Дочь короля Артура. Глава 7. Эалдор

                Безжалостные и беспощадные набеги саксов на земли Альбиона всё продолжались… Каждый новый день в Камелот докладывали об ещё одной разорённой и сожженной дотла деревне. Как правило, в большинстве случаев её жители выставляли на дорогах своих дозорных с целью предупредить всех остальных о приближении отряда, дабы те, быстро собрав всё самое необходимое, успели скрыться в близлежащих лесах или горах. Давать же отпор саксам было просто безумием, поскольку эти жестокие дикари убивали всех, кто попадался им на пути: мужчин, женщин и детей.

                В который раз утро в Камелоте началось, как обычно, с очередного доклада о разорениях саксов под предводительством Харна Жестокого. За каких-то пару месяцев ему удалось собрать самый многочисленный отряд своих соплеменников и снискать себе славу самого безжалостного предводителя: он не щадил никого, в том числе и своих людей.

                — Отряд Харна видели несколько дней назад, — уведомил в докладе сэр Леон, — недалеко от Белых гор.

                Мерлин ощутил, как от спазма, сдавившего горло, стало трудно дышать. Попытавшись как можно незаметнее сглотнуть образовавшийся ком, он спросил ровным твёрдым голосом:

                — Как далеко его отряд успел продвинуться?

                — Не слишком, милорд. Белые горы всегда были труднопроходимыми, но через пять-шесть дней, я думаю, они сумеют их пересечь.

                — Благодарю, сэр Леон, — услышал Мерлин, словно издалека голос королевы Гвиневры. — Совет на сегодня окончен. Все свободны.

                Маг, заставив себя подняться из-за Круглого Стола, поклонился и направился к двери вместе с другими советниками.

                — Мерлин, останься, — остановил его приказ королевы. — Сделай так, чтобы нас никто не смог услышать, — услышал Мерлин, когда они остались одни в тронном зале.

                — Afgh vsd, — произнёс маг, наводя правую руку на дверь и накладывая на неё заглушающие чары. Когда Мерлин повернулся к Гвен, у неё невольно сжалось сердце: столько мольбы было в этом взгляде! Она не видела подобного даже в тот день, когда он вернулся в Камелот после смерти Артура.

                — Мне очень жаль, Мерлин, но я не отправлю рыцарей на защиту Эалдора.

                Маг лишь кивнул на это известие. Конечно, ему прекрасно известно, почему она вынуждена поступить таким образом… Но как он отреагирует на следующую новость?

                Мысленно помолившись богам, Гвен добавила:

                — И ты тоже останешься в Камелоте.

                Знакомое выражение потрясения промелькнуло на лице Мерлина, уступая место гневу. Королева уже наблюдала подобное, когда заставила мага практически силой принять от неё пост своего советника.

                — Она — моя мать, — сдерживаясь, глухо произнёс он.

                — Я понимаю, Мерлин, поверь, я всё понимаю…

                — Понимаешь? Тогда почему?.. Ты видела, что Харн делает с мужчинами, детьми? Но для них хотя бы смерть является быстрым избавлением от мук, чего не скажешь о женщинах! Две недели назад я видел старуху, над которой надругались с десяток раз! Харну наплевать, какого возраста жертва, главное для него —  удовлетворить свою похоть! И его люди ему под стать: такие же бездушные, алчущие звери! От одной мысли, что кто-то из них хотя бы пальцем прикоснётся к моей матери… — Мерлин не договорил. Его руки невольно сжались в кулаки, и Гвен увидела, как в глубине его зрачков промелькнул яркий золотистый всполох: магия, словно почувствовав гнев своего хозяина, готова была в любое мгновение обрушиться на тех, кто это чувство вызвал.

                Только вот ни Харна, ни его людей здесь в данный момент не было, была лишь она одна — слабая, хрупкая женщина наедине с самым могущественным волшебником на свете. И сейчас не имело никакого значения, что она, Гвиневра, являлась его законной королевой — сейчас она находилась во власти Мерлина. И одно её неосторожное слово могло всё погубить…

                — А теперь ты меня послушай и очень хорошо: Харн — не Канан, а ты, Мерлин, больше не слуга принца, который одиннадцать лет назад мог позволить себе такую роскошь, как помчаться сломя голову в родную деревню на помощь матери. И рядом с тобой уже не будет ни принца, ни подопечной короля, ни её служанки. Потому что принц стал королём, подопечная короля — ведьмой и врагом королевства, а её служанка — королевой и вдовой по милости своей госпожи. А тот парень, к которому они все пришли тогда на помощь, как к другу, на самом деле оказался сильнейшим магом…

                Мерлин опустил голову.

                — И последнее: надеюсь, ты помнишь, что Белые горы и прилегающие к ней же земли уже давно являются частью королевства Лота. И также помнишь, какие у Камелота сейчас с ним отношения и чей ты советник и придворный маг.

                Об этом Гвен могла и не напоминать: Мерлин и без того прекрасно знал, кому уже несколько лет как принадлежат земли, в которых он родился и вырос.

                Дело было в том, что после смерти Сэнреда, у которого не было детей, его королевство забрал себе Лот как король соседнего государства. Если бы не предательство Морганы, сломившее дух Утера, то, скорее всего, он пожелал бы присоединить эти земли к Камелоту.

                Но всё сложилось иначе. Утера сразил не меч врага, а вероломство собственной дочери. Может быть, он не говорил Моргане об её истинном происхождении, но всегда любил так, как и положено отцу любить свою дочь. Да, порой чувства короля проявлялись в довольно своеобразной манере, но будь ведьма и в самом деле его воспитанницей, то уже давным-давно лишилась бы головы за всю ту правду, что говорила ему прямо в лицо. Мерлин видел эту любовь, но, к сожалению, её не увидела сама Моргана: её ослепила ненависть к отцу за его ложь и жажда мести. Что ж, отомстить ей удалось сполна: после её неудачного захвата трона и последующего бегства из Камелота могучий Утер Пендрагон напоминал лишь тень прежнего себя. За какой-то год он превратился из крепкого здорового мужчины в немощного старца. Мерлину не так уж часто выпадала очередь ухаживать за больным королём, но в такие минуты его сердце переполняло вовсе не злорадство и чувство морального удовлетворения при виде мук врага, а острая жалость. Да, именно жалость, потому что подобной участи не заслуживал даже человек, обрёкший целый народ на смерть!

