Но настоящего дождя, слава Богу, нет.
18.20. У совхоза «Чикский» остановил старший лейтенант ГАИ. Он о нас слышал. Спросил, куда едем и зачем?
Сам он полный, круглолиц, высок ростом. Из разговора с ним узнали: есть лошади в совхозе. Много прошлогоднего сена в тюках. Сено на высоком берегу реки, как на ладони.
18.27. «Москвич» зеленого цвета, государственный номер: «ж 2121 НБ». В селе Чик новые коттеджи, словно близнецы. Птицефабрика имени «50 лет СССР».

Мысли вслух
«Один дед Егорыч держит деревню в Вятской (Кировской) губернии, ему уже 83 года.
Всё делает сам. А переехал из областного центра пять лет назад, чтобы поднимать сельское хозяйство.

В городе Омске подобный случай. Тоже дед 82 года. Думает возвратиться в деревню, поднимать старый уклад жизни.

Деревня на грани вымирания. Ветхий жилищный фонд, заборы, техника, одежда.
Нет стабильности. Переименовали много совхозов и колхозов, а суть осталась прежняя.

У детей в деревне дух - «купи-продай». Нам один мальчуган предложил: «Дядя, купи кнут».

Настроение временщиков. Особенно видно по сельской местности.

Сплошная уравниловка: в архитектуре - в зернокомплексах, в названиях улиц. Мы проехали пол-России по одной улице Кирова.

До сих пор люди боятся цыган в кибитке.

Мало инициативных людей. Привыкли жить по команде сверху».

17 сентября 1992 года.
   Ночью был мороз, до минус двух по Цельсию.
С 9.25 по 12.40. пересекали город Обь.
12.53. Начало города Новосибирска.

22 сентября 1992 года.
   13.30. Вот и снова судьба приковала меня к больничной койке, как и двадцать лет назад. Надолго ли? Досадно, что так случилось. Но ни о чем не жалею. Травмировал по своей глупости левую ногу, в месте перелома. Образовалась шишка и синяк.
Как теперь Наташа? Ведь она ждет моего звонка.
Нас в этой палате № 220 трое. Больница № 1. Виктор молодой, лет 23-30. С бородой. Лежит на вытяжке с переломом пятки. Николай, уже пожилой, лет 50-ти. Что-то с руками. За окном зеленые кроны ясеней. Больница возле Телевизионного центра, у площади Станиславского.
Принесли мою сумку с одеждой и мокрыми носками, которые я попросил завернуть в газету.
Белые стены, белый потолок. Словно четыре белых глаза навыкате, – плафоны.
15.20. Привезли четвертого больного. Парень лет 25-27. Раздробил пятки. Медсестры, словно феи в белых халатах, кружатся возле кровати привезенного. Парень сразу курить. Ему говорят: нельзя курить в палате.
 
Глава 39.
Новосибирск: обзор событий. Перловка-размазня по-больничному. «Как украли вожжи у пьяного начальника» и другие рассказы Егорыча

   Что было в эти дни в городе Новосибирске.
Приехали мы на ипподром около четырех часов дня. Было холодно. По городу, когда ехали, принимался лить дождь. Николай сидел в кибитке и слушал радио. Как раз была моя вахта.
На ипподроме нас встретили хорошо. Главный зоотехник Ирина провела до отделения, где поставили кибитку и определили на постой коней.
Сразу же шеф отделения Николай отказался кормить наших коней, сославшись на то, что у него нет ни овса, ни сена.
Борис Шаламов, тоже начальник отделения, но соседнего, нашел для нас овес и сено и до сих пор кормит наших красавиц. Юлия, его жена, является помощником. Живут они в довольно ветхом деревянном бараке.
Саша Поляков, тоже шеф отдела и друг Бориса, натопил для нас баньку. Чудесную баньку. Маленькую, но теплую.
Надо сказать, что в этот день мы как следует не кушали – закончились монеты. А вечером попили чай у Саши.
Утром на следующий день я ездил на Главпочтамт. Впервые увидел Новосибирское метро. Станции Карла Маркса, Студенческая, Октябрьская, площадь Ленина и другие.
Потом еще несколько раз ездили на почту. Отослал Наташе часики в подарок ко Дню рождения. Получил деньги 2,5 тысяч рублей от ребят с Омского ипподрома с вырезкой из газеты «Вечерний Омск».
Встречались на ипподроме со специальным корреспондентом газеты «Сельская жизнь» Каманиным Александром Николаевичем, с директором ипподрома Павлом Степановичем Великодным.
Было в воскресенье мероприятие на ипподроме: закрытие сезона. Ребята отмечали как праздник. Коля вел себя неадекватно, к моему огорчению. Боря пригласил его в гости к теще, но, видя его поведение, уехал на троллейбусе без Коли.
Звонил Наташе и сестричке Татьянке.

19.45. Час назад был ужин.
Перловая каша на воде, подкрашенной молоком, а может, и вовсе без молока. Хлеб и кофейный напиток. Лежу на спине. Больная нога, словно в леднике: гипс сохнет долго, а в палате холодно, не отапливается.
Слабый свет фонаря. Сестричке Ирине около шести часов поручил, чтобы она позвонила моей Наташе в Иваново. Она уже закончила смену, и теперь я даже не знаю, едет Наташа или нет.

23 сентября 1992 года. 1-я городская больница.
8.43. Серый сумрак сочится сквозь полузадёрнутые шторы палаты. Виктор, Костя и Николай дремлют, ожидая завтрака.
Говорит радио. Из коридора долетают цокающие звуки подковок женских туфель. Ходят медсестры. Свет жидкий от двух фонарей льется с потолка. Другие два не горят.
Лежать на спине надоело. Спина устала, особенно копчик. Гипс так путем и не затвердел. Нога в гипсе холодная и не согревается.
Ночью поворачивался на правый бок. Утром пришла Алёнушка, медсестра, и взяла у меня кровь из вены. Кровь темно-красная, бурая, быстро свертывается.
В палате холодно. За ночь я так и не смог согреться.
Сделал небольшую зарядку. Почитал книгу «Сибирские рассказы». Назвал телефон ипподрома Алёнушке. Обещала позвонить. А вот до Наташи сейчас так и не дозвонились. И я не знаю, прилетела она или нет сейчас.
9.30. Только что позавтракали. На дне тарелки жидкая перловка-размазня, совершенно не имеющая вкуса. Кусочек тонюсенький почти прозрачного белого хлеба с маслом и стакан чая. Но Слава Богу и на этом. Не до жиру – быть бы живу.
Сменилась санитарка. Валентина Ивановна ушла домой – пожилая, небольшого росточка с обвисшими щеками. Пришла на смену покрупней и моложе – зовут Людой.
11.15. Галина Николаевна, врач, разрешила мне вставать. Это здорово. И теперь, надев кое-как  лыжные брюки, хромаю по палате. Собираюсь помыть голову. Хочется есть. Звонил на ипподром главному бухгалтеру. Сообщил о своем местонахождении.
11.58. Помыл голову. Брал у Николая из палаты № 212 мыло. Словно по новой народился. Душа болит. Нет информации о Наташе. Как там кобылы? Как Гром? Кормит ли их кто, поит ли?
12.00. Дело в том, что я звонил главному бухгалтеру. Но она не в курсе: приехал ли кто и где Коля?
И еще. Беспокоит нога. Лопнули от удара кровеносные сосуды и, как сказала Наташа, врач «скорой помощи», это страшнее перелома.
12.30. Слушаю голос Олега Алалыкина по радио. Шла передача о каком-то ансамбле из Иваново-Вознесенска. Авторский канал от первого лица.
19.15. Приходила Ира – главный зоотехник с ипподрома. Так поднялось настроение! Принесла яблок и груш. Обещала завтра позвонить Наташе. И еще: нас, оказывается, искал собственный корреспондент «Сельской жизни» с фотокорреспондентом.
Ставили градусник. У меня – 36. Упадок сил, должно быть. И немудрено. Который день фактически недоедаю. На полупитании. А здешний больничный рацион дает возможность только выжить, не помереть с голоду.
На ужин ложка творога, кусочек хлеба и прозрачный напиток под названием «кофе».

24 сентября 1992 года.
   8.30. За окнами палаты плюс три градуса по Цельсию. Обещают сохранение пасмурной, холодной погоды на ближайшие дни.
10.50. Ходил на физиолечение. Вчера назначили мне лечение, так называемое УВЧ (ультразвук высокой частоты). Это внизу, на первом этаже. Чистота в кабинете идеальная. Эффект сразу чувствуется. Полегчало. А на обходе врач-женщина, дотронулась до гематомы-шишки, и я едва не закричал от боли. Сказала, что гипс мне вскрывать рано.
Спрашивал про буфет. Оказывается, он не работает. На завтрак две ложки манной каши, три кусочка черного хлеба, кусочек масла и стакан несладкого чая.
Доел яблоко, которое принесла Ира. Все остальные раздал ребятам. Кормежка плохая. Ходят посетители. Только к Виктору. Жена, а вчера с сыном приходила. Приносит ему домашние продукты, но их так мало, что чувствуется: едва концы с концами сводят. Виктор уже давно не работает. Зашибает деньги где можно и где нельзя. Например, он рассказал, что можно заработать 1000 рублей так. Сходить на кукурузное поле с рюкзаком. Наварить початков. На ведро воды - чайную ложку соды. Кукуруза получается желтого цвета. Потом подсолить воду, и она закрепляется. Продает по 10 рублей за початок.
11.27. В нашу палату, на второй этаж, сегодня ночью влезли двое пьяных мужчин из других отделений. И вот теперь хлопочут две юных девочки и нянечка – моют окна, затыкают щели в рамах и готовят к зиме.
Только что звонил Ирине. До Наташи она не дозвонилась. А вот Коля с Борей и Юрой хотели прийти ко мне для посещения.
12.46. Звонил Каманин Александр Николаевич. Жаловался, что не может найти Николая, чтобы сфотографировать для рекламы. Пытался выяснить, что же произошло на самом деле. Я ему ничего не сказал. Будем считать, что травмировался по неосторожности.
Галина Николаевна, врач лечащий, услышав наш разговор, обещала завтра посмотреть еще гематому и наложить более удобный гипс.
17.05. Целых 20 минут названивал на ипподром Ирине, но безуспешно. То занято, то дважды попадал на квартиру.
22.00. На ужин была каша перловая - такая жидкая, словно суп. Два кусочка хлеба и стакан кофе на молоке.
Вечером температура у меня всего 36,3.
   
25 сентября 1992 года. Пятница.
   8.35. Сходил на физиолечение – УВЧ. На улице плюс три градуса, влажность 100%. Ничего утешительного ни в жизни, ни в природе, ни в погоде. Но надо держаться.
На Николая дивлюсь. Где он пропадает? Ну да Бог ему Судья.
9.10. Сделал небольшую зарядку. Ждем обхода и завтрака.
11.00. Обхода так и не было пока.
На завтрак перловая каша, кусочек масла и стакан чуть подслащенного чая.
К Косте-Андрею приходили в гости ребята. Принесли яблок и груш.
19.20. Около двух часов дня, минут пятнадцать третьего, приехал за мной Александр Каманин – спецкор «Сельской жизни». Едем в дождь. Приезжаем на ипподром. Гром не лает на меня, но встречает сдержанной лаской. Сразу к кобылам. У них пусто в кормушках. Вышел Николай из каптерки. Весь отчего-то опух, отек. Увидел меня и захныкал. Вроде как заплакал. Притворщик еще тот. В нем не он плачет, а его привычки пагубные.
Ребята помогли нам запрячь кобыл и поехали на дорожку фотографироваться. Коля циркачил, шутил. Но кое-как сделали несколько снимков для рекламы.
Распряг и отвел кобыл в стойло. Они, бедные, хватают зеленые ветки. Значит, совсем голодные и хотят пить.
По пути к больнице (а меня отпустили только на время) я зашел в магазин и купил пакет печенья – 90рублей за килограмм, конфет на 400 рублей, сыра и ветчины на 500 рублей.
В общем тысяча рублей ушла только на раз хорошо поесть. Пришел в палату. Угостил ребят.

26 сентября 1992 года. Суббота.
   10.25. Лежим, травим анекдоты. В шесть часов утра принял ванну, пока спали медсестры и больные. Словно по новой народился. Даже руки отмылись от походной грязи и теперь – белые.
Егорыч рассказывает о жизни:
1. Как украли вожжи у пьяного начальника партии, когда тот уснул в санях. Так он дошел до поселка, где купил 25 галстуков, связал их.
2. Покупали презервативы в аптеке, чтобы использовать их вместо боксов металлических. 3000 штук. Спрашивают: на сколько? На месяц! И провел в документах.
3. Причал на Шилке. Где он? «Смыло!»
4. Триангуляцию в Сургуте Егорыч делал. Приехал начальник проверять. Прошел несколько пикетов и говорит: «Что ж ты думаешь, всё теперь мне обходить? Хватит. Пойдем. И пошли «керосинить».
5. «Поступил сигнал, что там кто-то больше меня выпивает»...

11.15. Постирал кофту и повесил в ванной сушиться. В палате накурено и холодно. Шишка – гематома моя не проходит и устрашающе велика по-прежнему. А главное, побаливает.
15.10. Только что пообедали. Лег отдохнуть. На обед давали суп-лапшу с тремя блестками жира, перловую кашу с подливой. Чай и два кусочка черного хлеба. Егорыч угостил кусочком арбуза.
Читаю «Детскую Библию». Много вопросов с первой страницы.
18.20. Разбудил час назад голос Николая. Принес пакет груш. Пришли с Ириной. Дал ему 500 рублей. Сидели, разговаривали в приемной. Сейчас они ушли в магазин, а я переписал стихи для Ирины. Пойду их встречу.
19.35. Поужинали. Каша овсяная, кусочек хлеба, чай. Купили для меня друзья печенье, варенье из черной рябины, чай, хлеб, кефир.
Николай из палаты № 112 принес помидоры, блины, яйца, масло. Я всё разделил между ребятами. Сходил к сестрам, взял кофейник, вскипятил электричеством и заварил чай у Егорыча. Выпил два стакана чая с блином.
Николай Шабуров еще 500 рублей взял. На меня он потратил рублей 200. На улице небо прояснилось, солнце на закате. Мы уже зажгли свет. Лежим читаем.
22.24. Слышу голос Олега Алалыкина по радио. Только что он объявил о начале программы «Четыре четверти» и песню Леонтьева «Ночь».

Глава 40.
Николай меня торопит. Больничный хлеб украли. Апостол Павел из «Детской Библии» – о делах плоти и плодах духа. Я выхожу из больницы в ботинках «прощай молодость»

27 сентября 1992 года. Воскресенье. Воздвиженье.
   16.05. Сегодня живем по зимнему времени. С самого утра у меня болит место ушиба, как бы жжет, особенно если встанешь или ложишься. Врач утром сказал про операцию.
На завтрак овсянка, чай и хлеба кусочек с кусочком сыра.
На обед суп с пшеном и луком, каша перловая и котлета.
Утром было солнце. Сейчас пасмурно, плюс восемь градусов. На завтра обещают дождь.
18.40. Оживление в палате. К Виктору пришла супруга с сыном. Жена у него вторая. Первая утонула. И Виктор, и Костя помыли головы и заметно помолодели.
Ко мне приходил Коля. Выбрит. Но лицо всё еще отекшее. Сразу с претензиями. В среду, в крайнем случае в четверг, уходим. Поговорили с главным врачом.
С Колей приходила Ира. И он пошел и пошел, постепенно распаляясь:
  - Сделай снимок, что там у тебя? Поговори с главным врачом.
И так несколько заходов.
- А не то я вызываю Олега Алалыкина или ухожу один.
Я объяснил, что врач будет в понедельник, и он решит, а главный врач здесь ни при чем.
Коля снова начал про главного врача, про снимок и таким тоном полу угрозы:
- Давай, выписывайся из больницы, а не то я уйду один. Время драгоценное уходит…
Я не выдержал и говорю:
- Что, я по своей воле сюда попал? Что мне, без ноги теперь оставаться?
Встал после этих слов и ушел. Ира меня задерживала, но я ушел на костылях без оглядки.
Может быть, я не прав. Но меня Колины «разглагольствования» уже сильно раздражают. В больницу я попал не без Колиной помощи. И у меня к нему тоже накопились серьезные претензии.
Впервые за дорогу во мне родились сомнения в смысле продолжать дорогу с ним. Мне трудно сдерживаться перед фарисейством, перед ложью, перед бахвальством, перед клеветой. Помоги мне, Господи.

28 сентября 1992 года. Понедельник.
   15.12. Надежды мои не оправдались. Еще оставили на неделю долечиваться. Вчера боль обострилась и теперь, когда опускаешь ногу с кровати, – горит, жжет, дергает, и наступать больно. Когда лежишь, боль утихает.
На завтрак сегодня каша из перловой сечки и чай с сыром.
На обед суп из перловки и плов из риса с кусочком мяса и компот.
Николай пока не приходил. Может, он по телефону звонил сюда. Потому что врач, Галина Николаевна, сказала:
- Пусть не звонят. Я пока вас не отпущу. Не спешите к своим лошадкам.
Да уж, к кому, к кому, а к лошадкам-то я действительно спешу. И соскучился, и жалко мне их в случае чего оставлять на Колю. Он давно бы их загнал.
Сейчас лежу. Копчик уже болит от лежания на спине. Читаю «Детскую Библию». Противоречивые чувства возникают.
Вчера Коля принес пачку масла, творог и сметану, да еще булочку. С помощью ребят всё уже почти съел.
К Косте-Андрею приходила девушка Юля. Перед обедом немного задремал.
Сейчас на улице солнце и видны зеленые кроны ясеней. Егорыч всё смотрит в окно, ждет свою жену. Эта вторая у него. Первая умерла в этой же больнице. А вторая только вчера приехала из дома отдыха. И обещала прийти. Вот он и ждет.
15.35. Звонил Николай. «Брал на арапа». Мол, и он, и Ира звонили чуть ли не главному врачу, что у меня всё нормально.
Я ему говорю:
- Да, нормально. Но еще на неделю задержат.
Он в ответ:
- Завтра ухожу.
- Что ж, - говорю, - не советую одному, а если уж уйдешь, то я тебя через неделю догоню.
Обещал еще завтра зайти.

29 сентября 1992 года. Вторник.
   9.20. Солнце. На улице минус 7 градусов. Ночью спал плохо. Болела нога. Долго не мог согреться. Лезли всякие нехорошие мысли. Ходил на физиолечение.

30 сентября 1992 года. Среда.
   7.40. Снова пасмурно. Минус два градуса. Вчера включили, наконец, батареи отопления. И сегодня было тепло спать.
Вчера на завтрак каша перловая, кусочек сыра и чай. На обед котлета с вермишелью, суп с перловкой и компот. На ужин овсяная каша, чай и два кусочка серого хлеба.
Вчера приходил Коля два раза. Утром и вечером. Спрашивал, когда конкретно я выпишусь. Сказал, что к следующей среде. Он снова психанул:
- Уйду один!
Но вижу, что один он никуда не уйдет. Слишком большой риск и много работы. Теперь и морозы подключились к моим аргументам и убедили его всего лучше. Поэтому он решил готовиться к зиме и сегодня пойдет по моему совету к военным просить теплую одежду и печку-«буржуйку». Да к тому же у нас ни одной банки тушенки. Картошку ему дал Саша Поляков.
Вчера впервые ходил на массаж. Это ни с чем несравнимое удовольствие, которое сразу же из инвалида делает спортсмена. Там женщина молодая с ямочками на щеках и очень разговорчивая. Вечером помылся в ванне. Сейчас смотрю на свои руки и не узнаю: белые, нежные, холеные.
Заходила нянечка делать влажную уборку и сообщила, что украли хлеб из буфета. Поэтому завтракать будем без хлеба. Началось. Хлеб сейчас стоит 26-28 рублей буханка.
Завтра дорожают билеты на проезд в городском транспорте. 2 рубля наземный транспорт. 3 рубля - подземный.

«Детская Библия»
В послании к Галатам Апостол Павел пишет о «делах плоти» и «плоде духа»:
«Дела плоти известны; они суть:
прелюбодеяние,                гнев,
блуд,                распри,
нечистота,                разногласия,
непотребство,                (соблазны),
идолослужение,                ереси,
волшебство,                ненависть,
вражда,                убийства,
ссоры,                пьянство,
зависть,                бесчинство   и т.п.
Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не на-следуют.
Плод же духа:
любовь,                милосердие,
радость,                вера,
мир,                кротость,
долготерпение,                воздержание».

Любовь
«любовь долго терпит
милосердствует
любовь не завидует
любовь не превозносится
не гордится
не бесчинствует
не ищет своего
не раздражается
не мыслит зла
не радуется неправде
а сорадуется истине
всё покрывает
всему верит
всего надеется
всё переносит
любовь никогда не перестает…
теперь пребывает сии три:
вера, надежда, любовь;
но любовь из них больше».
 (1-е Послание к Коринфянам 13:4-19).
 
10.32. На завтрак каша овсяная, кусочек масла и чай. Хлебом поделился со мной Егорыч.
Ходил на массаж. Оттуда шел окрыленный. Но прихрамываю постоянно. Блокируется колено. Шишка уже меньше стала.
Только что был обход. Галина Николаевна сказала, что физиолечение УВЧ заменят на ДДТ (токи).
За окном летят крупные снежинки на фоне зеленых, чуть тронутых желтизной ясеней.
В нашу палату положили еще двоих стариков: одного с коленом – бурсит, другого с легкими.
16.20. На обед суп-лапша и плов. Стакан кофейного напитка.
По сути дела только растравил аппетит, но не утолил голод. В палате весь день курят, дымно так, что голова как чугунная. Ночью тоже дымят мои соседи Виктор и Костя.
17.40. Гулял внизу по коридору, пока не взбунтовался намин на правой ноге. Звонил по автомату Наташе на работу, но ее, оказывается, отпустили домой до конца дня. А автомат глотает монеты пятнадцатикопеечные через каждые 15 секунд. И осталось у меня всего четыре монетки – ровно на одну минуту. Но  успел сказать, что меня выписали из больницы.
Выходил на улицу. Хотел сходить в магазин, но не осмелился.

1 октября 1992 года.
   Просился на выписку, но не отпустили. Ходил в магазин. Купил себе продуктов – две банки повидла из слив и брусники, самого дешевого. Печенье, молочный шоколад для Илюши. Вечером был Коля. Говорит, что дали военные теплую одежду, валенки и печку-«буржуйку».
Звонил Наташе.
Долго не спал. До трех часов утра. Замучила бессонница.

2 октября 1992 года. Пятница.
   Выписался из больницы. Купил зимние ботинки «прощай молодость», самые что ни на есть дешевые. Две канистры и так по мелочи. Отослал Илюше шоколадки, а Наташе деньжат. В 17 часов приехал на ипподром.

3 октября 1992 года. Суббота.

4 октября 1992 года. Воскресенье.
   Подготавливал и устанавливал в кибитку печку-«буржуйку». Ездил к дяде Ване на дачу за «коленом» для печной трубы.

Глава 41.
Первая метель. Лангуста получила травму. Спорим по поводу дорожного знака. Вдоль дороги – уголь и зерно. Предуральское полнолуние. Кстати о картошке

5 октября 1992 года.
   Встал в 7.30. Подтянули подковы у лошадей.
10.00. Запряг коней.
11.00. Загрузили четыре мешка овса.
11.30. Выехали с ипподрома. День пасмурный. Холодный. Ветреный.
12.30. Подъехали к гостинице «Сибирь». Перед этим, на мосту через Обь, нас встретил корреспондент радио «Маяк» Рыжов Павел Михайлович.

6 октября 1992 года.
   16.47. Вчера у Почты на макушке под гривой обнаружил лишай. Видно, в Омске она заразилась. Там большинство лошадей заражены лишаем. Сейчас перед выездом с обеденного привала помазал ее дегтем.
Небо буквально на глазах заволакивают дымчатые тучи и дует пронизывающий до костей ветер. Я надел бушлат.
С утра сегодня еле выехали с места ночлега по полю.
Впервые на печке-буржуйке сготовил завтрак: жареную картошку с тушенкой и сварил чай. Только очень медленно нагревается.
16.53. Слева неубранное поле овса. Повесил над дугой колокольчики. Прежде они у нас внутри кибитки звенели.
18.00. Встретили ребят на двух «КРАЗах» с геологическими эмблемами. Угостили их табачком. Виктор и Алексей с Северного геологического управления «Нефтегазразведки». Взволнован был встречей до слез.
18.35. Голубого цвета «ЗИЛ-130» бортовой номер 8008 АБС обогнал нас.
Справа, за березовой посадкой, полотно железной дороги. Нас приветствовал гудком машинист грузового состава. Слева убранные хлебные поля и березовые перелески.
18.40. Снова приветный гудок электровоза. На этот раз попутный.
19.10. Слева в 20 метрах от дороги металлическая вышка триангуляционного пункта, высотой около 40 метров.

7 октября 1992 года. Среда.
   Снова с утра заминка. Сходу не могли преодолеть кювет, выезжая с места ночлега. Пришлось перепрягать лошадей. Вместо Лангусты впрягли Почту. Выгрузили мешки с овсом.
Впервые попали в метель. Я как раз сидел на облучке. Уже после обеда нас догнали Женя с товарищем из Новосибирска. Привезли упряжь. Ночевали в лесу, заваленном первым снегом. Разыгралась настоящая метель. Топили на ночь печку.

8 октября 1992 года. Четверг.
   С утра дежурил Николай на вахте. Я готовил на завтрак суп гороховый из пакетов с тушенкой на печке-буржуйке.
После обеда было холодно. Шел снег. Вечером сделал укрытие для лошадей из тента в виде гаража. Почта заходила в него. А Лангуста так и не пошла. Так что надо готовить попоны. Гром съел у меня спагетти с тушенкой.

9 октября 1992 года. Пятница.
   Ночевали в трех километрах от районного центра Болотное. Утром заехали в первую попавшуюся на пути организацию, чтобы отремонтировать тяжи. Сварщик Валентин Аксененко заварил левую тягу, но неудачно. При развороте тут же порвалась снова. Пришлось переделывать заново. Взяли лист асбеста. Для изоляции пола под печуркой. Купили буханку белого хлеба.

«Скитания – это путь, приближающий нас к небу. Это знали еще древние народы Востока. Скитальчество не болезнь, не страсть – это высшее и кристальнейшее выражение большой человеческой тоски по далекому, загаданному, по жизни, овеянной свежими ветрами, многогранной, ликующей, в которой поет каждый миг, каждая почти незаметная минута».
Константин Паустовский. «Наедине с осенью». М. «Советский писатель». 1972, стр. 313.

10 октября 1992 года. Суббота.
   Впервые за всю дорогу спал в зимнем спальнике и головой к выходу из кибитки. Это намного удобнее, только тесновато в проходе да между ограждением буржуйки и бортом кибитки.
Спал, что называется, без задних ног, на одном дыхании до утра. Утром, как всегда теперь, растер место ушиба на левой ноге – еще не прошла шишка.
В 12 часов на дороге остановилась «Тойота». Фермер Леонид с сыном Сашей приглашал в гости, на дачу, посидеть у камина.
13.40. Подъезжала путеремонтная машина. Водитель Иван – молодой мужчина лет 30-ти. С ним сынишка лет шести. Угостили меня хлебом - белым еще, горячим.
Говорит, что едет из деревни от отца. Николай поехал в город Юргу на почту. Ждем перевода от Толи из Омска.
13.55. Засыпал в кормушки для лошадей по ведру овса. На ночь даем по полтора ведра на каждую лошадь. А в морозную ночь с 7-го на 8-е октября, в три часа утра, я встал и еще засыпал ведро на двоих. К утру они почти всё съели.
Вчера Коля совершил неоправданную глупость: провел Лангусту через чугунное ограждение, высотой около 60 см., и она разбила до крови левую ногу под коленом. Это случилось в Болотном во время ремонта тяги на оглобле.
От самого Новосибирска дорога пошла на заметный подъем.
Уже на второй день пути стали встречаться овраги, балки, ложбинки, долины речек и начались спуски-подъемы. Причем, чем дальше на восток – тем круче. А сегодня еще и ветер встречный. Кибитка сильно парусит.
Это всё означает, что Западно-Сибирскую низменность, ровную, как обеденный стол, мы прошли.
Стали встречаться хвойные леса, среди которых желтеют щетки лиственниц. Очень красивые дали в сиреневой дымке, изумрудные квадраты озимых полей, желтые, еще неубранные хлебные поля.
14.07. Лежу на копне соломы рядом с кибиткой. Поодаль, тоже на соломе, расположился Гром. Кони стоят у кормушек, жуют овес. Хочется спать. Какая-то лень наступила. Утром сегодня топил буржуйку и сготовил на ней тушеную картошку в солдатском походном котелке. Очень удобная вещь в зимних условиях.

11 октября 1992 года. Воскресенье.
   7.22. Пасмурно, но тепло. Около пяти градусов тепла по Цельсию. Сильный юго-восточный ветер.
Сегодня встал в 6.20. Пока Николай дремал, запряг Лангусту, а Почту уже запрягали вдвоем. Было еще довольно темно, а сейчас быстро светает.
7.27. На востоке небо и тучи окрасились в красные и золотисто-красные тона. Такое продолговатое свечение. Сегодня я на вахте.
На обочине встретился разбитый ящик с остатками яблок, слегка подмороженных с боков. Подобрал для себя и Грома. А пару дощечек от ящика взял на растопку.
Вчера Николай набросился на меня: мол, я не приношу доход экспедиции. Тогда я ему напомнил про Пермь, в этом городе я первым нашел спонсоров. И он замолчал. Потом пытался извратить картину выведения из строя левой моей ноги. Я ему рассказал, как всё было. Но он продолжал лить грязь. Сыпал угрозы… Что это? Элементарная усталость или нервный срыв?
7.40. На мне ватные брюки и солдатский бушлат. Ноги обуты в кожаные геологические сапоги и две пары простых носков.
7.50. Проехали границу Юргинского района. «183 км». Едем теперь по Топкинскому району.
Вчера вечером около деревни Поперечное остановилась возле кибитки машина продуктовая. Водитель, узнав, что мы издалека, предложил ячейку яиц. Открыв заднюю дверку фургона, дал две ячейки. Просто так. Не взял денег. Вот сибиряки!
Вчера же мне буханку еще горячего хлеба дал водитель Иван. Удивительные люди! Такого в наших краях, в центре России, пожалуй, не встретишь.
8.00. Дорогу пересекает ложбина, справа слегка заболоченная. Асфальт проложен по насыпи. Ложбина заросла кустами, березками. Сразу же за ней – поле, скошенные хлеба. Солома в небольших стогах. По мере того как день разгорается, ветер становится всё холодней, всё ядовитей.
8.04. Сверху тучи поредели, образуя небесную пашню. Со стороны солнца желтеет клочок неба. Слышен скрип гужей, свист ветра и цокот копыт.
Гром работает вовсю, старается, тянет кибитку.
8.15. Слева по жнивью полосы вспаханной земли.
Навстречу гудит автобус «Икарус». Сонные пассажиры в салоне.
А я впервые за это лето проехал в Новосибирске, на электричке, к дяде Ване за «коленом» для печки-буржуйки. Не говоря уж про метро Новосибирское. Вид поездов меня всегда волнует. Когда издалека слышно приближение поезда, тоже волнуюсь. Это с детства, когда в определенную погоду был слышен за 25 километров шум поезда.
Сейчас дорога пошла под горку. Надо пошевелить Лангусту.
8.45. Пробежали два отрезка. Размялся, шагая у левой оглобли. Лангуста постоянно забирает влево. Любит ходить по асфальту. Легче тянуть кибитку.
До сих пор не поены кони. Нет подходящего водоема.
На обочинах сплошняком лежит солома. Между гравийным покрытием желтеют во множестве зерна пшеницы, ржи, овса. И это на протяжении тысяч и тысяч километров. Вот наши резервы! Вот наше богатство! И куда не кинешь взгляд – всюду так. Посмотрите, что творится с  лесом! Сколько сухостоя! Сколько срубленных и брошенных деревьев!...
9.10. Позавтракали холодной тушенкой без хлеба и яблоками. Николай еще выпил пару сырых яиц. А я не стал пить сырые яйца.
Вчера Николай приехал с почты Юрги злой. Деньги не пришли, и он их переадресовал на Кемерово.
19.15. «190 км». Сейчас высветлилось солнце. Небо подернуто в зените дымкой и перистыми облаками. Впереди спуск, потом – подъем. Сегодня мало грузовых машин. Лишь легковые и автобусы да колесные тракторы.
Гром тоже ест яблоки.
9.45. Напоили коней в речке Каменке. Справа крыши деревни Опарино. Лай собак, гуденье трактора. Два пастуха на белых конях пасут стадо коров пегих, черно-белых.
Солнце. Ветер полощет остатки желтого платья на березах.
Слева трактор «Кировец» с плугом. Пашет поле. Асфальт блестит на солнце, словно речная гладь. На атласных спинах коней играет солнце, золотит гривы, развевающиеся под ветром. Дорога идет по насыпи около восьми метров высотой.
 9.57. Дорога, стреловидно сужаясь, далеко просматривается. Идет всё в гору, спускается в ложбину. Справа трактир «Кузбасский КООП». Туалет. Куча торфа. Цистерны. Площадка для машин. Остановка автобуса. Дальше белые крыши кирпичных коттеджей – поселок Опарино.
Под укрытием будки автобусной остановки женщина в красном пальто.
Николай, высунувшись из кибитки, спрашивает:
- Как называется поселок? Как, Как?
Женщина кричит трижды:
- Опарино!
А кибитка всё катится и катится, качаясь на неровностях обочины. По-осеннему тускло, совершенно не грея, светит солнце.
10.10. «194 км». Лес почти обнажился. Лишь на отдельных березах желтеют кроны.
Дорога отливает серебром.
Мне всё не дает покоя вчерашнее состояние Коли. С какой злостью он напал на меня, округлив свои узкие, голубоватые глаза. Высказывал, что я чуть ли не ненормальный. Основывал свои доказательства на трактовке предупреждающего знака, увиденного перед районным центром. Я его назвал «сужение дороги», а он трактовал как «схождение дорог». Хотя у Коли нет прав на вождение автомобиля, а у меня открыты три категории водителя: А, В, С.
11.00. Ласково светит солнце.
14.50. Поднялись в очень крутую затяжную гору и свернули влево на лужайку с пожухлой травой среди белых берез.
На обед жарили картошку с яйцами, какао и чай.
Я сидел в кибитке, пришивал пуговицу к бушлату. Вдруг слышу: Николай кричит что-то. Оказывается, он по радио «Маяк» услышал, что хотят передать об интересном путешествии на лошадях. Но так в течение часа мы и не дождались. Хотя Коля утверждал, что через пять минут будут передавать. Видно, опять что-то напутал.
После сытного обеда сварили Грому рис, охладили и покормили друга.
Сейчас небо мрачнеет. Наверное, к вечеру надует дождя.
Подъезжал парень лет 26-ти. На гнедом коне. Ищет табун коней в 70 голов. Зовут Олегом. Из деревни, где мы брали овес.
15.20. Забрался в кибитку от сильного ветра. Слушаю радио «Маяк». У нас теперь два радиоприемника работают. Один у Николая на улице, другой в кибитке, со мной.
В кибитке тесновато. Мешок картошки под ногами в проходе. Рассыпаны дрова для буржуйки. Сумки, ведра, котелки, щетка, мешок овса на крыле, из которого мы кормим лошадей.
15.23. Только что прослушали сообщение Олега Рыжова по радио «Маяк» о встрече с нашим экипажем в Новосибирске. Я узнавал наши голоса и радовался, что, наконец, о лошади заговорили так хорошо и много. Даже в такой программе, что вещает на всю Россию.
Ах, кони, стреножены кони,
Ах, вольно-веселая дрожь…
Чуть слышно летят перезвоны
И падают в теплую рожь…, -
поют песню после сообщения о нашей экспедиции.
17.10. Поселок Рассвет. Остановились поить коней. Сразу две тревоги:
1. Скрип в правом переднем колесе, в осевой части.
2. Справа у передней ноги Лангусты «хлебает» подкова.
Пробовал смазать подшипник колеса солидолом. Не помогло.
Пробовал подтянуть подкову на асфальте. Тоже не помогло.
Теперь надежда только на Господа Бога. Как Он даст долго пройти с этим скрипом и с расхлябанной подковой?
Николай сходил за водой на запруду, что слева от дороги, в ста пятидесяти метрах. Впереди районный центр Топкино. Уже видны трубы котельных.
17.37. Обочина подарила хорошие куски каменного угля. Я их подобрал. А уж зерно рассыпано - сплошным ковром. Не подбирают даже птицы. Видно, кормятся в еще более жирных местах.
Вечереет. На востоке плоские, бледно-серые тучи. Справа высажены тополя и акации. Дорога на спуск, потом продолжительный, уходящий в небо, подъем.
Кони едва плетутся. Иногда Николай посылает их вперед криком:
- Ну-ка!
И взмахивает палкой. С обеда он на вахте.
18.30. Вечереет. Дорога снова пошла под уклон, чтобы дальше и дальше уводить нас в небо, после спуска.
Пахнет землей и конским потом. Скрипят гужи, тяжи и рессоры. Справа сквозит аллея тополей - высоких, светлых, освобожденных от листвы.
Слева, за полем, над березовым лесом невысоко в небе - скрытая в тучках луна. Небо розовеет и темнеет. Все ещё тепло. Я в «афганке». Николай в бушлате.
Открываются виды, дали, похожие на Пермские, пред уральские.
Полнолуние.
18.35. «215 км».
Деревянные столбы справа и слева от дороги. Слева телеграфные, справа электрические. Три провода. Луна всё светлей и ярче. Стожок сена.
18.40. Решили свернуть влево на стоянку. Очень красивое небо со стороны заката. Зеленовато-светлые тона и розоватые гряды облаков сквозь решетку тополей.

12 октября 1992 года. Понедельник.
   7.25. Встали в 6.30. Пасмурно. Тепло. Запрягли коней и в 7.10 вышли на асфальт. Вчера яркая полная луна светила ночью. Я ходил два раза за сеном. Принес две охапки душистого сухого сена для наших кобыл.
На ужин сварили картошку в мундире и по три яйца. Грому открыли банку тушенки.
Сладкий чай с какао.
Уснули уже в первом часу ночи. Сегодня с утра в половине седьмого по местному времени, снова радио «Маяк» повторило вчерашнее сообщение о нас. Случайно включил приемник и сразу свой голос услышал.
Удивительно тепло с утра. Уж не знаю, как будет дальше?
Скрипят гужи, пахнет конским потом. Воздух влажный. С утра оживление грузового транспорта. Идут один за другим грузовики.
7.33. Справа за сиреневой стеной леса торчат три трубы – это районный центр. Слева и справа от труб горят яркие огни электрического света.
Коля с утра на облучке. Мечется в поисках ручек. Одна не пишет. Другая тоже.
9.10. Сижу в дымной кибитке. Готовлю завтрак – тушенку, шесть яиц, геркулес и морковь. Всё это смешал и поставил вариться. Печка сильно дымит. Видимо, ветер задувает в трубу с кормы кибитки.
Лошади берут подъем.
10.35. Ровно в 10.00, пройдя поворот на город Топки, начали завтрак. Овсянка получилась на славу. Дело в том, что я обнаружил нечаянно бутылку растительного масла и добавил в кашу. Она получилась плотной и сытной. И, что главное для нас, горячей.
Подоспел и кипяток для чая. Даже частично выкипел или расплескался.
Очень удобны солдатские котелки для приготовления пищи на буржуйке.
Слушаю радио. Звучит передача о друзьях Пушкина.
Я зря не снял бушлат - теперь весь потный и пока не остыну, не могу выходить на ветер. А так хочется. Уже солнце во всю ивановскую светит.
Умылся остатками чая. Кроме того, дважды в день, утром и вечером; протираю лицо и шею водкой, когда массирую место ушиба.
Ушиб постепенно проходит. Но всё еще остается внушительных размеров шишка, трогать которую больно. Но уже можно садиться на корточки, а это большой прогресс.
Часто вспоминаю больницу, палату № 220 и ее обитателей.
Знаю, что Виктора уже выписали с гипсом. Может быть, и Егорыча. А вот Костя наверняка всё еще там, и лежать ему еще не менее месяца, так как у него обе пятки переломаны.
Медсестры – те же, и нянечки, и врачи, и тот же раз и навсегда заведенный распорядок дня. И вспоминается это в контрасте с действительностью, и каждый раз я благодарю и славлю Господа Бога за его милость ко мне, иначе всё могло закончиться по-другому, и экспедиция, во всяком случае, для меня, оборвалась бы.
Пишу, поднеся журнал к свету, проникающему в полуоткрытые полы тента. В кибитке жарко натоплено. От печки идет тепло. Сегодня для пробы бросил кусок угля каменного. Он еще дал дополнительного жара. Свет с улицы выхватывает из темноты кибитки белые ребра-дуги каркаса, одежду, сбрую, покачивающуюся на резиновых перемычках и крючках.
Голубая канистра, в которой танцует тень воды, просвечивается, стоит на мешке с остатками картошки.
   Кстати, о картошке. Вчера вечером наши кобылы, проверяя, как всегда, все наши принадлежности, приготовленные к ужину, обнаружили этот мешок с картошкой и стали его теребить, выкатывать из мешка клубни и питаться ими.
В полночь Почта подошла, просунула морду в проход внутри кибитки и стала шарить в темноте, в поисках вкусной картошки. Чтобы отпугнуть ее, я на мгновение резко увеличил громкость радиоприемника.
Почта действительно напугалась. Да так, что ушла далеко от кибитки. Николай в тревоге побежал искать ее и привел назад.
Написал коротенькие письма в Омск и в «Ивановскую газету». Но отправить их - настоящая проблема.
13.15. На обочине мягкий, золотой ковер из хвои лиственниц. Картошка по обочинам рассыпана. Набрал половину ведра.
13.17. Начался Кемеровский район.

Глава 42.
Перешли через Кемь, прошли Кемерово. День рождения Илюши. Медвежья тушенка – от сибирских шоферов. Перевал после реки Ильбес запомнился «тормозным» спором

13 октября 1992 года. Вторник.
   8.30. Вчера на ночь остановились против будки ГАИ, в березовой роще.
Полнолуние. Сияние луны и берез. На ужин картошка жареная и какао. Утром встал около семи часов.
Николай нервно выскочил:
- Куда так рано? Сморкаешься в кибитке!
И пошел, и пошел! До сих пор не успокоится. И это, похоже, повторяется у него перед каждым большим городом. Странный и страшный невроз ко мне.
9.35. Пасмурно. На первом перекрестке свернули влево по главной дороге. Тополиные аллеи, кусты. Мокрый асфальт. Опавшая рыжая листва. Рваные серые пухлые тучи. Холодно. Но я сижу на облучке в «афганке». Может, поэтому немного холодно. Слева промышленный район. Дымят трубы котельных и заводов.
С утра в коренниках идет Лангуста. Шли по улице Рылеева, частным сектором. Свернули на улицу Семашко.
12.03. Только что прошли старый мост через реку Кемь.
14.00. Улица Нахимова, дом 244. Двухэтажный деревянный барак. Приближаюсь к железнодорожному переезду. Пасмурно. Холодно и голодно. Переезд через трамвайные пути. Налево шахта «Северная».
16.52. Вот и прошли Кемерово – город шахтеров, машиностроителей, речников. Сразу за мостом нас встретил главный редактор программы «Пульс» - Александр Егорович с группой своих коллег. Тут же состоялось интервью. Быстро сфотографировав, как лошади поднимаются в гору, они уехали, оставив на прощанье аромат духов и блеск чистых рук, лиц, одежды, от чего мы уже отвыкли.
На обед остановились среди поля, свернув с дороги, перегруженной в это время автомобилями.
Нажарил картошки на растительном масле с яйцами и сварил чай, который пил с малиновым вареньем. 
Несколько раз вместе с Громом прогоняли трех назойливых жеребцов, пытавшихся прорваться к нашим кобылам.
Кстати, Почта - видимо, поэтому - после обеда вновь стала агрессивной.
Еще утром, когда я пытался разогнать Лангусту и замахнулся на нее несколько раз прутиком, Почта стала угрожать задом, а потом, когда я стал отстегивать постромку с правой стороны, она пыталась лягнуть меня ногой, но не достала.
17.00. Со стороны Кемерово дует сильный холодный ветер. Дым от костра стелется по скошенному полю. Дрова потрескивают. Гром лежит на боку, вытянув лапы, головой к костру, дремлет. Почта и Лангуста пасутся поодаль и очень красиво смотрятся. Гнедые, яркие на фоне тускло светящегося желтизной поля. В небе нарастает какая-то борьба, перемена погоды. То налетит почти дождь, то заголубеют небесные оконца.
Впереди какое-то селение. Там пасется стадо коров и туда же направились три жеребчика: серый, рыжий и гнедой.
Николай остался в городе. Должен сходить на Главпочтамт и получить перевод денежный, а также позвонить Адольфу Федоровичу Лаптеву, губернатору Ивановской области, и Олегу Алалыкину.
Я в бушлате и вязаной шапочке, в сапогах и «афганке» сижу на высоком облучке.
Да, тревога моя с подшипником не была напрасной – кажется, он развалился основательно. Скрип металлический и скрежет при движении. Николай твердит одно:
- Ничего страшного, так можно ехать сотни километров.
А мне кажется, что колесо от этого притормаживает и лошадям создается дополнительная
нагрузка.

14 октября 1992 года. Среда. День Покрова Пресвятой Богородицы. День рождения Илюши Плонина.
   7.21. С Днем рождения, мой дорогой сынишка Илюша! Может быть, ты во сне услышишь мои поздравления и пожелания здоровья и счастья!
Туманное утро, но теплое.
Слева над поселком Кедровский висит полная луна. Изо рта коней идет пар, пахнет от них потом.
Правое переднее колесо неприятно щелкает. Сломался подшипник.
Вчера на ужин остановились рано. Приготовили жареную картошку с тушенкой и чай.
Светлая, лунная, ясная ночь. Я лег навзничь под старой березой. Свет костра проявлял на фоне неба и мерцающих звезд белые сучья березы, словно стропы раскрытого парашюта. И было ощущение полета. И счастья.
Ходил в поисках лужи, чтобы напоить коней. Наткнулся на чугунную трубу величиной с добрую флягу, гудящую изнутри – видимо, шахтная вентиляция.
Коней напоили своей чистой водой, приготовленной для наших нужд.
Спать было снова жарко.
Утром встал в 6.30., хотя проснулся еще раньше – в 5.30. Растер ногу водкой. Аптечное растирание закончилось.
7.40. Поселок Промышленовский.
9.45. Топлю печку. Готовлю завтрак.
Шахтеры встретились. Я видел, как они вылезли в стороне от дороги прямо из-под земли, из какого-то шахтного отверстия. Молодые, здоровые, крепкие мужики с чумазыми лицами.
- Мы вас поддерживаем! – сказали они, узнав, кто мы и откуда.
Еще они сказали, что есть у них кузница. Но я ходил в подсобное хозяйство. Кузнеца не оказалось. Ковать лошадей некому. Они говорили, что лошади раньше под землей работали.
Как всё-таки мы живем бедно! Всё не убрано. Из дощечек сараи. Огороды, да и порой жилье – ветхое и убогое. Словно временщики живут. И всюду уголь, уголь - и на обочине дороги, и на железнодорожной насыпи, которую я пересек, когда ходил в подсобное хозяйство.
10.00. Николай кричит на облучке:
- Тайга пошла, дочки, ну-ка!
Я выглядываю из кибитки и вижу по краям дороги темные пики елей среди обнаженного тумана берез.
17.20. Очень крутой спуск. Перепад высот метров 200. За ним затяжной подъем.
На обед жареная картошка и чай.
Подъезжали трое мужчин на «КРАЗе», предлагали выпить водки. Виктор Михайлович, Толя и Геннадий. У всех троих руки в наколках, но хорошие русские мужики.
Потом, только выехали с обеденной стоянки, остановились «Жигули». Борис – директор малого предприятия. Угощает нас чаем из термоса. Крепким чаем, с любовью заваренным.
Затем ребята на «ЗИЛ 133» угостили нас тушенкой медвежьей и дали две буханки белого хлеба.
Николай ходил смотреть могилы.

15 октября 1992 года. Четверг.
   7.14. Утро во всем своем великолепии осеннего блеска.
Слева луна, чуть тронутая с одного бока. Раскаленное до красноты небо с восточной стороны и, освещенные рассветом, сиренево-золотистые вершины берез. Чистое голубое сияние неба. Лес почти черный со стороны восхода.
С утра я на вахте. Несем ее вместе с Лангустой – она запряжена в корень.
Вчера вечером свернули на ночлег, поднявшись на гору, возле триангуляционного пункта – деревянной вышки. В сумерках распряг лошадей. Уже потом взошла из-за тучек луна, и высыпали крупные сибирские звезды.
На ужин съели банку холодной медвежатины с чесноком и хлебом, сварили по два яйца и какао.
Уснул лишь в первом часу ночи, а так всё дремал, думал о доме.
7.20. Сейчас небо с востока желто-розово-зеленовато-белое. Начинается продолжительный спуск. Тайга. Туман. Мокрый асфальт.
Сквозь черные ели – голубая тайга в распадке и розовый край неба.
Входим в облако холодного тумана, что повис над долиной. В долине на всём иней. Густой туман заполнил долину, и только верхушки елей торчат из него.
8.27. Слева кедры. Тайга.
11.27. Только что поднялись на перевал после реки Ильбес. Сразу несколько событий. Спор с Николаем по поводу спуска на тормозах. Я настаивал закрутить тормозные колодки (они у нас вручную приводятся в действие). Но Коля не послушался моего предложения. В результате он стащил Лангусту на заднице, а седло при этом повисло у нее на шее.
Встреча с земляком Николаем из Пестяковского района. Похож на Славу Ларкина, который работал помощником бурильщика со мной в геологоразведочном отряде.
Встреча с золотодобытчиками, со старателями, которые моют золото на берегах и в русле реки Ильбес. Стоят драги и справа, и слева от дороги. 50 человек добывают золото.
Пожилой мужчина Владимир Васильевич в солдатской одежде рассказал, что видел самородок в Амурской области весом 9,2 кг. Видел «снимки» до 5,7 кг. за смену.
А денек ясный-ясный. Небо голубое, глубокое, чистое.
Нас обгоняют «КАМаЗы», груженые углем. Николай отстал возле земляка и старателей. Ведет записи для книги.
Водитель на «ЗИЛе» спросил:
- Не надо ли весточку домой отправить?
Я поблагодарил его за добрые побуждения.
У Лангусты после подъема возле шлеи – непривычно белая пена. И шерсть над ремнями на спине и на ляжках - мокрая от пота.
Подъемы очень тяжелые и крутые. Затяжные.
Странно наблюдать вокруг таежные леса. Острые, высокие, аккуратные, словно специально подобранные ели; жизнеутверждающие своей зеленью коряжистые осины; старые березы; редкие красавцы – кедры.
  А дорога всё петляет то с горы, то в гору. Как будто пытается нас закружить в этих сибирских таежных лесах, среди глубоких распадков, среди рек и ручьев.
12.45. Остановились на обед возле дороги в окружении тайги. Развели костер. Николай готовит суп. Ясный, солнечный, по-летнему теплый день. Пахнет смородиной и кедровником. Сухой, облетевший кустарник. Смородина, калина, ива, береза, черемуха, рябина. Осина, ель, кедр, сухая желтая трава, купыри без перегородок внутри.
Город Мариинск.
15.50. Почти четыре часа отдыхали в обед.
К нам дважды подъезжали гости. Даже угостили сгущенкой – две банки.
16.00. «351 км». Напоили коней из лужи. На обед у нас было: суп гороховый с картошкой и вермишелью, чай из смородины с сухим молоком и какао.
Сейчас дорога идет на спуск. К дороге подступает тайга. Удивительно высокие ели с идеально ровной, выдержанной кроной, сходящей к вершине на конус. Иглы совершенно мягкие, не колются, как наши. Кора совершенно ровная, гладкая, словно у черемухи, а пахнет хвоей. Может, это и есть знаменитая тянь-шаньская ель?
Удивительный день от самого восхода - ровный, ясный.

Глава 43.
Отчет в газеты за месяцы похода. Первая метель. Мы опасаемся волков. Рассказ по радио о Юрьевце и – размышления о России… «Окружение» под Мариинском

   «Дорогая редакция, здравствуйте!
Рад сообщить Вам, что все в нашей экспедиции живы и здоровы. Только что миновали глубоко врезанную долину реки Ильбес, в русле которой старатели добывают золото.
Позади столица Сибири – город Новосибирск, где мы основательно подготовились к зимним условиям, установив в кибитке печку-буржуйку, и, с помощью Сибирского военного округа, обзавелись зимней ватной одеждой и валенками.
Позади город Кемерово. Город шахтеров и моторостроителей, речников и авиаторов. Встречи с прекрасными, добрыми и отзывчивыми сибиряками.
Вопросы коневодства, экологии, народных промыслов и постоялых дворов – это, если вдуматься, вопросы возрождения самой России. По сути дела нет людей равнодушных к этим проблемам. Поэтому все встречи проходят живо и интересно.
Только что встретили нашего земляка Тарамакина Николая Фадеевича из-под Пестяков, где в деревне Шалаево живет его сестра. А сам Николай уже лет десять в Сибири, работает на бульдозере, строит дороги. Кто был больше обрадован этой встрече, трудно сказать… Мы обнимали Николая как брата и не могли наговориться.
Сейчас у нас обеденный отдых. Три часа среди дня мы кормим коней, Грома и готовим себе на костре суп, жарим картошку, кипятим чай. Сегодня на удивление по-летнему теплый день. А тайга уже голая, лишь кедры да ели жизнеутверждающе зелены.
Идет пятый месяц нашей дороги. Почти пять тысяч километров отделяют нас от родного города Иваново-Вознесенска, от близких, друзей.
И не случайно сегодня, еще час назад, когда кибитка поднималась на перевал, водитель ЗИЛа остановился и спросил: «Ребята, может быть, нужно сообщить вашим близким, что вы живы и здоровы? Так я могу это сделать».
Он и не ведает, что у нас нет домашних телефонов, а разница во времени порой становится непреодолимой преградой для общения с родным городом.
Во время обеденных стоянок к нам часто подъезжают водители.
Вот и на этот раз нашими гостями оказались работники районной администрации города Мариинска. Вот что они записали в гостевой книге:
«Желаем удачи начинателям этого прекрасного дела. Пусть ничто не свернет вас с избранного пути. Преклоняемся перед избранной вами миссией. Счастливого пути.
Зав. отделом К.С. администрации района Маслова К.С. и другие».
А обед между тем заканчивается. Я сижу на стволе огромного, позеленевшего от времени дерева. Кусты смородины касаются моих рук. А еще я вижу рядом калину, черемуху, акацию, рябину, иву, березу, ель. И вон там, поодаль, растет молодой красавец-кедр. Тайга. Разные породы деревьев мирно соседствуют друг с другом.
Хочу, чтобы и в людском мире было так и только так.
Всего Вам наилучшего».
(Наброски для корреспонденции в ивановские СМИ).

16 октября 1992 года. Пятница.
   8.55. Началась метель. Еще вчера днем было плюс 15 по Цельсию. И мы наслаждались теплом и светом. А сегодня где-то с середины ночи, а вернее, около трех часов, пошел дождь. Сильный ветер налетал порывами и раскачивал кибитку.
Встали поздно. Уже в восьмом часу. И вот теперь – метель.
Я сижу в задымленной кибитке и «кочегарю» печку. Но она только дымит. Ветер западный, а значит, нет тяги в печной системе.
Москва обещает сегодня ночью понижение температуры до минус 15.
13.27. В районном поселке Красный Яр пополнили запасы овса – два мешка. Николай остался звонить. А я прошел еще с километр и расположился в придорожном лесу.
Развел большой «пионерский» костер. Пока сижу, отдыхаю. В 14 часов задам овса кобылам и начну готовить обед, если не подъедет Николай.
Вчера ночевали в лесу. На ужин сварили картошки и напились чаю и какао с сухим молоком. Грому сварили котелок рису. Ходил с вечера с ружьем - на случай, если нападут волки.
Мимо нас по проселочной дороге часов в девять проехала легковая машина. Николай отчего-то напугался и стал затаптывать угли от костра.
Заметил, что вчера вечером резко как-то пропала ель. Снова встречаются береза, осина, сосна.
Сильный, холодный ветер. Однако у костра – тепло.
13.50. Снова летит снег. Приехал Николай. Говорит, что Петр Андреевич должен выслать на Мариинск 10 тысяч рублей.
Подходили кобылы. Но овес им еще рано. Нацепляли в гривы репейнику. У Лангусты я отцепил, а Почта не дается, сердится, прижимая уши, мотает головой, норовит укусить. Костер всё горит, жарко и весело. Ветер треплет космы дыма и вместе со снегом уносит на дорогу.
Гром дремлет, свернувшись калачиком.
Сегодня на завтрак на дымной буржуйке сготовил фирменное блюдо: геркулес, тушенка, гороховый суп и два яйца. Получилось горячо и питательно. А еще чай с сухим молоком и какао, по два яблока, по три грецких ореха. Вчера нас угостили ребята из Бишкека и Фрунзе.
14.10. Засыпал по ведру овса нашим кобылам. Николай чистит картошку. Гром дремлет. Костер дымит. Сухие ветки березы и ивы обгорели с одной стороны, испещрены поперечными трещинами и стали белыми от золы. Языки пламени вьются вокруг сучьев. Трещит березовая кора. Тучи то налетают, засыпая снегом, то покажется голубое небо. И ветер, ветер, ветер. Сегодня царство ветра.
Кто теперь поверит, что сутки назад стоял погожий летний день!..
14.17. Гром встал, потянулся, отряхнулся, прошел несколько шагов и принялся чесать себя за ухом, сев на задние лапы. Снова энергично отряхнулся и пошел в сторону леса, обнюхивая на ходу пожухлые листья.
Сидеть на пне холодно. Зябнут ноги. Сегодня после обеда я на вахте. Надо будет надевать ватные штаны. Геологические сапоги совершенно не греют.
Каждый день я протираю лицо водкой на меду. Оттого оно быстро пылится и становится липким, если посидишь у огня.
14.22. Вот показалось солнце. Гром, сделав круг, подошел ко мне и лизнул руку. Николай крошит морковь в суп. Подъезжал «Москвич». За рулем молодой парень, а с ним почти ветеран с орденом на груди и в костюме.
Огурцов Володя из Ивановской геологоразведочной экспедиции передал нам привет, когда Николай звонил в Иваново-Вознесенск.
Пойду готовить дров для буржуйки. Грому варим рис.
16.47. Спуски, подъемы. Западный, сильный, порывистый ветер пронизывает ватник, словно мешковину.
Небо почистилось к этому часу. Морозит. На мне ватные брюки. Расколол четыре грецких ореха и съел их. Угостил Грома орехами.
Николай в кибитке. Пишет. Солнце уже касается голых вершин, золотит высокую шальную траву вдоль дороги, белит еще белее стволы берез.
Почта идет коренником, покачивает головой и прядает ушами. Корпус ее матово поблескивает в заходящих лучах. У наших коней очень красивая окраска - от черной до красной. Лангуста светлее, а Почта темнее и окрашена в гнедые тона. У Лангусты белые «гольфы» на трех ногах, кроме правой задней. У Почты белые «носочки» на двух задних конечностях. И еще – у них у обеих белые морды спереди, и это очень красиво смотрится.
У Лангусты в последнее время интенсивно растет шерсть, и она почти всё время выглядит взъерошенной. Почта гладкошерстная, с нежной и теплой кожей. Зимней шерстью она не спешит обрастать.
17.00. Слева деревянная вышка. Они здесь очень часто встречаются.
17.27. «390 км». Встретили главного инженера Мариинского маслозавода – Долгову Марию Ивановну. Женщину лет 30-ти на вид. Настоящую красавицу с зелеными глазами. Водитель - молодой парень Николай Николаевич. Подарили 10 банок сгущенки. Вот это Сибиряки!
 
17 октября 1992 года. Суббота.
   13.15. Обеденный привал. Солнце. Дымка. Перистые облака. В тени держится минус 6. Но на солнце тепло.
Ночью было около 15 градусов мороза. А утром, около семи часов, минус 10 на нашем бортовом градуснике.
Заезжали в село Николаевское. Заходил в магазин. Купил баранок, а вернее, сушек за 65 рублей и спичек 9 коробок по 1 рублю 10 копеек.
13.55. Поели суп с хлебом, который нам подарил директор Ужинского хлебозавода. А еще он подарил 200 рублей и бутылку водки. Это уже второй случай за последнее время. Первый раз нам дали 150 рублей.
14.00. Подошли кобылы к кибитке, едят овес и посматривают на нас, на костер, на солнце. Они очень красивы сегодня, а Почта – в яблоках.
Сегодня вечером надо будет в кормушки закладывать торбы, а уже потом в них засыпать овес, чтобы не приморозили губы о железные кормушки.
Какой-то изверг повесил на березе крупную серую собаку, и нам пришлось менять позицию. Кибитку еле столкнули вдвоем. Спустили ее ниже по рельефу.
14.05. Ждем, когда закипит чай. Николай кряхтит, сидя на корточках, поправляет костер. Гром под кибиткой постанывает, поскуливает.
14.47. Уже отпили чай со сгущенным молоком. Напилили полусухих березовых кругля-шей для буржуйки на вечер. Я их уже расколол и погрузил в кибитку. Убрал пилу. Лошади пошли ближе к дороге.
Костер догорел и теперь едва курится. Грома не отпускали сегодня на прогулку, и он недовольный, злой лежит.
Вчера на ужин картошку варили и попили чай со сгущенкой. Вчера уже вечером стало сильно морозить, был сильный ветер.
14.52. Идет передача о Юрьевце – старинном прекрасном городе на берегу Волги в нашем крае, о краеведении. Автор передачи советует создавать альбомы из фотографий и документов. Полистаешь альбом, и всякая ссора становится мелочью. Четвертый альбом у автора. Сходили в кино - не выбрасывайте билет, а подпишите: с кем ходили, когда ходили, и сохраните это как историю.
Владимиров – фамилия этого человека. Корреспондент Ольга Терн говорила, что в Юрьевце убогие и обшарпанные дома.
А я думаю: что там Юрьевец! За немногим исключением, к сожалению, вся Россия сегодня – это убогие и обшарпанные дома.
Каково оно – жить в районном центре Ивановской области, где 16 тысяч жителей и обмелевший речной порт!..
15.00. Дремотное состояние. Тихо. У меня шум в правом ухе. Видно, забито серой. Не умывался уже десять дней. Только обтираюсь.
Да, сапоги у меня разваливаются понемногу. Подметки отслаиваются и топорщатся. Сегодня они замерзли, находясь в кибитке. Утром едва обулся.

18 октября 1992 года. Воскресенье.
   8.45. Сижу в кибитке. Готовлю завтрак на буржуйке.
Сегодня Николай в половине шестого утра, видимо, замерз. Встал и затопил печку, долго возился с ней.
Но зато сейчас в кибитке тепло – Ташкент. Хотя на улице минус пятнадцать.
Вчера на ужин варили картошку и пили чай со сгущенкой, сушками и хлебом.
Грому сварили рис, целый котелок. Крупные звезды казались рядом. Луны с вечера не было видно. Она появилась позднее. Последняя четверть. На исходе, на убыли светила сквозь частокол деревьев. С вечера градусник показывал минус 12.
После ужина забрался в кибитку и затопил печурку. Только хотел раздеваться, Николай шепчет:
- Петр, кто-то идет! Вооружайся!
Я зарядил ружье и вылез из кибитки.
- Там кто-то шел и там был скрип, – показывает Николай  в разные стороны.
- Окружают! – подумал я в шутку.
Прислушались – никого!
Постояли еще, походили, и полез я в кибитку растирать место ушиба и готовиться ко сну.
14.57. На обед стали под городом Мариинск напротив стелы с надписью: "Мариинск" крупными, металлическими буквами, окрашенными белой краской.
Гороховый суп с рисом, компот, сушки, сухое молоко - вот и весь наш обед. Грому свари-ли концентрат из Германии.
14.58. Сижу на солнцепеке в конце сосновой аллеи. Пасу кобыл. Они метрах в 150-ти от меня бродят.
15.35. Едва ушел написать домой письмо, как уже время вышло и пора запрягать коней. Быстро вечереет. Обещал подъехать на "Волге" Никитин Володя. Приглашает нас в гости.

Глава 44.
Николай отстал... За ковку лошадей расплатились водкой. Сколько Храмов на Руси – без куполов! «Босс» продолжает «отгуливать Россию». Кто лидер нашей экспедиции? Чехов!

21 октября 1992 года. Среда.
   8.22. Сижу на облучке. Едем с Громом. Николай отстал в городе Мариинске вчера. Сбежал с облучка. Отгуливать Россию, как он любит выражаться.
Сигналят нам встречные и попутные водители. Только что водитель "Волги" посигналил. Руки зябнут. Хотя всего сегодня минус два. Небо в тучах, словно вспаханное поле в крупных отвалах.
Гром жалуется на правый глаз. Видно, вчера, когда заезжали на стоянку, его хлыстнуло веткой.
Пробую писать в солдатских рукавицах.
Коротко о событиях минувших дней.
Долго ждали Володю Никитина под городом Мариинск. Николаю говорю:
В половине четвертого запрягаем и едем к Володе домой.
Но Коля заупрямился, и так простояли напрасно еще два часа. Оказывается, Володя нас не заметил и проехал на "Волге" мимо.
В Мариинске опустил в почтовый ящик письма. Наконец-то! В поселок Калининский, где живет Володя по улице Школьной дом 19, приехали уже затемно. Где-то минут двадцать девятого.
Володя приказал своим работникам Валере и Юрию протопить сауну и принести коням корм. А сам всё доделывал дневные дела. Они только что разделали поросенка, мясо которого надо было солить и убирать.
Вечером у Володи, кроме нас, еще четверо: Алексей, Ибрагим, Виктор и еще кто-то. Но вскоре гости ушли, а мы, попарившись в сауне, что была сделана под домом, сели за стол пить чай. Володя угостил водкой. Вскоре и Коля принес с кибитки подаренную нам ранее бутылку водки. Надежда, жена Володи, ушла спать. А Володя с Колей решили ехать к Володиным друзьям на "Волге". Возвратились уже в десятом часу утра, вместо обещанных семи.
Утром я пошел разыскивать кузницу, где кузнец Василий и его помощник Владимир в течение дня подковали наших лошадей. Коля этот день провел в компании с Володей. По его рассказам, они были в местном ресторане.
8.55. Напоил коней из ручья. Для этого пришлось прорубать прорубь. Лед уже около восьми сантиметров толщиной. Почта выпила почти два ведра, Лангуста чуть поменьше. И Гром полакал холодной водички. Теперь все накормлены и напоены. Можно продолжать дорогу. С левой стороны небо очистилось, прояснилось. По обе стороны дороги кусты. Справа, метрах в десяти от дороги, валяется дохлый бычок.
Так вот, от Володиного дома до кузницы добрых полкилометра. За день я раз шесть преодолел это расстояние. День был пасмурный, ветреный, холодный. Температура воздуха держалась около шести градусов мороза. Подковы пригодились - те, что я нашел в городе Вятка (Киров).
Кузнец Василий 1947 года рождения, но поначалу я его назвал дядей Васей. Потому что он выглядел старше своих лет и потому, что его  так назвала Надежда - жена Володи. Василий черноглаз, с тихим мягким голосом, роста чуть выше среднего и на вид щупленький. Зато его помощник Владимир выглядит, как русский богатырь, сибиряк. Круглолиц, высок ростом и непомерно силен.
Ковали на «горячую». Рог копыта дымился, и пахло паленым вкусно и горячо.
Я стоял, уговаривал кобыл не дергаться, ходил добывал им овес, кормил их, держа ведро с овсом на руках.
Почта вела себя поспокойней - умнейшая лошадь. Лангуста дергалась в станке и до боли наломала себе левую заднюю ногу. Так что долго не могла на нее наступить.
Уже в четвертом часу дня я привел кобыл во двор Володиного дома. Разбудил спящего в машине Колю. Отвел его в дворовую избу, где жили работники, и уложил спать. Перед этим спросил денег, чтобы рассчитаться за работу с кузнецами. Взял у Коли тысячу рублей и пошел в магазин. На эти деньги купил водки по 199 рублей за бутылку и эту водку отнес кузнецам. Они остались довольны. Еще порасспрашивали о дороге, о целях, о спонсорах. С ними был сварщик Виктор - тоже русский богатырь.
Вечером сидели у Володи. Ели пельмени. Коля всё приставал к Надежде. Признавался в любви прямо при Володе. Говорил о сексе. Приглашал на Оку.
Володя сидел, низко опустив голову. Нервничал и злился на Колю. Потом резко оборвал беседу. Встал и, сославшись на дела, вышел из дома. Послышался вскоре шум работающего двигателя. Володя уехал по делам.
Ночевали мы в кибитке.
Коля где-то потерял свои сапоги. Утром долго искал паспорт. Так до сих пор и не знаю, нашел он его или не нашел?
Утром во вторник всё было покрыто снегом, но было тепло и пасмурно.
Коля с "больной" головой поехал к корреспондентам. Долго беседовал с ними. Потом фотографировали наших и Володиных лошадей. Потом пили чай у Володи на кухне. И только в двенадцатом часу дня, наконец, уехали от Володи.
Дорогой до города Коля клятвенно заверял, что с "отдыхом" покончено, что он не он будет, если до Красноярска в кибитку не набросает 50 тысяч рублей. В городе он собирался купить мясо для Грома и продукты для нас.
На переезде он побежал звонить Юре Михайлову. Местному художнику - мастеру высшего класса по работе с берестой.
Потом было угощение у Юры в прекрасном тереме, построенном Юрой по своему проекту. Отец Михаил, мама Мария, друзья Рустам и Валера, дочь Мария. Жены долго не было. Угощали чистым спиртом. На столе - суп грибной, селедка, приправа, рыбные консервы, салат из овощей, каша рисовая с тыквой - очень вкусная, мед, варенье мамино, чай, сливочное масло.
Потом фотографировались. Юра показал коллекцию своих работ - берестяные туеса. Подарил нам с Колей небольшие туески для хранения соли.
Затем мы поехали. Валера сел с нами на облучок. Чуть позже, еще не выехав из города, Коля с Валерой остановили машину и уехали в ресторан. Коля сказал мне, что он догонит. С того дня я его не видел.
11.21. Вот и солнце. Небо чистое, бледно-голубое. У горизонта намеком - тучи.
На отвалах распаханной земли сахарится снег.
От самого Мариинска началась зона лесов и лесостепи. Перелески. Поля.
Слева, километров в трех, большой поселок Суслово. По-черному дымит труба. В центре поселка, расположенного параллельно дороге, возвышается здание из красного кирпича. Возможно, остатки Храма, переделанные под гражданское здание. Сколько их на Руси, таких Храмов! Тысячи были разрушены полностью. Десятки сохранились без куполов. В каких-то Храмах сделали склады и механические мастерские. Некоторые приспособили под коммунальные квартиры. Во всяком случае, в Сибири нам почти не встречаются Храмы. Здесь и так-то население редкое. И Храмы были полностью разрушены.
Николая всё еще нет, и что с ним, мне неизвестно. Второй раз сбегает из кибитки. Первый раз в Омске и вот теперь. Складывается впечатление, что он не хозяин своим словам. Страсти управляют его поступками.
Мои увещевания и уговоры давно не помогают. И я уже отступил. Стараюсь не брать близко к сердцу. Иначе оно не выдержит таких переживаний. Будь, что будет. Бог нам судья.
11.30. Вот справа лежит в валках сено. Чернеет землей и белеет снегом, пестрит клоками вспаханное поле.
12.10. На дорожном указателе цифры: до Иркутска – 1290 км.
Солнце. На небе ни облачка. В километре слева - поселок Суслово. Справа поле с озимыми. На нем пасутся коровы.
Останавливался мужчина на красном мотоцикле. Вели беседу. Говорит, что видел нас в телевизионной программе "Пульс".
С трактора ребята спросили:
- Куда едешь, мужик?
Пожелали счастливой дороги.
17.04. Только проехал железнодорожный переезд, перед обедом, как останавливается впереди кибитки машина "Продукты". Водитель говорит:
- Забирай своего друга.
Привезли Николая. Слава Богу, живой.
- Босс приехал! - резко прокричал Коля хмельным голосом и направился в кибитку еще добавлять.
Это было в 12.42. А в 12.45 я свернул с дороги влево и остановил коней на обеденный отдых.
Распрягаю лошадей, смотрю, Коля мой сел на кучу. Пошел запах. Сидел-сидел, жилился, что-то бормотал. Стал вставать с кучи и упал, так и не надев до конца штанов.
Распряг. Взял бушлат из кибитки и перетащил Колю на бушлат. Сверху накрыл его ватным одеялом. Хоть на улице и тепло - плюс восемь градусов, но простудиться можно быстро.
Сварил чай, нажарил колбасы и белого хлеба на сале, подаренном Володей в Мариинске. Потом установил крепление на охотничьи лыжи, купленные вчера мной в Мариинске.
После обеда запряг коней и растормошил Колю. Он забрался в кибитку и, кажется, заснул снова. Но, когда я остановился чтобы напоить коней, подъехали гости и Коля проснулся. Начал кричать из кибитки. Обзывал меня матом и хотел уехать с гостями. Но они его не взяли, сказав:
- Оставайся в кибитке, нам не по пути.
Но Коля вылез из кибитки, остановил попутный "КАМАЗ" и уехал в сторону города Тяжин, до которого еще 25 километров.
Так что снова мы остались одни на дороге между городом Иваново-Вознесенском и островом Сахалин. Снова я один с Громом и "дочками", то есть, с лошадками. Нам всем предстоит четвертая ночевка в одиночку, в придорожном лесу.
 
22 октября 1992 года. Четверг.
   10.50. Денек сегодня на славу - теплый и солнечный. Легкий морозец, около минус двух градусов.
Вчера, уже ночью, при съезде с дороги к месту ночлега погнулась правая оглобля. Она сделана из металлической трубы.
Ночь стояла - хрустящая от звезд. Накормил Грома, задал лошадкам овес, спустя час, как мы остановились.
Прямо на полу кибитки напилил дров ручной пилой. Потом затопил печь, зарядил ружье и положил его рядом с собой на тот случай, если нападут волки на лошадей.
На углях поджарил кусочки колбасы со свиным салом. Получился шашлык. Затем сварил чай и со сгущенным молоком напился до пота чая.
В кибитке было жарко, как в сауне, майка на мне стала мокрой. Когда стал ложиться спать, снял майку и выжал. С майки текло на пол.
Спал хорошо. Только проснулся около пяти часов утра и уже не смог больше уснуть.
В половине седьмого встал, оделся, легко позавтракал. Печенье со сгущенкой, холодный чай.
Вылез из кибитки. На бледном небе еще виднелись звезды, и остаток месяца светился как неоновый рожок.
В потемках начал кумекать, как лучше выпрямить согнувшуюся дугой оглоблю.
Нашел ключ 17х19 и пассатижи. Долго не мог отвернуть гайки крепления оглобли. Бил молотком. Нагревал на огне. Всё впустую. Перетряс всю кибитку и нашел ржавый ключ 19х22, что я когда-то поднял на дороге. С его помощью и отвернул гайки. Отсоединил оглоблю и между двух берез выпрямил ее.
Сходил и нашел место выезда на трассу, а уж потом запряг коней. Причем Почту определил в коренники.
Только приблизился к трассе, как на белой "Ниве" привезли Николая.
11.30. Только что остановилась машина "Продукты", что вчера доставила Колю, и вот уже целая толпа сибиряков окружила кибитку.
Разговоры, расспросы.
Итак, привезли Николая и стали рассказывать о его поведении. На всех кидается с поцелуями, на колени, целует руки. Женщины от него бегают. Он за ними.
Директор Валерий, говорит:
- Ты не обижайся, Петр, но мы его с собой не возьмем.
Коля рвался уехать с ними. Они его строго осадили. И Коля мой с пятой попытки забрался в кибитку и лег в проходе.
Он получил 10 тысяч рублей в Мариинске. Две тысячи я у него брал - рассчитался за ковку и купил лыжи, хлеб, компот, крепление для лыж… Словом, все деньги истратил. А вот остальные 8 тысяч Коля, скорее всего, потратил на себя. Бог нам судья.
Встретился в пути автомобиль:  "3130 КЭР" - бензозаправщик, водитель Валера.
13.20. Долина реки Тяжин. Таежная зона. Ель, береза, сосна.
16.50.  Николай проснулся. Вылез из кибитки. Сказал, что пойдет и остановит машину. Говорю ему:
- Сиди в кибитке!
Он не послушался. Спрыгнул с кибитки и куда-то пропал. Оглядываюсь назад, его нет. Впереди тоже нет.
Что делать? Где искать?
17.03. Коля обогнал меня на машине "УАЗ" - скорая помощь. Крикнул из кабины:
- Дай, я отгуляю Россию!
17.30. Мужики на серой "Волге" из города Тяжин. Угостили шашлыком. Дядя Ваня, белорус, дал спички.

   Отступление с пояснением
В дороге нас часто спрашивают: "Как родилась эта идея, пройти на лошадях до Сахалина"?
Николай при ответе на этот вопрос начинает очень долго объяснять, как вообще рождаются все идеи. От простого к сложному. Количество в качество и так далее. Всё это верно. Только эта идея родилась проще.
С Николаем мы дружим лет 20. А в последние 8 лет у нас сложилась такая традиция. В марте месяце берем рюкзаки, палатку и уходим на выходные дни на заснеженный берег реки Страданки.
И вот два года назад, там, на Страданке, что в семи километрах к югу от Иваново-Вознесенска, я предложил Николаю: в честь 100-летия путешествия А. П. Чехова на Сахалин пройти его маршрутом и написать об этом книгу. Но так как Чехов от Перми ехал на лошадях, возникла мысль - пройти на лошадях весь маршрут.
Николай тогда не поддержал мою идею, ссылаясь на ее социальную направленность.
Полтора года спустя, как-то на прогулке, Николай выдвинул идею сбора лекарственных трав и мечтательно высказал:
- Хорошо бы проехать по стране на лошадях, далеко-далеко, аж до самого Сахалина.
Я поддержал его мысли и не стал напоминать о своей идее. А Николаю сказал, что это здорово придумано. И теперь всем  говорю, что это придумал Николай.
Почему я так поступаю?
Во-первых, Николай считает себя лидером, и я не возражаю против такого положения вещей. (Хотя перед стартом экспедиции мы условились, что идем на равных. Как два руководителя двух лошадей и одной собаки). Во-вторых, над выполнением своей, а не чьей-то идеи любой человек будет работать в полную силу.
Так мы и работаем до сих пор – оба в полную силу, на полную железку, воплощая каждый свою собственную идею, автором которой, я лично считаю… Антона Павловича Чехова.
Уже после кибитка с этой идеей нагружалась проблемами возрождения коневодства, экологии, народных промыслов, улучшение взаимопонимания между людьми разных стран.
А самое важное: нас поддержал губернатор Адольф Федорович Лаптев – дальновидный и глубоко мыслящий и чувствующий Человек с большой буквы. Именно поэтому мы так быстро, всего за месяц, собрались в такой неблизкий путь, и продолжаем по нему идти.
В такой дальней дороге, какую мы с Божьей помощью выбрали, встречается много замечательных людей. Так много, что обо всех не расскажешь. Но об одной такой встрече хочется рассказать.
Тимохин Виктор Михайлович – генеральный директор АПКО ОСТО «Березовский». Эта встреча необычна тем, что самого Виктора Михайловича нам увидеть не удалось. А вот молва о нем далеко разнеслась по Сибири. С ней-то мы и повстречались  в городе  Мариинске. Виктор Михайлович большой знаток и ценитель коней. Для меня этот человек дорог еще и тем, что по его замыслу сегодня восстанавливается деревня, которой уже лет пятнадцать, как не существует. Вот бы кто нашелся - мою родную деревню возродил из небытия, в Рязанской губернии!
   "Приехали на голое место 12 апреля. От трассы около семи километров. Лесная зона. Березы, сосняк, калина, речушка Лебедка. Запланировано построить плотину, возродить реку. За лето построили животноводческое помещение на 250 голов. Капитальное сооружение. Ведется строительство жилья. Будет 21 дом построен. Подведено освещение. Бурится скважина до 200 метров для воды. Построено 7 километров капитальной дороги. Линия электропередач. Выращен урожай со 120 га. Будет освоено 500 га брошенных земель. Стадо коров. Семь свиноматок, и от всех приплод. 20 телочек и 20 бычков. Получили хороший привес. Четыре лошади. Планируется производить кумыс. Табун конематок. Закупили два комбайна, два гусеничных трактора, два колесных трактора".
Словом, Виктор Михайлович взялся не только восстановить разрушенное село, но и накормить народ. Остается только пожелать ему и тем, кто ему помогает, Божьей помощи.

