Глава 0. Пролог. Художница

Очередная одинокая ночь. Холодная, тихая и безлюдная. После часа ночи на улице не было ни души. Затянутое бугристыми тучами небо жадно впитывало белый и желтый свет уличных огней и казалось настолько низким, будто вот-вот начнёт задевать крыши невысоких жилых домов. Порой было похоже будто над городом висит тёмно-зеленое море, глубокое и холодное. Укрытое тонким слоем белёсого тумана оно едва заметно волновалась и давило на любого, кто слишком долго вглядывался в него.
В такие ночи этот город казался неживым. Не мёртвым, но без единого человека, словно он был всего лишь декорацией к фильму, который никогда не снимут. Уличные фонари освещали дома и пустые улицы, но были не в силах разогнать тьму за оконными стёклами и ту что таилась под кронами деревьев. Редко проезжающие по ночным улицам машины двигались тихо и неспешно. Свет фар скрывал водителей, от чего они казались пустыми, словно они были частью причудливой карусели. Это была идеальная ночь, чтобы прочувствовать всю глубину понятия “одиночество”.
Элис не была в восторге от Лидса, но он не был таким опасным бурлящим котлом, как Лондон, и не был захолустьем, где все знали друг друга в лицо.
Она вернулась домой на рассвете. Был уже восьмой час утра, но в октябре рассветы были поздними. Элис хотела и могла гулять еще - едва показавшееся где-то на горизонте солнце еще полтора часа отбрасывало бы длинные тени, но она не позволяла себе рисковать.
Она открыла старый замок таким же старым ключом, каждый раз опасаясь, что часть его останется в замочной скважине, и поднялась по скрипучей лестнице к себе наверх. Элис жила под крышей четырехэтажного дома в небольшой мансарде, в которой было всегда две комнаты - маленькая жилая, совмещенная с кухней, и спальня. Ванная же комната была настолько крошечной, что скорее походила на чулан. Порой она казалось Юлис уютной, а порой удушающе тесной - зависело от настроения.
В квартире её встретил всё тот же беспорядок, который она каждый раз обещала себе убрать. Немытая посуда, несвежая кровать, разбросанная обувь, стопки рисунков, мольберт, на котором уже неделю покоилась очередная незаконченная картина. Еще десяток таких же стояли вдоль стен. У Элис было совсем немного вещей, да и сама квартира нужна была ей только для того, чтобы где-то спокойно проводить солнечные часы, но и они как-то умудрялись разбрасывать себя в самых неожиданных местах и захламлять и без того маленькую квартиру.
Элис не останавливаясь сбросила кеды и держась в шаге от кухонного окна, с помощью шеста, отгородилась плотными шторами от солнечного света. Тоже самое она повторила с окном в спальне. Расположение квартиры было не самым удачным - окна выходили на восток и рядом не было ничего, что могло помешать им поймать самый первый солнечный свет, но низкая квартплата, равнодушные соседи и близость центра города были важнее. Солнце уже не могла навредить ей так, как в самые первые дни, и пускай его свет уже не вызывал той жгучей агонии, это всё еще было чертовски больно.
Каждый раз когда Элис занавешивала окна она мечтала купить фильтры - тонкую тёмную плёнку, обезвреживающую солнце, через которую можно беспрепятственно смотреть на улицу в любое время дня, как через солнечные очки. Когда же она наконец перестала лениться и добралась до продавца, то узнала, что высокий спрос сделал цены непозволительными. Проще и дешевле было найти другую квартиру.
В плохие дни Элис сильно завидовала людям. Завидовала тому, что они не боятся солнца, не осознают своего счастья, ведь они даже не представляют насколько это ценно - иметь возможность целый день провести под открытым небом. В хорошие дни было чуть легче. С кровью было проще - от неё она хотя бы могла получать удовольствие, да и к “охоте” она приноровилась.
Выпив стакан воды из кувшина с фильтром, Элис разделась, бросила одежду на стул, поддерживать и так не существующий порядок не было смысла, и легла в кровать. Доедая взятую из практически пустого холодильника гроздь винограда она задумчиво следила за тем, как движется солнце. Она не могла его видеть через стену или тщательно закрытые шторы, но ощущала его всем телом, всем своим существом, и в любом момент могла безошибочно указать на него пальцем. Она чувствовала его даже тогда, когда оно было с противоположной стороны планеты.

Элис проснулась немного после полудня, время дня она понимала интуитивно. Её не разбудил ни шум улицы, ни громкий телевизор за стеной, ни очередная ссора соседей или громко каркающие на крыше вороны. Её разбудил звук вибрирующего телефона. Старая, оставшаяся со службы привычка. Когда-то телефон управлял её жизнью, а этот звук означал, что в распорядке её дня что-то изменилось. Ни службы, ни той жизни вообще уже давно не было, но привычка осталась.
На экране телефона было сообщение - “Обед, в Черном быке. Три часа?”.
В этих словах была вся Эмбер. Ни сам факт обеда, ни место, где он состоится, не обсуждались. Её отказ в принципе не был предусмотрен. А вот то, что Эмбер обедала так поздно и давала ей выбрать время, или просто позволяла ей согласиться с её выбором, было дружественным жестом.
“С удовольствием” - ответила Элис после минуты, потраченной на подбор слов. Никакого ответа не последует - Эмбер никогда не раскидывалась словами, и в разговоре с ней Элис старалась брать с неё пример.
Элис не торопилась вставать - Черный бык, так назывался ресторан в центре города, находился неподалёку. Проведя еще некоторые время в кровати с телефоном в руках Элис отправилась в душ. Крохотная ванна, в которой можно только сидеть, и стены душевой кабины из мутного, полупрозрачного пластик, порой вызывали в ней приступ клаустрофобии, но последующее ощущение свежести и чистоты всегда улучшали её настроение.
Протерев запотевшее зеркало Элис недовольно скривилась - даже спустя всё это время ей не удавалось привыкнуть к своему отражению, ни тем более полюбить его. Ей до ужаса надоело выглядеть на семнадцать лет - никто не воспринимал её всерьез, даже когда она злилась, к ней часто относились пренебрежительно и еще чаще неприятно подшучивали видя в ней настырного и слишком серьезного ребенка, а самообладание больше не было её качеством. Время шло и она конечно же взрослела, или, правильнее сказать, старилась, но Элис этот процесс казался невыносимо долгим. И как если бы всего этого было мало, она просто не была похожа на ту себя, когда ей действительно было семнадцать.
Покончив с душем, сушкой волос, чисткой зубов и языка, последнему она уделяла особое внимание, Элис села за кухонный стол, завернувшись в полотенце, и положила на резиновую столовую салфетку свой пистолет. Она никогда не расставалась с ним. Никогда не выходила без него на улицу и держала его при себе дома, он лежал под одеялом, когда она спала, и даже когда была в ванной он всегда был на расстоянии вытянутой руки. Каждое утро она разбирала его до винтика, тщательно осматривала и смазывала каждую деталь, проверяла плавность хода затвора, спускового крючка и магазина, перекладывала патроны. Еще одна старая служебная привычка. Не смотря ни на что Элис просто не чувствовала себя уверенно, если не ощущала, как вес пистолета оттягивает ремень.
