Время такое. рассказ

 Анна, Аннушка, Анюта - молодая по возрасту и по состоянию души барышня жила активной творческой жизнью. Она была писателем в широком смысле этого слова и даже имела членский билет известной и авторитетной в стране общественной организации, объединившей писателей в союз под названием «Живое слово».
Остро отточенное перо Анны не залеживалось. И стоило только летучему, как эфир, вдохновению пробудить ее творческую мысль, как тут же размашистые строки неровными поленницами ложились на   белое полотно печатного листа. Обычно эту первичную и неоформленную вязь она называла «грязью». 
И то было верно!
Главное, что вдохновение было поймано, а дальше…
Дальше нужно было включать свой собственный интеллектуальный ресурс – знание, умение и трудолюбие. И хоть знаний у Анны в запасе было немало, но не вполне достаточно, чтобы быть довольной собой, поэтому ей все время приходилось стараться и самообразовываться.
Глаголы, метафоры, образы, рифмы кружились в ее голове, как стаи пестрых бабочек. И чтобы выловить из этого мелькающего словесного роя то единственное и нужное, что помогало «грязной строке» очиститься и обрести крылья, требовало ума и времени.
Впрочем, случалось, что после встречи с читателями, ей приходилось слышать в свой адрес немало теплых слов:
- Большая умница…
- Какой талант….
- Вы молодец…
- Приятно было познакомиться…
Однако похвалы не убаюкивали ее строгой требовательности к самой себе. Оставаясь в душе благодарной всем им за их добрые слова, умом она оценивала их похвалу не очень высоко. И в самом деле, что эти люди, которые собирались вместе только за тем, чтобы разнообразить свой досуг, могли понимать в большой поэзии? Ей была нужна не популистская, а серьезная, профессиональная оценка всего того, что выходило из-под ее пера на белый свет. 
Анна мечтала о настоящем признании.
Но время шло, а высказаться хоть как-то о ее творчестве коллеги по союзу так и не удосужились.

               
                ***

Писать Аня начала, как это часто и бывает у детей, в раннем возрасте.  Рифмы были легкие и незамысловатые: «кошка - окошко», «вилка - корзинка», «белка – стрелка» и так далее. Однако Мама, имея глубокие крестьянские корни, оставленные ею где-то в средней полосе России, не обращала никакого внимания на литературные забавы дочери.
- Ну, тешится ребенок, нравится ему эта игра и ладно. Дитя малое, еще неразумное, - заключала она, прижимая к своей налитой упругой груди, которой можно было бы выкормить едва ли ни детский сад, свое единственное чадо.
Мама видела в рифмах дочери не поэзию, а математику.
Ее представление о будущем Анюты было связано с грубыми материями – высшее образование, удачное замужество, хорошая работа и достойный заработок.
Папа, как натура более тонкая и возвышенная, он был выходцем из семьи питерского пролетария, оказался прозорливее Мамы.
— Это не игра, - поправлял он свою половину, - у нашего ребенка чуткая и ранимая душа, которая восприимчива к музыке слова.
О музыке Папа вспоминал не вдруг. У него был отличный музыкальный слух, который позволил ему освоить целый ряд кнопочных музыкальных инструментов: гармонь, баян и аккордеон. Музыка была для него защитой, бегством от сурового прагматизма жизни.
Но, поощряя поэтические упражнения дочери, в целом он разделял грубый материализм Мамы.
Приученная с детства к самостоятельности и труду Анна, двигалась по заданной родителями траектории целенаправленно, преодолевая один жизненный цикл за другим.  И вот, наконец, когда высшее образование было получено, профессиональная карьера выстроена, а намеченная цель достигнута, у нее появилось время прислушаться к самой себе.
Но под всем этим весомым спудом жизненного рационализмом, творческая закваска в душе Анны так спрессовалась, что подобно квашеной капусте в подобных обстоятельствах, почти утратила жизненную силу. Все, что она могла вытравить из себя в качестве продуктов творческого брожения – это несуразные вирши по случаю тех или иных праздничных торжеств, именин или проводов на пенсию. Сама Анна считала свои стихи забавой, игрой, а порой и вовсе болезнью неизвестной этимологии. Тем более, что в ее окружении подобным недугом были заражены многие.
- Томиться душой, страдать, хандрить, мучиться — это все в характере русского человека, - позволяла она иногда себе поумничать в кругу близких друзей: - Поэзию нужно выносить в себе, как ребенка, и тогда она явится на свет в своем прекрасном образе.
Анна верила в то, о чем говорила.