Глава 45.
Директор Бренч из Красноярских Каштанов. Короткая встреча с таллиннским Лыжиным - милиционером-велосипедистом. Старой Козулькой еще при Антоне Павловиче стращали

24 октября 1992 года. Суббота.
   9.10. Въезжаем в село Каштаны Красноярского края. Чуть раньше пересекли границу Кемеровской области и Красноярского края.
Морозное ядреное утро. Минус 6 градусов с ветерком.
Топлю печку-буржуйку. Пожарил кусочки сала, что подарил нам вчера дед Иван в совхозе «Искра». Там же нам дали меду два литра и 20 банок сгущенного молока и еще накормили в столовой до отвала. Директор Валерий Станиславович Бренч. Дай Бог ему сибирского здоровья и кавказского долголетия! И всей его семье, и всем его родным! С его отцом мы здоровались. Он проезжал на лошади мимо нашей кибитки. Еще крепкий дед. И в этом же хозяйстве дали нам два мешка овса. Директор, нутром чувствуя неординарность происходящего, собрал в конторе людей и очень торжественно встретил нас.
Была еще встреча во время обеденной стоянки между шоссе и железной дорогой. Управляющий другого совхоза внешностью похож на татарина. С ним был рабочий Юрий, лет пятидесяти возрастом. Говорит, что 23 года отсидел по лагерям. При расставании Юрий поцеловал наши руки.
9.20. На краю села Каштаны – нефтеперегонный завод, справа от дороги.
Лошади храпят, цокают новенькими подковами, кибитка скрипит, солнце светит, а печка греет.
Собираемся прямо на ходу пить чай со сгущенкой и сухарями.
9.37. Попил чаю и потянуло в сон. Попробую вздремнуть секундочку.
11.50. Пять минут назад напоили коней. Солнце. Ясное голубое небо. Березовые и осиновые жидкие перелески. Рыжие квадраты полей. Я подремал после чая. Затем прошелся пешком впереди кибитки и разогрелся до пота.
Вчера пропотел, пока готовил чай. Майку отжимал и повесил сушить в кибитке. Но к утру она так и осталась сырой.
11.55. «576 км». Впереди и справа синеют вдали холмы. Идем по вершине всхолмления под уклон. Сильный западный ветер. Справа прямо от дороги начинается понижение местности и заканчивается таежным распадком.
Слева, чуть впереди, на одном из холмов видны крыши поселка, антенны. Там проходит железная дорога. Справа, на склоне, приближается летний загон для скота, сколоченный из досок. Столбы. Трансформатор. Далеко справа синеют гряды холмов. Там линия горизонта прочерчена, словно дрожащей рукой.
Ветер раздувает хвосты у коней, треплет гривы.
Следы от коровьих копыт остались вмятинами в бетоне. Видно, стадо коров прошло по не затвердевшему еще бетону во время строительства дороги. Влево тоже идет уклон. Спад высоты до распадка, заросшего березняком. Дальний склон распадка распахан и полями расчерчен на квадраты, ограниченные березками, сиреневые вершины которых грезят весной - апрелем или мартом.
От лошадей на сером полотне бетона качаются тени в такт ходьбы. Тень от кибитки, от оглобель, вожжей, дуги и от моей шапочки - словно от шлема витязя.
16.00. Прошли город Боготол. Очень красивый вид с горы. Река блестит. Синеют вдали горные увалы – отроги Западных Саян. У Коли была вспышка гнева против меня. Я уже ждал такого поворота настроений от друга. Ибо он после перенесенных состояний своего своеобразного «отдыха» становится мрачным и злым, готовым в это время самого себя укусить за ляжку. А уж меня в это время превращает в ноль. Сколько же он потратил экспедиционных денег на свое пристрастие? Нижний Новгород – 4 тысячи, перед Вяткой – 1,5 тысячи, в Перми – 4 тысячи. В Омске – 6 тысяч, в Новосибирске – 12 тысяч, в Мариинске – 7 тысяч… Общую цифру страшно назвать!

23 октября 1992 года. Пятница.
   8.23. У Коли сегодня покаянный день. Всю ночь не давал покоя ни себе, ни мне. То ему волк показался, то лошади чужие подходили… И всё ругает себя. И клянется, что больше такого не повторится. Вчера он сбежал после обеда с кибитки, но вскоре вернулся на «КАМАЗе». Видно, ему дали от ворот поворот. Иначе еще бы одну ночь прогулял. Уже с воскресного вечера он не адекватен.
Вот он идет рядом с кибиткой без шапки, где-то потерял, и клянется:
- Всё! С сегодняшнего дня никогда больше не буду! А то желудок жжет.
8.52. А в погоде, между тем, ощущается какая-то перемена. Наверное, будет снег. Всё пространство по горизонту обложило сизыми тучами.
Вчера вечером Колю знобило. Я затопил печурку, и было жарко в кибитке. Небо горело алмазами звезд. Подходили чужие лошади. Я их отпугнул. Звал Грома, но он не удосужился прибежать.

24 октября 1992 года. Суббота.
   16.50. Ходил за водой. Нашел ключ на дороге. На весовом пункте пухленькая весовщица. Шофер спрашивает:
- Кому продать бензин?
Конечно, из-за Колиного «отдыха» мы много теряем. И вообще, я вижу, что нам не хватает еще одного человека в экипаж, который только бы работал с финансами.
Красивые виды уже позади. За рекой Фузея наблюдается равнина.
17.50. «590 км». Сижу в кибитке. Ходил за водой. Вспотел, и до сих пор не остыну. В ватных штанах чуть подвигаешься, и уже жарко. Особенно при теплой погоде – плюс шесть градусов по Цельсию.

26 октября 1992 года. Понедельник.
   9.30. Последние минуты затянувшегося привала и в общем-то короткой встречи с Сережей Лыжиным. Сергей Лыжин - капитан милиции из города Таллинна. 37 лет. Еще в молодости полюбил велосипед. С отцом в 16 лет совершили поход на велосипедах от Таллинна до Архангельска. Закончил заочно Ленинградский институт физической культуры по специальности «легкая атлетика». Спортсмен. В городе Магадане служил во Внутренних войсках. Год службы шел за два. Была мечта: после демобилизации поехать из Магадана в Таллинн, на велосипеде. И вот мечта осуществляется. Из Магадана он выехал 23 августа.
Теперь он, этот наискромнейший человек, перед нами. Вот он кряхтит, вставая с холодной сибирской земли вразвалку, говорит:
- Так.
Поправляет лыжную шапочку, глядит на лошадей прощальным взглядом.
Русобород, голубоглаз по-сибирски и по-балтийски спокоен.
Мы подарили ему солдатскую стеганную защитного цвета телогрейку, и он теперь в ней. Не снимает ее. Не спеша укладывает вещи. Кряхтит. Заставляет себя это делать, ибо уже два месяца и три дня в дороге. Из них 5 дней неходовых.
10.29.  Сережина фигура на «перламутровой девятке» - так он зовет свой обычный дорожный, Пензенского завода, велосипед, превратилась в точку. Он поехал на запад, а мы на восток.
На душе кутерьма: слезы и восторг, и космический сквознячок необычайного момента прощания - возможно, навсегда - с замечательным человеком.
Крепко обнялись, расцеловались на прощание.
А денек, между тем, радует. Плюс пять градусов тепла. Перистые облака и солнце.
Доброго пути тебе, Сергей!
А у нас впереди – Ачинск.
Прошли «Красную речку».
На прощанье нам Сережа снял уже оборванную спицу с заднего колеса и подарил.
10.50. В голубоватой дымке впереди виден Ачинск: полдюжины дымящихся постоянно труб. Напрямую до города километров десять, не больше. А по дороге, со слов Сережи, – 32 км.
Вчера мы остановились у остановки «Красная речка», чтобы поговорить с тремя местными механизаторами. Вдруг вижу: подъезжает на велосипеде парень. В выцветшей ветровке, русобородый, в голубой лыжной шапочке. Это и был Сергей. От него сразу повеяло дальней дорогой, Охотским морем. Я живо спрыгнул с облучка и по-братски обнял еще незнакомого, но уже родного парня.
Пригласили его отобедать. Для этого съехали с дороги в поле, где стояли в ожидании зимних вьюг стога. Сварили любимую Сергеем пшенную кашу, чай. Подарили ему пять банок сгущенного молока и одну банку тушенки. Угостили краснодарским чаем с медом.  Всё разговоры, разговоры.
Мы все трое окунулись в какую-то особую атмосферу Сережиной дороги, Сережиной судьбы и долго-долго не могли выйти из этого праздничного состояния - обретения нового друга.
Потом, когда пришло время поить наших коней, мы ходили с Николаем за водой на ближайшую ферму села Красная речка.
11.26. Слева хлебное поле в золотых копнах соломы, до того радующих глаз и душу, словно оно аккумулировало солнце и радость.
Справа черное поле, распаханное тракторами.
11.35. На золотом поле табун коней. Насчитал более ста лошадей.
11.37. Начался Ачинский район.
16.35. Прошли реку Чулым по мосту.
Справа отвалы горных пород, дымящиеся трубы, корпуса предприятий. Город Ачинск притулился в предгорьях Западных Саян.
Перистые облака. Плюс восемь градусов. Ветер юго-западный.
Слева игрушечные домики среди зелени: коллектив садоводов «Радуга».
Долина реки Чулым поросла кустами. И поля, и сенокосы – всё в этой долине. Светлые зеркала стариц. Сороки на проводах. Обочины усеяны зерном нового урожая. Над городом стоит смог. Сороки клюют обочину.
16.40. «640 км».

27 октября 1992 года. Вторник.
   9.35. Идем по Красноярскому краю. Летят первые снежинки с неба. Начинается снегопад. На бортовом градуснике плюс два.
Справа синеют горные увалы Западных Саян. Слева равнина: перелески, рыжие поля. Всё вокруг в ожидании снега.
Час назад ребята сотрудники Государственной автоинспекции (ГАИ) Володя и Аркадий передали приятное известие, что жена (чья жена?) прислала с водителями из Иванова посылку. Я сразу подумал, что это Наташа. Николай стал доказывать, что я ошибаюсь. Но я твердо знаю, что это Наташина посылка. Мне подсказывает сердце.
Вчера уходили из Ачинска ночью. Поднимались долго на перевал – больше часа. Но зато, когда увидели сверху бриллиантовую россыпь огней, протянувшуюся на многие километры, то были вознаграждены сторицей этой красотой, этим незабываемым зрелищем. Нечто подобное мы видели с воды, подходя к городу Ульяновску по Куйбышевскому водохранилищу на Волге.
На ужин чай с медом и сухарями, приготовленный на буржуйке.
16.26. Только что напоили коней в безымянном ручье на 676-м километре. Обедали на траверзе поселка Тарутино, основанного в 1894 году. Следовательно, Антону Павловичу Чехову данный населенный пункт проходить не пришлось. На костре сготовили по четыре вареных яйца и по банке рыбных консервов, чай со сгущенным молоком.
Коля ушел в два часа звонить, и до сих пор его нет.
Подъезжал Виктор на мотоцикле «ИЖ». Вместо коляски приспособлена платформа для перевозки сена или соломы.
Сейчас идет снег. Всё вокруг уже побелело.

28 октября 1992 года. Среда.
   8.00. Река Черная. Ширина около десяти метров. Течет на север. Поили коней. Минус 11 градусов. Облачно с прояснением.
8.20. Деревня Старая Черная. Идет снег. Николай на вахте.
9.20. Поселок Ново-Чернореченский. Слева, в двух километрах от трассы.
9.30. Река Татарка. Холмы, долины, полуприкрытые снегом поля. Мачта радиотрансляционной антенны.
9.55. Деревня Постойка. Двухэтажное кафе.
11.10. Станция Веселая.
11.35. Проходим таежной зоной. Ели, березы, холмы, распадки. Дорога то вверх, то вниз.
Сегодня утром встали в семь часов. На улице минус двенадцать. Небо ясное. Догорают последние звезды. Запрягли в коренники Лангусту. Она уже дня три была в отдыхе, ходила пристяжной.
Сегодня Коля на облучке.
Он потерял рукавицы. Одну в кибитке где-то, другую на облучке.
На завтрак я приготовил рыбу заливную из пяти яиц и консервов из минтая. Чай со сгущенным молоком.
Минут на двадцать прилег. Слушал радио.
Пришил пуговицу на рукаве бушлата и хлястик. Прогулялся, собрав дров с обочины. Фотографировал у станции «Веселая». Полустанок, тайга, распадок. Поили коней.
С 12.00 до 15.30 обедали. Ходил за водой на бывший, а теперь закрытый переезд. Подобрал среди мусора железнодорожный фонарь сороковых годов. У нас он еще послужит. В середину его я приспособлю свечку, и будем вешать его на кибитку в ночные часы. Ибо зимний день весьма короток.
Солнце, ясно. Минус шесть градусов.
17.00. Деревня Старая Козулька. Минус шесть.
Как много пришлось хлебнуть лиха на этом участке дороги отцу нашей идеи Антону Павловичу Чехову! Вот как он рассказывал об этом на страницах своей книги «Из Сибири»:

   «Сибирский тракт – самая большая и, кажется, самая безобразная дорога во всем свете. От Тюмени до Томска, благодаря не чиновникам, а природным условиям местности, она сносна; тут безлесная равнина; утром шел дождь, а вечером уж высохло; и если до конца мая тракт покрыт горами льда от тающего снега, то вы можете ехать по полю, выбирая на просторе любой окольный путь. От Томска же начинаются тайга и холмы; сохнет почва здесь не скоро, выбирать окольный путь не из чего, поневоле приходится ехать по тракту. И потому-то только после Томска проезжающие начинают браниться  и усердно сотрудничать в жалобных книгах…
На каждой станции мы, грязные, мокрые, сонные, замученные медленной ездой и тряской, валимся на диваны и возмущаемся: «Какая скверная, какая ужасная дорога!» А станционные писаря и старосты говорят нам:
- Это еще ничего, а вот погодите, что на Козульке будет!
Пугают Козулькой на каждой станции, начиная с Томска – писаря загадочно улыбаясь, а встречные проезжающие с злорадством: «Я, мол, проехал, так теперь ты поезжай!» И до того запугивают воображение, что таинственная Козулька начинает сниться в виде птицы с длинным клювом и зелеными глазами.
Козулькой называется расстояние в 22 версты между станциями Чернореченской и Ко-зульской (это между городами Ачинском и Красноярском). За две, за три станции до страшного места начинают уж показываться предвестники. Один встречный говорит, что он четыре раза опрокинулся, другой жалуется, что у него ось сломалась, третий угрюмо молчит и на вопрос, хороша ли дорога, отвечает: «Очень хороша, черт бы ее взял!» На меня все смотрят с сожалением, как на покойника, потому что у меня собственный экипаж.
- Наверное сломаете и застрянете в грязи! – говорят мне со вздохом. – Лучше бы вам на перекладных ехать!
Чем ближе к Козульке, тем страшнее предвестники. Недалеко от станции Чернореченской, вечером, возок с моими спутниками вдруг опрокидывается, и поручики и доктор, а с ними и их чемоданы, узлы, шашки и ящик со скрипкой летят в грязь. Ночью наступает моя очередь. У самой станции Чернореченской ямщик вдруг объявляет мне, что у моей повозки согнулся курок (железный болт, соединяющий передок с осевой частью; когда он гнется или ломается, то повозка ложится грудью на землю). На станции начинается починка. Человек пять ямщиков, от которых пахнет чесноком и луком так, что делается душно и тошно, опрокидывают грязную повозку набок и начинают выбивать из нее молотком согнувшийся курок. Они говорят мне, что в повозке треснула еще какая-то подушка, опустился подлизок, отскочили три гайки, но я ничего не понимаю, да и не хочется понимать… Темно, холодно, скучно, спать хочется…
Но вот наконец объявляют, что экипаж готов. Можно ехать дальше…
На небе брезжит утренняя заря. Холодно… Ямщики еще не выехали со двора, но уже говорят: «Ну, дорога, не дай Господи!» Едем сначала по деревне… Жидкая грязь, в которой тонут колеса, чередуется с сухими кочками и ухабами; из гатей и мостков, утонувших в жидком навозе, ребрами выступают бревна, езда по которым у людей выворачивает души, а у экипажей ломает оси…
Но вот деревня кончилась, и мы на страшной Козульке. Дорога тут в самом деле отвратительна, но я не нахожу, чтобы она была хуже, чем, например, около Мариинска или той же Чернореченской. Представьте вы себе широкую просеку, вдоль которой тянется насыпь в сажени четыре ширины (сажень - старая русская мера длины, равная трем аршинам – 2,13 метра. – П. П.), из глины и мусора, - это и есть тракт. Если глядеть на эту насыпь сбоку, то кажется, что из земли, как в открытой музыкальной шкатулке, выдается большой органный вал. По обе стороны его – канавы. Вдоль вала тянутся колеи, глубиной в пол-аршина и более (0,71 метра. - П.П.), эти перерезываются множеством поперечных, и, таким образом, весь вал представляет из себя ряд горных цепей, среди которых есть свои Казбеки и Эльбрусы; вершины гор уже высохли и стучат по колесам, а у подножий же еще хлюпает вода. Только разве очень искусный фокусник мог бы поставить на этой насыпи экипаж так, чтобы он стоял прямо, обыкновенно же экипаж всегда находится в положении, которое, пока вы не привыкли, каждую минуту заставляет вас кричать: «Ямщик, мы опрокидываемся!» То правые колеса погружаются в глубокую колею, а левые стоят на вершинах гор, то два колеса увязли в грязи, третье на вершине, а четвертое болтается в воздухе... Тысячи положений принимает коляска, вы же в это время хватаете себя то за голову, то за бока, кланяетесь во все стороны и прикусываете себе язык, а ваши чемоданы и ящики бунтуют и громоздятся друг на друга и на вас самих. А посмотрите на ямщика: как этот акробат умудряется сидеть на козлах?
Если бы кто посмотрел на нас со стороны, то сказал бы, что мы не едем, а сходим с ума. Мы хотим держаться подальше от насыпи и едем по опушке, стараясь найти окольный путь; но и тут колеи, кочки, ребра и мостки. Проехав немного, ямщик останавливается; он думает минуту и, беспомощно крякнув, с таким выражением, как будто хочет сейчас совершить большую подлость, правит к тракту, прямо на канаву. Раздается треск: трах по передним колесам, трах по задним! – это мы через канаву едем. Потом взбираемся на насыпь, тоже с треском. С лошадей валит пар, вальки отрываются, шлеи и дуги ползут в сторону… - «Но, матушка! – кричит ямщик, хлеща изо всей силы кнутом. - Но, дружок! У, язви твою душу!» Протащив возок шагов десять, лошади останавливаются; теперь, как ни хлещи по ним, как ни обзывай, а уж не пойдут дальше. Нечего делать, опять правим на канаву и спускаемся с насыпи, опять ищем окольной дороги, потом опять раздумье и поворот к насыпи – и так без конца.
Тяжело ехать, очень тяжело, но становится еще тяжелее, как подумаешь, что эта безобразная, рябая полоса земли, эта черная оспа, есть почти единственная жила, соединяющая Европу с Сибирью!...
В продолжении всего года дорога остается невозможной: весной – грязь, летом – кочки, ямы и ремонт, зимой – ухабы. Та быстрая езда, которая когда-то захватывала дух у  Ф. Ф. Вигеля и позднее у И. А. Гончарова, теперь бывает мыслима только разве зимою в первопутку…
Приезжаем на Козульскую станцию, когда уж высоко стоит солнце. Мои спутники едут дальше, а я остаюсь починять свой экипаж».
 
Глава 46.
Роберт из Германии покоряет Сибирь в электромобиле. Нам ниспослан кочан «обочинной» капусты. Вольный ямщик во времена Чехова любил мягко спать. Енисей – это вам не Волга…

29 октября 1992 года. Четверг.
   9.04. Лангуста боится змеящихся по асфальту, снежных метельных струй, которые образуются после пролетающих мимо машин. Идет снег, метель. Минус 7 градусов. Еще не поили коней. Утром провозились с оглоблей. Выскочила из гнезда, в месте крепления к оси. Я на вахте.
Вчера на ужин готовил яичницу с рыбными консервами из минтая прямо в печурке. В ней же вскипятил чай. Пили с медом.
10.00. "720 км". Только что расстались с Робертом. Ему 26 лет. Хрупкий на вид, среднего роста парень. Светловолосый, голубоглазый - чистый ариец. Он из Германии. Путешествует на электромобиле, который купил на свои деньги. По мере продвижения от Германии к Владивостоку ему от компаний, с которыми он заключил договор, платят деньги. Уже во Владивостоке стоимость электромобиля ему будет возвращена.
Мы подарили Роберту три банки сгущенного молока, обменялись адресами. У него нет в кабине отопления. Вернее, оно есть, только он не хочет его включать: расход электро-энергии тогда не позволит ему проехать лишние километры. Скорость передвижения - 70 км./час. Но Роберт едет со скоростью 40 км./час.
У него нет даже шапки. Я хотел ему подарить свою запасную шапку, но он отказался. Хорошо говорит по-русски.
В этой метельной круговерти встреча с Робертом показалась сказочной. Крупные хлопья снега ложились на его плечи, укутанные шарфом, на открытую голову. Расход электроэнергии он пополняет в городах. Спрашивая подключения к электрическим сетям.
15.45. Сейчас на вахте Николай. С сегодняшнего дня я перешел на валенки. В сапогах настоящий "дубняк".
А валенки - это для Сибири самое главное. На них даже Роберт смотрел с завистью.
Кроме того, перестала работать шариковая ручка на морозе. Веду с нынешнего утра записи карандашом.
На обед готовили суп с капустой, кочан которой нашли на обочине дороги. Господь Бог нас не забывает своими милостями. Чай с молоком.
Перед обедом заезжали в село Большой Кемчуг, названное так по ближайшей реке. Нам подарили два мешка пшеницы. Видели полуразрушенную церковь. Храмы в Сибири нам еще не попадались в селах.
Другое дело - во времена Чехова.
   "В каждом селе - церковь, а иногда и две; есть и школы, тоже, кажется, во всех селах. Избы деревянные, часто двухэтажные, крыши тесовые. Около каждой избы на заборе или на березке стоит скворечня, и так низко, что до нее можно рукой достать. Скворцы здесь пользуются общею любовью, и их даже кошки не трогают. Садов нет.
Часов в пять утра, после морозной ночи и утомительной езды, я сижу в избе вольного ямщика, в горнице, и пью чай. Горница - это светлая, просторная комната, с обстановкой, о какой нашему курскому или московскому мужику можно только мечтать. Чистота удивительная: ни соринки, ни пятнышка. Стены белые, полы непременно деревянные, крашеные или покрытые цветными холщовыми постилками; два стола, диван, стулья, шкаф с посудой, на окнах горшки с цветами. В углу стоит кровать, на ней целая гора из пуховиков и подушек в красных наволочках; чтобы взобраться на эту гору, надо подставлять стул, а ляжешь - утонешь. Сибиряки любят мягко спать".

30 октября 1992 года. Пятница.
   10.12. Минус 8 градусов. Пасмурно.
Встретили автомобиль "9612 КЭП".
Валерий Николаевич - о проблемах деревни.
Василий Андреевич Фурин - в лесу, бульдозерист, дороги, эстакады.
Николай Васильевич Калугин - лесоповал.
С 13.30 до 15.50 останавливались на обед. После обеда Почта в коренниках. Я на вахте.
16.10. Подошли к таежной речке. Напоили коней.
16.20. Справа от дороги дачные участки. Подсобное хозяйство "Дорожник", ПРСО "Красноярскавтодор". Кругом тайга. Кедры в снегу. Минус 6 градусов.
16.30. "763 км".
18.05. Речка Кача.
18.30. Остановились на ночлег в тайге, отъехав подальше от дороги.

31 октября 1992 года. Суббота.
   8.25. Тянемся мимо поселка с красноречивым названием: "Памяти 13 борцов". Ночью снова выпадал снег.
Сейчас тепло. Пасмурно. Около нуля градусов.
Вчера на ужин - чай с молоком, согрели на буржуйке. Нечаянно расплавили канистру из полиэтилена: прислонилась к раскаленной печке.
Утром встал в половине седьмого. Нагрел воды на костре. Помыл голову, умылся.
С вечера стоял мороз. Около восьми по Цельсию. Были видны яркие звезды сквозь темные вершины таежных елей. На перекатах пела речка. Было хорошо, тепло ногам в валенках и покойно на душе. Душа светло грустила о доме, о Наташе, о сыновьях. Всё смотрел на запад. Где они теперь?
14.47. Едем мимо поселка Емельяново.
Обедали против фермы, на горе. На обед щи с майонезом, что подарила нам семья местного судьи. Очень симпатичные люди. Ирина Васильевна похожа очень на мою Наташу. Николай Павлович привез коням ячмень. Еще они нам подарили яблоки, и попили с нами чаю.
Сейчас на облучке Коля. Кричит на лошадей. Они бегут с горки. Очень красивые виды. Погода как в апреле.
Пост ГАИ "Емельяново". Два сержанта, два Володи – Сот и Толстиков.
17.46. Втягиваемся в город Красноярск. Прошли перевал. Спускаемся в долину, и весь Красноярск как на ладони.  Быстро темнеет. Город видится россыпью огней, текущих между холмами.
Пасмурно. Около трех градусов тепла. Весь день дует западный ветер. Спускаемся, тормозя шлеей коренника. В коренниках Почта. На обочине мокрый снег.
18.00. Город Красноярск. Не зная города, мы направились на ипподром через перевал, когда можно было бы, обогнув гору, подъехать к ипподрому с другой стороны. Слава Владимирским тяжеловозам!!! После нелегкого трудового дня, уже в ночи, наши "сестрички" втянули кибитку по крутому подъему на перевал, по другую сторону которого находился ипподром.
21.00. Государственная заводская конюшня "Красноярская" с ипподромом.
Здесь самое время вновь предоставить возможность высказаться самому Антону Павловичу Чехову.
   "Если пейзаж в дороге для вас не последнее дело, то, едучи из России в Сибирь, вы проскучаете от Урала вплоть до самого Енисея. Холодная равнина, кривые березки, лужицы, кое-где озера, снег в мае да пустынные, унылые берега притоков Оби - вот и все, что удается памяти сохранить от первых двух тысяч верст. Природа же, которую боготворят инородцы, уважают наши беглые и, которая со временем будет служить неисчерпаемым золотым прииском для сибирских поэтов, природа оригинальная, величавая и прекрасная начинается только с Енисея.
Не в обиду будь сказано ревнивым почитателям Волги, в своей жизни я не видел реки великолепнее Енисея. Пускай Волга нарядная, скромная, грустная красавица, зато Енисей могучий, неистовый богатырь, который не знает, куда девать свои силы и молодость. На Волге человек начал удалью, а кончил стоном, который зовется песнью; яркие, золотые надежды сменились у него немочью, которую принято называть русским пессимизмом, на Енисее же жизнь началась стоном, а кончится удалью, какая нам и во сне не снилась. Так, по крайней мере, думал я, стоя на берегу широкого Енисея и с жадностью глядя на его воду, которая с страшной быстротой и силой мчится в суровый Ледовитый океан. В берегах Енисею тесно. Невысокие валы обгоняют друг друга, теснятся  и описывают спиральные круги, и кажется странным, что этот силач не смыл еще берегов и не пробуравил дна. На этом берегу Красноярск, самый лучший и красивый из всех сибирских городов, а на том - горы, напомнившие мне о Кавказе, такие же дымчатые, мечтательные. Я стоял и думал: какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега! Я завидовал Сибирякову, который, как я читал, из Петербурга плывет на пароходе в Ледовитый океан, чтобы оттуда пробраться в устье Енисея; я жалел, что университет открыт в Томске, а не тут, в Красноярске. Много у меня было разных мыслей, и все они путались и теснились, как вода в Енисее, и мне было хорошо...".      
 
Выписки из «Гостевой Книги» этих дней.
   "Рады такой необычайной встрече. В наше трудное время Вы как луч в темном царстве, ведь не "хлебом единым жив человек". Тяжко без духовного общения. Так дай Вам Бог здоровья в пути и счастливой встречи на Сахалине. С искренними пожеланиями: Красноярцы. п. Емельяново. Гора И.В. - председатель народного суда и ее любимая подруга Федорова Л.В.".
"Молодцы ребята! Дай Бог вам всего хорошего! И попасть в Книгу Гиннеса! Газета "Вечерний Красноярск". 02.11.92. ".
А вот перевод с английского языка:
"Петр и Николай. Спасибо большое!!! То, что вы делаете - восхитительно и необычно. Вы останетесь навсегда в особом уголке моего сердца!!! Джанет Кёстер. США. Колорадо. Сноумасс. 81654. бокс 455.
02.11.92. г. Красноярск».
"Имена и дела Ваши сохранятся в памяти конников, подвиг, который Вы совершаете, войдет в историю развития коневодства, слава Владимирского тяжеловоза будет вечна. Директор ГЗК "Красноярская" с ипподромом - Карл Яковлевич Газенкампф". 05.11.92г».
"Спасибо вам за то, что вы возрождаете в наших душах романтику. Я очень люблю коней, хотя, к сожалению, их не имею лично. Счастливого пути. Подпись".
"… Я как бы вернулся в детство в самом хорошем смысле этого слова, и понял, что еще не перестал удивляться сам, что не перестали удивляться другие, и значит не всё еще потеряно, черт возьми. Радио "Город". Подпись ". 
"Самые наилучшие пожелания в Ваших добрых делах и начинаниях. Спасибо за счастливые минуты общения с Вашей экспедицией. Счастливого пути! г. Красноярск. "Внешэкономбанк". 12.11.92".

Письмо в редакцию «Ивановской газеты», отправленное из города Красноярска:
   "Здравствуйте.
От Новосибирска до Красноярска путь интересен тем, что впервые мы увидели тайгу и горные отроги Саян. И это было захватывающее зрелище – горизонт, распиленный горами.
Красноярский Край - центр России. И волею Божьей в центре России пересеклись дороги нашей экспедиции и еще троих путешественников.
Первого из них - Сергея Лыжина, мы встретили у поселка Красная речка. Он едет уже два месяца на велосипеде Пензенского велозавода из Магадана в Таллинн. Разговорам не было конца. Проведенная у костра, а потом под крышей нашей кибитки ночь прошла быстро и незаметно. На прощанье мы поделились с Сергеем теплой одеждой и продуктами.
Утром Сергей покатил на запад, по нашим следам, а мы, по его следам, покатили на восток.
Спустя несколько дней после этой памятной встречи, в метельное морозное утро, нашу кибитку бесшумно обогнал странного вида автомобиль и остановился. Я свернул на обочину и тоже остановил коней. Из маленького, почти игрушечных размеров автомобиля, украшенного рекламными надписями, вышел хрупкий на вид парень, закутанный в шарф, и протянул нам фотографии, присланные из города Мариинска Юрием Михайловым - художником, мастером по работе на бересте.
Молодой человек хорошо говорил по-русски. Мы познакомились. Разговорились. Роберт Моор из Германии совершает кругосветное путешествие на электромобиле. Едет с небольшой скоростью, до сорока километра в час, хотя технические возможности есть разогнаться до восьмидесяти. Но он таким образом экономит электроэнергию и даже не включает печку. Поэтому в кабине у него чуть теплее, чем на улице.
Сфотографировались. Мы угостили Роберта сгущенкой и тепло обнялись на прощание. Он спешил. Ему хотелось до больших морозов доехать до Владивостока.
И третья встреча произошла нечаянно-негаданно в Красноярске - с американкой Джанет Кёстер. Она уже семь с половиной месяцев как в пути. Дошла за это время от Польской границы до Красноярска. Мы узнали о ней еще в Омске. И вот, наконец, увидели ее на пресс-конференции в Красноярске, куда нас любезно пригласили местные журналисты.
Джанет родом из семьи коневодов штата Огайо. Она обеспокоена экологическим состоянием современного мира и считает, что если каждый из нас будет думать: "А что я могу сделать полезного Земле"? - то экология станет меняться в лучшую сторону.
Мы подарили Джанет подкову на счастье и прокатили ее в нашем экипаже по вечернему Красноярску. Обменялись адресами.
Земля круглая, а потому такие встречи или подобные им неизбежно должны повториться. Я в это верю.
В Красноярске нас приютил Краевой ипподром, пожалуй, наилучший из тех, что мы видели. Только вот трибуна здесь не построена. И это тоже сегодня проблема.
Лошади отдыхают, набираются сил перед сложной, зимней дорогой на Иркутск.
У нас еще в Красноярске запланированы встречи с журналистами, коневодами, областной администрацией.
Поменяли покрышку на заднем колесе. Недели две назад она протерлась, образовав вздутие в виде груши.
Подварили и укрепили хомутики на оглоблях. Осталось утеплить кибитку и - в дорогу!
Всем ивановцам низкий поклон".

Глава 47.
Заповедник «Столбы». Краевой ипподром Красноярска – началась «заветная про-грамма»... У нас появился новый фонарь 1964 года выпуска. Хлопочем о поддержке по линии  администрации

8 ноября 1992 года. Воскресенье.
   10.05. Едем по городу Красноярску на другую сторону Енисея в знаменитый заповедник "Столбы". Проголодавшись, забежали в столовую по пути. Заливная курица, камбала, кофе, две булочки. На двоих 176 рублей.
10.45. Видим первый столб. Солнце. Легкий морозец. Чехов прав: очень красиво. В голове сами собой слагаются стихи:

  Мне синицы садятся на плечи,
  Хмурят скалы суровые лбы...
  Лечит тело и душу лечит -
  Заповедник таежный "Столбы".

  На калине ледышки, что бусы,
  Машет белою лапой сосна...
  В белых шапках холмы, как индусы,
  Не очнутся от зимнего сна.

  Тайна вечности в каменных свитках,
  Дышит паром на них Енисей...
  А "Столбы" на почтовых открытках
  Разошлись по России по всей.

Добрались на лошадках к подножию заповедника «Столбы». В гору не стали подниматься, пожалели коней. По очереди ходили любоваться скальными выступами. Мимо небольшого зоопарка под открытым небом. Мимо клетки с медведем, еще не впавшим в зимнюю спячку, но уже не таким активным, как летом. Каждая скала имеет свое название: Дед, Перья, Львиные ворота, Камень верности, Спящий лев…
Сейчас всё это занесено снегом. Посетителей мало. Другое дело летом. Многие приезжают не только полюбоваться на это чудо природы, но и проверить цепкость своих рук, крепость ног. «Столбы» - излюбленное место скалолазов. Нам показали скалы, откуда сорвался знаменитый Володя Теплых и разбился насмерть. «Скала его не погубила, она его к себе взяла». Вечная ему память.

9 ноября 1992 года. Понедельник.
   12.30. С утра встал в 7.30. Мы на ипподроме. Спал, как и всегда, в кибитке. Напоил и накормил лошадей. Убрали с Димой у них навоз. Заменили подстилку. Наши кони стоят в летних денниках. Коля ночью изрядно «взял на грудь». Утром за завтраком тоже была бутылка. Начал свою заветную «программу». Взял у него 500 рублей общественных денег. На всякий случай. К нему приезжала супруга Зина. У него должно быть 11 тысяч рублей. Из них 5 тысяч общественных денег. Но я чувствую, что у него их уже нет.
Смазал всю упряжь дегтем с рыбьим жиром. Сделал фонарь. Тот, который нашел у за-брошенного полустанка. Вставил в него стекло. Теперь у нас отличный источник света. С одной стороны красный, а с другой – белый. Как раз то, что необходимо в дороге. На фонаре обнаружил надпись: «1964 год, МПС, ЦШЭЗ, КЭЗ».
Фонарь для проводников, но очень, должно быть, удобен в путешествии. Внутрь я приспособил вместо карбидового фитилька – свечки восковые по 5 рублей, продаются в церкви. Прости Господи. Режу пополам и ставлю в фонарь. Одновременно можно поставить до семи свечек.
Сейчас собираюсь в город на Главпочтамт. Отошлю фотопленки и кое-какие лишние вещи.
18.28. Краевой ипподром Красноярска. Только что напоил и накормил лошадей. Выпили по ведру воды. Овес не доеден в кормушках, а потому дал всего ведро на двоих и по клоку сена.
После обеда, накормив кобыл, ходил, а вернее ездил, на Главпочтамт. Отправил фотопленки посылкой в Кольчугино на имя друга Кожина Александра. Подаренную нам книгу «Омск» послал домой в Иваново-Вознесенск.
Бродил по вечернему Красноярску по улице Ленина, проспекту Маркса до набережной Енисея. Видел часы японские за 26 тысяч рублей. Такие, как у меня «Амфибия», Чисто-польского завода, видел за 4 тысячи 400 рублей. Я свои часы покупал в начале 90-х годов всего за 98 рублей.
Вышел на набережную к батюшке Енисею. Сердце так и заёкало от вида живой воды, ее всплесков о бетонный мол. Луна чуть просматривалась сквозь плотный смог, висящий над Енисеем, над его темно-серой маслянистой водой.
Дошел до парохода «Святой Николай», стоящего на подставках на самой набережной. Палицы на колесах из толстых досок. Чем-то тревожным веяло от вынутого из воды парохода.
Билет в кино - 40 рублей. На сеанс, начинающийся в 16 часов, я уже опоздал. А идти позднее не было смысла, да и денег уже не оставалось.
Заходил в церковь. Еще купил пятнадцать свечек. Три из них поставил перед иконами Святого Николая, Божией Матери и Христа Спасителя.
Пьяный парень зашел в Храм и ругался матом. Его вывел тщедушного вида батюшка в рясе и с бородой.

10 ноября 1992 года. Вторник.
   Красноярский краевой ипподром. Спал  в кибитке. Встал в шесть часов и напугался, что проспал. Думал, уже восемь часов утра. Потом еще задремал и окончательно проснулся в 6.50. Напоил коней и задал им корма: по ведру овса и сена. Выпили по два ведра воды.
К десяти часам поехал в Краевую администрацию. До этого видел Колю. Он в городах обычно не ночует в кибитке. Поэтому не так часто видимся.
У Севастьянова Дмитрия Григорьевича, который взялся нам помогать по линии администрации, за время праздника случился открытый перелом челюсти. Но он веселый и не падает духом. Просил зайти в 15 часов.
У Мокеева Александра Ефимовича, в отделе сельского хозяйства, снова проволочка: не мог никуда дозвониться. Всё проверял да выспрашивал. Договорились на завтра с утра ехать на склады.
Отослал Илюше посылку: машину, шоколадку, две «жвачки» и серию открыток с видом города Красноярска и заповедника «Столбы».
В обед напоил коней и задал им корма. Сейчас без пяти минут два часа дня – пора ехать в краевую администрацию решать наши проблемы: доставать войлок для утепления кибитки и теплую одежду для нас с Николаем.

11 ноября 1992 года. Среда.
С утра до вечера хлопотал по поводу получения и оплаты одежды, валенок, кошмы из войлока и продуктов.
Нашел спонсоров в лице «Россельхозбанка» и «Внешэкономбанка». Оба управляющих – женщины, и дай Бог им здоровья и счастья в этой жизни.
Съездил на крайкомовской «Тойоте» на склады «Центрагропромснаб». Выписал счет - около 20 тысяч рублей.
Успел еще в банк и в управление торговли.
Вечером в половине восьмого напоил кобыл и задал им корма.

12 ноября 1992 года. Четверг.
   7.18. Кобылы отказались пить.
Может быть, качество воды плохое. Не стал разбираться. Тороплюсь в краевую администрацию по делам.

19 ноября 1992 года. Четверг.
   16.53. Село Жандат. Манский район.
Быстро смеркается. Минус три градуса. Сильный западный ветер завывает в электропроводах. Веду запись на облучке. Позади кибитки пасутся кобылы после ковки, в новых зимних подковах с шипами.
Не вел дневник эти дни. Коротко о событиях этих дней.
13 ноября – утеплял весь день кибитку. Радио «Красноярск».
14 ноября – в 11.20. покинул гостеприимный ипподром города Красноярска. Один, без Николая. Коля вновь сбежал перед самым отходом, и его нигде не нашли. Он, видимо, еще не «отгулял Россию». Ну да Бог нам судья.
Помогали запрягать Николай Алексеевич и Володя. Мороз около семнадцати градусов.
Прохожу Красноярск.
Водитель останавливается на «УАЗике». Оказался земляк из Иванова. Уже много лет живет здесь. Два года не был в Иванове. Тянет на Родину. Ему 50 лет. Обнял меня и заплакал.
Купил хлеба белого две буханки, по 30 рублей за буханку. Накормил Грома.
Кибитка сильно перегружена. Я набрал в мелкооптовом магазине № 59 города Красноярска следующих продуктов: 2 ящика тушенки, 130 банок сгущенки, 10 кг. сахарного песка, 26 кг. мороженой рыбы – минтай, 1 коробку консервов рыбных шпрот, 1 ящик вермишели, 4 кг. сливочного масла, 3 кг. чая и еще 2 кг. сала копченного купил на свои деньги.
А за продукты заплатил «Внешэкономбанк». Низкий им поклон и большое спаси Бог!
Кроме того, перед этим, в пятницу же, со склада «Центрагропромсбыта» получил две куртки на цигейковом меху, две пары валенок, войлока 39 кг. – на общую сумму 20 тысяч рублей.
Итак, ухожу из Красноярска один. Перехожу Енисей по второму мосту. Пою коней. Холодно. Идет снег. Вечером, за городом догоняет меня Николай с сотрудником ГАИ.
- Может, я еще отгуляю Россию! – успевает сказать он и уезжает снова.
Позднее догоняет меня еще раз и уже ночью, после 19 часов, снова убегает, якобы к работникам ГАИ.
Ночевал один.
15 ноября – утром запряг коней, и - в дорогу.
С 12.00. до 14.30. останавливался на обед, пройдя две крутых горки. На одной из них кони даже отдыхали. Не могли взять сходу.
Лошади раскапывали снег копытами, что называется «копытили»,или тебенёвкой, (Тебенёвка (каз. Тебіндеу — зимнее пастбище) — зимняя пастьба, самостоятельная добыча лошадьми корма из-под снега) и ели траву из-под снега. Что само по себе удивительно. На родине у себя они не умеют «копытить» - то есть, добывать корм из-под снега.
Я сварил чай и поел сало. Сделал двойную подпругу для коренника.
Ночевал у дороги, в лесу. Свернул и застрял в снегах.
Ночью пошел снег. Подъезжал «КАМАЗ». Долго стоял рядом. Кони весь день без воды.
16 ноября – снег, метель. Видимость нулевая. Николая нет.
Долго голосовал, чтобы вытащить кибитку из сугроба. Растопил снег на костре в ведре.
Лангуста фыркнула и не стала пить – пахнет дымом. Почта выпила литра два.
Фермеры из Уяра Миша и его друг помогли остановить «КРАЗ», с помощью которого вытащили кибитку на дорогу. Поговорили о жизни. Дали денег 200 рублей. Посоветовали ковать лошадей в Жандате у дяди Роберта.
В 14 часов я в Большом Кускуне. Дядя Саша – работает на бензоколонке. Приютил наших коней и кибитку, которую я поставил так, чтобы было хорошо видно с дороги. На случай, если будет догонять нас Николай.
В 16 часов появился он. Что называется, с глубокого «отдыха». Весь вечер канючил – «рюмочку бы на поправку». Просил у меня прощенья. Стоял на коленях.
Отгуливал он Россию девять дней и две ночи не был в кибитке. Якобы «выручал заложенный паспорт».
Екатерина Никитична нажарила картошки с печенкой. Ночь была тихая, морозная. С звездного неба бесшумно падал снег.
Ночевали оба в кибитке. В Красноярске же, как и всюду в городах, в кибитке я ночую один. Коля ищет места поуютнее.
17 ноября – запрягли поздно, в одиннадцатом часу. За день, без обеденного перерыва, дошли до Тимгино. Снег, метель. На подъеме в гору у селения Тертеж помог Виктор Емельянович на «УАЗе». Кони остановились среди горы и - ни туда ни сюда. Разгрузили овес. Но мешок с овсом нечаянно попал под колесо. Почта рванула что было сил и потом уж даже не делала попыток.
 «УАЗ» помог и вытащил кибитку вместе с конями на перевал.
Ночевали у фермера в Тимгино. Ужинали в общежитии, где живут работники фермы (бывший клуб). Мясо с вермишелью, чай.
За забором стоит новая техника: «КАМАЗ», «Урал», трактора. Рабочие – Василий и Николай.
18 ноября – с помощью «Урала» (водитель Василий) отбуксировали  кибитку в деревню Жандат. Там я договорился с дядей Робертом и управляющим отделения свиноводческого совхоза «Балайский» фермы № 3 Александром Робертовичем Герц – латышом по национальности - о ковке лошадей.
Я ехал восемь километров верхом на Лангусте и получил огромное удовольствие от верховой езды. Представьте себе легкий, в 12 градусов, морозец; солнце, снег, тайга; теплая, словно печка, спина лошади; теплая холка, за которую иногда приходится держаться рукой - в другой руке зажат повод от уздечки Почты... Она сначала не шла, приходилось тащить за повод. Но потом пошла ровно без натяжения повода.
С 14.30 до 17 часов ковали Лангусту. Вечером ужинали в котельной, просторной и запыленной угольной пылью. Кочегарил тракторист Геннадий. У него дочка Надя. Дали ей две банки сгущенки. Возле дома у них сосна, около двух метров в диаметре у комля. Воду брали у него из бани, где стоит огромный котел.
На ужин картошка с салом, луком и чесноком.
19 ноября – с утра до обеда ковали Почту. Подварили кибитку. За ковку лошадей взяли с нас два стакана водки, восемь банок сгущенки, восемь банок шпрот и банку пятикилограммовую белкового концентрата из Германии.
Утром было минус двенадцать. Ветер.
Сейчас 17.50, практически уже ночь. Только что ушел Александр Робертович из кочегарки.
Собираемся готовить ужин и завтра планируем с утра в дорогу. На кого-то лает Гром. Выйду, посмотрю.
На мне валенки, бушлат и ватные штаны, шапка солдатская, шарф, свитер.
«Деревня Жандат, п/о Балай, Уярский район, Красноярский край – 663532. Кузнец – Раббе Роберт Федорович, помощник кузнеца Роман Девак».

Глава 48.
Ольгино: в гостях у бывшего старшины. Сибирский образ жизни. Фотокоры из Уя-ра. Ночная пальба по волкам и медведю, которых не было

   20 ноября 1992 года. Село Ольгино.
Рассказ Лазарева Константина Михайловича:
   «Я был старшиной. 17 человек отвели у дубовой рощи возле города Гданьск. Стоит сарай широкий. На воротах замок. Привязали гранату и протянули телефонный шнур. Дернули – не взорвалась дверь. Подходит дивчина. Молодая женщина. Лет 18 жила в Москве. Знает русский и немецкий языки. В сарае в бочках оказалась жирная колбаса.
У женщины сестра. Мы в Гданьске стояли. Подружился я с ними. Одна вышла замуж за штабс-капитана, другая за обер-лейтенанта. Оба погибли под Москвой. Приглашали меня в гости.
Сам и колеса и сани делал в свое время. Кузнец сам и столярничать мог и все делал сам.
В Иваново в 1943 году летом: июнь, июль, август – учился в школе разведчиков.
Хуже европейца за Уралом нет. Сибиряки ласковый, приветливый народ».

Константин Михайлович родился 21 ноября 1916 года, в Михайлов день. Мужчина крепкий, высокий, краснощекий, с узким носом.
Дом у него в центре села, напротив церкви, силуэт которой темнеет среди высоченных старых тополей. Закрыли Храм в 1935 году. С тех пор церковь потихоньку разваливается, разрушается под воздействием сибирских морозов, солнца, дождя, ветра.
Дом у него особенный. Как бы сдвоенный – пятистенный, огромный-огромный и в высоту и по площади. Просторный двор, старинные ворота.
А познакомились мы с ним через его зятя Валерия, который догнал нас на дороге. У него «ГАЗ-53». Посадил меня, свободного от вахты, в кабину и давай расспрашивать. Коснулся разговор и места ночевки. Я сказал, что дойдем до Ольгино. А там, оказывается, тесть Валерия живет – Константин Михайлович.
Подъехали к его дому и сразу узнали: пятистенный, большой. Второй дом от панельного. Сам Константин Михайлович даже не знает, в каком году строился их дом. А купил он его после войны.
Село это и церковь заложены с повеленья царя-мученика Николая, в честь рождения дочери Ольги.
Распрягли коней, завели во двор к Михайловичу. Протерли досуха темные от пота крупы коней и накрыли их попонами.
Сосед Володя отказал, не дал сена для наших лошадок. Послал на колхозные скирды. Я ходил и не нашел.
Уже стемнело. Было около шести часов вечера. Я всё высматривал, к кому бы обратиться. Прогуливался по скрипучей от мороза заснеженной дороге. У автобусной остановки - группа женщин. Я к ним: «Где взять сено для коней?»
Одна из них, Тамара Ивановна, сказала: «У нас возьмите. Я сейчас схожу, предупрежу мужа, Володю Баранина».
Сено пахучее, от него веет июльским пыльным зноем. Володя держал за ошейник собаку. Она лаяла, рвалась на чужого. А я набивал сено в широкий экспедиционный брезентовый мешок. И второй раз пришел. Снег искрился под уличным фонарем.
Хлеб у них здесь по 32, 34 и 42 рубля за буханку.
Поужинали жареной картошкой на сале, которое нам сегодня дали ребята из автоколонны № 59 города Красноярска. Отрезали пять килограмм отменного сибирского сала.
Пили чай из корня смородины со сгущенным молоком.
20.10. Накормил, напоил коней, и теперь отдыхаем в теплой избе Михайловича. Он закашливается, как мой отец, Царствие ему Небесное.
Я пью чай и пишу эти строчки. Николай дремлет полулежа на диване. Он сегодня утром сорвался на меня, яко цепной пес: «Почему не разбудил в семь часов?»
Назвал меня конюхом (что вполне справедливо – ведь за лошадками я в основном ухаживаю), ругался, сыпал угрозы.
Гром у нас возле кибитки спит на соломе. Схожу в туалет и сам в кибитку – спать. Сон одолевает.
Михайлович дал мне свои валенки, а мои поставил сушиться. Мне тепло в его валенках ходить по крашеному деревянному полу. Свитер, и куртку, и бушлат я повесил над плитой горячей, сушиться. Вот, тоже сибирский образ жизни. Такой большой дом, и топятся две печки. Где-нибудь в Ивановской области, если бы жил один дед, то закрыл бы, забил бы одну половину и ютился в другой… На мне еще ватные брюки и давно не стиранная офицерская рубашка, замасленная на обшлагах и воротнике.
Вчера у Толи в Жандате мылись в бане и немного пропотел. Потом вышел, снегом  обтерся. Хорошо! Утром выпал снег и днем был сильный снегопад.
Дом построен из тонкой лиственницы – листвяк, еще до революции. Переделал его Михайлович, да так и живет.
20.55. Подъехали на «Урале» ребята, просят Михайловича продать дрова. Он им ведро угля дал: им далеко ехать – за Канск.

21 ноября 1992 года.
   Утром приезжали из Уяра фотокорреспонденты - Расиль Моисеевна Ветченкина и Николай Иванович Ерведов. Оба уже немолодые. Расиль Моисеевна всё рассказывала, где она побывала. Всё объездила: и юг, и восток.
Позавтракали с нами картошкой жареной и попили чай. Фотографировались у кибитки. Утро было морозное, солнечное. Оказывается у Михайловича шесть орденов: в том числе три ордена Славы – больше всех в их районе, а он вчера скромно умолчал об этом.
11.15. «933 км». До Канска – 117 км., до Иркутска – 948 км.
11.40. Пересечение с железной дорогой.
12.00. Река Уярка.
15.10. Село Новопятницкое. Минус двенадцать градусов. Николай на вахте.
16.15. «947 км». Минус семнадцать.
16.30. Граница Рыбинского района.
Ночевали у дороги на площадке, расчищенной бульдозером от снега. В трехстах метрах от поселка, который мы в сумерках не могли заметить, так как его скрывал лес. В этот день мы остановились в шестом часу вечера.
Весь вечер в поселке лаяли собаки. До нашего слуха донеслось несколько ружейных выстрелов. Мы уже было собрались спать. Но, услышав выстрелы, быстро оделись и выскочили из кибитки. На всякий случай я зарядил нашу старую экспедиционную двустволку, Николай вооружился ракетницей и фальшфейером. Над головой рассыпались звезды во всем своем великолепии. От сильного мороза (минус двадцать), под шагами скрипел снег. Мы сняли шапки и стали напряженно вслушиваться в тишину ночи, нарушаемую лаем собак. При этом приходилось всячески сдерживать Грома, уже готового залаять в ответ. Снова несколько раз выстрелили со стороны поселка. Мы не знали, на что подумать. Но спустя какое-то время, показавшееся нам вечностью, собаки умолкли, и всё погрузилось в сон.
А получилось вот что. Когда мы подъехали к этой площадке, то ветер дул со стороны поселка и поселковые собаки нас не чуяли. Позже, когда уже стемнело, ветер внезапно изменил направление и задул от нас к поселку. Острый запах конского пота, может быть, даже незнакомый для большинства местных собак (откуда теперь в тайге лошади?), заставил всполошиться всё собачье население поселка. Известно, что в Сибири «пустобрёхов» не держат. На кого могут лаять в начале зимы в ночной темноте собаки? Есть только два варианта в голове у таежных жителей. Или к поселку подошли близко волки, или же приблизился медведь-шатун, что еще опаснее волков. В тайге практически каждый житель – охотник и имеет ружье. Потому, чтобы отпугнуть непрошеного зверя, люди стали стрелять. А собаки, разобравшись, что запах лошадей ничего кроме добра не несет, примолкли. Охотники разошлись по домам, будучи уверены, что спасли поселок от нашествия зверья. А я в эту ночь почти не спал, вслушиваясь в обманчивую тишину ночи. Мысли о волках и медведях также теснились в моей голове и тревожили и без того хрупкий сон.
Под утро выпал снег.

22 ноября 1992 года.
   День был пасмурным, снежным, метельным. Обедали у села Рыбное. Развели костер под мнимым прикрытием лесополосы из молодых тополей. Кони копытили рядом, добывая из-под снега себе дополнительное пропитание. Ходил на ферму за водой. Видел дохлого теленка на морозе. Женщина, молодая, с поблекшим лицом и свежим синяком под глазом. Двое мужчин. Под кварцевыми оранжевого цвета лампами ясельки для новорожденных телят. Чистота кругом. Набрал холодной воды из трубы с краном.
На обед варили щи из замороженного капустного вилка, что подарил Виктор Зюзин – шеф отделения на Красноярском краевом ипподроме.
Везем с собой целый ящик с пиротехническими устройствами. Решили попробовать, как горит фальшфейер. Получилось эффектно. При случае можно с его помощью развести костер. Еще запустили осветительную ракету в белую, метельную пелену неширокого поля.
14.12. Река Рыбная.
15.14. «970 км».
15.22. «971 км». За этот километр Почта сделала 555 шагов. Участок дороги относительно ровный. Метель.
16.10. Справа от дороги деревня Верхняя Уря.
17.30. Остановились на ночевку - справа от дороги, в березовой роще, насквозь продуваемой ветрами. Крепко морозило. Около минус двадцати уже с вечера.
Решили мы своих коней укрыть понадежней зимними попонами, подаренными нам директором Красноярского краевого ипподрома господином Газенкампф.
Кобылы ночь провели спокойней под теплыми попонами. Но за ночь снегу в кювет набило столько, что выехать сами мы не смогли. Пришлось ловить на трассе машину. Помог нам водитель бензовоза «ГАЗ-52». Прямо за ось кибитки привязали веревку и вытянули ее на обочину, не распрягая коней.

23 ноября 1992 года.
   С утра сильный мороз, до минус 26 градусов. Иней. Как раз выпала моя вахта. Сильно замерз. Встретили знакомых ребят из Тимгино. Они на «КАМАЗах» отвозили телят в город Канск. Поил коней в какой-то деревне. У первого дома попросил воды. Бабка с руганью, что называется, скрепя сердце, дала воды из бочка, покрытого льдом. С водой здесь напряженка. Воду привозят на водовозке. Одним ведром напоил обеих «сестричек». Потом погрелся в кибитке, где Николай топил буржуйку углем. От печки шло тепло.
12.00. Остановились на обед возле села Бородино. Минус 14. Возле села угольный разрез. Добывают уголь открытым способом. То и дело из карьера едут грузовики с углем.
Сварили щи из свежей капусты с тушенкой и попили чаю со сгущенным молоком.
14.30. Снова на трассе. Минус 17.
16.35. «999 км». Минус 18.
16.48. «1000 км». Встретили земляка. Смирнов Миша из Ярославля.
Ночевали слева от дороги у кустов, высаженных в форме аллеи. Натаскали соломы для кобыл. Ходил с ружьем по полю. Но никакого зайца не встретил. Хотя заячьи следы встречаются.

24 ноября 1992 года.
   8.30. На дороге. Минус 19. Ветер восточный. Ночью вновь выпал снег. На вахте Коля. Почта в коренниках.
Заезжали за овсом в деревню Завидково. Дали мешок смешанного зерна. Стояли долго. Ждали, когда откроется магазин. Купили три буханки белого хлеба. Из Кирова Алексей Фомич Блинов – мужчина пятидесяти трех лет.
Возле магазина бабка. От нее несло водкой. Жаловалась, что умер сын тридцати восьми лет. Сорок дней назад. И 22-летний парень разбился на мотоцикле.
Напоили коней из колонки. Выпили по ведру. На выезде водитель «КАМАЗа» Шаповалов Николай Анатольевич еще подвез мешок овса. Дай Бог ему здоровья. Минус 15.
17.00. Граница. Начался Канский район.

Глава 49.
Канские телевизионщики подарили нам ящик спирта. Пробел в дневнике после черной ночевки.   «Живым ты отсюда не выйдешь!» Мог не сгореть, так угореть. Последствия «штопора» - поспешный отъезд
 
25 ноября 1992 года.
   7.55. Запрягаем коней. Минус 17. Затяжной подъем. Очень тяжелый.
8.40. Селение Большой Уря.
8.43. Речка.
10.45. Взяли большой подъем. Вышли на перевал. «1032 км». Минус восемь.
11.00. Минус пять. Ветер западный. Поземка метет. Иван Щеголапов – наездник из города Канска. В 1983 году закончил Хреновской техникум коневодства.
11.40. Деревня Малые Пруды. Минус три. Сразу за деревней стали на обед.
Отдыхали меньше часа. Не выпрягая коней, покормили их и сами попили чаю. Сильный западный ветер. Поземка.
13.40. Город Канск. Ноль градусов. Пасмурно.
У Канска встретили нас корреспонденты телевидения. Они объяснили нам, как доехать до Канского Госплемзавода и пообещали ящик спирта.
На попутном «КАМАЗе», водитель которого Михаил Николаевич проживает по улице Минская, дом 3, квартира 5 города Канска, доехал до поселка Левобережного. Нашел контору завода. Директор уже немолодой, Леонард Константинович, вызвал главного зоотехника Егора Дмитриевича, и с ним мы определились, где ставить кобыл и кибитку.
Шел пешком навстречу кибитке. Догнали корреспонденты телевидения на «Ниве» и действительно привезли ящик спирта и бутылку распили.
Вечером были в гостях у Егора Дмитриевича. Жена Катерина Андреевна из Молдавии родом. Черноглазая казачка. Егор тоже – казак. В доме всё коврами устелено. Коттедж из трех комнат. Просторная кухня. Большая веранда. Печка топится углем. От нее идет водяное отопление по всему дому.
Угощали нас жареной печенкой, картошкой, соленой черемшой, огурцами, помидорами, сметаной, «горлодером» - смесью чеснока, помидора и перца. На столе еще была и бутылка спирта, которую мы принесли с собой. Коля готов был гулять всю ночь. Увел я его на конюшню, где стояла кибитка и лошади с собакой. Но он напросился ночевать у Егора Дмитриевича. Через полчаса вернулся. Видно, Егор его выпроводил. Он надоел им.

26 ноября 1992 года.
   Встал в семь часов. Кибитка стоит под крышей конюшни. Спал плохо. Мешал угар, шедший со стороны Николая. Коля с утра ругал себя, что выпил, уверял, что теперь уж точно «завязывает» до Сахалина, пусть будет, что будет, мол, миллион проиграл, выпивая с конюхами.
Думаю, у Коли всё серьезнее, и без помощи медиков ему вряд ли справиться со своим пристрастием. Так и будет сам страдать и меня мучить.
На улице оттепель.
8.45. Сумерки. Коля пошел в кибитку досыпать. Иду разбирать упряжь. Что взять с собой, а что оставить здесь?..
   …На этом запись этого дня в дневнике обрывается. И только спустя два дня у меня появится возможность продолжить свои записи, только уже в другой тетради.
Этот день памятен тем, что мы с Колей отправляли посылки домой после пяти вечера. По три посылки отослали своим женам. Я отослал и свои дневники. Уже скопились три тетради с записями.
Еще днем Николай позволил себе нарушить клятву и выпил с женщинами из конторы разбавленный спирт, который нам презентовали накануне.
На почте девушка Таня работала на нас скрепя сердце.
На телевидении посмотрели с Евгением Васильевичем ролик с нашими лошадками. Он же нам помогал запаковывать посылки и ездил с нами на отделение № 13 за посылочными ящиками по цене 25 рублей.
За посылки заплатили около 700 рублей.
В этот же вечер заехали к мастеру резьбы по дереву. Нас возил Евгений Васильевич.
Позднее сидели у Егора Дмитриевича. Ели уху и зайчатину. Егор прекрасный охотник. Они с Колей угощались еще и спиртом. После посиделок у Егора мы вернулись на конюшню.
Ночью на конюшне случилось чрезвычайное происшествие.
Николай с Анатолием, дежурившим в эту ночь у лошадей, выпивали. Анатолий всё мирил нас с Колей, ибо мы перед этим поругались: чья идея? Николай всё «якал», «якал», и я не выдержал, сказал правду.
Толя пытался мирить нас:
- Мужики, чем вы занимаетесь?
Брал из угла веник и давал нам его ломать. Вскоре мне наскучило находиться среди них, и я вышел из дежурки проверить коней, а заодно из котельной забрать фонарь, стоявший там на подзарядке. Во время моего отсутствия между Анатолием и Николаем что-то произошло.
Оба они разговаривали на повышенных тонах, и я услышал конец фразы, которую произнес Анатолий:
- Живым ты отсюда не выйдешь, прямо в каптерке этой и угоришь…
Видно, философия моего друга достала сибиряка до печенок. Ибо люди, имеющие дело с лошадьми, как правило, очень спокойны и уравновешены. Я не придал эти словам особого значения и в час ночи ушел от них спать в кибитку, стоящую под крышей, в этой же конюшне, но на морозе.

27 ноября 1992 года.
   В половине пятого утра проснулся от запаха подгорелого молока и дыма. Встал, обул валенки и выбрался из кибитки. В тусклом свете дежурной лампочки увидел, что полна конюшня дыма. Вхожу в каптерку. Толя сидит на полу совершенно трезвый. Николай лежит рядом на матраце, который тлеет под ним, выбрасывая клубы дыма.
- Николай курил и зажег, – объяснил мне Толя.
- Но Николай же не курит!
- Николай обоссал матрац. Я повесил его над электроплиткой, и он загорелся, – тут же Анатолий придумал новое объяснение.
Я пробовал будить Николая, но он не реагировал.
Толя сказал, чтобы я шел спать, а он сам разбудит Николая.
Тогда я выдернул из-под Коли тлеющий матрац и вынес его на снег. Непросто было даже снегом потушить тлеющую вату.
Вслед за мной Николай, откашливаясь и перхая, забрался в кибитку и моментально захрапел.
Мне не спалось. Ведь горел матрац, а дым был угарным, с запахом подгоревшего молока.
Вдруг ярко вспомнилось обещание Анатолия моему другу: «Ты угоришь в каптерке!»
Впервые за всю дорогу мне стало страшно. Не за себя, а за моего друга и за наших лошадей. Кто знает, как глубоко оскорбил Коля Анатолия? И что еще может придумать Толя для своего отмщения? Одно дело, когда стоишь лагерем где-то на краю тайги или леса и ждешь опасности - от людей ли, от зверей ли, - пытаешься предугадать эту опасность и как-то вооружиться против нее. А здесь особый случай – угарный газ. Возможно – пожар. И нас же, угоревших насмерть, еще и обвинят. Мол, курили и подожгли конюшню. А угореть мы могли оба запросто. Ведь вся кибитка, когда я вышел из нее, была объята дымом. Дыма не было лишь на полу и в метре от пола.
В этот день я собирался съездить в церковь, в Канск, и сходить в музей. Однако нутром почувствовал: если мы еще на одну ночь останемся здесь, чрезвычайного происшествия с непредсказуемым исходом не миновать.
Мой друг Николай в нетрезвом виде ведет себя нагло, развязно, пошло и вульгарно. А он ведь только входит в этот нетрезвый «штопор».
Едва дождавшись шести утра, я встал. Сходил в котельную за фонарем, который успел зарядиться от электросети через зарядное устройство.
К восьми часам пошел к Егору Дмитриевичу за лопатой, которую он обещал подарить, чтобы можно было расчищать снег. Отдал ему бутылку спирта. Там меня угостили чаем.
Потом я пошел запрягать. Саша и Григорий помогали мне. Выкатили вместе с ними кибитку из конюшни, где она находилась, и помогли запрячь коней. Как раз подоспел и Егор Дмитриевич с новой совковой лопатой и тоже принял участие в запряжке.
Мороз в это утро был градусов 17, не меньше. Утро солнечное и тихое.
Саша-конюх подарил мне шерстяные варежки и хотел дать еще и свинины, но я отказался.
Запрягли в коренники Почту… Да, чуть не забыл. Толя утром, когда закончил свое дежурство, сказал мне, что если не уснет, то принесет шорку, но я видел по его лицу, что никакого желания давать нам что-либо у него нет.
Зашел в контору, пожал руку директору Леонарду Константиновичу, попрощался с женщинами из бухгалтерии, с которыми вчера выпивал Коля.
Одна из них, черноглазая, дала нам сала в дорогу. Пообещала еще вчера.
В это время проснулся Коля: в рубахе, злой, сердитый на весь свет, с опухшим лицом. Он набросился на меня с руганью.
Я ему всё рассказал, но он, кажется, поначалу не «врубился», всё обвинял меня во всех грехах земных. Потом, кажется, до него что-то дошло, и он стал говорить: «Ну, спасибо тебе, Петр».
Заехал на телевидение в Канск. Коля уехал туда на попутке раньше, и когда я прибыл туда всем нашим табором - Лангустой, Почтой, Громом, - то застал его уже за распитием бутылки «Глухаринки».
Потом приехал Сан Саныч. Затем с Василием ходили в исполкомовскую столовую. Там набрал еды на 80 рублей. Поделился своими переживаниями с Василием.
Вышли с ним, а Коля с Сан Санычем уже у кибитки. Дал спирта еще на дорогу.
Заехал к геологам в Ивановскую поисково-съемочную экспедицию. Название экспедиции совпадает с той, в которой мы с Колей работали до экспедиции «Конная кругосветка».

28 ноября 1992 года. Суббота.
   13.30. Обед. Только что разругались в пух и прах с Колей из-за фотопленок. Нервный тон. Оба накричали друг на друга. Настроение никудышное. Хотя с утра было прекрасным.
Идет снег. Мороз около минус 15. Кобылы доедят овес, и в путь.

30 ноября 1992 года.
   11.55. Скрипит туго и глухо протекторами колес кибитка по заснеженной и покрытой коркой льда трассе. Скользя подковами, скребутся кони. Передний шип на подковах стерся за какую-то неделю.
Солнце. Мороз минус 18. Тайга кругом. Прошли Нижний Ингаш. Ночевали там у энергетиков на станции РЭС-2. Дежурные Александр Алексеевич Кривошеев и Марья Ивановна Крючкова угостили нас хлебом своей выпечки, луком, салом.
Я ночевал в кибитке. Всю ночь не спал. Видимо, оттого, что выпил индийского чаю. Мы пьем с Колей самый дешевый и самый плохой чай на свете - грузинский. Его преимущество перед другими сортами: он всегда есть в продаже, даже в глухих поселках Сибири... Коля спал в бытовке, в тепле. Наш градусник на облучке показывал с вечера минус 25.
Утром, чуть свет, приехали ребята с телевидения местного.
Выехали около десяти часов от гостеприимных энергетиков.
12.00. Коля в кибитке. Не спит, наверное, ибо топится буржуйка, издавая пахнущий углем дым.

Глава 50.
 «Зеленое чудовище» уже не так огромно. Решеты – гулаговский поселок. В Юртах нас одарили свежим мясом. Легендарная Бирюса. Кибитку прокатили на буксире

1 декабря 1992 года.
   10.18. Только что миновали поселок Тины, где живут в основном лесозаготовители.
Вчера вышли из Нижнего Ингаша и в 12.30 остановились на обед возле дороги, которую с обеих сторон окружала тайга. Сосны с неохватными стволами.
Надо сказать, это вовсе не та тайга, которую видел Антон Павлович Чехов:
«Скоро после Енисея начинается знаменитая тайга. О ней много говорили и писали, а потому от нее ждешь не того, что она может дать. Вначале как будто немного разочаровываешься. По обе стороны дороги непрерывно тянутся обыкновенные леса из сосны, лиственницы, ели и березы. Нет ни деревьев в пять охватов, ни верхушек, при взгляде на которые кружится голова; деревья нисколько не крупнее тех, которые растут в московских Сокольниках. Говорили мне, что тайга беззвучна и растительность ее не имеет запаха. Я ожидал этого, но все время, пока я ехал по тайге, заливались птицы, жужжали насекомые; хвои, пригретые солнцем, насыщали воздух густым запахом смолы, поляны и опушки у дороги были покрыты нежно-голубыми, розовыми и желтыми цветами, которые ласкали не одно только зрение. Очевидно, писавшие о тайге наблюдали ее не весною, а летом, когда и в России леса беззвучны и не издают запаха.
Сила и очарование тайги не в деревьях-гигантах и не в гробовой тишине, а в том, что разве одни только перелетные птицы знают, где она кончается. В первые сутки не обращаешь на нее внимания; во вторые и третьи удивляешься, а в четвертые и пятые переживаешь такое настроение, как будто никогда не выберешься из этого зеленого чудовища. Взберешься на высокий холм, покрытый лесом, глянешь вперед на восток, по направлению дороги, и видишь внизу лес, дальше холм, кудрявый от леса, за ним другой холм, такой же кудрявый, за ним третий, и так без конца; через сутки опять взглянешь с холма вперед – и опять та же картина… Впереди, все-таки знаешь, будут Ангара и Иркутск, а что за лесами, которые тянутся по сторонам дороги на север и на юг, и на сколько сотен верст они тянутся, неизвестно даже ямщикам и крестьянам, родившимся в тайге. Их фантазия смелее, чем наша, но и они не решаются наобум определять размеры тайги и на наш вопрос отвечают: «Конца нет!» Им только известно, что зимою через тайгу приезжают с далекого севера на оленях какие-то люди, чтобы купить хлеба, но что это за люди и откуда они, не знают даже старики.
Вот около сосен плетется беглый с котомкой и с котелком на спине. Какими маленькими, ничтожными представляются в сравнении с громадною тайгой его злодейства, страдания и он сам! Пропадет он здесь в тайге, и ничего в этом не будет ни мудреного, ни ужасного, как в гибели комара. Пока нет густого населения, сильна и непобедима тайга, и фраза «Человек есть царь природы» нигде не звучит так робко и фальшиво, как здесь. Если бы, положим, все люди, которые живут теперь по сибирскому тракту, сговорились уничтожить тайгу и взялись бы для этого за топор и огонь, то повторилась бы история синицы, хотевшей зажечь море. Случается, пожар сожрет лесу верст на пять, но в общей массе пожарище едва заметно, а проходят десятки лет, и на месте выжженного леса вырастает молодой, гуще и темнее прежнего. Один ученый в бытность свою на восточном берегу нечаянно поджег лес; в одно мгновение вся видимая зеленая масса была охвачена пламенем. Потрясенный необычной картиной, ученый назвал себя «причиною страшного бедствия». Но что значит для громадной тайги какой-нибудь десяток верст? Наверное, на месте бывшего пожара растет теперь непроходимый лес, гуляют в нем безмятежно медведи, летают рябчики, и труды ученого оставили в природе гораздо больше следа, чем напугавшее его страшное бедствие. Обычная человеческая мерка в тайге не годится.
А сколько тайн прячет в себе тайга! Вот между деревьев крадется дорога или тропинка и исчезает в лесных сумерках. Куда она ведет? В тайный ли винокуренный завод, в село ли, о существовании которого не слыхал еще ни исправник, ни заседатель, или, быть может, в золотые прииски, открытые артелью бродяжек? И какою бесшабашною, обольстительною свободою веет от этой загадочной тропинки!
По рассказам ямщиков, в тайге живут медведи, волки, сохатые, соболи и дикие козлы. Мужики, живущие по тракту, когда дома нет работы, целые недели проводят в тайге и стреляют там зверей. Охотничье искусство здесь очень просто: если ружье выстрелило, то слава Богу, если же дало осечку, то не проси у медведя милости… Привозные ружья здесь плохи и дороги, и потому не редкость встретить по тракту кузнецов, умеющих делать ружья. Вообще говоря, кузнецы талантливые люди, и особенно это в тайге, где они не затерялись в массе других талантов».
   Как видим, и кузнецы уже не те, да и встречаются они весьма и весьма редко. И тайга уже не та. Сосны с огромными стволами тоже большая редкость. Как нам сказали местные жители, лес теперь вырубают за 80-100 километров от дороги и вывозят, в основном, по зимникам (временно проложенным трассам, пригодным только в зимнее время). Да и зверей в тайге стало гораздо меньше. Вот только с ружьями теперь хорошо. Даже пятизарядные ружья появились. И карабины есть у охотников, и автоматы…
Что касается тайн, то, видимо, их и теперь не меньше в тайге… Но об этом нам неизвестно ничего.
На обед сварили на костре вермишель с тушенкой, сало, чеснок, чай со сгущенным молоком. Лошадкам дали соломы и овса, который привез нам водитель.
После обеда кобылы удалились в тайгу и рванулись в бега. Коля бросился за ними, а я наперерез. Снег уже глубокий, по колено. Много звериных следов в тайге. Буквально в двадцати шагах от трассы.
Подъехали фермеры на машине: Валерий, Володя и Андрей. Стояли, разговаривали. Володя в кожаном пальто, Валерий в пиджаке и рубашке, Андрей в куртке. Пригласили нас в гости. Они живут уже в Иркутской области.
После обеда на вахту заступил Коля и теперь покрикивает на лошадей: «Быстро, быстро! Пошли! Быстро»!
Долго не могли найти место ночлега. Затем, уже в темноте, подобрали дорогу, расчищенную от снега трактором между автотрассой и железной дорогой, возле переезда. На этой дороге и заночевали. Ночью, в 21.20, громко залаял Гром. Коля выскочил на улицу (он, в отличие от меня, спит не раздеваясь). Но никого не увидел.
Под утро мороз минус 35 градусов по Цельсию. Сейчас около минус 25.
Красиво восходило солнце оранжевым диском с короной сверху. Колонки водопроводные в поселке Тины все замерзли. Но одна оказалась работающей. Напоили коней, по ведру каждой. От реки, что разделяет поселок на две части, начинается затяжной подъем. Погоняли коней вместе.
Сейчас лошади очень красиво покрылись инеем, как будто серебром: гривы, спины, животы, хвосты, на мордах сосульки белые.
Я сижу возле буржуйки. До нее горячо дотронуться, но мне не жарко. Грома покормил салом, и сами съели по кусочку сала. Коле отдал остатки хлеба, а сам так ел, без хлеба. Сейчас думаю пожарить мясца. Время уже 10.30. Ветерок встречный. И при таком морозе пронизывает до костей.
11.50. Пожарил мясо, съели прямо на морозе, на ходу, и как раз встретились фермеры – угостили нас горячим чаем из термоса. Это было божественно!
Сижу в кибитке возле буржуйки. Набираюсь тепла. После обеда моя вахта, и Лангуста будет в коренниках. Гром у нас работает без смены. Спаси и сохрани нас Бог!
20.00. В кибитке тепло. На улице около минус 20. Небо в туманной дымке. Молодой месяц едва просвечивает, цепляясь за вершины высоченных елей. Стоим в тайге, за поселком Решеты у железной дороги.
Проходили Решеты под вечер. Снег скрипел под колесами. Таежная красота поселка, для кого-то являющегося острогом. Решеты – от слова «решетка» - кусочек ГУЛАГА.
Баба Катя дала сена для кобыл. Напоили их на выходе из поселка Нижняя Пойма – второе название поселка.
Лошади наши стоят под попонами. Задал им корма. Одно ведро пшеницы и почти четыре ведра овса на двоих, по горсточке соли и флакон глюкозы граммов двести. Грома накормили салом. Сами нажарили картошки на сливочном масле прямо в буржуйке. Сейчас пытаюсь согреть чаю в том же ковшике, в котором жарили картошку.
Смотрел на гирлянды огней пассажирского поезда, идущего мимо нас на запад, и представлял себя в нем. Поезда я люблю. Люблю смотреть на них, люблю быть в них, ехать далеко-далеко, за край горизонта.
На завтра будет, видимо, снегопад. Я с утра на вахте должен быть. Только что залаял Гром. Я выбежал – никого. Теперь, Коля, вооружившись ракетницей, ходит вокруг кибитки, слушает, наблюдает за обстановкой. Недалеко от нас станция железнодорожная и огни. Слышен женский голос по громкоговорящей связи.
Прошлой ночью приснился младший сын Илюша: плачет, но увидел меня и просветлел лицом, сразу успокоился. А я как будто натирал спину своему двоюродному брату Николаю Якунину в бане. В детстве мы росли вместе, проживая под одной крышей в пятистенном деревянном дому, и ходили в баню. Однажды Коля и его брат Саша спасли меня от смерти. Угорелого меня вытащили из бани. И вот теперь Коля мне приснился. Он живет теперь в Тульской губернии. И мы уже сто лет не виделись.