Была у этого ежедневного ритуала и другая цель - обслуживание пистолета, запах оружейной смазки и механические щелчки невероятно успокаивали её, заставляли ненадолго забыть обо всём вокруг и о самой себе. Но так было только с тех пор, как под днищем её стола появился револьвер, удерживаемый липкой лентой. В отличии от её Глока 21, этот старый и порядочно потёртый Кольт тридцать второго калибра был оружием простым и обслуживания практически не требовал.
Ей не хватало меча. Она привыкла к нему настолько, что иногда судорожно начинала искать его на поясе. Он всё ещё был у неё, лежал надежно спрятанным в квартире, но ходить даже с гардой без лезвия и не привлекать к себе внимание могли только рыцари.
На улицу Элис вышла держа в руке последнюю оставшуюся в холодильнике съедобную еду - немного обветрившееся зелёное яблоко, и то что на улице было за полдень её ничуть не волновало. Она была в тени и этого было достаточно - только прямой солнечный свет мог повредить ей, а она умела его избегать.
Элис хорошо знала город. Знала какие тени отбрасывал каждый дом в определенное время дня, умела дожидаться проезжавших мимо автобусов или грузовиков, чтобы в их тени перейти освещенную улицу, держала в голове расположение и часы работы всех заведений, где она могла бы провести солнечное время дня, если такая необходимость возникала. Эти знания были у Элис не в последнюю очередь благодаря Гарри, бывшему владельцу револьвера, который до сих пор жил у неё в голове.
Она познакомилась с ним во время ночной прогулки в парке. Он долго и, как он считал, незаметно шел за ней, не решаясь подойти и выжидая, пока они останутся одни. Когда он достал из кармана куртки револьвер и велел ей не кричать Элис думала, что просто сломает ему колени. В тот вечер она была в хорошем настроении. Когда же он приказал ей снять юбку её настроение испортилось. Она подчинилась. Притворно трясущимися руками расстегнула молнию, уронив юбку на землю, подошла к дереву и встала так, как он сказал. Всё ради того, чтобы он просто оказался ближе, не закричал и не выстрелил. Когда Гарри подошел к ней на расстояние шага, то так и не понял ни когда Элис развернулась, ни почему пистолет не стреляет. Встретившись со взглядом Элис он испугался и раз за разом со всей силой давил на спусковой крючок, но лежавший за ним указательный палец Элис не давал ему выстрелить. Момент, когда её губы оказались на его шее, а язык вспорол кожу и артерию, он тоже не уловил.
Гарри быстро обмяк в её руках и через пару минут был уже мёртв, хотя по существу он умер еще когда только решился пойти за ней. Утром полиция нашла его лежавшим на лавке. Внезапная остановка сердца - так всегда выглядела работа Элис. Она даже пожалела, что убила его так быстро и безболезненно, но и удовольствия он тоже не получил - она пожалела одурманивающего яда.
Его кровь, с привкусом метамфетамина, обезвоживания и разрушающейся печени, была просто отвратительной, но у неё были свои плюсы. Гарри, которому только недавно исполнилось двадцать восемь, мелкий бандит на последних ролях в небольшой банде, впервые решившийся на изнасилование из-за ссоры с неверной подругой, всю жизнь прожил в Лидсе, хорошо ориентировался на его улицах и знал много разных людей.
Как и все прочие обитатели головы Элис он без возражений делился с ней своими знаниями. Однако её сильно раздражали его скабрезные комментарии по поводу всех проходящих мимо женщин, её квартиры и её собственной внешности, которую он видел её же глазами. Элис была бы рада избавиться от Гарри, порой она практически мечтала об этом, но пока что не могла обойтись без него - не могла запомнить город так, как уже помнил его он. Приходилось терпеть, свою полезность Гарри еще не исчерпал.
То, как общались с ней люди, жившие в её сознании, было трудно объяснить. Порой они существовали словно зрители, которые большую часть времени спали, растворившись где-то в темноте, а порой комментировали то, что она видит и чувствует, или даже спорили с друг другом. Элис могла ими управлять. Могла заставить замолчать, или говорить, могла даже причинить боль, но помогало это ненадолго. Они уже были мертвы и ничего не боялись. Они понимали и не понимали это одновременно.
Их знания и то как они сосуществовали с памятью Элис, было похоже на архив. Им можно владеть, знать где и в каких ящиках лежат какие папки, но их содержание не было ей известно, пока она не заглянет в них. Это содержимое сливалось с её сознанием порой в виде их комментариев, а порой как интуитивное знание, воспоминание или механическая память
Элис не могла вобрать в себя всю память и знания своих жертв, но могла копаться в их воспоминаниях. Она могла переживать их жизнь с момента рождения и до самой смерти от её рук. Могла видеть и чувствовать то, что видели и чувствовали они. Она развлекала себя этим в те дни, когда только освоилась и перестала бояться этого таланта, но потом, спустя несколько сожителей, всё увиденное начало казаться ей скучным и пошлым, однообразным, и она перестала стесняться убивать сожителей, стирать их из своего сознания, как только они ей надоели или переставали быть полезными. Это был неприятный и растягивающийся на часы процесс схожий с попыткой медитировать и бороться с мигренью одновременно.
Хотя порой именно болезненность этого процесса это останавливала её от реальных убийств. “Потом ведь тебя еще раз убить придётся, иначе всю голову мне загадишь своей трескотнёй” - иногда думала Элис и меняла планы. То время, когда она боялась убивать и ценила жизнь давно прошло.

До Черного быка было десять минут езды на автобусе или двадцать минут ходьбы. Она хорошо знала все маршруты автобусов, в какое время с какой стороны нужно занимать место, где нужно выйти, пройти пешком и снова сесть на тот же маршрут, чтобы не попасть под солнце, и всё же выбрала второй вариант. Не смотря на все сложности ей было приятно находиться на улице днём.
Эмбер была пунктуальна. За минуту до трёх часов дня из подъехавшего белого внедорожника вышла атлетично сложенная блондинка с короткой стрижкой, холодным лицом и пронзительными голубыми глазами, чей возраст, на вид, терялся где-то между тридцатью и сорока годами. Одетая в приталенный светло-бежевый брючный комбинезон она выглядела необыкновенно строго, практически официально - длинные рукава, отсутствие выреза и никаких украшений. Если на ней и был макияж, то заметить его было сложно.
У Эмбер был впечатляющий рост. На улице не было никого, кто не был бы ниже неё на пол головы, а туфли на высоком каблуке возносили её над толпой еще сильнее. Как и все остальные Элис смотрела на неё снизу вверх. В её руках был одна единственная вещь - широкий смартфон в кожаном чехле с карманом для пластиковых карт и купюр на обратной стороне. На её фоне Элис, одевающаяся в дешевых сетевых магазинах, порой казалась себе заурядной и безвкусной простушкой.
У Эмбер была еще одна особенность, но знали о ней очень немногие - Эмбер был оборотнем, волком-оборотнем. Это означало, что под видом человека скрывается хищник невероятной физической силы и выносливости, плохо знакомый с понятием боли или страха, и абсолютное спокойствие которого сменится яростью за долю мгновения. Не смотря на то, что люди не могли опознать оборотня в человеке, да и вовсе не верили в их существование, они ощущали это подсознательно, хотя большинство путали это ощущение со страхом или неприязнью.
Для Элис же самой запоминающейся чертой Эмбер был её взгляд. Далеко не у каждого волка была такой, не говоря уже об остальных оборотнях. Её большие, наполненные голубым льдом глаза могли не то что прикалывать человека земли, они могли убивать наповал, заставлять терять самообладание и чувство собственного достоинства. Выдержать её взгляд порой даже Элис было не просто, хотя злость в её глазах она видела лишь однажды.