                Стоило ли говорить, что Артура, принявшего в то непростое время титул регента, совершенно не волновало, кто заберёт себе царство Сэнреда…

                Мерлин вспомнил, как на пиру в честь рождения Арлеты Лот прилюдно назвал Гвен шлюхой, и к тому же ещё посмел усомниться в истинном происхождении новорождённой принцессы.

                Говорили, что он уже много лет является врагом Камелоту и Утеру. Ходили слухи, что Лот питал ненависть к покойному королю исключительно на личной почве, но вот по какой причине, так до сих пор никто и не знал. После смерти отца эта ненависть перешла на сына, а теперь, видимо, и на внучку.

                Учитывая столь напряжённые отношения, Гвиневра не могла послать в его королевство своих рыцарей и своего придворного мага, как оказалось, тоже. Умом Мерлин всё прекрасно понимал, но сердце рвалось на помощь матери, в Эалдор.

                — Благодарю, ваше величество, — учтиво поклонился маг. — Я не совершу опрометчивых поступков.

                Он снял с двери заглушающие чары и покинул тронный зал. Королева подождала, когда шаги её советника стихнут в отдалении, а затем велела пригласить к ней сэра Леона и сэра Персиваля…



                * * *


                Пообещать — это одно, а вот выполнить обещанное — совсем другое! Мерлина буквально разрывало на части между долгом перед Камелотом и любовью к матери.

                Но он знал, где сможет обрести душевное равновесие и принять окончательное решение…

                Мерлин осторожно заглянул в детскую. Там царил настоящий хаос: все игрушки были разбросаны по полу, а посередине на ковре сидела маленькая принцесса. Её няня, Кетси, сидела перед ней корточках, и настойчиво предлагала тряпичную куклу вместо деревянного меча, к которому та всё время тянулась.

                — Ваше высочество, так нельзя! — говорила с укором няня. — Вы ведь будущая леди, девочка, а девочки никогда не берут в руки меч, даже деревянный!

                — Ты удивишься, если я скажу, скольких девочек видел с мечом, и совсем не с деревянным, — подал Мерлин голос, стоя у двери. — И среди них была твоя мама, Арлета.

                — Господин придворный маг! — девушка поспешно вскочила на ноги и поклонилась. У Кетси были длинные тёмно-каштановые кудри, которые свободно ниспадали на плечи. Её карие глаза с восхищением смотрели на вошедшего. Мерлин же про себя тяжело вздохнул: в одном предсказание Велии начало точно сбываться, и отныне он был окружён постоянным женским вниманием. Нет, конечно, ему это льстило, но, в то же время, и доставляло массу хлопот. Всё, что Мерлин мог предложить Кетси, — это место в своей постели и не более того. А она же явно желала большего, чего он не мог дать ни одной женщине, — его сердца…

                Впрочем, по словам цыганки, всё-таки существовала где-то на земле та одна-единственная, для которой он это сделает, но до этого момента пройдут годы. Возможно, его Судьба и Проклятье ещё даже не появилась на свет. Как знать…

                — Кетси, Арлета — дочь короля Артура, величайшего из правителей, который, в первую очередь, всё же был воином, родившимся с мечом в руке, — сказал Мерлин, вспомнив слова самого Артура, сказанные им при их первой встрече: «Меня учили убивать с рождения», на что маг ехидно поинтересовался, а как долго его учили быть болваном. — Неудивительно, что его дочь тянется к мечу, а вовсе не к кукле. И, похоже, в будущем из Арлеты вырастет не изнеженная прекрасная принцесса, а сильная и телом, и духом воительница под стать своему отцу, хотя и не менее красивая, — закончил маг, глядя на девочку.

                Уже сейчас многие умилялись при виде такого красивого ребёнка. Несомненно, Арлета унаследовала всю красоту Артура, который в свой черёд получил её от матери — королевы Игрейны. Тонкие и правильные благородные черты лица, белоснежная кожа, а также пока ещё светлый и лёгкий пушок на голове, который со временем превратится в роскошные локоны, что золотом будут переливаться на солнце. Единственное, что принцесса получила от Гвен, — это карий цвет глаз и их разрез, в остальном же будущая королева Камелота была внешне полной копией короля Артура. И Мерлин знал, что с годами эта схожесть будет лишь усиливаться. Он не видел Артура ребёнком, но прекрасно изучил его взрослого. Не только внешность, но и черты характера, привычки и склонности, а это слуге было жизненно необходимо знать, чтобы ненароком лишний раз не попасться под горячую руку своего господина, и не угодить потом на весь день на конюшню или в колодки.

                Ну, а по прошествии определённого времени Артур стал для Мерлина лучшим другом, и улавливать малейшие перемены в его настроении стало так же легко, как и колдовать. Пожалуй, даже Утер не знал своего сына лучше, чем его личный слуга!

                Что ж, по крайней мере, с каждым днём всё заметнее становилось, чьей дочерью является Арлета Пендрагон на самом деле. А над теми, кто пытался улучить королеву Гвиневру в измене покойному мужу, теперь только откровенно потешались и советовали как следует продрать глаза и меньше пить. Даже знать — и та присмирела, изредка только комментируя сходство: «Что ж, этой крестьянке хотя бы хватило ума зачать ребёнка от короля».

                — Знаешь, Кетси, если у тебя есть какие-то личные дела, то я мог бы посидеть пока с принцессой, — предложил Мерлин. Ему было неловко в её присутствии: девушка была очень красива, мила и заслуживала хорошего работящего мужа и детей, а вовсе не места любовницы в постели королевского колдуна всего на пару ночей…

                Кетси была обижена, но перечить Мерлину, конечно же, не посмела. Когда за ней закрылась дверь, маг облегчённо вздохнул и сел на пол рядом с малышкой.

