Прыжок над ветром Камикадзе 3

                9 

    Он пробирается ночью. Он всегда пробирается ночью. Ночной ли воин он?
    Тёмно-серый оттенок балахона, такого мешковатого очертания не блеснёт, лишь едва ль трепетный порыв тихого ветерка, образом ли которого заснуёт он меж деревьев полётом ли ночного филина, ночным глазом озирая всё вокруг…
    В путь убийства он брал на этот раз не полный набор обязательной поклажи рокугу. Хватило лишь кагинавы, подобию заострённых когтей кошки. Также взял с собой крючья для залезания на стены, отмычки для вскрытия, раскрытия замков и неразлучника, всегда довершение руки – короткий меч, через столетия именуемым клинком нидзя-то, что ровно крепко упокоился за спиной. И этого хватит горному отшельнику ямабуси, призванного из предгорий Ига для свершения покушения во имя мести.   

    Меж стволов не столь редких деревьев промелькнёт роскошное жилище даймё – избранной элиты самураев, такой вот замок по подобию замков из земли, страны Утренней Свежести. Не рыт вал посреди замка, не обнесён высокой защитной стеной замок даймё в эту пору затишья. Да и искусство его, искусство ямабуси лишь на разгоне. Не знать ему, не узнать, что через два столетия на островах наступит смута, давящей пеленой накроет беспокойная эпоха воюющих провинций, когда дивно неведомым цветком распустится таинственное искусство нидзюцу таинственных ниндзя от ямабуси.
    И другие будут замки даймё, намного роскошнее, и укроются за высокими стенами за глубокими рвами под бдительным взором намного усиленной охраны. Что ж, эпоха ждёт.

    Незамеченным пробирается к двери, бесшумно изворачивает отмычку, затем и заскользит тихо в темноте озираясь, прошмыгивая в большой зал встреч. Затем, упершись возделанными когтями, подобно кошке, всей гибкость разработанного тела и встрепенётся вверх тихим ветерком. Под самым потолком пригвождённым пауком и будет ждать столько, сколько и потребуется на это избранном пути воина ли ночи, наёмного убийцы. Какое дело ему до витиеватой политики канувшего камакурского сёгуната, до всяко разных взаимоотношений кланов даймё, до сует всяко разных обывателей бытия земного. Ему заплатят за сделанное дело.

    Как знал, даймё Хироши Фудзивара – один из многочисленного клана тех самураев, что зачинали некогда властительный сёгунат Фудзивара, возвращается с верными самураями.
    Ждать и ждать прилипшим пауком, когда завершится далеко не вечерняя трапеза самураев, за которым лишь разговор о политике лишь их значения, что пропустит мимо ушей, не для этого послан.
    Когда все расходятся, остаётся лишь даймё, погружённый в мысли, что витиевато ли последуют волна за волной от возлияния саке. В завладевшей тишине поднесёт ко рту короткую духовую трубку и дунет с требуемой силой. Едва ли слышимый свист.
    И вот спит ли самурай, во сне ли приклонив голову к краю невысокого стола. Игла на шее незаметна.
    Спустившись такой же проворностью кошки, ускользнув немой тенью, поспешит к тому, кто и нанял, к тому самураю, потомку низложенного сёгуна из клана Минамото, что правил более полстолетия назад.

    День приближался к закату, когда повстречались в положенное время у кромки берега, что омывается в эти годы весьма беспокойным морем. Что-то участились тайфуны, но в этот вечер спокойны волны.
  - О, достопочтимый даймё Кента Минамото, я, имеющий честь звать Вас именем, данным с рождения, могу достоверно заверить Вас в том, что исполнена Ваша месть.
  - Что ж, Масао Кано, каждому труду всегда должно причитаться вознаграждение.

    Лишь швырнул гордый самурай мешочек с монетами, что был ловко подхвачен цепкой рукой ямабуси из предгорий Ига.
    Настанет время, и востребованы будут, и вознесётся зловещим ореолом нидзюцу  – таинственное искусство невидимых воинов ниндзя. Ибо грядёт через два столетия после этой встречи та смутная эпоха воюющих провинций. Дано ль узреть неведомость изгибов будущего?   
    Тихий закат вечернего солнца – огромно красного шара далеко на западе Японского моря, над невидимой землёй страны Утренней Свежести вряд ли мог предвещать что-то подобное бури, которыми так избалован бескрайне великий океан за последние сто лет. И не всколыхнётся багровое облако от той стороны уходящего солнца…