Эмбер встретилась со стоящей в тени Элис взглядом, а затем посмотрел на ресторан. Никаких объятий, рукопожатий и любых приветствий. Эмбер этого не любила. Подойдя к ней Элис ощутила, как от неё пахнет цветами, скорее даже цветочным лугом. Такие как она курят особые сигареты-самокрутки, которые подавляют их обоняние и не дают чувствовать неприятные запахи города и его жителей. Нюх Эмбер был настолько острым, что она могла по дыханию Элис сказать не только, что она ела на ужин, но и сколько виноградинок было на той грозди.
Подходя к стеклянной двери ресторана Эмбер выстрелила глазами в помедлившего официанта. Тот дёрнулся, как от боли, и поспешно открыл перед ней дверь, а затем проводил их обоих к столику.
Едва сев за стол Эмбер заказала бутылку вина, назвав марку и год. Она разбиралась в вине и из всех алкогольных напитков пила только его или бренди собственного изготовления, и её совершенно не интересовало было ли в ресторане такое вино или нет.
Лишь один раз к ним подошел менеджер и предложил выбрать что-то другое. Эмбер не удостоила только взглядом и после небольшого ожидания нужное вино было подано. Через окно Элис видела, как официант перебежал улицу, на противоположной стороне которой был винный магазин. К её выбору у Элис претензий не было.
Эмбер сделала заказ быстро - это был её любимый ресторан из категории “более-менее приличных”. В другие она Элис не звала - знала, что у неё нет таких денег. Эмбер владела строительной компанией и могла позволить себе всё, что хотела.
-У тебя всё хорошо? -спросила Эмбер глядя Элис в глаза и складывая длинные пальцы пирамидкой, чьё навершие было красным от лака на её ногтях.
У неё был сильный и властный голос, но сейчас он был спокойным и ровным.
Не смотря на холодность голоса её интерес был искренним. Она никогда не задавала дежурных вопросов, и они не подразумевали дежурных ответов - показная вежливость и пустые разговоры были Эмбер чужды.
-Да, спасибо, -ответила Элис, чуть улыбнувшись - никого больше в этом городе не интересовало её благополучие. -Всё как обычно, но жаловаться не на что. А у тебя?
-Также.
Элис знала, что если бы сказала о какой-то проблеме, то Эмбер бы сама предложили свою помощь и сделала всё, чтобы её разрешить.
-Кстати, я прочитала твою новую книгу, -сказала Элис, когда уже принесли салат.
Каким-то образом в промежутках между пристальным управлением бизнесом и единоличным воспитанием трёх детей Эмбер находила время писать книги. Это была уже двенадцатая из опубликованных.
-Понравилось? -равнодушно спросила Эмбер поднимая глаза от тарелки. Практически равнодушно.
Новая книга Эмбер была о вымышленной любовнице знаменитого пирата Генри Эвери, а точнее о её жизни в якобы основанном им Либерталии и интригах вокруг его наследства, в центре которых она оказалась после его смерти. Какие и все предыдущие книги Эмбер “Свобода в золоте” была смесью любовного и приключенческого романа с редкими, но очень откровенными эротическими вставками.
Прочитав все её книги Элис каждый раз поражалась тому, как ярко в них были описаны чувства героев. Ревность, любовь, ненависть и страсть, страх, одиночество - все те чувства о которых эта холодная и бесстрастная волчица казалось бы не должна иметь ни малейшего представления.
-Да, даже очень.
Эмбер будто и не слышала её ответа. Тонкая полоска губ не шевельнулась, ни единый мускул на её лице не дрогнул, но она улыбнулась - одними глазами. На мгновение лёд в них стал менее холодным и острым.
-Ты будешь писать продолжение?
Финал книги остался открытым. Пройдя через все испытания они хотели быть вместе, но она желала быть на земле, а он - вернуться в море.
-Нет, тема исчерпана. Я исчерпала её еще на середине и не хотела продолжать, но издатель очень просил.
Формулу, которая она использовала, хорошо продавала её книги - в них всегда была примерно половина правды и половина вымысла. Они всегда были о вымышленных приключениях происходивших вокруг реально существующих людей, о жизни которых Эмбер узнавала всё, что можно было узнать. Такой подходит собрал у Эмбер впечатляющую домашнюю библиотеку
-Уже пишешь что-то новое?
-Да. Сразу шесть, как всегда.
Эмбер писала свои книги эпизодами, и в первую очередь бралась за те, что интереснее других “звучали в её голове”, а после чего сшивала их между собой. Порой эти эпизоды были из разных книг. Если полученный результат ей нравился, то книга ложилась на стол издателю, если нет - отправлялась в помойку.
-А о чем они?
-Нет смысла рассказывать - я могу ни одну из них не закончить.
Те кто не понимал волков, или тем более не знал, что человек перед ними на самом деле волк, считали их грубыми, холодными, неразговорчивыми и даже замкнутыми. Они могли показаться не личностью, а глыбой льда, наделенной даром речи. В действительности же это было совсем не так.
Дело было в том, что всё то, что было на поверхности было правдой, искренностью, отсутствием фальши, но люди видели в этом только пустоту, отсутствие чувств. Им не нужно было развлекать окружающих и себя, чтобы не наткнуться на скрытую внутрь тоску, поэтому они молчали. Они говорили то, что думали, потому что не боялись никого обидеть. Они не стеснялись тишины и не пытались заполняли её пустыми разговорами. Для них совместное молчание было такой же формой общения, как разговор.
-Как дела у Оливера?
Элис отрезала кусочек от стейка и положила его в рот. Она предпочитала среднюю прожарку, Эмбер любила мясо практически сырым. Как и все волки она много ела, их тело требовало этого, но делала это на удивление незаметно - заказывала блюда не сразу и ела медленно.
-Хорошо. Учится не отвечать жестокостью на жестокость.
-Получается?
-Пока не очень - не видит смысла. Но он научится.
-А как поживаю Лиза и Александр?
-Оливер приглядывает за ними.
Оливер - старший из трёх детей Эмбер, единственный оборотень и единственный её родной ребёнок, и именно он стал причиной их знакомства. Это произошло глубокой ночью и совершенно случайно.
У Элис никогда не было каких-то особо развитых чувств, разве что она неплохо видела в темноте, но вот кровь, особенно полную злости, страха или боли она могла почувствовать за километр. Она чувствовала кровь как след и могла идти по нему как охотничья собака. Но на запах это похоже не было, скорее на ощущение тёплого потока воды, струящегося по дну холодного озера.
Кровь принадлежала оборотню, в этом для неё не было сомнений. Сначала Элис намеревалась оказаться подальше от её источника - оборотни это всегда неприятности, но услышав детский голос, угрожавший убийством, и смех взрослых людей, передумала.
След привел её на территорию небольшого предприятия на окраине города. Через толстые прутья высокой изгороди она видела двоих мужчин, стоявших над ребёнком лет десяти. Он сидел на земле, прижавшись спиной к стене здания, а они держали его за руки и стояли на его ногах. Только так двоим взрослым мужчинам хватало сил удержать его на месте. Мальчик с красным от крови лицом издавал странный звук. Он не кричал, не стонал и не плакал - он загнанно выл, но не от боли или страха, а от собственного бессилия.