                — Похоже, я чувствую себя в полной безопасности лишь в присутствии маленьких женщин, таких как ты, Арлета, и леди Мелани. Хотя мне кажется, что лорд Грифин в последнее время стал всерьёз рассматривать меня в качестве будущего зятя, можешь представить? — Мерлин расхохотался. Он принялся играть с Арлетой, а когда она, устав, начала усердно зевать, не стал звать няню, а сам уложил принцессу спать.

                Баюкая колыбель, Мерлин принял окончательное решение: он всё-таки нарушит приказ королевы и отправится в Эалдор, а там будь что будет…



                * * *


                С недавних пор сон Мерлина стал очень чутким: он просыпался от малейшего шороха, хотя прежде Гаюсу приходилось постараться, чтобы его разбудить. Помнится, как-то раз старый лекарь вылил ему на постель целое ведро холодной воды. Матрас, одеяло, и подушку пришлось сушить два дня. Можно было, конечно, высушить их при помощи магии, но, во-первых, Гаюс строжайше запретил, а, во-вторых, Мерлин и сам боялся это делать, поскольку мог случайно, вместо того чтобы высушить, поджечь всё вместе с Камелотом. Тогда он только начинал служить у Артура, а заодно и серьёзно постигать магическое искусство.

                Боги, как же всё это было давно! Словно в другой жизни и с другим человеком. Порой, Мерлин ужасно скучал по тем временам!

                … А разбудил его тихий свист сигнальных чар, которые он поставил на тот случай, если на его ночлег вдруг набредут саксы или разбойники. Но это были… Леон и Персиваль.

                «Гвен! — подумал чародей со злостью. — Ну, разумеется, кто же ещё!»

                Так она ему и поверила! Это тебе не Артур, которому можно было наплести с три короба.

                Гвиневра обладала той душевной чуткостью, которой был напрочь лишён Артур. Она была и мудра и проницательна. Нет, не так, конечно, как сам Мерлин или Гаюс. Это была мудрость иного рода, женская, более мягкая. Триединую богиню всегда принято изображать, как деву, женщину и старуху. Но в каких бы из трёх ипостасей она не являлось людям, богиня все равно оставалась воплощением женской чуткости, мудрости, милосердия и в то же время твердости, а порой и жестокости. Эта богиня умела карать и миловать, и Мерлину иной раз казалось, что Гвен была её земным воплощением.

                С мыслью о том, какая же кара ждёт его, маг вышел навстречу рыцарям.

                — Я не вернусь в Камелот добровольно, — произнёс он, — а калечить вас не хочу. Так что просто передайте королеве, что потеряли мой след, что я вас околдовал, затуманил разум и тому подобное.

                — Такой фокус вполне мог пройти с Утером или даже с Артуром, но не с Гвен, — усмехаясь, ответил Леон. — Наша нынешняя королева хорошо тебя знает, да и нас тоже, и быстро поймёт, что мы прикрываем друга. К тому же мы здесь не для того, чтобы силой отводить тебя в Камелот, а чтобы помочь.

                — Тоже решили нарушить приказ?

                — Мы здесь как раз по приказу Её Величества. Она велела присмотреть за тобой.

                Ну, это уже слишком! Мерлин почувствовал, как закипает:

                — Ах, вот как! А мне казалось, что у Гвен только один ребёнок. И что я совсем не похож на Арлету!

                — А по-моему, сейчас ты ведёшь себя вполне соответствующе! — резонно заявил Персиваль и, едва сдерживая улыбку, добавил: — Может быть, нам стоило взять с собой Кетси? Она бы не отказалась понянчиться с тобой и даже уложила бы с удовольствием в постель!

                — Причём в собственную, — не смог удержаться от шутки и Леон.

                Мерлин замахал руками:

                — Обойдусь как-нибудь. Я уже большой мальчик!

                — Так у неё есть особые колыбельные — как раз для больших мальчиков.

                В лесу грянул дружный хохот…

                — Чёрт с вами, — произнёс Мерлин, наконец вдоволь отсмеявшись. — Присматриваете, если так нужно.



                * * *


                Они прибыли в Эалдор на рассвете… Солнце ещё только обозначилось на горизонте огненно-красными полосами, а птицы лишь принялись услаждать слух путников тихим, словно бы неуверенным пением.

                Мерлин с нетерпением оглядывал место, где он родился и вырос. Деревня как деревня, каких много, ничем не примечательная. Мерлин вспомнил, как описывал её Фрее: «Несколько полей, пара коров…» Она тогда спросила, скучает ли он, а он ответил, что не знает. Единственное место, по которому он действительно тосковал бы, — это Камелот. Мерлин понял это лишь в тот момент, когда принял для себя решение покинуть его навсегда. Наверное, по этой причине после смерти Артура он, просыпаясь каждое утро, говорил себе, что сделает это сегодня. Но в итоге всё откладывал и откладывал, пока, наконец, Гвен не решила за него.

                Конечно, Мерлин первое время был  очень зол на неё, но потом в глубине души благодарил её за это, потому что с внезапной ясностью вдруг понял: он уже очень давно не мыслит себя вдали от Камелотских стен, он слился с ними, словно бы врос в них. Камелоту за десять лет удалось то, чего так и не получилось у Эалдора за все семнадцать лет, что он прожил там, — стать для Мерлина настоящим родным домом!

                И если бы здесь по-прежнему не жила его мать, маг и пальцем бы не пошевелил ради этой деревни… Слишком много унижений, горечи, обид и тягостных воспоминаний было связано у него именно с этим местом. Здесь погиб единственный друг детства Уилл, спасая жизнь Артуру, да и самому Мерлину, когда на смертном одре взял на себя вину за его колдовство…

                Мерлин спешился и направился к своему дому. Он знал, что в это время Хунит всегда находится в хлеву, где кормит скотину и доит козу. Она как раз вышла оттуда с ведёрком молока, когда увидела сына.