                12
   
    В императорском дворце в Киото император молился, готовый отдать собственную жизнь взамен спасению островов страны Восходящего Солнца, о чём было заявлено накануне и перед воинством самураев, и перед подданными его императорского величества. Ему стоило таким образом укрепить веру во спасение, стоило, как не ему, истинно потомку Амэтэрасу омиками – великой богини солнца, светом своим озаряющей небеса.
    Монголы – кто они?
    Молился император в тишине, ибо, что оставалось делать, когда власть принадлежала ему лишь номинально, когда вся военная сила страны Восходящего Солнца находится под властной рукой синно – императорского принца Корзясу, облачённого в истинно величественную мантию военного правителя всей страны – во власть сёгуна.

    Подкрадывалась ли мысль о низложении звания сёгуна, как и самого явления сёгуната в эти тревожные дни ожиданий нашествия неведомого врага, появившегося откуда-то из далёких западных сторон предзакатного солнца, откуда-то из далёких глубин большой, большой земли, на которой раскинулась и страна Утренней Свежести, как и вся обширная империя Поднебесной? Про эти государства всегда знали японцы. Подкрадывалась ли такая мысль? Но если и так, то как долго ждать. Через долгих шесть столетий наступит переломная эпоха Мэйдзи, когда император всей Японии расправит плечи от истинно дарованной власти от богини Солнца, когда и будет низложен сёгунат – как явление, отдав на откуп ушедшим ветрам истории власть под рукой сёгуна. Как и даймё, и кланы самураев. И утвердится новое призвание страны Восходящего Солнца, призвание брать на вооружение всё лучшее от всего мира, что вознесёт Японию в ранг одного из величественных мировых держав. Но, то будет за далёким изгибом реки Будущего, куда никак не посмеет заглянуть нынешний император – потомок богини Солнца, да и всеведущий оракул не в силах.

    Но сплачивался люд, народ островов Восходящего Солнца, понимая, как никогда, принадлежность к единой нации. Потому в эти тревожные дни буддийским монахом Нитирэном был предложен сёгуну синно – императорскому принцу Корзясу  «солнечный флаг» – «хиномара» – белое полотно с красным кругом посередине, что указало на всегда восходящее солнце над всеми землями островов Японии. Затем сам сёгун преподнёс флаг на утверждение императору, дабы придать этому саму священность. И народ сплотился. И лишь через два столетия наступит эпоха раздора, эпоха воюющих провинций Сэнгоку Дзидай. И тогда до конца сложится Бусидо – «Путь воина», и тогда будет высота самурая, высота буси.

    А в эти дни где-то на бескрайних просторах преогромно великого океана набирал силу ветер…
    Скакал одинокий воин, гордый воин, самурай Кента Минамото, погружён ли в думы о врагах из клана Фудзивара. Новые враги, которых ему не довелось увидеть, новые враги, джонки которых разметало ветром. Но, по слухам, были новые послы от тех врагов, которых постигла смерть, как и тогда, тех послов, пришедших до ветра. Но другой слух идёт от острова к острову: император – потомок богини Солнца денно и нощно молится, уложив жизнь на заклание, вновь просящий ветра, божественного ветра «Камикадзе».
    За изгибом скалы, за которой простирается довольно ровный берег, завернул,  будто и завернул за изгиб идущей реки-времени. И увидел, впереди увидел всадника вскачь. То был не встречный крестьянин, и не встречный ямабуси, и не встречный самурай. То был не эдзо, никакой не эдзо – «человек с натянутым луком» из диких племён северо-восточных сторон земли Канто и земли Тохоку, которые, как сто лет, однако, сгинули от меча самураев тати. Другой, другой. То был новый враг…
 
                13

    Мальчик с девочкой играют в Мировом океане свои игры, бушующие игры цунами. Мальчик воздаёт жару, тогда как девочка нагоняет холод. Эль-Ниньо – «мальчик» в переводе с испанского аномально повышает температуру воды в тропической зоне Тихого океана, тогда как Ла-Нинья – «девочка» в переводе с испанского сменяет на обратное состояние. Обычный круговорот атмосферных и океанических течений, что временами становится весьма опасным для человека, вздумавшего выйти на судне в океан, столь немилостивый под игрой Эль-Ниньо и Ла-Нинья, определяющих климат, погоду и в Мировом океане, и далеко за пределами его. Во второй половине тринадцатого века, в те годы амбиций Хубилай-хана вовсю зарезвился «мальчик» – климатический феномен Эль-Ниньо, насылая шторм за штормом в северные края Тихого океана, что мощно разгуливались от Восточно-Китайского моря через Корейский пролив и дальше в просторы Японского моря. В те годы это и был тот самый божественный ветер…