4 декабря 1992 года.
   20.53. Время Иркутское. Лежу в кибитке на спальнике и при свете восковой свечи веду записи.
21.00. Стало холодно спине. Пришлось залезать в спальник и теперь стараюсь согреться в его ледяном чреве.
Коротко о главных событиях этих дней.
1 декабря – под вечер проходили станцию Решеты поселка Нижняя Пойма. Входили в поселок еще днем, а выходили из него ночью. Стоял мороз, и вся тайга была белая от инея и снега. Баба Катя не пожалела для кобыл сена и пожелала счастливого пути. Белые улицы, белые крыши деревянных домов, высокие сосны вдоль улицы придают ей характер картинности, классической, почти киношной. В этот вечер была моя вахта. Вскоре мы встретили безрукого парня.
- Никто вас здесь не пустит, а гостиница в другом конце поселка, – так ответил парень на мой вопрос о ночлеге в поселке.
Почти на выходе из поселка остановились, чтобы напоить коней, и я по скользкой дороге пошел с ведрами в переулок, где находилась колонка. Уютом и теплом веяло от освещенных окон домов, особенно от одного, с красной лампой. От этого света так захотелось домой, под свой торшер и чтобы розовый свет был такой интимный, близкий… Бросается в глаза обилие дров - наколотых или только что нарезанных, или же лежащих хлыстами больше метра в диаметре сосен.
Вот и у дома, где стояли кони, ожидая воды, хозяин колет дрова. Возле него уже образовался стожок из расколотых поленьев, пока я ходил за водой для лошадей. Там же мне дали еще немного сена. Сено у нас хранится под кибиткой, в сетке с большими ячейками. Господь Бог подсказал мне эту идею еще в Новосибирске. Иногда дополнительно еще набиваем в огромные брезентовые мешки.
Ночевать свернули влево, выехав за Решеты, но не доехав до переезда, возле которого ютились дома железнодорожников и светились окна какой-то организации.
На лесной дороге, упирающейся в железнодорожную насыпь, развернули кибитку и заночевали. Собаки в поселке лаяли всю ночь. Но, к счастью, здесь никто не стрелял. Гром наш раз пять за ночь тоже принимался лаять. Мы выскакивали из кибитки по очереди. Потому я не выспался в эту ночь.
2 декабря – взяли крутые перевалы с утра в несколько приемов. Так было скользко, что кони отказывались идти. Давали им отдыхать на горе и подсыпали под ноги песок.
После Нижнего Ингаша трасса опустела. Редко проскочит пара машин, и снова долгие часы белого безмолвия – мы одни. Вдоль дороги заросли репейника. По ним кочуют птицы. Вокруг в белой дымке инея – тайга.
Обедали коротко в этот день. Чуть более часа. Торопились успеть до ночи в поселок Юрты, до которого, нам сказали, 33 километра. Потому на обед только чай и холодная свиная тушенка. После обеда меня сменил Коля, а я все шел за кибиткой, согреваясь ходьбой.
Уже в темноте, в 18.00, вошли в Получеремково. Прошли этот поселок за сорок с лишним минут и за кладбищем свернули вправо по лесовозной дороге. Там спросили, где находится улица Клубная, дом 75, в котором живет Валерий Петрович Касталевский – наш дорожный знакомый. Вечером гостили у него. Ходили в баню. Потом посидели за столом, попили чаю.
У него большой дом в двух уровнях, благоустроенный. И большой двор. Лошадкам дали сено: поставили их возле сарая, набитого сеном. Когда стали поить, налили в один бачок, и обе сунулись мордами. Естественно, у них ничего не вышло. Тогда Почта, прижав уши, набросилась на Лангусту. Пришлось вмешаться, и они напились по очереди. Легли в половине первого ночи. Были ребята, Володя и Андрей. У Володиной жены был день рождения, и я подарил ей кошелек, а Володя был с нами.
3 декабря – утром встал в половине восьмого. Минус 25. Было еще темно. Смотрел телевизор. Спал в кибитке, а Коля в квартире. Вот я к нему с утра и зашел.
Снова чай, Надежда, Виталий, потом разговоры, потом пришел Юра. Затем приехали Володя и Андрей. Привезли мешок пшеницы. Мы покормили коней. Затем Володя с Колей поехали за овсом. А Валерий с Андреем и Юрой, взяв винтовку «ТОЗ», пошли во двор забивать бычка. Нам в дорогу дали свежей печени, легкое и сердце. Еще сосед Николай дал нам консервы, салат и банку черемши. Дай Бог им всем здоровья сибирского и кавказского долголетия! Напоследок прокатили Витальку (ученика 3 класса), сына Валерия, на облучке нашей кибитки и в 14.00 покинули гостеприимные Юрты.
Я был на вахте, а потому впитал в себя всю красоту зимней тайги, что плотным кольцом обступила обледенелую трассу - между прочим, гравийную. Вечером, в сумерках при снегопаде, достигли реки Бирюсы, и я так обрадовался, что громко закричал: «Бирюса»! Вспомнилась известная в моей юности песня: «Там, где речка, речка Бирюса, ломая лед, бежит, поет на голоса, – там ждет меня таежная, тревожная краса»! От реки веет романтикой и тайгой. Ширина ее метров 300-400. Вся река покрыта льдом и снегом. Ночевали под поселком Бирюса.
4 декабря – встал в восьмом часу, но на улице было еще темно. На пробу сжег одну сигнальную ракету из запаса с плота ПСНД. За ночь нападало много снега. Лошади не взяли подъем на трассе, и пришлось сворачивать на проселочную дорогу, идущую через деревню. Ворота, старинные ставни, много домов нежилых. Морозно. Минус 19. На ферме набрал воды. Люда, местная жительница, дала нам соли для лошадей, сена и угля для печки-буржуйки.
При подходе к Тайшету – дорога узкая и ледяная. У меня закоченели руки.
Обедали на автомобильной стоянке на краю Тайшета. Ходил за водой. Фотографировал на слайды. Вода из колонки бежит всю зиму. Они ее не закрывают - иначе замерзнет. На обед жарили печенку на свином сале и пили чай со сгущенкой.
Проходили Тайшет по улицам Калинина, Кирова, Ленина, Пушкина и Стеньки Разина. Забежал в магазин за хлебом. Купил по 31 рублю пять буханок и 5 коробок со спичками по цене 3 рубля 80 копеек за коробок.
В одной из организаций на краю Тайшета поставили мне круглую печать в «Гостевой Книге». Да, Борис Васильевич дал охапку дров. Говорит, что на Сахалине он прожил 23 года. Стало не по климату жене и они перебрались сюда. На вид ему 57-58 лет.
Мясоедов Александр Федосович, начальник автобазы, подарил знак аварийной остановки. О нашей экспедиции здесь почти никто не слышал.
На первом подъеме после Тайшета и деревушки застряли. Выехали на гору с помощью «ГАЗ-66», водитель Саша.
И вот мы в деревне Байроновке. Анатолий, дежурный на железнодорожном переезде, дал соломы лошадям, а его жена угостила нас молоком.
Только что, как сообщил Анатолий, показывали по телевизору Викаса – путешественника из Индии, с которым мы познакомились в Северном Казахстане. Он уже дошел до Москвы. Собирается 20 лет путешествовать.
Яковлев Константин Михайлович подменил Анатолия на дежурстве у переезда.
В кибитке прохладно. Хотя в спальном мешке тепло. Я его еще утеплил войлоком.
22.12. Прошел пассажирский поезд - кажется, на восток. Лошади отчего-то фыркают.
Пора мне спать. Коля еще не пришел. Он в будке смотрителя пишет для газет статьи. На улице мороз минус 16. Тихо кружась, падает снег, словно в Новогоднюю ночь. Рядом утепленная водопроводная колонка и над ней горит фонарь яркий. Гром привязан впереди, возле облучка, лежит на соломе. Хрупают кони овсом. Кибитка вздрагивает от их нажатий на кормушки.

5 декабря 1992 года.
   21.41. Время местное. Мы на краю поселка Разгон, со стороны Тайшета. Кибитка стоит под луной и под лиственницей. За бортом мороз минус 18. Кони напоены, сено есть, овес задан - почти четыре ведра. Они сегодня укрыты теплыми попонами.
Я в тепле кибитки, у буржуйки; еще не снял теплые брюки и валенки, еще «гоняю чаи», вторую порцию поставил кипятить на краснеющие угли.
Коля ушел к Филипповичу, вести свои записи. Гром иногда залает в солидарность с местными собаками. Но я слышу, что это только для порядка, что он просто не может сдержать своих собачьих чувств. А так, в лесу, он вроде бы попусту не лает.
Прошлую ночь ночевали у Байроновки. Встал в восемь часов. Пока одевался, разводил огонь в печи, стало половина девятого. Пока запрягли да выезжали по глубокому снегу, – уже 9.20. Да, забыли ведро с водой, хотели коней напоить, да забыли. Уже больше чем половину деревни проехали, тогда я вспомнил, что надо поить коней, и тут про ведро вспомнили. Его Коля наполнил и оставил возле колонки. Пока возвращался, уже женщина поставила наше ведро на свои санки. Извинился перед ней и попросил вернуть наше ведро.
Догнал Колю уже в конце деревни, перед речкой Байроновкой. Впереди, как нам сказали, большой подъем, три километра. Решили взять его с помощью техники. Вчера нам помогли на «ГАЗ-66» втянуть кибитку на первый со стороны Тайшета затяжной подъем. Кони скользят. Передний шип на подковах давно стесался о гравийную дорогу.
Распрягли коней и пошли поить к реке. Перед этим убрали упряжь в кибитку, и я подготовил ее для транспортировки.
Напоили коней, они выпили по ведру. Я сел верхом на Лангусту, на ее широкую спину и, благословясь, тронулся в путь, ведя Почту на поводу.
В конце подъема, перед радиотрансляционной антенной, нас обогнала наша кибитка, прицепленная к «КАМАЗу». Потом у Коли я узнал, что водителя зовут Саша. Вскоре пошел снег. Всё гуще и гуще. Но верхом на коне было тепло. А уж потом стали замерзать ноги в валенках и появились неудобства от верховой езды. Я и на спину ложился, и пробовал задирать ноги. Но, в конце концов, когда оставалось до кибитки около трех километров, спрыгнул с Лангусты и повел коней в поводу. Лес, окружающий дорогу - береза, осина, сосна - весь стоял в снегу. Каждая веточка, каждая иголочка - всё покрыто снегом. Очень красиво.
В половине второго догнал кибитку. Коля уже жарил на костре печенку и легкое, что нам дали в Юртах – у Валерия Петровича Кандалевского. Задал лошадкам соломы и привязал их позади кибитки за специальные кольца. Спустя полчаса добавил им по ведру овса.
Подъезжали люди, спрашивали: «Кто, откуда»? Одного из них звать Иваном. Он охотник. Любит эти края. Обещал еще встретить нас впереди. Говорит, что вокруг дорог – это не тайга. Лет тридцать назад всю тайгу здесь вырубили. Раньше росли исключительно лишь сосны да березы. А теперь всё осинник заполонил. А настоящая тайга отсюда километров за сто уже отступила теперь, вследствие интенсивного уничтожения строевого леса.
Попили чаю со сгущенным молоком и стали запрягать. После обеда я заступил на вахту. Дорога, в основном, была под уклон. И Почта, запряженная в коренники, хорошо бежала, пока под вечер не уперлись в очень крутой подъем – 12%. Хотя до этого, всего час назад, такой же крутизны подъем кони взяли без остановки. Коля с половины горы развернул коней вниз. Я не стал спорить с ним. Но был уверен, что отдохнув, кони взяли бы и этот подъем. До вершины оставалось всего 36 шагов. Правда, было круто и всё было покрыто льдом. Мы простояли полтора часа. Никто не останавливался. Да и машины редко шли. Наконец, на «КАМАЗе» ребята, подцепили нас и вместе с конями подняли на перевал. С Колей крупно поспорили, почти до ругани.
Теперь стоим у поселка Разгон. Пришли сюда уже в темноте. Сходил за водой метров за 400, к колонке.
22.11. Попью еще чаю и спать. Фонарь, хотя и зарядили прошлой ночью на железнодорожном переезде в будке, но уже светит тускло. Пока пишу при этом тусклом свете.

Глава 51.
Старый Алзамай: история про шкуру убитого медведя. Почему не доковали коней. Школьная конференция и фото на память

6 декабря 1992 года. Воскресенье.
   18.00. Деревня Старый Алзамай.
Фермерское хозяйство арендаторов. Теплая, чуть закопченная от времени конторка. Кровать, деревянная скамейка. На стене распята медвежья шкура огромных размеров. Нам позже рассказали, каким образом хозяин этой шкуры лишился ее. Между прочим, за неделю до нашего прихода сюда. На шкуре висят круглые часы. На полу сейф в рост человека, столик, сколоченный из досок, вешалки да старый коврик над скамейкой с изображением известной картины «Охотники на привале», колченогий стул. Хозяева всего этого богатства, мужчины, ушли ухаживать за скотиной. 250 голов коров и 400 га земли на 10 человек. Но уже последний месяц они работают. Руки опускаются. Земли дают по 6 га на человека, хотя они могут все 60 га обрабатывать. А на 10% своих возможностей они работать не хотят.
Прошлой ночью ночевали у поселка Разгон. Встал, как всегда в последние дни, в 8.00. Пока раскочегарил печурку, прошло 40 минут, пока туалет, пока запрягли коней… Выехали в 9.20.
В конце поселка попросили сено. Хозяин Журавлев Сергей Федорович и хозяйка Любовь Никитична. Сено что ягода, хоть в чай заваривай. Прошли два 12% подъема. День морозный и погожий. Минус 20 продержалось весь день. Я был на облучке. Лангуста в коренниках. Лишь голубоватые тени на снегу, а так весь лес в белом одеянии. Очень красиво. Подошли к переезду в деревне Облепиха. Там дежурила Валентина Зволина – пожилая женщина. Пожелала нам счастливого пути. Как раз через переезд проследовал поезд Москва – Владивосток. Мне показалось, что вагоны полупустые или даже пустые. Машинист, как водится, поприветствовал нас гудками.
Крутой спуск, Лангуста почти на заднице съезжает. Чуть «потрюхала» в ложбине и вновь – на подъем, выводящий на другой переезд. Здесь трасса имеет такую особенность. Она выгибается дугой, и два раза на коротком участке встречается переезд через железную дорогу.
Слева от дороги новые склады, огромные. Прямо в деревне живописные сосны раскинули свои вечно зеленые кроны, и на взгорке растет облепиха.
Девочка лет одиннадцати с братишкой Алешей шести лет попались навстречу. Девочка побежала говорить маме, чтобы она посмотрела наших коней. Алеша всё шел по-мужски, рядом с конями, в офицерской шапке-ушанке и пальто и казался взрослым, не по годам самостоятельным.
Вывеска с левой стороны приглашала в столовую с 7.30 до 23.00, и сразу за деревней – тайга.
Около двенадцати часов дня красиво вышло солнце. Небо прояснилось. Кони в серебряном одеянии инея сказочно засияли.
Кузнец Бывальцев Владимир.
12.15. Подошли к бывшей деревне Никольское. Может быть, было село. С красивой церковью. Теперь же это село угадывалось по большой поляне, кустам, столбам, старой кровати - и всё это занесено снегом. Впереди виден крутой подъем 11%. Решили, что этот подъем возьмем с помощью КАМАЗа.
Александр Шамко – арендатор из села Старый Алзамай, альпинист.
Арбузов Валерий.
Марисов Евгений Евгеньевич.
Олейник Василий.
Шаруненко Сергей.
Сайко Коля – колхозник.
Только успели распрячь коней, как едет КАМАЗ.
Коля поехал с кибиткой в кабине. А я с Громом повели коней в поводу. Вернее, повел Гром, а я только наблюдал за ним и давал команды.
В 12.30 прошли речку, и сразу на подъеме стоит знак: «Нижне-Удинский район».
Гром хорошо исполнял свою работу. Очень исправно вел коней в основном по обочине. Иногда сбивался. Тогда я его сразу поправлял командой: «К обочине»!
В половине третьего подошли к селу Старый Алзамай, где и увидели кибитку. Николай к нашему приходу нажарил печенки и готовил чай. Я посидел немного у костра и пошел за водой для кобыл.
Алексей Михайлович всё охал и охал: как далеко заехали! Зашел разговор у колодца и про кузнеца, и он подсказал, что есть кузнец, зовут Володя. Он из Удмуртии. Уже на пенсии. Но может согласиться подковать наших лошадок.
Итак, напоил коней, задал им овес и пошел кушать печенку.
Запрягли. Подъехали к колодцу. Николай пошел набирать воду, а я договариваться с Володей насчет ковки. Договорились на завтра на утро к восьми часам подать коней к мастерской, где есть специальный станок для подковывания лошадей.
Ночевать поехали к арендаторам на ферму, где и сейчас находимся.
Ребята: Валера, Сережа, Василий, Саша, Женя – встретили нас, словно братьев. Дали кобылам сена, муки.
20.35. В каптерке тесно от людей. Евгений привез своих девчонок. Пришел мастер по бересте и вообще на все руки. Кажется, зовут Григорием. Мальчишки, еще и Саша с ними, остаются дежурить на ночь.
Серый мерин всё пристает к нашим кобылам. Кажется, они его и не прогоняют. Что-то их заставляет приютить его.
Евгений рассказывал случай, как встретился с медведем почти нос к носу. Он шел с удочками, а медведь, увлекшись, рассматривал цветные камни, играл с ними и шел на него. Он замер посреди каменного русла. А медведь всё ближе. Тогда он свистнул и еще раз свистнул. Медведь остановился и смотрит на него. Тогда он присел и стукнул камень о камень. Медведь повернул в сторону, за дерево и смотрит на него. Тогда он крикнул изо всей мочи: - Аа-аа!!!
Медведь побежал. Бежит и смотрит на него, бежит и смотрит. И ух! - в дерево ухом! Как заревет! И убежал. Тут же, спустя час, на речке еще одного медведя встретил, когда ловил хариусов.
Разговор про медведей завели не случайно. На стене в каптерке над кроватью висит шкура огромного медведя. История с этим медведем такова.
Где-то за месяц до нашего прихода в село Старый Алзамай повадился ходить медведь-шатун. Не в само село, а на окраину, где расположены дачные участки сельчан. Известно, что дачные домики не запирают на замки по традиции. Всё одно - кто захочет украсть что-либо, так и запор не поможет. Двери взломает, а потом хозяину ремонтируй… Медведь выбирал в домиках среди запасов консервных банок одну лишь сгущенку. Словно читать умел. Ловко вскрывал банки со сладкой сгущенкой острыми как бритвы когтями и вылизывал содержимое. Под видом медведя стал кто-то и из людей наведываться в домики и воровать съестные припасы. Односельчане грозились в сердцах убить вора, если застанут. Каждый в Сибири охотник. Ружье почти в каждом доме висит на стене.
Дальше эту же историю рассказывает Александр:
   «Проснулся ночью из-за лая собак. У меня их две. Одна на привязи за забором. Другая собака гуляет на свободе, живет во дворе. Как-то уж больно подозрительно лают собаки. Та, что на привязи, просто захлебывается от злобного лая. А во дворе тявкнет и замолчит. Тявкнет и вновь замолчит. Дай, думаю, выйду: неспроста лают. Всё одно по мелкой нужде надо на крыльцо выходить. Вышел, а дверь на всякий случай держу открытой. И вижу такую картину (благо, фонарь хорошо освещал двор). Снегу еще не было, но мороз был знатный. Крыльцо всё в инее. Вижу, что за забором собака рвется, от злобы грызет колья. А другая тявкает из-под «Запорожца», стоящего у крыльца. Поодаль навес для дров. Фонарь электрический висит выше крыши навеса, а потому там темно. Но его, то есть медведя, выдало тёплое дыхание. Смотрю – из черноты на свет нет-нет да и вырвется пар. Затаился зверь. Мысли у меня заработали с неимоверной скоростью. Сон моментально куда делся. Дверь на крыльце - на запор. Сам в дом. Разбудил жену и ребенка. Выставил окно наружу. Рамы уже двойные. И велел ей с ребенком бежать к матери - напротив нашего дома живет. На всякий случай - вдруг ружье даст осечку. Зверь может подмять меня и ворваться в дом, тем более что он уже научился открывать двери дачных домиков. Тщательно оделся. Приготовил нож, патронташ. Зарядил пятизарядное ружье. Перекрестился и… Я уже знал, что зверь поджидал меня на крыльце. На какие-то доли секунд пулевые выстрелы (благо, ружье не дало осечку и не заклинило патрон в патроннике) опередили роковой бросок медведя в мою сторону. Он лишь поцарапал на мне валенки… Утром решил подшутить над участковым милиционером. Иду к нему и говорю: «Я вора убил, кто дачные домики обворовывал». Печальный сделался милиционер. Жалко ему меня. Теперь тюрьма за убийство светит. Но ничего не поделаешь.
- Пошли – говорит милиционер, - составлять протокол на месте преступления.
Заходим во двор, а там туша трехметрового гиганта-медведя. Эх, как он обрадовался:
- А я думал, что ты человека убил!»
Вот такая история про медведя-шатуна. Вообще-то нам сообщили, что в этом году в тайге неурожай ягод, и медведь голодный. А голодный медведь в берлогу, как правило, не ложится. Делается шатуном. Так что для нас это дополнительная угроза - и нам, и лошадям, и Грому нашему. Сохрани нас Боже, грешных.
20.50. Евгений увез своих детей. Оказывается все четверо – это его дети: два мальчика и две девочки. Он увез их на «УАЗике». Сейчас в каптерке остались Саша – жарит картошку, Василий и Григорий. Внимание всех занимает Коля. Словно токующий глухарь. Как завелся, так теперь и не остановишь. Поливает, будто из лейки. Из пустого в порожнее, «психологически». В таком состоянии он может выпить и войти снова в «штопор». У него два конька: хвалит в глаза ферму, ребят-сибиряков и пускает пыль в глаза «полковниками», «москвичами», «пивбарами» и прочим.
На улице минус 25. Это сообщил Василий, выйдя на улицу. Еще он заметил, что небо ясное, а значит, к утру шибанет за минус 30.
Усков Алексей – художник.
Нож. Ручка из бересты. Строганина – мороженое мясо.

7 декабря 1992 года. Село Старый Алзамай Иркутской области.
   Встал, как всегда в кибитке, в восемь часов. Мороз, чувствую – страшенный. После узнал, что в селе у кого минус 37, у кого минус 41, градусники показывают. А как раз на этот день наметили ковать лошадей.
К девяти часам пошел в гараж, где мастерская и кузница. Туда же обещал прийти Володя – кузнец из Удмуртии. Кстати, он до сих пор жалеет, что уехал в свое время из Удмуртии. Он уже три года как на пенсии, но кует лошадей только он.
Посидел на разнарядке среди рабочих. Ковка у нас не пошла. Во-первых, в Жандате Роберт подковал на 12 гвоздей каждую подкову. Еле-еле оторвали переднюю левую у Лангусты, а бить гвозди – некуда, одни дырки.
Во-вторых, на морозе за минус 30 крошится рог копыта.
В-третьих, еще не отросли копыта (роговая часть, куда вбивают гвозди). Потому что прошло всего три недели, а рог отрастает за полтора месяца.
Так и пришлось отказаться от перековки. Лишь у Лангусты переднюю левую подкову посадили на шесть гвоздей. Четыре с одной стороны и два с другой.
Вечером ходили в баню к Григорию Николаевичу. Баня рубленная из бревен. Просторная. Комната для отдыха и одновременно служит мастерской, где стоит даже кровать.
Ужинали у него же. Жена Зина и два сына. Он уже дед. Хотя ему всего 44 года. Показывал берестяные туеса и подарил нам свою скульптуру из дерева, на которой изображен его младший сын, сидящий на пне, опираясь подбородком на правую руку.
Вернулись в кибитку уже в двенадцатом часу ночи. Раскочегарил печку-буржуйку. А Коля спал на телятнике вместе со сторожем Василием и мучился зубом.

8 декабря 1992 года.
   Встал в 8 часов. Не стал топить печку, а оделся и пошел в каптерку. Затем сходил, договорился с председателем колхоза Валерием Николаевичем о фураже. Дал ему «Гостевую книгу». Запрягли в одиннадцатом часу. Распрощались с ребятами Валерой, Женей, Василием. Заехали в школу к Григорию. Он преподает труды и физику.
Коллектив учителей - исключительно одни женщины. Детей немного – всего 52 человека учатся в школе. И вот они собрали всю школу и устроили нам конференцию. Спрашивали в основном учителя. Вопросы были живые и интересные. Почти до 12.30 мы заседали, затем, несмотря на мороз, вся школа высыпала на улицу, чтобы сфотографироваться у нашей кибитки и лошадей. Затем заехали за овсом, и в путь.
В Алзамае Коля лечил свои зубы.
Подъехали ребята - Юра, Толя, Саша. У Юры сегодня родился сын. Он сам из Орла. Собирается вновь возвращаться туда жить.
Заходил в столовую. На 78 рублей покушал: колбаса с картошкой, блины, компот и четыре коржика.
Накормил и напоил коней. Купили хлеба 19 рублей за буханку. Коля отправил домой посылку с туесками, подаренными нам, и фотопленками. Уже в 17.10 покинули Алзамай.
Ночевать остановились в 17.30 за городом, в тайге.

Глава 52.
В чем разница между уклоном и подъемом. Я бросаю рукавицы на обочину. Нервы, нервы… Кибитка тащила Лангусту по льду. Тулунское сено в селе Хингуй. Кочегар Листопадов. Худоелань, Тракто-Курзан…

9 декабря 1992 года.
   Встал в 8.20. По сути, проспал. Всю ночь шел снег. Утро теплое. Всего минус девять по Цельсию. Запрягли коней - и вперед. Лангуста в коренниках. Я на вахте.
11.10. Река Косой Брод.
11.11. Деревня Алгашет.
12.35. Станция Замзор. Отметка 1301 км.
Обедали за станцией. Остановились в 13.15. Коней напоили только после обеда.
На обед – жареная печень на сале и сливочном масле и чай со сгущенкой.
Останавливались ребята из Улан-Удэ. Гонят «УАЗик». Они покупали за миллион шестьсот тысяч, а новая цена уже два миллиона 300 тысяч рублей. Анатолий и Валера.
Сергей-водитель попил с нами чаю, угостил конфетами типа «карамель». Приглашал в гости. Он с Алзамая сам. Уже знал, что Коля лечил зубы у Галины Анатольевны.
Поили утром коней на станции. Девочка лет одиннадцати, слабо развитая, показала мне, где найти колонку, и включила ее. Когда я выключил, она - невдомек, - снова щелкнула выключателем. Зовут Таней.
Что еще примечательного в этом дне? Снова было раздражение против Коли. Но он это чувство во мне вызвал сам своим брюзжательно-поучительным тоном, провоцируя ссору. Но ссориться с ним я не стал. Небольшой, но ощутимый уклон он назвал подъемом, но кони бежали, потому что был именно уклон. Но у него уже сдвиг по фазе. Он утверждал, что это подъем.
Уже ночью взяли подъем и пришли в село Камышет.
Сейчас 22.36. Встали на ночевку в восьмом часу уже в темноте рядом с жилым домом. Хозяин, Николай Николаевич, дал летнюю кухню в наше распоряжение. Там на электрической плите Коля сготовил ужин: вермишель с тушенкой и чай. Он остался ночевать на кухне, а я, как и всегда – в кибитке ночую. Топлю буржуйку. Видимо, ветер дует прямо с кормы кибитки и задувает в трубу. Дыму полна кибитка. Но уже стало жарко. Я еще подбросил уголька.
Кони выпили по 0,4 ведра, не больше. Засыпал им по два ведра овса и немного сена дал. Грома накормили салом. Колю прямо на полу кибитки чурочки для разжигания печки. Пишу при свете фонаря. Да, еще пришил на рукаве лямку у бушлата. Хочется пить. Вода в канистре со льдом. Больше льда, чем воды. Но я люблю такую холодную ледяную воду. И всякий раз, когда пью, говорю: «Слава Богу»!
Вечером заряжал ружье, когда шли по тайге в темноте.

10 декабря 1992 года.
   7.40. Еще темно, но я уже с семи часов на ногах. Пошел будить Колю. У него уже сидел хозяин на вид лет 65. Винк Николай Николаевич. Эстонец. Жена Анна Иосифовна. Болеет. Температура у нее высокая.
Да и на улице сегодня высокая температура – настоящая оттепель. Около пяти градусов мороза. Небо черное.
Готовим завтрак, и в дорогу. Вчера прошагали сорок километров, даже чуть больше. Село называется Камышет.
9.45. Сегодня на вахте Коля. В коренниках Лангуста. Чуть свет стали запрягать, в половине девятого, и успели разругаться.
Вчера Коля попросил отодвинуть подальше от печки его рукавицы, но не сказал, где они лежат. Я их не нашел. Не смог найти вечером в темноте, когда затапливал печку. Потом, видимо, забыл про них. И вот сегодня Коля набросился на меня с руганью. К тому же упрекнул по поводу щей. Что он больше не будет их готовить. Я ему говорю: «Возьми мои новые рукавицы». И стал их давать ему. Он отказался взять. Тогда я их на его глазах выбросил на обочину, в снег.
А Николай Николаевич при расставании расцеловал нас и заплакал.
На краю Камышета попросил я воды у деда, а он послал меня на колонку, которая за 700 метров. Тогда я достучался в калитку большого красивого дома, что стоит на краю села. Женщина, где-то моих лет, Любовь Войтенко, мужа зовут Владимир Васильевич. В канистру набирал воды с кухни. Большая кухня, просторная. Пригласила Любовь на чай, но я отказался. О нашей экспедиции они не слышали. А для коней воду в бане набрал из бочки до краев наполненной водой. Кони выпили по 0,5 ведра (в ведре около 12 литров).
9.50. Идем по лесной таежной дороге. Ветер восточный. Изредка летят снежинки. Взяли два подъема. И теперь снова дорога идет на подъем. Догнал нас сильный шквалистый ветер, кажется, с юга.
10.10. До Иркутска остается 556 км.
10.20. 555 км. до Иркутска. Дорога на уклон. Ветер уже северо-западный. Морозит. Слева горелый лес. Полоса шириной около 50 метров. Ель, лиственница.
10.22. Река.
11.12. Только что расстались с ребятами. Юра, Андрей, Валера, Володя. Угостили горячим чаем нас. Они едут на собственном «КРАЗе». Едут из Иркутска. Везут машину «Нива» в кузове. Мы им подарили бутылку спирта. Они нам подарили бутылку водки. Не могли наговориться. И тепло расстались, расцеловавшись на прощание… Сейчас проклюнулось солнце сквозь белую пелену снеговых туч. Идет снег. Мелколесье вокруг дороги. Сосна, береза, лиственница. Слева всё еще тянется обгорелый лес. Дорога стала шире.
14.47. 17 минут назад вышли с обеденного отдыха. Сегодня я отказался есть приготовленную Колей пищу. Сейчас он изрыгает ругань.
Видимо, ему не хватает «допинга». Нервный. Злой. Уже который раз угрожает расправиться со мной физически:
  - Как дам пару раз, будешь кровью харкать всю жизнь!..

11 декабря 1992 года.
15.12. «Но! Оп-па! Ну, пошла! Давай, давай, дочка! Ну, пошла!» – Николай трудится на облучке. После обеда они с Почтой на вахте. Я пытаюсь раскочегарить буржуйку.
  Сегодня встал без 20 минут восемь. Ночевали на краю деревни Курята. На улице мороз около 12 градусов и снег, и метель. Запрягали в темноте. Сходил к соседям за водой. Всю ночь плохо спали. Настращали нас местные жители, что коней украдут. Хозяин Анатолий. У него сын Виктор – конокрад. И зять Сергей.
Пришли в рассветных сумерках в город Нижнеудинск. Коля позвонил с какой-то базы на телевидение. Но они не приехали. Город почти весь деревянный. И только несколько пятиэтажных домов. Встретили одно красивое здание, на котором надпись из кирпича: «14 мая 1914 года» или какое-то другое число, не запомнил точно.
10.33. Проходим реку Уду. Довольно широкая река, около 400-500 метров. Вся река подо льдом. Только у старого моста – темнеют промоины. Метель. Но уже спустя полчаса небо прояснилось. Температура упала до минус 20.
Отругал Грома. Кидался на машины с лаем. Склады видели, где полно всякой техники.
И вот, когда вышли из города и поднялись по отлогому подъему и дошли до спуска, перед которым висел знак 16%, там оно и случилось.
Я знал, что Лангуста не любит бегать с крутой горы – боится, что кибитка задавит ее. Но сделал ошибку, что не включил тормоз, и не учел, что справа, куда обычно мы прижимаемся при спусках, глубокая канава. Тут, на спуске, Лангуста едва не затащила кибитку в глубокий кювет. Я еле успел оттащить ее в сторону. Но она буквально села на задницу. А кибитка, уже набрав ускорение, всё тащила бедную лошадь по обледенелой дороге. Тут я просто потерял управление ситуацией. Почта послушно отстала. Но кибитка продолжала катиться и тащить впереди себя сидящую на заднице Лангусту. Тогда я крикнул Николаю, чтобы он включил тормоз, ибо Лангуста уже лежала на асфальте и тяжелая кибитка продолжала волочить ее вниз. Чуть-чуть не хватало тормозящих сил, чтобы задержать кибитку. Тогда Коля подставил свой валенок, и кибитка остановилась. Я быстро спрыгнул с облучка и подложил под заднее колесо то, что попалось под руку: мороженый кусок печени. Только освободив валенок Николая, я бросился распрягать Лангусту. Она повредила до крови правую ногу, а так вроде ничего. Но, конечно, она тоже перепугалась, как и я. Ну, тут, пользуясь случаем, где моя вина очевидна, Коля набросился как цепной пес на котенка. Еще пуще, чем вчера, с угрозами в мой адрес. И уже налетел с кулаками и толкал меня. Но я твердо заявил, что если он тронет меня, то я посажу его.
И тут мы в очередной раз крепко поругались. Свидетелем этого был Дроздов Андрей - парень верхом на коне.
Обедали врозь, у разных костров. Я приготовил себе такое варево: в котелок с водой, а вернее с растопленным снегом порезал три кусочка печенки, бросил кусок сала и поставил на огонь. Затем добавил вермишели и несколько веточек брусники, из-под снега. Варил всё это минут десять-пятнадцать. Затем съел печенку горячую, сало. А в оставшееся варево добавил сгущенного молока, и у меня на десерт получилось горячее сладкое блюдо.
15.30. Коля кричит, что до Иркутска остается 500 км., и что водители приветствуют нас сигналами и руками.
На улице ясная погода. Северо-западный бризовой ветер предвещает сильный мороз. Валенки мои не просыхают уже который день, да и негде их сушить. А потому ноги всегда как в холодильнике. Попробую погреть их на буржуйке.

12 декабря 1992 года.
   21.20. У буржуйки, в пасти которой на раскаленных до красноты углях стоит ковшик с водой, готовлю чай. Заварю его смородиновым листом и шиповником.
Слышен свист электровоза. Прошел поезд. Кажется, электричка. Мы стоим у переезда, где два-три жилых домика тонут в согретых лунным сиянием снегах. За бортом кибитки около 30 градусов мороза. В кибитке перед печкой около 30 градусов тепла. Но в дальних углах кибитки прохладней – может, плюс шесть или того меньше. Но всё равно тепло. Это наш дом, наше жилище. Оно радует, когда в нем горит в буржуйке жаркий огонь.
Сегодня встал 7.20. Ночевали в лесу у дороги. Мороз достигал минус 35, хотя наш градусник показывал меньше, потому что он под тентом кибитки. Запрягли. С утра на морозе у меня быстро коченеют руки. Но пока выезжали на трассу, – согрелся. Десяток метров преодолели в снегах минут за сорок. Стало жарко до пота. Лангуста была в кореннике, и она боится глубокого снега. Да еще надо было в гору тянуть кибитку. Намучились, пока выползли на дорогу.
Около десяти часов дня, вместе с восходом солнца, добрались до села Хингуй. Там очень красивые на морозе дымы из печных труб. Деревья в инее, крыши в снегах. Нас тепло встретили ребята местные Толя Иванов, Станислав Ковров и другие. Дали сена три тюка, овса два мешка. Только такого темного цвета я ни разу не встречал. Это сорт такой – Тулунский. Говорят, он раньше вызревает. Посидели в балке, где стоит печка, у складов. Сфотографировались у кибитки с Громом. И на выезде из села попали в гости к Александру Викторовичу, который угостил нас чаем. Накормили и напоили лошадей заодно. Где-то в час дня тронулись в путь. Перед селом Худоелань нас обогнал грузовик: Олег Витальевич, главный ветеринарный врач колхоза «Путь к коммунизму», пригласил нас в гости. И обещал что-то собрать в дорогу. Очень красиво догорал день в морозных голубоватых тонах. Было минус 26 градусов.
В Худоелани преодолели крутую горку. Отличилась Лангуста. Почта скользила, а Лангуста просто вытянулась, почти легла, распласталась по горе, но вывезла тяжело нагруженную кибитку. Обе кобылы молодцы. Хотя подковы у них уже без шипов, а передние давно стесались об асфальт… Красиво было идти по вечернему морозному селу. Кочегар Петр Григорьевич Листопадов, когда мы заехали за углем, дал ведро угля и воды лошадкам.
Как раз ребята, Олег с Сашей, догнали нас на грузовике. Дали пельменей, мяса.
Ночью, уже в седьмом часу, хотел свернуть в рощицу, а там оказалось кладбище. Да, Любовь Коваль дала сухих дров в дорогу – это в Худоелани. Дай Бог ей здоровья. Ей лет 35-40.
Сюда подошли в половине восьмого ночи, в полной темноте. Стали в чистом поле. А в восемь часов появилось «цыганское солнце» во всем своем великолепии. Мороз стал еще свирепее. Ходил за водой за железную дорогу. Попил из ведра. Юра дежурит на переезде. К нему и пошел вечерять Коля. Сейчас уже без 17 минут десять часов ночи. Мне в одежде уже жарко - в ватных штанах и бушлате. Хотя я еще мокрый от пота. Весь день сегодня шел пешком за кибиткой, около кибитки. Гром очень красив. Когда в гору мы кричим на кобыл, то он лает на них. Переживает больше нас.
С собаками нам повезло. С кобылами и говорить нечего. Слава Богу!

13 декабря 1992 года.
   Встал в 7 часов. Мороз отступил. Всего градусов 17. После минус 25 это кажется оттепелью. Туалет. Стал запрягать Лангусту. Уже почти запряг. Тут помогать стал Коля. Он встал позднее. Переехали за переезд. Остановились. Я пошел за водой на колодец. Ярко горели звезды и светила луна. Лаяли собаки. Попил сквозь сосульки на усах воды из колодезного ведра. Останавливались кормить Грома. Дали ему буханку хлеба, найденную накануне на дороге.
Видел стаю бездомных собак. Они при нашем приближении свернули в поле. Проходили поселок Вершина. Золотым теплым светом сияли янтарно-новые дома. Железнодорожный переезд, а за ним станция. Очень большая станция, в смысле протяженности. Потом проходили длинную деревню.
Обедали при минус одиннадцати и ярком солнце в березняке при дороге. На отдельных кострах готовили. Я для себя варил печенку с тушенкой и вермишелью. Только жалко, что выкипела вода в котелке. Осталось на одну треть. Со сгущенкой похлебал суп. Коля пытался приставать, что рано кормлю кобыл. Но я не среагировал.
После обеда Коля с Почтой на вахте. Я заходил за водой на полустанок. Там всего пять домов, из людей я так никого и не увидел. Кричал и не мог докричаться: «Хозяин!».
Нашел по санным следам колонку. Набрал тепловатой воды кобылам и себе. Вспотел. Шел сначала пешком за кибиткой, обозревая красоты местные. Почти как в Костромской области здесь.
Коля ухитрился наехать на кучу земли, оставленную для ремонта дороги. Причем с левой стороны. Кибитку сильно тряхнуло. Подобрали кусок каменного угля и теперь в кибитке добрый запас дров и угля. Очистил буржуйку от золы и жарко натопил. Аж до седьмого пота, как в сауне.
Уже в сумерках пришли в село Тракто-Курзан. Там на краю заночевали. Дом у реки пятистенный. Хозяйка Нина Ивановна Субботина. Маленькая, сухая, подвижная, живая, добрая, черноглазая, как моя мама. Десять окон. Но живут очень бедно. Семья большая - десять или двенадцать человек детей. Двое из них ненормальные. Хотя уже взрослые – Ира и Миша. И на всё это нельзя смотреть без слез. Дома, как в конюшне. Пахнет мочой, да так сильно. Наверное, дети мочатся прямо на пол. Щели на полу – кулак пройдет. Вечером попили у них чай. Поставил фонарь аккумуляторный на зарядку. Телевизор черно-белый.
Натопили печурку, и лег я пораньше, а Коля еще бродил. С кем-то разговаривал.

Глава 53.
Город Тулун – роковое место: у нас украли Грома! Бесплодные поиски. Наши лошади в жалости не нуждаются. «Мужчина должен есть мясо с кровью». О пользе общего ко-телка

14 декабря 1992 года.
   Встал в 7.10. Минус 37 градусов по Цельсию. Вчера лег в трусах и маечке, а всё остальное, мокрое, повесил сушиться над печуркой. Утром буквально усы примерзли к вкладышу спального мешка, заменяющего простынь. Так было холодно в кибитке. Еще лежа в спальном мешке, рассчитал до секунды каждое движение. Ибо одеваться пришлось без фонаря и, чтобы экономить тепло, надо было быстрее одеться. Переборов страх перед жутким холодом, выбрался из спальника и сидя начал одеваться. Потом затопил мерзнущими руками печурку.
Вчера напилил дров. Распилил поленья, подаренные нам в Худоелани. Да, вчера на ужин Коля поджарил пельмени. Тоже в Худоелани дали ребята. Пошел, согревшись у печурки, за фонариком. Луна и звезды. Тени на снегу. Нина Ивановна уже хлопотала у жарко натопленной печи. Пригласила завтракать. Вчера маленьких детей угостили сгущенным молоком. На завтрак взяли две банки сгущенки, подарили Нине Ивановне. Картошку с мясом и подливкой ели, приготовленную радушной хозяйкой. Но острый запах человеческой мочи отбивал у меня напрочь аппетит и вызывал тошноту. Выпили по кружке чаю с сахаром. Запрягли, и вперед. Остановились перед деревянным мостом. Поили коней из проруби. Течение очень быстрое. Потому прорубь не замерзла. Видно, как подо льдом бьется, журчит, играет темная вода. Зачерпнул с колен два ведра и понес на берег.
Кладбище в лесу на косогоре, и его огибает дорога, всё время идущая на подъем. Первую ступень мы взяли сами, а потом Лангуста не пошла дальше. Впереди была насыпана куча земли. Пришлось подцеплять кибитку к грузовику. Володя Поляков – водитель. Тихонько поднимались в гору в четыре тяги: две кобылы, Гром и грузовик. Коля был в кузове машины, а я на облучке.
11.40. Уже несколько раз выпрыгивал из теплой кибитки, чтобы подгонять коней на подъёмах. Здесь довольно крутые подъемы. Гром в это время лает на коней и тянет сам кибитку изо всех сил. Он вообще молодец. Салом сибирским мы его откормили. Он стал веселым, сильным, находчивым, игривым и красивым псом. В щель на дверке печурки виден малиновый накал и пляшущий язычок пламени. Тепло сегодня ровное, не жаркое. Потому что дыхание печки забилось золой. Не чистили со вчерашнего вечера. Поэтому угли греют, давая тепло, а не жару, как вчера.
Сегодня с утра я в новых валенках. Старые так промерзли, что не согнуть. Теперь они сохнут возле печки.
11.55. Только что расстались с ребятами из Тулуна. Они на «Жигулях», трое: Игорь, Володя, Виктор. Кажется, работают в пожарной охране. Остановились. Спросили Колю. Потом поехали - и вдруг стали на дороге и ждут. Коля попросил меня зарядить ружье на всякий случай. Но ребята хотели угостить нас выпивкой. Предложили, но Коля устоял. Говорит:
- В дороге не пью. Лошади…
Ребята уехали, что-то дали Николаю. Может быть, денег. Не знаю. Я сидел в кибитке и вел записи. Зарядил ружье. Стволы белые и во льду от мороза. Отогрел их в своих руках. Счистил лед со стволов, зарядил дробью. Потом снова разрядил и спустил курки. Хотя ружье у нас бескурковое.
12.57. Село Буляшка.
Обедали за селом, у речки, покрытой льдом и снегом. На обед сварил кость, сало с вермишелью. После обеда сразу штурмовали крутой подъем. Помог водитель «КАМАЗа» Яков. Коля уехал на попутной машине в Тулун. А мы с Громом потихоньку правили кобылами. При въезде в город нас встретило коммерческое телевидение, и уже в быстро надвигающихся морозных сумерках снимали на видеокамеру. Потом работники ГАИ проводили нас на своем «УАЗике» до редакции, где мы теперь и стоим.
23.00. Буквально не прошло и часа, как мы остановились у редакции. Пока Коля там позировал перед телекамерой, я распряг лошадей и дал им сена. Постелил сено Грому и привязал его к передку кибитки, а сам пошел пить чай в редакцию. Гром залаял первый раз. Я вышел – никого не было. Второй раз – какой-то «бухарик» назвался Серегой, спрашивал бутылку продать. Я говорю: нет у нас. Объяснил кто мы такие. А другой «ханыга» ждал на углу у магазина.
И вот я снова зашел в редакцию, а когда минут через двадцать вышел за сахаром, Грома уже не было возле кибитки. Его у нас украли. Обрезали капроновую ленту, на которой он был привязан, и украли.
Я уж обегал не один квартал в частном секторе. Всё слышался его голос. Но каждый раз ошибался. Пометался туда-сюда. Нету нигде Грома. Мороз градусов под 30. Шапку снимал, чтобы слышать голос нашего пса.
Только что пришел к осиротелой кибитке и лошадкам. Теперь вот приходится нам с Колей дежурить. По очереди выполнять Громову службу. Я до двух часов ночи, а Коля после двух. А завтра наоборот.
Кто знает, с какой целью украли собаку? Может, чтобы легче было украсть коней? А может, случайно: на мясо или на шкуру? А может, продадут Грома и деньги пропьют. Гром красивый огромный и дружелюбный.
Только бы он был жив. Пусть даже и не у нас, а попал бы в хорошие руки. Что ж… Если мы не уберегли, не смогли уберечь… Бог дал – Бог взял. Хотя до слез жалко Грома. Умный был пес. Просто незаменим в наших условиях.
23.15. Топлю печку. Она сегодня дымит. Почти целое ведро золы из нее выгреб. Видно, ветер задувает в трубу. Неудачно поставили кибитку. Руки еще не согрелись. Хотя от печки несет жаром. Пойду на улицу. Посмотрю на кобыл. А так мне их хорошо слышно.
23.35. Попросил Толю (он дежурит в редакции) и Володю, который еще не ушел, да Колю и вчетвером переставили кибитку под другим углом к ветру. Теперь печурка наша работает прекрасно. Уже жарко, словно в хорошей гостиной у камина.
Тревога, кроме Грома, еще и за Колю. Когда приехали, то к чаю поставили бутылку спирта ребятам. А теперь Коля еще попросил бутылку водки, что подарили нам ребята с Юрт.
Я боюсь, что Коля позволит себе лишнего и войдет в свой знаменитый «а ля-штопор». Когда 3-4 дня беспробудной гулянки.
Здесь, в Тулуне, глухом сибирском городке, он производит впечатление делового, напористого, «душа нараспашку», парня. Никто здесь не может знать о его страсти. Что, в общем-то, как любовь к женщине, возбуждает в нем творчество, а больше словоблудие. Но он оригинален первые минуты общения. Потом быстро надоедает. Во всех случаях, что я наблюдал, у людей появляется оскомина…
Взял ружье. Оно от разницы температур всё поржавело. Сейчас вычищу его и смажу свиным салом.
Сушу валенки. Сегодня вода в канистре за ночь замерзла, превратилась в кристаллы льда. Мороз был градусов под 40.
Громка, Гром, занял все мои мысли. И всё чудится его голос. Но куда пойдешь, не зная города? Прямо из кибитки слышу его голос. А впрочем, пойду, схожу еще: послушаю и посмотрю…

15 декабря 1992 года.
   2 часа ночи. Мои опасения по поводу Коли начинают сбываться. Только что Коля попросил:
- Пойду к охотникам с Геннадием, сторожем, дай бутылку спирта.
Я ему говорю:
- Об этом не может быть и речи!
Он стал угрожать, полез в кибитку. Вижу, что не помогают уговоры, отдал ему бутылку, но на этом он не остановится. Будет добавлять и добавлять.
Что делать? Ума не приложу. Надоело это всё. Вся эта канитель с его клятвами: «Ни капли до Сахалина!» И хамеет с каждым метром дороги. На Сахалине вместо Коли Шабурова будет Хамьё Михалыч Пошляков.
Зина думает, что он в рот ни капли не берет от самого Иванова. Иначе она бы там не выдержала такого позора на всю Россию. Да и опасно. По сути дела я остаюсь один с конями, да еще без Грома.
Вот сейчас я должен ложиться спать, а Коле надо дежурить. А что получается? Он пошел с кем-то пить. Разве я могу спокойно спать в такой обстановке? Нет, конечно. Ложусь второй раз за всю дорогу не раздеваясь и не разуваясь. Уж что будет. Одна надежда остается на Самого Господа Бога.
Володя, главный редактор, только что ушел. Его Коля проводил. Пойду, выйду из кибитки. По слуху одна из лошадей, Почта, сбросила с себя маленькую попону, то есть потник, которым я их укрыл. И ходит, беспокойно ведет себя, будто что чувствует. А может, просто ей холодно, вот она в движении и согревается.
2.10. Ну и ночка выдалась! Вот тебе и Тулун! Встреча! ГАИ!

16 декабря 1992 года.
   8.42. Проходим село Рамгул.
Сегодня ночевали у железнодорожного переезда. Заброшенный недавно дом стоит, зияя пустыми глазницами окон. Есть колодец с горьковатой водой. Не отчерпывается, потому и горькая. Из колодца сами пили и поили лошадей. Прошла вторая ночь без Грома. Очень тоскую по нему.
Вчера было не до записей. Утром встал в 6.30. Всю ночь не спал.
Пошел искать снова нашего четвероногого друга. Еще раз обегал полгорода. Всё напрасно, Грома не нашел. Хотя всё время чудился его лай – то там, то там. Мороз достигал минус 37 градусов. В половине восьмого пришел Толя Сидоров, корреспондент. Поговорили с ним об алкоголизме и вине. У него глубокая теоретическая база. Так и сыплет авторитетами, как москвич. Потом подошел Владимир Васильевич, редактор местной газеты. А Толя уехал в дальний поселок какой-то. Володя с Колей опохмелились. Причем Володя, как и все сибиряки, которые нам встречались, оказался просто мудрецом. Так тонко и ненавязчиво описал наши взаимоотношения с Колей, характеры и будущее. Обещал помочь с изданием книги. В половине десятого приехал сержант ГАИ Николай. В десять часов я начал запрягать коней. Подошли трое местных мальчишек лет по четырнадцать-пятнадцать. Вид беспризорников. Встречаются такие второй раз нам. Перед Тулуном встретились двое близнецов: Алеша и Виктор.
В 10.20 пошел в редакцию прощаться.
Коля:
- Я тебя прошу, еще пять минут…
Но я уже не мог сдерживать на морозе лошадей и потому поехал. Он выбежал с угрозами. А я говорю, что есть сотрудник ГАИ и с ним догнать меня не проблема. Тогда Коля остался, а я поехал один. Было очень холодно. На усах и бороде образовались ледышки. Остановил коней у колонки. Она не работает. Пытался достучаться в два дома – не достучался. Из третьего дома вышел дед. Говорит, что воду берут из речки.
У моста через речку остановился вновь. Там как раз пункт ГАИ. Василий, в гражданке, говорит, что остановит водовозку. Но тут подъехал Коля, сильно навеселе. Я не стал ждать водовозку. Пошел на речку к проруби метров за триста. Прорубил лед ножом. Течение очень быстрое. Ширина реки метров четыреста. Очень сильно дымит Гидролизный завод. Просто свету белого не видно. Николай, сотрудник ГАИ, распрощался со мной у магазина «Продукты», где Коля вышел по мелкой нужде. Он отдал находившиеся в машине вещи: рукавицы, дипломат и уехал. Коля с трудом забрался в кибитку и, прямо в проходе, скорчившись, уснул.
На бензоколонке женщина по громкой связи сказала, что жалко коней. Мне кажется, жалеть надо тех лошадей, которые стоят в стойлах по колено в навозе и не запрягаются. А наши лошади хорошо выглядят. Их постоянно исследуют специалисты-ветеринары на областных ипподромах. Они получают очень много овса и сена. Сообразно работе отдыхают. Не заводим мы их в теплые конюшни. Так мы и сами ночуем на морозе вместе с ними. Но лошади еще ни разу не пожаловались на мороз. Они очень хорошо переносят холодную погоду. Им опасны сырость и сквозняки. Ни того ни другого у нас нет. Пока они не остыли от работы, я их укрываю теплыми попонами. Они их сбрасывают с себя и затаптывают потом в снег, если не доглядишь… Так что жалость к нашим лошадкам совершенно не по адресу.
Я подошел к будке, в которой сидела эта женщина. Хотел погреть у нее лицо. Но дверь оказалась заперта. На мою просьбу в окошко, она спросила:
- Кто вы такие?
Тогда я махнул рукой и пошел прочь. Хотя потом сообразил, что она отпускает бензин на деньги и потому боится, что обокрадут или ограбят.
Солнце светило, но ни капельки не грело. Сразу за жильем начался угольный разрез. Высились мачты шагающих экскаваторов. Насчитал около пяти. Они стояли прямо у дороги, так что ковшом могли достать дорогу.
Лошади жались влево, подальше от невиданных чудовищ. Проехав отметку «1500км», остановились на обед. Коля спал «в сахарную душу». Сварил на костре мороженое мясо, которое так и не проварилось, я ел его с кровью.
Вспоминал слова Анны Казимировны, хозяйки московской квартиры, у которой я жил во время сессии в студенческие годы: «Мужчина должен есть мясо с кровью».
Кусочек сала и вермишель с двумя ложками сахара на десерт.
Накормил кобыл. Они ели плохо. То ли тосковали о Громе, то ли из-за того, что не пили воды. А где ее взять?
После обеда запряг Почту в коренники и доехал до этого переезда уже в темноте, в 18.30. Коля так и не вылезал из кибитки, хотя уже, на мой взгляд, протрезвел.
9.40. Жарю на огне в печурке мясо.
10.43. «Солома нам нужна, старик?» – услышал я вопрос Коли.
- Давай!
Так порой пополняем мы свои запасы грубого корма. Я в кибитке. Уже несколько раз выбегал на волю из жарко натопленной кибитки, где жарится свинина на углях. Проходили довольно крутые обледенелые горки. На одной даже Почта поскользнулась, идя в пристяжке, и шмякнулась задом об лед. Пришлось подсоблять грузовиком.
Николай кряхтит и что-то напевает себе под нос.
- Но-о, пошла! Н-н-но! Давай сюда, сюда иди!
Он уже впереди – это слышно по голосу. Цокот подков, визг морозного снега под колесами с правой стороны. Одной стороной идем по заснеженной обочине. Шипит мясо, слышен далекий шум поезда. Я снова сижу потный. А значит, нижнее белье на мне мокрое. Это плохо. На улице сразу замерзаешь, когда становишься потный. Хотя за день по несколько раз: то мокрый от пота, то дрожишь от холода. На мне же всё и высыхает. Вчера я весь день был на морозе, температура воздуха не поднималась выше минус 26-30 градусов. Так весь день и простоял морозный. Сегодня с утра минус 35, а сейчас минус 27. Пошли километра три-четыре по щебенке и вновь выбрались на асфальт.
11.10. Наконец-то свинина поджарилась.
- Вот это да! Старик, я балдею, – приговаривает Коля с облучка, поедая приготовленное в буржуйке свиное мясо. Действительно, получилось вкусно. - В обед надо в общем котелке готовить, – продолжает Коля. - Эх, приготовлю вермишель с тушенкой! – решает он после нескольких дней раздельной подготовки обеда и даже на разных кострах.
До этого я не раз говорил Коле, что единственное, что нас объединяет, кроме цели, - это общий котелок. Он набросился тогда на меня с кулаками: мол, ему ли со мной объединяться?!. А теперь понял, наконец, что без общего котелка начались совершенно новые отношения, которые еще больше вбили клин между нами. Я долго терпел упреки Коли, что вот он готовит, а я ем готовое. Решил для себя готовить сам. Так для меня лучше, но для нас это плохо. Это ведет к окончательному разрыву, разладу. А до него не так много осталось. Коля, на мой взгляд, специально обостряет порой наши взаимоотношения. Как раз потому, что уверен, что я не выдержу и прерву дорогу. Но это будет общий минус. Он поймет это, но будет поздно.
Так что нам надо держаться вместе. Мне терпеть его алкогольные  выходки, а ему терпеть мое присутствие.
11.20. Поставил ковшик с водой в жерло печурки. Готовлю что-то вроде чая.
11.30. Первушин Василий Иванович из деревни Трактовая.
Коля с ним разговаривал. Он читал о нас в «Сельской жизни» и говорит, что следит за нашим продвижением. Спросил про коней.
- Был я там, на Сахалине, в 1953 году. Места там были ничего. Но в деревне жить в наше время, ясное дело, можно, а вот про горожан - беспокоюсь. А так-то у нас в Сибири, в сельской местности, люди живут. Мы живем. Это у нас тут магазин. Хлеб привезли. Так, в пределах шести-восьми километров, следующая деревня…
- Тр-р-р, тр-тр-р, тр-р-р! – Коля собрался зайти в магазин. Остановил коней. А денег-то у нас нет. На что он будет покупать хлеб?
11.40. Вот и кипяточку попил со сгущенкой. Совсем хорошо стало. Сижу, слушаю музыку. У буржуйки тепло. Я даже шарф снял и бушлат, и шапку.
Приятно вот так сидеть в домашнем тепле, пусть даже и хрупком (за тонкой матерчатой оболочкой кибитки минус 27 градусов!), слушать музыку, просто голос диктора. Внимать его ноткам, увлечься его настроением и - любить, любить, любить Сибирь, сибиряков, жену, сыновей, сестер, всех родных и лошадей наших тоже!.. В общем, весь мир с его сложностями и тревогами.
12.06. Обедать решили в час дня.
Напилил и наколол дров прямо на полу кибитки. Подложил уголька в печурку. Слушаю радио.
16.25. Снова в кибитке, где тепло и по-домашнему уютно. Хотя бардак страшный. Под ногами дрова и куски каменного угля. Теснота. Но это всё окупается теплом и удобствами кочевой жизни, когда всё что надо, находится под рукой.
На обед остановились в 13 часов перед станцией Тумошка, метров за двести перед стайкой берез, в поле. Развели костер. На этот раз общий. Коля готовил обед, а я ходил за водой на железнодорожный переезд, к колодцу. Затем задал овса кобылам. Иней и сильный мороз (около минус 30) не ослабевал. Водитель автомашины «ЗИЛ 131», вахтовки, остановился у кибитки. Зовут Василий Михайлович. Слышу, как он говорит:
- Я вам меду привезу сибирского. Давайте банку.
16.30. «До Иркутска 350 километров», - сообщает Коля с облучка.
Минут через двадцать Василий Михайлович привез банку литровую засахаренного меда и шматок сала. Постоял с нами у костра. Поговорили, что называется, за жизнь.
Ему в январе исполнится 55 лет. Он 27 лет отработал на лесовозе, а теперь работает на вахтовке. Держит пчел. Пять ульев. Уже лет пять. Поэтому выглядит молодо.
Еще потом подвез и горячих пышек, купленных им в столовой.
Проезжал на машине Анатолий. Дал две буханки белого хлеба.
Вообще, сибиряки помогают нам всячески… Проходя через железнодорожный переезд, немного застряли, там сразу крутой подъем и сплошной лед. Но всё-таки кони вытянулись и взяли подъем.
Второй день в ушах стоит лай Грома. Всё кажется, что он где-то рядом.
Печурка моя «заглохла», чуть теплая. Надо вновь чистить ее.
16.40. В прямом эфире «Маяка» - Алма-Ата.

Глава 54.
Проблемы с водой. В селе Кимильтей нам подарили Шарика. Шарик сбежал. У Почты «женская» болезнь? Река Ока на берегу Зимы. Предновогодние волнения

17 декабря 1992 года.
   8.30. Снова в дороге. Я сижу у раскаленной до красноты печки-буржуйки. Коля на вахте. Отрабатывает полсмены, что задолжал мне. После обеда я заступаю на вахту.
Утром проснулся в 7 часов. Встал в десять минут восьмого. Холод жуткий. Оделся при свете фонарика. Растопил буржуйку. Потом стал вставать Коля - уже когда прогрелась наша кибитка. Потом запрягал коней негнущимися, скованными морозом пальцами. Ходил за водой на колонку метров за двести. Но лошади пить не стали. Мороз 35 градусов. Всё в инее. Зеленоватое небо со звездами. Половинка луны.
Вчера уже в темноте подошли к селу. К центру ведет дорога. Я пошел по ней, Коля ждал на трассе. Стучусь в один дом. Никто не вышел. В другой. Выглянула старуха, потом одевалась минут двадцать. Потом набиралась духу, чтобы выйти. Когда вышла, грубо так сказала:
- Ходют тут всякие. Ночуйте на вокзале, а здесь нечего!
Стучался в третий дом. Никто не вышел. Из четвертого вышли двое подвыпивших мужчин молодых и тоже послали меня на станцию. Пришлось ехать в конец села и, никого не спрашивая, заночевать у сарая. Коля согрел чай. Попили чай с медом и салом.
С вечера долго не спалось. Думал о доме, о Наташе. Потом снилось всякое. Внизу море плещется, и я наверху, рискуя сорваться, лезу по хрупким конструкциям какого-то сооружения…
8.50. Коля спрыгнул с облучка. Поправил упряжь на Лангусте. В кибитке жарко.
10.10. Кибитку сильно трясет. Уже позавтракали. Вода в канистре превратилась в лед. А потому я открыл банку тушенки, разогрел ее на углях и засыпал туда вермишель. Покипело на огне в жиру и получилось блюдо. Хлеб с медом. А вот воды ни глотка. Потому хочется пить после такого завтрака. Печурка погасла. Пришлось разводить вновь. Уголь закончился, осталась щепотка пыли угольной и крошки. В кибитку начал заползать холод. Слушаю радио.
- Но, пошли! – Коля покрикивает на коней. Недалеко шумит поезд.
 12.17. Валентин Ефремов. Путешественник из Нижнего Новгорода. Переход на собачьей упряжке: три тысячи километров к северному полюсу от якутского поселка с кинорежиссером. На яхте по северному морскому пути... По радио услышал эту информацию. Немного подремал перед обедом.
16.00. Прошли город Куйтун. 29 градусов мороза. Коля остался на почте звонить. Город проходил в одиночку. Частный сектор. Многоэтажных домов не видел. Мост через речушку. Магазин «ОКА». Кусок угля каменного нашел на дороге. Миша – лет под 50. Купил бензопилу «УРАЛ» за 19 тысяч. Идет обмывать.
Сильный и очень красивый иней повсюду. Ветки на деревьях, словно из сахарной пудры.
Долго шел один за кибиткой. В шестом часу догнал кибитку на попутной машине Коля. Я как раз остановился, чтобы подобрать у дороги клок соломы.
В темноте на спуске в ложбину прошли стелу, указывающую, что начался Зиминский район. В темноте же проходили крутой, затяжной подъем на перевал. Кобылы наши молодцы, дружно поработали. Ни разу не остановились.
Ночевали справа от дороги, под призрачным прикрытием лесополосы, в чистом поле. Мороз под минус 33 градусов под утро ослабел до минус 29, но появился юго-восточный ветер. Пришлось надевать на лицо маску шерстяную, ибо я нес в это время вахту, до обеда.
Проходили деревню Листвянку, где вода привозная и была проблема напоить лошадок. По одному ведру спрашивал у трех хозяек.
На обед остановились в 13 часов у скирды соломы, в поле. Лишь с одной стороны сосны молодые – лесополоса. Щи и чай. Отмякло до минус 17. Но после обеда пошел сильный снег. Началась метель. Почта резко захромала на правую заднюю ногу и весь день до вечера жаловалась. А вечером ложилась на снег и подолгу лежала. Обычно наши кони спят и отдыхают стоя.
16.25. Подошли к селу Кимильтей. Сторожиха подарила нам собачку Шарика, зерно, уголь и воду. Управляющий Николай Сергеевич Марка. Молодой. Так мы его и не видели. Доярка Галя. Прошли через всё село и речку Тимертейку, из которой пьют сельчане. Течение быстрое, большая прорубь. Я набрал в канистру речной воды. У конторы правления сторож сказал, что никого нет. Один мешок овса привез Иннокентий на машине. Я набрал полмешка каменного угля. Шарик в это время был в кибитке. Он в два раза меньше Грома. Но красивый, темный окраски пес. Что-то в нем есть от лайки.
В темноте в седьмом часу вечера уходили из села, через поле, к тракту. Заночевали снова в чистом поле, не доходя тракта. Шарик спал на привязи, на клочке соломы, в передке кибитки между оглоблями. Ночь была пасмурная, холодная, промозглая. Шел снег. Почта постанывала и ложилась на снег. Печку почти не топили. Дым задувал в кибитку. Ветер попадал в трубу. Так неудачно поставили кибитку.

19 декабря 1992 года
   Встал без десяти минут семь. Долго раскочегаривал печурку. Без десяти восемь поднялся Коля. Шарика я хотел поместить в кибитку, но Коля возразил: «Только на привязи за кибиткой».
Пока выезжали на дорогу, возились с копытами лошадей, Шарик вырвался из ошейника и откровенно сбежал.
Коля во время запрягания лошадей сказал, что сегодня важна стратегия, которую он вырабатывает и которая от моей стратегии отличается на 100%, а всё остальное неважно, в том числе и запряжка.
 А я с ним не согласен. Сегодня всё важно. Каждая мелочь. Из-за мелочи может всё сорваться. Даже не так запряги лошадь – испортишь ей здоровье, и экспедиция остановится.
8.30. Проходим деревню Перевоз. Сегодня потеплее на улице. Около минус 15. Месяц на ущербе.
С утра я в кибитке хлопочу. Готовил завтрак - тушенку с вермишелью.
10.15. Слышу, как Коля разговаривает с водителем из Тулуна:
- Счастливо вам!
Фонарик едва светит, и вести записи становится сложнее. У нас в кибитке нет окон. Жарко. Я вновь вспотел до неприличия. Кто-то сигналит нам. Коля погоняет лошадок:
- Но-о-о, пошли, дочки! Но-о-о, взяли и погнали, тулуночки мои дочки! Но-о-о! Пошла быстрее! Еле-еле плетешься!..
10.30. Ложку меда съел с вареной сгущенкой. Очень вкусно. Запил чаем со смородиновым листом. Еще летом наготовил в Курганской области. В канистре лед тает понемногу и можно выжать воды по глоточку буквально. Руки липкие в меду и сгущенке, губы тоже.
Обедали перед городом Зима. Уже видны первые здания. Ходил на птицефабрику за водой. Вода привозная. В гараже стоит водовозка с государственным номером «2619 ИРС», из нее и набирал воду.
На обед вермишелевый суп из пакетов и кость. Чай с сахаром, но без хлеба. Хлеб закончился. Проходили после обеда краем Зимы и вышли к реке Оке. Волнующий момент! Очень красивый зимний пейзаж. Заборы, дома на коренном берегу. Откос, голубые предвечерние тени.
За Окой шлагбаум. Милиция, вооруженная автоматами, останавливает машины. Проверяет, нет ли наркотиков, оружия. Нас не остановили.
В темноте подошли к краю села Чиркино. Заночевали у вагончика-сторожки. Сторож охраняет строящийся двухэтажный мотель.
Ужинали в вагончике. Сторож Эдик, 26 лет. Образование 8 классов. Полгода учился в ПТУ на электрика.
Ночью, в половине восьмого, ходил за водой. Звезды, луна, отсветы от ночных огней города Зима. Скрипучий снег под ногами. Безлюдная деревенская улица. Одинокий фонарь. Колодец на отшибе. Не сразу заметил занесенную снегом тропу. Колодец на уровне земли, словно геологоразведочный шурф. Сколько их было в моей геологической жизни! Не счесть. Вот и здесь… Старый-престарый вороток и цепь без ведра. Своим ведром каждый зачерпывает. Вода на глубине около семи метров. Что глубоко для этих мест.
Лошади выпили по ведру, и потом я засыпал им овса по два ведра. Пока Коля на сваренной из металла печке готовил ужин, я полистал старые журналы в вагончике. На ужин рисовая каша из пакетов и чай. Эдик поужинал с нами.
Перед сном затопил буржуйку. Подбросил уголька.

20 декабря 1992 года. Воскресенье.
   Встал в семь часов. Очень холодно. Минус 40 градусов по Цельсию и ветерок. Затапливать печку не стал. Разбудил Эдика. Он спал. У него в вагоне прохладно. Вагон согревается с помощью электронагревателей. Я забрал фонарь, оставленный с вечера на подзарядку. С утра Коля поворчал, что рано встаю. Сходили с ним за водой - в тот колодец без сруба. Коля с канистрой, а я с двумя ведрами. Раза три-четыре останавливался, пока нес ведра с водой эти 200 метров. Грел руки.
Утром в вагончике вновь полистал журнал «Вокруг света» и наткнулся на статью Павла Конюхова и его брата Федора об их путешествии на велосипедах по северу. Страницы с началом статьи были вырваны. Но всё равно я с большим интересом прочитал те, что остались.
Запрягли лошадей и в дорогу. Лангуста в коренниках. Почта утром ложилась на снег два раза. Подолгу лежала. Думаю, что занемогла она не от хромоты, а по-женски, от беременности. К сожалению, нас не предупредили на конезаводе в Гавриловом Посаде, что лошадь жеребая. Вот и гадай теперь, отчего у нее хандра наступает?
Сразу дорога на спуск. А потом крутой подъем. На лицо снова пришлось надевать маску от ветра. Хотя мороз ослабел до минус 36.
С утра кони со свежими силами взяли подъем без проблем. Особенно старалась Почта, хотя и в пристяжке.
Вышли на более спокойный участок дороги, и я достал из-за пазухи листочки с материалом о братьях Конюховых, вырванные из журнала по разрешению Эдика. И так тепло стало от строк, от того, что кто-то пережил еще круче обстановку и морозы, чем мы сейчас переживаем. Стало весело и широко, и свободно мыслям, чувствам - и уже не так страшен сибирский мороз. Коля весь день просидел в кибитке. Приготовил на завтрак пресловутую вермишель с тушенкой, и я поел прямо на облучке, не снимая маски с лица и не снимая варежки с окоченевших рук.
Перед обедом подъемы начались покруче, и пришлось Колю из кибитки вызывать. Прошли мимо радиотрансляционной вышки и остановились на обед у остатков скирды соломы. Чай Коля сготовил прямо в буржуйке, и я поел мороженой тушенки. Чай пили со сгущенкой, но без хлеба.
15.55. Сейчас Коля на вахте. Идет рядом с оглоблями, что-то мурлычет себе под нос. А я отогреваюсь в это время у буржуйки. Только что согрел ноги, и самому стало тепло.
Пишу при свете фонарика. Печка жарко гудит. Словно светомузыка мечется, пляшет язычок пламени на розовых углях. Остатки сгущенного молока кипят на плите. Хорошо так ехать, покачиваясь, по хорошей дороге, когда позади тысяча таежных глухих километров щебеночных и заледенелых дорог, узких и крутых опасных подъемов. Хорошо думать о доме, о близких людях, о детях, о жене Наташе и надеяться на скорую встречу, если Бог даст, в Новогоднюю ночь.
Без Грома кого-то не хватает. Кажется, что потерял друга. Без него слишком тесен и хрупок экспедиционный наш экипаж. Он, словно цемент, скреплял обстановку, и от его присутствия становилось надежно и прочно в дороге при любой ситуации.
А как он радовался последнее время дороге и полюбил движение. Он весь преображался в дороге, становился веселым и игривым. Кормить мы его зимой стали очень плотно. Давали сало, глюкозу, хлеб, мясо, если была – тушенку, сгущенку и иногда вермишель. И он взматерел, округлился, стал сильным и красивым псом. И вот его нет. Даже не хочется верить, что мы потеряли его навсегда.
16.04. Приветствовал нас водитель «КАМАЗа»-фургона с бортовым номером «2365 ИРУ».
16.05. Однако становится уже жарко, как в парной. Придется снять бушлат и расстегнуться.
16.06. Разделся. Стало легче. Снял кипящую сгущенку с плиты. Там пару ложек всего-то и осталось.
Вчера повесил бушлат, а он возьми да и загорись от раскаленной трубы. Вата засветилась розовым светом. Я тут же потушил. Теперь подальше вешаю бушлат, а то не дай Бог!
Кто-то сказал мне, что он печку бы поставил в корму кибитки. А всё-таки она здесь, впереди, сподручнее. А то бы весь дровяной мусор тащили бы через спальники. Теперь в проходе кибитки у нас кавардак, зато на спальных местах относительный порядок.
Вообще-то смотрю я на походный быт – всё в кибитке сделано моими руками. Всё, что касается бытовых наших удобств, начиная от ящиков, буржуйки, утеплителя и прочего.
16.10. Слышу Колин голос:
- Старик! Деревня недалеко. Сейчас водички надо во флягу.
16.30. Деревня называется Вторая Тыреть. Косогор с одиноким обелиском погибшему здесь в дорожной аварии водителю, березы, а за ними еле виднеются заснеженные крыши деревни.
Вода и здесь привозная. Коле воду наливала девочка-восьмиклассница. Я сторожил коней и вышел из кибитки в одном хлопчатобумажном костюме, при минус 29 градусов на улице. Так мороз и подхватил, аж между лопатками засвербело, так холодно.
Напоили коней - и дальше.
Подъехали гости на автомобиле «Волынь». Женский голос:
- Я же вам махала, махала!
Коля с ними поговорил, и они предложили выпить. Коля отказался.
Голоса мальчишек:
- Женя Шабалин… А вы на ночь везете корма?.. Молодец, понимаешь… А у нас много коней… Много! Молодцы. Смотрите, чтобы машина вас сзади не сбила…
16.50. И снова только визг снега под колесами да покачивание кибитки. Поставил на угли воду под чай. Заварил смородиной и шиповником. Ложку меда и чайку по глоточку. В кибитке по-домашнему тепло. Приемник хотя и со скрипом, а разговаривает и даже поет: «Я Снегурочка твоя…».
Всё больше и больше разговоров о Новом годе. Да и впрямь - каких-то полторы недели осталось. Очень немного. Уже через три-четыре дня люди начнут елки ставить. Где-то будет наша новогодняя елка стоять? Дойдем ли мы за эту ближайшую неделю до Иркутска? Достанем ли билеты на самолет до Иванова? Оставим ли кобыл в надежных руках?.. Вопросы, вопросы, вопросы. Да поможет нам Бог! Волнение, конечно, неимоверное. Семь месяцев не был дома! Разве что моряки так подолгу отсутствуют да космонавты.
17.10. Прочитал статью про Конюхова Павла и Федора, и так захотелось встретиться с этими славными ребятами! Вновь вспомнил Сергея Лыжина. Где он теперь? А где Викас? А где Павел Конюхов? А где его брат Федор?..
20.35. Остановились на ночлег у села Тыреть, на водозаборе. Дежурила молодая женщина Люба, а теперь Нина с 20 часов. У них чистота аптечная. Коля пошел «работать» в дежурку с дипломатом и бумагами. На ужин поели суп. Сварили в буржуйке и чай с медом. Всё это Коля приготовил в нашей печурке, пока я кормил и поил лошадей. Теперь лошади на привязи, укрыты попонами и едят овес. Можно и самому на отдых.
Уголь в печурке тлеет, розовеет, но жару пока не дает.
Спокойной ночи, земляне!
Ночью Коля два раза вставал и раскочегаривал буржуйку. Поэтому в семь утра было тепло в кибитке. И я подумал: не лето ли пришло? Но за бортом минус 33 градуса по Цельсию.

Глава 55.
Горит последнее полено. Овес тоже закончился. Пополняем запасы в Заларях. Лангуста захромала. Перед Новогромовом вспоминали Грома. Первая сельская Церковь в Сибири. Лангуста сломала ворота во Вдовинском дворе

21 декабря 1992 года. Понедельник.
   Встал минут двадцать восьмого. Тепло в кибитке. Оделся. На улице минус 33. Сходил за водой к дежурному на водозабор. Там у них чистота идеальная. Уже Нина собиралась уходить, и пришла Галя – ее сменщица. Тоже о нашей экспедиции ничего не слышала.
Набрал воды в канистру. Сегодня в коренники решили запрягать Почту. Два дня ее берегли.
9.50. Коля покрикивает на лошадок:
- Но-о-о, пошли!
Запрягли Почту, а Лангуста в пристяжке. Почта сбросила ночью маленькую попону, а Лангусту оставили на ночь с седелкой. Обе они были покрыты густым слоем инея. Я смахнул веником иней. После запряжки почистил копыта. Лангуста туповата и не дает ног. А Почта, та сразу сообразила и охотно дает все, кроме правой передней, которую любит вырывать из рук.
Овес у нас закончился. Дрова и уголь тоже. Идем опустошенные. Где-то все надо пополнять. Вот сейчас последнее полено зажег в буржуйке и последний кусок угля загрузил и молю Господа Бога, чтобы не погасло, а то и растопить нечем. Но вроде пока горит, идет тепло. Сейчас приступаю к подготовке завтрака: тушенка и вермишель.
После 12 часов вошли в районный поселок Залари. Коля спросил, где почта. Ему показали. Подъехали по улице Дзержинского, частный сектор. Но, оказывается, нам нужен Главпочтамт. Там, у почты, собрались пожилые люди:
- Куда вы? Ой, бедненькие! Да вы замерзнете!
Женщина Люба, живет рядом. Слышала о нас по радио. Не знала чем угостить и как отметить. Всё спрашивала: «В чем вы нуждаетесь?».
Я говорю:
- Всё у нас есть.
Дал ей «Гостевую книгу». Что-то она там написала. Я еще не читал. Прочитал позднее:
«Поселок Залари, Иркутская область, улица Дзержинского, 43-2. Колодейчук Любовь Ивановна.
Это просто сказка! Я слышала о вас по радио, и вдруг встреча возле моего дома! Испытываю большое чувство радости и уважения к вам! Ваши лошади очень красивые и, видимо, сильные! Желаю вам удачи! Здоровья и дойти до цели. 21.12.92. Подпись».
Вынесла кусок копченой свинины и вафли для торта. Вот какие здесь люди! Коля не обошелся без ругани. Говорю, овес закончился. Он на меня набросился: что раньше не сказал? Вот чудо! Корчит из себя невесть кого! Слов нет!
Недавно я слышал по радио: читали выдержки из Библии. Самый великий грех считается гордыня. Так вот почему я интуитивно борюсь против Колиной гордыни…
Поговорили с милицией. Переехали железнодорожный переезд. С горы, потом в гору и у бензоколонки желтого цвета повернули налево в город.
Заехали сначала в контору Заларинского совхоза, там обед 13.50 – никого. Пахнет свежей краской. Контора двухэтажная деревянная. Всюду висят стенды с символикой Ильича. Решили ехать на почту. Остановились у столовой. Коля пошел за деньгами. На экспедицию должны прислать 20 тысяч рублей из Иванова. Я остался с конями.
Молодой рабочий Саша из столовой в брезентовой латаной штормовке говорит, что катался в деревне у деда на лошадках. Дед пас коров. Спросили:
- Вкусно ли готовят в столовой?
- Люди едят, – услышали в ответ.
Пока Коля ходил на почту, я успел покормить лошадок пшеницей.
Обедали в столовой. На 143 рубля. По две котлеты (на вид, словно оконная замазка, а главное без вкуса), суп-рассольник и по два чая в баночках из-под майонеза. Чай как ни размешивали ложечкой и по часовой стрелке, и против часовой стрелки, – всё одно не сладко.
В конторе совхоза или арендного предприятия исполняют обязанности директора сразу двое - Борисов Михаил Федорович и главный агроном Ящук Геннадий Леонидович. Даже слова не сказали, а только попросили подъехать к зерновому комплексу. Заодно у них в гараже набрал ведра два угля каменного. Люба, женщина лет 47, с нами в шутку собралась ехать. На зерноскладе – Марина. Отпустила нам два мешка овса 2-ой категории и еще два ведра дала. Мы их засыпали в кормушки на вечер коням. Коля по пути забежал еще в магазин по 150 рублей за килограмм печенье, 75 рублей за килограмм яблоки. Взял того и другого. Поели дорогой и еще вечером с чаем.
17.00. Покинули поселок Залари. Поехали по новому тракту. Он, говорят, прямее и горки сглажены. Быстро стемнело. Коля забрался в кибитку кочегарить буржуйку. А я долго тянулся по трассе узкой лентой асфальта, к которой жались и машины, ослепляя друг друга фарами. Обочина была сильно заснежена и приходилось силой тянуть коней на обочину при встречах с грузовиками.
19.20. Коля опередил кибитку и нашел насыпную дорогу, примыкающую слева. На ней были следы грузовой машины. Решили переночевать на этой дороге, ибо идти в темноте, не имея габаритных огней, по узкой дороге было рискованно.
Да и Почта без отдыха. Я забыл отметить, что после железнодорожного переезда вдруг захромала Лангуста на левую заднюю ногу. А потому Почту пришлось нагружать более чем обычно. Остановились на короткое время. Затем свернули на насыпь, там развернули коней и распрягли их. Было минус 29 градусов с ветром. Укрыли лошадок малыми попонами. Задал овса, пока Коля разогревал чай, и стали чаевничать и пировать: яблоки, печенье, копченая свинина, что подарила Люба. Жаль, не нашли сгущенку. После я нашел уже последнюю банку. За тонкой стеной кибитки свирепствовал мороз, а внутри было уютно и тепло. Я даже из спального мешка выбрался. Но долго не спалось. В голову лезли тревожные мысли о доме, о жене, сыновьях, сестрах. Как они там?

22 декабря 1992 года.
   Встал в половине восьмого. Позволил себе понежиться. В кибитке еще сохранялось относительное тепло. На улице минус 30 с ветерком. Сегодня моя вахта с утра. Надеваю на лицо маску. Коля до обеда просидел в кибитке, готовил завтрак – вермишель с тушенкой. Прямо на облучке я позавтракал.
В 13.40 подошли к районному центру Кутулик и остановились на обед. Мороз ослабел до минус 18. Солнце. Только над поселком стоит такой смог, что ничего не видно. Ходил за водой к первым домам поселка. Улица Озерная, дом 24, квартира 2. Королев Алексей Павлович, жена Оксана. Оба красивые и молодые. Приглашали на чай, но я отказался. Пока Коля хлопотал у костра, я напоил и накормил кобыл. Варили на обед мясо, подаренное в дороге сибиряками. Подъезжал врач «скорой помощи» Анатолий. Водитель Володя из Кутулика. Говорили за жизнь. Подарили нам колбасы кусочек и лук. Потом - другой Володя из Кутулика, на самосвале, дал нам ведро угля. Потом на «Волге» директор предприятия какого-то с Мариной.
Запрягли уже в 16.30. Тут же полезная находка. На дороге подобрал несколько поленьев. Часть уже распилил в кибитке. Печка почти остыла. Надо очистить золу и растопить.
17.50. «И от осени не спрятаться, не скрыться», - поет на облучке Коля.
- Старик, что там скрипит под телегой? Прислушайся, – говорю я ему.
- Сейчас посмотрю. Не слышу ничего и не вижу. Всё нормально!
Фонарик горит еле-еле. Надо снова подзаряжать. Что ж, берусь за растопку печки. На улице уже темно.
18.40. Направо примыкает дорога на поселок Забитуй.
20.55. Проходим мимо деревни Малиновка. Пять минут назад напоили коней. За водой ходил в деревню. Постучался в окошко третьего дома, выглянула из-за шторки женщина лет 50, в кофте. Затем залаяли собаки, и вышел мужчина в тельняшке. Налил два ведра мне, спросил закурить. Морозец пощипывал нос и щеки. Коля:
- Мало принес!
Но оказалось, лошади и этого не выпили. Всего литров по пять осилили. Забрался в кибитку. Отогреваю лицо.
Подъезжала вечером «Волга». Ребята лет по тридцать, молодые, здоровые. Вчетвером в одной машине. Коля и забеспокоился: вдруг что? И в Иркутск надо спешить. Уже числа 26-го надо быть там, и по ночам опасно ехать.
А вот сегодня еще и ночевку искать надо. От деревни мы, конечно, уходим – это повышенный источник опасности для коней. Все переживания теперь о конях. Еще бы: Грома-то не уберегли. Парадокс получается. Беречь собаку, то есть, сторожить ее, - тогда зачем собака?
Фонарь еле теплится. Коля, видно, вчера весь вечер не выключал его, вот он и разрядился. Да я еще веду эти записи.
В 23.00. подошли к деревне Новогромово и расположились в поле вдоль забора совхозного в свете фонарей, что горят над складом. Без двадцати минут двенадцать пошел в кибитку, переоделся в сухое белье, разделся, обтерся спиртом и спать.
Было прохладно. Печка едва теплилась, хотя я подложил свежую порцию угля. Но пришел Коля – он сегодня задавал корм лошадям - и раскочегарил до жары, и в жаре плохо спалось. Еще и утром было тепло и печка теплая.
Вчера сделали себе праздник: сгущенное молоко, вафли, отвар шиповника и по кусочку сала. А я еще накрошил остатки печенья.
Два-три раза подбегали стаей местные собаки, облаивали коней и кибитку. Один раз Коля вышел и отпугнул их.
Звездная морозная ночь.