                — Мерлин… — ведро выскользнуло из её ослабевших пальцев. Но оно так и не упало, и молока не пролилось ни капли. Вместо этого ведро, зависнув в воздухе, потом аккуратно опустилось на землю. И всё это произошло за какое-то мгновение. Леону с Персивалем оставалось лишь изумляться такой отменной реакции. Неудивительно, что король Артур на протяжении стольких лет оставался живым и более-менее здоровым!

                А вот Хунит проделка сына совсем не произвела впечатления, а скорее разозлила:

                — Мерлин, сколько можно повторять, чтобы ты…

                — Хватит, мама, мне уже не пять лет! — резко прервал тот её. — К тому же теперь магия не запрещена, и я являюсь придворным магом Камелота.

                — Прости меня, — покаялась женщина. — Просто я ещё не привыкла ко всему этому, и я всегда буду волноваться за тебя. Таковы все матери, ничего тут не поделаешь.

             — Знаю, знаю, — Мерлин вздохнул. — Для тебя я навечно останусь маленьким мальчиком. Только, умоляю, не рассказывай никаких историй из моего детства вот этим сэрам рыцарям, — кивнул он на Леона и Персиваля. Те переглянулись.

                — А вот нам, наоборот, стало очень и очень любопытно услышать эти наверняка занимательные истории, — сказал Персиваль, слезая с коня. — Не правда ли, сир Леон?

                — Безусловно, — ответил он, проделывая то же самое. Маг послал обоим рыцарям грозный взгляд, не произвёдший, впрочем, на рыцарей никакого впечатления, и Мерлин сдался первым. Вчетвером, смеясь, они вошли в дом.



                * * *


                На Эалдор медленно опускались сумерки. Вот только этой ночью, в отличие от предыдущих, в деревне никто еще и не думал ложиться спать. Только и разговоров было, что к Хунит приехал её сын, бывший теперь придворным магом в самом Камелоте. Кто бы мог подумать!.. Нет, то, что Мерлин оказался волшебником, как раз никого и не удивило (люди ещё в детстве стали подмечать за ним странные вещи), но его назначение на должность придворного мага действительно было для них полной неожиданностью.

                После смерти короля Артура народ во всех Пяти Королевствах был твёрдо убеждён, что в Камелоте начнутся новые гонения на колдунов. Как-никак, его правитель погиб от руки их собрата, оказавшегося к тому же ещё и друидом. О ненависти Утера к этому племени до сих пор ходили легенды: говорили, что если ты родился простым магом, король мог даровать тебе быструю и лёгкую смерть, но друидам всегда была уготована более страшная участь. И не было ничего удивительного в том, что в итоге убийцей его сына и наследника оказался именно маг из этого народа…

                Но, вопреки всеобщему ожиданию, королева Гвиневра не стала объявлять о начале новой Великой Чистки, мало того, после рождения дочери она вернула магию в Камелот и назначила слугу своего покойного мужа придворным волшебником, вместо того чтобы его казнить. Поговаривали, что только ради него она это и сделала. Так каким же должен быть человек, чтобы ради него одного сломать многолетние законы и порядки собственного государства, рискуя тем самым навлечь на себя гнев не только соседей, но и своих подданных? Получается, что никто из них так и не знал Мерлина, хотя он родился и вырос в их деревне. К тому же он был вовсе не обязан защищать Эалдор, поскольку тот находился на границе чужого королевства. Конечно же, жители прекрасно знали, что маг поступает так только ради своей матери, но другой помощи им всё равно ждать было неоткуда. Лоту было глубоко наплевать на какую-то маленькую убогую деревушку: у него подобных — тысячи по всему королевству, и если одна или две сгорят, то невелика беда, а новые крестьяне всегда найдутся.

                Теперь все надежды и чаяния эалдорцев были обращены только на двух рыцарей Камелота, а также на силу магии Мерлина…


                * * *


                Хунит смотрела на сына, сидящего сейчас напротив неё за столом, и совсем его не узнавала. Нет, внешне он был всё таким же, как и четыре года назад, когда они виделись в последний раз, но вот плотно сжатые губы, нахмуренные брови, а особенно глаза…

                «Великие боги, разве у человека в его возрасте могут быть глаза столетнего старца: такие усталые и всё уже повидавшие на этом свете?! Что вы сотворили с моим мальчиком, ответьте мне, жестокие!» — безмолвно вопрошала Хунит. Этот взгляд был тяжёл как камень, он пронизывал её насквозь, приковывал, и в то же время хотелось сию секунду отвернуться и больше не смотреть. Не видеть ни горечи, ни всепоглощающей Силы, и ни этой бесконечной мудрости. Она вдруг поняла, что боится посмотреть в глаза собственному сыну!

                «А я ведь не одна такая. Существует ли на свете хоть кто-то из живых, способный выдержать этот взгляд и не сломаться, не покориться?»

                — Ты стал так похож на отца, — помимо воли вырвалось у неё. — Правда, у него во взгляде всегда были только горечь, гнев и безысходность. Даже моя любовь не смогла их изгнать.

                Мерлин тяжело вздохнул:

                — С годами они лишь окрепли.

                — Откуда?.. Ты видел его, ты видел… Балинора? Как он? Сильно постарел? — вопросы так и сыпались.

                — Он умер, мама, у меня на руках…

                На миг Хунит показалось, что она летит в бездонную пропасть. Голова закружилась, и она ухватилась за край стола, чтобы удержать равновесие.

                — Как это случилось? Когда вы встретились? Расскажи, мне всё… прошу!

                И Мерлин действительно рассказал ей всё: о том, как встретился с Великим Драконом, как постоянно просил у него помощи и совета, которые, в конце концов, оказались далеко не безвозмездными…

                — И я поклялся твоей жизнью, что рано или поздно его освобожу. Мне пришлось выбирать между тобой и Камелотом. Но если бы я делал это снова, то вновь выбрал бы тебя, мама! Ну, а потом, когда ситуация казалась безвыходной, я услышал от Гаюса о Последнем Повелителе драконов. И совсем не ожидал, что он окажется ещё и моим отцом.

