Спасайтесь, кто может!

http://ольгабеловаписатель.рф


(ПРОИЗВЕДЕНИЕ ПРОШЛО КОРРЕКТУРУ)

– Да ты кто такая-то?! Цаца столичная!

Последняя выпущенная фраза возымела эффект.

Елена Павловна некоторое время сидела, неопределенно хлопая глазами, вроде бы даже и не веря, что подобное обращение может относиться к ней. Давненько не доводилось ей оказываться в подобной ситуации. Пока женщина набирала в легкие воздух, ей вспомнилось, что когда-то невозможно было даже представить, что по белокаменной с её проспектами и бульварами, садовыми и триумфальными будет ходить вот такое вот мурло, которое сидело сейчас с ней рядом.


Сидящая рядом Людмила Сергеевна после метко пущенной фразы если и не торжествовала, то, во всяком случае, была уверенна, что значительно укрепила свои позиции. Женщина не без удовольствия наблюдала, как подбитый враг медленно пикирует. Пока Елена Павловна продолжала наполнять себя воздухом, Людмила Сергеевна бросила на нее уничижающий взгляд. Чего греха таить, Людмила Сергеевна была рада возможности наконец выплеснуть в ненавистное лицо всё, копившееся в ней долгие годы и недосказанное в адрес самых разных людей в самых разных ситуациях. Старые обиды и «колбасные» поезда навсегда врезались в память. Ну разве это справедливо, что все лучшее москвичам?! Кофе бразильский, сервелат финский, чай со слоном – москвичам! Обои, люстры, ковры – москвичам. Шпроты, консервы, колбаса тянутся караваном из столицы. Майкл Джексон приехал – опять в столицу! А остальные? Убогие, что ли?

Женщина оторвала глаза от длинного ящичка, из которого торчало не меньше сотни корешков.

Со стен на спорщиц смотрели серьезные молчаливые мужи.

«Да разве все они были столичные?!» – подумала женщина, оглянувшись на присутствующих. Была, конечно, и белая кость, не без этого, но по большей части – из простых. Один вон её земляк, таганрогский, у них даже памятник ему установлен на Красной площади. Да хоть один москвич знает про это? Женщина глянула на мужчину в пенсне, но тот, кажется, не особо внимательно следил за происходящим.

– А ты кто такая? – наполнила наконец баллоны Елена Павловна. – Приехала из Каракумов, а я в третьем поколении москвичка! Я родилась в Москве! Я всю жизнь прожила в Москве! В центре! – отбрила она соперницу. (Елена Павловна не стала уточнять, что район Новослободской – это все-таки не совсем центр, а после того, как их расселили, она и вовсе жила на окраине.)


Людмила Сергеевна пропустила мимо ушей это пустое бахвальство, посмотрела на сидящую рядом с пренебрежением, даже с жалостью. Это только у москвича может быть такой географический кретинизм. Москва у них – пуп земли. За МКАДом люди не живут. Где Урал – там Сибирь и Дальний Восток. А где Северный Кавказ – там и Каракумы.

Пока Людмила Сергеевна позволила себе пожалеть жителя столицы, Елена Павловна вдруг вспомнила, как она раньше ездила в санаторий или просто куда-нибудь в глубинку. Стоило ей только с таким характерным московским «аканьем» ответить на нечаянно заданный вопрос («Так вы из Москвы?» – «Да-да, из Москвы!»), так сразу становилось понятно, кто ты, а кто корова в пальто.


А сколько всегда было охотников к москвичам примазаться! Приедут откуда-нибудь из Серпухова или Подольска и пудрят мозги – и мы, дескать, не местные, и мы из столицы! Елена Павловна обожала вывести таких на чистую воду, подкидывала пару вопросиков на засыпку: «Из какого вы района? Какое метро рядом?» Горе-москвич отвечал невпопад, и Елена Павловна под белы рученьки выпроваживала его из белокаменной в родные пенаты: «Ну куда же вы, простите, со своим рылом? Жили в своем Фрязино и живите дальше!»


В груди Елены Павловны заклокотало, она вспомнила истории уже не из собственной молодости, а случаи из новейшей истории. Живя на окраине столицы, женщина могла хоть каждый день наблюдать, как творится эта самая новейшая история. Идешь по родному Оврагову, на допотопных велосипедах обгоняют тебя горячие южные парни, а не ребятишки. В ближайшей школе полкласса «курлы-курлы», причем второй язык не французский и не английский. Недавно, когда пришла платить за квартиру, её обслужила не Танюша, Танюша уволилась, а на её месте сидел мужчина с волосатыми руками, которые привычнее видеть жарящими шашлык.