23 декабря 1992 года.
   10.20. В кибитке что в сауне. Так жарко, невмоготу.
Встал сегодня, еще семи не было. Оделся и выбрался наружу. Показалось тепло – это значит меньше минус 30-ти. Позднее, когда ходил за водой – вернее, искать воду далеко в темноте, - то с ветерком очень даже замерзло лицо и руки. Когда запрягали, тоже сильно мерзли руки.
Сегодня в восемь часов выехали из Новогромово. Так рано уж давно не выезжали, не получалось. С полчасика подремал в кибитке, послушал радио. Фонарь совсем не светит. При свете свечей растопил печурку, предварительно очистив ее от еще горячей золы. И начал готовить завтрак. Сначала по кусочку колбасы съели, что вчера врач подарил, а теперь вот приготовил вермишель с тушенкой. Коля на облучке уже «рубает» и нахваливает, выполняет продовольственную программу.
10.25. Я открыл створы тента, ибо невозможная жара. Хотя рискую простудиться на сквозняке. С детства не выношу сквозняков. Могу у буровой установки провести весь день на сильном морозе и ветре, а вот сквозняков боюсь.
Готовлю еще отвар шиповника. Сейчас уже можно будет пить. Но не спешу, ибо очень жарко. И без того истекаю потом. Просто не рассчитал количество угля. Думал, что все мало.
- Апчхи! – вот уже и зачихал. Слабак стал. Утратил закалку былую. Надо по новой начинать закаливание по возвращению в Иваново-Вознесенск.
10.35. Вот уж и чай готов.
 - Оч-чхо! – Коля наслаждается на облучке, на морозе горячим чаем. Минус 18 сегодня на градуснике. Поставил на угли ковшик помыть посуду. Сауна, настоящая сауна! Весь до нитки промок.
11.00. Позавтракали на славу. Теперь можно и отдохнуть часочек, если рельеф позволит. А то в горку обычно оба идем пешком, чтобы легче коням.
На обед остановились у деревни Заморская. Ходил за водой. Девчонки, лет 9-12, дали во-ды. Зовут Галя и Таня. Затем они пришли к кибитке смотреть на наших лошадок. На обед сварили мясо с вермишелью и чай. Шли до самой ночи. Лангуста была в коренниках. Я на вахте. Туман и иней. Уже ночью проходили какой-то поселок. Слева светились его огни. Красиво прошел под нами пассажирский поезд, когда проходили по виадуку.
Лангуста зацепила за камень бордюрный на мосту, но выволокла кибитку.
Ночевали в деревне Кочерикова. Ходил ночью за водой, было около 10 часов. Ферма. Молодые телята. Сторож Юра на новеньком мотоцикле «ИЖ» с коляской. Напоил кобыл. Задал им корма на ночь.

24 декабря 1992 года.
Встал в 7.20. Сильный туман. Минус 24. Не видно ни фонарей, ни машин на дороге. Вновь ходил за водой.
Днем проходили город Усолье Сибирское. Трубы дымят. ТЭЦ-2.
Почта ленилась. После обеда минус восемь. Обед поздно, в 16 часов. За сутки прошли 48 километров.
21.30. Подходим к поселку Биликтуй. Уже ночь. Смог над дорогой. Печка. Бутерброды с маслом. Халва. Рыбные консервы. Свеча догорает. Цокот копыт. Ищем ночлег. Минус восемь. Тепло. Ракетница в кармане на всякий случай.
Варежку нашел левую. Как раз у меня палец прохудился на левой варежке.
Уже в темноте (в 18.00 вошли) проходили село Тельма, год образования 1660. Ставни на окнах у всех закрыты. Такое вижу впервые. Пруд. Поили коней из проруби. Почта полтора ведра выпила. Лангуста только половину ведра.
Что поразило меня – это Церковь. Такую красоту я вижу впервые. Хотя и ночью, но восхитительно! Точеные колонны полукругом вокруг Церкви. Да, умели же строить так красиво и прочно наши предки! От нее не хотелось уходить. Тем более это первая в Сибири Церковь в селе, встреченная нами.
22.15. Подошли к селу или поселку Биликтуй. Ходил за водой на ферму. Никого. Нашел воду и набрал в канистру. К ночи снова стало морозить. Минус 15. Заснул около двух часов ночи. Коля на ночь готовил чай. Да, у нас второй раз опрокидывается канистра. А так как она из пластмассы и сверху худая (у печки оплавилась), то и вода вылилась наполовину.

25 декабря 1992 года.
Встал в семь часов. На улице еще темно. В кибитке тепло. В темноте, не зажигая свечи, оделся. Вышел из кибитки. Тепло. Минус 10. Легкий снежок.
Запрягли. Почистил копыта от наледи отверткой, и в путь. Коля на вахте. Почта в коренниках.
В девять часов вошли в город Ангарск. Спустя четверть часа переходили реку Китой по мосту. Река шириной более 200 метров покрыта снегом.
Ангарск в отличие от других пройденных нами сибирских городов уже подавал себя солидно. Множество каменных строений, пожарная каланча, красивое здание.
Я с утра занялся наведением порядка в кибитке. Выгреб невероятное количество льда. Не меньше полтонны намерзло. Словно бетон: лед, смешанный с крошками угля и щепками от дров. Пришлось скалывать топориком. Адский труд.
Зато какое удовольствие теперь сидеть в кибитке! Даже дышать легче стало. Постелил картонку на пол кибитки, а уголь отодвинул дальше, вернее, ближе к выходу. Привязал канистру, что грозила всегда опрокинуться.
12.20. Сейчас на улице тепло и светит солнце. Ветер северо-западный легкий, дует прямо в корму кибитки.
12.45. Только что расстались с Валерой и Борисом из поселка Юрты.
Коля закричал на облучке:
- Эй-э!
И я сразу понял, догадался, почуял, что это Валера! И точно. Как всегда, легко одетый, хрупкий на вид, но сильный мужчина.
Обнялись. Они обгоняют нас. Везут елочки новогодние в город Иркутск. Бориса мы видим впервые. Он в тот раз ездил за «КАМАЗом». «КАМАЗ» угнал молдаванин, их же работник, и спрятал. Теперь вроде бы нашли. Договорились, встретиться в Иркутске на ипподроме.
Для Коли сготовил вермишель с тушенкой. Он хорошо поел, попил воды с халвой и теперь поет:
- В два обед! Эх, чаёк хороший сделаем. Кумар. Я так-то не хочу, но чаёк! И можно суп сделать!
13.00. Я уж для себя не стану готовить, а поем тушенки с хлебом и запью водой с халвой. Да, еще час назад съели по бутерброду с копченым салом и выпили глюкозы по глоточку.
В Ангарске заходил в магазин «Военторг», купил линейку и набор детский чайный для младшего сына Илюши. Всё остальное не по нашим деньгам: 30 тысяч стоит магнитофон!
На обед остановились позади автобусной остановки, не доезжая птицефабрики. Пока Коля готовил суп с мясом из пакетов, я сходил за водой в воинскую часть, расположенную метрах в пятистах от нашей стоянки.
Про воду сказали на КПП, что в полку ее нет. Наливали сержанты из батареи водяного ото-пления на том же КПП. Молоденький капитан всё шутил с сержантом-якутом. Брал у него штык-нож из ножен. Напротив женская колония. Женщина-прапорщик встретилась по дороге. Вспомнилась Кинешма. Там тоже колония и тоже женщины-прапорщики.
После обеда моя вахта. Подъезжали на зеленых «Жигулях» азербайджанцы. Проявляли интерес к коням, к экспедиции. Спрашивали, где будем ночевать.
После обеда Коля поехал вперед, в Иркутск на попутной машине «КАМАЗ», водитель Глушков Анатолий Викторович. Поехал, чтобы сделать звонок на телевидение, а я потихоньку топал с кобылами рядом. Не люблю во время движения сидеть на облучке. Разве что с горы. А так я люблю идти рядом с конями и радоваться каждому их шагу. Радоваться их красоте, силе, терпению.
В седьмом часу вечера, уже в темноте, Коля возвратился, когда я прошел поселок, где поил коней. У деревни Вдовье - встреча: на «УАЗике» генеральный директор чего-то, связанного с химией. Саша Русаков. Пообещал на ипподром приехать, куда мы и направляемся.
Долго спорили о том, где ночевать. Коля предложил в поле, в тридцати метрах от дороги, напротив остановки. А я склонен был - в самой деревне, тем более что съезд с дороги был плохим. Одним коням его при возвращении на трассу не одолеть.
Отправился я в деревню на разведку. Постучался во второй дом с правой стороны, в глухие ворота. Долго никто не выходил. Злобно лаяла собака. Мужской голос услышал:
- Что нужно?
- Экспедиция!
- Какая милиция, приходите днем!
Вместо экспедиции ему послышалось милиция.
- Можно мы около вас переночуем?
- Нельзя!
Вот тебе и сибиряки. Прошел дальше. Как-то странно расположена эта деревня. Сопка, поросшая лесом, ручей у подножия сопки, поля с другой стороны. Такого расположения деревни я прежде никогда не видел.
Во втором доме тоже долго не отзывались. Потом на лай молодой кавказской овчарки вышел мужчина с фонариком в руке. Тот без лишних слов:
- Я чайку сейчас поставлю…
Геннадий Кузьмич. Жену зовут Римма Владимировна. Собаку – Тимка. Дай им Бог здоровья.
Вот около их дома и переночевали. Лошадей завели в холодный двор. Привязали за фаркоп «УАЗика», древнего как сама Сибирь. Когда заходила Лангуста в ворота, то задела седелкой за верхнюю часть ворот, украшенную наборными дощечками. Всё там рассыпалось. Наша лошадь сломала верхнюю перекладину ворот.
На столе: суп очень вкусный с комочками пельменного теста, «горлодёр» - специальная приправа из чеснока, перца, помидор и еще чего-то, копченая свинина, огурцы. Затем был вкусный индийский чай. Мы с Колей пьем дешевые грузинские сорта чая. Наелись на славу. Но самое главное: Римма оказалась из поселка Меленки Владимирской области. Наша землячка. Обменялись адресами.
У них два сына и две внучки. Младший сын служил в Афганистане. Внучкам шесть лет и четыре года. 12 декабря у младшей день рожденья, как и у Геннадия, а ему 54 года. Держат двух поросят, трех гусей и кур. В городе имеют двухкомнатную квартиру.
Купили на этом месте старый дом за 1300 рублей, сломали его и построили этот - из привезенного из города дома на слом. Римма небольшого роста, круглолицая симпатичная женщина. Геннадий боится лошадей. Утром побоялся пройти мимо кобыл. Перелезал через забор.
К тому же Коля запугал, что кони сложные и Почта может ударить, убить и тому подобное. Вообще-то он как всегда вел себя: только бы его и слушать, никому слова не давал вымолвить. Смотрю, Римма уже стала зевать. И я, чтобы не утомлять хозяев, ушел спать в кибитку ровно в 23 часа. А Коля спал в доме. Печку они попросили в кибитке не топить. В кибитке было чуть теплее, чем на улице. А на улице было минус 27 ночью.

Глава 56.
Иркутский ипподром и гул аэродрома. Жалкая картина разрушения. Незваные гости в ночи. Коля побывал в ресторане. Мы ищем деньги на авиабилеты. Удача

26 декабря 1992 года. Суббота.
   Встал в семь часов. Прочитал про себя: «Слава Богу!» и стал одеваться на холоде. Валенки Римма поставила сушиться на плиту в доме, а мне дала ботинки «прощай молодость».
На завтрак она же приготовила жареную картошку, пюре из гороха, свинину копченую, «горлодер», огурцы. Чаю попили. Подарила две книги: про Сибирь и Валентина Распутина. Коля выбрал себе книгу «Сибирь» Леонида Шинкарева. Откуда пошла Сибирь и куда идет. Факты, размышления, прогнозы. Иркутское Восточносибирское книжное издание. 1974 год.
14.20.  – Ипподром - куда? Прямо? Далеко прямо?.. Стоять! Тпру! Сейчас уточним, дочки, – Коля заменил меня час назад и теперь погоняет коней.
В кибитке тепло. Проехали Ангару. Открытая вода. Над водой пар. Церковь проехали, слева. Красивая, белая. Попили чаю с халвой. Коля приготовил на углях.
16.20. Час назад подъехали к Иркутскому ипподрому. Долго тащились по скользкой дороге вдоль забора по частному сектору, и вот, наконец, ворота и надпись: «Ипподром». У меня еще до этого при взгляде на общую тишину подсказало сердце, и точно: ипподром умер. Слева дряхлое здание закрыто на замок. Следующее - вообще окна забыты. Потом еще полуразвалившаяся сторожка, побеленная мелом. Две собачки трусливо залаяли. И вот захожу в этот бедлам и вижу, что на лавке в телогрейке спиной ко мне лежит человек. Трогаю его за плечо, бужу:
- В гости экспедиция конная!
Он пытается узнать меня:
- Володя?
Я говорю, нет, объясняю, кто мы. Он лежа пытается уловить, осмыслить суть. Потом показывает на пол. Там еще один пьянее вина на полу лежит. Оба Анатолия. В общем, дотолковались, что надо заезжать на ипподром. И я пошел открывать зеленые ворота, стянутые проволокой.
И вот мы здесь. Над нами пролетают самолеты. Когда-то и мы пролетим над ипподромом, над своей кибиткой, над лошадками, оставленными в денниках на временное содержание. Пока в это и не верится. Слишком плачевная, слишком жалкая картина разрушения предстала перед нами на ипподроме. Старые здания конюшни, лет по семьдесят. Окна выбиты, опилок нет.
Поставили кобыл рядом в денниках. В деннике, где стоит Почта, еще целы стекла, а там, где Лангуста, стекла выбиты – пусть закаляется. Задал им сена. Анатолий Александрович - сторож, который потрезвее, - подсказал, где взять сено.
16.30. Сижу в кибитке. Леонид – бывший наездник, сообщил, что ипподром закрыли, осталась лишь Государственная конюшня и всего три конюха. Все остальные уволились.
Он показал запорошенный снегом станок для подковывания лошадей, где нет даже ремней. Но всё-таки есть станок, и это уже хорошо.
В кибитке тепло. Уголь горит малиновым накалом. Фонарь вновь зарядил во Вдовино в доме у Риммы и Геннадия Кузьмича.
Коля вместе с мужиками в сторожке сейчас выпивает. Ему, конечно, пришла пора выпить. Организм требует. И где та тонкая грань, переступив которую, он входит во время застолья в «штопор»? Сказать никто не сможет. Надежда на Бога. Как Он повернет, как сделает, как направит его, меня, как повернет судьбу нашей экспедиции – так и Слава Богу! Но переживаний пока воз и маленькая тележка. Что и как?..
Завтра хотели съездить на Байкал. Но как оставить кибитку, на таких горе-сторожей? Да и директор чем может помочь, если у него самого всё разваливается?
Проблемы, проблемы.
И вот мы шли и пришли в Иркутск, где увидели жалкую картину закрытого ипподрома – развал! Жеребцы Госконюшни находятся в настоящее время в хозяйствах на случке.
Что ж, на все воля Божья. Значит, Судьба дает испытать и это. Но как оно дальше повернется? Проблема теперь сберечь кобыл и кибитку, если мы улетим в Москву, чтобы встретить Новый год с родными в Иваново-Вознесенске. Но я не теряю надежды на лучший поворот.
18.35. Обстановка такова. Леонид Михайлович Лапшаков – бывший начальник испытаний на ипподроме. У него сын 9 лет. Ему самому около 40 лет. Дочке всего шесть месяцев. Весь в надеждах. Говорит, что если ему дадут место для стройки, то он развернет свое дело. Сам шьет сбрую. У него уже готова сбруя на две тройки. Красивая и очень прочная. «Мастырки», так он называет свои изделия, уже гуляют по ипподромам страны. Сам делает даже уздечки.
Обещает нам помочь подковать кобыл. А сейчас они с Колей пошли за овсом в гараж к Саше.
18.40. Попили чай, поели тушенку в сторожке. Туда же поместили нашу конскую сбрую. Сейчас пойду, проведаю кобыл. Конечно, все те проблемы, которые волнуют меня теперь, с Божией помощью решатся. Я в это верю. Кибитку обещает Леонид поставить в ограду своего дома. У него частный одноэтажный дом. Обещаниям его я верю. Хотя и даны они под выпивку. Но он, вроде, не тот человек, чтобы бросать слова на ветер. Он работает сейчас заместителем директора малого предприятия. Кроме того, курирует конное дело в каком-то совхозе.
Пойду, посмотрю кобыл, а то собака залаяла местная.

Вопросы на Иркутск:
1.Глава Администрации: а) обувь, шапки, одежда;
б) авиабилеты до Москвы; в) овес – 1 тонну, сена – 200 кг.
2. Финансы – спонсоров.
3. Журналисты, радио, газеты, телевидение.
4. Сбор вещей в дорогу: ружье, патроны и прочее.
5. Байкал.

27 декабря 1992 года. Воскресенье.
   0.30. Только что пришел от добрых людей: Леонида Михайловича и Ирины. Затопил печь, но, видимо, ветер в трубу - и она нещадно дымит.
С вечера накормили кобыл, напоили. По два ведра выпили. И направились мы к Леониду в гости. На столе богатая закуска: кровяная колбаса, жареное мясо, картошка, капуста свежая, и спирт наш захватили. Только одно плохо. Коля раскрутился, «захорошел» и остался там. Боюсь, чтобы он не вошел в алкогольный «штопор». Не дай Бог. Ложусь спать в полной дыма кибитке. Спокойной ночи, земляне!
8.50. От Леонида Коля пришел во втором часу ночи. Сразу лег. В кибитке к этому времени воздух прогрелся, и дыму стало меньше. Мне не спалось. Вдруг слышу скрип снега под ногами человека возле кибитки. Подошел сзади, прошел к облучку. А там, в корме кибитки, сзади, у нас зашнурован тент. Как будто там вход. На самом деле вход спереди, позади облучка с правой стороны. Но он наглухо закрыт. Его не видно. Чтобы войти в кибитку, надо приподнять края тента. И вот смотрю, вернее, слышу: человек снова возвращается к корме кибитки и начинает теребить тент.
- Пусто, – говорит незваный гость своему напарнику или подельнику.
А тут я возьми и отзовись:
- Чего надо?
Они сразу же удалились молча. Как будто их не было. Коля спросонок выскочил из кибитки, но их след простыл. Я встал, надел штаны, телогрейку и, взяв фонарь, отправился смотреть лошадок наших. Но всё было на месте. Я снова лег, но уже всю ночь практически не спал.
9.00. Сейчас в кибитке тепло. Хотя на улице минус 32. Планы такие: отвезти кибитку Леониду во двор и разгрузить ее. Перенести все вещи в дом к Леониду. Хотя Коля в эти минуты пошел опохмеляться со сторожами. И это может повлиять на весь ход дальнейших событий. Мы собрались с ним в Листвянку, посмотреть на Байкал, но что получится теперь, одному Богу известно.
Весь день прошел сумбурно и бездарно. Пока я ездил в Аэропорт посылать телеграмму, Коля напился. Я перевез кибитку во двор к Леониду и целый день был возле него. Коля куражился, как мог. Говорит, что был в ресторане (это в рваных ватных штанах с расстегнутой ширинкой!). Собрал вещи для поездки в Иваново-Вознесенск. Оказалось - два рюкзака.

28 декабря 1992 года.
   Скоро восемь утра. Встал в половине восьмого. Бужу Колю. Он с похмелья не встает. Иду на ипподром.
Директор Евгений Петрович сначала отмахивается от меня – у него люди, планерка. Потом, спустя минут тридцать, приглашает зайти к себе и поздравляет с прибытием, и жмет руку, и, вроде бы, рад. Выслушивает мои проблемы, наши цели и задачи. Вспоминает свой случай: как от него сбежала лошадь за 20 километров. Они распрягли ее, и она сбежала. Немного о политике, о ценах. Чуть-чуть не прикрыли совхозы. Тогда, по его мнению, наступил бы голод. Поморщился, словно от зубной боли, когда напомнил ему о закрытии ипподрома.
Ему лет 55 на вид. На лбу залысины. Шаблонный руководитель времени «застоя». Собственно, какой он руководитель, если все разваливается: конюшни в плачевном состоянии, сторожа вечно пьяны... Ему бы поучиться у директора Красноярского ипподрома.
После разговора директор попросил меня выйти. Позже, уже через зоотехника передал, что всё в порядке. Кобыл наших они берут на сохранение, содержание и полное довольствие. Главный зоотехник Владимир Георгиевич.
Коля перед Иркутском подстригся и подстриг бороду и заметно помолодел. Но еще с похмелья, и от него сильно несет перегаром. Но тем не менее он хорохорится и, что называется, рвется в бой. Да, еще с утра мы позавтракали у Леонида и Ирины.
Поехали сначала в аэропорт. С билетами еще туда-сюда. Но у нас и денег-то на билеты не было. После аэропорта мы поняли, что здесь ничего не добьешься, и направились в агентство Аэрофлота. Там был обед. Случайно попали к туристам в бюро путешествий. Там нам подсказали обратиться в КСС, ибо они работают на коммерческой основе.
Долго искали этот КСС (Краевая Спасательная Служба). Нашли на углу Тимирязевской и улицы Декабрьских событий, в старом доме, да еще в подвальном помещении. Там заместитель директора сказал нам, что никто нам не поможет, мол, дураков в Иркутске не найдете. Здесь только такие отношения: товар - деньги, деньги - товар. Напоили нас чаем. Старший рассказал, что здесь собран народ - или кандальные, или их потомки, словом, крутые ребята. Когда я сказал, что Сибирь для нас закончилась в Тулуне, где украли собаку, старший обиделся и говорит:
- Вы нас все равно не разделите. Сибирь начинается за Уралом. И мы настоящие сибиряки.
Словом, я так понял, что они сами нуждаются в помощи. Просто ему бы так и сказать откровенно. А он еще кому-то позвонил из друзей. Но всё равно он был жалок, в своей тщетной и деланной попытке помочь нам. Но уже положительно то, что мы познакомились с Володей Животовым. Он живет в городе Слюдянке, работает в КСС. Он подарил нам по спичечному коробку с березовыми почками. Научил, как их приготовить: растворить в бутылке водки и настоять в течение недели. Потом можно применять против разных экзем и царапин на коже. Полезно и внутрь по чайной ложке.
Из КСС мы пошагали по улицам. Зашли в филиал Восточноазиатского банка. Но там нам отказали в помощи. Сказали, что деньги на благотворительные цели у них исчерпаны.
Случайно я увидел вывеску: «Областной совет профсоюзов» и затащил туда Колю. Нам посоветовала женщина, дежурившая в этот час, обратиться к Сахаровскому Анатолию Афанасьевичу, в 27-й кабинет. Что мы и сделали. Там сначала думали, что речь идет просто о билетах, но когда узнали, что нам еще и деньги нужны, чтобы заплатить за эти билеты на самолет до Москвы, немного растерялись.
Мы считали, что билеты стоят по 15 тысяч. Но Анатолий Афанасьевич позвонил куда-то, и там девушка пообещала сделать билеты по 3 тысячи. А у нас уже такие деньги были. Мы очень обрадовались, но всё же решили, что будем искать деньги 30 тысяч на два билета.
Пошли к главе областной администрации Ножикову Юрию Абрамовичу. Там его помощник повлек нас к коммерсантам, где мы и нашли спонсора в лице Кузнецова – директора фирмы «Интра» - научно-внедренческого центра. Он подписал бумагу на 35 тысяч рублей и отвез нас в своей «Волге» в свою фирму. Но там уже выписали сумму 30 тысяч рублей. Но мы были рады и этому.
Из всех событий, происходящих с нами, видно, как щедрая рука Творца, Создателя, Господа Бога нашего Иисуса Христа награждает нас Своими милостями, удовлетворяя все наши насущные потребности.
Отнесли деньги в профсоюзы. Затем отправились в магазин. Коля купил себе белую шапку-ушанку, а я коричневую из цигейки за 3600 рублей. Еще Коля купил за 5 тысяч зимние кроссовки, а я купил плейер за 3440 рублей и машину игрушечную для Илюши за 715 рублей. Уже ночью, около восьми часов, приехали к Леониду. Легли поздно. Во втором часу ночи. На ипподроме лаяли собаки. Спали в кибитке.

29 декабря 1992 года.
   Встал в половине девятого. Позавтракали и пошли на ипподром. Там познакомились с зоотехником-конюхом Ириной Васильевной. Пошли смотреть своих лошадок. Их перевели на другое отделение. Пока смотрели, подошел фотокорреспондент газеты «Восточносибирская правда» Анатолий. Сфотографировал нас с конями нашими. С нами был Миша, сын Леонида Михайловича и внук Михаила Ивановича Лапшакова – старого мастера-наездника.
После Леонид нас повез в баню. Но обе бани, куда нас возил наш новый друг-сибиряк, оказались закрыты. Выходной день у них. Тогда съездили в управление сельского хозяйства и там подписали у двоих руководителей бумагу на возмещение убытков от содержания наших лошадок на Государственном конезаводе.
Пообедали там же, в столовой. Затем нас подвез Леонид до профсоюзов. Где мы надеялись получить билеты на самолет. Но они оказались еще не готовыми. Перенесли рейс на завтра, на 22.00.
Купили хлеба, печенья и отправились к Леониду на ипподром на троллейбусе № 4.
Так прошел этот день. Вечером натопили баню с Мишей у соседей, и мы с Колей помылись.

30 декабря 1992 года.
   Встали в девять часов. Выпили чаю у Леонида и отправились за билетами. Сегодня в Иркутске тепло - минус 15 градусов.
Ночью у Леонида в теплом дворе отелилась корова. Мы услышали ее мычание и пошли, сказали об этом Леониду.
Рейс оказался № 22, отправлением из Иркутска в 9.55 московского времени.
По возвращению от профсоюзов собрали свои вещи. Ира нас плотно накормила пельменями сибирскими, угостила чаем с домашней выпечкой. Пельмени и пироги выпекала мама Леонида и очень вкусно. Был Михаил Иванович – отец Леонида. Сухощавый. 73 года ему, но он еще крепкий и живой человек.
Расцеловались на прощанье. Подарили Ире две шоколадки по 220 рублей, а Леониду - бутылку спирта, еще Канского. Леонид отвез нас на своем стареньком «Москвиче» до Аэропорта.
За багаж свыше 20 кг. общего веса надо доплачивать 1% от стоимости билета. У меня оказалось 45 кг. Пришлось доплатить еще более 700 рублей за дополнительные 25 кг.
Объявили, что наш рейс задерживается до 12 часов московского времени.
Сейчас 11.12 московского времени. Мы уже сидим в «предбаннике». Прошли осмотр ручного багажа. Волнение большое. Просто не верится, что увижу снова Москву, Иваново-Вознесенск, родных. Слава Богу! Слава Богу! Слава Богу!

Глава 57 (спустя месяц с небольшим, после возвращения из «отпуска»).
Мы делаем запасы. Облака над Байкалом – вдали… Непредсказуемый «ФЭД». На ок-раине Чистых прудов, у Олега и Татьяны. Из Шаманского в Слюдянку. Хамар-Дабан, Хамар-Дабан!..

4 февраля 1993 года. Четверг.
   Вчера в 15.00 вышли от дома Лапшаковых, от Иркутского ипподрома. За лошадками ходили вместе с Колей Матросовым. Он клепальщик и сварщик с авиаремонтного завода № 403.
С утра вместе с Леней Лапшаковым ездили на его старом «Москвиче» по добыче продуктов. Спонсоры наши - АО «Иркутскэнерго», фирма «Интра» и геологи. Получили продукты с двух складов. Один склад на улице Байкальской, дом 77, второй – сразу за рынком, за аптекой. На одном складе: масло – 4 кг., какао – 2 кг., сгущенного молока – 20 банок, чай – 3 кг., сахар – 10 кг. На другом, что на улице Байкальской: тушенки говяжьей – 2 ящика, рыбных консервов «сайры в масле» - один ящик, гречневой крупы – 10 кг. и риса – 6,5 кг.
15.00. Солнце прямо в глаза бьет, пока невысоко над горизонтом. Молочно-голубые горбушки гор. Снег сверкает под солнцем. Кричит позади кибитки ворона. Лошади тебенюют, то есть выкапывают из-под снега траву.
Только что подъезжал на «КАМАЗе» Поценко Александр. Сказал, что есть солома - там, вдали, километра полтора отсюда. Но у нас еще есть сено. На одну ночь хватит.
Коля направился в придорожные кусты в туалет, приговаривая:
- Конники к нам как вареные, в Иванове - как вареные. А-а-а, все занялись уже своим!
Всё ему кажется, что все должны только им заниматься и всё внимание только ему оказывать. Бред!
Слева, откуда мы пришли, над городом Шелихов, висит смог. Небо в дымке и с кучевыми редкими облаками, что характерно для Байкала и указывает на его близость. Обычно в наших краях, да и в Сибири, кучевых облаков зимой не бывает.
Кобылы уже поели овес и траву, стоят и греют свои бока. Солнце очень хорошо их прогревает. Дотронешься рукой – тепло.
Вчера Лангуста сильно потела и в одном месте, сразу за Ангарой, отказалась идти в гору. Пришлось идти в объезд справа.
Сделал несколько снимков и вообще прицепил горе-фотоаппарат на раму облучка, чтобы был под рукой. Почему горе? Фотоаппарат выбрал Коля на деньги спонсоров экспедиции. Марка фотоаппарата «ФЭД 50». Заводской номер 193439. И тут одно из двух. Или у нас с Колей руки не тем концом вставлены, или фотоаппарат слишком капризный для экспедиции. Много раз он подводил нас тем, что отказывался вращать фотопленку. Рвал окна перфорации. Словом, портил и пленку, и наши нервы. У меня и у Коли один и тот же тип фотоаппарата.
Оба ведут себя непредсказуемо.
Утром на завтрак разогрел тушенку говяжью. Съели по банке каждый. В обед - чай со сгущенным молоком.
Хлеб купили горячий, четыре буханки на краю города Шелихова. Я ходил за водой в гараж автобазы. Вода постоянно бежит из-под крана горячая и, когда включишь холодную, вода получается теплой. А кран с горячей водой сорван, даже нет вентиля.
15.15. Кобылы дремлют. Проехала одинокая легковая машина со стороны Улан-Удэ. Говорят, что через 4 км. начнутся крутые и затяжные подъемы. Что ж, это новое испытание и нам, и нашим славным тяжеловозам.
Вчера нас показали по местному телевидению. Сегодня водители особенно активно приветствуют нас гудками и взмахами рук.

5 февраля 1993 года. Пятница.
   11.33. В бывшей стайке, где теперь обживается семья Олега, – жарко. Хотя на улице Бог знает что творится! Минус 16 и метель. Запуржила нашу кибитку, все дороги и тропинки, а главное - закрыла перевалы, через которые идут только машины высокой проходимости. Максимка собирается на улицу. Трещат дрова в печурке. Сашок, которому месяц назад исполнился годик, только что проснулся и сидит в своей кроватке, укутанный отцовским овчинным полушубком.
По телевизору закончился фильм болгарский про овчарку Черныша.
Вчера под вечер мы прибыли к КПП и нашли дом № 7, квартира № 33, где проживает офицер Белов Николай, наш земляк из города Середа (Фурманов). Но его не оказалось дома, и мы решили ехать дальше. Там же, у КПП, полковник, похожий внешностью на цыгана, зовут Захаром, подарил нам совковую лопату фронтовой сохранности.
С двух попыток мы взяли въезд на трассу. Небольшой, но покрытый льдом подъем. Лангуста была в коренниках. С помощью машины мы, наконец, преодолели этот участок. Уже в быстро надвигающихся сумерках застряли на краю Чистых ключей у добрых хозяев - Олега и Татьяны. У них в хозяйстве три собаки – овчарка Линда, московская сторожевая  Норд и комнатная болонка Мосенька. Закатили кибитку задом в ворота, завели лошадей. Их дом находится на краю деревни Чистые пруды, справа от трассы автомобильной, ведущей на Улан-Удэ. Познакомились с молодыми хозяевами.
Дом они поставили в сентябре прошлого года из сырого леса, сделав непростительную ошибку - обили изнутри древесноволокнистой плитой (ДВП), а снаружи покрасили бревна краской. Из-за этого он стал мокнуть. Им пришлось среди зимы отрывать листы ДВП, а под ними оказалась плесень. Они срочно перебрались жить в баню, оборудованную из стайки для скота, а дом изнутри сушат. Олег сам электрик, работает в воинской части, сделал электрообогреватели, разместил их в подполье, открыл лаз в подполье. Таким образом надеются избавиться от плесени.
В предбаннике пол устлан соломой, а под верстаком стоит коза. В бане сваренная из листового железа печка отапливается соляркой. Стоит насос. Он нагнетает в закрытую емкость с соляркой воздух, а в печке стоит распылитель. Через час работы этого устройства – жара необыкновенная.
Мылись Олег, я, Коля и позже пришел Максим.
Олегу лет 25-26. У них с Татьяной ребенок общий Саша, а у Татьяны еще двое сыновей -Максим и Женька.
Ночевал я в кибитке один. Коля, как всегда в таких случаях, переночевал в тепле.
Печурку я не стал топить. Под утро зашумел, раскачивая кибитку, ветер, началась метель при морозе минус 16 градусов. Накануне мы с Олегом наблюдали вокруг луны светлый обруч, поодаль, решили оба, что это к метели, и – точно.
Утром почти до десяти часов проспал. Встал – всё кругом замело свежей порошей. Сходил в лес (он начинается от бани). Разбудил Николая.
Днем фотографировались. Коля бегал в воинскую часть за собакой. Привел собаку породы фокстерьер или нечто в этом роде. Бока с выдранной до самой шкуры шерстью. Говорят, что приморозил, лежа на снегу, и выдрал клок шерсти. Зовут Дик. Ему всего четыре месяца. Но выглядит уже как взрослая собака.
Кроме того, военные подарили нам по паре меховых рукавиц и каждому ватные штаны.
Чай пьем с лимонами. 50 кг. лимонов закупила Татьяна где-то по дешевке. Засыпала сахаром. Очень вкусно. Освежающе вкусно. В дорогу нам дала добрая Татьяна трехлитровую банку с лимонами. Фотографировались у коней. У них немецкий фотоаппарат со вспышкой.
Около трех часов дня стали собираться в дорогу. Долго пытались остановить попутную машину для транспортировки кибитки через занесенный снегом перевал. Метель закончилась. Выглянуло солнце. Наконец «МАЗ»-бензовоз остановился на наше «голосование». Водитель Саша – красивый, черноглазый молодой парень - выслушал нашу просьбу и взял кибитку на прицеп. Простились с гостеприимными молодыми хозяевами Татьяной, Олегом, Максимом и Женей, который приехал из Иркутска на выходные дни.
Коля сел в кабину к Саше, сопровождать кибитку. А я верхом на Лангусте отправился вслед за кибиткой, подтверждая жизненный парадокс насчет телеги впереди лошади.
В 17.50 я выехал из Чистых ключей и только в 21.00 прибыл в село Моты. Верхом на Лангусте миновал перевал, называемый среди водителей «Тещин язык».
Поругались с Колей. Он набросился на меня, что я медленно ехал.

6 февраля 1993 года. Суббота.
   Ночевали у леспромхозовского гаража. Искали базу геологов, но не достучались, ибо стояла ночь.
Утром встал в десятом часу при температуре минус 33. Солнце. Спали при тепле. Перед сном топили печурку и в ней разогревали тушенку.
Днем познакомились с молодым лесничим Володей, с его отцом Анатолием Петровичем, с Пешковым Петром Михайловичем и его супругой Светланой Владимировной. Анатолий помог с овсом. Дал целых два мешка. Были в гостях у Петра и Анатолия. Вечером у Анатолия парились в бане и потом, уже в одиннадцатом часу ночи, пили чай. У него жена Вера, тоже лесничий. Невестка красивая - кажется, зовут Марина - и Володина дочка Катя, три с половиной годика. На вопрос «кем будешь, когда вырастешь?» - она ответила:
- А я уже большая.
Володя с Петром возили нас на «Ниве» к утесу «Шаманский» и в поселок Шаманский, к реке Иркут. Звон ручья. Я пил из него, когда ходил за водой для лошадок. Белые ночи - полнолуние сегодня. Свежесть снега, которым умывался, выходя на улицу из жаркой парной. Жимолость с холодной водой – это замечательно!

7 февраля 1993 года. Воскресенье.
   0.34. В кибитке уже жарко. Володя нам отрезал сухих чурбаков для печки. Топлю ими. Коля ночует в столярке. Там тепло и светло. Хочется пить. Но канистра, что я купил тогда в Новосибирске, – прохудилась. Вода в ней за ночь превратилась в лед, а я топором постучал, она и треснула. Теперь мы остались без канистры для воды.
Что ж, пора спать. Где-то лает собака. Почта беспокойно, но осторожно бродит вдоль кибитки на длину привязи. Жарко и весело потрескивают дрова. Малиново светится проем в дверке печурки. Ложусь спать.

8 февраля 1993 года. Понедельник.
   22.17. Заночевали на краю города Слюдянка. Вчера, начиная с 14.30, верхом на Лангусте ехал от села Моты, вернее, от последних трех домов этого села до разъезда, куда приехал в 23.00 при свете полной луны.

Хамар-Дабан, Хамар-Дабан!
Сегодня я без спирта пьян
От красоты твоих вершин.
Наш конный мини-караван
На Сахалин спешит.
Байкал, Байкал – ты так красив!
Луна что лампочка висит,
И сигареты уголёк –
Предупреждающий сигнал:
"Байкал, Байкал – ты моя боль, ты мой кумир.
Сегодня я спасу тебя,
А завтра ты спасешь весь мир!"

Сегодня от разъезда где верхом, где пешком топал вместе с двумя лошадками с самого полудня до города Слюдянка, куда прибыли в 19.00. Коля с кибиткой ехал на тракторе попутном. Пять видов голубых тонов – горы вокруг Байкала. Девочки Таня и Настя принесли ведро, для того чтобы напоить кобыл, на краю Култука. Николай – водитель «хлебовозки» - и Саша Белоусов дали хлеба, рыбу свежую и денег 100 рублей.

Глава 58.
Уникальное творение Божие. «Целлюлозные сортиры» над чистой водой – кто ответит за это? Пропала шапочка-подшлемник. Прибайкальские сугробы Осиновки. «А Ельцин о вашей экспедиции знает?» Свидетели Иеговы

9 февраля 1993 года. Вторник.
   11.27. Коля ушел на почту, и всё еще нет его. Встал минут  десять десятого. Коля чуть позже. Почти сразу он отправился на почту, прихватив 15 банок тушенки и 10 - рыбных консервов. Я за это время напоил коней и задал им корма. Накормил собаку Дика – нашего нового друга, которого я зову «сибирский валенок».
Поджарил на огне и углях в печурке пару рыбок – окуньки и плотвички, которых подарил нам вчера Саша Белоусов.
Теперь в кибитке сижу у остывающей печурки. Вчера по поводу встречи с Байкалом открыли банку сгущенки. И с вареньем, что подарил Петр Михайлович (из жимолости, что ли? Очень даже вкусное), попил холодной воды и закусил хлебом, что подарил Николай с «хлебовозки». Он вчера приглашал к себе. Обещал истопить баньку, но он живет в Култуке, а назад мы не хотели возвращаться.
Вчера перед Слюдянкой встретился Сергей Панин с метеостанции на красных «Жигулях» и тоже пригласил к себе на метеостанцию – это километра три в сторону. Говорит:
- У нас есть автомобиль «ГАЗ-66» и кибитку вашу увезем, лишь бы вы заехали.
Про нас он раньше не слышал и нигде не читал.
Вчера перед въездом в село Култук с горы открылся вид, словно с самолета. Даже голова немного закружилась. Спичечные коробки частных домов, огородики, белые просторы Байкала, покрытого льдом и снегом, и горы в голубой дымке расстояния.
Кстати, о Байкале мы узнали много нового. Вот слова Николая Спафария, русского посла в Монголии и Китае, одного из первых ученых, испивших байкальской воды:
«А вода в нем зело чистая, что дно виднеется многие сажени в воде, и к питию зело здрава…».
   Байкал – это уникальное творение Божье на планете Земля. В фауне Байкала явлены почти все основные типы пресноводных животных мира. По количеству видов эндемичных животных Байкал превосходит самые экзотические уголки нашей планеты, такие как Новая Зеландия, Мадагаскар и другие. Из более чем 2600 видов и разновидностей животных и растений, обнаруженных к настоящему времени в озере, почти 2/3 эндемичны, то есть нигде больше в мире не встречаются. Таким манером, озеро-море Байкал – это Великая уникальная естественная лаборатория Творца, Создателя Мира, привлекающая не только ученых, исследователей, но и простых любителей природы. Байкал интересен еще тем, что это огромнейшее хранилище и производитель самой высококачественной пресной питьевой воды, которую, увы, уже нельзя назвать самой чистой. В этом озере содержится, по мнению ученых, 1/5 часть мировых запасов питьевой воды и более 4/5 запасов России. Байкал уникален по своим погодным условиям. Здесь в год бывает больше солнечных дней, чем на черноморских курортах. И это в самом центре Сибири, где встречается вечная мерзлота и живут олени – обитатели тундры.
В связи с этим напрашивается сравнение. Построить два крупнейших целлюлозно-обогатительных комбината на берегу Байкала – это всё равно что построить два туалета над колодцем с чистой водой. За это глобальное преступление перед Богом и всем человечеством мы, коммунисты, еще обязаны понести суровое наказание. Наступит время, когда соберется «Нюрнбергский процесс» только лишь для того, чтобы осудить коммунизм, среди огромного числа преступлений которого самое тяжкое – превращение уникальнейшего озера Байкал в промышленную помойку. 
   …Вчера Коля снова ни с того ни с сего набросился на меня с руганью. Я просто удивлен его озлобленности хронической против меня. Только молю Бога, чтобы простил его за это озлобление. Порой становится его жаль. Тогда, во Владимире, открылась его душа, кроме гордыни в ней ничего не вмещается, - и тогда мне стало страшно за него и за себя: с кем я дружил многие годы? Насколько я помню, Коля всегда прикрывался друзьями: мол, у меня друг Володя Белоус - художник, друг Петр (про меня) – поэт... Особенно сказывается отсутствие не ума, а разума. Это бездарнейшее существо, обладающее максимальной приспособляемостью к местным условиям и живущее полностью за чужой счет, в смысле информации и в смысле духа, а теперь, когда мы оба живем на подаяния, и в материальном смысле тоже. Хотя с какой стороны посмотреть. Может, это и есть талант – быть своего рода «вампиром» для окружающих тебя друзей? Выкачивать из них информацию и присваивать ее себе.
11.55. Однако Коля всё не возвращается. Не случилось ли чего? Или так далеко почта? Или проблема с посылками, или что еще? Или встретил кого, что тоже не исключено?
Вчера вечером я потерял лыжную шапочку в форме подшлемника. И потерял-то глупо. Когда Коля врубил свою злость, во мне что-то поднялось, и я, видимо, на время потерял контроль за своими действиями. В этот момент куда-то положил шапочку, и теперь одному Богу известно, где она. Хотя помню, что она вечером оказалась у меня за пазухой, а потом, видимо, просто где-то выпала. А снегу намело много. И там, где я смотрел утром, я ее не нашел.
12.00. Ожидание становится томительным. Всё вспоминается село Моты. Очень уж понравились там люди. И молодой лесничий Владимир, и его отец Анатолий. Банька, что они организовали, и обед у Петра Михайловича, и яркие лунные морозные ночи, и река Иркут, и конюх Павел со своей любимицей кобылой монгольской породы в свете автомобильных фар, словно плюшевый медвежонок – брюхатая. И Юра – башкир по национальности, у которого золотые руки (занимается с большим увлечением резьбой по дереву). Хотя сам по специальности электрик и запойный пьяница. Он уже заточил топор и мой нож и заварил мундштук у уздечки пристяжной. Светлана Владимировна – жена Петра, которая при разговоре закатывает глаза под веки и так говорит-говорит, потом вдруг вспыхнет, обожжет душу чистыми зеленоватыми изумрудами глаз… От нее у кибитки долго еще пахло волнующими духами, когда они с дочерью Машей приходили смотреть наших кобыл. Да, всё это было-было. И этот день был солнечным и голубым, словно подарок Всевышнего Господа Бога. И воздух днем прогрелся как в марте, хотя ночью градусник показывал минус 35.
Вчера на подходе к городу Слюдянке наблюдал черные от копоти стволы берез и антрацитово-черные сгустки смога над городом - и становилось страшно за озеро Байкал! Два мощнейших целлюлозно-бумажных комбината десятки лет отравляют вокруг и воздух, и воду самого большого в мире озера с пресной, когда-то наичистейшей водой! Это ли не мировая трагедия, за которую еще предстоит ответить товарищам коммунистам!..
   Что-то надо предпринимать сейчас, срочно! Что-то делать! Привлекать мировую общественность? Лишать Россию родительских прав, коли губит дитя Матушки-природы, губит Божье Творение – Байкал? Лозунгами здесь не поможешь. Их и так всюду здесь много, призывающих беречь Байкал. А что толку? Нигде таких черных стволов берез я не видел. Только здесь, на Байкале. Может, только раньше вблизи города Иваново-Вознесенска, рядом с сажевым заводом. Да и то только до тех пор, пока там не поставили дымо очиститель.
13.00. Десять минут назад пришел Коля. Он отправил 5 банок рыбных консервов и 12 банок тушенки. Сказали, что проблема с ящиками на почте. Он отправил в бумажных ящиках и попросил в комбинате бытового обслуживания (КБО), чтобы ему обшили белой тканью эти ящики. Сейчас он кушает тушенку с хлебом и запивает водой. Пора собираться в дорогу.

11 февраля 1993 года. Четверг.
   18.41. В Красном уголке подсобного хозяйства Выдринской лесобазы под яркой большой голой электрической лампочкой.
Зашли сюда в глухую деревню Осиновку, что затерялась в глубоких снегах на самом берегу Байкала. Всего четыре дома жилых и помещения для скота: восьмидесяти свиней и девяти коров. Заехали по необходимости за овсом и соломой. Соломы нам дали, а вот с овсом туго здесь. Поэтому решили ждать до завтра бригадира. Хотя приехали сюда около трех часов дня.
Вчера часов около десяти лучезарного светлого утра, когда купались в голубой дымке вершины хребта Хамар-Дабан, тронулись в путь. Около 12 часов дня подошли к почте города Байкальска. Там решили несколько банок тушенки отослать домой. Тушенки в магазинах Иваново-Вознесенска не купишь. Ее там просто нет в наличии. Коля в городе Слюдянке отослал уже несколько ящиков, но его там заставили обшивать.
Пошел в город. Там в торговом центре продают ящики почтовые по 26 рублей. По дороге увидел девушку. Потом она сама подошла ко мне на почте и написала в «Гостевой книге» свою боль о Байкале и назвалась Светланой. Вот ее запись:
 «Удачи вам, дорогие, в хорошем начинании. Очень хочется, чтоб вы всё-таки связались с международной организацией «Green peace» и привели их к нам, помогли спасти Байкал! Светлана, м-н Южный, 4-3-17».
Уж коли речь завели о «Гостевой книге», позвольте еще ряд выписок из нее привести.
«Уважаемые «смельчаки» - Петр и Николай! Завидую вашей решительности на такое трудное романтическое путешествие: Иваново-Владивосток. Желаю вам преодоления всех встречающихся трудностей без потерь. По окончании дайте о себе знать в печати и по ТВ. Привет вам от сибиряков. Вспоминайте о наших встречах.
Иркутск. 8 февраля 1993 г. Белоусов Александр».

«Слава Богу, что мы еще можем видеть лошадь. По чьей-то злой воле уничтоженную. Лошадь для россиянина была первым помощником в жизни.
г. Слюдянка Иркутской области».

«Мы, казаки Никольской станицы, особенно рады видеть ваш пробег. Этим актом вы доказываете, что лошадь сегодня остается неотъемлемой частью в крестьянском быту, одним из помощников человека. Спасибо вам, уважаемые люди, за ваш труд - доказать, на что годна лошадь!
Председатель стариков Никольской Казачьей станицы Гульков Алексей Иннокентьевич».

«Дорогие Петр и Николай! Какие вы молодцы! Хорошо, что есть еще такие люди, которые не боятся трудностей и которые верят в людскую доброту! Желаем вам всего доброго, и чтобы ваши начинания нашли поддержку.
Байкальск 1. 10/2-93г.
Надеемся увидеть вас еще!!! С уважением, коллектив отделения связи, Ирина Николаевна Малянова».
 
   Аккуратные двухэтажные домики. Чувствуется, богатые. А уж в двухэтажном магазине, шикарно отделанном и просторном, словно дворец спорта, есть и зеленый горошек по 110 рублей за банку литровую, и так - чего только нет. И товары всякие, и мотороллеры на трех колесах по 224 тысячи рублей. Купил четыре ящика для посылок. Женщина увидела меня и ахнула:
- Откуда такой «красивый» взялся, словно ежик?
А я и на самом деле - неумытый, непричесанный. Отвечаю:
- У ежика одна забота: запасти яблок для семьи!
Она заулыбалась. Вероятно, еще не совсем дикий вид у меня, коли так по-доброму улыбается женщина.
Четыре ящика я связал попарно шпагатом и пошел на автобус маршрутный. Не захотелось пешком подниматься наверх.
На остановке разговор женщин в бедном пальто про картошку, что продают в поездах. Разговор Виталия, Алеши и Сергея про натрий. Потом - как спас ребенка Виталий. Малыш упал со скалы, метров 15 летел, на реке Белой в Усолье.
Отослал домой на имя жены Наташи три посылки. Одну полупустую.
Стоим у почты города Байкальска. Подходит мужчина лет пятидесяти. Спрашивает:
- А какое у вас образование?
Отвечаю:
- Высшее. Учился в Москве. Получил специальность горного инженера-геолога. Мой друг Николай тоже получил такую же специальность, но немного позднее.
Но вопросы продолжаются:
- А Ельцин о вашей экспедиции знает? Это же экономически невыгодно – на лошадях до Сахалина из Иваново-Вознесенска. Лучше погрузили бы своих коней и кибитку бы на поезд, и по железной дороге гораздо быстрее доехали бы.
На почте я рассказал об этих вопросах. Женщина, стоявшая в очереди за посылкой, сказала:
- Глаза и уши у всех есть, но не все ими видят и слышат. Вы делаете великое дело…
   Когда шли после посещения почты по городу, то задыхались от страшной вони. Слева от нас дымил во всю ивановскую Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат.
Ночевали на краю дороги. Уже в одиннадцатом часу ночи остановились на ночлег. Утром мороз около минус 30. Проблемы с выбором места стоянки. Негде остановиться. Двухметровые стены снега. Дорога выглядит, словно тоннель. Около полудня прошли Выдрино и границу с Бурятской Республикой. Набрали угля в кочегарке. Напоили коней. Узнали, что дальше, километрах в десяти, подобное хозяйство Осиновка – там, возможно, дадут овес и солому, но у них, мол, самих туго с кормами.
Подъезжал на зеленых «Жигулях» Аркадий с трехлетней дочкой Ритой – активный деятель секты «Свидетелей Иеговы». Подарил мне брошюрки с яркими цветными картинками. Это вторая встреча с их представителями. Первая состоялась в Красноярске, с «сестрой», на продовольственной базе, где мы получали продукты… Еще Тургенев Иван Сергеевич в девятнадцатом веке заметил, что если людей занимают одни и те же мысли и дела, то они становятся похожими друг на друга, как две капли воды. Так и эта слащавая «братия» - словно сделана по одному шаблону. Жаль мне этих людей. Они оболванены настолько, что действительно мнят себя свидетелями Бога. А ведь Бог ни в каких свидетелях не нуждается вовсе и никогда не нуждался, даже в самые жестокие гонения против верующих в Него.
Во многих странах деятельность этой секты запрещена.
Старушка моложавая, живописно одетая, с сумками и доской на плече; мужики из дорожного кооператива…
   По дороге в Осиновку догнал нас Сергей Дубинин двенадцати лет. Отец у него, Ганя, учился, но не закончил кооперативный техникум в Улан-Удэ. В армию не взяли: уши болели. Вылечил недавно индийским лекарством. Матросил на Байкале, потом капитанил три года на катере буксировочном, а теперь работает в кочегарке.
В Осиновке ночевали ночь. Запаслись утром кормами. Ходили в баню к Толокиным в поселке Выдрино. Разговоры до двух часов ночи. Толокины Алексей и Виталий Геннадьевич.
Из «Гостевой книги»:
   «Уважаемые путники Великого перехода!!! Петр и Николай! Мы рады приветствовать вас, мы гордимся за вас, за вашу самоотверженность и стойкость. И надеемся, что вы внесете достойный вклад в дело сохранения природы Байкала – этого чистейшего в экономическом плане озера. Мы поддерживаем вас в этом трудном переходе и желаем вам всего самого наилучшего: счастья, а самое главное здоровья на многие годы… Просим регулярно информировать нас о прохождении вами маршрута.
С уважением к вам - от коллектива А/О «Снежное» его подсобного хозяйства Управляющий подсобного хозяйства Кучумов Петр Александрович, п. Осиновка. 12.02.93г.
Счастливого пути!!! Приглашаем вас отдыхать вместе с нами на берегу нашего прекрасного озера Байкал!»

Глава 59.
К списку потерь добавилась перчатка. Байкальские деликатесы – омуль и хариус. Вместо кнута – вода из ковшика. «Сибирь есть страна холодная»… (из Чеховских писем)

12 февраля 1993 года. Пятница.
   18.20. Морозит. Мы одни на занесенной снегом трассе. Розоватый отблеск заката, скрип гужей, цоканье подков. Коля идет рядом с кибиткой, мурлычет что-то себе под нос. Полчаса назад я потерял теплую рукавицу. Возвращался назад, но не нашел. Видимо, настало время потерь.
18.22. Подъезжаем к разъезду Кедровому. «Отворотка» от дороги влево. Но ночевать еще рано. Поэтому решаем идти дальше.
20.56. Уже в сумерках я побежал вперед и обнаружил отворот вправо на лесную дорогу. Быстро нашел более-менее подходящую площадку для ночлега, где мы и стоим теперь после нескольких попыток сюда заехать. Коля бил прутиком Лангусту, но она ни с места. Еле-еле поставили кибитку как надо. При этом одной стороной, правым бортом, стоим почти на колее зимней дороги, уводящей в сосновый лес. Раздавил нечаянно шариковую ручку, когда доставал воду из бачка, прикрепленного сбоку к кибитке, слева у крыла. Стержень в карандаше тоже исписался. Пришлось заменить на новый карандаш. Коля уже спит. Видно сказалась вчерашняя бессонная ночь.
Раскочегарил я печурку до красноты. Почти уже жарко стало. Кипит тушенка, остатки ужина и воду поставил в котелке. По «Маяку» на радио музыка. В валенках ноги еще не согрелись. Сижу в телогрейке и ватных штанах – всё солдатское, подаренное военными. Пока расчищал снег и бегал на разведку дороги, изрядно вспотел и теперь еще как следует не согрелся.
21.15. Пугачева поет по радио: «Ну как на свете без любви прожить»?
Да, если бы не Наташа, как бы я жил?
Воздух в кибитке раскалился так, что металлические дужки очков обжигают нос.

13 февраля 1993 года. Суббота.
   Утро началось с буксовки. При выезде с места ночевки, при крутом правом развороте, Почта, которая как раз была в коренниках, зашла глубоко в снег и вдобавок ко всему – упала. Пришлось выпрягать ее из оглоблей и снова запрягать. Коля не послушался меня, и вот результат. Я предлагал дальше искать разворот.
Встретили ближе к обеду водителя «КАМАЗа», бортовой номер 6190 ИУ (прицеп) Виктора Андреевича Сидорова и Ростислава Семеновича Любимского – железнодорожного бригадира на «УРАЛе». Жителя поселка Танхой, улица Набережная, дом 6. Строят «ЛЭП-500» линию «Ангарск – Гусиноозерск».
Название ветра, дующего с долины – «долинник».
Обедали у гостеприимного Ростислава Семеновича и его жены Лиды. Впервые в жизни отведали омуля соленого и хариуса жареного. Зарабатывает Ростислав 50 тысяч рублей в месяц.
«Танхой» в переводе на русский язык означает «сырой угол».
Познакомились с главным лесничим заповедника Краснопевцевым  Михаилом, у него жена Саша и дочь Вика. Сам он занимается резьбой по дереву. Показывал свою мастерскую, обустроенную наподобие каюты корабля. Кресло-якорь выстругано из березы, буржуйка-печка в углу. А дом он перестраивает сам.
Выписки из «Гостевой книги»:
«Счастливого Пути, Дорогие Путники! Желаем Вам успеха и счастья!.. Начальник полиции майор…, старший инспектор ГАИ капитан… (подписи неразборчивы). 13/II 93 г.».

«Счастливы встретить на Байкале первых ласточек Российского коневодства! Дай Бог вам счастья и удачи на наших трудных дорогах. С поклоном вашему мужеству.
Ветераны Байкальского заповедника - семья Краснопевцевых: главный лесничий, М.Н. Краснопевцев, старший научный сотрудник А.С. Краснопевцева и дочь Виктория. 13 февраля 1993 г.».

Ночевали на станции Переемная. Лангуста застряла в снегах. Я догадался плеснуть на нее из ковшика водой. Не понимаю и никогда не пойму, зачем бить лошадь в таких и подобных случаях? Помогло. Она выбралась из глубокого снега сама.

Из письма Антона Павловича Чехова А. С. Суворину от 20 мая 1890 года:
   «…Теперь уж я буду писать Вам аккуратно из каждого города и из каждой той станции, где мне не будут давать лошадей, т.е. заставят меня ночевать. А как я рад, когда по необходимости остаюсь где-нибудь ночевать! Не успеешь бултыхнуть в постель, как уже спишь. Здесь, когда едешь и не спишь ночью, сон ценишь превыше всего; на земле нет выше наслаждения, как сон, когда хочется спать. В Москве, вообще в России, как теперь я понимаю, мне никогда не хотелось спать. Ложился только потому, что надо. Зато теперь! Еще одно замечание: в дороге совсем не хочется спиртного. Я не мог пить. Курил очень много. Думается плохо. Мысли как-то не вяжутся. Время бежит быстро, так что совсем не замечаешь времени от 10 часов утра до 7 часов вечера. После утра вскоре наступает вечер. Так бывает во время затяжной болезни. От ветра и дождей у меня лицо покрылось рыбьей чешуей, и я, глядя на себя в зеркало, не узнаю прежних благородных черт».

Из письма А.П. Чехова брату Александру от 5 июня 1890, из Иркутска:
   «…Сибирь есть страна холодная и длинная. Еду, еду и конца не видать. Интересного и нового вижу мало, зато чувствую и переживаю много. Воевал с разливами рек, с холодом, с невылазною грязью, с голодухой, с желанием спать… Такие ощущения, которые в Москве и за миллион не испытаешь. Тебе бы надо в Сибирь! Попроси прокуроров, чтобы тебя сюда выслали. Из всех сибирских городов самый лучший Иркутск…
В общем я своею поездкой доволен и не жалею, что поехал. Тяжко ехать, но зато отдых чуден. Отдыхаю с наслаждением»…

Из письма А.П. Чехова Н. А. Лейкину от 5 июня 1890, из Иркутска:
   «…Шлю вам душевный привет из Иркутска, из недр сибирских. Приехал я в Иркутск вчера ночью и очень рад, что приехал, так как замучился в дороге и соскучился по родным и знакомым, которым давно уже не писал…
   …От Красноярска до Иркутска страшнейшая жара и пыль. Ко всему этому прибавьте голодуху, пыль в носу, слипающиеся от бессонницы глаза, вечный страх, что у повозки (она у меня собственная) сломается что-нибудь, и скуку… Но тем не менее все-таки я доволен и благодарю Бога, что он дал мне силу и возможность пуститься в это путешествие… Многое я видел и многое пережил, и все чрезвычайно интересно и ново для меня не как для литератора, а просто как для человека. Енисей, тайга, станции, ямщики, дикая природа, дичь, физические мучительства, причиняемые дорожными неудобствами, наслаждения, получаемые от отдыха, - все, вместе взятое, так хорошо, что и описать не могу. Уж одно то, что я больше месяца день и ночь был на чистом воздухе – любопытно и здорово; целый месяц ежедневно я видел восход солнца от ночи и до конца. Отсюда еду на Байкал, потом в Читу, Сретенск, где меняю лошадей на пароход, и плыву по Амуру до своей цели. Не спешу, ибо желаю быть на Сахалине не раньше 1-го июля… Дорога через Сибирь вполне безопасна. Грабежей не бывает».

Из письма А. П. Чехова сестре Марии от 6 июня 1890, из Иркутска:
   «…Енисей широкая, быстрая, гибкая река; красавец, лучше Волги… И горы и Енисей подарили меня такими ощущениями, которые сторицею вознаградили меня за все пережитые кувырколлегии и которые заставили меня обругать Левитана болваном за то, что он имел глупость не поехать со мной.
От Красноярска до Иркутска всплошную тянется тайга. Лес не крупнее Сокольничьего, но зато ни один ямщик не знает, где он кончается. Конца-краю не видать. Тянется на сотни верст. Что и кто в тайге, неизвестно никому, и только зимою случается, что приезжают через тайгу из далекого севера за хлебом какие-то люди на оленях. Когда въедешь на гору и глянешь вперед и вниз, то видишь впереди гору, за ней еще гору, потом еще гору, с боков тоже горы – и все это густо покрыто лесом. Даже жутко делается.
   …Подъезжаем к Иркутску – надо переплывать через Ангару на плашкоте (т.е. пароме). Как нарочно, точно на смех, поднимается сильнейший ветер… Я и мои военные спутники, 10 дней мечтавшие о бане, обеде и сне, стоим на берегу и бледнеем от мысли, что нам придется переночевать не в Иркутске, а в деревне. Плашкот никак не может подойти… Стоим час, другой, и – о небо! – плашкот делает усилие и подходит к берегу. Браво, мы в бане, мы ужинаем и спим! Ах, как сладко париться, есть и спать!
Иркутск превосходный город. Совсем интеллигентный. Театр, музей, городской сад с музыкой, хорошие гостиницы… Нет уродливых заборов, нелепых вывесок и пустырей с надписями о том, что нельзя останавливаться. Есть трактир «Таганрог». Сахар 24 коп., кедровые орехи 6 коп. за фунт… Я жив и здоров. Деньги целы. Кофе припрятал для Сахалина. Пью великолепный чай, после которого чувствую приятное возбуждение. Видаю китайцев. Добродушный и неглупый народ… Есть великолепная кондитерская, но все адски дорого. Тротуары деревянные… Все у меня мнется, грязно, рвется! Похож на жулика… Заказал на завтра гречневую кашу. В дороге вспомнил о твороге и стал есть его на станциях с молоком».

Из письма А.П. Чехова к сестре Марии от 13 июня 1890, из ст. Лиственничной:
   «…Ехали мы к Байкалу по берегу Ангары, которая берет начало из Байкала и впадает в Енисей. Зрите карту. Берега живописные. Горы и горы, на горах всплошную леса. Погода чудная, тихая, солнечная, теплая; я ехал и чувствовал почему-то, что я необыкновенно здоров; мне было так хорошо, что и описать нельзя. Это, вероятно, после сиденья в Иркутске и оттого, что берег Ангары на Швейцарию похож. Что-то новое и оригинальное. Ехали по берегу, доехали до устья и повернули влево; тут уж берег Байкала, который в Сибири называется морем. Зеркало. Другого берега, конечно, не видно: 90 верст. Берега высокие, крутые, каменистые, лесистые; направо и налево видны мысы, которые вдаются в море вроде Аю-дага или Феодосийского Тохтебеля. Похоже на Крым. Станция Лиственничная расположена у самой воды и поразительно похожа на Ялту; будь дома белые, совсем была бы Ялта. Только на горах нет построек, так как горы слишком отвесны и строиться на них нельзя.
Заняли мы квартиру-сарайчик, напоминающий любую из Красковских дач. У окон, аршина на 2-3 от фундамента, начинается Байкал. Платим рубль в сутки. Горы, леса, зеркальность Байкала – все отравляется мыслью, что нам придется сидеть здесь до пятницы. Что мы будем здесь делать? Вдобавок еще не знаем, что нам есть. Население питается одной только черемшой. Нет ни мяса, ни рыбы; молока нам не дали, а только обещали. За маленький белый хлебец содрали 16 коп. Купил я гречневой крупы и кусочек копченой свинины, велел сварить размазню; не вкусно, но делать нечего, надо есть. Весь вечер искали по деревне, не продаст ли кто курицу, и не нашли… Зато водка есть! …А между тем, казалось бы, достать мясо и рыбу гораздо легче, чем водку, которая и дороже и везти ее труднее. Нет, должно быть, пить водку гораздо интереснее, чем трудиться ловить рыбу в Байкале или разводить скот…
   …Вернулись домой - и спать. Опротивело мне спать. Каждый день постилаешь себе на полу полушубок шерстью вверх, в голову кладешь скомканное пальто и подушечку, спишь на этих буграх в брюках и в жилетке… Цивилизация, где ты?
Сегодня идет дождь, и Байкал утонул в тумане. «Занимательно!» - сказал бы Семашко. Скучно. Надо бы сесть писать, да в дурную погоду не работается. Скука предвидится немилосердная; будь я один, это бы еще ничего, но со мною поручики и военный доктор, любящие поговорить и поспорить. Понимают мало, но говорят обо всем. Один из поручиков к тому же еще немножко Хлестаков и хвастун. В дороге надо быть непременно одному. Сидеть в повозке или в комнате со своими мыслями гораздо интереснее, чем с людьми».

И еще про Байкал. Из письма А. П. Чехова его матери, Евгении Яковлевне, от 20 июня 1890, с парохода «Ермак», Амур:
   «…Погода была тихая, солнечная. Вода на Байкале бирюзовая, прозрачнее, чем в Черном море. Говорят, что на глубоких местах дно за версту видно; да и сам я видел такие глубины со скалами и горами, утонувшими в бирюзе, что мороз драл по коже. Прогулка по Байкалу вышла чудная, во веки веков не забуду. Только вот что было не хорошо: ехали мы в III классе, а вся палуба была занята обозными лошадями, которые неистовствовали как бешеные.
Эти лошади придавали поездке моей особый колорит: казалось, что я еду на разбойничьем пароходе. В Клюеве сторож взялся довезти наш багаж до станции: он ехал, а мы шли позади телеги пешком по живописнейшему берегу. Скотина Левитан, что не поехал со мной. Дорога лесная: направо лес, идущий на гору, налево лес, спускающийся вниз к Байкалу. Какие овраги, какие скалы! Тон у Байкала нежный, теплый. Было, кстати сказать, очень тепло. Пройдя 8 верст, дошли мы до Мысканской станции, где Кяхтинский чиновник, проезжий, угостил нас превосходным чаем и где нам дали лошадей до Боярской».

Глава 60.
На Лангусте за «КАМАЗом». Добрый человек из Бабушкина. Проблемы с оглоблей. Сибирское меню Антона Павловича. Угощение с «заводом». Чуть-чуть не сгорели вместе с кибиткой

16 февраля 1993 года. Вторник.
   21.15. В гостях у Петра Леонтьевича Черниговского. Он живет в пос. Боярске, о котором в письме упоминал Чехов. После выпитых трех стаканов чая индийского мне жарко в ватных брюках и штормовке.
Утром 14-го февраля мороз минус 26 по Цельсию. Коля принес воды, но кобылы не стали пить – отказались. Ночью выпал снег. Возможно, они уже напились снега свежего.
В этот день остановились обедать перед крутым 12% подъемом. Ходил за водой километра за три, за железнодорожную линию по снежной целине. Домик зеленый, копна сена на берегу Байкала. Овчарка. Колодец. Хозяин лет пятидесяти, зовут Александром. День солнечный, но морозный.
Подъем обледенелый и очень крутой, поэтому решили его преодолевать с помощью машины. На обед мясо с гречкой, чай. «КАМАЗа» долго не было. Наконец, без десяти минут шесть вечера подъехал «КАМАЗ» - ребята с Приморья.
Быстро прикрепили к фаркопу оглобли, и Коля покатил с кибиткой в кабине автомобиля, а я с лошадками пошел пешком, потом сел на Лангусту верхом. Догнал кибитку в девятом часу ночи, через 11 км., в полной темноте при алмазном свете звезд. Запрягли Лангусту и проехали вперед метров триста. Влево бульдозер прочистил в снегу проезд к строящейся линии электропередачи. Решили здесь заночевать. Я предложил сразу развернуться и ночевать, а Коля облюбовал метров за 150 отсюда площадку. Но кони в узком месте застряли в снегу, метрах в сорока от дороги. Как ни погонял Коля коней, но они не пошли, о чем я и предупреждал перед этим.
   15-го февраля утром мороз минус 30 градусов. Запрягли и после нескольких попыток преодолели бездорожье, развернулись и вышли на дорогу. При этом Почта, запряженная в коренники, сама, без нас выскочила через кювет на асфальт. Вот умница! Мы в это время с Колей застряли в снегах.
За водой ходил к роднику. Бабушка дала ковшик, чтобы начерпать в ведро воды. Встретили Романа из Ульяновки и Виктора Сидорова.
Под вечер подошли к городу Бабушкину. И на тебе! - снова Господь Бог дает доброго человека: Сашу Жукова на мотоцикле «ИЖ» с коляской. При нем фотоаппарат. Он пригласил нас к себе. Разворачиваем коней, и к нему.
Он живет на первом этаже двухэтажного дома из белого кирпича. Квартира шикарно обставлена. Ковры, мебельная стенка, цветной телевизор. Квартира двухкомнатная, просторная кухня. Поужинали сибирскими пельменями; чай, соленый омуль. Показывал нам фотокарточки. Дочь у него в 11-м классе учится Вика, красивая, похожа на отца. Саша - бывший футболист, спортсмен, не пьет, не курит, работает на путеремонтной машине. Зарабатывает до 30 тысяч в месяц.
Я ночевал, как всегда, в кибитке. Топить не стал. Ночью слушал коней. Встал в девятом часу. Завтрак у Саши. Саша привез угля ведро и дров. Еще вечером ходили за соломой. Принесли два мешка. Кроме того, мальчишки местные принесли сена. Лошадки всё съели за ночь.
Утром при развороте задели колодец канализационный и еще сильнее погнули оглоблю. Пришлось распрягать коней и выпрямлять. Для этого ее отсоединили от передней оси. Ездили на конях к старому маяку на берегу Байкала. Фотографировались. Выходили на лед. Видели торосы ледяные. Видели и гладкий, совершенно прозрачный лед толщиной до метра. Ехали по улице III Интернационала, словно в городе Кольчугино, мимо школы № 59. Ученики высыпали из школы, чтобы посмотреть коней. Поили из колонки. Саша нас провожал на машине. Обедали рыбой, салом, вареньем с чаем. Коля обкалывал лед топором в бачке и прохудил его. Это последняя наша емкость для воды.
Во время обеда подъезжали водители и говорили, что видели наших коней в программе «Пилигрим» 6 февраля. Подъезжал Ростислав с зятем и мэром поселка. Мы очень обрадовались. Снова навещал нас Саша Жуков и сказал про Петра в селе Боярске, у которого мы сейчас и сидим. Лошади у него во дворе. Махорочный дым вольно гуляет по его уютной, просторной горнице с русской печкой.
Саша в тельняшке, в стиранной солдатской рубашке, коренастый, с усами, похож на цыгана. У него корова, другая скотина, мотороллер с кузовом. Зимой он не работает.

17 февраля 1993 года. Среда.
   Встал в 9 часов. Вчера часов в 10 ночи напоил коней, затем задал им овса. Перед этим Петр накормил их сеном. Около 11-ти ночи ушел в кибитку. До красноты растопил печку. Возле нее истекал потом, хотя изо всех щелей дуло холодом. Уснул часа в три утра. Коля пришел около двух часов ночи от Петра. После индийского чая и жары не спалось. Вспоминал Наташу, дом, сыновей.
Сегодня после завтрака у Петра (картошка жареная, рыбные консервы) ходил в местный магазин. Купил себе кроссовки за 1900 рублей, килограмм пряников по 203 рубля да два пакета по 40 рублей, да мыло, да зубную щетку за 9 рублей. В магазине Ольга Прокофьевна жаловалась на сына-пятиклассника, что плохо учится и ведет себя плохо. Я успокоил ее, говорю, что у нас такая же проблема была, а теперь вот в армии служит и после окончания профессионально-технического училища его словно подменили.
11.25. Коля допивает чай у Петра, а я уже с лошадками на трассе. Фотографировались. Солнце. Минус 11 по Цельсию.
17.03. День сказочно красив, и солнце льет во всю ивановскую. Обедали у речки, но как я ни пытался добыть воды, прорубая прорубь во льду, не удалось. Лед толстый.
Весь день не расставался с фотоаппаратом. Ясно. Но небо покрыто серой пеленой смога. Сейчас морозит. На обед кусок мяса с гречневой кашей и чай с пряниками.
А любопытно вспомнить, чем же питался наш дорогой Антон Павлович Чехов, когда его везли по Сибири.
 
Из письма А. П. Чехова Марии Чеховой от 16 мая 1890 г., Томск:
   «Обедать нечего. Умные люди, когда едут в Томск, берут с собою обыкновенно полпуда закусок. Я же оказался дураком, и потому 2 недели питался одним только молоком и яйцами, которые здесь варят так: желток крутой, а белок всмятку. Надоедает такая еда в 2 дня…
…В Дубровине на станции чай, а к чаю мне подали, можете себе представить, вафли…
…Получаю от судьбы награду: писарь на мой нерешительный вопрос, нет ли чего закусить, говорит, что у хозяйки есть щи… О, восторг! О, пресветлого дне! И в самом деле, хозяйкина дочка подает мне отличных щей с прекрасным мясом и жареной картошки с огурцом. После пана Залесского я ни разу так не обедал. После картошки разошелся я и сварил себе кофе. Кутеж!»

   Трактористы Иван и Сергей (или Виктор), которые вчера вечером дали нам соломы, сегодня обедали с нами и снова угостили наших лошадок соломой – мешок дали. А стоимость соломы здесь 400 рублей за центнер.
Лангуста заупрямилась выходить на дорогу, слишком круто. А когда я ее подогнал, то чуть не задавила Дика. Вот собака, одно недоразумение! Кто бы ни подошел к кибитке, она молчит, а на лошадей лает.
17.12. Здесь очень заметно поубавилось количество снега. Проходим мимо дорожной отметки «311 км». Розоватые лучи солнца освещают снежную равнину, сосны, дугу над головой лошади, бок Лангусты. Справа тянутся горы со снежными вершинами. Их мягкие очертания тают в туманной дымке. Сегодня утром прощались с видом на Байкал. Жаль с ним расставаться. Уже который день Байкал слева по борту нашей кибитки манит нас своими заснеженными просторами, а в ясную погоду - таинственно-синим намеком того берега. И вот теперь его не стало видно с автомобильной дороги.
Сразу после обеда, только отъехали, остановилась машина. Мужики дали два ведра комбикорма, даже не сказали, как их зовут. Морозит.

18 февраля 1993 года. Четверг.
   Ночевали в подсобном хозяйстве села Большая Речка. Перед этим на дороге уже в темноте встретили парня на «КРАЗе» из Красноярского края. Он нам помог в поселке Мот. Я решил подарить ему омуля. А он нам дал 2 бутылки водки.
На ферме здесь нас хорошо встретили. Угостили молоком. Дали целых полведра из холодильника молока с пеной. Ребята, кочегар и ночной сторож выпивали. Пожилая женщина Ильинична курит.
Утром управляющий отделением помог с овсом – два мешка. Дал отборного семенного овса и сена. Заходили в магазин накупили кастрюлек. С собой дали нам банку молока.
В обед сварили в новой кастрюле какао на молоке. Получилось очень вкусно.
Ночевать остановились за железнодорожным переездом. Андрей, водитель «КАМАЗа» из старателей, угостил Колю. Он с этого завелся на два дня.

19 февраля 1993 года. Пятница.
   Утром остался один. Коля всю ночь колобродил. Ходил к соседке. Мороз минус 30. С помощью ребят откопал кибитку из снега. Запряг лошадей один. Коля в кибитке так и не проснулся. Собака местная понравилась мне, лайка. И она ко мне ласкается, и лапу давала и подходила, но в кибитку не пошла. Грешным делом хотел увезти ее, а нашего Дика оставить.
На железнодорожном переезде у дежурных попил чаю с пончиком. Леша, Коля, Григорий, Татьяна, Вика. Татьяна всё шутила, собиралась с нами ехать.
Коля проснулся в поселке Брянске, где нас пригласили обедать. Арсентьев Иннокентий Александрович и Екатерина Семеновна. У них два зятя и сын, потом подъехал. Мне было так неудобно, но Коля согласился пообедать и бутылку к ним взял. Я от смущения разлил чай себе на колени. И вообще чувствовал себя очень скованно. Коля расхвастался, словно Хлестаков, даже пробовал выпить рюмку водки с локтя, но у него не получилось.
На краю Брянска распряг коней, задал им овса. Подъезжали сотрудники ГАИ Олег, Валерий. Коля пошел «бродить». Просился с Сашей Жуковым, но он его не взял. Тогда он в кафе ушел и где-то купил две бутылки водки-«кедровки».
Я покормил коней и тоже сходил в кафе «Волна», где выпил компот, чай и вафли съел, конфет купил; словом, попировал на славу. Вафли по 60 рублей за пачку.
Коля после обеда забрался в кибитку, а перед этим снова угрожал мне физической расправой; вроде того, что я не так себя веду.
В кибитке он стал топить печурку. Но ветер шел в трубу и дрова не хотели гореть. Тогда Коля применил сигнальный факел для растопки. Печка из-за ветра нещадно дымила.
   Просто нас бережет Бог. Иначе бы произошел пожар. Вечером я полез в кибитку и… Боже мой! Дверка топки открыта и оттуда торчат обугленные две доски, не вошедшие по длине в печурку. Как не загорелось? - не знаю. А Коля спит себе в сахарную душу.
   На ночь остановился на краю деревни Таловка у дома Ивана Михайловича Мезенцева. Сын Виктор или зять (скорее всего зять) по фамилии Афанасьев, у которого дети Сережа – 6-й класс и Миша – 1-й класс. Напоил коней и задал им корма. Затопил печурку. Коля проснулся и ночью пошел к хозяевам. Прикатился от них - «лыка не вяжет», не мог отыскать вход в кибитку. Говорит:
- Верни ключи! Ты чего не распряг коней?
Ему Виктор помог. На меня вновь набросился с руганью:
 «Х…й» древний! Засранец!
И прочее, и прочее. Господи, дай мне терпения!.. Хотелось вышвырнуть его из кибитки, но я сдержался. Ведь он бы наверняка замерз в таком состоянии.

20 февраля 1993 года. Суббота.
   Встал ровно в восемь часов. Оделся, обулся. Минус 26 на улице. Запряг коней, покормил Дика, и в дорогу. Виктор вынес Колину одежду и одну рыбку омуля. Дай Бог им здоровья.
Часам к двенадцати встал Коля. И начал ругать корреспондентов, и страну, и друзей. При этом всячески расхваливая себя, называя скромно - то гением, то талантом.
Ходил в магазин в большом селе Троицкое. Купил себе кроссовки летние за 800 рублей, фотопленки, молоток, щетку, чтобы ухаживать за конями, карандашей. Понравились села Троицкое и Ильинка – крепкие русские поселения. Даже похоже на рязанское жилье - правда, старинное, но еще смотрится, держится. Почерневшие срубы и колодцы из толстых деревьев вместо сруба.
Пошел к одному из них, а он не работает. Ведро висит над жерлом колодца, и то худое. В доме мне дали воды из большой деревянной бочки, в форме колодца. Напоил коней.
В селе Ильинка заходил в столовую. Щи, котлета, чай – всё очень вкусно. Женщины дородные и все русские. Все выбегали смотреть на наших лошадок. Коля заливался что соловей в майскую ночь: «Соточки бы…».
Но как-то он не пошел искать эту «соточку», звал всё в санаторий заехать. А женщины сказали, что только летом здесь горячие источники и лечебные ванны.
Коней распрягли за селом Ильинка. Коля вновь набросился на меня со своим словесным поносом и кучей оскорблений – видимо, само мое существование на этом свете наносит ему личное оскорбление. Особенно тем, что я являюсь единственным свидетелем, исключая лошадей и собаку, всех его кутежей, попоек, свинства.
Выходил на берег реки Селенги и по самой реке перешел на ту сторону – естественно, по льду. Льды на самой реке взъерошены – торосы. Отдельные льдины прозрачные до голубизны. На одной из них вырезал профиль Наташи. Уж как получилось.
Окружающие дорогу горы почернели, а теперь вновь сделались голубыми.