                — Прости меня, Мерлин, — женщина удручённо покачала головой. — Я думала, что если ты ничего не будешь знать о своём отце, это убережёт тебя от беды. Но на самом деле это была лишь пустая отговорка для меня самой: мне слишком больно вспоминать о … Балиноре, — она с трудом произнесла это имя. — Не потому что он оставил меня: я понимаю, он поступил так ради моего же блага (с любовницами колдунов не церемонились во времена Великой Чистки, их также ждала смерть, но сперва с ними могли натешиться вволю все, кто пожелает, на глазах у возлюбленных).

                Балинор говорил, что его любимой женщине грозила смерть, но о подобной участи в разговоре даже не было намёка: наверняка, он просто щадил чувства сына. Сглотнув, Мерлин заставил себя произнести:

                — Если тебе больно, можешь дальше не рассказывать, я всё пойму.

                — Нет, я должна это сделать, — Хунит вздохнула и решительно посмотрела сыну в глаза. — Время пришло, и ты должен, наконец, узнать об отце и не из чужих уст, а от меня.               



                * * *

                Эалдор.               

                29 лет назад...
               
    

                За окном, свирепствовала непогода. Дождь, казалось, лил всё сильнее и сильнее, и Хунит, то и дело, с беспокойством смотрела наверх, на соломенную крышу, которая начала понемногу протекать. После смерти родителей, а также двух старших братьев и сестры, которых забрала чума, побывавшая в их деревне два года назад, пятнадцатилетней девушке пришлось учиться жить совсем одной. Сейчас Хунит было уже семнадцать — самый подходящий возраст для невесты, но она пока не торопилась. Во-первых, сирота, а во вторых… Почему-то вопреки всей суровой реальности жизни девушка верила, что где-то есть мужчина, предназначенный ей Судьбой, и если так будет угодно богам, они обязательно встретятся, как когда-то повстречались её мать и отец…

                Именно в тот момент, когда Хунит думала об этом, в дверь тихо постучались. Девушка испуганно вздрогнула, потом взяла в руки кочергу и подкралась к двери. Все деревенские уже давно спали, а если бы случилась какая беда, то стучались бы что есть мочи и орали во всё горло. Значит, это кто-то чужой: а пускать чужого человека в дом посреди ночи одинокой девушке себе дороже. Хорошо если это будет женщина, а не мужчина.

                — Кто вы? — крикнула Хунит, встав на изготовку с кочергой.

                — Меня прислал Гаюс, — услышала она мужской голос. — У меня есть записка от него.

                — Просуньте под дверь.
            
                Незнакомец исполнил просьбу: Хунит ещё удивилась про себя, почему клочок бумаги оказался абсолютно сухим, хотя дождь на улице лил как из ведра. Разгадка была в письме: человек, которого прислал к ней Гаюс и просил спрятать у себя, оказался магом. Мало того, не просто волшебником, а последним Повелителем драконов, которого должны были казнить ещё два дня назад и которому он помог сбежать из темницы.

                Хунит лишь покачала головой: Гаюс всегда казался ей самым серьёзным и разумным человеком на этом свете, но порой он совершал такие безрассудства, что оставалось только удивляться, почему его голова до сих пор ещё покоится на плечах. Неужели он не понимает, какому риску подвергает не только себя, но и её, дочь своих покойных друзей?

                Но отказать Гаюсу в помощи Хунит просто не могла, не имела на это права, после того как он буквально вытащил её с того света два года назад. Если бы не его мастерство лекаря, она была бы мертва, и её тело б сожгли, а прах развеяли по ветру, как это произошло с её семьей и с сотнями других эалдордцев, также павших от чумы. И если б не Гаюс она бы так и не появилась на свет: ведь именно вместе с ним когда-то пришёл в эту деревню её будущий отец, где и познакомился с матерью и остался жить здесь навсегда.

                Хунит с детства была любимицей Гаюса, он всегда уделял ей куда больше внимания, чем её старшим братьям и сестре. Он научил их всех читать и писать, (хотя Хунит проявляла в этом больше интереса и прилежания). Гаюс тоже происходил из обычной крестьянской семьи, его мать была искусной травницей и лечила людей, научив этому ремеслу и своего сына. Но ему этого оказалось мало, он хотел стать настоящим лекарем, а не простым деревенским знахарем: в конце концов, Гаюс самостоятельно выучился читать и писать, а затем, повзрослев, отправился странствовать по белу свету вместе со своим другом детства. Сейчас же, насколько знала Хунит, Гаюс был придворным лекарем самого Утера Пендрагона. Король был прекрасно осведомлён о его склонности к магии, но по какой-то причине, когда началась Великая Чистка, не казнил, как других. И по прошествии почти трёх лет Гаюс вдруг даёт новый прекрасный повод для этого!

                Хунит скомкала записку и бросила её в огонь. Должно быть, этот человек стоит того, чтобы ради него друг её семьи рисковал своим доверием перед королём и своей жизнью…

                Она приоткрыла дверь, и незнакомец, не теряя времени, проскользнул в дом. На нём был чёрный плащ, с которого ручьями текла вода. Он сбросил капюшон с головы, и перед Хунит предстал симпатичный юноша двадцати лет, высокого роста, немного худощавый. Благоприятного впечатления не портили даже наличие большой бороды и нездоровая бледность лица: всё-таки пребывание в темнице ещё никого ни красило. Но больше всего Хунит потрясли глаза: в них как будто огонь пылал. Нет, вовсе не тот огонь, который окрашивает зрачок и радужку всех магов в золото во время колдовства и является их исключительным признаком, это же было пламя самой жизни, воплощение страсти и чувственности…

                И Хунит вдруг ясно осознала, что пропала. Пропала на веки вечные, и что не нужен ей больше никто, даже если это будет сам принц или король. А нужен ей лишь этот незнакомый колдун, и неважно, что будет потом, совсем-совсем неважно!..
   