                ***

В союз «Живое слово» Аню привела подруга.
Сама бы она никогда не решилась на такой легкомысленный шаг, который круто уводил ее в сторону от генерального направления.
-  Нет, нет и нет! - отбивалась она от настойчивых нападок подруги: - Обнажать свою душу перед чужими людьми, делиться сокровенным я не готова.
Но подруга гнула свое.
- Хватит уже   писать в стол, – гневливо наседала она на Анну: - Писать в стол — это занятие для слабонервных.  Пора выходить на трибуны, в народ, в массы.
И Анна вышла.
«Союзовцы» или «союзники», как их в последствие стала называть Аня, встретили ее без особого интереса.
- Ну, что там у тебя, читай, - с нотками глубокого недоверия к ее талантам, снисходительно произнесла пожилая Дама, отрывая низко склоненную голову от бумаг, разложенных вокруг нее на столе в творческом беспорядке. 
Как оказалось, это была литературный консультант союза. 
— Вот, - Аня достала из сумочки стопку листов, исписанных крупным разборчивым почерком, и протянула их Даме.
- Понятно, читать не умеем, - съязвила та, - а писать? – она поправила очки, сползающие от кромки лба к кончику носа, и приступила к чтению.
- Э! Э! Э! – экала она, отбивая ударные слоги: - Неплохо, неплохо, хорошо, неплохо…. Дама откладывала в сторону прочитанные листы один за другим.
В следующую минуту Анне показалось, что она находится на приеме у доктора, который вот-вот огласит ей страшный диагноз. Но консультант, закончив чтение, сняла с переносицы очки и, посмотрев Анне прямо в глаза, с неподдельным интересом спросила:
- Давно пишите?
- Сколько себя помню, - честно призналась она.
- Ну, что ж, - Дама окатила ее взглядом с головы до ног, - поэзия есть, дарование есть, а над остальным надо работать.
И Аня работала. Много. Упорно. Открывая для себя новые горизонты.               
Но чем лучше у нее получалось, тем сложнее становилась ее жизнь в союзе.
Конкуренция среди «союзников» за известность, признание и славу была жестокой и скрытой. Втянуться в нее значило оказаться в вязкой трясине интриг, сплетен и непристойных заговоров.
 Со временем к Анне пришло осознанное понимание того, что талант никакого значения в условиях существующей в организации конкуренции не имеет. Лавры всегда доставались тем немногим, кто составлял свиту главного в союзе бога - Председателя этого союза. Причем, должность председателя была не пожизненной, а выборной и потому имела в союзе большой экономический вес. Вместе с мундиром она передавала в руки счастливца и все рычаги мелкопоместного обогащения – распределение премий, выступлений, поездок и спонсорских средств, выделяемых на издание беллетристики.