Из письма Антона Павловича Чехова к Е. Я. Чеховой от 20 июня 1890 г., пароход «Ермак», Амур:
   «…О том, как я ехал по берегу Селенги и потом через Забайкалье, расскажу при свидании, а теперь скажу только, что Селенга – сплошная красота, а в Забайкалье я находил все, что хотел: и Кавказ, и долину Псла, и Звенигородский уезд, и Дон. Днем скачешь по Кавказу, ночью – по Донской степи, а утром очнешься от дремоты, глядь, уже Полтавская губерния – и так всю тысячу верст. Верхнеудинск миленький городок, Чита плохой, вроде Сум. О сне и об обедах, конечно, некогда было и думать. Скачешь, меняешь на станциях лошадей и думаешь только о том, что на следующей станции могут не дать лошадей и задержат на 5-6 часов. Делали в сутки 200 верст – больше летом нельзя сделать. Обалдели. Жарища к тому же страшенная, а ночью холод, так что нужно было мне сверх суконного пальто надевать кожаное; одну ночь ехал даже в полушубке. Ну-с, ехали, ехали и сегодня утром прибыли в Сретенск, ровно за час до отхода парохода, заплативши ямщикам на двух последних станциях по рублю за чай.
Итак, конно-лошадиное странствие мое кончилось. Продолжалось оно два месяца (выехал я 21 апреля). Если исключить время, потраченное на жел. дороги и пароходы, 3 дня, проведенные в Екатеринбурге, неделю в Томске, день в Красноярске, неделю в Иркутске, два дня у Байкала и дни, потраченные на ожидание лодок во время разлива, то можно судить о быстроте моей езды. Проехал я благополучно, как дай Бог всякому. Я ни разу не был болен и из массы вещей, которые при мне, потерял только перочинный нож, ремень от чемодана и баночку с карболовой мазью. Деньги целы. Проехать так тысячу верст редко кому удается.
Я до такой степени свыкся с ездой по тракту, что мне теперь как-то не по себе и не верится, что я не в тарантасе и что не слышно дар-валдая. Странно, что, ложась спать, я могу протянуть ноги вовсю и что лицо мое не в пыли…
Плыву по Шилке, которая у Покровской станции, слившись с Аргунью, переходит в Амур. Река – не шире Псла, даже уже. Берега каменистые: утесы да леса. Совсем дичь… Лавируем, чтобы не сесть на мель или хлопнуться задом о берег. У порогов пароходы и баржи часто хлопаются. Душно. Сейчас останавливались у Усть-Кары, где высадили человек 5-6 каторжных. Тут прииски и каторжная тюрьма».

Из письма Антона Павловича Чехова к М. П. Чеховой от 23-26 июня 1890 г., от станции Покровской до Благовещенска:
   «…Направо китайский берег, налево станица Покровская с амурскими казаками; хочешь – сиди в России, хочешь – поезжай в Китай, запрету нет…»
   «Амур чрезвычайно интересный край. До чертиков оригинален. Жизнь тут кипит такая, о какой в Европе и понятия не имеют. Она, т. е. эта жизнь, напоминает мне рассказы из американской жизни. Берега до такой степени дики, оригинальны и роскошны, что хочется навеки остаться тут жить. Последние строчки пишу уже 25 июня. Пароход дрожит и мешает писать. Опять плывем. Проплыл я уже по Амуру 1000 верст и видел миллион роскошнейших пейзажей; голова кружится от восторга. Видел я такой утес, что если бы у подножья его Гундасова вздумала окисляться, то она бы умерла от удовольствия, и если бы мы с Софьей Петровной Кувшинниковой во главе устроили здесь пикник, то могли бы сказать друг другу: умри, Денис, лучше не напишешь. Удивительная природа. А как жарко! Какие теплые ночи! Утром бывает туман, но теплый. Я осматриваю берега в бинокль и вижу чертову пропасть уток, гусей, гагар, цапель и всяких бестий с длинными носами. Вот бы где дачу нанять»!…
  «Я забыл Вам написать, что в Забайкалье ямщикуют не русские, а буряты. Смешной народ. Лошади у них аспиды. Ни одна запряжка не обходилась без недоразумений. Бешенее пожарных лошадей. Пока пристяжную запрягают, у нее спутаны ноги; едва распутали, как тройка уже летит к черту, так что дух захватывает. Если лошадь не спутаешь, то во время упряжки она брыкается, долбит копытами по оглоблям, рвет сбрую и дает впечатление молодого черта, которого поймали за рога».

Из письма Антона Павловича Чехова А. С. Суворину от 27 июня 1890 г., Благовещенск:
   «…Амур очень хорошая река; я получил от него больше, чем мог ожидать, и давно уже хотел поделиться с Вами своими восторгами, но канальский пароход дрожал все семь дней и мешал писать. К тому же еще описывать такие красоты, как амурские берега, я совсем не умею; пасую перед ними и признаю себя нищим. Ну как их опишешь? Представьте себе Сурамский перевал, который заставили быть берегом реки, - вот Вам и Амур. Скалы, утесы, леса, тысячи уток, цапель и всяких носатых каналий, и сплошная пустыня. Налево русский берег, направо китайский. Хочу на Россию гляжу, хочу – на Китай. Китай так же пустынен и дик, как и Россия; села и сторожевые избушки попадаются редко. В голове у меня все перепуталось и обратилось в порошок; и не мудрено, Ваше превосходительство! Проплыл я по Амуру больше тысячи верст и видел миллионы пейзажей, а ведь до Амура были и Байкал, Забайкалье… Право, столько видел богатства и столько получил наслаждений, что и помереть теперь не страшно. Люди на Амуре оригинальные, жизнь интересная, не похожая на нашу. Только и разговоров, что о золоте. Золото, золото и больше ничего».
  «Я в Амур влюблен; охотно бы пожил на нем года два. И красиво, и просторно, и свободно, и тепло. Швейцария и Франция никогда не знали такой свободы. Последний ссыльный дышит на Амуре легче, чем самый первый генерал в России».
  «Китайцы начинают встречаться с Иркутска, а здесь их больше, чем мух. Это добродушнейший народ… С Благовещенска начинаются японцы, или, вернее, японки. Это маленькие брюнетки, с большой мудреной прической, с красивым туловищем и, как мне показалось, с короткими бедрами. Одеваются красиво. В языке их преобладает звук «тц»…».
  «…Ужасно вежливый народ (это уже снова про китайцев). Одеваются бедно, но красиво, едят вкусно, с церемониями.
   Китайцы возьмут у нас Амур – это несомненно. Сами они не возьмут, но им отдадут его другие, например, англичане, которые в Китае губернаторствуют и крепость строят. По Амуру живет очень насмешливый народ; все смеются, что Россия хлопочет о Болгарии, которая гроша медного не стоит, и совсем забыла об Амуре. Не расчетливо и не умно. Впрочем, о политике после, при свидании».

Глава 61.
Февраль завершился бурно. Праздник Белого месяца Сагаалган, знакомство с Дымбрыл Жаргаловичем, обед с шампанским и конскими кишками и другие события. Вагон № 52029964. Отъезд

2 марта 1993 года.
   17.00. Станция Талицы, в 17-ти километрах от города Улан-Удэ.
Только что пообедали. Ощущение сытости и домашнего уюта в товарном вагоне, куда мы загрузились 28-го февраля под вечер. Ну и намучился я с этой загрузкой! Коля отключился еще накануне от всех экспедиционных дел и занялся вплотную своей основной программой.
Коротко о событиях последних дней февраля.
   20 февраля вечером мы подошли к селению Старое Татаурово. Было половина седьмого вечера. Накануне проходили станицу Татаурово. Две женщины - одна молодая, другая лет 45-ти - упорно приглашали нас на чай, сами были под хмельком. С ними трое малышей. В магазине я купил сухарей, апельсинов и банку персикового сока. Тут же стали кушать апельсины. Морозило под вечер. Уже было минус 15. Попадались навстречу мужики с вениками под мышкой в теплых полушубках, идущие в баню. Нас никто в этот раз не приглашал в баньку. Хотя перед приходом в Улан-Удэ хотелось быть чистым. Общественная баня не работала.
В крайнем двухэтажном доме, вернее, во дворе этого дома - ручная колонка с водой. Сверху заливаешь воды в трубу, создается вакуум и при нажиме на рычаг вверх-вниз льется вода из отводной трубки. С непривычки очень тяжело качать. Женщины качают воду таким механизмом, так каково им?
Итак, в станице Татаурово я уже просмотрел стоянку возле старых очистных сооружений. Но тут из крайнего дома выбегает мужик - кажется, Иван - и приглашает нас ночевать напротив своего дома в деревне. Нам пришлось разворачивать коней и топать на площадку, похожую на автомобильную стоянку. Распрягали коней уже в темноте. Морозило капитально. Колюче вызвездилось небо. Месяц, кажется, был на исходе. Подходил парень, Игорь, и говорил, что видел нас по телевизору.
   21 февраля утром температура воздуха опустилась ниже минус 30. Я замешкался в кибитке, Николай психанул и стал запрягать один. Ничего, думаю, я последние два дня один запрягал, когда он «отрабатывал» свою программу род названием «Дай мне отгулять Россию».
Запрягли, напоили коней, отбил под копытами лед и пошли брать гору Мандрык. Километра через два остановились – дорога заметно уходила вверх и делала поворот влево, обходя гору.
Распрягли коней. Я успел натопить печурку. Пока распрягали и пока я готовил кибитку к транспортировке, невдалеке от нас застрял в кювете грузовик «ЗИЛ 130» с тремя людьми на борту. Они объезжали приостановившийся на дороге грузовик с прицепом справа и зацепили кювет. Коля пошел помочь им, а я продолжал трудиться возле кибитки. Вот они и согласились втянуть нашу тяжелую кибитку в гору. Вскоре я остался на пустынной в это время дороге один с кобылами. Мороз заметно поослаб, но еще не сдавался. Снег визжал под копытами коней. Я взобрался верхом на Лангусту и, покачиваясь в такт ее шагам на широкой спине, словно в седле, двинулся на подъем. Дорога ушла в тень от горы, и стало еще морознее. Я с нетерпением ждал, когда выйдем на солнечную сторону горы, чтобы погреть хотя бы лицо в лучах яркого, почти весеннего солнца. Дорога петляя вела к перевалу. Наконец и сам перевал. Слева открылся вид на долину, за которой простирались горы. Деревья на перевале со стороны обрыва были увешаны разноцветными лоскутками ткани. Прямо на асфальте ветер шевелил красные бумажки червонцев и зеленые трехрублевки.
   На неширокой площадке стояли два легковых автомобиля. Пятеро мужчин и одна женщина-бурятка о чем-то оживленно беседовали, держа в руках бутылку водки. Меня пригласила жестом женщина. Налила в рюмку. Зная, что отказываться нельзя, я капельку вылил на снег, укатанный до блеска, и поднес к губам - слегка намочив губы, передал рюмочку рядом стоящему мужчине. Рюмка пошла по кругу. Всякий раз в нее доливали водку. Мужчины говорили о конях, о том, что в Кабанском районе у них разводят Владимирских тяжеловозов.
Распрощался с празднично настроенными людьми, ответив на их вопросы, и стал посылать упиравшуюся Лангусту вперед, через дорогу. Она упиралась, чувствуя гололед. Бросил на асфальт монетку, завалявшуюся в кармане. Отойдя шагов сто пятьдесят, соскользнул с коня и дальше повел лошадок в поводу. Снова, словно Господь Бог подсказал мне это. Лангуста поскользнулась и едва не упала на колени. При этом ремень уздечки, которым Почта была прикреплена к недоуздку Лангусты, оборвался - и Почта оказалась на свободе и вышла на асфальт, почти на середину дороги. Я навязал ремень и привязал Почту к хвосту Лангусты. Так, пожалуй, будет надежней.
Еще в одном месте, где стояла беседка, дорога красиво изгибалась, ветки кустов ломались от тяжести завязок. Я обнаружил в кармане куртки рубль и бросил его на дорогу, где валялись монеты и бумажные деньги. На минуту стал, как ни странно, язычником.
   Красивые виды, белоснежные стволы берез… Начинались дачные места. У деревни Еловка встретил кибитку. Фотографировал виды на реку Селенгу и горы. Ходил за водой. Хозяин Николай. Встретился водитель из Красноярского края на «КРАЗе» - это он подарил нам две бутылки водки недавно. Обнялись на прощание.
Накормили коней, и в путь. Коля сидел на облучке. Я, несмотря на то, что натер левую ногу валенком, всё шел впереди, любуясь видами гор и долины реки Селенги и железнодорожным мостом, что уводил железную дорогу на ту сторону реки.
Были опять встречи с водителями, с праздничными компаниями. Одни подарили решетку яиц, другие - леща огромного словно лапоть, третьи - сало и хлеб. Ночевать хотели в одной деревне у крайней избы, но потом передумали, не найдя хозяина, не дождавшись его, и пошли дальше. Пройдя маленькую деревушку и каменный карьер, остановились на ночь. Стали разворачивать кибитку и погнули левую оглоблю. На ужин разогрели тушенку и, кажется, готовили яичницу.
   22 февраля с утра снова градусник показал минус 31 градус. С ветерком было существенно холодно. Моя очередь быть на вахте. Коля сидел в кибитке и кочегарил буржуйку. Прошли пост ГАИ. Человек шесть собралось на смотровой площадке поста. Бьюсь об заклад, что такого они еще не видели. Русский мужик в солдатском бушлате и в солдатской шапке-ушанке с рыжей бородой, покрытой густым инеем на морозе, управляет парой тяжеловозов. Потом проходили село Сотниково, и мужик кричал вслед: «Счастливой дороги!».
   Перед вывеской «Улан-Удэ» Коля доложил, что готов завтрак, и я полез в кибитку завтракать, а он заменил меня на облучке. Через минуту с бороды моей закапало, словно с весенней крыши – это оттаивали сосульки. Я ел тушенку и слушал, как Коля разговаривает с прохожими уже на улицах города. Вошли в город. Прошли мост через Селенгу. Возле почты остановились. Коля направился звонить в редакции газет и корреспондентам. К кибитке подъехали «Жигули». Молодые парни из милиции, открыв бутылку, предложили мне, но я отказался, ибо не пью никаких спиртных напитков крепче кефира. Еще мужчина и женщина объяснили мне, как доехать до ипподрома. По дороге на ипподром только один раз увидел двух пьяных бурят, одного с разбитым носом. Вновь останавливались у почты и отправили телеграммы домой и на имя губернатора Ивановской области Адольфа Федоровича Лаптева.
Доехали до Стрелки и повернули резко влево к ипподрому Бурятскому, что находится за городом. Вскоре догнали мужчину в белой шапке. Алексей - водитель автобуса. Он по Божьей воле нас потом и провожал с ипподрома. Уже перед самым ипподромом остановили нас две компании на машинах. За рулем одного из автомобилей сидела женщина молодая, геолог. Она всё восхищалась и просилась с нами. А потом призналась: куда, мол, она уедет от такой оравы? (У нее оказалось трое детей).
На ипподроме нас встретили Александр Гармаев и его сын Сережа. Как раз мы прибыли в первый день праздника «Сагаалган» - праздника Белого месяца (в смысле - белой луны), и это, говорили буряты, добрая примета. Саша поставил нашу кибитку возле своего небольшого нового домика под охрану овчарки и пригласил за праздничный стол. Были на столе выставлены бурятские блюда, такие как позы горячие и сочные и очень вкусные, и был чай с молоком по-бурятски. Жену его зовут Зоя. Саша - начальник производственного отдела. По сути весь ипподром на нем держится. По специальности он ветеринарный врач. Алеша тут же был с нами и сидел за столом.
   23 февраля, вторник. С утра познакомились с директором ипподрома Дымбрыл Жаргаловичем Чердоновым. Он пригласил нас в гости к себе домой. Живет на втором этаже трехэтажного дома. Угощал бурятским национальным блюдом - позами и конскими жареными кишками. Всё очень вкусно. Газеты.
   24-го февраля, среда. Вместе с Дымбрыл Жаргаловичем ходили к главе администрации города Улан-Удэ. Вышли на Шабаганова Анатолия Григорьевича, заместителя генерального директора акционерного общества «Улан-Удэтрансстрой». Он угостил нас обедом с шампанским. За обедом решили проблему с вагоном от станции Улан-Удэ до станции Белогорск. Дело в том, что от Читы в сторону Владивостока практически нет автомобильной дороги, тем более зимой. И все водители-дальнобойщики вынуждены грузить свои автомобили в Чите на платформы и по железной дороге миновать участок бездорожья. Таким образом, вопрос перевозки коней и кибитки для нас был решающим. И вот теперь с Божьей помощью он решился.
Были в редакции.
   Коля в этот же день разгулялся. После УПТК, куда мы проехали с Шабановым, - тоже угощение сухим вином, водкой, конфетами и целая коробка с мороженым. Угостил нас им Бобров Алексей Львович. Он познакомил нас с подполковником из районного военкомата, который подвез нас на своем «КАМАЗе» до ипподрома. Там у Саши сидели, и подполковник при Зое ругался матом. Коля ему целую лекцию прочитал. Только он ушел, как Коля сам стал ругаться матом словно сапожник.
Ночью в первом часу Коля прилез в кибитку и давай обзывать меня:
- «…» древний! Где бутылка, засранец? Давай бутылку!
А он эту бутылку вечером у Саши Гармаева выпил. Стал угрожать мне:
- Всё равно я тебя до Сахалина добью! Уходи с моей телеги!
Меня всего затрясло от обиды и несправедливости. Дымбрыл Жаргалович был рядом:
- Ребята, вам же ехать. Я ничего не понимаю. Так же нельзя. Николай, ты не прав.
А потом Дымбрыл Жаргалович ушел. Коля залез к себе на спальное место и всё бурчит свои угрозы. Я впервые испугался за его состояние. А вдруг у него уже белая горячка? Ведь за всю дорогу, ежели всё сложить, то более полутора месяцев глухих запоев.
Я встал, оделся, взял сумку с документами и вышел в морозную звездную ночь, раскинувшуюся над гостеприимной Бурятией. Хотел ехать в аэропорт, бросить всё и улететь домой. Потом решил, что позвоню в Иваново-Вознесенск помощнику губернатора Владимиру Николаевичу Антонову. Хотел дать телеграммы Саше Каманову в Новосибирск, Геннадию Попову во Владимир и Сидорову, но передумал. Только позвонил Антонову. Было поздно, и я стоял, голосовал на дороге. Остаток ночи провел в котельной на конном дворе, где дежурил Игорь.
   25 февраля, четверг. С утра было телевидение. Коля снова угрожал убить меня - при Дебосове Феде и Дымбрыле. Я говорю:
- Бог нам Судья. Но если и дальше ты так будешь себя вести, то я сниму тебя с экспедиции, чтобы ты не позорил Отечество.
В этот день обедал у Дымбрыла в семье. Позы, чай. Вечером, как мне потом сказал Саша Гармаев, Коля, напившись, стал кричать бурятскому молодому мужчине:
- На колени передо мной! Я семь тысяч километров прошел на телеге!
Колю чуть не зарезали. Мужчина схватил нож и хотел прикончить его, но Саша заступился.
   26 февраля целый день готовил кибитку к погрузке в вагон. Отпилил ножовкой по металлу дуги по периметру кибитки, чтобы они гнулись. Информацию о вагоне Коля принес вчера противоречивую. Хотя ездил специально к Боброву. Вроде бы вагона не будет. Я поехал после обеда к Боброву. Тот рассказал о Колиных похождениях. К каждой встречной женщине лез целоваться. Падал перед Львовичем на колени. Львович сказал ему:
- Коля, не позорь Отечество.
А тут Львович мне заявил, что вагон стоит и ждет нас, его номер 52029964. Я на радостях поехал посмотреть вагон и тут же разочаровался, увидев узкие двери. Ладно, дуги по высоте не проходят, но и по ширине, наверное, колеса не проходили. На всякий случай я взял палочку и измерил ширину двери. Доехал до ипподрома на такси за 300 рублей. Запасся кормами. Овес и сено дал ипподром. Запряг лошадей, погрузил корма - и в путь. Зоя дала в дорогу печенье, конфеты и муку из ячменного зерна. Дай Бог здоровья этим прекрасным людям!
Очир, Володя и Саша поехали на станцию на машине, повезли корма и оборудование для изготовления стойл для лошадей в вагоне. Алеша встретил меня на дороге и поехал со мной на облучке, чтобы проводить меня. По дороге встретились фотокорреспонденты ИТАР-ТАСС.
В общем, приехал в УПТК к вагону, и там Галя, заведующая базой, пошутила:
- Мясо везете.
Меня всего аж передернуло! Какое-то недоброе предчувствие, липкое как смола. Оно засело в душе, и от него уже не освободишься.
   В этот вечер помогали все, кроме Коли, которого я вынужден был при погрузке кибитки разбудить. Он мотался с полупустой бутылкой спирта и всем мешал. Уже в темноте погрузили коней, а вот кибитку только смогли внести передок. Звонил Наташе, Гале Гусевой, Саше Кожину. Ночевал в холодном вагоне на полу.
   26 февраля днем приезжали ребята и помогли вместить кибитку, но так до конца и не сделали. Отсоединили задний мост с колесами.
   27 февраля, суббота. Ездил на ипподром. Наконец, с помощью погрузчика и молодых ребят кибитку просунули в узкие двери товарного вагона. При этом пришлось мне спиливать одну кормушку, приваренную к корме кибитки. Их у нас было две - одна справа, другая слева.
   28 февраля, воскресенье. Натаскал целую бочку воды для кобыл, чтобы поить их дорогой. Ночевал в вагоне рядом с лошадками.
   1 марта Дымбрыл Жаргалович сделал новую ветеринарную справку на лошадей. Изготовили по моей просьбе печку из железной бочки и поставили ее в вагон. Утеплил вагон как мог. Наконец, вечером, в половине восьмого, за нашим вагоном пригнали тепловоз и потащил он нас в неизвестность.
   2 марта, вторник, простояли в 17 километрах от Улан-Удэ на станции Талицы. Послал открытку домой. Вечером наш вагон снова подцепили к тепловозу и куда-то потащили.

Глава 62.
Несчастье с Почтой. Пытаемся спасти жеребенка. Ребра сломаны – не до них!.. Снова в кибитке.
 
3 марта 1993 года.
   Проснулись в составе поезда с горючим, то есть с цистернами, наполненными бензином или дизельным топливом. Наш вагон оказался последним. Впереди нас более 50-ти бочек этих, то есть цистерн. Сегодня наш юбилей: мы уже девять месяцев в дороге. Сделал щелочку в дощатом вагоне и наблюдаю за природой. Поезд движется по берегу реки. На одном берегу лагерь за колючей проволокой, на другом – дачи.

4 марта 1993 года. Четверг.
   Утром рано меня разбудил крик Коли:
- Петр, нож! Старик, давай скорей нож!
Я понял, что произошло что-то неладное с кобылами, и выбежал в трусах и майке в темное нутро холодного до зубной дрожи вагона. При зыбком свете свечи увидел такую картину. Почта лежит под перекладиной, Коля ее держит за уздечку. Я срезал уздечку и понял, что если Почта будет сейчас вставать, то она неминуемо переломит себе позвоночник о крепкую перекладину, отгораживающую лошадей от кибитки.
- Срочно пилку!
Коля подал после поисков пилку, и я шарахнулся через Почту к перекладине и в темноте со всего размаху налетел правым боком на рессору кибитки. В боку что-то замкнуло, от резкой боли перехватило дыхание. Я понял, что переломаны ребра; понял это по резкой боли, хотя до этого никогда ребер не ломал. Перегнулся, перекосился, несколько мгновений не мог дышать. Затем раздышался и кое-как перепилил перекладину, ибо круп лошади оказался под ней. Только убрал ставший смертельно опасным деревянный брусок, как Почта тут же поднялась на ноги. Затем снова как-то с размаха упала, бросая вниз зад свой, и тут же из-под хвоста что-то выплеснулось жидкое и показались два кола, затем голова жеребенка. Я закричал, пересиливая грохот и лязг вагонных колесных пар:
- Коля, Почта рожает!
Сам же взялся помогать вытаскивать жеребенка, которого она мотала туда-сюда и едва не разбила об остатки перекладины и кормушку кибитки. Принял жеребенка и стал его растирать сеном. Поезд в это время остановился на станции Зилово. Коля по моей просьбе несколько раз выбегал на пути из нашего вагона и кричал:
- Ветврача! Позовите ветврача!
Тем временем поезд снова тронулся. Последний наш хвостовой вагон сильно раскачивало. Мы укрыли жеребенка сеном и войлоком, старались обсушить его и время от времени растирали сеном. Он пытался вставать, и врожденный инстинкт гнал его к матери. Дважды ему удавалось встать на длинные мосластые ноги, и он стоял, покачиваясь, прижавшись мордочкой к левой задней ноге матери. Я пробовал подсунуть морду жеребенка к соскам лошади, но жеребенок шарахнулся в сторону.
При последней попытке Почта грубо ударила левой задней ногой, но попала не по мне, а по жеребенку. Она то и дело щелкала зубами, прижимала уши, особенно угрожала Коле. Но и ко мне один раз проявила агрессивность, щелкнув зубами возле моей бороды. Жеребенок оказался у задней стенки вагона, и Почта, а она была не привязана, повернулась к нему передом, а к нам задом. И тогда мы увидели, что у Почты кровотечение из-под хвоста. Вагон сильно раскачивало, и Почта, переступая ногами, дважды едва не наступала на жеребенка. Тогда мы с трудом вытащили жеребенка из-под лошадиных ног и перенесли его в более теплую часть вагона, ближе к печке, и укрыли его телогрейкой, затем закутали теплым кавалерийским потником из серого войлока. Почта, пока мы возились с жеребенком легла, уткнув морду в передние ноги. Из-за шума и стука и скрипа колес - а вагон сильно мотало, - не было слышно дыхание лошади. Прошло еще некоторое время. Почта не вставала, но, казалось, дышала. Потом я подошел к морде кобылы, потрогал ее ноздри. Они были холодными.
- Почта скончалась! – испуганно закричал я Коле.
«Ничего, у нее должна быть природная защита и на этот случай», - успокаивал меня Коля до этого. Но в этот раз природная защита не сработала. Уже после нам сказали специалисты, что причиной тому оказалось усиленное кормление кобыл овсом. Жеребенок от этого вырос слишком большим, и от разрывов открылось кровотечение, несовместимое с жизнью лошади.
Прямо какое-то наваждение.
Спустя час, уже когда мы перенесли жеребенка в теплушку и укрыли его, Коля заявил мне, что если бы Почта осталась живой, - она убила бы кого-то из нас из-за ревности к жеребенку. Я об этом не думал, но согласился с ним, вспоминая поведение Почты за всю дорогу и в последние минуты ее жизни.
Весь день мы возились с жеребенком, не отходя от него ни на минуту. Я нашел банку сгущенки последнюю и, нагрев на буржуйке, которую мы постоянно топили, воду, размешал ее со сгущенкой. Получилось молоко. Добавив еще глюкозы, я сначала пытался напоить жеребенка с ладони. Но молоко выливалось на пол. Тогда меня осенило сделать из марли соску и, помочив ее в молоке, давать ему сосать.
Жеребенок обсох и всё пытался вставать на свои длинные ноги. Мы боялись, что он обожжется о печку, ибо вагон бросало из стороны в сторону. Я решил отгородить для него угол возле печки из имеющихся в вагоне досок и гвоздей. Настелил на пол войлок и попону, и жеребенок стоял в этом самом теплом углу нашей теплушки. Часа в два на какой-то станции я бегал за водой (у нас закончилась питьевая вода) и звонил заместителю начальника станции, чтобы пригласили ветврача. На этой станции ветврача не оказалось, нам сказали, что врач нас встретит на станции «Ерофей Павлович». А на этой станции к нашему вагону подходили врач «скорой помощи» и два молоденьких милиционера. Кто-то вместо ветврача пригласил врача «скорой». Глубоко переживая потерю Почты, я позабыл сказать врачу про сломанные ребра.
На станции «Ерофей Павлович» (поезд подошел к ней после восьми часов вечера) никто нас не встретил. Ветврач подошел около часа ночи, на какой-то другой станции. Круглолицый, с чемоданчиком и без машины. Зовут его Валерием, а фамилию Коля записывал, а затем утерял. Он посоветовал нам вскрыть живот кобылы и вынуть оттуда внутренности. Валерий определил пол жеребенка – кобылка и посоветовал нам покормить его и до утра спать, и жеребенок, мол, отдохнет. Забрать жеребенка он отказался.
В четыре часа утра я встал к жеребенку и укрыл его телогрейкой. Жеребенок лежал на боку и похрапывал. Около пяти утра Коля встал «до ветра», и я услышал голос друга:
- Старик! Старик! Иди, посмотри теленка.
- А что, ты сам не можешь? Потрогай ноздри, – ответил я Коле, выбираясь из спального мешка.
Нехотя встал, перелез через перегородку, потрогал живот – теплый под телогрейкой. Я к ноздрям – холодные! За голову, а она безвольно висит. Я давай делать искусственное дыхание. Целый час его тормошил, но всё без толку. Жеребенок тоже погиб. Мы вынесли его в другую часть вагона, где было морозно почти как на улице. Сердце ныло от горя, которое неожиданно настигло нас в самый неподходящий момент. Господи, если бы мы знали об «интересном положении» кобылы, всё было бы по-другому. Тогда бы мы точно знали о сроках появления жеребёнка и подогнали бы график движения, даже если бы постояли месяц или два, чтобы сохранить жеребенка и лошадь. Было очень жаль бессмысленно, как мне казалось, погибшей лошади и жеребенка. А может быть, я не прав. Без воли Бога волос с головы не упадет. Если это наказание, то оно слишком жестоко. Для меня особенно. Почта - моя любимая лошадь. Мы настолько свыклись, что я уже без страха подходил к ней и сзади, проверяя и устраняя намерзшие комки льда и снега…
 
24 марта 1993 года.
   11.20. Полчаса назад привезли Колю со стороны Райчихинска на попутной машине техобслуживания. Полон умиления и раскаяния. Как он переживал, как он искал меня повсюду, и как у него замыкало сердце от переживания за меня...
В этот раз Коля исчез двое суток назад. И хотя исчез сознательно, просто-напросто обманув меня, сказав, что догонит, а сам отстал от кибитки в районе села Лозовое с Анатолием, - но я говорю: «Слава Богу, что живой». Отдал ему две бутылки пива, что вчера угостили добрые люди.
12.30. Итак, дорога продолжается. Но, как всегда, не обходится без тревог и волнений. На этот раз за собаку, которую подарил нам дядя Миша в Благовещенске на ипподроме. Ну, до чего умный пес, просто диву даешься! Своего Дика мы с удовольствием оставили в Бурятии на ипподроме.
Сегодня утром, едва отпустил его с привязи, пес кинулся под кибитку и давай жевать сено – у него отчего-то с кровью понос. Что делать? Предложил ему глюкозы, но он отказался. В обед надо развести сгущенное молоко и напоить его молоком. Возможно, ему станет полегче. Я еще на ипподроме заметил, что пес вдруг отказался от пищи, а я его мясом кормил. Это первый признак болезни, если собака или лошадь отказываются от пищи.
И дорогой эти два дня он ел мало, плохо и неохотно. Сейчас бежит рядом с кибиткой на легкой привязи. Коля управляет конями. «Но-о-о! Пошли!», - изредка доносится его охрипший голос. Скрипит крепление валька на пристяжной, словно ванты на яхте, да слышен мерный цокот подков по асфальту.
Хочется спать. Утром я съел банку котлет из лососевых рыб в томатном соусе и выпил холодной воды с малиновым вареньем.

Глава 63.
Вместо Дика – Байкал, вместо Почты – Волгарь-Гранат-Амур. Конопляные беспризорники. Сибирские дороги, «Великий Океан»…

25 марта 1993 года.
   10.00. Только что проехали маленькое село Воскресеновку. Вчера около 7 часов вечера остановились на разбросе полевых дорог. Я взял ружье, зарядил его и прошелся краем поля, на котором кучками лежала солома прошлогодняя. Надеялся вспугнуть фазана, но птиц не встретил, а солому кто-то поджигал еще осенью и потому она наполовину обуглена.
Солнце уже зашло за горизонт, за синие тучи, что стояли над Благовещенском, и лишь небо розовело с той стороны. Я хотел осмотреть место для ночлега слева от трассы за кустами, но Коля потащился зачем-то вперед и долго его не было. Я прогулял Байкала (на ипподроме дядя Миша его звал Полканом, а я назвал новым именем - Байкал) и не выдержал, тронул кобылу и коня, и зашагал в сторону, куда ушел Коля, надеясь, что он уже подобрал место для ночлега.
Но Коля шел навстречу разочарованный. Съездов с дороги не было. Да и кусты вдоль трассы оказались чахлыми, за ними коней и кибитку не спрячешь.
Коля еще долго ворчал: зачем уехал я с того места? Уже в сумерках, у моста, метнулись вправо в поисках дороги. Но полевая дорога, ведущая неизвестно куда, была покрыта льдом и водой. Я добавил воды в свои и без того мокрые валенки. Байкал промочил лапы. Вернулись к кибитке ни с чем.
Впереди огоньки стоп-сигналов изредка обгоняющих нас машин уходили вверх - дорога шла на подъем. Уже в темноте поднялись в гору и вышли к перекрестку. Слева асфальтовую дорогу окружали кусты. Мы свернули туда. Коля поспешил, нашел отворот влево, почти у самой дороги, без прикрытия кустов. Но я, осмотревшись, посоветовал ему не торопиться и, с удовольствием разминая ледяные ноги в мокрых валенках, быстро зашагал дальше.
Прошел около километра. Наконец нашел справа, среди кустов, хороший съезд. Там мы и заночевали, развернув кибитку по ходу и привязав коней к кормушкам. Кстати, срезанную в Улан-Удэ кормушку приварили снова в Благовещенске.
Ночью Байкал несколько раз взлаивал. Один раз я встал. Решил, что он хочет пить. Наполнил ему чашку минеральной водой, что набрали в Михайловке. Коля еще дважды выскакивал. Но по голосу четвероного друга я слышал, что Байкал лает не на человека.
Вечером на ужин я съел банку рыбных консервов из семейства лососевых. «Лососевые дальневосточные (зубатка) в томатном соусе. ГПО Дальрыба ПОРП Камчаткрыбпром 12.05.92г., срок хранения 2 года». Байкалу отдал остатки коровьей ноги, что подарили нам геологи в Мотах Иркутской области. Я кормил его этим мясом еще на ипподроме в Благовещенске, когда его подарил нам дядя Миша. Коле было не до чего. На второй день по приезду в Благовещенск он раскрутил свою старую программу «Отгулять Россию» и, верный своим страстям и привычкам, выжал эту программу до конца. Слава Богу еще, съездил за конем, которого нам подарил Сергей Владимирович Селин – местный миллионер, бывший наездник ипподрома.
Лошадь, заменившая для нас Почту, - из совхоза «Пограничник» (заместитель директора -  Сергей). Лошадь зовут Гранат. По документам его оформили как «Волгарь», а мы его зовем Амуром. Это мерин-полукровок. Смесь Владимирского тяжеловоза с местной породой лошади.
   Итак, утром сегодня встали в семь часов. Развели костерок, подогрели рыбные котлеты из лососевых и вскипятили чай. К чаю были сухари, что подарила нам вместе с банкой малины Анна Павловна Малахова. Ей 80 лет. Дала сухари, насушенные из остатков праздничных пирогов. И еще сказала:
- Коней я помню. Помню свадьбы на конях. Когда приезжали за молодыми. Вы молодцы, что хотите вернуть коней России. Я поддерживаю вашу экспедицию.
Она соседка Говоркова Александра Сергеевича – наполовину бурята, наполовину русского. Словом, креола – водителя, снабженца, сторожа.
Пока пили чай, запрягали, солнце поднялось выше и стало теплым. В половине девятого Лангуста с нетерпением еле дождалась, когда мы запряжем, пошла сама - уже вожжи пристегивал на ходу. Валенки мерзлые. Я заменил стельки и оттаял носки в спальном мешке уже утром. Из них выжималась влага. У костра утром поосновательнее просушил носки. Но всё равно ноги как в морозильной камере, мокрые и холодные.
Только выехали на основную трассу, я пошел рядом, держа на поводке Байкала. На перекрестке сотрудник ГАИ «терзал» водителя «УАЗика» - видно, за превышение скорости. А на автомобильной стоянке ожидали два паренька лет по 14-17. Один повыше, другой пониже. Вид беспризорников. Спрашивают нас:
- Куда едете?
- На Биробиджан.
- Возьмите нас с собой!
- Нет. Коням тяжело.
Но они поплелись за нами, нервируя Байкала, который бросался на них с лаем.
Потом мы их пропустили вперед. Позже подогнали коней, пустив их рысью, обогнали. При этом проехали больше километра. Я пристегнул Байкала к ремню и снова спрыгнул с ним с облучка.
Сначала пошел вперед, а затем, когда Коля пустил коней с горки бегом, отстал. Смотрю, сзади на кормушке пристроился низенький подросток – беспризорник. Я его согнал, и Байкал на него залаял, хотел покусать, но я не отпустил бдительного друга, несмотря на то, что мне и самому хотелось проучить дерзкого паренька. В этих краях свободно растет конопля - наркотик. И такого рода беспризорников хоть пруд пруди. Хотя эти, может, и местные. Они знают, что впереди речка и село.
Проехали и мы речку, через которую два моста. Перекинуты сверху листы железа. Лангуста с трудом преодолела страх, упиралась, не шла.
За речкой видны крыши деревенских домов – село Воскресеновка. Автобус, опередив немного кибитку, забрал пассажиров.
Слева невзрачный дом, небольшой грязный двор, огороженный палисадом и тополями, колодец. Хозяйка - молодая Оксана Косенко, красивая, накрашенная с чуть заметным синяком под левым глазом - и с ней сын Костя, пять лет, креол. Еще старуха пьяная, всё шутила, что мы с бородами – старики. А она ходила, как брага, и всё к коням приставала:
- Я умею запрягать…
Набрали воды и в бидон, вернее, в канистру для себя. Оба раза за водой ходил я.
Проводили они нас. Костя на облучке прокатился за околицу. Говорят, что по телевизору видели.
11.00. Сейчас сижу в кибитке. Коля ведет лошадей, отрабатывает за двое суток прогула… Байкал дремлет у моих ног. Солнечный зайчик яркий-преяркий, иногда прыгает по странице дневника, ослепляя взор. Пойду пройдусь, погрею ноги. Я в ватных штанах и телогрейке.

29 марта 1993 года.
   17.21. Время местное да к тому же уже летнее, то есть на один час вперед. Я пишу эти строки лежа на животе в кибитке, освещенной заходящим солнцем в небольшой иллюминатор, что зимой служил выходным отверстием для жестяной дымоотводной трубы. Печку мы оставили тоже в Благовещенске.
За тонкими стенами тента кибитки лошади скребут пустые кормушки. Обеденную порцию овса они уже съели. Да и сена мы на дороге нашли целый тюк – добавочный рацион для лошадок. Стоим на подходе к районному поселку Архара. Сквозь высокую сухую порыжевшую за осень и зиму траву видны силуэты поселковых зданий и водонапорной башни Рожнова. Пришли сюда в час дня. Сготовили обед. Картошка на постном масле, молоко мороженное с малиновым вареньем, что вчера подарили жители Домикана.
Эту ночь ночевали в сорока шагах от трассы, в дубовой рощице. С вечера накружились, набуксовались в глубоком снегу, прихваченном морозом. Еще в лесу кое-где снег остается. А на полях или вовсе нет, или кот наплакал.
Приготовили мешки с провизией для отправки домой, детям и женам. Ходил с Байкалом подбирать место ночевки, промочил ноги, обутые в валенки. Отыскал место для ночевки, но для этого нужно возвращаться метров на 300 назад, за мостик.
Собака всё больше приносит мне беспокойства. Не ест, не пьет. Чем только жива? Вчера вечером утащила свиную голову и спрятала в лесу где-то, я не уследил. Ходит за мной по пятам. А Коля злится. Говорит, что я испортил собаку. Ищет в ней и во мне недостатки. Щедро читает лекции о воспитании собак, хотя сам в этом вопросе ровным счетом ничего не смыслит. Сейчас Коля взял канистру и отправился за водой.
   Кажется, совсем недавно заезжали в Старую Райчиху, были в гостях у Володи и Гали, ели круто посоленную красную икру, пили кофе со сливками, мылись в жарко натопленной бане, спешили на переправу по льду через реку Бурею. И вот уже всё это позади - и сам город Райчихинск, и хозяин, городской глава Сердюк Николай Михайлович, к которому и обратились за материальной помощью и получили ее (15 тысяч рублей наличными).
Мороз по ночам еще «будь-будь», и утром заставляют дрожать крупной дрожью. Хорошо хоть сегодня был слабый ветерок. А то на подходе к Райчихинску я сильно продрог. Казалось, что в тридцатиградусные морозы было теплее, чем на ветру весной при семи градусах.
Лошади притихли. По пыльному гравийному тракту тарахтит у меня за спиной редкая машина. Слышны мужские возбужденные голоса. Коля ушел, не выключив радио. А там идет, кажется, 8-ой съезд внеочередной Советов, и там какие-то поправки разбирают битый час уже... И вообще, этот орган выглядит рудиментом. Что от них зависит, кто управляет Россией? - совершенно не ясно.
Читаю урывками книгу «Великий океан». Ее подарил Сергей Шпагин. Как приятно вспоминать теперь часы, проведенные в его семье, с ним самим - интереснейшим человеком из тех, кого довелось встретить... Всё чаще глубину сердца достигает безотчетная тоска по Наташе, по детям, по дому. Как с ней сладить? Помоги Господи! Порой теряю смысл всего происходящего, смысл самой нашей дороги, особенно после Колиных похождений.

1 апреля 1993 года.
   15.00. Сижу на перемычке, почти на скамеечке. Два часа с небольшим назад облюбовал это место для обеденного отдыха. И вот пообедали жареной картошкой с капустой квашеной и солеными огурцами, салом и чесноком, попили чаю с остатками малинового варенья; покормил лошадей овсом и, отступив десяток шагов вглубь горного леса, наткнулся на летнюю пасеку. Колышки стоят рядами из-под ульев. К большой липе приделаны доски в форме столика. Ящик прибит к корявому стволу. А вокруг липы, липы - и молодые и старые, да рыжая высокая трава, да остатки сугробов.
   Вчера с обеда отошли от Архары, от базы заповедника Хинганский, где ночевали одну ночь. Директор Владимир Андреевич – молодой, милейший человек - встретил нас весьма любезно, но сдержанно. Вечером рассказал несколько историй. В том числе про змею особо ядовитую, что, пробив марлевый полог палатки, проползла по голым ногам спящих людей и ушла с другой стороны. Любезен был и Сергей Михайлович фотограф и корреспондент местной районной газеты. Глуховат по жизни, он размяк от Колиных прямых похвал и всё время смотрел ему в рот. Я во время их разговора занялся кормлением лошадей. Да, собственно говоря, уже всё переговорено. Что я, что Коля - слова почти одни и те же. Лишь разный напор. Ведь информация, как ее ни крути, одна – это кибитка, кони и дорога. Виденье мира? Кому это нужно, как мы его по разному, Слава Богу, видим?..
Сегодня с утра небо постепенно затягивает каким-то подобием тумана, который всё гуще и гуще покрывал небо - и теперь оно серое, и лишь неоново светит шар солнечный, на который смотришь не щурясь.
Воздух влажный, прохладный и теплый одновременно. В обед я десять минут постоял обнаженный впервые после зимы – принимал воздушные ванны. Ветер шелестит пожухлой листвой, что неожиданно густо висит на дубах. Кони поели и стоят в полудреме, задрав морды, слушают шорох листвы. Собака свернулась у моих ног калачиком, дремлет. Хочется спать и мне. Но после обеда моя вахта на облучке, и еще страсть как хочется почитать книгу, что подарил мне Сергей Шпагин, - «Великий Океан». Пожить другим измерением, другим веком и на капельку стать богаче.
Вчера в селе Отважное познакомились с Сергеем Васильевичем Михиным, замечательным русским мужиком - водителем и трактористом. Дал сена, напоил молоком. А вечером догнал нас на своем «Запорожце». Почти всей семьей и устроили праздничный ужин: жареная картошка, чай с вареньем, сгущенное молоко. Жена Марина, из староверов, тоже сидела у костра, и глаза светились, вспыхивали в вечерних сумерках весело и сытно.
С утра крупно поссорились с Колей. Вновь всячески унижал меня и возвышал себя. Вновь сыпались угрозы «добить, прибить, убить, избить, дать по мордасам» за мое якобы поведение. Где-то я назвал его тетрадь «амбарной книгой», и ему это показалось ой, как обидным и оскорбительным, что если это повторится, то он убьет меня… Вновь попытки гнать меня с облучка и так далее. Словно капризный балованный ребенок из детского сада, которому, возможно, давно нужен психотерапевт. Ведь более полутора месяца запоев не прошли, должно быть, бесследно. Вот и в последний раз - после Благовещенска, когда он, нагло обманув меня, сбежал из кибитки и пропадал двое суток, а после сказал, что не знает сам, как это произошло. И это подтверждает, что он не дает отчет своим поступкам и, следовательно, нуждается в помощи врачей. Ну да Бог ему судья.
15.30. Еще прочту страничку, и запрягать! Дорога асфальтирована, но сложна тем, что то с горы, то в гору – сопки.

2 апреля 1993 года. Пятница.
   16.15. Двадцать минут назад отъехали с обеденного бивуака. Отдыхали три часа в долине безымянного ручья. На обед жареная картошка и чай с сухим молоком. Байкалу сварил китайских спагетти на курином бульоне. Во время обеда подъехала группа водителей на новеньких «Тойотах» - перегоняют японские машины с Владивостока. Сами с Бурейского ДОКа. Запомнился Виталий с сыном.
Ходил с Байкалом по раскисшей горной дороге к железнодорожной насыпи, через которую проходят туннели. К ним сейчас подперла снеговая вода и туда не пройти. Посидел на изгибе льда на «сидушке» из пенополиэтилена. Послушал тишину, нарушаемую тихим говором ручья подо льдом.
Вчера заночевали у самой дороги, у заброшенного карьера. Только легли, пошел дождь. Я с вечера накрыл сбрую на облучке своей плащ-накидкой. А утром, после чая и банки рыбных котлет, прорубал просеку в кустах для выезда кибитки, ибо кругом ямы и косогор.
Так в густом тумане и ехали всё утро, пока не поднялись выше, на перевал, где всё еще продолжает царить настоящая зима, и свежий снег и тайга.
Вчера, когда бежал утром впереди кибитки с собакой, увидел сбитого машиной пушистого белого зверька. Видимо, молодой песец или соболь или другой какой-то пушной зверек перебегал дорогу. Кровь свежая еще не запеклась, и сам зверек еще теплый. Собака понюхала, но трогать не стала.
Сегодня красивые горы за пеленой непогоды.
16.30. Видел красные ягоды шиповника. Пласты сланца - опрокинутые, тронутые процессом выветривания, осыпающиеся. Разбитый изолятор у железнодорожной насыпи.
Ноги мои обуты в валенки. В них стоит вода. Когда сидишь, вода нагревается. А когда идешь, выжимаются холодные порции воды. Ноги мокрые. Хочется пить. Сейчас иду заряжать фотоаппарат.

Глава 64.
Обогнали столицу на семь часов. День тоски. Придорожные находки. Стихи и проза. Кто начальник, а кто конюх? Банька по-водограевски. Коля клянется догнать через час…

4 апреля 1993 года. Воскресенье.
   11.24. Написал цифры, посмотрел на часы и задумался. Дело в том, что мы вчера вечером или переехали, или вплотную приблизились к границе Хабаровского края, а потому предстоит смена часовых поясов, и стрелки моих часов уже давно пора переводить на один час вперед. Еще на один час. Теперь разница с московским временем составит семь часов. Я пока стрелки не перевожу, но надо иметь в виду, что сейчас 12.27 по местному времени.
Впрочем, снял часы и решительно перевел на час вперед. Хотя, как я уже говорил, можно было бы перевести еще вчера, в семь вечера.
Вчера у нас был юбилей – ровно 10 месяцев, как мы отошли от Преображенского Храма (Белой церкви) в Иваново-Вознесенске и отправились на восток, всё время на восток.
Природа решила по-своему отметить наш праздник и возвратила нам зиму. Вновь укрыла поля снежным одеялом. Снег не переставая шел весь день в форме крупы. Низко серело небо. Сквозь пелену туч даже не прорывалось пятно от солнца. Я половину дня шагал впереди кибитки, далеко опередив экипаж. Со мной рядом бежал Байкал, на мягком ремешке. На реке Хинган рыбаки, отодвигая льдины, ловили рыбу. Дымился костер внизу. На мосту стоял «Москвич» и два мотоцикла «Урал». Я перешел реку и минут через десять вышел к развилке, удобной для разворота кибитки. Здесь, укрывшись за жидкими лозинами ивняка, я решил заготовить сушняк для костра. После этого лег на жердины, подставив лицо обжигающим холодом колючим комочкам снега. Долго смотрел в мутное небо сквозь затемненные фото-хромные стекла очков. Всё думал о доме, об Илюше, об Эдике. Такая тоска навалилась... И вообще сегодняшний день я бы назвал днем тоски. Лежал долго, пока не стал замерзать. Кибитки все не было. И лишь спустя час как я сюда подошел послышался цокот копыт. Собака встрепенулась, вопросительно посмотрела на меня и рванулась навстречу.
   - Байкал! Байкал! – запричитал ласково Коля, но собака пробежала мимо него к лошадиным мордам и дальше к кормушкам, словно проверяя, всё ли на месте, и только потом приблизилась к Коле, но тут же рванулась ко мне.
Ветер рвал полы тента, раздувал гривы и заворачивал хвосты коням. Вода у нас питьевая закончилась. Я заметил невдалеке дачные домики. Коля направился к ним за водой. Небольшой осколок органического стекла помог мне развести костер.
На обед жареная картошка и оладьи с сухим молоком на подсолнечном масле. Очень вкусные получились. Чай с лимонником завершил наш праздничный обед.
Весь день в валенках моих стояла вода. Лишь в обед немного просушил стельки. Но через несколько шагов ноги снова стали мокрыми.

Из письма А.П. Чехова к М. П. Чеховой от 14-17 мая 1890, Красный Яр – Томск:
   «…Поехали… Грязь, дождь, злющий ветер, холод… и валенки на ногах. Знаете, что значит мокрые валенки? Это сапоги из студня…».
 «…Едем… В валенках сыро, как в отхожем месте. Хлюпает, чулки сморкаются…».

   Сегодня ночью ударил мороз минус 8 градусов по Цельсию. Валенки превратились в бетон. Еле-еле напялил, но они не сгибались еще долго, и ноги находились словно в леднике.
Ночевали вдалеке от трассы, у карьера. Снег ослепительно яркий; с утра было солнце, а теперь его прикрыли серые бесформенные тучи.
Склон карьера слева от меня то и дело швыряет камнями, словно кто там сидит и бросает их время от времени – это работает солнечная энергия. Склон кое-где потемнел от влаги – снег тает.
Байкал не отходит от меня. Вот и теперь лежит в десяти шагах, чутко навострив уши. Я заметил, что он ложится там, откуда наиболее вероятно появление человека, то есть со стороны асфальта.
Сегодня День геолога – тоже наш праздник. Мы с Колей оба геологи. Мы отмечаем по-своему. Во-первых, проспали до девяти часов, а по местному времени так и вовсе до десяти. Наварили картошки с китайской свиной тушенкой и заварили чай с молоком и вареньем грушевым, которое нам привез Сергей из села Отважное.
Вчера на дороге нашел леску рыболовную диаметром 0.65. Нередко попадаются ключи гаечные 17х19 и отвертки всяких размеров на обочине. Коля перед городом Благовещенском нашел складной нож и часы электронные.
13.00. Спина озябла на ветру. Изредка появляется солнце. Воздух стал мягче, влажнее. Свистит какая-то птаха, кричит ворон вдали.
Утром, когда собирал сухие ветки для костра, поранил себе лоб и переносицу очками до крови. Ребра сломанные тоже дают о себе знать при беге или нагрузке. Борода и усы выгорели на солнце и стали цвета колосьев пшеницы.
17.45. Как-то неожиданно вошли в город Облучье. Слева сквозь сетку голых молодых деревьев сначала замелькали дома поселка Ядрино, а затем, слева же, объявилась река - открытая, обнаженная с темной, спешащей куда-то водой. И вдруг, тоже среди деревьев, выросли двухэтажные дома, заборы, гаражи – это началось Облучье.
К центру города дорога свернула влево. А мы пошли прямо, на Биробиджан, мимо кладбища, и через несколько минут оказались за городом.
Еще постояли у одних из кладбищенских ворот, с местными жителями поговорили: мужчина Марат и две женщины. Потом свернули вправо, вниз, к картофельным полям и спрятались за кустарником от посторонних глаз. Распрягли коней, привязали их к деревьям на короткую привязь, чтобы не достали воды из многочисленных луж. Коля стал заниматься костром, а я принялся переносить кухонную утварь к костру: бумажная коробка, алюминиевое ведро, бумажный мешок с остатками картошки.
Снег, обильно укрывающий косогоры, стал темнеть на глазах и превращаться в воду. Вода стояла меж корней, заполняла любую ямку, колею, ложбины. Из переполненных канавок намечались ручейки. Небо вновь нахмурилось. Стали падать редкие капли дождя. Слышен лай собак отдаленный со стороны города. Крик ворон, да шум поезда за кладбищем на горе, где из тоннеля выныривает железная дорога. В моем сердце родились стихи:

В талой воде отразилась береза,
Старые листья темнеют от влаги,
Вновь под апрельским местным наркозом:
Синие горы, распадки, овраги…
К влажному ветру прижмусь я щекою.
Там, за черемухой, скрыто Облучье
И до Амура достанешь рукою -
Вот только мешают низкие тучи.
А, между прочим, на вербах комочки
К этому дню распустились, как веер,
И поездов журавлиные строчки
Вдруг потянулись с востока на север.

*    *    *
Между кочек вода забродила, как брага,
Ветер треплет в долине сухим ковылем;
Конь, намаявшись за день, прилег, бедолага,
Рядом с нашим ручным кобелем.
Я сижу на пригорке, просохшем от снега,
В мутноватой воде отражаются горы…
Распустила оглобли, что крылья, телега -
Может стать перелетною птицею скоро.

*    *    *
Скребанёт по сердцу и отпустит,
А потом еще раз скребанёт…
Родились в дороге, не в искусстве,
Потому и бьем сегодня влёт.
Потому и бьем не по синице,
А на мушке птица покрупней…
Собирали веру по крупице,
Словно дробь владимирских коней.
Пусть кругом пальба неимоверна,
Каждый держит палец на крючке…
Но дрожит удача горной серной,
Замер ствол в обрез на пятачке…

Ах, стрелки, вы сами на прицеле:
Видит Бог, неравен этот бой…
И сквозят распадки, словно щели,
Разрезая проблеск голубой!
(6 апреля 1993 г. Облучье. 2 часа 50 минут).

6 апреля 1993 года. Вторник. Город Облучье. Торговый Дом «Водограй».
   11.40. Вчера через помощника главы городской администрации познакомились с Иваном Дмитриевичем, одним из руководителей Торгового Дома. Подарил нам 10 тысяч рублей. Уже сегодня на две тысячи рублей я купил прекрасного липового меда у них же в магазине.
Вчера засиделись допоздна в конторке магазина. Подъехал генеральный директор Бобров Владимир Александрович. Пили кофе. Потом напиток покрепче – русскую водку. Мечтали уже вчетвером о будущем нашей экспедиции. Иван имел планы выйти с нами на Японию. И уже начиная с Биробиджана помогать нам средствами… В три часа утра разгоряченный разговорами Иван позвонил своему другу-армянину в порт Ванино. Коля решил, что отвезет Ивана и Володю на конях. Я был против этого. Но попросил Иван, и я пошел запрягать. Но пожалел коней. Лангуста упиралась, бедная. Ей так не хотелось снова без времени, в четвертом часу утра, залезать в хомут! И я отступил. Коля под парами хмеля всё же запряг, и около пяти утра мы возвратились на базу Торгового Дома отдыхать.
Вчера же вечером позвонил Гале Гусевой, родной сестре Наташи. Вернее, утром сегодня - в 3.30. Там вроде бы все нормально. Слышимость была идеальная. Утром встал около десяти. Напоил коней, задал им корма. Овса осталось на одну ночь. А до Известкового еще километров сорок. Там по дороге первый совхоз. И теперь душа болит.
   Остановились. Ждем, когда прибудут на базу Иван с Володей. Ждать да догонять – хуже нет.
Да к тому же кони стоят на щебенке крупной, которой засыпан двор бывшей автобазы. А теперь площадка принадлежит Торговому Дому. Коля гордится собой. Вчера снова раз пять назвал меня конюхом: «Молчи, конюх, надо головой работать». В том смысле, что он-то точно головой только и работает. Руки, прости Господи, у него не тем концом вставлены.
   Когда я в Райчихинске за полчаса принес 15 тысяч рублей, то он скромно промолчал. А вчера ему дали 20 тысяч рублей. Так он, оказывается, головой работает. Забыл, что начиная с Красноярска и кончая Райчихинском, всё материальное обеспечение практически было на мне. Коля «отгуливал Россию» да играл - правда, неизвестно для кого - роль «начальника» крупной экспедиции, не имеющей мировых аналогов.
   Алкоголик, что с него взять? Легко дает любые обещания. И еще легче их забывает. Держится только на том, что всем говорит одно и то же: «Давай всю жизнь не расставаться. Я тебя люблю. Ты умный самый-самый. Такой же, как я. Мы одинаковые. Я с тобой на всю жизнь».
И лжет прямо в глаза без всякого стыда человеку.

7 апреля 1993 года. Среда.
   19.40. Смеркается. А еще недавно солнце просачивалось сквозь  серую пелену туч и казалось необычайно высоко над темнеющими вершинами молодого леса.
Я сижу на перевернутом ведре, прислонившись к стволу березы. На одном колене у меня радиоприемник. Передают рассказ или роман «Кремлевский заговор». У ног моих лежит Байкал. Вот он насторожился: что-то услыхал, несмотря на грохот проходящего товарного поезда. До железной дороги всего триста метров. Белыми коврами лежит снег в лесу, цепляясь за сухую траву и кусты. Воздух сырой и холодный.
   Вчера вечером разговаривал по телефону с Наташей. Голос веселый, и на душе моей стало спокойней. Разговор некстати прервали. Кроме меня в кабинете Торгового Дома «Водограй», находились генеральный директор Владимир Александрович Бобров и его друг Михалыч. Михалыч заторопился домой, а мы с Володей поспешили в баню. Нас пригласили семья Романа и Ларисы.
Пошли напрямик прямо по руслу реки Хинган. Лед слегка подсушило, и он хрустел под ногами, уже по-весеннему ноздреватый. Володя делился со мной тайнами бизнеса и своими заботами и переживаниями. Оказывается, он строит коттедж 142 кв. м. полезной площади в три этажа. Обошлось ему это в 1,8 млн. рублей. И еще на отделку потребуется около миллиона… При сиянии звезд и луны поблескивал иней. Прошли ручей, хрупкие мостки и вошли через калитку во двор. Окна в доме светились, но нас уже никто не ждал. Тем приятнее был для хозяйки дома и ее подруги Гали наш приход.
С нас сняли верхние куртки, выдали полотенца, мыло, и Роман проводил нас в баньку. Здесь же во дворе – довольно просторная и чистая. Прихожая-предбанник, скамейка. Низкая балка, головой стукаешься, но жаркая, спасу нет.
Володя еще поддал парку и приказал мне ложиться на полок, а сам взял веник и хорошо его пропарил. Перед этим налил в тазики воды прохладной. Я не ожидал и париться не собирался. Но эффект был волшебный. Чуть-чуть кружилась голова от жары, и я выскочил на улицу. Володя тоже вышел и рассказывал, как он при 50-градусном морозе нырял в речку на полтора метра глубины за провалившимся «УАЗиком», и потом несколько километров они тащили на себе замерзающего водителя. Ночевали в зимовье. На нем одежда заледенела, и он растер кожу в паху до крови. От этого у него началось заболевание кожное, страшное для него, и он потом три месяца лежал в больнице, на море долечивался, и затем рецидивы были. Пихтовым маслом лечил и минеральной водой на местном курорте, где есть источники.
Еще раз Володя заставил меня похлестаться веником и при этом приговаривал:
- Если ты не опишешь это в книге, то я с тобой больше не дружу!
Тем временем в доме был накрыт праздничный стол. Изюбрятина жареная с картошкой, помидоры, брусничная вода. Потом чай с медом, с клубничным вареньем и сырниками, необыкновенно вкусными. За столом сидели Роман, Саша - муж Гали, Володя, я, Лариса, Галя и Андрей, заканчивающий во Владивостоке мореходку – торговый флот.
Володя рассказывал интересные истории про медведей. Роман - про рыбалку, как он едва не утонул, но бредень не бросил… Разошлись около часа ночи. Я проводил Володю до дома, но ночевать у него отказался. Как всегда, ночевал в кибитке.
Сегодня утром встал около десяти. Лег около двух часов ночи. Коли в кибитке не было. Он как ушел около часу дня, так больше не появлялся. А я ходил в это время на почту. Отослал Наташе 5 тысяч рублей и Саше Кожину 3 тысячи рублей.
   Коля пришел около одиннадцати часов дня. Я в это время набивал мешки сеном - так называемые «цыганские», или экспедиционные мешки весьма большого размера. Военного покроя куртка на нем с одного бока была мокрой и грязной. Брюки тоже с одного бока были грязными и подмоченными, словно он лежал где-то в канаве. На ногах чужие ботинки «прощай молодость», на голове ничего не было. Лицо пыльное и отекшее. Бороду он до этого состриг, но не брился.
Я ему сказал, что сейчас запрягаем и уходим. Он клялся, что через час будет, а сейчас идет в пивной бар.
Через час его не было. Я напоил и накормил коней и около двенадцати часов дня стал запрягать. Володи не было на месте. Иван Дмитриевич вообще оба дня не показывался, словно сквозь землю провалился.
Решил ехать низом и не прогадал. Дорога оказалась ровнее. У здания клуба висела табличка «Пиво» над дверью. Стояла толпа мужчин, и среди них я увидел Колю. Лошади в накат бежали, а потому я проскакал мимо и услышал вдогонку Колин мат. Видно, он рассчитывал на эффект, что я подкачу к его ногам, но этого не получилось.
Проехав метров пятьдесят, я остановил коней и стал ждать. Коли не было. Тогда я оставил Байкала на облучке, а сам пошел за Колей. Он стоял в дверях пивнушки и не собирался догонять кибитку. Я пожал руку бармену и позвал Колю. Он, было, пошел, а потом начал молиться и божиться и давал клятвы, склонив колени, что через час догонит меня:
- Я тебя умоляю.
- А я тебя умоляю не оставаться, – сказал я ему…
Вижу, не идет. Тогда я сказал ему, чтобы он без обмана догонял меня через час.
- Догоню! Если не догоню через час, можешь хоть расстрелять меня! – клялся Коля.
Так мы оказались вновь вдвоем с Байкалом. Отъехали километров двадцать от города. Остановились на обед и одновременно на ночлег, ибо кони с 12 часов до 18-ти находились в работе.
   Амур, новый наш конь, ударил сегодня Байкала задним копытом правой ноги. Ударил легко, но Байкал отлетел на метр. Я наказал Амура и заодно поругал собаку.
20.40. Густыми хлопьями повалил снег. Сейчас разогрею чай и, пожалуй, ложусь. Не высыпался две ночи подряд. Еще лошадкам засыплю комбикорма, что дали нам (два мешка) на хлебоприемном комбинате. Там директор - бывшая геолог, по национальности татарка. Вон уже Амур носом тычется в кладовую под телегой, просит корма.

Глава 65.
Виктор Карпов - бироканский пестяковец. Солнечные ванны среди амурской тайги. Возвращение Николая. Нас нагнали любители бега.  Байкал - молодчина!  Птичий концерт в снежном лесу

   16.25. На привале. Только что попил молока сухого с медом. Тушенка с китайским спагетти. Коли всё еще нет. Подъезжали морские, вернее, речные пограничники – мичмана, одним словом, моряки. Юра из-под Курска, Валера с Архангельской области. Угостил их тушенкой и рыбными консервами.
Вчера встал около десяти часов утра. Под вечер прибыл в поселок Известковый. Какая красота открылась взору: голубые горы, внизу поселок, железная дорога, поезда… Сказочно красиво! Вот только запастись зерном не удалось. Было поздно, около шести часов.
Байкал вел себя беспокойно, всё лаял. Может, он как городской пес скучает по жилью?
Ночевал у Барской дороги. Очень красивая аллея. Я свернул на нее как бы нехотя. Место подобрал уютное и тихое рядом с этой дорогой, но уже в стороне от трассы.
На костре сготовил чай. Очень хорошо горели сухие ветки лиственницы. Вечером шел снег. А когда ложился спать, около десяти вечера, началась метель. Утром встал сегодня около восьми часов. Настоящая зима. Но поют птицы. Оказалось - скворцы. Так щебетали весело и непринужденно, что сердце мое оттаяло.
В поселке Бирокан зерно дали. Карпов Виктор Федорович оказался нашим земляком из Пестяковского района (или Верхне-Ландеховского) нашей области. Он фуражир и в котельной работает. Получает около 20 тысяч рублей в месяц. Младшему сыну семь лет и есть внук. Сам он 1943 года рождения, а жена 1950-го.
Мальчики Олег и Федор проводили меня до моста через реку, где я поил коней.
Вид окружающей местности необыкновенно хорош. Голубые горы, леса, поля. Однако время собираться и запрягать коней. Коли так и нет. Обещал через час догнать. Что делать с ним? Умолял, становился на колени.
- Только без обмана, слышишь? – сказал я ему напоследок. И вот уже двое суток его нет. Ну да Бог ему и мне Судья.
Лошади поели овес и отдыхают. Собака, свернувшись калачиком, спит. Лапы у нее горячие. Бегает второй день за кибиткой. Скулит. На облучке тоже скулит. Только за кибиткой идет спокойно рядом.
16.40. Пора запрягать. Ноги в валенках. Уже который день мокрый по колени. Всюду вода!

10 апреля 1993 года. Суббота.
   16.02. Только что оделся. Принимал солнечные ванны на просыхающем пригорке среди амурской тайги, пока еще голой. С каждым днем природа открывает новые тайны и приметы приходящей весны.
Вчера утром пенье птиц в зимнем лесу, и - вдруг возвратилась зима. Стая скворцов облюбовала вершину дерева рядом с кибиткой. Ночевала на нем, и утром, в благодарность Всевышнему, я услышал пенье. Это незабываемо!
   А сегодня первый чибис проплыл над лугом; правда, луг оказался с обугленной травой - следы недавнего пожога.
Первые бабочки на солнцем прогретой песчаной дороге.
Вчера, спустя полчаса как я отъехал с места обеденного отдыха, меня догнал красного цвета «Москвич». Водитель Андрей привез хмельного, но уже «остывающего» Колю. Выглядел он неплохо. Лишь белый налет в уголках глаз да лихорадочное возбуждение, да разительный запах перегара выдавали его состояние.
- Петь, извини. Две бабы в…ал, – первые слова, которые я от него услышал.
Он, было, затеял организовать костер или что-то вроде этого, но Андрей с омерзением отказался:
- Коль, я свое обещание сдержал - подвез тебя, и привет.
Коля попытался снова оседлать машину, но Андрей захлопнул дверку и укатил из-под нависшего над автомобилем Коли.
До вечера Коля спал в кибитке, а проснулся, когда проезжали известковый завод. Снова начал хорохориться:
- Баньку бы и стол!
У кафе вылез из кибитки.
- Тебя догоню!
Действительно догнал. Видно, его уже не приняли такого.
Ночевать пришлось вплотную между поселками Известковый (или, вернее, Теплоозерный) и Лондоко, в лесу. Уже в половине десятого встал на ночлег.
Трое суток в одиночку!
   Утром Коля уцепился как утопающий за соломинку за слово «честь». Я ему всё напрямик высказал, что он потерял совесть и честь.
- Ах, да ты бы мне раньше сказал. Я теперь всем буду отказывать. Вот я такой простодыра. Но я имею чувства выше Есенина, хотя не умею, как он, писать. Я почти Гагарин. Я бог. Но честь я не уроню и с этой минуты бросаю пить на всю жизнь...
Вот такие высказывания в разных вариантах я слышу сегодня весь день.
В обед нас догнал автобус из Биробиджана – любители бега. Целая группа. Веселые люди, жизнерадостные, с гармонью. Играет женщина. Я тоже не выдержал. Попросил гармонь и взял несколько аккордов.
На костре сготовили китайские спагетти с китайской тушенкой. Чай с медом. Гости от чая отказались. Уехали через 10-15 минут. Коля уж отвел с ними душу:
- Не имеющая мировых аналогов!.. Всё у нас есть в душе – и любовь, и проза, и стихи, но нет коммерции…
И так далее, и тому подобное.
   Сегодня нельзя сказать, что тепло, но уже и не холодно. Нельзя сказать, что ясно, но уже и не пасмурно. Солнце то и дело прячется или за тучку или, по утрам, за густую пелену смога.
Но красота - как будто фильм смотришь приключенческий. Иной континент. Словно африканские прерии или джунгли Америки. Синеют горы. Долины, полные туманной сини, и незнакомые породы деревьев и трав. А вот птица рядом подлетела и выдала свою чечетку. Поползень что ли? Однако пора запрягать. Коля сказал, что три дня он будет на облучке, на вахте. Посмотрим.

11 апреля 1993 года. Вербное Воскресенье.
   11.40. Стоим на дороге. Ветер налетает с шумом, залетает в кибитку. Попутный. Солнце. Но тепла особого нет. Я в телогрейке солдатской с обрезанными рукавами. Кони взяли два перевала – затяжные подъемы, и теперь отдыхают на равнине. Справа за горой слышен поезд, сзади поскуливает собака. Всё утро сегодня и вчера весь день она бегала со мной на поводке впереди. А теперь, когда я забрался в кибитку, я ее привязал сзади к кибитке. Вот она и поскуливает.
Вчера после обеда миновали поселок, по которому проходит железная дорога, а также находится зона или тюрьма – огороженное колючей проволокой и высоким забором пространство.
Мальчишки окружили кибитку разноцветной толпой и провожали далеко за поселок. А двое даже приехали к нам позже на ночную стоянку на мопеде.
Коля ходил звонить в медпункт по поводу оставленного в Облучье дипломата. По пьянке оставил. Вчера стал предъявлять мне претензии: мол, ты уезжал с базы, то есть со стоянки, и забыл мои вещи, ты такой-сякой и больше так не поступай, а то я, мол, твои вещи тоже буду забывать…
Во-первых, я не нанимался следить за его личными вещами. Мне хватает экспедиционного снаряжения, которое целиком на мне. Тем более за его паспортом, который оказался в дипломате. Да я и не знал, что его дипломат остался, - думал, что он в кибитке. Где же ему еще быть? А потом, если бы Коля был сильно болен или хотя бы предупредил меня, чтобы я проследил за его дипломатом... Нет, он ушел демонстративно в пивбар, сказав, что через час будет у кибитки. Явился через трое суток. От пивной тоже не поехал со мной – кибитка шла мимо. Он же нагло обманул меня. Сказал, что через час догонит. Не было его двое суток. За это время он мог бы позаботиться о дипломате сам - ведь знал наверняка, где его вещи.
Бог с ним. Много чести.
   Утром розовый восход солнца. Вчера великолепные виды на природу дальневосточную. Солдаты ехали в машине еще в шинелях - зимней форме одежды.
Проезжали мимо заброшенного стрельбища. Гильзы 256 мм., загнанные в землю виде ограждения. Всё ветхое: и наблюдательная вышка, и козырьки, под которыми заряжали оружие.
Смеркалось. В холодном воздухе кружились снежинки. Снег падал на дорогу, на кусты, на сухую траву и тут же таял. Хорошо укатанная дорога уходила вправо от автомобильной трассы Москва – Владивосток. Уводила в лес, в тайгу. Я интуитивно повернул коней туда, в эту таинственную глушь, куда вела проселочная дорога. Сразу назвал эту дорогу мысленно «барской» по воспоминаниям детства. Хорошие кюветы. Плотно, ствол к стволу высаженные по краю дороги деревья смыкались кронами, образуя красивый свод. Следы подков на дороге уносили меня в девятнадцатый век. Сколько таких барских дорог разбросано по матушке-России. Встречались они, эти барские дороги, и в моей родной Рязанской области, и во Владимирской, и в Костромской, и у нас в Ивановской, где живет теперь моя семья. Даже теперь, по происшествие более ста лет, они успокаивают душу своей надежностью.
Но по мере углубления дороги в лес нарастала необъяснимая тревога. Куда приведет дорога? К каким людям? Я внимательно всматривался в следы на дороге: кое-где валялись окурки дорогих сигарет, пустые ружейные гильзы. Напрасно шарил я глазами вправо-влево, ища возможность свернуть в глубину леса. Влево уходили тропы, но по ним мог пройти только пешеход. По рассказам Толстого, Чехова, Бунина, Лескова – писателей девятнадцатого века, я знал, что запоздалый путник на лошадях стремился до темноты попасть к жилью. В любой усадьбе, деревне, в любом доме он имел крышу над головой, ужин, а кони ночевали в теплой конюшне с хорошими кормами.
Час назад я проходил поселок Двуречье. Безлюдье. Лишь трое парней молча стояли на подъеме дороги до тех пор, пока Лангуста не свернула на встречную полосу. Окружившие кибитку подростки рассказали, не стесняясь матерных слов, как крадут у них лошадей, которых у них в совхозе всего-то одиннадцать. Как мучают лошадок такие же, как они, подростки…
   В наше время ночевка в лесу гораздо безопаснее, особенно когда рядом такой надежный четвероногий друг, как Байкал. Сейчас он бежит на привязи за кибиткой и время от времени поскуливает – хочет свободы. Внезапно слева деревья расступились. Появилась возможность съехать с дороги, мелькнула поляна. Я остановил коней. Спрыгнул с облучка. Приказал Байкалу – охранять! И пошел посмотреть, оценить дикую дорогу, по которой, кажется, уже сто лет никто не ездил. А значит, мала вероятность, что и этой ночью кто-то поедет.
В валенках стояла вода. Когда я сидел на облучке, она нагрелась. Во время ходьбы новые порции воды уже неприятно холодили ноги. Когда-то добротные, солдатские валенки на толстой резиновой подошве теперь протерлись и всасывали воду из увлажненной апрельской почвы. Сибирский военный округ в Новосибирске приодел нас в новое солдатское обмундирование. Дай Бог здоровье командирам этого округа! Теперь же мы с Колей больше похожи на партизан – всё настолько поизносилось. А с сапогами вообще вышла промашка. Свои кожаные геологические сапоги я подарил ребятам на ипподроме в Красноярске, чтобы было легче лошадям везти кибитку. Оставил там даже самовар, подаренный нам Петром Андреевичем Черненковым при отъезде экспедиции из Иваново-Вознесенска.
И вот теперь я в валенках иду подбирать место ночлега. Поляна вскоре закончилась, и дорога нырнула в лес. Уже в самом лесу я нашел укромный уголок и вернулся к коням.
Лангуста как коренник взяла на свои плечи добавочный вес кибитки, полученный от бездорожья и ухабов. Новый член экспедиции – мерин Амур, решил, что можно и «посачковать». Постромки, через которые передается усилие коня на кибитку, провисли. Пришлось подхлестнуть его вожжой. Конь горячо рванул, валек подбросило, постромки натянулись как струны, кибитка покатилась быстрее. Развернуться на узкой лесной дороги возможности не было, а потому я свернул в сторону и остановился.
- Молодец, дочка! – как всегда, похвалил я Лангусту и погладил Амура. Байкал радостно бегал вокруг меня, отпущенный с облучка на волю. Под ногами шуршала прошлогодняя листва, в низинах поблескивали лужи от недавно растаявшего снега.
Привычными движениями, доведенными до автоматизма – всё-таки как-никак два раза в день запрягаешь и распрягаешь и это несколько месяцев подряд, – распряг коней. Привязал коней к кормушкам, да так, чтобы не доставали воды из луж. Дал им сухого, пахучего сена.
- Теперь за костер, и будем готовить ужин, – сказал я Байкалу и поспешил пока не стемнело совсем заготовить сушняк.
   Ночевать предстояло одному. Мой напарник задержался в Облучье у пивного ларька, пообещав, что догонит через час, и вот уже вторые сутки его нет. Мне вспомнилась еще одна подобная ночевка. Это было в начале зимы, сразу за Красноярском. Тогда я еще верил Колиным обещаниям и на вторые сутки до самой темноты шел по трассе, всё еще надеясь, что он догонит меня, раз обещал. И уже в темноте при свете звезд я свернул на лесную дорогу, но колеса попали почти сразу в колею, скрытую снегом, и лошади остановились. Как я их ни понукал, они не протащили кибитку и метра. Лишь пританцовывали на месте, еще не привыкшие к глубокому снегу. Тогда я понял, что предстоит ночь без сна. Обычно уходишь от дороги подальше. А здесь и тридцати шагов не проехали, хорошо хоть с трассы съехали. И действительно я тогда всю ночь не спал. В два часа ночи подъехал грузовик «КАМАЗ». Остановился в пятнадцати шагах от кибитки и привязанных к корме кибитки коней. Долго урчал мотор. Слышались пьяные голоса. Уехали они только когда рассветало. Хотели подойти к лошадям, но Гром предостерегающе залаял. В тот же день (об этом я до сих пор вспоминаю, и даже сейчас меня бросает в пот) лошади не смогли сходу преодолеть обледенелый крутой подъем в гору - и кибитка покатилась назад. Тормозить было некогда. Я тогда снял валенок и подставил под заднее колесо. Кибитка остановилась перед самой бровкой обрыва. Я распряг коней. Позволил им отдохнуть, накормил. После отдыха они смогли взобраться на тот перевал, о трудности прохождения которого еще в Красноярске нас многие предупреждали.
И вот я снова один. Но за долгую дорогу я успел привыкнуть к ничего не стоящим обещаниям Коли и устал за него переживать.
Заготовил впрок сухих веток. Раздобыл кусточек бересты. Пока разгорался костер, вынес из кибитки кухонную утварь, нехитрые продукты – тушенку, китайские спагетти вроде наших супов в пакетах. Сказывается близость Китая. Тушенка тоже китайская. Делю содержимое банки пополам – себе и собаке.
Пока ужинали, совсем стемнело. Снег повалил густыми хлопьями. Сухие ветки лиственницы горели жарко, без дыма. Над костром с шумом пролетела стайка запоздалых птиц. Затихая, они расположились неподалеку на вершине амурской березы. Поставив на горячие угли котелок с чаем, отправился за водой. Пора поить лошадей. В темноте попал в канаву. Валенки всё равно мокрые. Черпал долго и терпеливо алюминиевой миской талую воду из болотинки между кочками.
Кони жадно выпили эту воду. Пришлось идти второй раз. Засыпал в кормушки по два ведра комбикорма. Овес кончился. Комбикорм дали на хлебоприемном пункте города Облучье, но его тоже осталось - кот наплакал. Завтра надо будет заезжать в первый на пути совхоз. Слава Богу, никто нам еще не отказывал в помощи. Помогут и здесь. Я в это верю. Кони замерли в блаженстве, уткнув умные головы в кормушки.
В котелок с белыми играющими пузырьками высыпал горсточку чая. Пока настаивался чай, с трудом стащил надоевшие валенки и подсел ближе к теплу костра. Снегопад стал еще гуще. На спине собаки он уже не таял. Время от времени Байкал встряхивался. Один раз он зарычал на кого-то в темноту. Но тут же замолчал, видя мое недовольство. Действительно, я боялся, что лай собаки выдаст наше молчаливое присутствие у дороги.
Байкал, как и конь Амур, идет с нами от Благовещенска. Коня нам подарил местный предприниматель Сергей Селин, а собаку - сторож на ипподроме дядя Миша, родом из-под Воронежа. Работал дядя Миша в Костромской области, там женился, работал на Урале, а вот теперь на пенсии и живет в Благовещенске. Дядя Миша мастер на все руки. Но особенно ему удается складывать печи. Печник он от Бога. Многим хлебопекарням в Благовещенске дал рождение. Про таких людей, как дядя Миша, говорят в народе: небрежно скроен, да крепко сшит. Ладони у него шире моих почти в два раза. Сухая, жилистая шея почти вросла в плечи. Широкая кость и приземистость выдают в нем недюжинную русскую силу.
С Байкалом он не сразу решил расстаться. И звал-то он его Полканом. Но, когда узнал, кто мы и откуда и зачем идем по России на конях, то решился:
- Берите! Мне еще народит соседская овчарка.
Так и порешили. Байкалу уже год. Но роста он небольшого. Потому как вырос на одном комбикорме для лошадей. Мяса никогда не видел. И теперь нет-нет да и хватанет в пасть овса из ведра, когда кормишь лошадей.
   Ко мне Байкал привязался сразу. Видимо, он однолюб. Прежние экспедиционные собаки – Дружок, Гром и Дик - были разные. Дружок тоже резко выделял меня как объект своего обожания, а потому Коля его сразу невзлюбил. Гром больше был привязан - и в прямом и в переносном смысле - к кибитке, как домосед. Дик тоже льнул больше к кибитке, чем к нам с Колей.
Байкал – это личность. Это нечто уникальное. Дядя Миша, я заметил, говорил с ним как с человеком, причем равным. Чуть-чуть повелительно. Я с ним просто разговариваю, как с другом. Он понимает. Хотя ни одной команде я его еще не обучал. Но мне иногда кажется, что он настолько умен, что читает мои мысли. И сторож он, конечно, отменный. С тех пор как он с нами, я стал спокойней спать по ночам. Обычно же не сон, а одно название. Глаза в кибитке, а уши на улице.
Вот и теперь, наскоро попив чаю, убрал всё от костра, пожелал Байкалу спокойной ночи и отправился в кибитку спать.
В кибитке сухо. Пахнет сеном. Что делать с носками? Или ложиться в мокрых (к утру они высохнут на мне, но спать неприятно), или оставлять под крышей кибитки и утром надевать мокрые. Выбираю последний вариант.
Перед сном несколько минут слушаю радио – хрупкую ниточку, связывающую нас с привычным миром конца двадцатого века. Успеваю подумать о близких мне людях, об Иваново-Вознесенске и проваливаюсь в небытие сна…
   Всю ночь под ухом мягко хрупали кони. То поедали комбикорм, то жевали сено, топтались на месте, встряхивались. Когда они затихали, я просыпался. Тревожно вслушивался. Услышав коней, вновь засыпал. Утром, едва отогнул полог кибитки, как на меня посыпался сугроб снега. Первозданный, пушистый, девственный, он высокой горкой лежал на облучке, покрывал сбрую, лип к каждой веточке, одеялом укрывал сухие листья, дорогу, кибитку, канавы, лужи… Всё было покрыто снегом. Спины коней потемнели. От них шел пар. Я понял, почему они ночью встряхивались время от времени. Они таким образом освобождались от снега.
Мерзлые носки неприятно леденили ступни ног, костер не хотел разгораться.
Зима. Вновь полноправной хозяйкой вернулась зима на побережье Амура.
Вдруг я вздрогнул от неожиданности. Едва не выпустил из рук котелок с будущим чаем. Что это? Зимой, в зимнем лесу, - настоящий птичий концерт! Пели скворцы. Они прилетели сюда поздно вечером, ночевали здесь и теперь пели, должно быть, пробуя голоса.
И вновь я увидел себя в детстве перед окнами нашего бревенчатого пятистенного крытого тесом дома. Палисадник. Черемуху. Березку, и на ней - скворечник. Речку, а за ней таинственный лес, полный весенних птичьих песен. Живых отца и мать.
Всё было настоящим и вместе с тем нереальным, сказочным каким-то. Зима была настоящей. Ее ни с чем не спутаешь. Снег укрывал всё и еще продолжал падать редкими, но крупными хлопьями. Было холодно. Около ноля по Цельсию. Но и птицы тоже пели по-настоящему, по-летнему. И это в зимнем лесу! И тут явь заканчивалась. Начинался сказочный сон. Ибо только во сне или в сказке можно вообразить такое!
   Птицы пели долго. Казалось, что как и я, они в этом мире уже никуда не торопились. И казалось, что так теперь уже будет вечно. Снег, рассветный холод и неспешное, с особым вкусом и шиком пенье скворцов на разные птичьи голоса – известно, что скворцы искусные подражатели...
Но вдруг всё разом стихло. Тишина стояла такая оглушительная, что шум вдали проходящего поезда не нарушал ее, а лишь подчеркивал…
Кони шли по ровной, словно скатерть, покрытой снегом «барской дороге» и настороженно пофыркивали, словно пробирались наугад по загадочному бескрайнему чистому полю. Ночевка закончилась. Впереди был новый день, новые дороги, новое ожидание чуда, новые открытия Божьего мира.