                Как будто со стороны услышала она свой голос, произносивший:
 
                — Хунит.

                — А я — Балинор. Спасибо, что впустила. Как только рыцари Утера перестанут искать меня в царстве Сэнреда, я тут же уйду. Я знаю, какому риску ты себя подвергаешь, просто со мной разговаривая…

                — Благодари лучше Гаюса, — перебила его девушка, вернув себе наконец способность здраво рассуждать. — Он был лучшим другом моих покойных родителей, а мне стал как второй отец. Я не могу отказать ему в просьбе.

                Так Балинор поселился у Хунит. Именно поселился, а не спрятался. Как, оказалось, спрятать чужого незнакомого человека в деревне, где жизнь каждого — как на ладони, не так уж просто. Мать Хунит была умной женщиной и всегда говорила: «Если хочешь что-то скрыть, то просто положи это на самое видное место». И дочь последовала этому совету: представила всем Балинора как своего двоюродного брата, племянника её отца. Благо тот был пришлым, и в Эалдоре мало знали о его родне (на самом деле у отца не было ни братьев, ни сестёр, но это уже детали).

                Оставалась лишь одна проблема: как потом всем объяснить, куда вдруг подевался нежданный родственник? Но Балинор сказал, что магия решит её: одно довольно непростое заклинание, и люди навсегда забудут про него, словно его и не было в Эалдоре, кроме, разумеется, самой Хунит.

                И, кстати, о магии… Хунит всегда почему-то представляла себе волшебников этакими белоручками, не способных сделать и шагу без своих фокусов. Балинор же оказался очень работящим парнем, «рукастым», как любили говорить в деревне: починил ей крышу, сделал новую изгородь, заготовил дров на зиму, и ещё много чего сделал, чем очень помог ей по хозяйству, которое со дня смерти отца и братьев нуждалось в крепкой мужской руке. И при этом Хунит ни разу не видела, чтобы он колдовал. Балинор делал всё только своими руками.

                Как-то две недели спустя он занёс в дом очередную охапку дров для очага. Они были сырыми, потому что на дворе шёл дождь.

                — Придётся ждать, пока они просохнут.

                — Их можно высушить гораздо быстрее при помощи магии, — сказала Хунит, и тут же пожалела о своих словах: взгляд Балинора вмиг потяжелел, стал чужим.

                — Да будь она проклята — эта магия! — выпалил он. — И боги, что наделили меня ею при рождении! Если б не они, разве я бы сейчас скрывался и прятался, как загнанный зверь? Скажи, чем я заслужил подобную участь? ЧЕМ?!

                В этот момент он был страшен, но Хунит понимала, что не боится его: ей хотелось лишь прижать его к своей груди, как маленького ребёнка, чтобы оградить от всех бед и напастей этого жестокого мира. Но вместо этого она подошла к нему и поцеловала.

                Сначала Балинор застыл от неожиданности, как каменный, но затем произошло то, о чём Хунит не смела даже мечтать в своих ночных грёзах, — он ответил на поцелуй. Боги, сколько же в нём было безумной нежности, страсти и любви! Девушке казалось, что перед ней внезапно разверзлась бездонная пропасть, и если бы не сильные руки возлюбленного, крепко державшие её, она бы непременно упала туда…

                … Но поцелуй вдруг резко оборвался, её оттолкнули, и Балинор опрометью выбежал из дома, прямо под проливной дождь.
               
                Следующая неделя стала для Хунит настоящим адом: Балинор старался всячески её избегать. К тому же по деревне ходили тревожные слухи о том, что здесь скоро появятся рыцари короля Утера якобы в поисках сбежавшего от него колдуна. Видно, крепко насолил ему тот, раз уж правитель Камелота не боится навлечь на себя гнев Сэнреда, который только и ищет подходящий предлог, чтобы развязать войну между их королевствами.

                В конце концов, Хунит, не выдержав внутреннего напряжения, решилась поговорить с Балинором начистоту. В один из вечеров, застав его в сарае, когда он собирался выходить оттуда, она решительно встала у порога.

                — Разрешишь войти?

                — Почему ты спрашиваешь? — делано безразлично ответил тот. — Ты же здесь хозяйка, а я — никто.

                Ни никто, а некто, укравший её сердце, покой и сон. Но его слова сильно задели Хунит:

                — Ты — мой гость, — девушка не смогла скрыть раздражения.

                — Гость? — в голосе у парня проскользнула насмешка. — Нет, гость — тот, кто приходит в чужой дом по приглашению и уходит, когда пожелает.

                — Я тебя и не держу.

                — Что, не понравилась моя строптивость? Прости, ты уж, верно, привыкла к другому обращению… — договорить ему не позволила звонкая пощёчина.

                Хунит развернулась и бросилась бежать, не разбирая дороги. Глаза застилала пелена слёз, а ладонь правой руки горела от удара. Так вот за кого он её принимает — за дешёвую деревенскую девку, которая вешается на шею первому встречному!.. Хотя чего она, дура, ожидала: ведь это она первой поцеловала его! Да, что же с ней, в конце концов, творится?! Почему так нестерпимо, невыносимо тянет к нему? И ведь не только телом, но и душой? Может, это колдовство? НЕТ! НЕТ! НЕТ! Хотелось кричать от обиды и боли.

                Балинор догнал её, схватил за руку и резко развернул к себе. Последнее, что Хунит увидела, прежде чем погрузится во тьму, горящие золотом глаза…

                Сознание возвращалось очень медленно, нехотя. Она ощутила, как к её губам приложили края глиняной кружки, а потом услышала его властный голос:

                — Пей!

                Хунит покорно сделала глоток, почувствовав на языке горький вкус отвара.

                — Приворотное зелье? — с трудом спросила она и услышала в ответ весёлый смешок.

                — Ромашка никогда для этого не использовалась, не те у неё свойства. А вот погадать на суженого на ней вполне можно. Никогда не пробовала?

                — Я не трачу своё время на подобные глупости, — Хунит наконец открыла глаза. Она лежала у себя дома, в постели, и по-прежнему одетая, а Балинор стоял рядом с кружкой в руке.