Один из мужчин схватил его за волосы и немного оттащил от стены, а в следующую секунду другой со всей силы ударил его ногой в лицо. Когда голова мальчика соприкоснулась со стеной, то его треснувший череп издал влажный звук, схожий со звуком разбившегося от удара об землю арбуза. В нос Элис тут же ударил запах оставшейся на стене свежей крови.
На несколько секунд мальчик превратился в безвольную куклу - он больше не сопротивлялся, его руки обмякли, а голова склонилась вперед. Он пришел в себя через несколько долгих секунд, медленно поднял голову и выплюнул скопившуюся во рту кровь и выбитые зубы. Мужчины рассмеялись и повторили процесс, поменявшись местами - их забавляло, как язык мальчика вываливается из безвольно открывшегося рта. После второго удара он приходил в себя на несколько секунд дольше.
Своих сородичей Элис узнавала издалека и безошибочно. Она хорошо знала, что будет дальше - они поиздеваются над ним, а затем, когда надоест, убьют. Когда вампиров было несколько, а жертва одна, то она доставалось победителю “кровавой игры”. Их было много, все разные, все простые, но смысл был один - проигравшему достаётся наибольшее количество крови, а выигравшему достаются последние, самые ценные капли, “смертельная кровь”, а кровь оборотня была ценной вдвойне.
Элис перепрыгнула через забор, пошла в их сторону и привлекла к себе внимание. Когда они заметили её, то она показала им то, что их роднило - немного длинный для человека язык, на кончике которого было маленькое костяное лезвие. Оно было настолько твёрдым и острым, что могло царапать сталь.
Она предложила им разделить с ней развлечение, но получила грубый отказ и предложение уйти. Даже знакомые вампиры принадлежавшие одному дому могли легко переругаться из-за жертвы, незнакомцу же влезть в этот процесс не стоило и пытаться.
Когда она не остановилась один из вампиров достал пистолет и поинтересовался на счёт её слуха. Его пистолет смотрел ей в грудь, не в голову - он опасался убивать её, потому что не знал, были ли под её длинными рукавами знаки какого-либо дома, потому что если они были, то могли стать его смертельным приговором.
“Давай, выстрели” - думала Элис изображая опьянённую предвкушением крови дурочку и с каждым шагом приближаясь к нему. “Дай мне повод рвать тебя на куски до самого утра”.
Когда она оказалась достаточно близко, то увидела, что эти двое не тратили время зря. У мальчика была сломана ключица, одна нога ниже колена была вывернута под неестественным углом, а его лицо было больше похоже на кашу, но самое главное - от середины лба и до подбородка проходил глубокий порез. Там, где должен был быть глаз, было кровавое месиво. Сделавший это окровавленный гвоздь лежал рядом на земле.
Вампир угрожающим голосом сказал ей что-то еще, но Элис не слышала его - секундой раньше он засучил рукав и показав ей знак дома Эрба. Увидев его она больше не могла сдерживаться и широко улыбнулась ему, обнажив зубы. Убивать с легкостью на сердце, без сожаления, без раздумий, наплевав на последствия, было необыкновенно приятно. Это было так, словно она вновь вернулась на службу и делала что-то хорошее, что-то нужное, что-то, от чего была польза. Она даже упустила момент, когда начала комкать в кулаке край материализовавшегося крыла, которое народная молва за столетия превратила в плащ, обязательно носимый вампирами. Впрочем, спустившиеся с её плеч на землю два сросшихся крыла, похожие на крылья летучей мыши, действительно походили на плащ.
Увидев край её крыла челюсть стоявшего перед ней вампира немного опустилась, приоткрывая рот, а взгляд наполнился даже не страхом - тоской. Элис любила этот момент, любила смотреть как охотник осознаёт, что стал жертвой. Он понял кто был перед ним, и понял, что больше не мог ничего сделать, чтобы спасти свою жизнь - больше не было смысло ни бежать, ни драться. Он хотел что-то сказать непослушным губами, возможно это было слово “пожалуйста”, или “простите”, но успел произнести только первую букву.
Избитый до полусмерти и заторможенный волчонок не сразу понял почему его обдало кровью, и по настоящему испугался только тогда, когда увидел как вампиры были устроены изнутри. Элис увлеклась и немного перестаралась - перед тем как рассечь первого вампира от паха и до макушки взмах её крыла оставил в асфальте неглубокую борозду.
Элис хотела брось его и уйти, ведь он был оборотнем, а раз еще был жив, то обязательно выживет, но когда он попытался встать, стало очевидно, что и вторая его нога была сломана, в лодыжке. Не смотря на внутренний протест Элис предложила помощь и протянула ему руку. Он неуверенно попытался отмахнуться, но не попал по её руке - вероятно у него всё плыло перед глазами. Тогда Элис ударила его сама и сказала, что если и хотела бы его убить, то убила бы тем же ударом, что и тех двоих, чьи тела огонь синей соли уже превращал в пепел. Он притих и не издавал ни звука, только тяжело дышал, но и не сводил с неё мутного взгляда.
Она взяла сидящего на земле маленького оборотня за руку, повернулась к нему спиной и разогнувшись подняла его себе на спину, с каждым движением задаваясь вопрос зачем она это делает. Только через десять минут он решился положить вторую руку ей на плечо.
Ей рассказывали, что когда-то таким же движением они вынесла двоих из-под огня перестрелки. Тогда она получила своё первое звание и медаль - Военный крест. Он шел в комплекте с разорванным кишечником и лопнувшей селезёнкой - попавшая ей в живот пуля прошла навылет. В тот день она едва не умерла и теперь временами сожалела, что этого не произошло.
Когда мать Оливера открыла дверь и увидела на пороге вампира, который держит в руках её окровавленного сына, то не стала разбираться в произошедшем и замешательство в её глазах мгновенно сменилось смесью ярости и ненависти. Оливер не успел ничего сказать. Она мгновенно приняла свой истинный облик и кинулась на Элис с выставленными перед собой, словно копьями, когтями. Элис машинально отбросила её обратно в дом ударом плоской части крыла, сломав ей пару рёбер и косяк двери её же телом, только тогда Оливер впервые заплакал и испуганно позвал мать. Оставив его на пороге Элис удалилась, благодарность ей была не нужна.
Эмбер разыскала её на следующий вечер, по запаху. Элис знала, что так могло быть и старалась сбить её со следа, но сильно на это не надеялась. Эмбер пришла в бар, где Элис вечерами работала за стойкой, одетая в фирменную футболку. Видимо волчица не была уверена в исходе их встречи, раз решила встретиться в столь оживленном месте.
Эмбер представилась в своей типичной холодной и сдержанной манере, затем извинилась за своё поведение и поблагодарила за спасение сына, который обо всём ей рассказал. В качестве благодарности она вручила Элис подарок - полупрозрачный черный кружевной зонтик от солнца.
Это была дорогая, редкая и сложна в изготовлении вещь, а еще это была мечта любого вампира - тень под этим заколдованным зонтом была не только вдвое больше, чем должна была быть, но еще была такой густой и тёмной, что в ней можно было спрятаться. Элис пользовалась им редко - с ним она смотрелась слишком вычурно и претенциозно, слишком “готично”, но берегла его и ценила, потому что в трудную минуту эта вещи вполне могла спасти ей жизнь.