Глава 66.
Весенняя радость. Река Бира-Сагды. Переговоры в «Березке» с гендиректором «Астры». Нас приветствуют биробиджанцы. Неудачная охота. Пасхальный ужин на станции Оль

12 апреля 1993 года. Понедельник.
   9.30. Время местное.
Пять минут назад напоили коней из быстрой речушки, довольно грязной. Даже вода припахивает бензином. Вверх по течению находится какое-то производство. Видна большая труба, и стоят предупреждающие знаки о том, что здесь ходят негабаритные самосвалы «БЕЛАЗы».
9.55. Прошли поселок Семисточье. Бегал с маленькой канистрой в столовую за водой. Потом догонял кибитку. Догоняя вижу, что Байкал рвется ко мне с привязи. Скулит. Коля берет палку и лупит его палкой.
Я догнал кибитку, прикрепил канистру, отвязал собаку, взяв ее на поводок, пошел позади кибитки. Через сотню шагов Коля останавливает кибитку и идет ко мне со словами:
- Если еще раз возьмешь собаку, получишь по балде!
Подходит ко мне и силой вырывает у меня из рук Байкала. И уводит упирающуюся всеми четырьмя лапами собаку с собой к кибитке.
Кричу ему вслед:
- Оставь собаку! Не бей ее!
Но Коля не слушая меня продолжает тащить и при этом издает угрозы:
- Козел! Я тебя буду бить вместо собаки! – это самое мягкое его выражение.
Что мне делать? Вижу, что Коля в каком-то возбужденном состоянии.
Обычно не проходит и пяти минут без его придирок и доказательств: какой я нехороший человек и как его все люди любят, какой он хороший, просто гений!
10.00. Сижу на березовом пне у дороги. От кибитки отстал. Мимо, поднимая пыль, ползут тяжелые грузовики. Постукивает справа за лесом поезд. Светит солнце. Пар от моего дыхания. Но день разгорается. Несмотря ни на что становится тепло. Мое сердце наполняется весенней радостью Божьего бытия. Еще не хватало омрачать эту радость!.. Бог нам судья.
Впервые отстал от кибитки. Обычно забегал далеко вперед. В русской пословице говорится: отстанешь шагом, не догонишь бегом. Но догонять не хочется. Когда идешь впереди кибитки, открывается простор, чистота природы, ее красота, ее величие до самого Тихого Океана.
Когда идешь сзади, то чувства спотыкаются о Колю, словно о темную кочку, похожую на те, что справа и слева встречаются на пониженных участках после пала, после огня.
11.10. Река Бира-Сагды. Новый мост. Но я иду по старому мосту. Ширина русла около 50 метров. Берега невысокие, залесенные. Слева горы. Справа синеет плоскогорье. Впереди тоже горы. Трещит дятел. Плачет одинокая птица. Солнце. Марево. Луга обожжены, обуглены огнем. Сердце болит от переживаний за тысячу насекомых, мелких животных, птичьих гнезд, страдающих от огня. И ведь со времен Чехова это продолжается до сих пор каждой весной. Люди, опомнитесь! Не губите тысячи и миллионы живых существ. Огонь, если только это не огонь костра, или не огонь печи, или камина – это всегда чья-то боль, чья-то трагедия!
Кибитка где-то впереди. Иду пешком. От нового моста начинается асфальт.
11.20. Справа и слева обугленные, черного цвета луговины. Впереди показалась кибитка. Голубеют горы. Шумят поезда издалека справа. Солнце припекает по-хорошему.
11.35. Остро пахнет дустом. Это уже второй раз. Перед мостом еще там стоял огромный дом типа коттеджа. Видимо, построил фермер или дорожный участок новый.
Мне уже стало жарко. Удивительно видеть среди обугленных кочек островки высокой желтой травы. Ее не взял огонь, не коснулась чернота, сажа - и она стоит по живому скромная и чистая.
11.50. Справа за редкими лиственницами показались разноцветные домики – дачи. До города 27 километров осталось. Почти штиль. Лишь с запада веет прохладой. Тишина. Только птица жалобно:
- Фью, фью, фью!
Цокот копыт до сюда едва долетает.
12.05. До города 25 километров. Дачи позади. Время для рождения стихов:

Замерла тайга во всем своем величье,
Отдыхает после зимней стужи…
Не тревожат ее отдых хоры птичьи,
Лишь ледком поблескивают лужи.
Шорох листьев - словно ходит кто-то,
За дорогой в непроглядной чаще…
Да с дубов не сходит позолота,
Пока май не грянет настоящий!

   12.30. Вновь справа дачи. Догнал кибитку. Она стоит на обочине. Собака, получив палочное воспитание, уже не скулит при виде меня. Что ж, оно, может, и к лучшему. Лишняя привязанность даже для собаки чревата большими переживаниями. Так пусть их будет у нее поменьше.
12.40. В 600-х метрах справа автомобильный трек.
13.10. Вновь началась дорога, посыпанная щебенкой. Стали на обед справа от дороги.

17 апреля 1993 года.
   10.02. Утро хоть и солнечное, но холодное. Минус восемь градусов было в восемь часов. Сейчас минус пять. Но весна берет своё. Летают, кружатся над болотом утки. Несмело и коротко пробуют петь птицы, кричит, жалуется на судьбу одинокий чибис.
   Вчера с утра переоделись в новую форму, что подарили нам биробиджанские пограничники. Главное – сапоги. Как они для нас кстати!
Почистил щеткой коней. Приехал шеф Сережин – главный врач областной санитарно-эпидемиологической станции по СПИДу. Выписал нам сертификаты. Подарил по индивидуальному гигиеническому набору – из гуманитарной помощи. Господи, и здесь гуманитарная помощь! Россия самая огромная и самая богатая страна в мире, и как так получается, что ей постоянно требуется гуманитарная помощь?.. Мне пришла в голову мысль: почему в любой войне русские всегда побеждают? Да потому что русский мужик на войне отдыхает… от мирной жизни!
   Подъехало телевидение. Наши хозяева Невмержицкие выглядели празднично. У Любови Николаевны в глазах стояли искренние слезы – так она привыкла к нам за эти дни. Да и не мудрено. Впервые за дорогу после Кирова Коля не «кирнул» ни рюмки спиртного и был симпатичен не только для меня, но и для окружающих. Правда, при встрече в кафе «Березка» с предпринимательницей Фатимой, президентом частной фирмы «Фатима», последняя спросила:
- Коля, а что ты так себя высоко ставишь? Ведь и до тебя сюда приезжали на лошади…
Одним словом, заносчивость Коли даже когда он трезвый, видна невооруженным взглядом.
Итак, телевидение. Запрягаем коней, прощаемся с гостеприимной хозяйкой дома Любовью Николаевной, и по городу нас провожает Александр Николаевич Невмержицкий.
   Едем в «Россельхозбанк». Там нам вручают 50 тысяч рублей. Фотографируемся с сотрудниками банка, и дальше в путь.
Валерий Сергеевич – директор кафе «Березка». А генеральный директор фирмы «Астра» Любовь Тимофеевна Хабарова похожа внешне на мою сестричку. На вид лет сорока. Только в отличие от моей сестры она курит.
Сидим в кафе за круглым столиком. Музыка звучит. Пьем березовый сок, едим суп «харчо», отменные дальневосточные пельмени, бифштекс с картошкой. Всё вкусное. Пьем потом кофе. Когда мы уже покушали и сидели в просторном кабинете, пришла Фатима. Разговор зашел о фильме. Фатима, на мой взгляд, явно старалась преувеличить расходы и приуменьшить прибыль. Договорились, что снимать будет Стас Покровский, а денег мы найдем сами, без Фатимы. Хотя интерес у нее неподдельный. Говорит, что надо начинать работу над фильмом.
На улице сфотографировались.
После кафе поехали к областной администрации, навестить Батурина Бориса Пантелеймоновича – талантливого художника, резчика по дереву и просто несравненного самородка. Накануне были в его квартире, и я был поражен обилием и красотой творений, созданных его золотыми руками. Это и кухонная мебель, и люстры, и хлебница в форме дома. Он, видимо, поздно женился. Дети совсем маленькие. Сам родом из Улан-Удэ, родители живут около Стремки.
Познакомились в первый день приезда в Биробиджан с братьями Булгаковыми Андреем и Костей – классные ребята. У Андрея жена с ребенком в Израиле. Он сам туда собирается выехать.
   Вот что записали братья в нашей «Гостевой книге» на 120-й странице:
«Биробиджанцы приветствуют и поощряют! Счастливого пути и удачи, хорошим начинаниям нет границ, присоединяемся к вышесказанным пожеланиям, еще раз Удачи, вперед, друзья.
Биробиджан. 14.04.93. Булгаковы Андрей Викторович и Константин Викторович» и номера телефонов.
   На следующих страницах «Гостевой книги» можно прочесть следующее:
«16 апреля 1993 года, г. Биробиджан.
Приятно было познакомиться с мужественными землепроходцами России, которые прошли от Иваново до Биробиджана в суровых краях Сибири в самые холодные месяцы. Так держать Николай и Петр. Счастливого вам пути. Пусть исполнится ваше желание – экспедиция пусть будет кругосветной. В трудные минуты путешествия мысленно вспомните наш коллектив, надеемся, что это поможет вам. С уважением, по поручению вашего спонсора - коллектива Биробиджанского филиала «Россельхозбанка» – председатель правления О.Н. Кучина».
   «Милые и красивые Романтики! Нас восхищает, что в столь неспокойное время вы нашли свое призвание в познании нашей красавицы России, своим путешествием протягивая ниточки дружбы среди людей. Пусть будет добрым и светлым ваш путь, крепости и хорошего настроения, новых и интересных встреч. Ваши поклонники – коллектив компания «Альфа», кафе «Березка». 16.04.93. Генеральный директор Хабарова».
   «Людечки! Это так здорово!!! Лошади – это самое лучшее и доброе, что есть на свете! Побольше бы таких экспедиций. Очень жаль, что они имеют очень маленькую рекламу. Всё классно!!! Любовь к природе, животным, людям сотворит чудо. Верьте в это! Спасибо… 682200 г. Биробиджан, ул.Чапаева, 25 Коршуновой Ольге».
   Записывались на радио. Выслали денег родным. 10 тысяч Наташе и 5 тысяч Татьяне – это как бы поздравление с Пасхой Христовой.
Было тепло эти дни. А вчера с обеда задул северо-восточный ветер и стало холодно.
   Вчера в 18 часов на выезде из города набрали воду в канистру у Кривошеиных Ивана и Николая – оба крупные мужчины.
Вчера на 1 тысячу рублей купил всего 1 килограмм печенья и 1 килограмм халвы. Вот докатила инфляция! Еще несколько лет назад всё это стоило бы 2 рубля 30 копеек, а теперь - тысяча рублей. Следовательно, рубль подешевел в 500 раз, а то и больше!
   10.25. Лежу в кибитке. Ноги замерзают. Надо размяться, пройти пешком. Коля на облучке. Скрипят рессоры, стучат копыта об асфальт.
16.00. Тихо. Даже сухие кисти высокой травы на кочках замерли, не шелохнутся. На западе над Хинганским хребтом небо сначала посинело, затем стало серым.
Но вот на моих глазах оттуда задул ветер. Долетели первые капли дождя со снегом. Началась непогода.

18 апреля 1993 года. Пасхальное Воскресенье.
   15.15. Утро зимнее. Ночью выпал снег. Сейчас уже растаял, но холод жуткий. На мне щербатые фронтовые валенки, ватные брюки, две телогрейки солдатские - и не жарко.
   Вчера вечером пробовал охотиться на уток. Но уже в одиннадцатом часу было темно, да еще непогода закрывала видимость. Ходил по высоким кочкам в потемках вдоль отсвечивающегося тусклым светом водоема. Стрелял влет, но не попал. Сам покрякал по-утиному, в ответ с воды раздалось кряканье селезня. Но в темноте не было видно. Зашумел, и с воды снялась пара - селезень и утка. О своем промахе не жалею. Такой уж я горе-охотник. В детстве охотился на вальдшнепов по весне с самодельным луком и стрелами. Но вальдшнеп сворачивал всякий раз от летящей стрелы. Таким образом, я к своему стыду еще ни разу не подстрелил никакой живности - ни птицы, ни зверя.
На южных склонах обочины радуют тонкие, нежно-зеленые ростки травы.
   Утром в поселке или станции Оль нас пригласила в гости семья Толмачевых. За праздничный стол посадили как дорогих гостей. Налили по чарке, но Коля и здесь выдержал, слава Богу. Яйца, холодец, блинчики, помидоры, огурцы, колбаса, капуста, котлеты, кулич, чай с конфетами… Не вытерпел, поиграл на гармошке. Женщины плясали.
   Александр Васильевич – 62 года. Начальник станции, хозяин дома, 9 детей и 8 внуков. Жена Надежда Емельяновна, хрупкая, сухая, подвижная. Сам коренастый, плотный, с молодым лицом. Любит лошадей. Жил в Восточном Казахстане. В доме чисто. В простенке висят нарисованные в виде плаката розы и надпись: «С днем рожденья!» На окнах много живых и искусственных цветов. На дорогу подарили банку соленых огурцов, соленых помидор и сала.
   Только что ребята на тракторе «Беларусь» уехали за овсом в село Белгородское. Александр Андреевич Косов с пшеничными усами, высокий, голубоглазый. Николай Филиппович Овчаренко – афганец, служил в Афганистане, в военном бушлате. Михаил – агроном, тоже с желтоватыми усами. Сергей Николаевич Фукс – в тельняшке, плотный, коренастый как боцман.
   19.25. Сегодня гости за гостями. Уже мне подарили четыре яйца пасхальных – там, в поселке, и здесь шестилетний мальчик.
С Сережей и Сашей с Белогорского посидели у костра. Ребята привезли овес и сено.
Минут десять назад запрягли и теперь идем на ночлег. Не хотим сегодня втягиваться в село.

Глава 67.
«Волочаевские дни» не вдохновляют… Первые комары, первая зелень. Запоздалые сожаления о родительском доме. Амур – река без моста. «А в Хабаровске тронулся лед…». Таежный рецепт от Владимира Фомича

19 апреля 1993 года. Понедельник.
   10.15. Сегодня день рождения у моего старшего сына Эдуарда. Как они там? Сейчас, должно быть, еще спят: ведь у них три часа ночи.
Вчера вечером Коля заехал на пашню и кибитка застряла. Трижды запрягали Лангусту, и все три раза она гнула оглобли, и не больше того. Только утром сегодня - автомобиль «ГАЗ-66». Железнодорожники помогли вытащить кибитку. Юра и Саша, молодые ребята из поселка Смидович.
Ночью плохо спалось. Может, с лимонника. Вечером напились чаю с медом и лимонником да съели по одному крашеному яичку.
Сейчас едем в колхоз ремонтировать оглобли и тяги к оглоблям. В местах частого сгиба оглобли едва не сломались.
Солнце, но холодно. Утром мороз около минус пяти сковал землю и лужи.

20 апреля 1993 года.
   19.00. Вчера вечером стрелял по уткам. Но снова мимо. Слишком далеко, вернее, высоко.
На закате стало холодать. Надел ватные брюки и телогрейку.
Ночевали на первой надпойменной террасе какой-то реки. По склону растут дубы с уцелевшей листвой воскового цвета.
Перед сном смотрел на звездное небо, Полярную звезду и Большую Медведицу, думал о доме. Разница во времени не позволяет находить общие занятия. К примеру, Наташа через окно увидит ту или иную звезду, а я уже буду спать или проснусь и наступит утро.
Утро сегодня было тихое и морозное, но уже воздух слегка прогрелся солнцем. Развел костер, напоил коней. Коля от завтрака отказался. Я сварил себе китайские спагетти с салом и выпил кружку молока. Коля заварил себе чай. Байкала накормил рисом вчерашним с молоком. И еще миску риса оставил на дорогу для него.
Лангуста на кочках не смогла вывезти кибитку. Пришлось разгружать корму.
20.00. Только что прошли село Волочаевку-1. Впечатление удручающее. На сопке мемориальный комплекс в память о революционных событиях и гражданской войне белеет издали, словно храм. А вот жилье оставшихся в живых людей после революции и построения социализма, мягко говоря, оставляет желать лучшего даже теперь. Жалкие строения, огородики, баньки, сараи…
Саша лет 25-27 работает на железной дороге, получает 20-25 тысяч рублей в месяц. Рассказал о ценах. Песок сахарный 1,5 тысячи за килограмм. 160 тысяч рублей стоит цветной телевизор, 110 тысяч - черно-белый. 40 тысяч рублей – цена кожаной куртки. Хлеб у них по 60 рублей за буханку.
20.03. Лежу в кибитке. Байкал положил голову мне на колени, дремлет. В округлое окошко, похожее на иллюминатор, заглядывает тусклое солнце. На передней шторке или стенке кибитки круглое желтое пятно то уходит вправо, то вновь появляется. Амур второй день работает в коренниках. Хорошо бегает. Только Лангуста вся мокрая, так как темп движения не ее. Так мы можем потерять вторую лошадь. Я говорил Коле. Только он этого не понимает и не слушает меня. Сейчас он на вахте.
В селе Партизанском ходил за водой на колодец. Над колодцем построен сарай, а в бетонном чреве колодца еще лед – едва ведро пролезает. Вода чистая и холодная.
Байкал увязался со мной. Сегодня я его не привязываю. Он ошейником содрал шерсть до мяса на шее. А потому я решил его не привязывать. Еще он набил лапы. Едва ходит. Но от меня старается не отставать ни на шаг. Коля это видит и наверняка ревнует. Вот-вот обрушится на меня с упреками, только накопит свою злость. Правда, он третий день страдает животом. Сегодня даже от обеда отказался. А на обед жареная картошка на сале с солеными помидорами и чай с лимонником. А сейчас Коля попросил подать ему черного хлеба, а затем печенье.
На улице вновь холодает. Хотя сегодня в обед видел первых комаров и первую зелень на обгоревших пригорках. Кибитку трясет. Раскачиваются мешочки под потолком кибитки. Солнечный круг порозовел, потускнел.

21 апреля 1993 года.
   10.00. Сижу в кибитке. Дует в полуоткрытый вход. Дремлет Байкал. Цокают подковы коней. Мурлычет что-то себе под нос Коля, шагающий рядом с кибиткой. Говорит Хабаровское радио «А». Сообщили сводку погоды на сегодня. Сейчас плюс два по Цельсию. Днем плюс 17-19 градусов ожидается. Лед на реке Амур тронулся.
Вчера вечером свернул с автотрассы вправо, на старую полевую дорогу, отгороженную от трассы кустами. Стали объезжать сторонкой лужу, но кони остановились. Амур, шедший в коренниках, никак не хотел дальше тащить кибитку. Видно, ему было не по силам. Я его ударил легонько прутиком, он в ответ ударил задними ногами в облучок. А Лангуста в пристяжке тоже не хочет в полную силу работать. Пришлось перепрягать, менять их местами. Одна Лангуста взяла весь вес кибитки на себя и благополучно доставила ее к облюбованному мною месту ночлега. Решили не разводить костер, чтобы не привлекать внимание мотоциклистов. Когда мы сворачивали с трассы, пара уток слетела с воды в кювете. В сумерках за дорогой прозвучало несколько хлопков. Это стреляли по уткам из ружей. Рядом, за канавой оказалось засеянное поле с озимыми. Оно мягко, по-домашнему теплело в вечерних сумерках. Изредка каркали вороны, да шумели неподалеку поезда. Там, за полем, проходила железная дорога.
На ужин открыли банку корюшки жареной и кушали ее с черным хлебом, запивая холодной водой.
Я лег пораньше. Коля остался ждать в ночи, чтобы потом задать корм коням. Эту работу вчера делал я. Почему-то остро вспомнился родительский дом в Стенках. Стало до боли в груди жалко, что мы его продали. Вокруг дома росли вишни Владимирской породы. 113 кустов. Вот вишни по-настоящему и жалко. Дом мы продали за 9 тысяч рублей. Разделили деньги между родными: старшей сестре Полине, младшей сестре Татьяне и мне – всем по 3 тысячи рублей. Не ведаю, как распорядились сестры своими долями. Но моя доля, вышло так: мы купили телевизор цветной за 700 рублей, шифоньер за 300 рублей и еще купил ручные часы «Амфибия» Чистопольского завода за 90 рублей. Остальные деньги положили в государственный банк. Было это в 1989 году. Вскоре грянула «перестройка». Деньги в банке обесценились. Теперь на две тысячи рублей можно купить только несколько коробок спичек. И остались от родительского дома на память лишь часы да телевизор. Хотя до перестройки на такие деньги можно было купить автомобиль «Запорожец». Что ж? Значит, так было угодно Господу Богу. И некого здесь винить.
Утром встал в восемь. Уже не хотелось спать. Коля второй день встает позднее. Видно, приболел. Развел костер из корьевых веток. Накормил Байкала. Напоил коней. На завтрак для себя – китайские спагетти да чай с халвой.
Сейчас еще одного клеща снял с Байкала. Уже напившегося собачьей крови. На себе я тоже обнаружил - в баньке в Биробиджане. Впился в правую сторону груди. Но крови еще не напился.
Утром перепрыгивал канаву с водой, покрытой тонким ледком, и одной ногой попал в воду, зачерпнув сапогом. Теперь одна нога мокрая. Но поскольку обе ноги как в леднике, то особо и не заметно. Но сапоги пришлось снять и надеть валенки. Слушаю радио. Байкал уткнул морду в мои колени, словно грелка, греет руки мне и одновременно мешает вести записи. Я к нему сильно привязался, можно сказать, полюбил. Он такой умный. Вчера сказал ему: «Рядом!» Он не послушался. А машина как раз догоняла нас. Я взял его за ошейник и силой заставил идти рядом. Потом он уже слушался команды.
Вообще такого умного пса я еще не встречал в своей жизни. Вчера увязался за мной, когда я пошел за водой. Я ему говорю:
- Домой!
И стал угрожать камнем. Он вернулся. Долго стоял в нерешительности. Потом возвратился к кибитке.
   10.33. Гарри Каспаров отвечает по радио, как он будет голосовать. Пойду прогуляюсь, чтобы разогреть ноги.
12.10. Проехали село Николаевка. Из старого колодца, что стоит у дома Степана, набрал мутной воды для коней и для себя.
Степан родом из Киева. Сюда приехал в командировку строить что-то, монтировать 14 лет назад и так застрял здесь. Купил себе домик за 2,5 тысячи рублей. Эти летом собирается в Киев переезжать, чтобы не остаться за рубежом.
Он темнолик, круглолиц, небольшого роста, беззуб.
Спорим с Колей. Я предложил сегодня ехать договариваться насчет платформы, заранее, что-бы перевезти нас через реку Амур. Кстати сказать, для меня было совершенно потрясающей новостью, что через Амур нет до сих пор моста. Хотя местные жители поговаривают, что есть туннель на ту сторону, но им пользуются только военные, и он засекречен. Это для меня такой же сюрприз, как глиняный тракт между Омском и Новосибирском.
Но Коля говорит: завтра утром поедем, а сегодня подойдем поближе к Приамурску. Хотя до него осталось не более десяти километров.
В селе Николаевка строится новый гараж. Вагон пассажирский стоит на горке с выбитыми стеклами. Слева от тропы к колодцу - гора консервных банок. На обочинах сквозь мраморную крошку пробивается первая зелень – стебли травы. Сердце размягчается, глядя на них. Совсем скоро зеленый цвет заполонит пространство и будет радовать душу и глаз до самой осени. А пока снова в моей душе рождаются стихи:

А в Хабаровске тронулся лед,
Ледоход начался на Амуре…
Шаг за шагом идем мы вперед,
Жизнь пытая на собственной шкуре.
Наши кони бредут на восток,
В вольных гривах запутались ночи,
Дней мелькает калейдоскоп,
Встреч картинки прессуются в очи.
Наши кони бредут на восток:
С каждым днем всё теплее, теплее,
Пробивается первый росток,
Первый дождь с Океана сеет.
Наши кони бредут на восток
По хабаровским тучным равнинам.
На костре заварю кипяток,
Хлеб ломаю – коням половина!
Впечатлений едим горький мед.
На вопрос: «Как дела?» - «Всё в ажуре!» -
Ведь в Хабаровске тронулся лед,
Ледоход начался на Амуре.

Поселок Приамурский, Еврейской автономной области. Домбровский Валентин Семенович – глава поселковой администрации.
   15.00. Войтенко Владимир Фомич. Пенсионер. Флотский офицер. Как тесен мир! Оказывается, он встречался с путешественником из Индии Викасом, которого и мы встретили в бескрайних степях северного Казахстана 20 августа прошлого года. Состоялась эта встреча очень необычно. Вот рассказ самого Владимира Фомича:
   «Было это числа 8 или 9 января 1992 года на реке Амур, покрытой к этому времени льдом. Дело в том, что мы занимались рыбной ловлей и ставили сети под лед. Но кто-то из местных жителей повадился проверять наши сети и красть нашу рыбу. Мы решили подкараулить наглеца и, если получится, тут же на льду устроить над ним суд. Вышла в ту ночь моя очередь дежурить на реке. Оделся потеплее, сверху белый халат, чтобы меня не было видно, и залег. Долго лежал, уже стал замерзать. Вдруг в темноте вижу: кто-то приближается к нашим сетям. Я как вскочил, как гаркнул! Человек, в руках которого была тележка на двух колесах, бросил ее и бежать. Споткнулся и упал. Я уже собрался бить вора. Но слышу, он что-то лепечет по-английски. Как морской офицер я хорошо владею этим языком. Спрашиваю тоже на английском языке:
- Ты что тут делаешь?
Взял тележку. Помог подняться ему. Он был одет во флотский бушлат, брюки и сапоги. Бородка закуржавилась от инея. По-русски не понимал и не говорил – так, несколько слов. Я его отвел к землянке, где жарко было натоплено от буржуйки. Накормил, отогрел. Утром нашли ему теплые валенки и рукавицы, а также полушубок, дали в дорогу рыбы, сала и проводили в поселок имени Тельмана».
   …Мы долго сидели у костра, угостили Владимира Фомича чаем. Много узнали от него о местном таежном бизнесе. Группа людей инициативных, в число которых входит и Владимир, на базаре в городе берут «бичей» (БИЧ «переводится» как «бывший интеллигентный человек») и увозят в тайгу на всё лето. Там их кормят и поят, но они должны собирать лесные дары, таежные гостинцы: папоротник, голубицу-жимолость, малину, бруснику, клюкву, кедровые орехи, калину, лимонник, элеутерококк и прочее. А также производят пихтовое масло на пару. Бригада обычно из шести человек. В их распоряжении трактор «Кировец», автомобиль «ГАЗ-66», два бронетранспортера «БМП», шасси трактора «Владимирец». В прошлое лето натопили 314 кг. пихтового масла, заготовили 70 тонн брусники. Но то, что они собирают, – это не более 2% от урожая, какой дает тайга. Остальное пока просто пропадает и не востребовано.
Владимир Фомич очень удивлялся нашему переходу на лошадях и всё приговаривал:
- Неужели есть истинные казаки у нас еще? А в такой путь двинуться – это надо быть отчаянным. Казачья кровь есть еще!
   Он угостил нас рыбой, из которой мы сварили уху. Угостили и мы его - вином из канистры, что нам кто-то когда-то подарил.
Родом Владимир Фомич из Абхазии. Привезли его маленьким в Харьков. Вся родня в Абхазии. Он из старого казачьего рода. Его предок, когда завоевывали Кавказ, взял в жены грузинку. Мать с Полтавы. Отец жил в 19 км. от Батуми. В молодости бредил морем. Нельзя было не бредить. Попал на службу во флот. Сначала в Хабаровске служил, затем во Владивостоке. 22 года назад купил дом за 500 рублей в деревне на берегу Амура. Отремонтировал его и до сих пор живет. Во Владивостоке сын и дочка, и с ним два сына живут. Когда вышел в отставку, на пенсию, купил лодку и на лодке спустился по Амуру до Николаевска и затем обратно поднимался в июне месяце. Его детям было: Роману – три года, Анжелке – шесть лет. Семья морского офицера. Частые переезды. Дети на чемоданах научились спать. И гостей приходилось принимать на чемоданах.
Посетовал он и на природу здешнюю:
   «По пойме Амура поля стали вспахивать, удобрения вносить, а весной всё это в реку уходило. Потравили рыбу в Амуре за последние 20 лет. Напоганили много. Особенно химией. Здесь в один год столько кабана пропало! В районе Приамурья стали строить дачи. Сейчас более пяти тысяч дач. Места ягодные. Уток били. В ручьях рыбу вилами ловили. Однажды 17 судаков поймал. Как нести? На жабры… Сейчас рыба есть, поймать можно. Но уже не та. Сколько рыбы здесь погубили! Амуры, желтощеки, сазаны - бульдозером закапывали. Кеты сколько раньше ловили!
Уссурийское казачье войско – с голубыми, красными погонами. Дежневка – 600 дворов было. Деревня Михайловка – 6 тысяч населения было. А теперь кто там?
В прошлом году за год платил 300-400 рублей, а в этом году уже 2, 7 тысячи. А у меня пенсия – 7 тысяч рублей. Хлеб стоит 64 рубля буханка».
Поделился с нами этот добрый человек и своими рецептами для тайги. Вот один из них:
10 пачек печенья «Старт» или «Спорт»,
3 плитки шоколада,
1 банка сгущенки,
1 стакан муки,
1 пачку сливочного масла.
Всё это размочить печенье в сгущенном молоке. Потом шоколад, масло сливочное; потом муки. Из всего этого замешивается тесто, раскатывается, нарезается кружками и - на противень, на костер, подсушиваться. Очень питательно!
Подсказал он, как сделать из замороженного черного хлеба – свежий. В тайге всегда хлеб черный, темный. Для этого в ведро или котелок поставить консервную банку с водой, хлеб в нее поместить и закрыть крышкой. Подвинуть к костру, и через час будет горячий хлеб.
   17.35. Лежу у костра. Воздух прогрелся от солнца, хотя дымка мешает ему светить в полную силу. Фомич высокий, статный с хорошо сохранившейся военной выправкой, с седыми, желтоватыми от курева усами, сухощав, но широк в плечах. Похож он чем-то на моего отца, Федора Георгиевича: чуточку горбонос, голубовато-серые глаза, светло-русые шелковистые волосы, руки тоже как у моего отца – рабочие, моложав. Сел на велосипед и поехал домой за рыбой.
С ним мы поставили под березки банки и кружки для сока. Он вырезал своим перочинным ножиком треугольник, поковырял в остром нижнем углу шилом, вставил туда желобок из орехового прутика - и сок закапал в кружку.
Рассказывает он всё обстоятельно, не спеша, подробно, художественно:
- Ага… - и потирает руки.
   Много курит. У него пластмассовый портсигар. Про березовый сок я не знал. Фомич про него сказал.
Марево в воздухе, словно перед дождем. Слышны голоса каких-то птиц…
Это стихотворение посвящается Наташе, моей любимой Наташе:

Мне сейчас тяжело без тебя.
А назад десять месяцев - легче?
Приамурскую даль голубя,
Засинеют вершины под вечер.
Вспыхнет ярче от ветра костер:
Так любовь моя жарко пылает…
Скоро звезды раскинут шатер,
В сердце грусть прокрадется былая.
И под пологом темным кибитки
Буду вновь сочинять тебе письма,
Буду связывать встреч наших нитки -
Только ты и от них независима.
Нет ни сил у меня, ни времени,
Чтоб письмо сочинить хорошо
И ношу его тяжким бременем
Между телом своим и душой.
Вот костер прогорел, и пепел,
Облетает с веток, что пух…
Тает вечер, горяч и светел,
Словно созданный Богом для двух.
В этом тоже много неясного:
Эта разница в семь часов –
Над тобой еще утро ясное,
Здесь уж вечер крадется с лесов.
И приходится мне двоиться:
Сердцем быть постоянно с тобой…
Над костром теплый дым струится,
Где-то утки взлетают под бой!
( 21 апреля 1993 года. 18 часов 40 минут).

   Вдруг землю под нами качнуло, и со стороны границы донеслось подобие раската грома.
- Это китайцы рвут скалу в Фуняне, – пояснил Фомич.
21.00. Вечереет. Небо пестрое, словно рябь на воде. Прохладно. Костер наш всё еще горит - слабо, но греет.

Глава 68.
Мы форсируем Амур. «Мустанг» заслужил песню. Удар от друга – двойная боль! «Могут быть последствия», - сказал хирург. Алло, Наташа!..

24 апреля 1993 года. Суббота.
   19.20. База «К.А.Ф.», город Хабаровск. Конноспортивный клуб «Мустанг». Прибыли сюда вчера около одиннадцати часов дня. Ночь с 21 на 22 апреля провели у костра, беседуя с морским офицером Войтенко Владимиром. Легли в половине пятого утра.
Вошли в поселок Приамурский 22 апреля в 10.10 утра. Были у главы администрации, но его не оказалось на месте. Зашли на почту, отправили родным открытки. Затем направились к железнодорожному вокзалу, к начальнику станции.
Вечером, часов в пять, двинулись на погрузочную площадку. По пути к ней застряли на разбитой в пух и прах тяжелой техникой проселочной дороге. С помощью военного грузовика с лебедкой «ЗИЛ-131» выбрались на сухое место. Коней пришлось распрягать, а оглобли связывать проволокой.
На железнодорожную платформу быстро погрузили кибитку. А вот крытого вагона ждали до самого утра, чтобы погрузить лошадок. Спонсором выступила сама железная дорога.
До четырех утра я дежурил у костра, смотрел за лошадьми. В эту ночь была гроза. Шел дождь. Потом поднялся холодный ветер.
В четыре часа утра разбудил Колю. Только лег в 4.15, как Коля будит меня - без десяти минут пять. Подали крытый вагон. Завели лошадок. Военных с автомобилем «УАЗ», что хотели переправиться с нами, попросили освободить платформу.
Около восьми утра пересекли полноводный Амур. Всего минут двадцать ушло на переправу. Выкатили кибитку, запрягли коней и - в путь, в поисках ипподрома.
   23 апреля 1993 года в 11 часов с минутами прибыли на базу конноспортивного клуба «Мустанг». Сергей Владимирович Кочуровский – директор клуба. Высокий, красивый, молодой человек, он  встретил нас сам с группой своих воспитанников. Сразу посадил за стол в «каптерке» и угостил перловой кашей, зажаренной на большой сковороде, и хорошо заваренным горячим чаем.
Вечером поехали в гости к Сергею – местному предпринимателю. В его конторе, в частном доме, где уютно трещат поленья в большой печурке, было собрано походное угощение: консервы, апельсин, горошек зеленый из банок. С нами был директор СПТУ (среднего профессионально-технического училища) № 3 Циберняк Анатолий Степанович. Он очаровал меня своими глубокими рассуждениями о воспитательном деле. Этот человек обладает искристым юмором и неиссякаемой энергией. Часов в десять вечера ходили в баньку в Пожарную часть.
Про клуб «Мустанг» у меня родилась песня:

В Краснофлотском районе,
Где Амур голубой,
На житейском перроне
Повстречались с тобой.

Припев:
Мустанг, Мустанг!
Ты моя жизнь, ты моя честь…
Мустанг, Мустанг!
Как здорово, что ты на свете есть!

По масштабам России
Не высок будет ранг,
Но с тобой мы всесильны,
Наш заветный Мустанг.

Припев.

Мы с тобою навеки
С самых первых шагов,
Здесь арабы и греки,
Вороная Марго!

Припев.

Здесь над гибкой спиною
Хрупкий девичий стан,
Тихо бредит весною
Чистокровный Шайтан.

Припев.

Здесь гитара и песня -
Струны, шпоры стальные.
Коневодство воскреснет,
И воскреснет Россия!

Припев:
Мустанг, Мустанг!
Ты моя жизнь, ты моя честь…
Мустанг, Мустанг!
Как здорово, что ты на свете есть!

Уже за полночь Сергей отвез нас в клуб.
Афанасьев Сергей Васильевич – краевой комитет по делам молодежи, друг Сергея Владимировича Кочуровского.
Цена 1 тонны сена – 7 тысяч рублей, цена 1 тонны овса – 40 тысяч рублей. Для одной лошади требуется в год 1, 5 тонны овса и 2, 5 тонны сена.

26 апреля 1993 года.
   11.00. Час назад получил очередную травму от своего напарника и друга Коли. На этот раз он ударил ногой в пах, исподтишка, скрытно.
Сейчас сижу в поликлинике, жду приема у хирурга. Боль в паху адская. Что делать? Заявить в милицию? В первый раз я это не сделал, пожалел его. А теперь вижу, что зря. Он совсем распоясался. Грозится убить, добить:
- Вот доедем до Сахалина, я с тобой расправлюсь!
Сегодня как получилось?
Шли мы в краевую администрацию у 3-й поликлиники. Коля, как всегда, разглагольствовал и доказывал Сергею Владимировичу, что невозможно открыть бюджетный счет. А я говорю Сергею:
- Ты его не слушай, это шумовая информация.
Коля сразу взорвался:
- Ты заткнись! Молчи! А иначе я тебя выброшу из кибитки! Ты у меня…
Я отвечаю ему как можно спокойней:
- Если ты меня хоть пальцем тронешь, я тебя посажу.
И тут же Коля ударил меня по лицу, и второй удар - в пах ногой. Я не ожидал, так как шел по одну сторону от Сергея, а Коля по другую. Что делать???
Наблюдая со стороны за Колей, вижу, что с ним что-то происходит. А ко мне, кроме как оскорбительно, он никак не обращается. Стоит мне хоть слово сказать, как он сразу:
- Замолчи, шизофреник!
Но я не отвечаю на его оскорбления, иначе у нас дойдет до драки, до абсурда. Вчера я даже был вынужден уйти со дня рождения. Ибо через слово:
- Конюх… шизофреник… заткнись… замолчи, - и так далее.
Я объяснил Юре Коновалову, который пригласил нас в гости, что не могу отвечать и не хочу отвечать на оскорбления и терпеть их не хочу, а потому ухожу.
Вика, жена Юры поняла мое состояние и говорит:
- Что поделаешь, если Коля такой человек?
11.12. Боль то немного утихает, то терпеть нет сил, возвращается вновь. В травматологическом пункте посмотрели и внешних повреждений не нашли. Но сам факт настолько оскорбителен!.. Там, в Новосибирске, Коля ударил меня, лежащего на полу, ногой, попал по перелому, который был у меня в молодости, когда упал с мотороллера. Ударил кирзовым сапогом. Там я пролежал почти две недели в больнице, объяснив врачам, что ударила лошадь. И теперь еще кость в этом месте болит. Образовался нарост, мешающий не только ходить, но и сидеть на левом бедре.
Откуда у Коли такая заносчивость, гордыня перед людьми?
Ведь надо же сказать в Улан-Удэ бурятскому парню:
- На колени передо мной! Я семь тысяч на телеге проехал!
Парень схватил нож и хотел зарезать пьяного Колю, но вмешался Саша Гармаев - заместитель директора ипподрома, дай Бог ему здоровья за это. И за то, что он нас так тепло принял тогда. И тогда трагедии не произошло. Коля всем рассказывает, что Петр невыносим, что Петр не разговорчив, что я завидую Коле и заколебал его своими проблемами.
Но всё не так. Всё гораздо сложнее. Дело в том, что начиная с Нижнего Новгорода, Коля пытается занять позицию, когда он начальник, гений, а я конюх, бездарь, которому ничего не нужно и который должен быть счастлив тем, что Коля взял его в путешествие…
   Уходя из Иваново-Вознесенска, мы договорились, что идем на равных, что наши должности только для внешнего мира, а друг для друга мы - как два компаньона, 50х50.
Уже в Нижнем Новгороде Коля начал, вернее, продолжил свои ивановские привычки: раз в две недели он должен был напиться под разным предлогом. Причем до такого оскорбительного состояния, что там, в Нижнем, на ипподроме ему сказал паренек-конюх, что видел он за свою жизнь «алкашей», но такого, как Коля, не видел.
За всю дорогу более двух месяцев Коля находился именно в таком состоянии, если суммировать пьянки в Нижнем, перед Вяткой, в Перми, Омске, Новосибирске, Мариинске и до него, в Красноярске, Канске, Иркутске, Улан-Удэ, Благовещенске и после него, Облучье...
Лишь в Биробиджане да здесь, в Хабаровске, он держится молодцом, то есть отказывается от спиртного.
Мне казалось, что наоборот, теперь у нас у двоих дела пойдут в гору, ибо в вышеназванных городах я оставался один на один со всеми проблемами. Кроме Новосибирска, где я лежал в клинике и не мог ничего сделать. Но когда выписали из больницы, я успел с помощью Саши установить печку-буржуйку и ограждение вокруг печки сделал своими руками.
Раз шесть Коля сбегал из кибитки между крупными городами, и тогда, оставаясь один, я шел на свой страх и риск, волнуясь за него и переживая за безопасность коней. Последний раз он сбежал (по-другому не назовешь его поступок) в Облучье, когда, оставшись у пивного бара, обманул меня, заверив, что через час догонит кибитку.
   Не было его двое суток. Две ночи я ночевал один. Два дня шел в одиночку. И привезли его еще пьяного, ни на что не годного. Только проспавши вечер и ночь, он оклемался и мог управлять конями. И тогда он дал слово чести, что до Сахалина ни капли вина - и вот пока держится, но исходит при этом какой-то желчью по отношению ко мне… Чем это объяснить? Не ведаю.
13.20. Был на приеме у хирурга: Войтенко Юрий Геннадьевич. Сделали блокаду из новокаина – сразу стало легче. Плотные плавки, лежать, физиолечение, прогревание.
- Могут быть последствия, поэтому необходимо подлечиться, – так сказал хирург.
Блокаду помогала сделать медсестра Вера. Назначили прогревание в 3-й поликлинике. По пути сюда зашел в бюро судмедэкспертизы, посоветоваться – что делать?
Владимир Михайлович Пенчук – врач, заместитель начальника Хабаровского Краевого бюро СМЭ, седоватый, усталый на вид - всё разводил руками:
- Я вас понимаю, но что ж вы от меня хотите?
   Я хотел одного: совета. Сам я уже готов был идти в милицию и оформлять заявление на своего напарника за хулиганские действия. С Владимиром Михайловичем сошлись на том, что я приглашаю для разговора Колю, и мы втроем беседуем.
Сходил в поликлинику на прогревание и поехал на автобусе № 8 в клуб «Мустанг».
Успел еще пообедать в столовой СПТУ № 3, где директором Анатолий Степанович .
Коля сидел на конюшне в каптерке, на его губах при виде меня заиграла довольная улыбка. Я прошел к окну, пододвинув маленькую табуретку и сел возле батареи отопления. Здесь же сидела работница клуба Оксана.
Я сказал Коле, что нужно съездить поговорить с судмедэкспертом. Он сначала бросился на меня, угрожая:
- Ты меня первый ударил в челюсть!
Это у него такое «алиби» оказалось надуманное под рукой.
- Вон отсюда! – и Коля картинным жестом открывает дверь в каптерку.
Я продолжаю спокойно сидеть и говорю ему:
- Это в твоих интересах съездить и поговорить со специалистом.
Звоню Владимиру Михайловичу, и по телефону Коля соглашается съездить и поговорить. По дороге к эксперту сначала начинает угрожать:
- Я бы тебя добил! Я бы тебя убил, голова твоя вперед тебя прибыла бы в Иваново!..
Потом смяк и, когда выходили из автобуса, он был уже тише воды, ниже травы.
У Владимира Михайловича в кабинете Коля – сама доброта. Ну, и, конечно, умный вид, расслабленность – визитную карточку сует.
Владимира Михайловича я понял сразу. Его задача - помирить нас. Что ж, так он и сделал. Но пойдет ли это Коле на пользу, или он возомнит о своей безнаказанности и вседозволенности?
Выйдя из бюро, Коля начал:
- Что мы делаем? Зачем мы ругаемся?
Да всё слова такие правильные говорил, умные.
А я говорю ему:
- Старик, у тебя на словах одно, на деле другое, а в мыслях третье. Что ж, я себя сам ударил в пах, что ли? Что ж ты распускаешь руки и ноги?..
   Вчера, то есть 25 апреля, купался в Амуре где-то часов в пять вечера. Дно песчаное. Температура воды плюс 7 градусов, температура воздуха тоже около семи тепла. Но светило солнце. Осмотрели станок для подковывания лошадей. До него 8 километров от клуба, где мы стоим.

27 апреля 1993 года.
   12.00. Поздно ночью, в первом часу, по заказанному накануне телефону дали, наконец, Иваново-Вознесенск. Голова закружилась от родного Наташиного голоса, и я смеялся от счастья, а по лицу текли непрошеные слезы. Хорошо, что Наташа их не видела. Работал телевизор. Юра – водитель, дежуривший в ночь, сидел рядом в кресле, но для меня всё исчезло; я видел только Наташины глаза, губы, шею, руку, сжимавшую трубку телефона. Даже смысл ее слов доходил до меня не сразу, а как через толщу воды. Звук голоса – всё сосредоточилось в нем. Я ловил каждую нотку и наслаждался мелодией этого голоса, я жил в нем, в его музыке, купался, словно в морской лазури, и, конечно, читал этот голос, а не смысл слов.
В разговоре Наташа – молодец… Тоже готова была разрыдаться, но сдерживала себя, и я очень благодарен ей за это.
По первым ноткам ее голоса я понял, что должен быть сейчас, теперь - дома. Это нужно Илюше, Эдику, но в первую очередь Наташе. Ей сейчас всего тяжелее, тем более Эдик собирается в армию.
После разговора долго не спалось.
12.12. Сижу в поликлинике и жду прогревания УВЧ (ультравысокими частотами). Вчера, когда сделали блокаду новокаином, – боль ушла и больше пока не появляется. Но остается саднящая боль в сердце - за подлый удар, можно сказать, из-за угла. А вернее - из-за Сережи, спрятавшись за его высокую фигуру. И только мысль о Наташе развевает тучи, и появляется голубое небо, а на нем солнышко.
13.05. Купил книгу «Наполеон», автор Тарле. Беру с собой в кибитку. Только что перекусил в столовой Хабаровской краевой администрации. Взял четыре блина, два стакана чая и салат с красной рыбой – за всё это отдал 96 рублей.
Сегодня ночью выпал обильный снег. Ветер всю ночь хлестал с размаху кибитку, шуршал, рвал полы тента. Но внутри было тихо и в спальнике даже жарко.
Предстоит большая работа – ковать коней, искать спонсоров на дорогу до Владивостока и, возможно, дальше.
15.50. Полчаса назад уехало местное телевидение. Завтра обещают показать с 19 до 20 часов в новостях. Снимали одну Лангусту. Амура ковал Александр Беляев. Ему еще нет и семнадцати лет. Бывший учащийся СПТУ № 3, но сейчас работает в клубе – коваль и конюх. Под-ковал на все четыре ноги нашего коня.
Когда снимали, стало тепло-тепло. Вот-вот прорвется солнце. Но съемка закончилась, и вновь подул ветер, пошел снег. Сегодня родительская суббота. Я собираюсь пойти в Церковь.
   Лангуста похудела. В клубе почти нет кормов. Сено только вчера привезли. А овес еще только обещают подвезти. Никогда так не худела Лангуста. И не было такой бескормицы. Правда, у нас еще немного есть овса. Я впервые за всю дорогу, кроме Благовещенска, не касаюсь кормления коней. Их кормят ребята из клуба. Но сегодня надо подкормить нашим овсом из запасов.
16.00. По телевизору передача о религии. Попил горячего чаю с хлебом и маргарином и конфетами-подушечками «Дунькина радость». Покормил Байкала.

Глава 69.
Нервная кассирша вызвала милицию. Две пропажи. Как Амур Лангусту объедал.  Пропажи нашлись. «Иль врасплох эта встреча застала?». «Сайболах» по-русски – подарок. Прямой эфир в Хабаровске

27 апреля 1993 года.
   22.35. Сижу в кибитке. На улице идет снег. Крупными хлопьями он кружится в свете фонарей. Несмело чавкает Байкал, поедая белый хлеб.
Сегодня вечером отослал с почтового отделения № 33 посылку с дневником и фотопленками. Отослал и «солнечные» камешки – халцедоны и опалы, собранные дорогой, почти от самого Белогорска. Последние камешки собрал на берегу Амура, когда купался.
По дороге на почту меня догнали ребята знакомые на «Волге» - Володя и два Сергея. Подвезли до почты, только не до 3-го отделения, а дальше.
Сергей хотел поговорить со мной и зашел на почту. Но там оказалось, что посылочное отделение не работает, так как родительский день и всех работников отпустили домой.
Мы сидели, разговаривали. На нас «спустила собаку» кассирша:
- Мешаете! Я с деньгами работаю!
   Мы извинились. Стали потише говорить. А она, видимо, всё равно вызвала милицию. Спустя минут 15 заходит сержант с автоматом наизготовку в бронежилете и за ним старший лейтенант в бронежилете под кителем. Пришлось отступать…
Ходил сегодня в Церковь, но она оказалась закрыта. Пошел в кино на 19.30. «Экстерминатор». Звук очень плохой. Ничего не разобрать. Фильм шел в Морском клубе. Было холодно. Зрителей около десяти человек, не больше.
   После кино напоил коней и задал им корма, а то Лангуста похудела сильно. Оказывается, они давали одну пятую часть того, что мы обычно даем коням.
Байкал свернулся у моих ног и дремлет… Сегодня обнаружил две пропажи. Цепь с карабином пропала от собаки и вязки для лошадей. Это впервые за дорогу такая пропажа. Кроме совковой лопаты в Старом Алзамае, у нас, Слава Богу, ничего не пропадало.
22.50. Ложусь спать. Завтра предстоит много работы.

28 апреля 1993 года.
   9.14. Каптерка клуба «Мустанг». Показывают новости по телевизору. Московское время 2 часа 15 минут. Саша Беляев, который ковал нам коней, пьет чай и ест бутерброды с колбасой. На нем лётные технические брюки, костюм из хлопчатобумажной ткани. Ему шестнадцать с половиной лет, но руки как у настоящего мужчины. Правда, лицо еще детское.
Вот зашел за ним Юра:
- Пойдем!
- Сейчас, пойдем, пойдем…
И Саша встал с набитым ртом, вышел.
Пришел Сергей Владимирович. Поздоровались.
   Встал сегодня в половине восьмого. Напоил и накормил коней. Лангуста вчера вечером выпила четыре ведра. И сегодня с утра почти три ведра. И сразу легла. Я обеспокоен. Почему?
Задал этот вопрос Сергею, но он промолчал. Ничего не ответил.
Оказывается, даже этот мизер овса, что давали коням, Лангусте не доставался. Амур, как «мужик», хотя и лишенный мужского достоинства, становится задом к Лангусте, закрывает собой кормушку и ест один. Я заметил, что кобыла худеет на глазах.
Ходил в душ, в общежитие. Мылся холодной водой. После купания самочувствие прекрасное.
Позавтракали в столовой СПТУ № 3. Готовят повара очень вкусно. Яичница с рисом, сметана и чай.
   Сегодня с утра морозец. Солнце. Ноги в кирзовых сапогах озябли. Хотя сижу в теплой каптерке. Звонил директору СПТУ № 3 Степановичу. Он просил нас о встрече с учащимися 14-й группы. Коля опять придрался:
- Ты не так разговаривал с ним! Сказал бы, что мы очень заняты, но если сильно попросит, сможем пойти.
   9.37. Сережа звонил в совхоз «Хабаровский», где нам пообещали помочь зерном. Но так и не дозвонился. Вышел. Зашел Саша. Сел в кресло. Смотрит телевизор. Поет петух в коридоре. Единственная птица на всей конюшне. Коля сидит с деловым видом, что-то правит в своих записях. Он всем говорит, что пишет книгу, а Петр бездельник и Петру ничего не надо. Дошел до того, что интервью с корреспондентами называет работой и гордится, что пишет во все газеты и журналы заметки. И уж не нахвалится, как хорошо у него это выходит…
За обрешеченным окном заурчал мотором автомобиль.
   Да, сегодня с утра нашлась цепь от собаки и обе вязки – они лежали у забора. То ли подбросил кто-то из ребят, а может, мы сами оставили - когда запрягали? Слава Богу, что пропажи нет.
Юра открыл дверь. Солнце на кафельных плитках в коридоре. Несмело принюхиваясь, в проеме двери появилась в солнечном сиянии кошка с маленьким рыжим котенком. Этот котенок уже симпатичный и довольно шустрый.
   9.50. Что-то долго нет директора. Коля решил блеснуть своими возможностями насчет овса и повторял раз десять, какой он молодец - начальник геологического отряда и прочее. Сережа в конце концов не выдержал, вспылил:
- Помолчи! Я уже другим вопросом занимаюсь!
- Сергей, ты не должен обижаться, – сказал Коля, но замолчал.
А солнце между тем плавит снег. Светит во всю ивановскую.
Коля утром мне сегодня заявил:
- Ты будешь отрабатывать мелкий вопрос с продуктами, а я буду работать по крупным деньгам, чтобы положить на счет 200-300 тысяч рублей.
Я не стал спорить и возражать. Я люблю меньше говорить и больше делать. В Перми я не обещал, как он постоянно треплется: «я сделаю то, я сделаю это», а как до дела дойдет, заглотит лишний стакан , и на том все дела заканчиваются. В Перми я нашел спонсоров, в Омске нашел продукты, лишь в Новосибирске провалялся в больнице. В Красноярске Коля не помог мне ни грамма, правда, раздобыл где-то 5 тысяч рублей. А там я организовал и привез куртки меховые, валенки, продукты. В Иркутске тоже продукты были на мне. Коля только «отгуливал Россию». В Улан-Удэ вагон, погрузка, корма – тоже на моих плечах. В Благовещенске – продукты. И только в Биробиджане ходили вместе. А вот здесь, в Хабаровске, он чуть не вывел меня из строя, ударив ни за что ни про что в пах ногой исподтишка.
   12.25. Только что пришли из столовой. Перед этим была встреча с учащимися 101-й группы СПТУ № 3. Сочинил для них стихи на память:

Распущу словно с цепи нервы я -
Столько глаз предо мной, и не сон!
Распрекрасная группа сто первая,
Где сердца стучат в унисон!
За окном апрель плавит олово,
Подбирает остатки зимы.
С вами встретиться было здорово,
Потому и волнуемся мы…
Нам мгновенье дано всего лишь…
Для общения так это мало,
Что ж ты - слева вон там, - молчишь,
Иль врасплох эта встреча застала?
Этот миг - он волшебен и зыбок,
На губах застывают слова…
И от блеска глаз и улыбок
Сладко кружится голова…

28 апреля, 11 часов дня.
   Сейчас жду Серегу, и ехать за овсом надо. А Коля идет к коммерсантам, трясти их насчет денег.
13.20. В кабине автомобиля «ЗИЛ-130» едем с Юрой в совхоз «Хабаровский» за овсом. Солнечный день сегодня. Кучевые облака. Белые до ослепительности островки вчерашнего снега. От него земля и город пестрый. На душе паршиво. Сейчас начал разговор с Серегой.
- Вы мне, – говорил Сергей, - доставили много неприятных минут тем инцидентом. Я бы никому не сказал, но вы еще и здесь начали шуметь…
Да, действительно, когда я пригласил Колю к судмедэксперту, то Коля начал угрожать мне, открыв дверь, и чуть не за грудки меня гнал. А как раз была Светлана, и ей стало неудобно, и она вышла…
   16.50. Сижу на автобусной остановке, жду автобус № 8 у «катера», что стоит на постаменте. Вопрос о кормах решен. Только что вылез из кабины автомобиля, груженного овсом и сеном. Взяли даже с избытком. Кладовщица Марья Михайловна Подольская.
Еду за больничным листом, а потом на лечение зайду. С правой стороны выступил приличный синяк. Если бы на лице, то было бы неудобно, а в ширинке не видно, И то Слава Богу.

29 апреля 1993 года.
   12.52. Сижу на автобусной остановке у филиала Института микрохирургии глаза. Солнце. Прохладно. Едем в краевую администрацию.
Сегодня встал в 6.50. Оделся легко - в хлопчатобумажный костюм, что подарили пограничники в Биробиджане, типа «афганки». На автобусе № 8 доехал до центра. Был на лечении. Потом по поводу больничного заходил. В раздевалке поликлиники женщина узнала меня  (сказывается вчерашний показ по телевидению сюжета об экспедиции в программе «Панорама», без четверти восемь вечера).
Вчера познакомился с предпринимателем, а вернее, с коммерсантом Николаем из Читы. Бывший шофер, а ныне директор посреднической фирмы.
Мылся в душе общежития.
   13.00. Прошла «восьмерка»-« гармошка», битком набитая. Вышли из трамвая. С Амура дует холодный ветер. Виден треугольник стального цвета воды и за ним арка знаменитого царского моста железнодорожного.
14.05. В краевом профсоюзе у геологов. Председатель фонда социального страхования, общественный председатель территориального комитета Берман Юрий Яковлевич. Начальник таежной геологической экспедиции, по всему Союзу – Первое главное геологическое управление (Дальгеология).
- Разорвали структуры сейчас. Есть поселок, а как содержать, не знаю. И ни у кого голова не болит… На 30 % сняли ассигнования с геологии. 35 лет отработал начальником…
«Сайболах» - облицовочный камень. В переводе на русский – подарок.
- Насосная станция провалилась – воду нельзя пить с Амура в Хабаровске.
   15.10. Сижу в поликлинике № 3. Жду главного врача. Полчаса назад разделились с Колей. Он настаивал ходить вместе. Я попросил разделиться. Зашли к геологам, ну и что? Пожаловались нам же на свою бедность и председатель пообещал позвонить куда-то, но, по-моему, это пустые хлопоты. Надо просить у тех, у кого есть деньги. А так Коля, конечно, любит покрасоваться. Всё высыпал, что он знает: и как он был у министра геологии в Москве, и что у него все телефоны… И рылся в своих блокнотах, чтобы поразить наповал, назвав имя и отчество Даниэлянца. Уже попрощались, но Коля по-новой стал рассказывать. Я не выдержал, пожал руки коллегам и вышел.
Был еще там пожилой уже, седой, полноватый господин в кожаной куртке – начальник таежной экспедиции Берман Юрий Яковлевич. Он написал нам в «Гостевой книге» напутствие.
   Да, хочу отметить одну особенность Хабаровска. Здесь улица Муравьева-Амурского приподнята, а по сторонам идут улицы сразу на спуск, на понижение, по ту и другую стороны. А потому путаешься: куда идти - направо или налево? Другие ориентиры не сразу приметишь. Надо постоянно держать это в голове.
У врачей собрание. Словно пчелы из улья, высыпают из кабинета с табличкой: «Ординаторская» в белых халатах.
   16.00. Сижу в одном из помещений АО «Дальлес» и жду заместителя начальника. Сам начальник находится в командировке до 2 мая. Заместитель Валерий Иванович Лукьянчиков вышел куда-то, вернется через полчаса. Время критическое. Ждать или идти искать следующую организацию, вот вопрос?
18.00. Жду «восьмерку» в центре, чтобы уехать на базу «К.А.Ф.». Подъехал автобус «Львовский», что называется «левый», стоимость проезда подороже 25 рублей. Еду на нем.
Вечером отремонтировал оглобли, накормил и напоил коней. Познакомился с цыганом Тимофеем. Он хорошо поет под гитару.
Сергей Владимирович Кочуровский ездил на коне Лёне к цыганам в гости. Остановил он коня, слез с телеги и обратился ко мне:
- Петр, ты извини, что я ругаюсь. Я скажу Николаю, что если что-нибудь с тобой случится до Сахалина, то я его из-под земли достану! Я за тебя! Я сразу раскусил эту сволочь…
Это он так про Колю Шабурова. И как раз Коля идет навстречу с неразлучным своим дипломатом.
- Владимирыч, там твои часы лежат, – голос Коли мягкий-мягкий, словно пропитан патокой.
- Да он догадывается, как я к нему отношусь. Он не придет сегодня в каптерку, – добавил Сергей, садясь в кресло.
И точно. Коли в этот вечер в каптерке не было.
- Хочешь, я ему по башке дам один раз и… всё? Если бы я с ним пошел в эту экспедицию, я на третий день его бы убил.
   Я пошел провожать Станислава и Сергея и попал в гости к Сергею. Хотя время было позднее, уже 11 часов вечера, Оксана, жена Сергея, не спала. Она собрала на журнальный столик перед телевизором разную снедь: колбасу, хлеб, конфеты.
В двух больших вазах стояли свежие розы. Их было 26 – по количеству прожитых Оксаной лет. У нее 28 апреля был день рожденья.
Смотрели видеомагнитофон - фильм про Шварценеггера. Пили чай. Разговаривали. Ушел от них в первом часу ночи.
   14.35. В офисе внешнеэкономической ассоциации «Амурэко». Женщина средних лет:
- Кому жаловаться, не знаю - коням или людям? Стоимость туфель превышает заработок за месяц. Скоро босиком будем ходить…
   Виталий Ильич, солидный, полноватый мужчина лет 47-ми, в очках. У них в офисе радиотелефон. В кабинет зашли японец или кореец и русский. Подписал на 20 тысяч помощь для нашей экспедиции.
Раиса Ивановна взяла мой паспорт и ушла оформлять документы. Шумит холодильник. Жарко у них. Светлеющая Валентина Ивановна – сестра ее. Угостила красной рыбой, нерка называется, и кофе горячим.
   18.20. Дом радио Хабаровска на площади Славы. Когда подходил сюда, наблюдал поневоле репетицию военного оркестра, под его музыку проходили роты солдат трех родов войск, в том числе и десантники. Видимо, тренировки перед военным парадом на 1 или 9 мая. Постоял и я, поглазел на стройных хлопцев, подумал про своего старшего сына Эдуарда – как-то он будет выглядеть в военной форме, в каких родах войск будет служить и как всё сложится у него?
   Главный редактор Радио «Восток» Феликс Абрамович Куперман. Сам из моряков, еще не стар, по-боевому подтянут, вежлив, корректен, слегка сутулится. На нем полосатый шерстяной пуловер и светлые брюки. Хочет нам помочь через своих друзей во Владивостоке.
Редактор программы Евгений курит, в очках, кудрявый. На нем долгополый пиджак в клетку крупную, темная рубашка и светлый галстук.
18.35. Скоро прямой выход в эфир.
Сартаков Петр Нестерович – 45 лет, казак, жена Елена.
- У нас от лошадей остались только лошадиные силы ,– выдал свой афоризм Феликс.
И вот какую запись оставил он в нашей «Гостевой книге»:
   «Дорогие, мужественные, добрые ребята! Дай вам Бог удачи и радости в вашей дороге. Дорога – в истоке семантическом – дорогая. И вы обрели и, верю, одарите богатством всех нас в своей будущей книге. 30.04.93 г. Хабаровск».
А это стихотворение я сочинил, с Божией помощью, здесь же, в редакции, и посвятил Феликсу:

Светел Амур в этот вечер предмайский,
Дальний увал посинел от дождя…
Встретиться с Вами для нас было счастье
В Радио-доме, на «штрассе» вождя.
Тихой беседы вздымаются волны,
Чуть обжигает кофейный глоток…
Мир половинчатый с Вами стал полный,
Замер, заслушавшись, Дальний Восток.
Завтра у Вас собираются гости,
Вас с Днем рожденья поздравить придут…
Мы Вас желаем в рассвете и росте
Поздравить сегодня, поздравить вот тут!
Вам пожелаем терпенья и силы,
Морского здоровья, тепла и добра,
Новых высот в возрожденной России…
А нам в День рожденья в дорогу пора!

Глава 70.
Комары – как воробьи! За Могилёвкой – Переяславка. Запрягаем, выпрягаем… Где по-чинить оглоблю? Сон в руку. Юра Аржанухин по кличке Смитт. Я купался в речке Кия

1 мая 1993 года. Суббота.
   15.00. В кибитке тепло. В проем вламывается солнце. Кибитку раскачивает на ухабах, слышен неровный стук подков, шум машин. Поскрипывает валек справа на пристяжной.
Сегодня встал в семь часов. Напоил и накормил своих коней. Затарил три мешка с овсом.
В девятом часу встал Коля. Он ночью пришел в четыре часа; говорит, что звонил Володе Бизяеву – корреспонденту радио «Маяк».

2 мая 1993 года. Воскресенье.
   16.27. На обеденном отдыхе. По пояс раздетый. Но стоит спрятаться за горизонт солнцу, как холодный ветер заставляет думать об одежде. Только что вскипел чай. Заварил я его горсткой ягод шиповника, собранного еще прошлым летом в Омской области.
На кусочек бетона опустилась пчела. Это вторая за день. Одну пчелу видел в поселке Корховский: опустилась на облучок.
На обед картошка жареная с тушенкой, молоко, которым угостили нас на «24-м километре» добрые русские. Ложка брусники. Чай с шиповником. Байкалу наварили рисовой каши и смешали с остатками жареной картошки.
Прогулялся в лес по дороге. Наткнулся на полуразрушенные воинские укрепления: траншеи, окопы, ходы, землянки, убежища.
Амур съел овес и лег. Лангуста стоит, задрав голову. От котелка с чаем идет пар.
16.30. Владимир Бизяев говорит по радио «Маяк».
   16.58. Ушел на эту бывшую военную точку, разделся до плавок и лег на телогрейку, чтобы немного позагорать. Тревожно заголосил дятел. Синеют впереди, через долину, горы. Оттуда доносится шум проходящего поезда. Еще какая-то птица несмело пробует голос. На старом корявом дереве, похожем на вяз, висит обрывок черного кабеля. Судя по тому, как обветшали деревянные детали укрепления, оно заброшено лет 20 назад, не более. Ходы полузасыпаны. А может быть, деревянные доски растащили местные жители. Кое-где из-под сухой бурой листвы топорщатся живые цветы - белые, словно лучистые солнышки.
Собаку я привязал к кибитке, чтобы Коля не ревновал. А то я сегодня взял Байкала на облучок, а он ко мне ласкается, руки лижет, а Коля сидит рядом. Байкал на него ноль внимания. Тогда Коля берет и привязывает его сзади к кибитке: мол, нечего ласкаться к Петру…
   Вчера весь день тащились по городу. На обед Коля съехал с дороги, и в придорожной низине отобедали. Подходили две сестры - Оля и Наташа - из Комсомольска-на-Амуре. Помогали собрать дрова для костра. Восхищались лошадками. Потом подошли их родители. Мать, похоже, развелась и живет с дядей Васей.
Выезжали с места обеденного отдыха, и застряла кибитка в талой почве. Пришлось выгружать овес. Но и это не помогло. Тогда подсобили двое парней. Их привели девушки, да еще угостили нас шоколадом мятным. Лангуста с их помощью взяла препятствие.
Ночевали рядом со стелой «Хабаровск» - начало города или конец его. Просто съехали вправо, в лес. Я хотел развернуться на лесной поляне, а Коля предложил спрятаться в низине - на старой лесной дороге. Ну и застряли. А сегодня с 9 утра копошились до 11 часов дня. И только благодаря школьникам выбрались на хорошую дорогу. Снова Лангуста погнула оглоблю правую, когда буксовали. Я выпрямил ее, но для этого пришлось, как всегда, снимать саму оглоблю, разворачивать винты и стяжки.
А в обед подремонтировал левую тягу, что сломалась еще на левом берегу Амура. А на стоянке в клубе так и не подварили – времени не хватило.
Комары. Кусают комары! Да такие крупные, словно воробьи.
Еще минут десять позагораю, и надо идти запрягать.
19.55. Мальчишки щебечут позади кибитки. Коля погоняет коней.

3 мая 1993 года. Понедельник.
   19.35. Село Могилёвка. Конный двор. Сижу в кибитке. Сквозь иллюминатор с кормы сочится вечерний свет. Только что пришел с речки Кия, где купался с мылом. Там на мосту познакомился с Сергеем Куприяновым. Шофер, работает в «Сельхозхимии» в Переяславке. 1956 года рождения. После армии служил во Владивостоке на подводных лодках, уехал на Камчатку и там работал на рыболовных траулерах 6 лет. Говорил, что был и в Заполярье, и в Сингапуре, и в Японии. Жалуется, что пьет, - но с сегодняшнего дня круто бросает. С женой полгода как не живет. Разошлись. Говорит, что пьет только по пятницам. А жена всё ругалась. Если хоть слово приветное сказала бы, он бросил бы пить... А так - мастер на все руки: и плотник, и печник.
Эту ночь ночевали в Переяславке у дорожно-ремонтного строительного участка «Лазовское». Коля, когда свернули в Переяславке с трассы, начал придираться:  мол, это не сама Переяславка, а военный городок, и что он видит, что мы не туда едем.
   И действительно - идеальный асфальт и фонари над дорогой, и параллельно идет тротуар асфальтированный с правой стороны и рамки от плакатов.
А придирался-то опять ко мне. Вроде бы и я виноват, что не туда едем, хотя Коля сам сегодня управляет конями. Так я, чтобы не слышать его, спрыгнул с кибитки и пошел сзади. А он свернул вправо по асфальту, хотя на Могилёвку (я узнал чуть позднее) нам надо было ехать прямо. То есть, мы правильно ехали и вовремя свернули с автотрассы.
Пока я ходил узнавать, куда ехать на Могилёвку, Коля успел свернуть в сторону, и кибитка застряла в колее правой стороной.
Мы пробовали запрягать Лангусту в коренники, но она покрутилась-покрутилась вправо- влево и не взяла, лишь согнула правую оглоблю.
Снова выпрягли. Я починил оглоблю. Запрягли на этот раз и Амура. Но и в паре они не взяли. Снова погнули правую оглоблю. На этот раз разгибал Коля и сломал ее. Я предвидел, что она сломается, и предупреждал его…
Так и легли около часа ночи. Коней пришлось привязывать к передку, ибо корма кибитки плавала в воде. Накрапывал дождь. Но утром, хотя встали почти в десять, светило солнце и было относительно тепло. Рядом была какая-то стройка: дом строили, уже фундамент заложен был, начали возводить стены…
Коля сразу предложил свой вариант. Он узнал, что вокруг все организации не работают, а потому сварить оглоблю негде; предложил вытащить кибитку на сухое место и ночевать здесь. А завтра сварить оглоблю и ехать дальше.
Я пошел искать машину повышенной проходимости. Коля заворчал: мол, зачем сейчас машина, когда надо завтракать? Но мне есть не хотелось, а потому я отправился в сторону дороги. Дойдя до перекрестка у кладбища, я увидел, как в какую-то организацию въезжает колесный трактор с тележкой. Туда и направился. Оказалось, там работают люди, и нашелся сварщик-слесарь Рычков Сергей. Молодой, лет 27-ми, с усами. Организация называлась «Заготконтора», то есть заготовительная контора, по заготовке даров таежных. Рабочие выкатывали бочки с лимонником на улицу. Договорился с трактористом Павлом. Проблема оказалась со сторожем. Он настаивал, чтобы я позвонил начальству. Из проходной будки звонили заместителю директора Раисе Семеновне. Она дала добро.
Павел сказал про сторожа, что у него жена работает заведующей складами, и что у них всё есть, и что они много воруют. А если Павел воспользуется своим трактором, то поднимают крик и наказывают.
С помощью трактора тросом за заднюю ось вытащили из лужи кибитку. Было мгновение, когда чуть-чуть кибитка не свалилась в канаву. А ночью сегодня я видел сон: Коля ехал, и - снежный кювет крутой. Сначала одной стороной кибитка попала на склон, а потом и вся. И коней потащила за собой, и перевернулась, и легла на бок, и кони упали на бок, друг на друга. Но как-то быстро вскочили, и только Амур жаловался на ноги.
И сон оказался в руку.
   Коля заревновал к моей деятельности и навязался сам ехать варить оглоблю. Хотя я уже в принципе договорился и без проблем заварил бы без него. Но не стал возражать.
Пока он ездил, я подремонтировал левую оглоблю, что вышла из гнезда на оси. Развел костер, вскипятил чай.
Ребята с «Заготконторы» угостили нас трехлитровой банкой сока лимонника и березового сока. Чай пили, разбавляя соком лимонника. Съел банку консервированной селедки «иваси» с Байкалом на двоих. Открыл, пока не было Коли, для Байкала еще и банку тушенки. Коля не хочет кормить собаку тушенкой. А я знаю, что для собаки необходимо мясо или хотя бы тушенка.
После завтрака и чаепития поставил оглоблю на место и запрягли в коренники Амура.
   В Переяславке видели два памятника. На площади – Ленину и чуть ниже - Сергею Лазо, огромный белого цвета памятник из бетона.
Проехали Гродеково, а за ним и Могилёвка, от трассы получилось 11 километров.
Здесь, в Могилёвке, сначала заехали к Пименову Сергею Дмитриевичу. Бородат, на вид лет 30, уже месяца три как ушел из коневодства, а был бригадиром. Чуть попахивало от него спиртным. У него гости на японской машине. До конюшни нас провожали Аня и Гриша -брат с сестрой. Новый забор окружает конюшню. Свернули к ней перед мостом бетонным через речку Кия, в которой я купался сегодня. Но купался я возле деревянного моста.
Другая знаменитость – Юра Аржанухин по кличке Смитт - был среди коневодов. Познакомились. Юра мастерски изготавливает ковбойские седла. Коля достал фотоаппарат и всех сфотографировал.

4 мая 1993 года.
   17.30. На автобусной остановке рядом с правлением предприятия «Веринское» жду автобус на Переяславку. Хочу съездить на почту. Солнце уже по-летнему греет камни, асфальт, воздух. Ветер, правда, не делает день жарким, но ласкающе-свежим и приятным. Тем более полчаса назад я искупался в речке Кия и помыл голову с мылом.
   Сегодня встал в 7.30. и сразу включился в дела. Приготовил подковы. На завтрак из сухого солдатского пайка, что нам подарили в Хабаровске, съели горох и кашу и запили чаем. В этот солдатский паек входят: банка мясных консервов, банка гороха с мясом, банка рисовой каши с мясом, 12 парных кусочков сахара в обертке для «аэрофлота» и даже пакетик чая.
В мастерской, куда пошли с Игорем, – кузнец Саша Сидоров, с поцарапанным носом. Шутит:
- Жена вчера поцарапала…
   Надо было и третьего на рыбалку идти, а он не пошел. С виду спокойный, рассудительный парень. Из куска рессоры выковал брус квадратного сечения для наваривания на подковы, чтобы они не так быстро стачивались об асфальт. А уже наваривал сам Игорь, и обрезал он газовым резаком - только искры желтые и оранжевые летели.
   До обеда ушло на это время, а еще в подковах Саша пробил отверстия для гвоздей № 8 (ухнали), а иначе гвозди гнутся, заводские отверстия малы по размерам.
В обед познакомился с директором «Веринского» Георгием Гавриловичем Торховым. Он невысокого роста, плотный, коренастый, с генеральской осанкой, в хромовых сапогах, галифе военного покроя и в коричневой кожаной потрепанной куртке.
Он с гордостью показал тяжеловозов - двух жеребцов и рысаков: русских, орловцев, буденовцев и дончаков. С ним был пожилой мужчина в светлом плаще и двухдневной щетиной на лице – видно по всем статьям, что приезжий.
Автобус «ПАЗ» довез меня до Переяславки, но почта уже была закрыта с 18.00.
   18.12. На телеграфе в Переяславке. Небольшое помещение. Зеленый линолеум на полу. Стойка отделана дорогой, но уже потрепанной с углов тканью и темным деревом. За стойкой женщина лет пятидесяти, кудрявая, в шерстяной кофте. Видавший виды стол и такие же скамейки. Четыре кабины. С Наташиным телефоном рабочим сразу соединили, но никто не ответил. Видимо, они там в майские праздники не работают в детском саду, где она трудится воспитателем. Телефон геологоразведочной экспедиции тоже молчит. Назвал Кольчугинские номера телефонов: домашний Саши Кожина – моего друга школьного и рабочий Тани Лохиной – моей младшей сестры.
Сквозь пыльные окна телеграфа жарко светит солнце – два окна. Одно, видимо, еще с осени забрано полиэтиленовой пленкой. Чистота на улицах поселка бросается в глаза. В остальном поселок обычный для этих мест.
   18.30. Поговорил с конторой совхоза «Кольчугинский», где работает моя сестра Татьяна. Трубку взяла ее подруга по работе Фаина Степановна. Она сообщила, что Таня работает на прополке овощей в парниках, что Наташа моя всей семьей сейчас в гостях у Татьяны в поселке Раздолье, что в шести километрах от города Кольчугино.
   19.10. Поговорил восемь минут с Алиной – молодой женой Саши Лохина, моего племянника и сына Татьяны и Анатолия Лохиных. Она оказалась дома. Сказала, что Наташа была вчера, уехала, что было весело, ходили на шашлыки, копали огородные грядки.
- Вы много теряете, дядя Петя…
- Да, Алиночка, я понимаю, что много теряю, но сейчас надо пройти эту дорогу, отступать некуда. Столько времени, сил, нервов отдано за эти 11 месяцев, ради чего?
   Если победит черное - то, что олицетворяется порой в лице Коли, - то эта экспедиция, как правильно сказал Сережа Кочуровский, «ничего не стоит, ничего не стоят все лошади мира». И он сам был очень разочарован, увидев наши отношения с Колей, особенно эпизод с подлым ударом в пах.
   19.40. Уже подъезжаю к Могилёвке на том же автобусе. Дымка. Жгут люди мусор и старую прошлогоднюю траву.
19.53. Сошел с автобуса. Проходил мимо магазина и увидел афишу кино: «Убийца», решил сходить. Дом культуры из белого кирпича. Богатое новое здание – любой город позавидует такому. Цена билета 10 рублей. Но народ не идет даже за такую цену. Две девочки сидят на задних рядах да трое подростков. Сцена богато отделана деревом, рейками. Кресла добротные, мягкие.
Сегодня вечером Пименов Сергей Дмитриевич обещал организовать баньку, но, прямо скажу, что я помылся в речке неплохо сегодня. К тому же мне не хочется лишнюю минуту быть в Колиной компании. Его хвастовство переходит всякие мерки.
   21.40. Пришел на конюшню. У Пименова с организацией баньки не получилось. Об этом пришел сказать Юра, который вчера дал 3 тысячи рублей для нашей экспедиции и который вместо Юры Сизых едет в Комсомольск на Амуре.
Темнеет. Собираемся ужинать.