                ***

Для Председателя, который просто обязан был заботиться о благосостоянии вознесшей его на литературный Олимп свиты, Аня никакого интереса не представляла. Более того, долгое время он даже имени ее не знал и знать не хотел. Да и зачем в самом деле! И без имени ясно, что делать таким, как она, в союзе нечего! Своим, самым близким и то всех преференций не хватает, а пришлым и заморачиваться на этот счет лучше не стоит – реже голова будет болеть.
Мысль о никчемности и бесперспективности союза, как организации, созданной для роста и развития творческой личности, посещала Анну ни однажды! Но со всей очевидностью она проявилась во время очередного отчетно-выборного собрания.  Хотя ни отчетность, ни выборность, ни очередность таких собраний уже давно никакого значения не имели и никого не интересовали, но продолжали осуществляться по укоренившейся еще со времен Советов традиции. Новый закон об общественных организациях, принятый либералами, предполагал только две формы существования подобных объединений – либо государственная регистрация с отчетностью перед налоговой по всей форме, либо самостоятельный, основанный на добровольном членстве дрейф в свободном от коммерческой деятельности пространстве.
Как известно, добровольность предполагает отсутствие всех видов принуждения.
Хочешь приходи на собрание, хочешь – не приходи.
На собрание собрались не все. Расселись, как и полагается, по сословному признаку. Первые ряды заняли свои, близкие – свита. Последние – все остальные.
Атмосфера собрания ничего нового, интересного и неожиданного не обещала.
В принципе и отчитываться Председателю было не за что. Своей собственной кормушки союз больше не имел, а внешние источники пересохли.
Но традиция требовала и на трибуну поднялся с виду крепкий среднего роста мужик и громким зычным голосом понес несусветную чушь.
- Друзья, - глядя куда-то поверх голов собравшихся, начал он, - я сознаю, что недостатков у меня много. Из-за этих самых недостатков я не сберег ничего из того, что досталось мне, как руководителю, от предыдущего правления.
Покаянная речь Председателя своей минорной тональностью оглушила собравшихся. Никто не понимал к чему этот упитанный боров клонит. Но тот, будто не замечая всеобщего замешательства, продолжал давить на жалость:
- Признаюсь, я вступил в конфликт с властью, с культурой, - начал перечислять он и другие муниципальные структуры, - со всем белым светом. Но самое главное, - и Анне вдруг показалось, что он сейчас заплачет, - я не сумел сплотить коллектив, превратить нас всех в одну большую и дружную семью.
И он театрально, будто обнимая одним разом всю аудиторию, развел руки в стороны и завершил свой спич совершенно умилительным признанием: – Вот я такой! Делайте со мной, что хотите!
Отчет имел потрясающий, колоссальный успех.
Первый ряд бурно зааплодировал, последний - не зная, как на подобный пассаж реагировать, и отбивая хлопки скорее рефлекторно, чем сознательно, выглядел, на первый взгляд, растерянным. Однако никто из сидельцев этого ряда вслух своего негодования не выказал и каждый, оставаясь в глубоком пассиве, присоединился к голосованию. Не знала как реагировать на происходящее и Анна.
Но чтобы все это на самом деле ни значило, а отчет о проделанной работе был принят собранием без неудобных вопросов с оценкой «удовлетворительно». Не оказалось в зале и здоровых сил для того, чтобы выдвинуть из своих рядов нового лидера. И свита с призывом: - Дадим товарищу Председателю время на то, чтобы все исправить! – выдвинула своего покровителя на новый срок.
Однако на этой высокой ноте собрание не закончилось.
Оставалось «разное».

                ***

«Разное» — это, по-простому, смесь накопившихся новостных событий.
И Председатель, воодушевленный оказанным ему в очередной раз высоким доверием, сделал громкое заявление.  Оно касалось учреждения главной премии года, которая имела не только высокий рейтинг, но и высокий уровень конспирации. Лауреат этой премии был, как правило, широкой публике мало - или неизвестен совсем, а его произведения широко не читаемы. Он назначался на премию узким авторитетным кругом лиц, в который на правах члена жюри входил и Председатель союза.
И вот незнакомая фамилия прозвучала.
- Случайно, не знаешь, кто это, - спросила Анна у сидящей по соседству Поэтессы.
- Знаю. Все знают, - тут же отреагировала та.
- И кто он, откуда, - допытывалась Аня.
- Ты, что не в курсе? – пришла очередь удивляться Поэтессе.
Но осознав, что Аня и в самом деле может его не знать, она, понизив голос до едва различимого шепота, сообщила:
— Это муж бывшей жены Председателя, - и она метнула взгляд в сторону сцены.
Вот это да!
- Но как это возможно? –  не унималась Анна.
- Как?  Не будь наивной, - хмыкнула Поэтесса: - ты, что не понимаешь? Он, - она имела в виду Лауреата, - теперь новый папа его детей.  А детей у него двое, и их кормить надо, – с плохо скрываемой иронией закончила она свои разъяснения.
- Конечно. Я понимаю, - согласилась Анна, - кормить и все остальное. Но не так же.  Кормить своих детей надо на свои собственные, заработанные, - заключила она.
- Заработанные?  Скажешь тоже, - кивнула она в сторону Председателя, - своих у него нет.
Аня молчала. Но Поэтесса вдруг через пару минут встрепенулась и снова, наклоняясь к Анне, зашептала в ухо:
- А ты взносы ему сдаешь?
- Нет, не приходилось, - насторожилась она.
- И правильно, не сдавай, истратит на спиртное.