Через неделю Эмбер позвонила ей на работу и предложила встретиться. Тогда Элис согласилась исключительно из любопытства, но с тех они встречались практически каждую неделю уже несколько месяцев подряд. Зачем это всё нужно было Эмбер Элис не знала. Возможно волчице было просто приятно побыть самой собой в окружении кого-то, кто не был волком, с кем ей не надо было соперничать и можно было просто помолчать, а может быть ей было забавно проводить время с вампиром, который не хотел её убить. Элис же было просто приятно, что у неё есть хоть кто-то, кого она может назвать другом.
-Ты голодна? -спросила Эмбер аккуратным движением срезая полоску с треугольного кусочка шоколадного торта.
Элис догадывалась, что Эмбер, не смотря на бесстрастное лицо, очень любила сладкое - еще ни один их обед или ужин не обошелся без десерта. В её руках маленькая десертная вилка казалось детской игрушкой, словно была взята из кукольного домика.
Её вопрос мог показаться странным, но Элис понимала, что Эмбер говорит не о еде. Жажда крови, “красный голод”, был тем немногим, что было правдой, когда речь заходила о вампирах. Удовлетворять его надо было так же, как обычный голод или жажду, вот только кровь не продавалась в магазинах. Её нужно было добывать.
Нехватка крови действительно напоминала жажду, поначалу. Всё начиналось с сухости во рту, постоянного желания проглотить слюну. Затем приходила раздражительность, вспыльчивость. К этому моменту еда и вода уже теряли свой вкус. Дальше с каждым днём самоконтроля становилось всё меньше, а агрессии - больше.
Перед тем как дать ответ Элис подняла глаза к потолку и прислушалась к собственным ощущениям. Это было похоже как если бы потрясти сосуд, чтобы понять, сколько в нём было жидкости.
-Нет. Еще неделю продержусь. А что?
Элис хорошо знала свои потребности. Примерно каждые пятнадцать дней ей необходима была новая жертва, иначе её настроение резко шло вниз. Эту потребность удовлетворяет Джереми - повар на маленькой кухне бара, где она работала. У него была девушка, которая совершенно не отвечала ему взаимностью, но которую он страстно пытался добиться. Процесс этот длился не один месяц и Джереми необходимо было иногда выпускать пар. Общительный и недалёкий Джереми всё это рассказал Элис сам, после чего предложил ей быть “друзьями по сексу”. Элис, на работе не выходившая из образа наивной дурочки, согласилась, и с тех пор они периодически встречались и спали друг с другом. По крайней мере так считал Джереми.
-Есть один персонаж, -немного задумчиво произнесла Эмбер и пару раз тихо постучала по столу пальцем - так она выражала своё крайнее недовольство, -партнёр по работе. Крутится вокруг меня, испытывает моё терпение. Подумала, что мы можем помочь друг другу.
Не смотря на холодность и видимую необщительность у Эмбер было много поклонников. Элис узнала это у одной из её помощниц, с которой она разговорилась, когда слишком рано пришла к ней в офис на встречу. Как ей показалось, эта маленькая офисная серая мышка в больших очках и сама была очарована своей начальницей, если и вовсе не влюблена.
-Без проблем. Пришли мне его фотографию и где его можно найти.
-Буду благодарна. Его отношение мешает бизнесу.
Когда принесли два счёта Эмбер оплатила оба. Элис была уверена, что это её благодарность за отзыв о книге. Чаевые тоже были щедрыми - она была требовательной, но умела быть благодарной за хорошую работу, как и наказывать за плохую.
Выйдя на улицу она остановилась и с ловкостью фокусника достала откуда-то одну из своих самокруток. Зажигалки у неё не было, но она взглядом выцепила из проходящих мимо людей симпатичного молодого парня и поманила его к себе пальцем. Не произнося ни слова она зажала сигарету губами, еще раз выстрелила в него взглядом и парень тут же понял, что от него требовалось. Получив нужный ей огонь и начав распространять вокруг себя сизый дым с запахом летнего леса она отпустила парня, снова без единого слова, одним взглядом.
-Могу я задать личный вопрос?
Это был тот редкий случай, когда вопрос был именно вопросом, а не утверждением, поданным в её особой манере.
-Конечно.
-Ты счастлива?
-Нет, -не задумываясь ответила Элис.
Она не была счастлива. В представление Элис счастье - это быть на своём месте, пускай даже это место меняется. Для себя, как вампира, Элис такого места не видела. Она могла смеяться, получать удовольствие, развлекаться, радоваться, она даже пару раз пыталась начать встречаться, но она никогда не была счастлива с тех пор, как стала вампиром.
Она бессмысленно скиталась по стране и не могла жить не паразитируя на других. И пускай у неё была и другая работа, гораздо более важная, чем смешивать коктейли в баре, работа, которую, как говорил мастер-дознаватель, “может делать только она”, собственное существование порой казалось ей пыткой и убийством времени в ожидании того, кто будет достаточно сильным, чтобы убить её. Но так было не всегда...


Жужжание. Монотонное, спокойное, ровно, острое. Не многим нравился этот звук. Некоторые считали его неприятным, кто-то находил его отвратительным, у многих он даже вызывал страх. Совершенно безобидный звук простейшего механизма заставлял людей представлять как игла дырявит их драгоценную кожу, к которой не имеет права прикасаться ничто не естественное. Кожу, которая должна оставаться такой, какой её создал Господь Бог, к образу которого обладатели этой кожи так стремились и в тайне надеялись, что они к нему уж точно ближе, чем все остальные. Игле нельзя было порочить этот образ. Лифтингу, зубным протезам, шприцу, перманентному макияжу, искусственным суставам, омолаживающим средствам, пересадке волос, антиперсперантам, автозагару, фотоэпиляции, силиконовым имплантам, инъекциям ботокса, ножу хирурга, пирсингу, серьгам - можно.
Элис находила звук тату-машинки успокаивающим, расслабляющим. Он помогал ей полностью сосредоточиться на работе, не чувствовать запаха немытых тел, не замечать как некоторые из них её разглядывают, не думать ни о них, ни тем более о себе вообще. Звук машинки помогал ей не делать глубоких вздохов, когда начинались вопросы об анестезии. Он помогал не впадать в бешенство, когда клиент целую неделю ходит в салон, долго выбирает рисунок и закидывает её вопросами, отнимая всё её свободное время, а затем выпрыгивает из кресла и без извинений уходит, едва услышав звук индукционной машины, и не выкидывать из кресла девушек, которые долго плачут еще до того как она притронулась к ним, чтобы потом нанести на их измученные в солярии поясницы пошлую татуировку.
В кресле рядом с Элис сидел мужчина, его невзрачный галстук и несвежая белая рубашка с грязным воротничком висели рядом. Он стонал как страдающий бык, мыча через сжатые зубы, и делал он это так громко, что она боялась, как бы он не отпугнул случайно заглянувших клиентов. Это был самый типичный клиент из офиса, который занимался самой банальной и скучной офисной работой, и на себе он хотел сделать такую же скучную банальность. Племенные знаки. Лучший способ показать недостаток мужества и плохой вкус. В случае Стива, Элис сомневалась, что правильно запомнила имя, но про себя называла его именно так, это еще и показало толщину его бумажника. Когда Стив услышал сколько будет стоить рисунок во всю руку, переходящий на грудь, именно этого он хотел, причем еще и так, чтобы этого не было заметно из под рубашки, иначе его могли уволить, то огонёк в его глазах погас. Но желание посвятить коллег мужского пола в свою маленькую офисную тайну и рассказать им о своём страшном преступлении против общества, и особенно шокировать коллег женского пола, которые были обязаны упасть ему в ноги едва увидев рваное черное кольцо вокруг худого бицепса было сильнее.