Глава 71.
Лошадиная любовь. У Лангусты новые подковы. 350-граммовый гонорар. Веселые геологи на «Жигулях». Угощение, подарки...

5 мая 1993 года.
   9.15. Уже сердце просится в дорогу. Сегодня встал в 7.30. Почистил зубы. На завтрак разогрел тушенку, чай с соком лимонника. Байкалу сварил рисовую кашу на сухом молоке.
Нам отдали под жилье вагончик – дом, где обширная комната, кухня, кладовка и прихожая. Там мы и готовим на газовой плите и обедаем.
Утро снова солнечное, но какая-то дымка на небе и даже сверху далеко от солнца радужная корона.
Пришел первым Игорь Николаевич, который наваривал вчера на подковы квадраты из рессорной стали. Около девяти часов пришел Павел Сергеевич – мой земляк из Рязани. Он вчера без станка расковал Лангусте передние ноги, что само по себе необычно. Она никогда не давалась коваться без станка, - а тут не только расковал, но и расчистил копыта. Павел - крупный парень, похожий на моего племянника, Александра Александровича Лукина из села Чермные Кадомского района Рязанской области. Носит пшеничного цвета усы. Однако лицо у него мрачноватое. Говорит, что развелся с женой. Работал в Екатеринбурге вместе с Горшковым Сергеем Викторовичем. Обещал сегодня подковать нашу кобылу.
В загоне неподалеку жеребец прыгает на кобылу. Идет плановая случка лошадей. Но, кажется, неудачно. Всё содержимое жеребца вылилось на землю. Он отошел, покачиваясь, понюхал солому и, высоко задрав голову, долго стоял так. Потом прошел в другой угол загона, подняв хвост – опорожнился. Снова как пьяный подошел к соломе, пожевал ее нехотя, затем вышел на середину загона, обнюхал землю, лег и несколько раз лениво перекатился с боку на бок. Встал и не отряхиваясь подошел к соломе, хватанул в пасть, бросился в сторону - к призывно заржавшей кобыле. «Антенна» выскочила, но еще не получила достаточной твердости и не взяла нужный угол. Кобыла шарахнулась в сторону. Жеребец, прижимая ее к забору, кинулся за ней. С диким ржанием набирая силу, ловко заскочил и… несколько раз резво качнул задом. На несколько мгновений оба коня замерли. После этого жеребец отпустил кобылу, «антенна» вывалилась шлангом, оттуда капали остатки мощной струи. Струи, которая даст жизнь новому потомству.
   Всё так же светило солнце. Чирикали весело воробьи и еще какие-то птахи.
А жеребец, просунув голову сквозь жерди ограды, теребил охапку сена. Кобыла стояла позади него и прядала ушами, слегка оттопырив пышный хвост. В загоне почему-то присутствовала третья лошадь. Видимо, еще одна кобыла, только посветлее мастью. Она не принимала никакого участия в играх, а только ходила вслед за темной кобылой.
Самозабвенно воркуют голуби. Фырчат кони. По конюшне гулко раздается шум колченогой тележки, в которой возят ведра с водой для коней.
А ведь это, пожалуй, ласточка сидит на проводе и распевает! Тысячу лет не слышал ее голоса. По коньку крыши ходит пестрый голубь.
   18.22. Сижу в кибитке. Сумрак. Уже около часа небо обложили грозовые тучи. Только что пошел дождь - несмело царапает скаты кибитки, сыплет мелким горохом о туго натянутую крышу.
Сегодня наконец перековали Лангусту. Уваров Павел Сергеевич впервые в истории нашей дороги сделал это без станка ковочного, на руках. Только когда ковал задние ноги, пришлось прибегнуть к помощи веревки и блока.
Вообще молодчина парень. Только вот расчистил копыта слабовато...
Брал сегодня интервью у «Смитта», то есть у Юры Аржанухина. Истратил на его фотографирование почти две пленки. Снимал момент, как он ловит с помощью лассо жеребенка. Уникальный человек! Единственный у нас в России, кто шьет ковбойские седла.
Павел от денег отказался. Купил я ему на похмелку рому бутылку емкостью 350 грамм за 1000 рублей. Потом Коля еще две бутылки рому принес. Нажарил яиц, и посидели в вагончике за обеденным столом. Всего было десять человек вместе с нами. Только жаль - Игоря не было, того, кто наваривал квадраты на подковы.
Дошел до магазина, посмотреть афишу в кино. Но афиши сегодня не было. Прошел около речки Кия. Течение быстрое, перекаты, старый мост.
У нового моста рыбак с удочкой. Желтеет на той стороне цветущая верба. Заколоченные бараки, что-то вроде казарм или летних общежитий вокруг Дома культуры и сюда, ближе к гаражу.
Дождь всё царапается по тенту - не ослабевая и не усиливаясь, как-то лениво, нехотя, словно раздумывая.
Хочется спать. Когда светило солнце, в кибитке было душно и жарко. А сейчас прохладно, свежо.
Еще днем до обеда сходил на почту и отослал деньги Наташе, Гале и Татьяне.
Очередь за пенсией на почте.
   - Кто стоит за пятым и шестым, не стойте, денег не хватит, – объявила кассирша.
Вчера замочил сбрую в дегте. А сегодня достал и развесил на гвоздики сушиться по стене конюшни. Дождь на нее не должен попадать, ибо она под крышей.
Сергей Владимирович из клуба «Мустанг» не приехал, а обещал, и Пименов нас не очень хорошо приютил. Я знаю, из-за чего. Дело в том, что здесь были и Юра Сизых, и Федя Добосов из Улан-Удэ и в ярких красках, во всех подробностях наверняка осветили деятельность моего друга Коли. Отсюда и холодность и сдержанность ребят к нам.
Хотя Павел сегодня сказал, что нас на руках надо носить только за то, что мы проехали такой долгий путь на конях. В шутку он засобирался вместе с нами. Юра Аржанухин тоже:
   -Я бы поехал, если бы не семья…
   Дождь усилился, пошел настоящий. В кибитке сухо. Хотя я знаю, что с моей стороны швы пропускают воду и скоро здесь тент станет мокрым. Так было не раз.
Завтра собираемся ехать дальше. Не забыть бы «Гостевую книгу» у Смитта. Корона на солнце была к дождю.
Стихотворение посвящается Юре Аржанухину:

Я склоню пред тобою колена
В этот памятный праздник твой…
Из кусочков преодолений
Собран мир непростой.
Путь вот к этой минуте был долгий,
Пусть еще впереди твоя Слава;
Есть в Судьбе твоей что-то от Волги,
Мудрость древнего Ярослава.
Я прекрасно тебя понимаю,
Только жаль – коротка наша встреча…
Я как брата тебя обнимаю –
Ведь общенье с тобою лечит.
Счастлив буду знакомством с тобою,
Твои звезды не скрыть облаками,
Пусть же скачут лихие ковбои
В седлах, сшитых твоими руками!
(В день Святого Георгия Победоносца. 06.05. 93).

6 мая 1993 года.
   17.20. Лежу на луговине, загораю. Солнце прикрывается облаками, легкими как сон. От кибитки отошел шагов на двести. Спугнул пару уток, что кормились в кочках на болотце.
На обед жареная картошка, молоко, творог, белый хлеб – остатки, подаренные добрыми людьми в Хабаровске.
Подъезжали на «Жигулях» геологи. Один навеселе. С ним эколог Татьяна из Советской гавани. Татьяна подарила нам двухлитровую банку молока. Должно быть, она стыдлива: вышла из машины в последнюю очередь. Коля обнажился по пояс. Загорал и одновременно жарил картошку. Я в это время занялся сбруей. Пропитал дегтем шлею, которую починил Юра Аржанухин. Славный парень этот Юра. Я ему посвятил даже стихотворение.
   Сегодня утром встал в 7.30. Сразу пошел к лошадям. Напоил их, задал по ведру овса. Зная, что сегодня в дорогу, Лангуста выпила четыре ведра воды, а Амур второе не допил.
Впервые за всю дорогу они попали в теплую конюшню и Лангусте жарко с непривычки. Потому она пила много эти дни и даже потела.
На прощанье сфотографировались с Юрой на его жеребце, оседланном ковбойским седлом – последним шедевром Юры.
   17.30. Ветер шевелит страницы дневника. Марево, словно перед дождем. Луг, на котором я расположился, очищен палом от сухой травы и теперь тут и там пробиваются из земли зеленые пучки, стрелы травы. По сухому косогору ползают пауки и козявки, уцелевшие после огня. Кое-где пробивается хвощ. Пролетел, тяжело махая крыльями, чибис. Недавно слышал удода. А там, в Могилёвке, видел удода с хохолком, сидящего на проводах.
   Помню, вот так же в Карелии, когда служил в армии, лег однажды на траву. И такое многообразие жизни насекомых увидел, что поразился. Как раз мы тогда помогали утрамбовывать зеленую траву в тележки тракторные после измельчения.
Здесь, кроме двух-трех козявок да одного-двух пауков – пусто. Да и травы-то кот наплакал. Былинка от былинки на 10-15 сантиметров. Но чувствуется, что с каждой минутой былинок зеленых становится всё больше, особенно после вчерашнего дождя.
В поселке отстал от кибитки. Заходил на почту, но неудачно. Как раз они в 13 часов закрыли на обед. Купил творог - около 500 рублей за килограмм и молоко 90 рублей за 1 литр 1,5% жирности.
Догнал кибитку уже за поселком, за пунктом Госавтоинспекции.
18.00. Почитал немного книгу о Наполеоне. Пора идти запрягать.

7 мая 1993 года.
   18.07. Залез в кибитку. Тепло. На улице солнце. Около плюс 20 градусов по Цельсию.
   - Но-о! Но-о! Но-о! Пошли! Но-о! – повелительно покрикивает Коля на коней. Догнал до мыла Лангусту, заставил пробежать без отдыха почти три километра.
Сегодня ночевали во дворе конторы Капитоновского лесничества. Начальник Собчун Анатолий Анисимович. Пили чай из электрического чайника. Утром Анатолий угостил нас красной рыбой и литровой банкой липового меда. Здесь же, в поселке Дормидоновка, когда поили коней, другой хозяин Семен и его жена Люба угостили нас березовым соком и полулитровой банкой цветочного меда с пергой.
Встал около восьми часов утра. Утро было пасмурное, свежее. Рабочие удивлялись высоте Лангусты, шутили, собираясь на посадку деревьев: лиственницы, сосны, кедра.
   До обеда я был на вахте. Ничего примечательного, кроме двух-трех встреч.
Женщина, которая встречалась нам среди бегунов перед Биробиджаном, и ее брат подарили нам 3 тысячи рублей наличными. Встретился нам ивановец, наш земляк. Назвал адрес родителей по улице Демьяна Бедного. Работает сам водителем на «ЗИЛ 131», на вахтовозке. Плотный, упитанный, на вид лет 45, не старше.
Еще Сергей из Приморья подарил нам 3 тысячи рублей.
На обед встали на краю дороги, свели коней на зеленеющее поле. На костре жарили картошку на сливочном масле, запасы которого сохранились еще с Иркутска – более килограмма. Я его растопил на костре и перелил в бидон, поставил в кибитку. Коля вылезал из кибитки, задел бидон ногой, и масло пролилось на обочину.
Вместо чая пили березовый сок с медом. Нам его налили целых пять литров. И сейчас пока сок есть.
Байкалу жарко, но он не отходит от меня, сидит в кибитке и места себе не находит. Читаю про Наполеона, Аустерлицкое сражение. Достал новую кружку, обливную.
   19.33. Только что миновали район поселка Вяземский. Собственно, сам поселок правее. Мы прошли только краешком. В школьной кочегарке набрали холодной воды. Пробежался метров двести. За мной сорвался Байкал. Слева сады. То ли слива, то ли яблоня местная. Кибитку трясет на неровностях дороги.

8 мая 1993 года.
   9.23. Только что зарядил фотоаппарат пленкой «ТАСМА» 64 Din ASA.
Вчера свернули на ночлег к летней ферме. На прибитом к столбу плакате надпись: «Летний лагерь «Высокая степь».
На ужин блины с красной рыбой и медом. Березовый сок. Для Байкала сварил рисовую кашу, бросил в нее кусок рыбы.
Коля с утра получил коней. Со стоянки надо было сразу влево чуть в горку, а он вправо свернул, по кочкам поехал на площадку. Там, избивая коней, развернулся снова по кочкам и уж потом еле-еле выехал, измучив с утра Лангусту. Потом скачет с горы по асфальту, когда прекрасная мягкая обочина есть. Делаю замечание. Он назло поступает наоборот. Не понимает, что так Лангуста «отстучит» копыта и «обезножит».
А когда Амур в коренниках, то наш Коля до мыла загоняет Лангусту бегом. Тоже хорошего мало.
Утром сегодня встал в 7.30. Пасмурно - прохладно. На завтрак каша рисовая и гороховая из солдатского пайка и березовый сок с медом.
Поили коней в речке. По два ведра выпили. Природа красивая. С каждым шагом прибавляет-ся зелени. Слева синеют горы. Байкал на привязи.
11.45. Полчаса назад встретился Сергей Кухарь уже второй раз. Вчера он дал нам 3 тысячи. Сегодня он был со всей семьей: жена Инка, дочь Дарья шести месяцев и сыновья Павел и Иван. Подарил нам банку какао. Солнце появилось. Потеплело. День разгорается.

Глава 72.
Тревога под Розенгартеном. Поселок Бархатный встретил грязью. Бикин, Бурлит… названия такие. Могли окунуться в чудотворный источник. Одинокая муха и уйма клещей

9 мая 1993 года. Воскресенье.
День Победы!!!
   17.27. Сижу в кибитке. Дождь закончился. Налетает порывами даже с градом. Но тем не менее, успел позагорать под тучами. Целый час принимал воздушные ванны.
17.29. Проходим «201 км.», Коля с Амуром на вахте. Мы с Байкалом в кибитке. Вчера уже в сумерках прошли Розенгартен и за ним километрах в трех стали подыскивать ночлег, свернули влево перед спуском на лесную дорогу и попали на «дикую» свалку. Уже в потемках развернулись и спустились к реке. В темноте съехали с дороги и в двадцати шагах от нее, под прикрытием группы деревьев, остановились на ночлег на берегу речки Бирушка. Было пасмурно.
На ужин съели банку иваси. Я отказался в пользу собаки. Печенье китайское и минеральная вода, что нам подарили дорогой. Да черемша свежая (листья похожи на ландыши). Лег я в двенадцатом часу. Коля на полчаса позднее.
В половине второго ночи разбудил лай Байкала. Кто-то шел по дороге и громко разговаривал. Двое. Коля вылез из кибитки. Я оделся, взял ружье и тоже выбрался на волю. Стояла призрачная ночь. Полной темноты не было. Двое шли по дороге в 20-ти шагах от кибитки и громко разговаривали, возбужденно кого-то ругали. Мы ждали, что они свернут к кибитке, но они прошли мимо. Еще минут двадцать подежурили, но всё было спокойно, и мы легли спать, разрядив двустволку.
Всё утро по верху кибитки шуршал дождь. Я проснулся в 7.30, но пролежал еще час, слушал радио. Коля еще минут двадцать понежился. Шел дождь, то ослабевая, то усиливаясь. Птицы молчали, лишь ворковала на перекатах река, бурно стремя свои чистые воды, бросаясь то вправо, то влево.
На завтрак солдатский паек - горох с мясом, рис с мясом и говядина. Какао, что подарил вчера Сергей из Лучегорска, остатки печенья, шоколад.
К десяти часам запрягли мокрых со спины коней. Дождь вскоре перестал. Иногда появлялось солнце. Дождевые облака, клубясь, тянулись от океана, синели вершины гор – хребта Сихотэ-Алинь. Они манили к себе своей загадочностью и были справа и слева, то приближались, то удалялись, уходя в сторону. Дорога то спускалась в долину речушки или ручья, то поднималась постепенно в гору, на очередной перевал, за которым вновь обозначался спуск - и так без конца.
На обед остановились в два часа. Жареная картошка на костре, с черемшой, чай с китайским шоколадом с орехами, с добавкой сока лимонника.
Дождь сильный и крупный загнал на этот раз обедать в кибитку. Пришлось всё убирать от костра и упряжь накрывать плащ-накидкой. Но пообедав, я выбрался из кибитки и уже больше не залезал туда, несмотря ни на дождь, ни на грязь; сидел у костра, покормив перед этим коней овсом. Сначала просто сидел, потом разделся до плавок, читал «Наполеона».
18.12. В кибитку, когда кони бегут с горы, врывается холодный воздух, а так внутри тепло. Байкал в полудреме то поднимет голову, то уткнув в лапы спит, навострив уши. Стоит мне подняться, как он за мной - старается ни на шаг не отставать. Коля от этого бесится, и сразу Байкала на поводок к кибитке. А он бедный все когти пообломал и еле ходит, скулит позади кибитки и шею ошейником натирает до крови.
18.17. Прогремел гром. Со стороны океана идет гроза.
   18.42. Снова пошел дождь. Затарабанил по верху кибитки, яростно и звонко.
- Ну-ка-а, ну-ка, взяли, оп-па! – и кони побежали вперегонки с дождем. Читать стало темно в кибитке. Слушаю радио.
20.47. Ждем трактора. Коля вопреки моим предупреждениям «засадил» кибитку по самое некуда в грязь. Лангуста при развороте сама едва не утонула, провалилась задними ногами.
   Сюда, на базу «Леспромхоза», завернули для ночевки. Зашли в сторожку, а там выпивают трое мужчин и одна женщина и с ними парнишка лет двенадцати. Петр с бородой лет сорока пяти оказался пчеловодом, пригласил нас на пчельник – это еще около километра вглубь леса. А дорога очень плохая, разбитая машинами и с залитыми дождем колеями. Я сразу Коле сказал, чтобы он разворачивался, дальше не проедешь. Он не послушался - и вот результат. Это, конечно, не беда. Только я ему сказал, что он за эти 11 месяцев так ничему и не научился, если влез в явную пропасть, не понимая, что это пропасть.
Андрей, самый молодой из сторожей, пошел за трактористом – говорит, что он мужчина безотказный. Но его не оказалось дома, он в городе. А завтра в этой организации праздничный день. Вот и влипли в историю.
Поселок называется Бархатный. Имена этих друзей я записал. Пчеловод Мазуренко Петр Григорьевич, бывший мастер-животновод. Сторож Юрий Семенович Авдеенко, бывший лесник, лет пятидесяти. Забуга Светлана Александровна – неопределенного возраста женщина и ее сын Саша – 12 лет. Торбачевский Андрей Александрович - лет 27-ми парень молодой с усами.

11 мая 1993 года.
   18.13. В кибитке. Солнце. Тепло. Чуть более часа назад прошла гроза с дождем. Обедали за стелой «Лучегорск».
Вчера проходили город Бикин. Ходил на почту. Потом два часа искал Колю по городу. Был на сопке, где стоит каменный пограничник в тулупе и шапке и смотрит на Китай.
Обедали за стелой «Бикин». Жареная картошка, какао. Вчера купался в реке Бикин. Вода обжигающе ледяная. Помыл голову с мылом.
Прошли границу Хабаровского края и Приморья. Вышли на равнину, и резко ударило холодом.
Ночевали между поселком Бурлит и селом Федосьевкой. При развороте заехали в канаву, наполненную водой. Прямо в лыжных ботинках распрягал, стоя по колени в воде.
Сегодня весь день в мокрых ботинках. Утром Лангуста сдала назад кибитку, и только тогда смогли развернуться. Холодно было до середины дня и накрапывал дождь. В Федосьевке заехали на молочно-товарную ферму (МТФ). Дали два мешка овсяного помола. Заметил, что у Лангусты отваливается задняя левая подкова.
Проезжали пункт ГАИ. Два молоденьких сержанта. Одного зовут Сергеем.
При въезде в Лучегорск видишь сначала водную гладь слева от дороги одного цвета с мокрой дорогой. Видишь горный массив, а в его подножье пятиэтажки.
Коля ходил на почту. Перестав пить с середины апреля, он стал более уравновешенным, а может быть, помог разговор с судмедэкспертом в Хабаровске. Но ненависть ко мне и Байкалу нет-нет да и вспыхнет, прорвется.
Перед обедом брал воду, чтобы напоить коней, в девятиэтажном доме; внизу расположена стоматологическая поликлиника. Байкал был со мною на облучке, а теперь бежит сзади кибитки привязанный.
Коля догнал меня у стелы на грузовой машине. Купил фотопленки.
Перед обедом меня встретил редактор местной газеты Владимир. Обещал выслать номер с заметкой.
   Пока Коля готовил пересоленную гречневую кашу на костре, я зарядил фотоаппараты.
Николай Васильевич на своем тракторе «Беларусь» подвез овса мешок. Я съездил с ним за Иваном Сергеевичем – 56-летним, и он забил три гвоздя в подкову Лангусты. Но один гвоздь при этом не вышел. Это меня беспокоит.
Мало загораю. Нет подходящей погоды. А сейчас бы позагорал, но не хочется отставать от кибитки. Почитаю «Наполеона».
   19.36. Совершил небольшую проминку. Где бегом, где шагом пробежал около пяти километров. Одновременно позагорал, раздевшись до плавок. Иначе лето пройдет и не увидишь как и будешь белее снега, белой вороной.
Проехали местечко - совхоз «Ласточка». Там знаменитый на весь Дальний Восток минеральный источник. Всего-то полтора километра в сторону. Но мы почему-то не заехали. Надо бы заехать. Такое событие раз в жизни случается. Люди за 1000 километров едут сюда испить чудотворной водицы, а тут мимо проезжаем и не завернули. Правда, инициативу не заезжать подал Коля, а я поддержал его: показалось далеко. А зря, надо бы заехать.
   20.00. Только что уехал Николай Васильевич со своим другом Виктором на «Жигулях». Догнал нас в джинсовом костюме, в модных кроссовках. Сфотографировались. Заодно Байкала взял в кибитку, а то он бедный уморился по жаре бежать у колеса. Морда грязная, шерсть линяет, начесал целую охапку… Зато красивый становится. Похож на немецкую овчарку, только маленький больно.
В кибитке появилась муха. Уже надоедает то Байкалу, то мне. Но она пока одинокая. Самая благодатная пора. Уже нет «белых мух» - то есть, снега, и еще нет остальных мух: комаров, слепней (но вот-вот должны появиться). Зато клещей уйма, уже много.
Вычесывал у Байкала старую зимнюю шубу. Ему не нравится эта процедура. Готов был покусать меня.
В кювете, в камышах он попил воды. Вечереет. Идем почти по равнине. Слабые подъемы и спуски.
   20.19. Выпили по кружке апельсиновой воды китайского производства, заедали печеньем по 520 рублей за килограмм (покупали в Бикине).
20.30. Заменил батарейку в радиоприемнике.
Передают инсценированный рассказ Арсеньева: «Дерсу Узала».
   - Ну-ка! Нуу-каа, ангелы! Ока-черно-ока! – Коля понукает коней, заставляя бежать быстрее…

Глава 73.
Сон – цветной и музыкальный. Амур поразбойничал. «Хижина» дяди Юры. Статья со стихами

12 мая 1993 года.
   9.12. В кибитке. Солнечное, но прохладное утро. Перистые облака протянулись с юго-запада на северо-восток.
Сегодня под утро мне снился сон – цветной, реальный, как жизнь. Я ищу пьяную Наташу в огромной массе танцующих пар под музыку. Музыку слышу отлично. Наконец, со спины вижу Наташу в ее строгом светло-сером костюме. Я беру ее за талию – она танцует с высоким плечистым парнем в кожаной куртке. Беру за талию со словами:
   - Я не ошибся?
Наташа почти не поворачиваясь отвечает:
   - Ошибся.
Затем, поворачиваясь, узнаёт меня, и ее руки покидают грудь парня. Парень хочет уходить. Я замечаю досаду на лице Наташи и говорю:
   - Если тебе нравится с ним танцевать, то продолжай…
   - Нет, нет, – говорит Наташа, и парень отходит в сторону, а мы остаемся глаза в глаза.
   - Ну и что толку, сейчас уже музыка закончится, – говорит Наташа, и я просыпаюсь…
   …Ветер врывается в полуоткрытые полы тента кибитки. Позвякивают подвешенные к верху котелки солдатские; танцует в трехлитровой банке замысловатый танец сок лимонника. Зябнут ноги в еще не высохших ботинках.
Да, самое-то тяжелое – это выдержать более чем годовую разлуку с семьей, когда каждая минута твоей жизни должна принадлежать им: Илюше, Эдику, Наташе. Это ощущение невыносимо остро, до боли.
   Только дух, только молитвы, что нашептываю я каждое утро и часто днем, обращенные к Богу, соединяют нас неразрывно - может быть, даже сильнее, чем если бы мы были рядом. А беспредельность расстояния только подчеркивает эту остроту боли и эту крепость духа и святость чувств.
   9.35. А между тем позеленели за ночь вершины берез. Проходим по красивой долине, окруженной со всех сторон голубыми горбушками гор.
   10.04. Миновали село Пожарское, бывший районный центр. Теперь центром Пожарского района стал город Лучегорск. В продовольственном магазине, куда я забежал, продавцы облепили окно, глазея на проходящую мимо кибитку. Слышу разговор:
   - Иваново! Каждый по-своему с ума сходит… Деньги платят им, вот они и идут…
Ветер бьет наотмашь. Уже тополя распустили свои клейкие листочки и машут ветками на холодном ветру.
   - Но-о, пошли, н-н-о-о-о!
Коля подгоняет лошадей и мурлычет что-то себе под нос.
Вчера Николай Васильевич, наш новый знакомый из Лучегорска, привез нам мешок овса. Мы его поставили на краю кибитки у облучка. Так вот, ночью наш конь Амур, стащил зубами этот мешок, перетащил к кормушкам, порвал его зубами, извалял в грязи, и часть зерна была просыпана на землю.
Вообще-то конь наш любит похозяйничать ночью – настоящий разбойник. Не зря говорят в народе, что от своего вора не убережешься.
   - Где же красоты Приморья? – вопрошает с облучка Коля.
А я их вижу в каждом шаге коней, в каждом мгновенье, в каждом повороте дороги, и всё открываются новые, доселе не виданные красоты окружающего нас Божьего мира. Вот уж во-истину сказано: «Каждое дыхание да славит Господа»!
Мысленно переношу свою жизнь, накладываю на места пейзажа. Как бы я, выйдя из дому, наблюдал вершину этой горы, эту речку, этот пруд, этот лес, эти синие горы на горизонте…
   11.54. Прошли село совхоза «Пожарский». Любопытная деталь. Час назад лежу я в кибитке, читаю. Кто-то подъехал к кибитке. Коля стал разговаривать. Потом Коля молча залезает в кибитку, переобувается в нарядные ботинки и мне сквозь зубы роняет:
   - Там люди подъехали…
Я продолжаю читать и думаю, что за люди? Что-то здесь неспроста. Коля переобул ботинки. Нас часто останавливают водители легковых и грузовых машин, и я не всегда вылезаю из кибитки в отличие от Коли. Он не пропустит ни одного момента, чтобы не покрасоваться перед зрителями. Но здесь, думаю, надо выглянуть.
Оказывается, Коля прилип к микрофону, у него берут интервью районное радио и вчерашний редактор газеты Володя Васильевич Гуцевич.
Ну и жук Коля стал! Даже в этом приревновал, чтобы одному поцарствовать перед микрофоном. Действительно, это надо было видеть и слышать. Известная всем охотникам птица глухарь на токовище ни в какое сравнение с «токующим» Колей не идет. Он пел, он ворковал, он упивался своей песней. На его лице было написано:
   - Вот видишь, к тебе даже не подошли, а мной интересуются, меня записывают…
12.10. Напоил Байкала. Он бежит за кибиткой. День пасмурный. Холодный. Женщина из редакции говорила о тиграх. Тигры выходят на дорогу и пугают местное население.

   «Всё живое стремится изведать пространство. Странствие – есть память. Это прошлое и настоящее. Каждое странствие – это богатство, оно меняет человека. Странствие – это ностальгия по другому месту. Утоление тоски пространством. Пока жив человек он топчет землю пятой своей».
(Волконский Сергей Михайлович. Воспоминания).

   13.00. На Нижнем Амуре граница вскрытия ото льда у села Мариинского. Погода в Хабаровске: ночью плюс 2 - плюс 5, днем 13-15 градусов тепла, ветер юго-западный порывами до 15 метров в секунду.
   21.14. Чудинов Юрий Ефимович после баньки сидит на диване, заложив нога за ногу:
   - В поддержку идеи я расскажу такую историю. Когда я разрабатывал эту идею, жили в Амурске еще. Зашли ко мне друзья: муж с женой. Я подал идею: наплету с веток хижины, койки поставлю и буду курортников обслуживать. Друг говорит: «Чего я остановлюсь у тебя в хижине? У меня палатка есть». Вот первый год они приехали. «Пойду палатку разбивать», - друг говорит. А я им: «Ложитесь в хижине».
   Вот легли они и сказали, чтобы поднять в шесть часов утром.
Бужу я утром их, а они: «Дай поспать, как прекрасно!»
   Второй случай. Приехала курортница и спрашивает: «Где тут гостиница?». Увидела хижины: «Ой, какой примитив».
Даже не посмотрела, уехала.
А теперь кто останавливается, каждый спрашивает: «Дед, а что же, в хижине ночевать?»
Человеку, когда в пути, ему что надо? Чистую постель, баньку и простую кухню...
На замечание Коли: «Люди будут только тогда, когда цены будут приемлемы», Юрий Ефимович отвечает:
   - Ты не скидывай со счетов, сколько для меня это всё стоит. Как получается: вот продается дача, земля удобренная, сад, но домика нет. Полцены. А есть домик – две цены. Вот, допустим, наплетешь ты эти хижины, - спрашивает он Колю, - деньги куда будешь тратить?
Коля отвечает:
   - Яхты, новые хижины…
   - А дальше что? У тебя капитал скапливается, куда ты его денешь?
Костя, сын Юрия Ефимовича, на реплику Коли:
   - Видишь, ты как мыслишь - только для отдыха, а здесь другое дело.
   - Первая идея была поставить на море, в районе Находки, - поясняет свою воплотившуюся идею хозяин этой таежной гостиницы, - а потом выбрали здесь. Там два месяца сезон. А здесь и огород, и дом - всё можно. У меня план - на лето, на сезон. Поставили сауну, тут огород, сад, теплое помещение. Буду строиться. У меня две семьи. Сын и дочь. А здесь и свежий воздух, и чистые продукты, и рынок сбыта.
   Много чего интересного услышали мы в этот вечер от Юрий Ефимовича. Вот некоторые его мысли, в виде дословных записей:
- В сфере обслуживания надо быть терпеливым.
- Деньги надо уметь заработать. Но не меньше ума надо чтобы расходовать. Я, положа руку на сердце, никогда не задумывался, чтобы заработать много денег. Сколько заработаю, столько и довольно.
- Кто деньги в дело пускает, того инфляция не беспокоит.
- Бывают и такие встречи. В половине третьего ночи разбудил меня клиент и говорит: «Слушай, чайку попить». Я встал, приготовил чай. Он стакан выпил и еще 50 грамм выпил. И наполовину оставил. Спрашивает: «Ну, сколько с меня?» А я возьми и скажи: «800 рублей!» - «Эх, батя!». А я сам себя успокаиваю: «Пусть не ходит в половине третьего ночи».
- Бывало и так. Заходят в третьем часу ночи двое. Покушали, выпили. «Ну, сколько с нас?»  - «По 400 рублей». – «За двоих или за одного?» - «За одного». – «Нет, дед, за двоих». – «Ну, тогда совсем не надо». – «Ну, дед, до свидания». – «Я хамам руку не подаю».
   - А еще бывает - то инструмент увезут, то воронку увезут, то шланги, то еще чего. Сами подрывают доверие к себе. Подполковник один был. Дал ему ключи: «Будешь уезжать, тут оставь». Так и увез.
- Первый раз у меня увезли восемь одеял. Кому пожалуешься?
- Когда я начал свою деятельность, вилки из нержавейки купил, ложки, чайные ложки. П-том стал замечать: что-то алюминиевых ложек стало много. Оказывается, меняли посетители… Ножи меняют. Доходит до смешного. Понимаешь, у нас еще не привыкли. У нас всё казенное было. А в магазинах ничего не было. Вилку взял в столовой – там спишут. А он забывает, что у меня-то никто не спишет. Всё из моего кармана.

Хижина
   (Материал для газеты)
Еще прошлым летом в Нижегородской губернии мы встретили молодую семью, которая готова была содержать постоялый двор. У них были свои продукты – молоко, мясо, овощи и даже мед. Было помещение: рядом с дорогой стоял большой заброшенный дом еще в хорошем состоянии. Они боялись одного – зависти и озлобленности соседей.
Проблема постоялых дворов волновала нас не меньше, чем экология и народные промыслы, да и само коневодство. В старой, забытой нами России такой проблемы не было. Только у нас при социализме она появилась. Проявляя максимальную заботу о человечестве, напрочь забывали о человеке.
   Даже для автомобилей через каждые 50-100 километров построены «бензопоилки», а вот водителю пить, есть, отдыхать не полагается на работе, как бы он ни врезался в недра российских дорог.
   Мне казалось всегда, что постоялые дворы нужно заводить в каждом селе, в каждой деревне и даже не по одному, а пусть их будет несколько. Для этого не надо хрустальных гостиниц - достаточно жилое теплое помещение рядом с хозяином или даже под одной крышей для трех-пяти или семи человек, где должна быть чистая постель и нехитрый обед. И если таких дворов будет много, проблема будет снята. Если связать эти дворы телефоном, каждый водитель будет знать наверняка, где есть местечко для ночлега и отдыха.
   Проезжая Россию по самой главной дороге, автомагистрали Москва-Владивосток, мы не встретили ни одного постоялого двора. Попадались два-три придорожных кафе или закрытых на обед или на выходной. Да еще в Красноярском крае видели две-три новостройки – будущие кемпинги с размахом, требующие больших затрат.
Во-первых, два-три кемпинга на всю Россию погоды не сделают. Во-вторых, если дорогое строительство, то все услуги – еда, постель – всё будет непомерно дорого. И снова простой водитель будет оставаться ни с чем, один на один с голой обочиной.
   Я сказал, что ни одного постоялого двора за 11 месяцев дороги своей мы не встретили. Но вот буквально вчера, проехав село Знаменку Пожарского района Приморского края, мы увидели необычный знак с надписью: «Хижина», обещающий водителю обед и отдых при отсутствии комаров. Хотя шлагбаум, перегораживающий въезд на территорию «Хижины», был открыт, мы проехали мимо, думая, что здесь очередное государственно-казенное заведение, посетив один раз которое у водителя пропадают надолго и аппетит, и желание отдохнуть, а появляется желание материться.
   Лошади уже прошли знак, как с крыши легкого двухэтажного строящегося домика нас окликнул мужчина лет 35-ти в спортивном костюме с молотком в руке. Мы завернули коней и въехали на просторный двор, огороженный живой изгородью из кустов, со странными строениями, сплетенными из ивовых прутьев, действительно напоминающими папуасские хижины.
   Познакомились с 60-летним хозяином хижины - сухим, подвижным, с юношескими глазами и пышными желтоватыми от курева усами.
   - Чудинов Юрий Ефимович, – улыбаясь назвался он и представил нам сына Костю и жену Нину Дмитриевну, тоже приветливо улыбающихся.
Мы думали поздороваться, чуточку поговорить и отправиться дальше. Но гостеприимство наших новых знакомых задержало нас на весь остаток дня и на всю ночь.
   Нас вкусно накормили. Спустя пару часов была жарко натоплена банька. Блины, чай, молоко… Хозяин оказался для нас просто кладом. То, о чем мы мечтали, он претворил в жизнь за каких-то пять лет и продолжает развивать свое дело. Мы попали на настоящий постоялый двор, точь-в-точь совпадающий в нашем представлении с назначением своим. Сюда можно завернуть в любое время суток и в любое время года. Здесь примут, обогреют, накормят и уложат спать, будь ты генералом, будь ты экспедитором или просто водителем-дальнобойщиком. Летом они могут принять одновременно 24 человека, зимой пока меньше, всего 7 человек. Но если едут колонной 12 человек, то примут всех.
За стаканом вкусно заваренного чая знакомимся поближе с президентом «Хижины».
   Родом Юрий Ефимович из Перми. Его жена, в девичестве Банникова, из Башкирии. Там, в селе Аскино до революции ее родители всегда содержали ямской двор. Чудиновы поколесили немало по России. Последние годы жили в Амурске Хабаровского края. Сам Чудинов 43 года проработал на государство, из них 25 лет - водителем. Его постоянно угнетала мысль об отсутствии элементарного сервиса для водителей. И вот он решил организовать свое дело. Друзья подшучивали: «Ну, и где ты возьмешь капиталы для постройки?».
   - А вот возьму да сплету хижину, обтяну марлей, поставлю кровати.
Так он и сделал. А сначала выбрал место. Так получилось, что при поездках на море здесь они всегда останавливались на отдых. Разбивали палатку за селом Знаменка. Что-то необъяснимое притягивало сюда. Выйдя на пенсию пять лет назад, решились и поменяли квартиру в городе Амурске на поселок Новостройка, что всего в пяти километрах от «Хижины».
    Выхлопотал он 7 га так называемой пахотной землицы, которая уже давно поросла лесом. Раскорчевал около гектара, построил времянку в полкирпича, а вокруг нее из кольев и прутьев соорудил четыре хижины.
Две с половиной тысячи – весь капитал на двоих с Ниной Дмитриевной – вот с чего начинал Чудинов. Закупил он на эти деньги матрацы, одеяла, койки, постельные принадлежности. Поначалу приходилось стоять на дороге и зазывать проезжающих, показывая знаками: «Мол, заворачивай сюда! Тут покушаешь, отдохнешь – во!».
Теперь приглашать никого не надо. В летний сезон, проезжая семьями на отдых к морю, люди заранее бронируют места в «Хижине», заплатив наперед, только чтобы попасть к Деду, как нередко называют Юрия Ефимовича гости.
   Останавливались у него и иностранцы: американцы, японцы. Мототуристы. На ночь приехали. Ходят, меж собой говорят. И слова «Америка», «Австралия» часто произносят. Юрий Ефимович не выдержал, спросил переводчицу, о чем это они?
   - А они сервис сравнивают. Там стекло и бетон. А здесь простота, и им больше понравилось.
«Мы удивились, что в СССР есть такие отели», - написали они в книге отзывов.
Еще больше удивились бы иноземцы, когда бы узнали, что Чудинов пока в России - один единственный.
   Обеды в «Хижине» вкусные и сравнительно недорогие: 400 рублей стоит полный обед и 370 рублей – ночевка. Это цены на 12 мая 1993 года.
В книге отзывов много лестных слов в адрес гостеприимных хозяев Хижины. Посвятил и я им такие строчки:

Бывают встречи - что подарки,
И эта встреча такова:
В волшебной хижине под аркой
От чувств кружится голова.
Родные, милые до боли…
Пусть эта встреча коротка,
Я вам желаю хлеба-соли
И к росту нового витка.
Спасибо вам за ваши руки,
За голос, за улыбку глаз,
За то, что взяли на поруки
Дорогу русскую и нас!

В свою очередь Юрий Ефимович оставил нам в «Гостевой книге» следующее:
   «Мне очень было приятно познакомиться с вами, как с путешественниками по России, носителями идей возрождения могущества и славы нашего Отечества. Возрождения традиций, промыслов и уклада жизни. Должно же быть у нас, Россиян, свое Родное, Русское. Спасибо вам за ваше стремление пробудить в народе это возрождение. И позвольте себя, жену и сына считать нас своими единомышленниками.
Глава семейства, основатель придорожной гостиницы «Хижина» Ю.Е. Чудинов».
И еще снизу приписал:
«Успехов вам».
   За беседой птицей пролетело время. И ночь прошла. Пора было запрягать коней. День, словно подарок, – солнечный, яркий, голубоглазый. Мы обнялись.
«Храни вас Бог»! – последнее, что я увидел, - надпись у поворота в Хижину.
   - Храни вас Бог, – шептали сухие губы старика, взвалившего на свои еще крепкие плечи прошлое, настоящее и будущее России.
   «Храни вас Бог!» – эхом стекало с гор и по весенним распадкам и речным долинам рвалось на равнины бескрайней России. Глухо и трепетно звучали эти три слова над ее дворцами и хижинами, вызывая необъяснимое волнение, в еще не до конца ослепших, сердцах русских.

Глава 74.
Захламленность – болезнь социализма. Ковали Лангусту: копыто пробито. Читаю про Наполеона. Коля гонит лошадей. Встреча с земляками

14 мая 1993 года.
   9.21. Итак, дорога продолжается. Позавчера ночь провели в придорожной гостинице «Хижина», где очень тепло встретили нас хозяин Чудинов Юрий Ефимович, его жена Нина Дмитриевна и сын Костя. Дай Бог им здоровья!
Эту ночь ночевали на границе Дальнереченска, на территории асфальтового завода. На ужин готовили жареную картошку и чай. Вместе с нами поужинал и сторож Виктор – парень лет 27-ми.
   11.22. В Дальнереченске свернули по улице Тухачевского на ДОК (Деревообрабатывающий комбинат), где, по словам местных жителей, есть специалист по ковке коней.
Перед этим зашел на почту, оправил заказное письмо на имя Евсеева Виталия Николаевича, отвечающего в аппарате губернатора Ивановской области за связь со СМИ - то есть, с газетами. И еще отослал бандероль с часами Гусеву Володе - подарок на день рожденья для Саши.
   Ходил по территории ДОКа минут пятнадцать до кузницы и обратно. Какой же неописуемый бардак я увидел! Захламленность страшная! Та же болезнь, как и всюду в наших развращенных социализмом деревнях и селах. Никому ничего не принадлежит. Потому душа ни у кого не лежит, чтобы украсить, прибраться. Если бы было частное производство, частный дом, улица, квартал, то, наверное, было бы по-другому.
Кузнец никогда не ковал коней, но вспомнил, что дед кует на улице Тихой. Едем туда теперь. На завтрак сыр консервированный с апельсиновым соком и белым хлебом.

15 мая 1993 года. Суббота.
   15.35. Время местное во всех записях.
Лежу на разостланных солдатских телогрейках, загораю. Одновременно наблюдаю, как пасутся лошади. Сегодня первый такой по-летнему теплый и солнечный день, а поэтому на свой вечный промысел вылетели мухи и уже облепили глаза коням и стараются кусать, где можно. Кони стали активно работать хвостами. Кожа на их крупах то и дело подергивается, спугивая назойливых мух.
По зеленеющей лужайке торчат сухие прутья, следы весеннего поля, да разбросаны желтые глазки цветущей дикой клубники.
Ветер, с утра холодный, к этому времени прогрелся и лишь ласкает обнаженное тело.
Вчера на обед остановились у селения  Солнечный. Сварили гречневую кашу и пожарили остатки яиц, что подарила нам Нина Дмитриевна в «Хижине».
Много ли мы отъехали от нее, а кажется, целое столетие прошло.
Вчера я поставил после обеда Лангусту на растяжки между деревьев и хотел подтянуть подкову. Коля не дал мне это сделать. Налетел, отнял молоток и своими руками стал прибивать гвозди. Я пошутил:
   - Сначала в стену научись забивать, потом в копыто.
И действительно, один из гвоздей пошел в живое тело. Я предупредил, но Коля снова набросился на меня с руганью: мол, ты ничего не понимаешь; если бы  в живое, то она так бы забилась, что всё тут сокрушила. Но всё-таки у него хватило разума, чтобы вытащить гвоздь. Оттуда моментально пошла кровь. Я залил ранку зеленкой.
    После обеда наш конь Амур был в коренниках. Ему достался участок дороги в несколько километров, где сплошной щебень. Как раз на границе Лесозаводского района.
От идущих по дороге КАМАЗов поднималась такая пыль, что несколько мгновений ничего не было видно.
   Дорога вновь проходила по живописным местам. Слева через долину, у подножия гор, сквозь жидкие вершины леса виднелось селение Невское. Синели дальние увалы гор, нежно зеленели ближние сопки.
Встречались ручьи и речушки. В одной из них я напоил коней.
   На ночь расположились в рощице в 150 метрах слева от дороги, рядом с заросшим кочками старым руслом речки или ручья, превратившимся в болотце.
Развели костер, вскипятили чай, открыли банку печеночного паштета из запасов, подаренных Сергеем в Хабаровске, мёд, что еще в Дормидоновке нам подарили добрые люди, батон первоклассного вида и вкуса, купленный мною вчера в Дальнереченске за 60 рублей.
   До 23 часов гулял с Байкалом по лесной дороге. Уже в темноте, при свете звезд напоил и задал корма коням. Овсяной помол в сухом виде они поедали неохотно, а вот с водой в виде каши едят за милую душу. Навел по два ведра, и к утру уже всё смолотили.
В половине третьего ночи я проснулся по мелкой нужде и услышал, что кто-то кричит:
   - Э-эй!
Залаял неуверенно Байкал. Я шикнул на него: «Фу!».
Потом еще в половине пятого Байкал на кого-то взбрехнул. Коля вылез из кибитки, но никого не было видно и слышно. Утром встал в девятом часу.
Костер. На завтрак китайские спагетти, тушенка из солдатского пайка, чай с мёдом. Байкалу сварил рисовую кашу с кусочками сала, как и теперь на обед.
Лангуста в коренниках с утра до обеда. На обед встали минут в десять третьего. Кибитку оставили на краю дороги. Распрягли коней и отвели на лужайку.
Да, встречались вчера инкассаторы из Лучегорска. Под хмельком, и нам предлагали пиво. Мы отказались. Показывали револьверы; говорят, что и автоматы имеются у них.
   Сегодня встретили три КАМАЗа. Водители их ведут из Китая. Передавали привет от Сергея и Володи из Хабаровска, а еще один отстал, спустя час нам встретился. Зовут Михаилом, дал нам две бутылки пива.
А еще Козлов Сан Саныч встретился из Федоскино с другом и с ними мальчик лет шести. Едут с рыбалки с китайской границы, но ничего не поймали. Так вот этот Козлов, круглолицый, когда записывал в нашу «Гостевую книгу» свои пожелания, то забыл, как пишется буква «ж». Он еще котелок нам подарил и картошку.
Сегодня с утра была моя вахта. Успел дорогой постричь бороду, а то она у меня стала как у Фиделя Кастро, не меньше.
   16.10. Кони стоят, задрав морды, отдыхают, прислушиваются к пению петухов. Метров в 300 отсюда поселок за деревьями прячется.
Байкала я привязал к кибитке, а то он всюду за мной, не отстает ни на шаг. Вот он залаял на идущего мимо мужчину. Коля выглянул из кибитки, где ведет свои записи. Много дубов в этих краях, и они еще стоят голые.
   16.35. Полежал немного на спине с закрытыми глазами и теперь от яркого солнца строчки кажутся черными. Кони спустились в кювет с луговины и там пасутся, помахивая хвостами. Еще полчасика, и запрягать – снова  в дорогу. Хочется пить. Там, в кибитке, на полу стоят две бутылки с местной минеральной водой из местечка «Ласточка». Так она и называется эта вода – ласточкой. Потихоньку, исподволь, начал тренировать брюшной пресс. Для этого во время движения кибитки я опираюсь руками об кормушки, приваренные к корме, и то поднимаю, то опускаю ноги. Мышцы живота теперь побаливают. Это хорошо.
   Еще хорошо, что холода задержали нашествие комаров, мух, слепней. Но впереди нас, очевидно, ждут сражения с этой нечистью.
На повышенных оборотах близ села работает трактор, видимо, вспахивает участок под картошку или сажает. Слышно как поют петухи. Ветер колышет сухие метелки травы, не сгоревшей в пожаре весенних палов.
Сегодня читал «Наполеона», сидя на облучке. Оказывается, в Бородинской битве принимало участие 130 тысяч человек со стороны французов и 587 пушек, а с русской стороны 103 тысячи человек регулярных войск, 7 тысяч казаков и 10 тысяч ополченцев и 640 пушек.
Всё это так интересно, и так страшно, и так близко! Я вполне разделяю чувства Саши Кожина, который уже не первый год 5 сентября устремляется туда, на место боев в Бородино.
   На небе ни облачка. Изредка промчится по шоссе автомобиль. Абсолютное большинство машин здесь японского производства. Даже ветер притих, только трактор всё пашет и пашет, затихая на поворотах.
Позавчера, когда ночевали на асфальтовом заводе, я постирал брюки, куртку, майку и офицерскую рубашку. Теперь уже всё сухое.
Сегодня днем прошли середину расстояния между Хабаровском и Владивостоком; кажется, это был 384-й километр.
   17.37. В кибитке жарко. Полчаса назад выехали с места обеденной стоянки. Оказывается, что мы стояли в 3-х минутах от совхоза, где можно было затариться зерном (у нас последний мешок помола остался)… А сейчас мы заехали, а в конторе уже никого. Они сегодня работали до трех часов. Совхоз называется «Ружино».
   - Нн-о-о, пошли! – кричит Коля на лошадей.
Байкал дремлет, высунув морду на сквознячок.
   19.45. Снова в кибитке. После встречи полчаса назад с гостями из Находки. Две женщины и двое мужчин - веселых, влюбленных друг в друга и во всё на свете.
Сделал небольшую зарядку. 60 отжиманий подряд и до 30-ти поднятий ног.
Солнце. Коля сегодня так загнал коней, что у Лангусты подковы почти поотваливались и даже передние хлябают. Как я ему ни доказываю с самого Иваново-Вознесенска, что расстояния мы можем брать, только увеличивая число ходовых часов, а не скоростью, - он с этим не соглашается и всё гонит и гонит при первом удобном и неудобном случае, когда садится за вожжи.
В кибитке жарко. Коля остановил коней:
   - Надо в гальюн сходить. – Отодрал кусок картона от ящика и исчез в придорожных кустах.
Байкалу в кибитке жарко. Он хочет пить, но терпит. Воды питьевой мало осталось. Забыли набрать в Ружино, а больше деревень близко не было. Читаю «Наполеона», как он первый раз отрекся от престола.

16 мая 1993 года.
   11.47. Только что вышли с ночного бивуака. Вчера Коля весь вечер гнал коней, и подковы у Лангусты так расшатались, что повылезали некоторые гвозди. С утра пришлось мне заняться подтягиванием передних и задних подков и кое-где менять гвозди на новые. Коля решил привязать переднюю ногу за ствол дерева, но Лангуста вырывала ногу, да и ковать ее в таком положении было невозможно. Я взялся один поправить подковы, но Лангуста не хотела даже давать ногу, ибо мы ее расстроили. Один раз она позволила взять ногу, но я забил гвоздь неудачно, и его пришлось вытащить. Я перебросил веревку через спину лошади, и только надо было второму человеку чуть-чуть поддерживать, но Лангуста уже вошла во вкус и пришлось с ней поругаться. И когда очередная попытка моя почти увенчалась успехом, она так забилась и стала махать передними и задними ногами, что зацепила мне икру под коленом левой ноги - да так, что остались две кровавые полосы, и мышцы при ходьбе побаливают капитально. В конце концов вдвоем сумели подтянуть все подковы, вот только надолго ли?
День вроде солнечный, но с холодным ветром. Дорога ведет на перевал. Между горами лес.

17 мая 1993 года.
   15.00. Десять минут назад вышли из села Луговое. Сюда заезжали за овсом. Это четыре километра от поселка Кировский в сторону китайской границы.
У продавщицы Нины, лет 45-46, покупал хлеб белый по 61 рублю за буханку, маргарин по 800 рублей за килограмм, спички по 3,5 рубля коробок, пакетов полиэтиленовых по 1 рублю за пакет взял десяток. Кладовщица Оля. А Светлана Федоровна принесла банку молока очень вкусного. Хлеб тоже вкусный.
Здесь заодно пообедали сами – жареная картошка, хлеб с молоком - и покормили коней овсом, и травы они пощипали, по ведру выпили воды из пруда местного. А для себя я ходил за водой на колонку за магазин. Там луг большой, пасутся на привязи телята, козлята и даже молоденькая лошадка. Когда сюда ехали, Коля на повороте на Луговое вылез из кибитки и спросил:
   - Еще не Луговое?
   - Нет, – ответил я.
Он осмотрелся, увидел крыши в километре от нас и так разошелся, как холодный самовар:
   - Что ты так отвечаешь?! Уже приехали, а ты говоришь, что нет! И ты вот про газеты сказал, что в киоске, шизофреник… Я давно за тобой замечаю, что ты шизофреник…
И понес, и понес… Я остановил коней, говорю:
   - Если приехали, выходи, иди за овсом.
А он еще пуще:
   - Ты застрелись или повесься, если тебе не нравится жизнь, но так больше не отвечай!
И так далее.
   Ругаться я с ним не стал, но вижу - такие вспышки на меня, хоть и стали после Хабаровска пореже, но не прекращаются. Как будто он ревнует к тому, что я еду на кибитке и готов присвоить себе и коней, и кибитку, и саму дорогу. А то начнет возносить экспедицию до небес вместе с собой, да так, что противно слушать.
   15.12. Проглянуло солнце, а то весь день сегодня пасмурно. Вчера под вечер уткнулись в поселок Кировский и решили свернуть вправо, на лесную дорогу, и по ней, проскочив мимо строящегося дома, выехали в сады, углубились дальше мимо виноградников и ночевали в яблоневом саду. Уже кое-где на ветках белые цветы. А вот абрикосы и сливы вовсю цветут. Так и ночевали среди просыпающихся яблонь.
20.37. Сижу в кибитке. Тепло. А на улице прохладно. Только что принимал воздушные ванны по пояс раздетый. Дорога идет по пересеченной, слегка всхолмленной равнине, окруженной настоящими горами, зелеными поодаль и голубыми вдали.
   Сегодняшний день подарил мне Наташу – вернее, ее голос, а я уже на седьмом небе от счастья. Как будто слова ее вливали в мою душу бальзам. Поговорил и с сестричкой Татьяной, что живет в поселке Раздолье Кольчугинского района Владимирской области.
   Обновил свои чувства: час назад прошла встреча с земляками из Иваново-Вознесенска, вернее, из Приволжского района - села Ногино. Зовут Торопкин Ювенир Павлович. Подарили нам вместе с водителем Василием Трояном две банки тушенки и полдюжины вареных яиц.
   На почте в Кировске понравился идеальный порядок и то, что моментально дали Иваново-Вознесенск. Фамилия телефонистки не русская - Микуши-Лини, а номер шестой. Женщина лет сорока, полноватая, черноглазая. Я ее поблагодарил за быструю связь и оставил на память свою визитку. Догонял кибитку километра три пешком, а потом мотоциклист Женя подвез на «Иже» с коляской. Коля ушел недалеко. Говорит, что было две встречи в дороге с ребятами, которые встречали нас в «Хижине».
Среди дня было солнце, ближе к вечеру. Теперь снова тучи. Напоили коней полчаса назад, и теперь скоро надо будет подбирать ночлег.
Вчера в саду, где ночевали, встретили массу клещей. Три или четыре я снял с Байкала. Пять-шесть снял со своей одежды, одного уже снял с тела: слегка впился в живот возле пупка, но еще не успел прокусить кожу.
Сегодня в поселке Кировский видел розовый куст цветущий, очень красивого цвета кустарник, похож на вишню. Такой впервые вижу.

Глава 75.
Мы претендуем на рекорд. Первая бабочка, первые слепни… Сережа Книжин - украинец-сибиряк. Коля «реализует» свой мозг. Речка из детства. Японцы поглазели и покатили дальше

18 мая 1993 года.
   9.37. Сижу в кибитке. Вчера на ночлег свернули влево по проселочной дороге, за кусты, а потом и вовсе по лугу, отъехали метров 300-400 от дороги и остановились на ночь. Распрягли коней, привязали их пока к дереву, похожему на вяз и иву одновременно, однако еще не распустившему свои листья. Развел я костер и стали готовить на ужин чай и кашу для собаки. Чай с вареными яйцами да белый-пребелый хлеб.
Коля сегодня давал корм лошадям. Обычно это делаю я.
Около одиннадцати часов лег. В половине двенадцатого Коля кричит:
   - Там машина, свернула в нашу сторону и погасила фары.
Я думаю, что кто-то на отдых остановился из водителей, а он говорит, что еще рано на отдых и стал, видимо, дежурить эту машину. И еще час продежурил, но никого не было. Я встал, постоял на облучке, всматриваясь в темноту и вслушиваясь, и опять лег дремать. Зябко стало. Я раздеваюсь до плавок, когда ложусь спать. Коля спит зачастую в одежде и этим гордится. Но, как я и предполагал, никто к нам не подъехал и не подошел. Но если вместо собаки дежурить по ночам, никаких сил не хватит.
Утром сегодня встал в восемь часов. Коля проснулся следом. Пока я ходил в туалет, он развел костер и вскоре вскипятил чай. Я начал варить кашу для своего четвероногого друга Байкала, которого если не привязать, то не отходит от меня ни на секунду.
   Когда поили коней, я черпал воду ковшиком. Плавала мертвая бабочка на воде. Было трогательно видеть на воде под мостом бабочку.
День с утра прохладный и пасмурный. Даже покапал дождь.
Природа красивая: зеленые поля, за ними по горизонту голубые горбушки гор. И чем дальше горы, тем цвет их нежнее, чище, голубее.
Дела во Владивостоке:
   Телеграммы:
1.А.Ф. Лаптеву
2.В редакцию Книги Рекордов Гиннесса.
3.В редакции газет «Труд», «Сельская жизнь».
4.В редакции журналов «Сельская новь», «Коневодство».
5.Устройство коней, спонсоры, валюта, движение экспедиции, визы, транспорт до Холмска или до порта Корсаков.
Текст телеграммы в редакцию Книги рекордов Гиннесса:
   «Конная экспедиция в составе двух геологов, Николая Шабурова и Петра Плонина, на двух кобылах Владимирской тяжеловозной породы Почты – 1980 года рождения и Лангусты – 1977 года рождения, запряженных в повозку-фургон, стартовала из города Иваново-Вознесенска в сторону острова Сахалин 3 июня 1992 года.
Цель: привлечь внимание общественности к проблемам коневодства, экологии, народных промыслов, постоялых дворов.
Почти за год экспедиция прошла по маршруту:
Иваново-Вознесенск – Нижний Новгород – Вятка – Пермь – Екатеринбург – Курган – Петропавловск – Омск – Новосибирск – Кемерово – Красноярск – Иркутск – Улан-Удэ - Белогорск – Благовещенск – Биробиджан – Хабаровск – Владивосток.
Отрезок пути Улан-Удэ – г. Белогорск проследовали по железной дороге. При перевозке 4 марта погибла при родах Почта (крупный плод, открывшееся кровотечение). С Благовещенска Почту заменил конь Амур семи лет отроду. Итак, пройдено расстояние: с Лангустой 8500 километров, с Почтой – 7000 километров, с Амуром - 1500 километров.
Позади около тысячи населенных пунктов, тысячи встреч, сотни бесед с местным населением, десятки выступлений по радио, телевидению, в газетах.
Сегодня коневодство в России нуждается остро в помощи общества и самого государства».
   16.15. Лежу на телогрейках в тени раскидистой ивы, загораю или, точнее сказать, принимаю солнечную ванну. Остановились на обед; кибитку, что в последнее время делаем часто, оставили на обочине дороги. Распрягли коней и свели их на лужайку, где уже успела вырасти довольно высокая трава.
Сегодня многое - впервые. Впервые увидел, не близко, крупную черную красивую бабочку, впервые появились слепни, впервые вижу озимые или яровые зеленые всходы высотой уже около 10 сантиметров.
Во время обеда подъехал на мотоцикле 18-летний парень, очень похож на моего племянника Сашу Лохина. Зовут Сережа Книжин. Он и его семья с Западной Украины. Сюда приехали, потом снова уезжали, а теперь вновь приехали и обосновались в селе Никитовке, где содержат свое фермерское хозяйство. На 20-ти гектарах земли управляются три брата и отец. Мать мы тоже видели. Она приехала из города. Собственно, Сергей подъехал на мотоцикле «Минск», встречать свою мать, ибо до Никитовки еще 12 километров отсюда в сторону от основной трассы. Раньше в Никитовке было 157 дворов, теперь осталось всего около 20-ти. Там же обосновалась фирма по производству чая, называемого «Дерсу Узала», в состав которого входят одни лекарственные травы.
   Да, Коля не впервые высказывается, что нас плохо встретили коневоды в Могилевке, и  вроде бы в недоумении, почему так? Посторонние люди встречают лучше, чем коневоды.
   Но всё закономерно. Я много раз говорил, что слава Богу – нам не идти назад, а то в тех городах, где Коля «отгуливал» Россию, перед нами захлопывали бы двери домов, конюшен, ипподромов. Так случилось и в Могилёвке. Перед нами, до нашего прихода, здесь побывали Юра Сизых и Федя Добосов. И этого оказалось достаточно, чтобы пришла к людям объективная информация о нашем, вернее, о Колином, безобразном поведении в Улан-Удэ на ипподроме, да и в УПТК, где происходила загрузка в вагон лошадей и кибитки.
   И только в Биробиджане и в Хабаровске Коля не принимал спиртного. Но повел себя в Хабаровске так, что Сергея Владимировича – директора Конноспортивного клуба «Мустанг» - отвратило полностью от нашей экспедиции. Встретить-то он еще встретил нас более-менее, а вот провожать даже не пришел. Он говорил так:
   - Когда я увидел, что вы пришли, я понял, что я непобедим теперь, что мне ничто не страшно. А посмотрев на ваши отношения, меня полностью отвратило от экспедиции. Ради чего вы идете? Да кони здесь ни при чем. Раз у вас такие отношения, то пусть все кони летят в тартарары!
Он сильно был разочарован, особенно после подлого Колиного удара в пах ногой.
   - Как ты его терпишь? – говорил Сергей. - Я бы на третий день его убил бы.
Это он так про Колю. - Я сразу его раскусил.
И действительно, он еще в бане мне выдал точную Колину характеристику.
   - Если что-то с тобой случится, я этого гада из-под земли достану, но отомщу за тебя. И пока хоть один «мустанговец» будет жив, мы будем мстить за тебя. – Это тоже слова Сергея Владимировича, сказанные при гитаристе Станиславе.
   16.37. Передо мной насколько хватает глаз простирается ровное зеленое поле. Справа его окаймляют зеленые купы лесопосадок вдоль трассы, слева голубеют хребтинки гор, а прямо, за островком сухой травы и группы ив, поле сливается с горизонтом – ровное, словно речная гладь Волги, в местах разлива водохранилищ.
На обед сегодня жареная картошка с помидорами солеными, что подарила нам Нина Дмитриевна из «Хижины». Сергей Книжин тоже пообедал слегка с нами. Запили нарзаном, припасенным еще с источника.
Какая-то птица странно гудит, словно в дудку.
   Да, Сергея, видимо, берут в армию. Он всё нахваливал, какие здесь славные места. Какая тайга, богатая дичью. Какие реки, богатые рыбой. И вообще во всём чувствуется его юношеская влюбленность в эту землю. Он говорит чисто по-русски, а вот мать - чисто по-украински.

19 мая 1993 года.
   16.47. Лежу, загораю на зеленой лужайке с одуванчиками, подстелив под себя солдатские телогрейки, защищающие нас зимой от сибирских морозов.
Полчаса как пообедали: жареная картошка на маргарине с помидорами, чай под названием «Дерсу». Это вчера Сергей Книжин привез на мотоцикле две банки этого чая в подарок. Обещал он мне написать, если возьмут в армию, но не знаю, напишет ли?
   16.52. Подъехала машина какая-то. Очередные гости. Коля у кибитки их занимает. Вообще-то так сложилось, что в обеденный перерыв Коля заползает в кибитку и там пишет, работает, а я люблю природу и лишнюю минуту готов проводить на природе, будь то зима или осень, или, тем более, лето - как теперь.
Перед обедом у нас возникла очередная стычка. Коля:
   - Лёва (брат Колиной жены Зины Метельковой) здесь служил и рассказывал, что лето очень жаркое в Приморье.
   - А я слышал от людей, что здесь июнь-июль дождливые месяцы, а август-сентябрь-октябрь - солнечные – отвечаю.
   - Мне же Лёва рассказывал…
   - Ну, ты, наверное, не так понял или не слушал?
   - Да ты знаешь, у меня такой мозг, что вам никому не тягаться…
И так далее и тому подобнее.
   Я говорю, причём тут твой мозг - к погоде в Приморье? И, чтобы не спорить, ушел от костра подальше. Прогулялся, отжался раз 60. А в это время к костру подошли гости - две женщины. Одна в очках, в желтой куртке. Другая в зеленом плаще, в туфельках. И с ними молодой человек, водитель.
Коля начал «токовать», словно глухарь, и занял их минут на 30-40. Если бы они не торопились, он проговорил бы еще больше:
   - Не имеет аналогов… Без коня крестьянин с серпом… Каждый имеет свою вершину…
И так далее, и тому подобное.
Да, еще «самые лучшие люди – это здесь в Приморье, самые красивые места тоже» и так далее.
Песня одна и та же с небольшими вариантами, начиная от Вятки и до сих мест.
Когда уехали гости, Коля подошел к костру и сказал:
   - Вот видишь, уже началась и продолжается реализация моего мозга, и теперь наши споры ни к чему. Вся Россия знает, какой у меня мозг…
   17.05. Вчера заночевали подле дороги на совхоз «Кронштадтский», миновав хранилище ядохимикатов и удобрений. В лесу на костре сготовили ужин: китайские спагетти, нарзан.
   Утром, часов в шесть, пошел дождь и не прекращаясь лил почти до двух часов дня. Было холодно. Теперь светит ярко солнце - и не поверишь, что еще час назад было пасмурно.
   С утра я на вахте, на облучке, под офицерской плащ-накидкой. Кто ее только выдумал? Всё равно под ней мокрый сам делаешься - если не от дождя, то от испарины, что появляется от разницы температур. Была бы эта же плащ-накидка, но тканой стороной вовнутрь, - думаю, такого конденсата не было бы. И человек под ней оставался бы сухим более-менее.
Замерз я под этим плащом. Еще пришлось вторую телогрейку надевать. Вчера я заметил, что у Амура оторвалась половина подковы задней, левой.
   17.15. Гости уехали. Наш конь Амур рванулся в бега, пришлось вставать и возвращать его и сажать на привязь.
Когда Амур приближался ко мне, Байкал выбежал из тени, где дремал, и встал между мной и конем, как бы защищая меня от лошади. Теперь Лангуста ушла бродить в поисках воды. Я им два раза предлагал сегодня, но было прохладно и они почти не пили. А сейчас ищут воды, особенно когда поели комбикорма.
   17.20. Пора запрягать. Летают пчелы. Сегодня красиво было, когда выглянуло солнце среди дня, и пар шел от пашни, словно гонимые ветром седые волны.
Еще черемуха цвела и мокла под дождем, раскинув кисти, и аромат ее был необыкновенен.
Вспомнился куст сирени под окном нашего родительского дома в деревне Стенки, что под городом Кольчугино, - но это запретная тема для души и мыслей.
   17.25. Решили здесь заночевать, ибо до города осталось километров восемь всего, а на ночь въезжать в город, славящийся конокрадством, не резон.
Поет птица, похожая на нашего соловья, но до настоящего соловья ей далеко. Здесь вообще-то небогато пока на птиц. Может быть, в лесу, в тайге другая картина?
Как-то дня два назад возле горного ключа на обеденном привале я зашел в лес и обалдел – сосновые посадки, словно под Стенками, в которых мы не раз с Наташей и старшим сыном Эдиком собирали грибы, когда Эдик был еще маленьким. Ходили туда и с Илюшей. И всё это так нахлынуло, перевернуло душу, очистило. Скорей бы домой! Очутиться бы сейчас всей семьей в Раздолье у Лохиных, где Саня Кожин рядом, Тарасовы опять же близко.
   «Зачеркнуть бы всю жизнь да сначала начать», - поется в известной песне. А у меня всё наоборот. Каждое мгновение, особенно с Наташей, готов бы повторить и возвратить.
   Родились стихи:

Над Приморьем клубятся дожди,
Мокнут белые кисти черемух…
Ты меня в далеке своём жди,
Разжигая желаний солому.
А чуть дождик затих – соловей,
Только голос его не такой…
Не печаль своих тонких бровей,
Я их нежно разглажу рукой.
Словно вновь над родною Талкой,
Дремлют кони на мокром лугу…
Знай, с тобою я всё смогу,
Золотая моя Наталка!
 
   18.25. Да, у лыжных ботинок, в которых я щеголяю с самого Хабаровска, отвалился каблук. В чем теперь ходить? Коля ходит в ботинках «прощай молодость», которые где-то подцепил в Облучье во хмелю. Тоже не лучший вариант.
Пойду поить коней.
   19.42. Снова на телогрейках. Словно по новой народился. Искупался в лесной, быстроструйной речке, что омывает кисти черемух, склоненных к самой воде. Вымылся с мылом и помыл голову. Байкал лежал, положив голову на лапы, на крупном желтом песке и наблюдал, как я купаюсь. Его бы тоже где-то надо помыть. Только вода еще холодная.
   Вечер великолепно и тихо тает и переходит в ночь. Кони, пофыркивая, пасутся на лугу. Я их только что напоил. Они выпили по два ведра речной воды. Собственно говоря, и на речку-то я наткнулся, только ища для коней воду.
Речка изумительно напомнила мне мое детство в Рязанской губернии. Ну, просто копия моей родной речки Юзги. Тот же песок, та же тенистая прохлада, те же кисти черемух купаются в речных водах. Вот это подарок – за всю дорогу! Шел-шел по России на восток, а пришел к себе на Родину, в Рязань, в Центральную Россию. До чего же богата должна быть Россия, коль через 10 тысяч километров повторилась моя Родина. А может, еще много на Земном шарике таких мест, где я родился? Где-нибудь в Канаде, например, или в Калифорнии?..
   19.57. Амур вновь быстрым шагом направился на север, откуда мы идем теперь. Пришлось его вновь привязать. Лангуста пасется поодаль. Кони очень хотели пить. Даже перестали есть траву и ждали, когда мы с Байкалом их напоим.
Шумят, пролетая по трассе, автомобили - большие и маленькие, грузовые и легковые. И все куда-то спешат, спешат, спешат… И только наша кибитка замерла на краю трассы, на обочине.
Плавки на мне сырые, носки постирал, развесил на траву. Но вряд ли успеют высохнуть. Уже неумолимо приближается ночь. Стали длиннее тени. Холодом потянуло со стороны леса, от укрытой там речки. Поет одинокая птица. Поет незнакомую песню. Теперь бы в Стенковский лес, который наверняка сейчас звенит от птичьих голосов.
   Байкал лежит у моей головы, часто дышит и то и дело лязгает зубами – отгоняет назойливых мух. Амур остановился, хлещет себя хвостом по крутым ляжкам. Лангуста направилась к нему. Да, эти дни самые тяжелые предстоят. Как перед «демобилизацией». Уже и не естся и не пьется, а только о доме думается. Тем более Эдика грозятся взять в армию. Вдруг возьмут без меня? Там Наташа с ума сойдет от переживаний. А я здесь. Всё чаще и чаще эти переживания заполняют мои сны и мою явь. Что поделаешь? Год – это срок не малый. Воды много утекло за это время. И время стало другое, и мы изменились. И тут ничего не поделаешь… Однако стало холодать. Пора одеваться. Да и комары откуда-то налетают. Вон и Коля вылез из кибитки, пошел в сторону леса. Видимо, в туалет.
   Кони стоят, задрав морды, дремлют. Дремлет и Байкал, время от времени тяжело вздыхая. В обед он плотно покушал, а вот утром я оставил его без каши. Случилось это вот как. Уже сварил и приготовил чашку. Поставил рядом с костром, чтобы остывала, и всё это оставил, забыл у костра. Думаю, пока запрягаем, каша остынет. Обычно я остужал до запряжки, а тут запрягли, и про кашу я забыл. Да еще Лангусту приходится сдерживать. Она, еще не до конца запряженная, уже готова идти и рвется всё время.
   20.36. Только что у Байкала на шее нашел с полдюжины клещей - и маленьких, и уже насосавшихся крови. Да и с себя сегодня пять клещей снял, пока воду искал.
Солнце всё ниже и ниже. Уже миновало тучку, висящую над горизонтом, и теперь коснулось верхушек леса. Остро запахло луговой травой. Решили в 9 часов запрягать и уходить на постой, под защиту кустов, уже на ночлег. Стало вдруг холодно. Пришлось надеть рубашку и брюки.
   20.43. Лангуста приближается к месту, где я лежу, с шумом срывает траву, при этом на губе верхней собираются морщинки. Странно смотреть на нее в это время. Кажется, она сама растет из травы и у нее пять стволов-корней: четыре ноги и голова с шеей. Свистит, не переставая, птица - всё кого-то зовет.
Японский микроавтобус остановился возле кибитки, сбавил ход; поглазели люди и покатили дальше. Амур распустил свою «антенну» и машет ею, бьет изредка по животу - видно, мух отгоняет. С запада скапливаются тучи, и там неясно погромыхивает. Возможно, идет гроза.
   20.53. Пора обуваться и идти запрягать. Второй каблук я тоже оторвал. Ибо он не нужен. Так ровнее ходить. Когда встал, то понял, что подзамерз, и надел сразу обе телогрейки.
   21.43. В кибитке по тенту барабанит дождь. Не успели подъехать к месту ночевки, как он начался. То, что с северо-запада погромыхивало, приближается сюда.
   Распрягли коней и привязали пока их к деревцам. Байкал сразу забрался под кибитку, куда я спрятал упряжь. Собственно, мы бы успели до дождя, но задержала встреча с гостями из Лесозаводска. Главный инженер автоколонны № 2032, зовут Геннадием, с ним женщина и водитель «Волги» государственный номер 9795 ПРА. Дождь поутих. Будем готовить ужин на костре.
Гроза. Молнии. Дождь.

Глава 76.
Город Спасск-Дальний, центральная площадь. Пацаны-грабители. Воздушные ванны на сопке. «Это собачке на пропитание». Дыра в колесе, интересные встречи. Поселок Сибирцево
 
20 мая 1993 года.
   8.20. В кибитке. Ноги сырые и холодные. Встали в семь часов. Сходил на речку детства за водой для коней, но они не пили. Обильная роса сказывается. Да к тому же вчера я намочил для них специально овес, чтобы помягче был.
На завтрак рисовая каша с горохом из солдатского пайка (последняя порция) и чай.
Байкал вчера съел сала, и его вырвало этим же салом.
Сегодня ясный денек пока начинается. Но этому верить нельзя. Здесь погода резко меняется. Всё же лето радует, как бы то ни было.
И вновь рождаются стихи.

Опять по-летнему ударила гроза,
Я прикрываюсь офицерской плащ-палаткой…
Нельзя мне думать о тебе, еще нельзя,
Но всё ж мечтаю о тебе украдкой.
Что вот в такой же дождик проливной
С тобой укроемся одним куском палатки -
И пусть гроза становится виной,
Что поцелуй наш долгий будет сладким.
Я соберу дождинки с твоих щек,
Своим дыханьем всю тебя согрею…
Конец грозе, очистился восток,
Земля пошла вращаться всё скорее…

21 мая 1993 года.
   10.40. Город Спасск-Дальний. Центральная площадь. Солнце. Жарко. Два мальчика - Сережа Сохорюк 11-ти лет и его друг - едят мороженое. Сережа сероглаз, русый, в джинсовой куртке, в рубашке в клетку и спортивных брюках. Его друг в рубашке, в брюках спортивных, поверх которых узлом на поясе подвязана кофта. Зовут друга Володя Прун, ему 12 лет. Справа, за какими-то складами, лязгает по рельсовым стыкам проходящий поезд.
К лошадям подходит дед в коричневой куртке, желтой рубашке, светло-серой шерстяной кепке. Седая щетина, лицо темное от загара. Под мышкой свернута или сумка, или плащ.
Мальчишки рвут траву и угощают кобыл. Дед стоит подбоченясь и советует, кому дать.
   Вчера целый день занимались ковкой в селе Хвалынском. Ковал якут, очень хороший человек. На жаре почти без перекуров работал.
Я с ребятами успел заменить баллон у заднего левого колеса, точнее, покрышку. Выехали после шести вечера из гаража, где ковали. Набрали попутно колодезной воды и потихоньку пошли. 
На трассе встретили парня в спортивном костюме. Назвался Сергеем. Попросил воды. Я  подал ему маленькую канистру с водой. Он отпил слегка и поделился тем, что тоже любит путешествовать. Был в Находке, в Якутске.
Ночевали так. Свернули влево по прямой дороге мимо садов и обширного поля слева. Уперлись в охраняемый объект и здесь за шлагбаумом переночевали под охраной пяти человек и под не умолкающий лягушачий концерт.
На ужин - картошку жареную на маргарине без хлеба, оладьи и чай.
Следы пожара. Деревенские мальчишки подожгли склад и, говорят охранники, ограбили какие-то помещения. Такая вот жизнь...
В половине двенадцатого ночи нас разбудил злобный лай Байкала. Оказалось, охранники пришли спросить у нас сахар. Коля дал им, но в темноте перепутал мешочки, и они еще раз приходили. Принесли хлеба полторы буханки.
Утром встали после семи часов. На завтрак чай со сгущенным молоком, хлеб. Охранники так и не проснулись, когда мы уезжали. Хотя Коля крикнул два раза: «Эй, мужики!».
   Старченко Татьяна Илиодоровна – полная женщина лет сорока. Она же главный редактор газеты «Спасск».
Крикун Александр Николаевич – глава городской администрации.
Погасян Арсен Самсонович – торговый дом «Маргарита».
Ольга Васильевна Шалыгина – редакция газеты «Маяк», отдел писем, лет 30-35. Худенькая, кудрявая, в белой кофте, джинсовой юбке, в черных капроновых чулках и коричневых туфельках.
   Городской фотоклуб. Город Спасск-Дальний, Приморский край, улица Советская, дом 86, квартира 13. Коробов Вячеслав Владимирович.