    Латинянину это было в обыкновенность, тогда как монгол ох чувствовал себя как не в своей тарелке. И притихли монгольские кони, прижавшись к стойлу. Когда ж такое было с ними, всегда привольными ветрами бескрайних степей Центральной Азии? Вода, кругом вода, что, однако, намного шире раздольных степей, намного шире. И понимал Алессандро такое неуютное состояние для того, кто был разведчиком тех, которые когда-то и навёли панику по многим, многим берегам тех рек, уж ныне стороны далеко далёкой предзакатной стороны, в которой и родился когда-то. Куда его понесло по морю, далеко далёкому, по которой не проплывал никогда ни один европеец?
    Наконец земля через столько дней, ночей плавания строго на северо-восток. Говорили китайские мореходы, однако, опытные мореходы, что путь данный намного длинен, чем оттуда, с берегов земли, корейской земли Утренней Свежести. Что ж, видать, у монгола, у монголов есть на этот счёт своё решение. Так думал Алессандро, когда с первых шагов примеривался взглядом к чужой земле, острову далеко далёкому стороны, откуда должно всегда восходить солнце. Но и здесь оно продолжало восходить далеко за холмами на стороне восточной. Ох, как велик белый свет!

    Монгол оставил его, латинянина, вместе с китайскими моряками, посреди которых был и один кореец, но и несколько воинов-монголов, оставил на джонке, тогда как сам отправился, скорей всего, и рыскать по земле неведомой, как проделывал такое когда-то в лесах Силезии, по берегам Дуная, да у стен Вены, да у побережий Адриатического и Средиземного морей…
    За изгибом скалы, за которой простирается довольно ровный берег, завернул, будто и завернул за изгиб идущей реки-времени. И увидел, впереди увидел всадника вскачь. То был не встречный крестьянин, не рыбак, не мирный житель островов Восходящего солнца. То был воин…   

    Говорил ли внутренний разум юртаджи, взошедший от сердца? Тихо ровная гладь воды тихой заводи не зарябит. Как тихо парящий полёт орла. Как застывший взор, глаза змеи. Запустил ли тигр когти…?

    За изгибом скалы, за которой простирается довольно ровный берег, завернул, будто и завернул за изгиб идущей реки-времени. И увидел, впереди увидел всадника вскачь. То был не встречный крестьянин, и не встречный ямабуси, и не встречный самурай. То был не эдзо, никакой не эдзо – «человек с натянутым луком» из диких племён северо-восточных сторон земли Канто и земли Тохоку, которые, как сто лет, однако, сгинули от меча самураев тати.
    Монголы – кто они?

    Странно, но как-то странно повёл его конь, чего никогда не бывало с ним, никогда, ибо конь под ним будто подогнулся, затрясся в дрожи, нервно заржал, увидев ли кого перед собой. И было от кого. Другой, другой. То был новый враг…, его глаза, его взгляд…

    Презрение к боли, презрение к смерти, ибо он – буси, выше смерти. Животный страх не свойствен духу самурая, дающий силу, заостряющий волю на достойную встречу того, кто встал на пути. Жизнь буси – жизнь духа, бессмертного духа. Смерть тела – испытание, испытание достоинства. Знамёна самураев – высота духа, ибо это и есть достойно увидеть смерть с презрением к жизни. Потому и есть честь самурая уйти красиво, оставив тело на этом свете. И этому всегда стихов, хайку посвящение. Потому приготовится мастер изящного искусства, что есть и поэзия жизни, и поэзия смерти…

    Остынь застывшей скалой. Два меча, возлежащие на земле. Мастерство ожидания в искусстве боя. Кто первым коснётся меча, тот и повержен первым…

    Туман ли застилал разум…
    А был ли новый враг…? А был ли монгол…?
    Развернулся…, скакал одинокий воин, гордый воин, самурай Кента Минамото, погружён ли в думы о врагах из клана Фудзивара.

                14

    Продолжение следует...

    На сайте Bookscriptor в продаже книга "Прыжок над ветром Камикадзе".