                Воцарилось молчание. И тут она вспомнила золотое свечение его глаз.

                — Зачем ты так рисковал? А если кто-нибудь это увидел?

                Тот покачал головой:

                — Нет, никто не видел. Я проверял. И потом, должен же я был извиниться перед тобой за… те слова. А ты была немного не в себе и не пошла бы в дом по доброй воле…

                — И ты решил меня оглушить с помощью магии. Ну, спасибо тебе! — с сарказмом произнесла Хунит, а затем отвернулась от мага к стене. Она услышала, как он отошёл от кровати, поставил кружку на стол, затем прошёл к очагу, где стал возиться с котлом.

                — Скажи, я и вправду в твоих глазах похожа на шлюху?

                Боги, она совсем не хотела знать ответ на этот вопрос! Он сорвался с губ помимо её воли, но теперь пути назад нет, и ей придётся его услышать. Сердце болезненно сжалось в ожидании…

                — Эти слова предназначались не тебе, Хунит, а, скорее, мне самому.

                — Как это? Я тебя не понимаю, — она вновь повернулась к нему в немом изумлении.

                — С первого мгновения, когда наши взгляды встретились, я возжелал тебя с такой силой, что не передать никакими словами! И впервые я испугался, потому что понял, что это не сиюминутная похоть, а нечто, куда более сильное, крепкое, чего я раньше не испытывал. Я впервые полюбил, полюбил тебя, Хунит, всей душой и сердцем! — произнеся это, гость смог посмотреть ей в глаза, и у девушки от увиденного перехватило дыхание. — С каждым днём это новое чувство лишь росло и крепло внутри меня, но тем досаднее и почему-то больнее было однажды увидеть в твоих глазах тень плотского влечения.

                Тут Хунит его прервала:

                — Меня влекло к тебе с того первого мгновения. И никак не могла понять, что же со мной происходит, ещё ни один мужчина не будил во мне таких желаний. Поэтому, наверное, и повела себя как какая-то гулящая девка, прости.

                Балинора эти слова только разозлили:

                — Не смей так себя больше называть никогда, слышишь! Ты не такая и не будешь такой! И тебе не за что просить прощения, так как это целиком и полностью моя вина! — он перевёл дыхание и продолжил уже более спокойно. — Отец меня предупреждал держать собственные желания в «узде». «С колдовской страстью не стоит шутить, — говорил он мне. — Но ты поймёшь это только тогда, когда по-настоящему полюбишь!» А я только смеялся тогда, глупец. Он оказался прав, во всём прав…

                — Так ты думаешь, что я не люблю тебя, а просто… просто… — у Хунит не хватило смелости произнести «хочу» вслух: её тут же бросило в жар. Невинной незамужней девушке даже думать о подобных вещах должно быть стыдно — так учили её в детстве.

                — Да, именно так я и думаю. Но тяга пройдёт, как только я уйду. Ты не первая, кого так сильно манит колдовская страсть. Это одновременно и дар, и проклятье моего рода, — прикрыв глаза, Балинор помассировал виски. — Тебе ведь известно, что я — Повелитель драконов, «милостью» Утера Пендрагона оставшийся последним на этом свете. Хорошо ещё, что отец не дожил до этих дней и не увидел, как его сын предал Последнего Великого дракона ради собственной свободы, которую так и не получил, будучи обманут королём, — мужчина помотал головой, словно отгоняя воспоминания. — Древние легенды не лгут: Повелители действительно общаются с драконами на их языке, а также отдают приказы, но они для нас не слуги, а уж тем более не рабы, как думают смертные. Драконы для нас — как старшие братья: они всегда приходили к нам на помощь, даже против воли, давали мудрые советы и, конечно, же, наделили редкостной магической Силой. В народе даже поговаривают, что в каждом Повелителе течёт толика драконьей крови. Может, они в чём-то и правы: мой род всегда отличался вспыльчивостью и крутым нравом, в наших жилах горит негасимое пламя желаний и стремлений! К тому же все Повелители драконов от рождения обладают в той или иной мере колдовской страстью, перед которой ещё никто не смог устоять. В этом и заключался до недавнего времени главный залог нашего выживания. Говорят, есть древнее пророчество, которое гласит, что, пока существует род Повелителей, будут жить и сами драконы, — тут маг тяжело вздохнул. — Но им уже недолго осталось, потому что я — последний в своём роду…

                — Значит, мужчина в твоей семье способен соблазнить любую женщину? — вдруг с лукавой улыбкой спросила Хунит. — А если вдруг ему приглянулся другой мужчина?

                — Как я уже говорил: перед силой колдовской страсти никто не устоит, — смутился Балинор. — Лично я всегда предпочитал исключительно женщин, — тут он опомнился и резко сменил тему: — Тебе нужно отдохнуть, поспи немного.

                С тех пор прошёл почти месяц. Больше они не вспоминали об этом разговоре, но Хунит точно знала: что бы там Балинор не думал, её чувства к нему — не только порождение колдовской страсти. Её тянуло к нему не только каждой клеточкой тела, но всеми фибрами души, всем сердцем, которое будет навечно разбито, когда он уйдёт. Балинор стал для неё собственным солнцем, и ни один мужчина не способен будет его затмить.

                А жизнь тем временем шла своим чередом. Спокойно и размеренно, пока в один из дней слухи, что до сих пор ходили по Эалдору, не дошли до Хунит, воплотившись в кошмарную реальность: рыцари, которых король Утер послал вслед за сбежавшим от него Последним Повелителем драконов, наконец добрались до её деревни.

                Конный отряд, состоявший из трёх десятков рыцарей в алых плащах с эмблемой золотого дракона на них, однажды ранним утром въехал на площадь. Остановились, непрошенные гости стали спешиваться. Вперёд вышел Адрик, деревенский староста, и спросил:

                — По какому праву рыцари Камелота находятся на земле, принадлежащей королю Сэнреду?