До всех соображений и познаний о своих клиентах Элис не приходилось доходить самой. Она вообще не любила о них думать, да и родители отучили её слишком много думать о других людях и особенно о том, что они там себе воображают, но клиенты говорили сами. В своём большинстве они понимали всю серьезность того, что они хотят с собой сделать, и, чтобы Элис как можно точнее воплотила в жизнь их фантазию, они открывались ей так, как наверное открываются священнику, который сидит в соседней кабинке для исповеди и никогда не увидит твоего лица. Откровения эти были однообразными, скучными и не запоминающимися, и люди, их рассказывающие, не смотря на разный возраст, работу, образование, цвет кожи, тоже были одинаковыми, все как один старающимися через рисунок на коже показать окружающим то, чего в них самих никогда не было и о чем они вообще не имели ни малейшего представления. После какого-то момента Элис прекращала их слушать и уже просто понимала, что человеку нужно и делала это. Точно так же было и с их лицами, которые она забывала, едва они покидали её маленький салон, а иногда пока они еще сидели у неё в кресле.
Иногда Элис казалась, что она не сможет вспомнить лица ни одного своего клиента даже под страхом пыток, но она сразу вспоминала их по работам, которые на них нанесла. Увидев свою работу на человеке она могла даже вспомнить какой был день недели, когда этот человек к ней пришел и какая стояла погода, когда она эту работу делала. Душу в большинство своих работ Элис не вкладывала очень давно, потому что из её работы давно пропало искусство. Теперь она просто старалась хорошо делать своё дело.
Элис не любила людей, и порой ей казалось, что она глубоко убеждена в том, что человек постоянно работающий с людьми и не страдающий спрятанной глубоко внутри душевной болезнью просто не может не превратиться в мизантропа и ядовитого циника. С Элис это происходило, медленно, постепенно, и очень заметно для неё самой. Как болезнь. Каждый день ей становилось чуть больше всё равно, каждую неделю её шутки становились чуть-чуть ядовитее.
Такой Элис была не всегда, и в свои двадцать четыре года владельцем салона татуажа с многочисленными сертификатами и дипломами она оказалась тоже не случайно. Отправной точкой жизненного пути, который привел Элис к такой карьере, стал день практически двадцатью тремя годами ранее, когда мать Элис показала своей плачущей дочке цветной карандаш. Ненужная и неприятная на ощупь палочка Элис не понравилась, но оставленная ей яркая черта на пластике детского стульчика привела её в такой восторг, что матери пришлось её переодеть.
Эта страсть, страсть создавать цвет и форму там, где ничего нет, создавать предмет восхищения из пустоты, определила всю её дальнейшую жизнь. Детство Элис определили десятки исписанных альбомов для рисования и журналов с картинками для разрисовывания, сотни сточенных карандашей и горы деревянной стружки. Школа наградила её прозвищем “художница” за увлечение и “карандаш” за худобу. Она же дала ей понять, что далеко не всем нравилось то, что приводило её в такой восторг.
Элис надеялась, что она найдет своё место в художественной школе, где она наверняка будет окружена подобными ей, но ни художественная школа, ни колледж надежд не оправдали. Нигде она не нашла ни понимания, ни взаимного уважения к своей работе. Каждый был замкнут в себе и либо даже не пытался выйти из своего уютного внутреннего мира, либо активно навязывал всем свой, как можно тщательнее пытаясь растоптать тот, что у человека уже был. Особенно это касалось её учителей. Иногда Элис задумывалась, что и она точно такая же, живущая внутри себя самой и что единственное, что её интересует это она сама, но в глубине души она надеялась, что это не так.
Элис, мастерски подражающая чужим стилям и искусно копирующая чужие работы, всю жизнь искавшая, что же ей действительно рисовать, так чтобы это исходило от неё самой. В своих поисках она пришла к простому выводу - пусть ей подскажут другие. Какое-то время это работало, но различие в том, что человек описывал, что получал и чего на самом деле хотел, делали эту работу невероятно трудной. Люди не воспринимали её и её работы серьезно, в то время как для Элис они были всей её жизнью. Решение нашлось случайно - услышанный краем уха спор о том, стоит или нет делать татуировку. Доводы в пользу жизни, которая была удовлетворением сиюминутных желаний, полная решений, которые определяли и могли перечеркнуть всю жизнь, определили выбор Элис.
Ни к какому другому рисунку люди не подходили так серьезно и ответственно, по крайней мере настолько, насколько они были на это способы, как к выбору будущего рисунка на своём теле. То что они получат они видели сразу, и взять работу назад не могли. Или, по крайней мере, Элис бы получила оплату и за обратный процесс.
К большому сожалению Элис её надежды на наконец пришедшую к ней самореализацию и создание искусства снова не оправдались. Её клиенты в подавляющем своём большинстве не имели ни фантазии, ни средства на реализацию той её крохи, что они в себе находили. Гораздо чаще людей с фантазией ей встречались люди, которые считали, что она должна делать всё бесплатно или за какую-то символическую плату, потому что заставляет их страдать и вообще наверняка получает удовольствие, а за это брать деньги не положено. Те редкие дни, когда люди приходили со своим эскизами или просили её придумать эскиз для них были для неё настоящим праздником. Лица только таких клиентов еще как-то откладывались в её память.
Сегодня был не такой день. Элис знала чем этот день начнется и чем закончится, потому что он был расписан настолько, насколько было возможно забить расписание в это время года. Знала она и что Стивен, или Стефан, имя всё еще мычащего мужчины постоянно норовило вылетать у неё из головы, вернется через пол года или максимум год, чтобы свести татуировку, о которой кто-нибудь проговорится и над ним повиснет увольнение, или она ему просто надоест. Этому же будет способствовать и Элис, которая по окончанию процесса, будет холодно смотреть в его красное, измученное лицо, и с серьезным видом зачитывать лекцию о том, что за татуировкой надо следить и ухаживать.
Элис рассчитывала слегка сгустить краски, чтобы лекция как можно сильнее запомнилась Себастьяну. Это будет ему и полезно, и вернется он как можно скорее, что означало дополнительный доход. Вернется либо свести татуировку, либо сделать новую, либо сделать новую после сведенной. Некоторые, особенное такие, как Стив, подсаживались на это как на наркотики, на которых сидели многие другие клиенты Элис. Стефаны и Себастьяны делали тутировки, чтобы что-то показать, или компенсировать, а иногда и что-то по середине, о чем она не хотела знать, и через какое-то время после этого усилия над собой, которое им казалось подвигом, они начинали либо стыдиться своего поступка, либо ощущали недостаток этой показательной, как распахивающий плащ эксгибиционист, компенсации.

