Давай, Окей! Врежь им, Окей!! Ух ты!!!

Двор, имевший обширное пространство, казался замкнутым. С одной, короткой стороны, металлические ворота с выходом на улицу, с другой – сараи, между которыми узкий проход приводил к однобокому крутому склону. С этого возвышения за линией скособоченных сараев просматривалась паутина улиц. Высотный перепад делил детвору на тех, кто жил у подножия склона и на тех, кто обитал на вершине. Между верхними и нижними шла неутомимая война, которой способствовала, ютившаяся за сараями невзрачная слесарная мастерская. И почти такая же примыкала с противоположной стороны к подножию крутого склона. Неизвестно по каким причинам, но верхняя пацанва и нижняя испытывали друг к другу необъяснимую ненависть, которая оканчивалась войной сварочных электродов. Пацаны лихо запускали электроды друг в друга. Время от времени эта перестрелка оканчивалась трагически. И даже со смертельными исходами. Помнится Кныш. Вихрастый и хулиганистый. Электрод вонзился ему по центру лба. Кныш упал, как подкошенный, задергался и на глазах у пацанвы судорожно отбросил коньки.

Родительские запреты не помогали. Война продолжалась с неиссякаемой злобой. Но пацанва взрослела. И, кстати, начала посещать одну и ту же школу – живущая внизу и живущая наверху. А потом школа стала смешанной. В школе появились девочки. Это вскоре примирило враждующие стороны. Но детство все еще продолжалось.  Оно выражало себя в дворовых играх. К примеру, особой игрой в догонялки. Двор был не асфальтированным, покрытым в долгие жаркие дни слоем пыли. Для разметки беговых дорожек шла в ход двухколесная тележка, оставлявшая за собой в пыли четкий след.  Догоняющий, должен быть коснуться, плутая по  разлинованному лабиринту, кого-нибудь из убегающих. У одного из них была кликуха Окей. Тщедушный и угловатый, но при этом довольно ловкий и быстрый. С игрой в догонялки он не расставался. Убегал и догонял быстрее всех. Но со временем его долговязо-костлявая фигура округлилась и обросла мышцами. Изменились и пристрастия. Он увлекся волейболом. Полем для игры служил тот же самый двор. Но теперь все было по-настоящему. И размер поля, и длина разделительной сетки, и ее высота. Границы поля и линии атаки на запыленной площадке чертились вручную и после двух-трех матчей бывали основательно затоптаны до следующего игрового дня.

Новый период жизни Окея ознаменовался тем, что увертливое плутание в лабиринте убеганий и догонялок осталось за спиной. Эта игра продолжалась младшими детьми, а он вошел во взрослую дворовую волейбольную команду.  Желающих играть при натянутой сетке было предостаточно. Игроки устоялись, исходя из естественного отбора. Оставались лучшие из лучших в смысле физической подготовки и владения техникой игры.

– Давай, Окей! Врежь им, Окей!! Ух ты!!! – раздавались скудные голоса сторонников его игры, потому что подавляющее большинство болельщиков к нему еще не присмотрелось и положительно не оценила.

Но удары по мячу на передней линии ему явно удавались. Его взлеты во время ударов становились все выше. До того самого места стремился он взлететь над сеткой, в котором, в момент его появления на свет Божий, акушерка перевязала и перерезала его пуповину, отделив трехкилограммовое тельце от первоисточника.

Самый незабываемый для Окея день ему не запомнился ни годом, ни числом, ни месяцем. Во всяком случае подростковый рубеж он уже преодолел.

Это случилось с ним в середине лета. Солнце находилось в зените. Тяжелая пыль на волейбольной площадке поднималась до щиколоток. Окей взлетел над волейбольной сеткой до самого пупка, выгнувшись словно натянутый лук. Пружинистый удар по мячу был настолько сильным, что прозвучал в ушах свидетелей и участников пушечным выстрелом. Это был неотразимый кол, означающий на жаргоне волейболистов, что траектория полета относительно вертикальной сетки была наименьшей. Ему запомнился  этот самый высокий его взлет над сеткой и самый сильный в его жизни удал по мячу. На такую высоту Окей никогда еще не взлетал, но главное, что в момент этого удара он ощутимо завис в состоянии космической невесомости. Ему даже показалось, что приземлиться он уже никогда не сможет.

Но вот незадача – ни на следующий день, ни в остальные дни благословенно жаркого лета, Окей, если даже и случалось, что выпрыгивал над уровнем сетки до самого пупка, космической невесомости не ощущал уже никогда. К шестнадцати годам он почувствовал даже при обычной ходьбе тяжесть в ногах. Былая упругость походки исчезла, как не бывало. Через два года после своего фантастического зависания, он заметил в области бедра венозное посинение. Оно становилось все заметнее. Приобрело зигзагообразный характер. Превратилось в заметное варикозное расширение. Этот визуального характера дефект не давал ему покоя ни днем ни ночью. И тогда он решился на удаление пораженного участка. Но тут случилась непредвиденная оказия. Хирург рассек ногу от паха до колена и наложил швы по всей длине. Страшного ничего не произошло. Но теперь загорать на пляже ему и вовсе казалось невозможным, Стыдно ему, еще молодому человеку, показывать такой шов, присущий людям пожилого возраста. Так и докатился он до глубокой старости. И только за несколько дней до своей смерти узнал, что если бы он жил на Марсе, то никакого расширения вен у него не случилось бы, потому что на той далекой планете сила тяжести была значительно меньше земной. Всего полгода не хватило ему до начала массового заселения Марса человеческой цивилизацией.

С тех пор прошли миллионы лет. В поиске более пригодных мест для жизни люди покинули не только планету Земля, но и само околосолнечное пространство. На месте бывшей земной юдоли ничего живого не осталось. Даже микробов. И только прах бывших землян хаотически перемешивался, потому что время от времени подвергался катастрофическому воздействию падающих с огромной скоростью комет, метеоритов и астероидов.