                ***

По дороге домой Анну догнал интеллигентный седеющий Краевед преклонного возраста.
- Ну, и как, Анна Тихоновна, - назвал он ее полным именем, - Вы разочарованы?
-Да! А Вы нет?
— Вот, вот, - вместо ответа заговорил он: – наше время заканчивается. Мы писатели старой школы. Последователи великих, так сказать, - он выдержал паузу: - Археологи смыслов. Архитекторы идей. 
Анне вдруг показалось, что он ее не видит, а ведет беседу с самим собой.
- Простите, Вы меня слушаете, - наконец, опомнился он.
- Конечно, - Аня утвердительно кивнула головой.
- А те, что пришли нам на смену, - продолжил Краевед, - Вы их сегодня видели, служат не литературе.  Они не ищут в ней смыслов, не генерируют идей…. Они делают на ней «бобло».
Он смолк на долю секунды и тут же продолжил:
- Вы обратили внимание, что вся молодь заняла в зале первые ряды?
- Да, - не захотела Аня казаться глупее, чем есть: – Молодь эта – есть свита короля. Она, как видите, всегда при нем. Всегда голодная! Всегда нетерпеливая! Всегда агрессивная!
- О! Какое верное наблюдение! — не без удовольствия отметил он: – Свита! Конечно! Конечно, свита! Без короля, - Краевед как-то тонко, по-стариковски хихикнул, - им «бобла» не видать!   Без него - премии, спонсоры, конкурсы, награды все проскочит мимо них, все попадет в другие руки.  Вы согласны? -  обратился он к ней за поддержкой.
- Конечно, - охотно отозвалась Анна: – Они же не глупые! Все понимают! Председатель – это их кормилец!
- Но он же не вечен, – высказал свои соображения Краевед: – И тогда что?  Молодь оперится и выберет нового кормильца? Из своей среды?!
Краевед вдруг подхватил Анну под руку.
- Интересный Вы человек, Анна Тихоновна, - все видите, все замечаете и молчите, - с нотками упрека в голосе произнес он: – Вы бы могли сегодня на собрании взять слово. Переломить ситуацию.
-  Переломить ситуацию? – она высвободила свою руку и не без удивления посмотрела Краеведу прямо в глаза: - С кем переламывать? Я же не Робеспьер! Ни Вашей поддержкой, ни поддержкой собрания не пользуюсь.
- Обижаете, Анна Тихоновна, - надулся Краевед: – Мы бы Вас непременно поддержали.
- Дорогой …, - она назвала краеведа по имени-отчеству, - разве у меня или у Вас есть мысль или идея, которая нуждается в поддержке? «Бобло» — вот современная идея!  А может, - Анна невесело улыбнулась, - не такая уж и современная. Помните Мефистофеля: – «люди гибнут за металл». За металл, дорогой…, - и она снова назвала краеведа по имени-отчеству.
- И что же делать? – испытующе посмотрел он на Анну, будто она знала рецепт от этого недуга: – Что Вы думаете по этому поводу?
 - Думаю, что время сейчас такое!   Предпосылок для эволюции нет!
И они разошлись в разные стороны.