День был относительно занятым. До Сэма были три пирсинга, весьма скучных, но этим приходилось заниматься в двое чаще чем тем, что предполагало название её маленькой студии, и приносило даже несколько больший доход, чем татуировки. По крайней мере это были не тоннели. Их Элис ненавидела. Прямо перед Стивом, буквально оставив кресло еще теплым, была молодящаяся девушка, чем видимый возраст стремился к тридцати, которая, судя по виду, покидала клубы на несколько минут в день и делала это нехотя. У неё была дорогая на вид машина, распухшие губы и вечно недовольное и кислое выражение лица, которое прямо так и говорило, что она ради этой машины и золотых сережек повидала столько спущенных штанов, столько раз через себя переступила и так мало что от себя оставила, что точно заслужила всё это видимое богатство, а все остальные должны её за это уважать и преклоняться перед ней.
После Стью должна была еще одна девушка, несколько более приятная, для “примерки”. Элис должна была нанести на её руку, от плеча и до запястья, множество китайских иероглифов, а Кэтрин, или Кейтс, должно было это понравиться или нет. Такая примерка была делом сложным, но за неё она брала деньги и могла потренироваться в написании иероглифов, что тоже было полезно, в суть же она никогда не вникала. У неё был большой опыт по части того, что клиенты доставили для себя текст непонятно откуда, совершенно не уверенные ни в правильности написания, ни в содержании вообще, и потом топая ногами просили всё исправить или вернуть деньги, а лучше в двойном объеме. Когда речь шла о содержании, Элис была уверенна только за то, что хранилось в альбоме с стилизованной надписью “Азия”.
Последним из записанных на сегодня клиентов должен был быть один из самых старых и практических самый первый по настоящему сложный клиент Элис. Старый металлист и байкер, постоянно смеющийся сквернослов в черной коже с клёпками, собственную кожу которого можно было выставлять в музее, недавно шумно отметивший пятьдесят восемь лет Джейкоб О’Нелли совсем не оправдывал своё прозвище “Перо”, ни размером, ни характером. Этого высокого и широкоплечего мужчину с короткими седыми волосами, постоянной щетиной и сомнительными шутками Элис знала с первых дней работы помощницей в тату-салоне. Тогда владелец и главный мастер не позволял ей к нему притронуться, а теперь Перо ходил только к ней. Для новых работ на нём давно не было места, но старые постоянно требовали небольшого косметического ремонта, особенно после драк, в которые он, судя по всему, влезал регулярно.
Дела шли хорошо. По крайней мере Элис считала, что они идут не плохо. У неё были постоянные клиенты, было более-менее забитое расписание, была репутация и уже кое-какие сбережения. Собственно сами “дела” начались два года назад, когда отец и мать Элис, арт-директор художественной галереи и инженер по коммуникациям решили, что самое время закончить с Великобританией и мирской суетой, и пришла пора уехать на Гоа, думать о душе, медитировать и любить друг друга пока один из них не умрёт, а потом последовать за ушедшим. С Элис они поступили, по её мнению, настолько справедливо, насколько могут поступить любящие родители, которые не считают, что жизнь заканчивается после пятидесяти - сначала долго уговаривали её уехать вместе с ними, а когда получили последний отказ преобразовали всё, что имели в деньги, разделили с ней полученное пополам, велели ей быть счастливой и уехали.
Первые тридцать или сорок ночей полных одиночества и сожаления были очень тяжелыми. Тесная съемная квартира, новый район, полностью самостоятельная жизнь, освоение новой профессии мастера по татуажу и пирсингу, как и сближение с совершенно новым срезом общества, тоже не придавали Элис душевного спокойствия. Лондон еще никогда не казался ей таким неприветливым. Она множество раз порывалась позвонить родителям и узнать, как добраться до места, где они решили дожить свою жизнь, но каждый раз останавливала себя, понимая, что родители любят её точно так же как и друг друга, и именно по этому ей нет места в этом любовном уравнении. Для себя она решила, что любовь к ним ни за что не должна для неё закончиться, как и их любовь к ней, но делать это стоит на расстоянии.
Старания, все трудности, одиночество и выполнение данного самой себе приказа “быть сильной” приносили плоды. Сначала между фотографиями с татуированными руками и спинами на прежнем месте работы Элис появился её первый диплом, за ним последовало еще несколько и небольшая, но приятная прибавка к зарплате, которая позволила ей снять квартиру получше. Потом кучкующиеся на стене дипломы, лицензии и сертификаты начала окружать фотографии её собственных работ. Месяцами позже эта стена опустела, когда Элис решила, что она готова к переменам и решилась потратить часть оставленных родителями сбережений. Оформление лицензии на деятельность, подписание договора об аренде, ремонт небольшого помещения, в котором когда-то неудачно пытались сделать туристов из прохожих.
В день, когда всё было готово, новая витрина и табличка “открыто” показались Элис чем-то вроде знаков, отмечающих новую часть её жизни. Большая надпись “Цвет и форма” на витринном стекле, где каждая буква была выполнена в своём стиле, была на вершине недлинного, но исчерпывающего для новой профессии Элис списка услуг. Первого клиента пришлось ждать несколько дней, но надпись “Мы только открылись! Первые десять клиентов обслуживаются бесплатно!” помогла. В этом деле отзывы клиентов работали лучше, чем листовки и реклама на радио и в интернете.
В первый день работы, точнее после первого клиента, Элис посчитала, что теперь её жизнь пойдет по новому, но в действительности она мало изменилась. Она всё так же открывала и закрывала дверь заведения, только теперь у неё был единственный ключ, было так же сложно найти клиента для самореализации, нужно было всё так же принимать от клиентов помятые купюры и складывать их в кассу. Реальная разница была только в том, что теперь она работала одна и из-за своих ошибок она могла лишиться не места работы, а бизнеса, и жила она теперь в квартире немного попросторнее, прямо над своим салоном, куда могла из него же и попасть. Были, конечно, и плюсы, ради которых Элис и решилась начать свой собственный бизнес - не надо было ни перед кем отчитываться, не надо было никому угождать, ни у кого отпрашиваться, не надо было доказывать, что ты можешь что-то делать лучше того человека, который тебя нанял.

После тихого и на удивление приличного района на востоке, в котором Элис родилась и выросла, северный Лондон казался ей странным. Она находила его мрачным, запутанным, полным подозрительных типов всех мастей и темных, глухих закоулков, где делались дела, которые не положено делать при дневном свете. И всё это соседствовало с работягами, которые жили своей самой обычной жизнью, которой советуют жить по телевизору, и которые не хотели иметь со всем этим ничего общего. Для её бизнеса это было хорошо, ей нужны были и офисные работники и разные сомнительные личности, которые либо часто не могли вспомнить, каким именем назвались в прошлый раз, либо имели имена, которые идеально подходили бы только портовым рабочим времён империи. Друзья советовали ей найти для себя место в Брикстоне, но Элис посчитала, что для неё это будет уже слишком. Даже в этом удивительно тихом, при местной-то публике, районе, Элис иногда не могла украдкой не оглядываться перед тем, как закрыть дверь снаружи, чтобы покинуть своё заведение в послезакатное время. И это при том, что Элис выглядела как всё те же местные типа, которых она сама опасалась, и к тому же знала определенную их часть, так же как и они звали её.
Каждый раз, закрывая или открывая свой салон, Элис всегда видела одну и тоже вещь, которая каждый раз на пару секунд приковывала её внимание - Элис видела новую себя. Иссиня черные крашенные волосы до середины шеи, густо подведенные глаза карие глаза, пирсинг в ноздре, серьга врезавшаяся в край нижний губы красно-розового цвета, еще десяток серег в ушах, серебряная булавка, проткнувшая левую бровь. В одежде основной цвет всегда был черным. Черные футболки с яркими и агрессивными логотипами групп, которые она никогда раньше не слушала, короткие жесткие юбки, черные, часто изодранные по панковской моде колкогки, тяжылые ботинки.