22 мая 1993 года.
   15.21. Сижу почти на вершине одной из сопок на прочищенной до щебня тракторами просеке, подложив под себя одежду. Принимаю воздушные ванны. С сопки открывается изумительный вид на распаханную долину, кое-где уже зеленеющую всходами, на белеющие крыши поселка и занавешенные туманом непогоды горы.
Только что снял у себя с головы клеща, уже почти впившегося.
Вчерашний день был богат событиями. И хотя на этот раз я уступил роль снабженца Коле, но, стоя в закоулке у здания городской администрации вместе с конями и кибиткой, очень устал от общения с людьми. Подходили десятки людей: детей, стариков, женщин, мужчин. И всё это выглядело словно прибой или прилив. Людская волна то захлестывала через край кибитку, то отступала, и оставались 5-6 стойких любителей коней или романтиков.
   Ответил на сотни вопросов. Некоторым давал «Гостевую книгу». Они оставляли на ее страницах свои записи. Кому-то дарил визитки.
Две бабушки-пенсионерки сунули бумажки денежные, со словами: «Это собачке на пропитание». Рублей 600. Коля обегал несколько организаций. Представитель фирмы «Альфа-цемент» подарил нам 25 тысяч рублей, и еще частный магазин дал 20 тысяч рублей. Потом еще две небольших коробки с продуктами, среди которых банки с икрой, тыквы и сайры.
   Запомнился мальчик Вася Ланин. Он привез на велосипеде щи еще теплые для Байкала, и одна бабушка супу дала для него же.
   А так чего только не подали для нашего четвероногого друга! И печенье, и мороженое… Но он лаял злобно на всех: работал вовсю, охранял кибитку.
Выехали около шести часов вечера. Перед этим я забежал в кафетерий, выпил стакан чаю и съел два бутерброда.
Обедали (вернее, пили чай в обед) в фотоклубе Коробова Вячеслава Владимировича. Смотрели его работы. Фотоклуб занимает трехкомнатную квартиру в одном из пятиэтажных домов в центре города по улице Советской.
Купил банку сока яблочно-виноградного за 180 рублей и луку зеленого по 35 рублей за килограмм. Коля на 5 тысяч купил продуктов: килограмм колбасы, две банки компота и одну бутылку китайской газированной воды виноградной.
   Только выехали из города, как на левом заднем колесе в покрышке, которую заменили нам в селе Хвалынском, образовалась дыра, сантиметров 30, в которую вылезла камера величиной с добрый футбольный мяч. Коля взялся устранить прокол. Для этого попросил кусток жести или покрышки. Я нашел кусок кордовой ленты транспортерной. Но Коля ухитрился свести насмарку всё дело. Просто затолкал кусок ленты в покрышку, который тут же при накачке баллона воздухом вылез.
Вчера было еще три-четыре интересных встречи. С земляком из Кинешмы Анатолием. Андрей с Сергеем из поселка Калинин, что меня на стареньком «Москвиче» подвезли до свалки и назад, когда я искал транспортерную ленту. Еще семья, что дала насос и луку стрельчатого – у них мать живет в Прохорах.
   С Сергеем и Андреем задержались, перекусили, посидели. Андрей подарил нам шесть тысяч рублей своих. Рассказывали анекдоты, я несколько записал.
Расстались уже в сумерках. Ночевали в рощице слева от дороги, перед знаком «Спасск» - новой стелой. Коней поил из лужи - по одному ведру. На ужин сок, хлеб белый.
   Сегодня встал в 7.15. Дождь. Решили заехать в село Прохоры. Вот уж не ожидали такой встречи, в гараже, в селе Прохоры. Сергей – главный механик - не знал, что для нас сделать. Только спрашивал: «Ну, что вам еще?».
Моментально заменили колесо. Поставили непробиваемое колесо от пушки. Оно чуть меньше в диаметре и тяжелее по весу. Зато без хлопот.
Сфотографировались.
На обратном пути из села встретила нас женщина, Лидия Ивановна – сирота, воспитывалась когда-то в детском доме в Иваново. Даже заплакала, когда нас увидела.   
Молоко, хлеб-соль, яйца, сало, луковицу, красную рыбу, салфетку, цветы, цветущие ветки сирени и яблони… Хотела угостить вином, но мы отказались. Фотографировались.
   Там же, в Прохорах, познакомился с Сашей Сальниковым 25 лет, его сыну 1,5 года. Работает Саша на цементном заводе.
16.04. Кукует кукушка в дубняке на вершине горы. Спросил, сколько дней до Владивостока нам ехать? Ответила – 7 дней: прокуковала 7 раз и помолчала. Опять закапало с низко летящих туч. Пора идти к кибитке, запрягать и ехать. Снова моя очередь быть на вахте, на облучке, управлять лошадками в течение ближайших суток.
Байкал, как и всегда, у моих ног. Если он отвязан от кибитки, то словно привязан к моим ногам, - не отходит ни на шаг.
На трассе далеко внизу слева за дубовой рощей гудят машины. Где-то в уже густой по-летнему зеленой листве воркует горлица. В траве растет папоротник. Его уже заготовляют впрок. Сегодня на обед картошка жареная, молоко, лук, соленая красная рыба.

23 мая 1993 года.
   8.29. На облучке. Холодно. Облачность кучевая. Солнце освещает спины гор слева. А впереди горы в голубой дымке расстояния очерчены намеком. Полчаса назад вышли из села Черниговки – районного центра. Как раз гнали отставших коров проспавшие хозяйки. А стадо, довольно обширное, паслось за рекой.
Справа, уже за селом, тоже стадо. Пастух грозного вида стоит на краю дороги с ременным кнутом и сердито кричит на коров, пасущихся на летном поле аэродрома.
Байкал мается у моих ног, на облучке. То ляжет, то встанет; поводя носом, ловит холодный ветер, дующий с гор, несущий в себе волнующий запах тайги.
   8.40. Дорога идет чуть вниз и сворачивает влево, уводя от искусственных холмов и вышки. Горы забегают слева, перерезая дорогу, и вырываются на передний план.
   9.07. Сегодня завтрак прямо на облучке. Холодный. Сало, хлеб, лук, сайра в масле, компот из персиков. Слева, с востока, дует. Холодно. Я сижу в телогрейке и замерзаю. Всего плюс 11 градусов по Цельсию. Справа в 1,5 километра по долине идет поезд грузовой. Дорога не электрифицирована. Уже поездов давно не видели. Кони пробежали около двух километров и теперь плетутся еле-еле. Конь Амур сегодня в коренниках. Солнце золотит крупы коней, тень от хвоста полосатит лоснящуюся спину коня. Поля. Справа тянутся телеграфные столбы - 20 проводов. Дорога то плавно спускается, то идет на подъем. Асфальт. Обочина усыпана мелким щебнем. Звенит над полем жаворонок. Оказывается, все эти дни я принимал за соловья певчего дрозда.
   11.00. Воздух прогрелся до плюс 18. Солнце. Входим в поселок Сибирцево. Оно помечено на карте Атласа автомобильных дорог СССР. Слева зеленеет всходами поле. Два «КАМА-За», обгоняя, приветствуют нас. Справа, за высокой стеной вязов, тоже поле. Синеют картонные горы слева. Впереди видны крыши села. Желтеют по обочине одуванчики. Справа шум поезда. Проходит мост товарный состав. Ива. Вяз. Ветер. Молоковоз «ЗИЛ 130» номер «4422 ПКО».
   15.20. Прошли поселок Сибирцево, Сибирцевский щебзавод, что громоздится, прижавшись к полуобнаженной горе; спустились в долину, а вернее, в распадок; миновали летнюю ферму и еще какой-то колючий заградительный участок на горе и поднялись на затяжной перевал.
   Начали спускаться, и тут справа я увидел площадку для отдыха, прижатую к дубовой молодой роще, что потянулась дальше к вершине горы. Остановились на обед. Распрягли коней, сначала пустили их вольно: думали, что в лесной тени им будет лучше, но они стали бродить и пришлось их привязать. Солнце разогрело воздух до летних температур.
Я сейчас лежу на телогрейках в тени дубравы и любуюсь нежно просвечивающей на солнце зеленой листвой и пронзительно голубым небом. На обед решили открыть огромную банку импортной колбасы, что презентовали нам в Спасске в одном из торговых домов. Сварили ее с китайскими спагетти и поели с луком и хлебом. Напоследок - чай «Дерсу».
Спустя час подвели коней к луже, откуда они потянули немного тепловатой воды и, засыпав по ведру овса, привязали их к кормушкам кибитки.
   15.30. Байкал лежит рядом, часто дышит, высунув длинный розоватый язык, и гоняет мух, щелкая зубами. Мух действительно много. Неприятно щекочут мое обнаженное тело.
   Природа, чем ближе к океану, тем становится экзотичнее и обольстительнее. Яркая нежная зелень дубрав, подсиненные далью горные увалы, хребты, сопки…
Но душа находится на пределе возможного, и понимаешь, что дороже всего сейчас бы увидеть Иваново-вознесенский лес, сосновый бор, тропинку, по которой гуляли с Илюшей и Наташей. Посидеть на берегу речки Харинки. Оказаться на площади Пушкина, полюбоваться тугими шелестящими струями фонтана – это предел счастья. Конечно, чтобы рядом Илюша, Наташа и Эдик были бы. Это фантастика!
   16.17. Долго смотрел в небо - сквозь пышные кроны дубов молодых, словно сквозь толщу воды. Задремать мешают мухи. Назойливо липнут и гудят, словно пчелы. Байкал, бедный, тоже в трансе от них: и ушами прядает, и зубами щелкает. А между тем, еще каких-то полчасика - и обеденный отдых закончится. Надо встретить по дороге почту, чтобы Наташе выслать денег. И еще пополнить запасы овса, ибо остался последний мешок.
   16.40. Остро пахнет дубовым листом. По шоссе несутся машины. Некоторые сигналят, приветствуя коней и кибитку.
   16.43. Надеваю знаменитые лыжные ботинки с протертыми подошвами и… в бой!

Глава 77.
Угостили корейцев китайским шампанским. Жаль Байкала! Наш земляк Иван из Кохмы. «Плати в кассу – будет овес!». Почтальон Печкин из Уссурийска. Ремонтируем оглоблю

24 мая 1993 года.
   12.22. Прилег в кибитке. Весь день сегодня иду пешком за кибиткой.
Вчера в девятом часу вечера наехали корреспонденты телевидения и газет из Кореи Южной, из Сеула. Снимали, фотографировали, задавали вопросы. Подарили 10 тысяч наших рублей и дали по одному доллару. А потом мы их китайским шампанским угостили, и они еще четыре доллара дали. Я не хотел брать, а Коля взял.
Поражало, с какой быстротой и непосредственностью они делали свое дело, с какой изобретательностью фотографировали. Кто-то ложился в кювет, кто-то забирался на крышу микро-автобуса, на котором они приехали.
Наша «Гостевая книга» приняла их записи на родном им языке.
   Ночевали слева от дороги на краю леса. Купался в половине десятого вечера, когда было уже холодно. Ходил два раза за водой. На ужин картошка с колбасой, молоко.
   Утром встали в семь. Тускло выкатилось из-за горы солнце. Холодный туман. Обильная роса. В девять часов завтрак на ходу. Колбаса, лук, хлеб, слива с сахаром.
   16.45. В тени вяза на разостланных телогрейках. Остановились здесь час назад на обед. По сути дела - в общественном саду, где белыми сугробами стоят цветущие яблони.
Байкал приплелся из-под кибитки, где тень погуще, ко мне и лег возле. Плечи у него основательно поистерлись ошейником, особенно правое. Мне иногда до слез жалко его. Он так ко мне привязался – не может и минуты прожить без меня. Если привязан к кибитке, то стоит мне уйти вперед или назад, или забраться под полог кибитки, он начинает рваться, скулить. У нашего пса что-то нездоровое с желудком. Еще только отъехали от Благовещенска, на второй или третий день открылся понос кровавый. Он ел траву или жевал сено и таким образом лечился. И теперь нет-нет, как у него снова открывается понос. Он перестает есть, только ищет какую-то ему одному известную траву остролистую, похожую на тимофеевку и начинает жевать. Откусит травинку и жует, потом с трудом проглотит.
Теперь Байкал лежит на правом боку, вытянув лапы. Так и Гром отдыхал у нас после переходов. У них явно устают лапы, набивает подушечки по острым  камешкам обочины.
   Сегодня проходили поселок Михайловка. Забежал я в магазин. Хлеб белый по 90 рублей за буханку. Дают на руки только по две буханки. Взял три пакета печенья развесного и две банки халвы «Адыгейская» по 650 рублей за банку в полкилограмма. Всего отдал 2200 рублей. Китайцы обступили кибитку. Остановились затем возле правления Товарищества с ограниченной ответственностью фирмы «Россия».  Полчаса, если не больше, ждали, пока придут с обеда. Вот во время этого ожидания и подрулил зеленый «Жигуленок» из Лучегорска. Оказывается, наш земляк Иван из Кохмы, вернее с поселка Железнодорожный (комбинат «Зеленый). Хорошо знает нашего общего знакомого Андрея Хуснутдинова. Иван среднего роста, в светло-сером модном костюме, такой же светло-серой рубашке. С ним Гасан Мамедов, азербайджанец – высокий, статный, кудрявый.
Они подарили нам денег: 1500 рублей – Иван, и 2200 рублей – Гасан. Низкий им поклон.
   А вот с овсом получилась заминка. Пришел главный агроном и говорит:
   - Нужно распоряжение председателя.
Стали ждать председателя и не дождались. Коля даже психанул:
   - Пусть они передохнут без коней!
Напоили коней из колодца. Себе набрали воды. Стали искать откормочный совхоз. На одной из улиц при выезде из Михайловского стоял мужчина лет сорока за палисадником своего дома. Анатолий Миронов. Он нас выручил – дал два ведра своего зерна: овес с ячменем.
   У поста ГАИ старший сержант с пистолетом на боку поинтересовался, куда мы едем и откуда? О нас не слышал. Объяснил, как попасть на откормочный.
Увидели слева стелу с надписью: «Головное хозяйство племобъединения «Приморское».
Перегородила дорогу дородная женщина в синем халате:
   - Дальше нельзя, территория хозяйства.
Остановились. Я спрыгнул с кибитки и направился к группе мужиков, стоящих возле широких ворот хозяйства.
   - В светлой рубашке стоит главный инженер Георгий Константинович, – успела пояснить полная женщина.
   - Что нужно? – грубо спросил меня главный инженер.
Я пояснил.
   - Плати деньги в кассу, будет овес.
Я развернулся и хотел уже уходить, сказав, что у нас денег нет. Но мужики стали останавливать меня.
Они собрались, двое, и отдали свою долю овса нашим лошадкам. Ибо зарплату им платили не деньгами, а овсом. Дай Бог им здоровья!
   17.17. На обед сегодня китайское спагетти с остатками датской колбасы, чай «Дерсу» с печеньем и халвой.
Теперь отдых и полудрема короткая. Всё тревожней  бессонные ночи: чем ближе Сахалин, словно дембель приближается.
   18.00.  … - Старик, дай ножницы! – вывел меня из дремы голос Коли. Не обуваясь, по колющейся траве добрел до кибитки и дал ножницы Коле.
С юго-запада горизонт посинел. Приближается непогода. Здесь удивительные края. Ночью холодно. Утром холодно. Среди дня жарко, к вечеру опять холод.
Часто вижу лицо Наташи. Капли пота от жара на верхней губе. Она их промакивает подолом платья или платочком. Так аккуратно протирает глаза – чистые, невинные.
Но вот с велосипедом они явно договорились не говорить мне всю правду. Ибо наверняка Эдик на нем катался и куда-нибудь врезался. Потому что передние гайки от колеса все поцарапаны, такого не было.
   А между тем в траве идет своя жизнь. Мы говорим «милосердие, экология», а не задумываясь ходим по траве и при этом давим подошвами Бог знает сколько живых существ. А сколько их погибает под колесами машин и тракторов! Так, видимо, и сами гибнем под ногами более сильных и неизвестных нам явлений.
Здесь вдоль дорог часто встречаются цветущие деревья, похожие на наши яблони или сливы.
   Кони наелись овса и теперь уткнули свои морды в траву. Подрагивают кожей, помахивают хвостами, прогоняя мух и слепней.
У Лангусты совсем ослабли подковы, но мы почему-то тянем время и не подтягиваем их. А уж давно бы надо подтянуть.
Да, вчера водитель Володя Листопадов, который вез корейских корреспондентов, привез нам газету «Победа» - прислали из «Хижины» наши друзья. Там маленькое фото и заметка про нашу экспедицию.
   18.15. Что ж, одеваюсь и иду запрягать. Байкал словно почуял мои мысли, - поднял голову из травы. Уже сколько я клещей с него вытащил! Вчера с Лангусты снял двух клещей.

25 мая 1993 года.
   12.40. Центр города Уссурийска. Я в кибитке. Стоим на площади у городского Совета. Была у нас в гостях корреспондент газеты «Коммунар» - очень милая женщина. Еще разговаривали с корреспондентом «Радио-Уссурийск». В восемь вечера будет передача по радио.
   Перед площадью встретился «почтальон Печкин», так он себя назвал. С бородой, видно, хороший запивала, но очень душевный человек. На вид ему 52 года, но выглядит старше -лет на 60. На велосипеде. Зовут Владимир Андреевич Цыган. Подарил фотографию Глеба Травина и уехал.
   - Будет трудно, посмотри на эту фотографию.
   12.50. По крыше кибитки лупит холодный дождь. Я надел зимнюю куртку, а сюда ехал в хлопчатобумажном костюме.
Вчера ночевали на территории, прилежащей к генеральской бане.
Солдат Женя, через неделю уходит домой – демобилизация. Его подруга Оля, девушка лет восемнадцати, красавица и очень непосредственная, простая. Любит животных. Держит дома морских свинок. Вместе ужинали.
   В бане маленький бассейн. В предбаннике огромный пень кедра в качестве стола и - поменьше - дубовые пни, покрытые лаком. Камин, туалет, парилка, кухня, комната для отдыха с большой картиной, что-то вроде фотообоев. Два мягких кресла, журнальный столик, торшер.
   Утром встал в восьмом часу. Завтрак холодный. Не стал будить Женю и Олю. Наш мерин Амур вышел за колючую проволоку и бродил по холму. Вчера Оля показала ландыши.
   При развороте утром доломали оглоблю – обломилась в месте сварки.
Поругались основательно с Колей. Он набросился на меня, словно цепной пес. Излил всю накопившуюся желчь.
   Ремонтировали оглоблю в гараже. Сварщик Анатолий Кузнецов. Второй раз входим в город Уссурийск. Вчера вечером в половине восьмого ворвались неожиданно в город, появившийся из-за поворота и до этого скрытый за сопкой. Свернули влево, проехали огородами по неровной дороге и ушли за город. Вышли к поселку городского типа Тимирязевка и там заночевали на территории генеральской бани.
И вот сегодня, сделав круг, снова вошли в город.
Пасмурно, холодно, ветрено. И вот теперь идет дождь.
   Нас встретил на «Москвиче» местный народный депутат и теперь возит Колю по городу. Поехали чинить Колин фотоаппарат. Лошади мокнут под дождем. У Лангусты правая задняя подкова держится еле-еле, непонятно на чем. Рог копыта весь раскрошился, один гвоздь уже выпал. Я подтянул, как сумел. Обнаружил пропажу: рашпиль. Оставили при последней ковке. Так весь инструмент ковочный растеряли по дороге. Жаль, он нам еще пригодился бы, как знать? Клещи или в Иркутске, или в Благовещенске оставили.
Приехал Коля. Решили остаться на ночь в Уссурийске. Поработать вплотную с банками. Сегодня надо еще деньги выслать и позвонить Наташе.
Вчера на ужин жарили картошку с тушенкой, пили чай с халвой и печеньем в маленькой кухне у Жени.

Из «Гостевой книги»
   «Уважаемый Петр Федорович и Ваши коллеги! Мы очень восхищены Вашим патриотизмом в настоящее время, когда наша Россия находится в таком положении. Успехов Вам, ребята, в Вашем нелегком труде, здоровья, семейного благополучия. От имени коллектива Уссурийского филиала акционерного коммерческого Далькомбанка директор Бухарова Галина Ильинична». 25.05.93г.
   «26.05.1993 год. Уссурийск, улица Кочубея, 33. Гущин Виктор Демьянович, депутат Горсовета, рабочий магазина «Хлеб».
Страница 156.

   «В любые времена истории Россия не скудела своими людьми, самородками, своими Заволокиными, своими Шабуровыми и Плониными, разница только в том, что одни возрождали «Нашу гармонь», другие начали спасать всё больше уходящих лошадей. Поистине у лошади завидное место в жизни человека. Благодаря лошади человек не один раз выживал за счет своего друга коня. Как сейчас нужен конь для начинающих фермеров и как он нужен для человека, чтобы остаться человеком. Спасибо вам ребята и низкий вам поклон за то большое дело, какое пропагандируете вы. Удачи Вам, легкой дороги и счастливого завершения вашего путешествия».
Страница 157.

Глава 78.
   Столкновение с черемухой. Отдых у Демьяныча. Владивосток, ищем спонсоров. Город Корсаков на Сахалине. Мы привезли хорошую погоду. Ложная тревога

27 мая 1993 года.
   9.43. В кибитке. Коля, несмотря на мои предупреждения, гонит коней. А сегодня утром со стоянки так разогнал Амура, что он, бедный, не смог свернуть под прямым углом и на виду у Николая Сидоровича и Виктора Демьяновича, а также его жены Галины Сергеевны врезался в ствол черемухи едва не лбом. Только спасли хомут и дуга. Да еще как выдержали гужи?
А на выезде из города при подъеме в гору так запалил Амура (он сегодня в коренниках), что тот спустя десять минут отдыха еще сучил боками и с него буквально ручьем текло – так вспотел. Я не выдержал и обругал Колю, но с него как с гуся вода. Завелся, стал доказывать, как он жалеет коней, как он их бережет.
   - Ну не в ж… же их целовать, – подытожил свои рассуждения Коля.
Два дня, 25-26 мая, мы бегали, а вернее ездили с Демьянычем на его стареньком «Москвиче» «Иж-Комби» по городу Уссурийску. Раздобыли ящик тушенки - помог Демьяныч, как депутат. А уже 26 мая я ездил с Демьянычем, и небезрезультатно. Демьяныч не верил, что кто-либо поможет нам в банках. Но у меня была абсолютная вера, что по молитвам Господь не оставит нас без помощи. И действительно. Управляющая «Жилсоцбанком» Галина Ильинична пообещала перечислить деньги на расчетный счет нашей экспедиции, открытый в Иваново-Вознесенске начальником геологоразведочной экспедиции для наших нужд. А директор «Агропромбанка» даже выдал наличными 50 тысяч рублей, которые мы поделили с Колей пополам. Помогло и Акционерное общество «Сахар», выделив ящик рафинада весом в 20 килограммов. А на мясокомбинате нам дали окорок весом около 10 кг.
Демьяныч снабдил нас сухарями и хлебом на дорогу. Дай Бог здоровья всем кто помог нам!
   В первый же день Демьяныч протопил баньку, и мы попарились и помылись. Отослал все деньги домой: Наташе, Володе Гусеву и Татьяне Лохиной - своей сестричке.
Вчера был по-летнему жаркий день.
Вечером меня знобило. Видимо, была температура. Уже когда приехал с мясокомбината после трех часов дня, почувствовал резкую усталость. Еще, вдобавок, мне не спится по ночам. Да и отдых у Демьяныча сказался. Но утром сегодня поднялись в половине седьмого. Тепло расстались, обнявшись на прощание с Демьянычем.
   Сегодня пока пасмурный прохладный день. Отослал почтовую открытку Лапшакову Леше в Иркутск. У Лангусты все четыре подковы хлябают, а задняя подкова вот-вот отвалится, ибо держится на трех гвоздях.

1 июня 1993 года.
   10.00. Здание телевидения на улице Уборевича в городе Владивостоке. У кабинета компании РТР. Ждем корреспондента Ольгу. Но ее всё нет.
Утром были в компании «Дальроссо». Но господин Шахов нас не принял. У него корреспонденты газет. Принял нас его помощник – высокий, худощавый молодой человек. Заикается. Шахов баллотируется в мэры Владивостока. Договорились о встрече с ним в понедельник, в половине девятого утра.
Сейчас едем в парк Минного городка. Там стоят наши кони и кибитка - в кооперативе «Русская тройка», где хозяин Владимир Игнатьевич Удовенко.

2 июня 1993 года.
   10.00. Здание краевой администрации. Кабинет № 1818. Адреса могучих коммерческих структур. Галина Петровна Лебедева. Спор у нее с Колей. Коля – само высокомерие.
Галина Петровна:
   - Человек, который говорит: «мой интеллект», не обладает этим интеллектом. Говорить так – безнравственно.
Коля:
   - Я бы мог сыграть перед вами роль, но я был естественен.
   - Да вы не умеете общаться с людьми.
   - Я десять лет проработал начальником геологоразведочного отряда!
   - Ну и что?
Потом, при выходе из кабинета, когда я не выдержал, встал и начал собираться, Галина Петровна спросила меня:
   - Как вы его терпите?
   12.20. Кабинет Тарана Николая Петровича. Николай Петрович курит:
   - Такую цель надо решать в Москве. Там есть Министерство сельского хозяйства, там и вопросы коневодства завязаны.
Николай Петрович сидит нога на ногу, но хочет тоже свой край поднять, рассказывает, что и у них многое делается.
Коля завел свою бесконечную «песню глухаря». Николай Петрович, чувствуется, человек ограниченный, зоотехник, в людях не разбирается и слушает Колю, раскрыв рот. Коля несет бред, возвышая самого себя:
   - Это «Гостевой журнал», пишет в нем вся Россия нам целый год…
Сущий бред!
   17.20. Представители Краевого управления сельским хозяйством Таран Николай Петрович и Компанец Виктор Васильевич покормили нас в столовой за свой счет. Спасибо им. У нас практически закончились деньги.

Из «Гостевой книги»
   «Крестьяне Приморского края приветствуют Кругосветную конную экспедицию, прибывшую через год на Тихий океан, приморские конники, отпрыски уссурийских казаков, желают успехов экспедиции во славу Владимирского тяжеловоз и вообще Российской лошади. Зам. начальника краевого управления сельского хозяйства Н. Таран. 2.06.93г.».

   «Конная кругосветная экспедиция г-на Плонина П.Ф. напомнила мне переселение моего прадеда в 1902 году из Белоруссии на Дальний Восток. Считаю, что повторение пути наших предков – это очень хорошее дело для воспитания молодежи. Желаем Вам здоровья и исполнения до конца Вашего дела. 4 июня 1993 г. С уважением Председатель Биржевого Комитета «Дальбиржа» Будник В.М.».
Страница 161.

   «Дорогие земляки! С огромным восхищением узнал о человеческом и научном подвиге моих дорогих ивановцев. Горжусь вами и славным городом, где имел счастье родиться и прожить почти 30 лет. Успехов вам, мужественные и смелые люди, большого человеческого счастья! И огромный привет родному городу. Копеинов Борис Александрович, в 1960-1967 году журналист Ивановского радио. Ныне главный редактор информации Гос. Телерадиокомпании «Владивосток». 09.09.93г.».
Страница 163.

   «11.06.93г. Никогда не думала, что смогу встретить своих земляков на полном краешке земли. Передаю большой привет землякам и приглашаю в гости свою тетю, которая живет в поселке Подвязновском. Молодцы, ребята! Вы просто мужественные люди. Я вам по-доброму завидую.
Г. Владивосток, ул. Тухачевского, 66-58. Смирнова Валентина Александровна. Страховая компания «Приморье АСКО»».
Страница 165.

   Мормилов Анатолий Никитович. Депутат СССР. Зоотехник. Хорошо знает коневодство. При встрече с ним мы узнали, что в совхозе «Богуславский» (пограничный район, Гродеково) были в свое время казачьи станицы. Там до сих пор сохранились лошади. Молодая женщина с мужем и сыном развили конеферму как хобби. Кое-как нашли седла, качалки. Завели лошадей рысистого направления. Восстановление любви к лошади на женском уровне. В Кировском районе тоже конеферма. Общаться с лошадьми приходят даже из поселка за 12 километров.
В Уссурийске в сельхозинституте ежегодно организовывали по пути Арсеньева и Пржевальского конный маршрут на озеро Хасан.
    
15 июня 1993 года. Остров Сахалин. Город Корсаков. Поселок Вторая Падь.
   17.20. Жарко. На небе ни облачка. Я лежу на солдатском бушлате, загораю. Кони пасутся поодаль. Две девушки сидят на корточках в тени березы и хихикают. Смотрят на лошадей, на собаку, бегающую без привязи. Байкал то ляжет под кибитку в густую тень, где прохладно, то, переживая за лошадей, подбегает к ним, если Лангуста уходит далеко. Амур привязан к кормушкам, фырчит, подбирая невысокую траву вокруг кибитки.
   Вчера в 13.00 пополудни теплоход «Мария Савина» причалил к молу порта Корсаков.
   Корсаков расположен на берегу Анинского залива. Начало истории этого города относится к 1805 году и связано с первой русской кругосветной экспедицией И. Ф. Крузенштерна. 4 октября 1853 года Г. И. Невельской установил здесь русский военный пост Муравьевский (по фамилии генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева). Позже, когда генерал-губернатором стал М. С. Корсаков, военный пост стал называться Корсаковским. Во время посещения острова Чеховым здесь был центр округа, включавшего всю южную половину острова. В 1945 году в город вошли советские войска. Единственное в городе крупное предприятие: бумажная фабрика – не работало, так как все оборудование его хозяева вывезли в Японию. Сейчас Корсаков – южные ворота Сахалина.
   Мы видели голубую гладь залива Анива, стоящие на рейде транспортные суда и большие морозильные траулеры. А ближе к берегу, на пирсах – портальные краны.
И было необыкновенно хорошо и просто, когда и кибитка, и лошади оказались на твердой земле после почти двух суток качания в Японском море под носовыми пайолами верхней палубы теплохода.
   Сначала выгрузили кибитку, а затем поочередно Лангусту и Амура в большой прочной сетке, в которой грузят мешки с сахаром и другие товары.
Крановщица говорила потом, что слезы текли у нее, когда выгружала лошадей. Ведь у них были завязаны глаза мешками. Иначе у Лангусты могло не выдержать сердце. Высота была такая, что просто жуть!
Первые сахалинцы, что повстречались нам при выходе из порта «Корсаков», шутили, что мы привезли к ним хорошую погоду. Вчерашний день был первым теплым и солнечным днем у них на острове. А сегодня день такой редкой красоты начала лета, что сердце мое замирает от восторга. Тем более, что у них здесь лишь дней пять назад распустились листья на деревьях и полно одуванчиков. Лето запаздывает на целый месяц.
   Вчера было очень много теплейших встреч с моряками, жителями Корсакова, в городе и особенно за городом, где мы остановились на обед.
На теплоходе мы шли почти двое суток с Владивостока, и меня дважды травило, укачивая на морских штормовых волнах. Я это объясняю тем, что головой ударился в первые часы пребывания  на теплоходе о железную балку под палубой, под которой стояла кибитка. Видимо, получил легкое сотрясение мозга, а то обычно качку я переношу более-менее нормально. Весь путь от Владивостока теплоход сопровождала непогода с туманами, дождями и приличной качкой.
   Так вот, вчера вечером произошло событие, о котором следует поведать миру. Было много гостей, а один – Станислав Александрович – водитель автобуса, подъехал к нам на «Запорожце», задержался дольше всех и светил фарами, когда мы запрягали около полуночи коней. Коля сел на облучок и поехали в темноте искать место ночлега. Алексаныч предложил свои услуги в этом плане. Как местный житель он знает все закоулки. И вот я сказал Коле, что еду в «Запорожце» вперед, для поиска места ночлега. Коля что-то буркнул неясное, и мы со Станиславом Александровичем уехали, обогнав кибитку. Километра через четыре мы нашли удобную поляну недалеко от дороги и скрытую от посторонних глаз.
   Я остался ждать Колю, а Алексаныч уехал домой и обещал по дороге предупредить Колю о том, что я жду его через четыре километра. Я ходил, изучая окрестность, и нашел еще более скромную поляну с хорошей травой.
Вдруг вижу, подъезжает «Запорожец». Сразу сообразил, что это за мной. Оказывается, Алексаныч проехал до места нашей дневной стоянки и не встретил Колю с лошадьми. И вернулся в тревоге за мной. Я успокоил его. Объяснил, что, видимо, Коля свернул в лес раньше, и попросил его довезти до места нашей дневки. А там я уже стану искать Колю.
   Алексаныч, хорошо зная местность, свернул по своей инициативе на старую дорогу, построенную еще японцами, ведущую в поселок Вторая Падь. Спустившись с горы к домам, мы увидели прижатую к левой стороне дороги, почти к самому забору, кибитку и коней. Мы расстались со Станиславом. Я поблагодарил его, и он уехал. А я остался в объятьях ночи.
   - Старик, ты здесь? – спросил я, но в ответ не услышал ничего.
Только Байкал рвался с цепи, хрипя, и кони топтались на месте. Коли нигде не было. Я забрался в кибитку, нашел фонарик, который купил во Владивостоке, и, изредка жужжа им, стал светить вокруг в поисках Коли. Три раза громко свистнул. Снова тишина. В ответ лишь лай деревенских собак. Коли нигде не было. Теперь я стал думать, что он, съехав с трассы сюда, в деревню, пошел вновь на трассу ловить меня и стоит там, дожидается, когда я пройду или проеду. Так думая, я медленно пошел в сторону трассы по японскому проселку, изредка подсвечивая динамо-фонарем.
Когда я прошел ближайшие от деревни кусты, почувствовал, что кто-то сзади меня прячется за кустами. Оглянулся, подошел поближе.
   - Старик, это ты? – полушепотом спрашивает Коля из кустов.
   - Я, а что?
   - Они где, уехали?
   - Кто?
   - Тут были две компании, на двух машинах. Я тебе всё расскажу, пошли вооружаться, – продолжает нашептывать Коля.
По дороге к кибитке Коля матерится, ругает меня на чём свет стоит и при этом говорит:
   - Я тебя сразу стал ругать: куда ты уехал? За мной увязалась машина. Из нее спросили: «Вы из Иванова?» - Я говорю: «Да». – «Мы земляки!» – ответили из машины. Но голос! Я психолог, – продолжает нагнетать Коля. - Я от них оторвался. Они не отстают. Я свернул сюда и по кочкам оборвал тягу у правой оглобли. А потом навстречу другая машина, с музыкой... Куда ты уехал? Я тебя всего обругал! Ты больше так не делай. А если бы они с газовым пистолетом?! Увели бы лошадей! Что тогда? Посмотри, всё ли цело в кибитке? – не своим голосом закончил Коля.
Я заглянул в кибитку и осветил фонариком. Внутри кибитки царил кавардак. Вся одежда была сорвана с крючков, из сумок что-то повылезало, но при этом всё было вроде бы цело, ничего ни пропало.
Выхожу из кибитки и говорю Коле:
   - У страха глаза велики. Я вижу, что в кибитке ничего не пропало. Хотя вроде бы в ней кто-то побывал?
Эх, что тут началось! Коля снова напустился на меня:
   - Вот ты оставил меня…
А я говорю ему:
   - Я тебя оставил на десять минут, а как ты меня оставлял на двое суток, а за всю дорогу на две недели!?
   - Ты это брось, нашел что вспоминать! Да ты сам уезжал от меня… Да я, если хочешь, когда один… Да я… Да я в следующий раз сам тебя брошу, будешь в тайге ночевать…
   - Ну, если тебя кто-то и встретил, то это были хорошие люди, потому что несмотря на то, что кибитка брошена, в ней ничего не пропало.
…Ну ладно, ругань руганью, а я смотрю, надо чинить тягу. Стал распрягать лошадь, а Коля всё матерится.
Починил тягу оглобли, связав обрывки проволочной тяги капроновым концом. Снова запрягли коней, и Коля повез меня на выбранную им стоянку. Оказалось, это рядом с дорогой и не прикрыто ни с одной из сторон. Когда я сказал ему об этом, он снова набросился на меня: что это из-за меня. Было час сорок минут ночи. А в двенадцать мы отъехали с привала. Так что за это время мы спокойно дошли бы до той стоянки, что мы подобрали с Алексанычем.
   Ладно. Вижу, Коля не успокаивается и как только не обругивает меня. Тогда я взял ружье и ушел в сторону подальше от Коли. Там просидел около часа. Затем накормил коней, задал им овса и лег около трех часов ночи. Не спалось.
Утром в девятом часу кто-то стал сигналить. Коля спал в одежде. Вышел первым.
Оказывается, приехал майор милиции, Владимир Николаевич, начальник Корсаковской государственной автоинспекции. Это он вчера ночью преследовал Колю и хотел поговорить с земляками, потому как сам из Иваново-Вознесенска. А Коля сыграл труса, не иначе. Бросил кибитку, собаку и лошадей, удрал в кусты спасать свою шкуру. Ведь когда я подъехал к оставленным лошадям, я минут пятнадцать ждал Колю. А он в это время прятался в кустах, наблюдая, что будет дальше: кто и куда поведет лошадей наших и вообще…
   Он, оказывается, и не думал искать или звать меня или встречать на дороге. Он, как «великий психолог», приняв майора-земляка за рэкетира, просто спасал себя и ничего больше.
   Я представил себе, как Коля сбегает с облучка и как майор, остановившись у кибитки, долго окликает, зовет кого-то и, не дождавшись, в недоумении, сконфуженный бегством людей, уезжает на службу или домой.
Утром, когда майор уехал, Коля вновь набросился на меня. Почему де я уехал от него и оставил его безоружного. Вновь обзывал меня всякими словами, угрожая физической расправой, мол, нам еще на кругосветку идти.
   Я не мог без смеха в душе слушать его. Вспомнилось вдруг из юности. Когда на Ивановской улице Коля, легко ударив одного из парней, угрожающих нам троим - ему, Лёне и мне, сбежал быстро и далеко. А нас с Лёней, не думавших убегать, парни не тронули. Второй случай был в трамвае. Когда Коля «выступал» подвыпивший, и его один парень вынес на кулаках в трамвайную дверь, а там - милиция. Коля стал как шелковый, сразу протрезвел... Да, если бы не Алексаныч, я в эту ночь не нашел бы его ни за что, потому как не думал, что он свернет в деревню.
   18.40. Приехал Коля из Корсакова, куда ездил, чтобы отослать телеграммы в Иваново-Вознесенск. Пошел он за водой. Я уже три раза ходил сегодня за водой на пруд. А еще к морю ходил с Алешей, который выловил краба и подарил его мне. Теперь его надо высушить. Купался в море. И Байкал немного зашел в воду. А вообще-то такое чувство, словно в Костромскую область приехали: так всё близко, знакомо, дорого, и счастье несказанное затопляет сердце до самых краев и готово переплеснуть через края. Слава Богу! Цель достигнута! Мы на Сахалине!!!

Глава 79, самая большая.
   Ну, что тебе сказать про Сахалин - а заодно и про Курилы? Официальные сведения плюс стихи, плюс восторги из «Гостевой книги», плюс Чеховские записки, плюс… сплошные плюсы

   Теперь самое время поговорить об этой уникальной области России.
Сахалинская область – единственная в стране, расположенная более чем на 50-ти островах. Крупнейший среди них – остров Сахалин, на котором мы теперь находимся, и во что теперь даже трудно поверить. Этот остров протянулся с севера на юг на 948 км. и занимает площадь в 78 тысяч квадратных километров. Из космоса Сахалин видится как рыба, чешуей которой служат тысячи сверкающих под солнцем рек и озер. Природными жемчужинами считаются два маленьких островка - Монерон и Тюлений, ожерелье Малой и Большой Курильской гряды, которые омывают воды Охотского и Японского морей, воды Тихого океана и 30 морских проливов.
   География Сахалина тесно связана с его историей. Историк и краевед А. Н. Рыжков, выпустивший в свет книгу «Подвиги русских людей на Сахалине и Курильских островах», насчитал на карте области 250 именных географических пунктов, названных в честь выдающихся людей и исторических событий.
   Еще в 1640 году казаки отряда И. Ю. Москвитина донесли о существовании острова в устье реки Амур, что было подтверждено участниками экспедиции В. Д. Пояркова, состоявшейся в 1643-1646 годах.
   Походы Д. Я. Анциферова и И. П. Козыревского положили начало систематическому изучению и освоению Курильских островов русскими людьми. Последующие походы и экспедиции И. М. Евреинова и Ф. Ф. Лужина, М. П. Шпанберга, Г. И. Шелихова, И. Ф. Крузенштерна позволили закрепить эти земли за Россией.
   В историю освоения Сахалина и Курильских островов вписаны имена офицеров русского флота Н. А. Хвостова, Г .И. Давыдова, В. М. Головнина. Неоценимый вклад в освоение и изучение Сахалина внесли замечательный русский мореплаватель Г. И. Невельской и его сподвижники Н. К. Бошняк, Д. И. Орлов, Н. В. Рудановский и другие. Экспедиция Невельского отстояла и закрепила права России на Приморье и Сахалин, обеспечила ей выход к восточным морям. До 1905 года на остров Сахалин приходили морские транспорты с каторжанами. На Сахалин и Курильские острова зарились иноземные захватчики. Воспользовавшись тяжелой обстановкой, в которой оказалась Россия в период Крымской войны, Япония сумела отторгнуть от России Курильские острова. В результате русско-японской войны 1904-1905 годов Япония завладела южной частью Сахалина. В апреле 1920 года Япония оккупировала Северный Сахалин. Пять лет продолжалась оккупация северной части острова, и только 15 мая 1925 года Северный Сахалин вновь вернулся России. После победоносного завершения Великой Отечественной войны 1941-1945 годов воссоединились исконно русские земли – южная часть Сахалина и Курильские острова. Сахалинская область в нынешних границах была образована 2 января 1947 года. За это время она прошла большой путь развития. Область, ввозившая почти всю продукцию с материка, превратилась в промышленно-аграрную. Она дает для страны рыбу, лес, нефть, уголь, газ, золото.
   На островной земле 19 городов, и самый большой – Южно-Сахалинск. Началу этого города дал поселок, который начали строить поселенцы в августе 1882 года. Назвали его Владимировка. К концу 1890 года, по описанию А. П. Чехова, в нем уже насчитывалось около 200 дворов. В 1905 году, когда южную половину острова захватили японцы, на месте Владимировки они начали создавать административный центр Южного Сахалина, назвав его Тойохара – «Плодотворная долина».
   В 1945 году, войдя в город Тойохару, наши солдаты увидели невзрачные каркасные домики. Пришлось заново отстраивать город. В Южно-Сахалинске теперь проживает около 170 тысяч человек. Появились девяти и двенадцатиэтажные дома, которым не страшны землетрясения. В Южно-Сахалинске пересекаются пути железнодорожного, воздушного и автомобильного транспорта. Сюда летают современные самолеты. Беспосадочный перелет от Москвы до Южно-Сахалинска продолжается всего 8 часов. В городе есть Дворец спорта с плавательным бассейном. Любят сахалинцы свой парк культуры и отдыха имени Ю. А. Гагарина, раскинувшийся на площади более 50 гектаров у подножия сопок. На территории парка действует детская железная дорога, одна из старейших в России. Более 200 школьников города знакомятся здесь с профессиями помощника машиниста, проводника, дежурного по станции. Также в парке базируется конноспортивный клуб «Надежда», основанный в 1987 году. В момент организации конной базы имелись чистопородные лошади рысистой породы. Общее поголовье составляло 40 лошадей. Сейчас - только 8 голов. Директор клуба Юрий Васильевич Поршуков. (В этом клубе мы и оставили своих лошадей, собаку, кибитку, упряжь и всё остальное снаряжение).
   В Южно-Сахалинске находятся педагогический институт, 6 филиалов других вузов, 14 училищ и техникумов. Есть в городе институт морской геологии и геофизики, отделение Тихоокеанского научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии, проектные и конструкторские организации. 11 мая 1946 года был открыт областной краеведческий музей. В его фондах хранятся  уникальные археологические и этнографические коллекции. Здесь можно увидеть кандалы сахалинских каторжан.
   Острова Сахалинской области – это удивительные творения Божии. Они, можно сказать, огромный ботанический сад, где соседствуют береза и тис, ель и акация, лиственница и дикий виноград, пихта и гортензия. Самая же главная тайна природы островов – травы-гиганты. К концу лета поднимаются до трехметровой высоты шеломайник, какалия, сахалинская гречиха, а знаменитое растение медвежья дудка вырастает до четырех метров. Поражает своими размерами и белокопытник, который сахалинцы называют «лопух»: в августе он достигает трех метров высоты, с диаметром листьев до полутора-двух метров. Если солнышко очень донимает, сорвите лист лопуха, заколите гибкой веточкой – получится широкополая шляпа, которая укроет от палящих лучей. А если пошел сильный дождь, вставьте один лист лопуха в другой – получится прекрасный зонтик, который может укрыть сразу двух человек.
   Сахалинская область – единственное место в России, где произрастает лилия Глена, бело-зеленоватые цветы которой исключительно ароматны, где в естественных условиях растут магнолии. В диком виде они встречаются только на юге Кунашира. Курильская магнолия – крупное дерево с роскошной кроной и такими же, как у южной, нежными белыми цветами чуть розоватого оттенка. Здесь можно встретить редкую голубоватую ель, древесина которой обладает особыми, редкостными свойствами и незаменима для создания музыкальных инструментов. На острове Сахалин произрастают ценнейшие лекарственные растения: лимонник, аралия, элеутерококк. Изготовляемые из них тонизирующие настойки успешно заменяют препараты «корня жизни» - женьшеня. На Сахалине можно встретить актинидию коломикта. Плоды этого растения содержат в десять раз больше витамина С, чем черная смородина. В Сахалинской области произрастают четыре вида шиповника. В том числе один из самых крупноплодных – шиповник морщинистый. Вес отдельных его плодов достигает 25 граммов.
   Раз уж речь зашла о Сахалинской области, не грех напомнить и о Курильских островах, о которых мы тоже много наслушались от местных жителей.
Курильские острова – горная цепь, которая поднимается из глубин океана и показывает лишь свои вершины. Здесь насчитывается 40 действующих и множество потухших вулканов. Курильские острова делятся на три административных района с центрами в Южно-Курильске на Кунашире, Курильске на Итурупе и Северо-Курильске на Парамушире. Группа Курильских островов простирается с юго-запада на северо-восток от острова Хоккайдо (Япония) до полуострова Камчатка. Большая Курильская гряда длиною почти 1200 километров насчитывает около 30 островов, из которых наиболее крупными являются Парамушир, Кунашир, Уруп и Итуруп. Малая Курильская гряда длиной 105 километров расположена  параллельно Большой Курильской гряде. В состав ее входят 6 островов, наибольший из них – Шикотан, что в переводе с айнского означает «лучшее место». В районе этого острова добывается «ночная жемчужина» - сайра. На этом острове – несколько консервных заводов, которые выпускают миллионы банок сайры.
   Еще одна достопримечательность Южных Курил – мыс Край Света, длинный, плоский, отвесно обрывающийся в океан. Кунашир – самый южный остров, заросший лесами, лианами. Здесь растут столетние тисы, бархат, пихта, аянская ель, шиповник, дуб, клены, калина. По всей Курильской гряде распространен кедровый стланик. Он, как и бамбук, создает плотные, труднопроходимые заросли. На южных островах – Кунашире, Шикотане, Итурупе – растут лианы множества видов. Вьющиеся растения придают здешним лесам особый колорит.
   На Кунашире – действующий вулкан Менделеева и ряд горячих минеральных источников, богатых серой. Серные ванны хорошо лечат болезни суставов, сосудов, опорно-двигательного аппарата, кожные заболевания. Славятся необыкновенной красотой и озера Курильских островов. Особенно живописно горное озеро Осен на острове Онекотан. Оно округлой формы, берега обрамлены отвесными 600-700-метровыми скалами. На острове Кунашир есть кипящее озеро Понто. Вода здесь бурлит, клокочет, около берегов со свистом вырываются струи газа и пара.
Удивительны по красоте сахалинские и курильские водопады – Борода старца, Волосы красавицы и другие. На острове Итуруп находится самый высокий в нашей стране водопад Илья Муромец – 141 метр. Курильские острова – царство птичьих базаров. Подсчитано, что здесь гнездится полтора миллиона кайр, около миллиона глупышей, миллион качурок, более четырехсот тысяч чаек-маевок. Одним из самых распространенных видов птиц Курильских островов являются морские канюки.
   Остров Тюлений, крохотный кусочек суши к востоку от Сахалина, обозначен на всех картах мира. Здесь находится уникальное лежбище морских котиков. Большим судам запрещено подходить к Тюленьему ближе чем на 30 миль, самолетам пролетать над ним, в этой зоне строго запрещено давать гудки. Остров Тюлений – заповедная зона, райское место для котиков, которые осчастливили своим пребыванием территорию только двух стран мира – России и США. Жизнь этих животных на острове идет по раз и навсегда установленному Богом распорядку. Сначала появляются секачи, затем определяются семьи-гаремы, и уже позже появляются маленькие щенки, которые растут, набираются сил. Осенью первыми покидают Тюлений самки с окрепшими детенышами, последними – секачи.
   В Сахалинско-Курильском бассейне обитают и сивучи – самые крупные звери из ластоногих, вес их достигает тонны.
Скалистые берега северной части Тихого океана и прилегающих к ней морей окаймлены мощными зарослями бурой водоросли ламинарии – морской капусты. Это настоящие подводные леса. Такие места любят каланы. Это очень миролюбивые животные, но человек обошелся с ними крайне жестоко. Каланы были почти полностью истреблены. Сейчас на островах насчитывается свыше семи тысяч этих животных.
   Подводный мир богат черно-бурыми двухстворчатыми моллюсками – мидиями и трепангом (его еще называют «морским женьшенем», или «морским огурцом»). Они вкусны, полезны и пригодны для лечебных целей. Фауна наших морей представлена также морскими звездами, осьминогами, кальмарами, морскими гребешками, трубачом, крабом. Сахалинская область – один из крупных  рыбопромысловых районов нашей страны. Основными объектами промысла являются  минтай, сельдь, камбала, горбуша, кета, сайра, треска, навага, терпуг. В летний период заходят в больших количествах теплолюбивые рыбы – сардины, скумбрия, анчоус.
   Но самое главное, самое замечательное из биологических богатств дальневосточных морей и рек – лососи. Осенью прогретые мелководья рек полны горбуши и кеты. Войдя в реку, они перестают кормиться, преодолевают в сутки до 40 километров вверх против течения. На этом пути рыба меняет свой облик: чешуя тускнеет, утрачивая серебристый блеск, челюсти искривляются, вырастает горб. Горбуша, кета, кижуч, нерка, чавыча, сима относятся к роду тихоокеанских лососей. Объединяет этих рыб одна особенность: все они гибнут после однократного нереста. Достаточное количество нерестилищ и чистой пресной воды является залогом успешного воспроизводства лососей. Сахалинская область по масштабам искусственного разведения этого вида рыб занимает первое место в стране. Здесь около двух десятков рыбоводных заводов.
   Природа щедро наделила Сахалин и Курилы естественными «здравницами»: горячие озера и источники, песчаные пляжи Анивского взморья, минеральные воды, реки и озера… В области обнаружено более 50 источников минеральных солей и вод, пригодных для питья и ванн, и притом самого разного состава. В каждом районе области немало выходов таких вод. Есть среди источников и редкие. Так, санаторий «Сахалин» и «Синегорские минеральные воды» работают на синегорских источниках – углекислых высокомышьяковистых водах. На Сахалине и Курильских островах выявлено более 20 месторождений лечебных грязей. Наиболее ценные из них - иловые сульфидные грязи озера Изменчивого. Это одна из крупнейших залежей в нашей стране, отличающихся высокими лечебными свойствами. Они используются в комплексе курортной терапии.   
   «Вся миграция красной рыбы идет через Курилы. Если мы отдадим остров Итуруп или остров Кунашир то страна остается вообще без красной рыбы», - вот мнение одного из жителей острова Сахалин.
   А еще здесь были замечательные встречи. С командиром одной из ракетных частей, отживающей последние часы. Ракеты снимались с дежурства. Воинскую часть расформировывали. Со слезами в голосе военные говорили: «Уйдем мы, и тут же явится 6-й американский флот к берегам Сахалина».
Встреча с журналистами Южно-Сахалинска. Встречи со спортсменами-конниками, из конно-спортивного клуба «Надежда», радушно приютившими наших коней и собаку Байкала.
   Встреча с семьей фермера Лобенко Виктора Григорьевича. Моя поездка по железной чрезвычайно красивой дороге с узкой колеей, построенной японцами, в город Холмск, на которой я устал считать тоннели. Где я питался морской капустой, собирая выброшенные на берег густо-зеленые листья и промывая их от морского песка, а еще купил стакан варенца на рынке за 200 рублей, но всё равно жутко хотелось есть.
   На самом гребне Холмского перевала – памятник воинам, погибшим здесь в 1945 году. Холмск находится на берегу Татарского пролива. Этот город, к улицам которого, образно говоря, швартуются корабли, и сам похож на корабль, продуваемый океанскими ветрами, просоленный штормами и окутанный морскими туманами. История Холмска начинается с 1870 года, когда шхуна «Восток» совершила плавание по маршруту: бухта Буссе – пост Корсаковский – пост Кусунайский – Маука – пост Корсаковский. 21 мая вахтенный офицер Стрельников сделал запись о высадке в Мауке поручика Фирсова, десяти солдат и унтер-офицера. Ими был заложен пост, положивший начало Холмску. Пост был учрежден близ крупного айнского поселения Маука-Кадь (что переводится как «место, поросшее шиповником»). В августе 1945 года десантники 11-ой отдельной стрелковой сахалинской бригады и 365-го отдельного гвардейского батальона морской пехоты освободили порт и город. В центре Холмска есть место, священное для горожан. В тенистом сквере Героев – братская могила, где похоронены 45 воинов, погибших за освобождение города. В Холмске всё связано с морем. А оно крепко берегом, который заботится о тех, кто в рейсе, в экспедициях. Сахалинское морское пароходство обеспечивает доставку грузов в районы Крайнего Севера и Дальнего Востока, выполняет большой объем экспортно-импортных перевозок. Ведущими предприятиями города являются судоремонтный завод, жестяно-баночная фабрика, целлюлозно-бумажный завод. С 1973 года в Холмске работает морская паромная переправа. Суда берут 26 вагонов с грузом и пассажирами и преодолевают за 9 часов расстояние в 275 километров от Холмска до материкового порта Ванино. Своеобразна архитектура Холмска. По ступенчатым террасам сопок спускаются к морю пятиэтажные и девятиэтажные дома.

Кажется, отсюда видно всё:
И Хабаровск, и Владивосток;
В Красноярском парке – колесо
И над Талкой старенький мосток.
Обниму глазами даль и ширь,
Загляну в морскую глубину…
Кажется, до этого не жил,
Не прошел на лошадях страну.
Сердце то забьется, то замрет…
Сахалин, туманится восток,
К Холмску здесь подходит теплоход,
Кажется, отсюда видно всё…
(Июнь 1993 год).

   Мое восхождение в Южно-Сахалинске на гору с полуразрушенным горнолыжным трамплином по низкорослым зарослям бамбука, в острых листьях которых таились масса клещей, мимо туристской базы «Горный воздух».
Встреча с казачьим Атаманом Сахалинской области.
Стихи, зародившиеся на этой славной земле, на «краешке пролива Лаперуза»… Ветер с берегов острова Хоккайдо.
Почему бы не привести здесь записи из нашей «Гостевой книги»? Вот, пожалуйста, на странице 166:
   «14.06.93 г., г. Корсаков. 19.00.
Восхищаюсь решимостью и мужеством ребят. Не оскудела молодцами земля русская! Доброго вам пути, успехов в вашем большом деле! Теркин Петр. В.- директор школы № 4».

   «14 июня 1993 г. Встретили хороших людей, которые рискнули в такое время путешествовать по России и дальше. Счастливого пути и здоровья!  г. Корсаков. Подсосов Александр и его семья».

   «Мы рады вас приветствовать на нашей земле. Всех вам благ в ваших начинаниях. Будете в г.Корсакове, заезжайте… Протопоповы. 14.06.93г».

Страница 167:
   «15.06.93 г. Корсаков.
Великая Русь!!! Гордись своими сыновьями. Пока бьется Русское сердце! Не переведется русский люд. Дай Бог Вам, мужики. Легкого пути, мира, счастья, здоровья Вам, Вашим помощникам. Пусть всегда будет мир, согласие между всеми народами нашей Великой Родины. Счастливого пути! Скорой встречи Вам со своими родными. С уважением к Вам, шеф-повар РС «Никель» Хачапуридзе. Мира и добра».

Страница 168.
   «14.06.93 г. Приветствуем Вас, мужественных людей, на нашем острове. Желаем Вам счастливого пути, встреч с прекрасными, добрыми сахалинцами. Всего Вам доброго и светлого. Храни Вас Бог! С уважением, Правкины, Желтовы, Киреева, Комарова».

Страница 169.
   «14.06.93 г., г. Корсаков.
Рад Вас приветствовать на Сахалинской земле. Ваш приезд волнует и восхищает Ваше мужество пройти такой путь. Этим походом Вы сближаете наши народы России, это пропаганда силы и выносливости российских лошадок, верных друзей человека. Своим появлением на Сахалине Вы подчеркиваете эту силу и необходимость. Желаю Вам удачи в Ваших делах, здоровья Вам и достичь Вашей заветной цели. С уважением, Митрофанов Владимир Пантелеевич».

Страница 170.
   «15.06.93 г. Очень рад видеть своих земляков Ивановцев на ставшей родной, гостеприимной Сахалинской земле. Желаю вам удачи в этом трудном, долгом путешествии и возвращения в «город – герой» Иваново. С уважением, ваш земляк Алексеев Владимир Николаевич, начальник ГАИ Корсаковского РОВД».

   «15.06.93 г. Чудаки всегда украшали мир. И знаете – это здорово. Дай Бог, чтобы ваша кругосветка состоялась. Корреспондент Корсаковской газеты «Восход» Карпук Игорь Николаевич».

Страница 172.
   «Спасибо за ваш оптимизм, за энергию, за Россию, которую вы любите по-настоящему. Бог даст и все ваши планы сбудутся. Вы же поняли, что вы не одиноки. Сахалинцы с вами. Алексей Дворкин – служба новостей телерадиокомпании «Сахалин».
17.06.93, г. Южно-Сахалинск. 17.40».

   «Спасибо вам за личное мужество, любовь к России, народу. Пусть сбудется ваша мечта о кругосветном путешествии. Да сопутствует вам Удача! Алексей Алексеевич Бутаков,  корреспондент газеты «Советский Сахалин». 17.06.93, г. Южно-Сахалинск».

Страница 173.
   «С большим удовольствием и удовлетворением спешу за экспедицией. Очень доброе, очень нужное, очень благородное дело. Только люди огромной душевной доброты и мужества могут начать и завершить подобное. Счастья, успехов и здоровья всем участникам. 21.06.93 г. Станислав Кувшинов – зам. генерального директора МЦДС «Сахинцентр».

   «В наше время трудно чем удивить наш народ, но эта экспедиция вызывает и удивление, и не меньшее уважение. Всего доброго!
Нефедов Владислав, редакция газеты «Молодая гвардия». 21.06.93 г., г. Южно-Сахалинск».

   «Удивлен и обрадован, что в России есть люди, которые способны на чудеса. Желаю успехов и исполнения всех Ваших пожеланий. Всего хорошего! Президент Экономического Совета Сахалинского казачьего округа Белов Анатолий Васильевич, уроженец о. Сахалин.
Южно-Сахалинск. 22.06.93 г.».

Страница 174.
   «Друзья Плонин Петр Федорович и Шабуров Николай Михайлович. Вы молодцы! Я рада встрече с Вами! Вашей настойчивости и Вашему энтузиазму отчаянно завидую. Душой всегда с Вами в пути.
о. Сахалин, коммерческий «Сахсоцбанк». Александра Евпланова".

   Движение экспедиции
Пройдено от города Иваново-Вознесенска до города Южно-Сахалинск:
Лошадь Лангуста – 8600 километров.
Лошадь Почта – 7000 километров.
Конь Амур – 1600 километров.
Всего в дороге 353 дня, в том числе ходовых – 219 дней, простоя – 128 дней. Средняя скорость передвижения – 29 километров в сутки.
За это время преодолено более 989 населенных пунктов, 78 городов, более 368 рек и речек.

   Было всё! И радость достижения цели, и горечь расставания с четвероногим другом Байкалом, и нашими лошадками Лангустой и Амуром, и нашими новыми друзьями - сахалинцами. И были новые стихи…

Сахалинские мотивы

Соленые губы, соленое тело,
А неба полоска уже посветлела.
Ночное купанье горячих коней,
Охотское море, сиянье теней.
К болоту тропинка, глоточек воды.
Осенняя льдинка и запах беды.
Нечистая сила, ночной светлячок,
Ворчание серы, тепла пятачок.
Шоферское братство, житейская глушь –
России богатство. Смотри, не разрушь!
И крупные звезды, и близость луны…
Лимонника гроздья, волшебные сны…
Соленые губы, уздечка в руках
И скрип парусины в ночных облаках…

*    *    *
Упругость уздечки,
Дыханье коня,
И груди, что свечки
На краешке дня.
На краешке ночи
Прохлада волны,
Зеленые очи
И чувство вины.
И чувство тревоги,
И топот, и всплеск,
И шелест дороги,
И пламени треск.
И чувство восторга
Что пропасть во ржи…
А где-то есть Волга! –
Поводья держи!
И мокрая грива,
Слияние тел,
Морская стихия,
Земной беспредел!
И пристани твердость –
Мужская ладонь!
Растерянность, гордость…
И снова – огонь!
Святая примета:
Грустя, не тоскуй,
На краешке света –
Волны поцелуй.
У берега тени
И камни босые.
Паду на колени
Пред милой Россией!

*    *    *
Над гладью залива – соляровый дым.
Меж сопок распадки и чаши долин.
В нетронутых чащах сиянье калин
И речек, сквозящих жгутами стремнин.
Клоповка, лимонник и гроздья рябин.
Хрусталь водопадов, стихия путин.
Великой России двоюродный сын,
Закатного солнца кровавый камин…
Тайги ностальгия, дождей твоих сплин.
Волны твоей зелень хмельней старых вин.
Я слёз не скрываю, тобою раним.
Ты проклят порою, порою любим. 
Российских околиц я твой Пилигрим.
Отцветшей сакурой над морем парим.
Спасибо за муки твоих Палестин – Сахалин!

*    *    *
Последний вечер здесь, на Сахалине!
Легла на плечи тяжесть рюкзака,
Чахотный ветер рыщет по долине,
Обрывки туч – страницы дневника.
Как молнии распахнуты распадки,
Синеют сопки, к морю притулясь…
В последний раз накормлены лошадки,
С мозолистых ладоней смыта грязь.
Последняя консервная обитель:
Горбушка хлеба, сахара кусок…
Напластованье фактов и событий
Гусиным пухом серебрит висок.
А позади пестреют полушалки
Ржаных, гречишных, овсяных полей,
Уздечки, вожжи, недоуздки, чалки…
И по-особому сияет Водолей.
А впереди всё та же Мать-Россия
В разрывах туч, в кипенье облаков…
Ивановские улицы родные,
Горячие объятья земляков!
  (Июнь 1993 год).

Из письма Антона Павловича Чехова к маме, Е. Я. Чеховой, от 6 октября 1890, пост Корсаковский.
   «Я соскучился, и Сахалин мне надоел. Ведь вот уж три месяца, как я не вижу никого, кроме каторжных или тех, которые умеют говорить только о каторге, плетях и каторжных. Унылая жизнь. Хочется поскорее в Японию, а оттуда в Индию».

Из письма А. П. Чехова к И. Л. Леонтьеву-Щеглову от 10 декабря 1890, Москва.
   «Описывать свое путешествие и пребывание на Сахалине не стану, ибо описание, даже кратчайшее, вышло бы в письме бесконечно длинным. Скажу только, что я доволен по самое горло, сыт и очарован до такой степени, что ничего больше не хочу и не обиделся бы, если бы трахнул меня паралич или унесла на тот свет дизентерия. Могу сказать: пожил! Будет с меня… Путешествие, особенно через Сибирь, похоже на тяжелую, затяжную болезнь; тяжко ехать, ехать и ехать, но зато как легки и воздушны воспоминания обо всем пережитом!»

Из письма А. П. Чехова к Н. А. Лейкину от 10 декабря 1890, Москва.
   «Почта в Сибири аспидская. Привез я с собою материала для разговоров видимо-невидимо, так что льщу себя надеждою, могу быть интересным собеседником в продолжение целого месяца. Я проехал на лошадях всю Сибирь, плыл 11 дней по Амуру, плавал по Татарскому проливу, видел китов, прожил на Сахалине 3 месяца и 3 дня, сделал перепись всему сахалинскому населению, чего ради исходил все тюрьмы, дома и избы, обедал у Ландсберга, пил чай с Бородавкиным и проч. и проч.; затем на обратном пути, минуя холерную Японию, я заезжал в Гонг-Конг, Сингапур, Коломбо на Цейлоне, Порт-Саид и проч. и проч.». 

   Не отпускает меня от себя остров Сахалин. С удовольствием привожу выписки из путевых записок Антона Павловича Чехова «Остров Сахалин». Вот о чем думал и о чем писал знаменитый русский писатель, находясь на борту  парохода «Байкал» на подходе к Татарскому проливу:
   «По Амуру и в Приморской области интеллигенция при небольшом вообще населении составляет немалый процент, и ее здесь относительно больше, чем в любой русской губернии. На Амуре есть город, где одних лишь генералов, военных и штатских насчитывают 16. Теперь их там, быть может, еще больше.
День (8 июля) был тихий и ясный. На палубе жарко, в каютах душно; в воде +18 град. Такую погоду хоть Черному морю впору. На правом берегу горел лес; сплошная зеленая масса выбрасывала из себя багровое пламя; клубы дыма слились в длинную, черную, неподвижную полосу, которая висит над лесом… Пожар громадный, но кругом тишина и спокойствие, никому нет дела до того, что гибнут леса. Очевидно, зеленое богатство принадлежит здесь одному только Богу». 

Во второй главе своих записок Антон Павлович приводит краткую географию острова.
   «Сахалин лежит в Охотском море, загораживая собою от океана почти тысячу верст восточного берега Сибири и вход в устье Амура. Он имеет форму, удлиненную с севера на юг, и фигурою, по мнению одного из авторов, напоминает стерлядь. Географическое положение его определяется так: от 45 град. 54 минуты до 54 градусов 53 минут с. ш. и от 141 град. 40 минут до 144 градусов 53 минут в. д. Северная часть Сахалина, через которую проходит линия вечно промерзлой почвы, по своему положению соответствует Рязанской губернии, а южная – Крыму. Длина острова 900 верст; наибольшая его ширина равняется 125, и наименьшая 25 верстам. Он вдвое больше Греции и в полтора раза больше Дании».
   В этой же главе Антон Павлович делится своими впечатлениями от первых встреч с населением Сахалина.
   «…Каторжный в халате с бубновым тузом ходит из двора во двор и продает ягоду голубику. Когда идешь по улице, сидящие встают и все встречные снимают шапки.
Каторжные и поселенцы, за немногими исключениями, ходят по улицам свободно, без кандалов и без конвоя, и встречаются на каждом шагу толпами и в одиночку. Они во дворе и в доме, потому что они кучера, сторожа, повара, кухарки и няньки. Такая близость в первое время с непривычки смущает и приводит в недоумение. Идешь мимо какой-нибудь постройки, тут каторжные с топорами, пилами и молотками. А ну, думаешь, размахнется и трахнет! Или придешь к знакомому и, не заставши дома, сядешь писать ему записку, а сзади в это время стоит и ждет его слуга – каторжный с ножом, которым он только что чистил в кухне картофель. Или, бывало, рано утром, часа в четыре, просыпаешься от какого-то шороха, смотришь – к постели на цыпочках, чуть дыша, крадется каторжный. Что такое? Зачем? «Сапожки почистить, ваше высокоблагородие». Скоро и пригляделся и привык. Привыкают все, даже женщины и дети. Здешние дамы бывают совершенно покойны, когда отпускают своих детей гулять с няньками бессрочно каторжными».
   «Никто не лишен надежды сделаться полноправным; пожизненности наказания нет. Бессрочная каторга ограничивается 20-ю годами. Каторжные работы не тягостны. Труд подневольный не дает работнику личной пользы – в этом его тягость, а не в напряжении физическом. Цепей нет, часовых нет, бритых голов нет.
   …Дни стояли хорошие, с ясным небом и с прозрачным воздухом, похожие на наши осенние дни. Вечера были превосходные; припоминается мне пылающий запад, темно-синее море и совершенно белая луна, выходящая из-за гор. В такие вечера я любил кататься по долине между постом и деревней Ново-Михайловкой; дорога здесь гладкая, ровная, рядом с ней рельсовый путь для вагонеток, телеграф. Чем дальше от Александровска, тем долина становится уже, потемки густеют, гигантские лопухи начинают казаться тропическими растениями; со всех сторон надвигаются темные горы. Вон вдали огни, где жгут уголь, вон огонь от пожара. Восходит луна. Вдруг фантастическая картина: мне навстречу по рельсам, подпираясь шестом, катит на небольшой платформе каторжный в белом. Становится жутко.
   - Не пора ли назад? – спрашиваю кучера.
Кучер-каторжный поворачивает лошадей, потом оглядывается на горы и огни и говорит:
   - Скучно здесь, ваше высокоблагородие. У нас в России лучше».

А вот как описывает Чехов жилье каторжников:
   «Я ходил из избы в избу один; иногда сопровождал меня какой-нибудь каторжный или поселенец, бравший на себя от скуки роль проводника».
   «…Я входил в избу. На Сахалине попадаются избы всякого рода, смотря по тому, кто строил – сибиряк, хохол или чухонец, но чаще всего – это небольшой сруб, аршин в шесть, двух- или трехоконный, без всяких наружных украшений, крытый соломой, корьем и редко тесом. Двора обыкновенно нет. Возле ни одного деревца. Сараишко или банька на сибирский манер встречаются редко. Если есть собаки, то вялые, не злые, которые, как я говорил уже, лают на одних только гиляков, вероятно, потому, что те носят обувь из собачьей шкуры. И почему-то эти смирные, безобидные собаки на привязи. Если есть свинья, то с колодкой на шее. Петух тоже привязан за ногу.
   - Зачем это у тебя собака и петух привязаны? – спрашиваю хозяина.
   - У нас на Сахалине все на цепи, - острит он в ответ. - Земля уж такая.
В избе одна комната, с русской печкой. Полы деревянные. Стол, два-три табурета, скамья, кровать с постелью или же постлано прямо на полу. Или так, что нет никакой мебели и только среди комнаты лежит на полу перина, и видно, что на ней только что спали; на окне чашка с объедками. По обстановке это не изба, не комната, а скорее камера для одиночного заключения. Где есть женщины и дети, там, как бы ни было, похоже на хозяйство и на крестьянство, но все же и там чувствуется отсутствие чего-то важного; нет деда и бабки, нет старых образов и дедовской мебели, стало быть, хозяйству недостает прошлого, традиций. Нет красного угла, или он очень беден и тускл, без лампады и без украшений, - нет обычаев; обстановка носит случайный характер; и похоже, как будто семья живет не у себя дома, а на квартире, или будто она только что приехала и еще не успела освоиться; нет кошки, по зимним вечерам не бывает слышно сверчка… а главное, нет родины.
   …Голодать и вообще терпеть какие-либо лишения во время моих разъездов по Сахалину мне не приходилось. Я читал, будто агроном Мицуль, исследуя остров, терпел сильную нужду и даже вынужден был съесть свою собаку. Но с тех пор обстоятельства значительно изменились. Теперешний агроном ездит по отличным дорогам; даже в самых бедных селениях есть надзирательские, или так называемые станки, где всегда можно найти теплое помещение, самовар и постель. Исследователи, когда отправляются в глубь острова, в тайгу, то берут с собой американские консервы, красное вино, тарелки, вилки, подушки…
   В следующих главах я буду описывать посты и селения и попутно знакомить читателя с каторжными работами и тюрьмами, поскольку я сам успел познакомиться с ними в короткое время. На Сахалине каторжные работы разнообразны в высшей степени; они не специализировались на золоте или угле, а обнимают весь обиход сахалинской жизни и разбросаны по всем населенным местам острова. Корчевка леса, постройки, осушка болот, рыбные ловли, сенокос, нагрузка пароходов -  все это виды каторжных работ, которые по необходимости до такой степени слились с жизнью колонии, что выделить их и говорить о них как о чем-то самостоятельно существующем на острове можно разве только при известном рутинном взгляде на дело, который на каторге ищет прежде всего рудников и заводских работ».

В главе 8 есть такие строки о природе Сахалина:
   «Если художнику-пейзажисту случится быть на Сахалине, то рекомендую его вниманию Арковскую долину. Это место, помимо красоты положения, чрезвычайно богато красками, так что трудно обойтись без устаревшего сравнения с пестрым ковром или калейдоскопом. Вот густая сочная зелень с великанами-лопухами, блестящими от только что бывшего дождя, рядом с ней на площадке не больше, как сажени в три, зеленеет рожь, потом грядка с картофелем, два недоросля подсолнуха с поникшими головами, затем клинышком входит густо-зеленый конопляник, там и сям гордо возвышаются растения из семейства зонтичных, похожие на канделябры, и вся эта пестрота усыпана розовыми, ярко-красными и пунцовыми пятнышками мака. По дороге встречаются бабы, которые укрылись от дождя большими листьями лопуха, как косынками, и оттого похожи на зеленых жуков. А по сторонам горы – хотя и не Кавказские, но все-таки горы».

   Пусть я не исходил Сахалин, как это сделал Чехов, потому как у нашей экспедиции были другие задачи. Но природа острова успела и на меня произвести яркое впечатление. По словам местных жителей, погода Сахалина, словно настроение капризной красавицы, меняется в день по несколько раз.   
   А какие русские люди исследовали Сахалин! Настоящие герои! Об одном из таких исследователей напоминает Антон Павлович в 9-й главе:
   «Первым был на реке Тыми и описал ее лейт. Бошняк. В 1852 году, он был послан сюда Невельским, чтобы проверить сведения насчет залежей каменного угля, полученные от гиляков (местные жители острова), затем пересечь поперек остров и выйти на берег Охотского моря, где, как говорили, находится прекрасная гавань. Ему даны были нарта собак, дней на 35 сухарей, чаю да сахару, маленький ручной компас и вместе с крестом Невельского ободрение, что «если есть сухарь, чтоб утолить голод, и кружка воды напиться, то Божией помощью дело делать еще возможно». Проехавшись по Тыми до восточного берега и обратно, он кое-как добрался до западного берега, весь ободранный, голодный, с нарывами на ногах. Собаки отказывались идти дальше, так как были голодны. В самую Пасху он притаился в уголке (гиляцкой) юрты решительно выбившись из сил. Сухарей не было, разговеться нечем, нога болела страшно. В исследованиях Бошняка самое интересное, конечно, личность самого исследователя, его молодость, - ему шел тогда 21-й год, - его беззаветная, геройская преданность делу. Тымь тогда была покрыта глубоким снегом, так как на дворе стоял март, но все же это путешествие дало ему в высшей степени интересный материал для записок».

   Кстати, уж если мы приводим здесь Чеховское описание исследований реки Тыми, то логично будет заглянуть и на жизнь одного из поселений, основанных на этой реке, которое посетил Антон Павлович и описал в той же 9-й главе:
   «Следующее по тракту селение лежит на самой Тыми. Основано оно в 1890 г. И названо Дербинским в честь смотрителя тюрьмы Дербина…
Прошлое у селения Дербинского вообще не радостное. Одна часть равнины, на которой оно теперь стоит, узкая, была покрыта сплошным березовым и осиновым лесом, а на другой части, более просторной, но низменной и болотистой и, казалось бы, негодной для поселения, рос густой еловый и лиственничный лес. Едва покончили с рубкой леса и раскорчевкой под избы, тюрьму и казенные склады, потом с осушкой, как пришлось бороться с бедой, которой не предусмотрели колонизаторы: речушка Амга в весеннее половодье заливала все селение. Нужно было рыть для нее другое русло и давать ей новое направление. Теперь Дербинское занимает площадь больше чем в квадратную версту и имеет вид настоящей русской деревни. Въезжаешь в него по великолепному деревянному мосту; река веселая, с зелеными берегами, с ивами, улицы широкие, избы с тесовыми крышами и с дворами. Новые тюремные постройки, всякие склады и амбары и дом смотрителя тюрьмы стоят среди селения и напоминают не тюрьму, а господскую экономию. Смотритель все ходит от амбара к амбару и звенит ключами – точь-в-точь как помещик доброго времени, денно и нощно пекущийся о запасах. Жена его сидит около дома в палисаднике, величественная, как маркиза, и наблюдает за порядком. Ей видно, как перед самым домом из открытого парника глядят уже созревшие арбузы и около них почтительно, с выражением рабского усердия, ходит каторжный садовник Каратаев; ей видно, как с реки, где арестанты ловят рыбу, несут здоровую отборную кету, так называемую «серебрянку», которая идет не в тюрьму, а на балычки для начальства. Около палисадника прогуливаются барышни, одетые, как Ангельчики; на них шьет каторжная модистка, присланная за поджог. И кругом чувствуется тихая, приятная сытость и довольство; ступают мягко, по-кошачьи, и выражаются тоже мягко: рыбка, балычки, казённенькое довольствие….».
 
   Думаю, комментарии к этому тексту излишни. Одно лишь можно сказать: всё познается в сравнении. Каторга острова Сахалин, все «ужасы», которой описал в своих записках Антон Павлович, по сравнению с советскими тюрьмами XX века, кажется настоящим курортом. Может быть, поэтому так трудно было отыскать в библиотеках среди изданий А. П. Чехова именно тот том, в котором были напечатаны записки про Сахалин.
   У нас есть возможность понять еще одну любопытную деталь: как обували и одевали арестантов. Об этом Антон Павлович говорит в 19-й главе. «Одежды и обуви арестанты, по-видимому, получают достаточно. Каторжным, как мужчинам, так и женщинам, выдается по армяку и полушубку ежегодно, между тем солдат, который работает на Сахалине не меньше каторжного, получает мундир на три года, а шинель на два года; из обуви арестант изнашивает в год четыре пары чирков и две пары бродней, солдат же – одну пару голенищ и 2,5 подошв».

Глава 80.
   Завершаем 1-ю Книгу. Будем строить новую кибитку: впереди Европа и Америка!

   Как бы то ни было, наше путешествие звало нас в дорогу. Впереди по планам Кругосветной экспедиции были или Япония, или Америка. Проблема заключалась лишь в том, что ни туда, ни сюда у нас не было денег. К тому же не было у нас и заграничных паспортов, без которых нечего и думать о путешествии за границу. Паспорта заграничные выдаются по месту жительства. Таким образом, нам необходимо было возвращаться в Иваново-Вознесенск для оформления этих паспортов, а возможно, и виз в Америку или Японию.
Мы оставляли в Южно-Сахалинске практически всё экспедиционное снаряжение, кибитку, двух лошадей и любимую собаку Байкала. С Байкалом труднее всего было расставаться. Деньги на перелет с острова Сахалин до Москвы выделило руководство коммерческого банка «САХСОЦБАНК». И дай Бог им здоровья. Иначе мы, может быть, до сегодняшнего дня оставались бы с Колей на Сахалине.
   Перелет не обошелся без потерь. Кто-то в Москве в аэропорту при перегрузке вещей вытащил из кармана моего рюкзака фотоаппарат «Смена-8». Этот фотоаппарат был замечателен тем, что купил я его у себя на родине, в городе Кадом, совсем недавно. Он обладал возможностью снимать на одной пленке 72 кадра. Неприхотливый. Не боится походных условий. Снимает в любую погоду.
   Возвратившись в Иваново-Вознесенск, мы с Колей еще некоторое время вместе бегали по всевозможным организациям, фабрикам, заводам, обивали пороги редакций газет, ходили на прием к городским и областным начальникам. Но дело не шло. Денег на путешествие никто не давал. Тогда Коля перестал верить в успех дальнейшего продвижения экспедиции и под предлогом «буду писать книгу» отошел от экспедиционных хлопот. Я стал думать, кого бы из друзей или знакомых пригласить для участия во втором этапе экспедиции. К этому времени я уже был убежден, что продолжать с Сахалина путешествие будет намного дороже. А потому следует строить новую кибитку, искать новых лошадей и отправляться во Владивосток или на Сахалин уже через Европу и Северную Америку. Перебрал в мыслях всех моих друзей и знакомых и остановился на Николае Давидовском.
   Познакомились мы с Николаем при необычайных обстоятельствах. В семидесятые годы в Иваново-Вознесенске существовал туристический клуб «Поиск». Виктор Ерёмин – один из организаторов этого клуба - тогда организовал поход по местам боев 111-й Иваново-Познанской дивизии во время Великой Отечественной войны. В одном таком походе, под руководством Александра Борисовича Зайцева, мне посчастливилось участвовать. Он проходил на стыке Новгородской и Тверской губерний и большей частью состоял из путешествия по рекам Сереже, Кунье и Ловати на катамаранах и каноэ.
   Поход состоялся в майские праздники. Где-то с 29 апреля по 10 мая. В эти дни как раз первомайский праздник и День победы. Я впервые был на местах боев, где следы войны видны невооруженным взглядом. Полуразрушенные окопы и блиндажи с нашей стороны и бетонные сооружения, совершенно нетронутые временем, со стороны немецкой обороны. В тех местах немцы устроили для наших солдат такой же «котел», как мы для немцев под Сталинградом. До сих пор в лесу там можно встретить не захороненных бойцов, «живые» бомбы и снаряды, а также мины и патроны, катушки колючей проволоки и прочее. Особенно много следов былой войны было в глинистых берегах реки Куньи и ее притоков - Малого и Большого Тудера. На изгибах река подмывала берег, который буквально был начинен патронами и минами. Я пробовал порох из винтовочных патронов бросить в костер, он немедленно вспыхивал. Следовательно, порох тоже был «живым». Не случайно в городе Холм, где заканчивалась водная часть нашего похода, по рассказам местных жителей, ежегодно травмируются молодые люди, находя снаряды даже на огородах, копая грядки.
   В этом-то походе, на общем бивуаке, мы и познакомились с Николаем Давидовским, который шел в другой группе. Мне импонировали его искренность и серьезность. Тогда я еще не знал о его туристском опыте. Оказалось, и с этой стороны Николай подходил для серьезных путешествий. Он работал на фирме «Кумир», производящей маргарин и растительное масло, в должности главного декларанта. Был одно время даже одним из заместителей генерального директора фирмы Лобаева Николая Владимировича.
   Николай не сразу ответил на мое предложение, а обещал подумать и посоветоваться с супругой Верой Николаевной, от которой он и получил свою фамилию.
   Наконец Николай согласился принять участие в экспедиции «Конная кругосветка» и даже пообещал привлечь своих друзей - Евгения Леткова и Андрея Герасимова. Я был рад такому повороту событий, и мы стали работать вместе.
   Стоял сентябрь 1993 года. Надо было торопиться, чтобы к весне подготовить новую кибитку и найти новых лошадей и снаряжение для продолжения экспедиции.