Елена Павловна, конечно, как могла, избегала категоричности во взглядах, вслух она ни о чем таком не говорила, ей очень хотелось считать себя гражданином мира. Занимая подобную позицию, женщина, безусловно, не могла не считаться с тем, что творится вокруг. Ту же Европу захлестнула волна беженцев, в парижском метро каждый второй был тоже не из Прованса. Собственная интеллигентность подсказывала женщине, что не просто так люди бегут с насиженных мест – отливаются кошке мышкины слезы. Но тут же на ум приходила Танюша из отделения банка и то, что их местный дворник отстроил у себя на родине дом уже третьему сыну, а у них на соседней улице открыл парикмахерскую, выходит, не такой уж он и несчастный... И все-таки было что-то неправильное в том, что люди сидели-сидели где-то там у себя, а потом взяли и все разом приехали к ним в Оврагово!


Плывя в утлой лодке сострадания и желания войти в положение ближнего по безбрежному океану несправедливости, Елена Павловна, возможно, и дальше смогла бы сохранить зыбкое равновесие, но Людмила Сергеевна одной неосторожной фразой протаранила ее на полном ходу.

– Да на себя-то посмотри! Ни рожи, ни кожи! Муж и тот сбежал… – пустила лодку ко дну оппонентка.

Всю жизнь Елену Павловну сопровождала благородная бледность, теперь к ней примешалась и желтизна. В последнее время стало особенно заметно, как она зачахла и скукожилась. Неприятно было и то, что она позволила себе сболтнуть лишнее. Муж у нее был действительно подлец и не пропускал ни одной юбки.


Выросшая в провинции Людмила Сергеевна, судя по всему, осталась довольна сказанным. Некому было заниматься ее воспитанием, некому было подсказать, что переход на личности – дело опасное, потому как неизвестно, чем может закончиться.
Остапа понесло! Елена Павловна резала правду-матку, мужи, поглядывающие на неё со стен, казалось, говорили: «Спасайся кто может!»

Невозмутимым остался один лишь убелённый сединами старец.

Елена Павловна вспомнила всё! И как она сначала отнеслась к Людмиле Сергеевне, как к родной (одна дальняя родственница попросила ее приютить гостью у себя, и она не только приютила, но даже разрешила две ночи переночевать)! И как она дала ей телефон своего врача, когда у нее скакануло давление! И как она взяла ее с собой в театр и даже не взяла за это денег! Но самое главное – прицепилась, бог ее знает почему, к среднеазиатским Каракумам!


Позволила Елена Павловна себе и вовсе непозволительное.

Людмила Сергеевна, со слов Елены Павловны, кочевала, как некое животное, поэтому-то её и занесло в Москву. Она была тоже вьючная – вспомнить хотя бы, сколько она приперла на себе сумок, когда остановилась у нее. И даже горб у нее был такой же (Людмила Сергеевна действительно несколько сутулилась). Даже выносливость Людмилы Сергеевны ставилась ей в укор. Бей, таких не добьешь! Куда бы их ни занесло – все вокруг передохнут, а эти выживут! Жрать будут что придется! Воду пить хоть соленую (Людмила Сергеевна и правда запросто хлебала рассол от помидоров). Что же касается ее «рожи», может, у Елены Павловны и было с ней что-то не так, зато у Людмилы Сергеевны мозоли были, как у колхозницы! И она не удивится, если за ней еще подтянуться и другие из Каракумов, потому что она – животное стадное и жвачное!


Жестокие слова, как песчаная буря, хлестали приезжую Людмилу Сергеевну.
Многое из сказанного было правдой. Что поделать… приходилось как-то выкручиваться, приспосабливаться… Жила она скромно, не шиковала – не у всех же палаты каменные. Надо бы было – жевала и саксаул. Что касается ухода и мозолей – не было у нее возможности за собой ухаживать!


Людмила Сергеевна выросла на стуле, обернулась к стеллажам, сделав вид, что ей там что-то понадобилось, пожевала-пожевала и раз уж Елена Павловна допустила подобное сравнение – взяла да и плюнула сопернице на спину! Пожалуйста, если уж ей так хочется, чтобы она была похожа на некое жвачное животное!

Елена Павловна ничего не заметила. Она продолжала надписывать библиотечные карточки. Свидетелем происшествия остался один лишь востроносенький Гоголь, грустным, извиняющимся взглядом поглядывающий на женщин со стены.



Примечания автора:
1. Памятник А. Чехову (работы скульптора И. М. Рукавишникова) расположен на Красной площади в Таганроге.
2. «И тут Остапа понесло!» – несколько видоизмененная народом цитата из произведения И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» (в оригинале – «Остапа несло»).