Такой Элис была не всегда, такой она родилась на третьем или четвертом месяце работы в салоне, куда её взяли с большой неохотой, даже не смотря на все её таланты художника. Вспоминаю себя прошлую, Элис отдавала себе отчет в том, что всю свою жизнь, в плоть до своего перерождения она была непримечательной заурядностью, если не серой мышью, которая изо всех сил старалась не привлекать к себе внимание. Она инстинктивно выбирала для себя серые, незаметные и невзрачные цвета, с которыми могла быть едва ли не незаметной на фоне стен, мимо которых проходила. У неё было всё, что ей было нужно, и внимание окружающих в список нужного не входило, но продолжаться так долго не могло, и чтобы она и её талант могли выжить и развиваться, нужно было что-то менять. Перерождение было вынужденным и болезненным, как бегство через колючие кусты, которая оставляют царапины, которые затем превращаются в шрамы, и которые в итоге становятся неотъемлемой частью тебя.
Если раньше Элис можно было легко не заметить везде, где бы она не была, то в салоне, куда она устроилась работать, пожар был бы менее заметным, чем тихая девочка-заучка в длинной юбке и с длинными волосами, стянутыми в хвост, которая высунув кончик языка выводила карандашом на коже эскиз в виде черепа для будущей татуировки. Это послужило поводом для бесконечного множества болезненных насмешек и шуток, которые Элис терпела только потому, что она делала что-то новое и потому это что-то новое ей нравилось. Она терпела бы это и дальше, если насмешки не переросли в реальные проблемы. Отказывающихся от неё клиентов и мерзкие шутки еще можно было терпеть, но когда несколько раз ей пришлось пустить в ход газовый баллончик и электрошокер, Элис решила, что ей нужно сменить свою внешность так же, как она сменила кисти и мольберт на тату-машину.
Первая попытка была неудачной, вторая тоже. У Элис получалась яркая и безвкусная смесь ска-панка, эмо и мода, но даже в таком виде на неё уже обращали гораздо меньше внимания, по крайней мере пока она была внутри салона. Постепенно Элис так же отточила свой стиль в одежде так же, как долгие годы делала это со своим стилем рисования. С постоянными экспериментами приходило понимание того, чего она на самом деле хотела.
Вместе с новыми вещами пришли новые увлечения, вкусы и привычки. Должно были прийти - Элис не хотела чувствовать себя дешевой подделкой и пустышкой, она хотела знать, того человека, чей образ приняла. Она начала слушать музыку, которую никогда раньше не слушала и которая никогда ей раньше не нравилась, начала бывать в местах, где прежде никогда не была и никогда не хотела быть. Это было тяжело, это требовало огромного усилия воли и духа, и Элис каждый день удивлялась, откуда в ней есть дух, чтобы выносить всё то, что она сама с собой делала. Но еще больше её удивляло то, что все те вещи, которые она насильно пыталась принять в себя, начинали по-настоящему ей нравиться. Музыка, которая поначалу кричала ей в уши и казалась какофонией и визгом, оказалась наполнена невероятной энергией и сильнейшими чувствами. Места, в которых она не могла себя представить и тем более найти места оказались полны той атмосферой, которую ей было гораздо проще выразить на холсте, а не описать словами.
Каждый последующий день Элис всё больше становилось той, кем не была в день предыдущий, она делала это с жадностью первооткрывателя и упивалась новой собой, но одновременно с этим она и бережно сохраняла старую себя. Новые привычки и вкусы соседствовали со старыми, прежние, не меняющиеся, в отличии от неё, друзья, по прежнему были с ней, и каждый раз сильно удивлялись тому, как быстро и как сильно она преобразилась.
Новый облик очень сильно помог Элис. Больше не было того человека, над которым можно было шутить или издеваться, не было человека, которым можно помыкать или попытаться откровенно обмануть, был человек, который сам решал, чего он хотел и добавился этого. Только новая Элис смогла бы быть открыть свой собственный тату-салон после чуть больше года практики и только она сумела справиться со всем, что за этим последовало..
Но на второй год работы появились проблемы, с которыми новая Элис не знала что делать. Здесь ей не могли помочь ни родители, ни друзья, ни новое, заведенные на улице, знакомства. Дни начали сливаться друг с другом, понедельник ни чем не отличался от субботы, “безымянные” клиенты совсем перестали откладываться в памяти, а тех кого Элис знала по имени приходилось долго вспомнить, но самое главное было в другом - у пропало вдохновение.
Больше не было желания работать, больше нечего было создавать, не был желания, не было фантазии, не было страсти. Даже когда в её салоне появлялись те редкие люди, которые целиком отдавались ей в руки, она подталкивала их к тому, чтобы они сами определились, чего они хотят, потому что она не хотела ничего. Элис чувствовала скуку, тоску, убивающие однообразие, а еще она чувствовала пустоту. Пустоту внутри себя, словно её новая личность, а вместе с ней и жизнь, отжили своё и теперь увядают, как цветок.
Друзья посоветовали отпуск, спонтанный и бездумный, но три недели проведенных в Париже, Берлине и Амстердаме не помогли. Они были короткой отсрочкой перед возвращением в повседневную серость. Другие друзья посоветовали больше пить и быть на людях, третьи посоветовали наркотики. Эти советы даже показались Элис заманчивыми, но ей не нравился цвет лица советчиков. Те, кто знали её лучше прочих, советовали наладить личную жизнь, потому что никогда ближе друзей, с которыми Элис выпивала в пабах и ходила на концерты, в её жизни не было. Подходящих кандидатов для романтических отношений Элис не видела, точно так же как и не чувствовала в себе желания с кем-либо сблизиться. Элис решил, что виной тому может быть как раз именно тот факт, что с чувствами и желаниями и обстояли проблемы, а для таких проблем были врачи.
Дважды два дорогостоящих часа бодрая и энергичная женщина средний лет рассказывала Элис с огоньком в глазах, что ей нужно что-то менять, что не нужно держаться за старое, а нужно вновь изменить всё так, как она уже однажды это сделала. На первом сеансе Элис не могла отделаться от ощущения, что психотерапевт не сколько смотрела ей в глаза, сколько разглядывала, и в словах звучал не сколько совет, сколько какой-то полупрозрачный намёк. На втором сеансе брюки её психотерапевта и вовсе сменились на короткую юбку. На третий сеанс Элис не пришла.
Элис решила, что раз вдохновения нет и найти в себе она его не может, значит его нужно искать в каком-то другом месте. Пабы, концерты и домашние вечеринки практически полностью сменились на просмотр андерграундного кино, на арт-галереи классического и современного искусства, на выставки со странными инсталляциями и перформансами, на философские книги со странными идеями и не менее странным подтекстом. Всё это напоминало Элис попытку удержать в руке кусочек льда - чем сильнее сжимаешь, тем сильнее выскальзывает. Не помог даже проверенный способ её друга, художника и писателя по совместительству, ЛСД. Увиденное заставляло Элис раз за разом возвращаться к мысли, что её клиенты хотят выразить что-то из имеющего у них внутри в виде татуировки, и она силой собственной души и навыками давала им такую возможность, когда как к её собственному телу игла не прикасалась никогда. Элис нечего было выразить.