                — Я — сэр Сиар, — представился самый старший из них, с окладистой бородкой, и, по-видимому, глава отряда. — Мы прибыли в вашу деревню по приказу короля Утера в поисках сбежавшего от королевского правосудия колдуна. Нам известно, что он скрывается где-то в царстве короля Сэнреда. Мы только обыщем вашу деревню и сразу же уедем.

                Адрик развёл руками — что ему ещё оставалось делать.

                — Что ж, обыскиваете, коли надо. Только предупреждаю: всё равно никого не найдёте. Эалдор — деревня честная, мы отродясь колдунов никогда не жаловали, и жаловать не станем!

                У Хунит от страха сердце забилось испуганной птицей. В голове стучала только одна мысль: «Прошу вас, боги, пусть они его не найдут, я всё для вас сделаю!..»

                И они услышали её мольбу, потому что два часа спустя рыцари Камелота покинули Эалдор по-прежнему с пустыми руками.

                Хунит не помнила, как вошла в свой дом, закрыла дверь, а затем медленно-медленно начала сползать вдоль неё на холодный каменный пол… Но упасть ей не дали сильные мужские руки, подхватившие её безвольное, разом обмякшее тело, как пушинку.

                — Всё закончилось, — слышала она его шёпот. — Спасибо тебе, моя хорошая, родная, любимая…

                Боги, может быть, она спит? Хунит извернулась в объятьях Балинора, встретилась с ним глазами, и, желая убедиться в реальности происходящего, протянула руку, чтобы коснуться его щеки, но он перехватил её, припав губами именно в том месте, где под тонкой нежной кожей учащённо бился пульс, в бесконечно долгом поцелуе.

                Хунит показалось, что тем самым маг выжег у неё на запястье и глубоко в сердце своё личное, невидимое глазу клеймо. Она знала и чувствовала, что отныне и до конца своих дней больше никого и никогда не сможет полюбить. Да это и не имело значения, потому что сейчас он здесь, с ней!..

                Но, словно прочитав мысли девушки, Повелитель драконов прервал поцелуй и произнёс:

                — Завтра на рассвете я покину Эалдор. Теперь, когда люди Утера уже побывали здесь, я могу отправиться дальше.

                «Нет, не уходи так скоро!» — взмолилась Хунит, а вслух сказала:

                — Ты мог бы остаться, теперь, когда рыцари ушли…

                — Ты не понимаешь, о чём просишь, Хунит! — вскричал Балинор. — Я не могу больше подвергать тебя опасности, не могу до конца жизни притворяться твоим кузеном! Рано или поздно люди начнут более пристально интересоваться мною, и что тогда? Кто-нибудь всё равно догадается о моей сущности!

                — Я не боюсь смерти и жизненных трудностей тоже! Забери меня с собой!

                Тот в ответ лишь покачал головой:

                — Нет, Хунит, нет. Какая жизнь ожидает тебя с человеком, на которого постоянно ведётся охота, как за животным? — он горько улыбнулся. — Вся моя вина состоит лишь в том, что я родился магом! Это моё клеймо до конца жизни, и ничего тут не поделаешь, да и я никогда не желал себе иной Судьбы. Я горжусь тем, кто я есть, не смотря ни на что! Тебя же, Хунит, ждёт счастливое будущее: у тебя будет любящий муж и много-много ребятишек! Ты рождена, чтобы стать самой прекрасной матерью на свете, я в этом абсолютно убеждён, — сказав это, Балинор отвёл взгляд. — Но только не рядом со мной: я погублю тебя, как и всех, кто был мне когда-то дорог. Может быть, мне и удастся выжить, но я обречён на вечное одиночество… — с этими словами колдун мягко, но решительно отстранил от себя девушку и вышел из дома.

                На землю опустилась ночь, в окно уже давно светила полная луна, а Хунит по-прежнему никак не могла уснуть: она всё думала о последних словах Балинора. Да, он был прав, прав во всём. Он уйдёт, а жизнь будет продолжаться. В конце концов, она всё-таки выйдет замуж за Марка, сына Адрика, (тот сватался к ней ещё, когда были живы её родители), нарожает ему шестерых-семерых детей, вырастит их. Если боги будут милостивы, она ещё увидит и своих внуков, а потом спокойно сойдёт в могилу.

                Вот и вся её жизнь… Но, если бы боги хотели для неё именно такой Судьбы, они не стали бы присылать к ней Балинора, не дали бы изведать сладостно-горького вкуса любви.

                Будь, что будет! Хунит решительно встала, накинула на голые плечи плащ и вышла из дома. Она прекрасно осознавала, что этим поступком разрушает своё тихое и спокойное будущее, но ей уже было глубоко безразлично. Что такое тишина и покой без счастья и любви? Это ничто.

                Балинор, как обычно, ночевал в сарае на сеновале. Дверь не заскрипела, когда Хунит вошла туда, и она невольно улыбнулась (маг хорошо смазал все дверные петли, когда только поселился здесь). Что ж, тем самым он только позволил загнать себя в её ловушку.

                Хунит также тихо взобралась по лестнице наверх (благо из-за луны было хорошо видно), а затем сбросила с себя плащ, оставшись в одной полотняной сорочке, и легла рядом с Повелителем драконов. Он так и не проснулся, что позволило девушке без зазрения совести разглядеть при лунном свете каждую черточку на его лице, и сохранить навсегда в своей памяти.

                Изящный изгиб бровей, да и каждая черточка на лице в целом говорили о тонкости и изяществе: высокие скулы, острые настолько, что, казалось, об них можно было легко порезаться, пухлые, чувственные губы, так и манящие к поцелуям. Несколько более тонкие запястья, чем должны были быть у мужчины, худощавое телосложение, длинные до плеч тёмные волосы. Вместе с тем, всё это так шло ему! От оттого измождённого узника не осталось и следа, кроме кровоточащих ран в душе, которые никогда не смогут затянуться.

                Балинор пошевелился, и, по-прежнему не просыпаясь, произнёс её имя. Хунит торжествующе улыбнулась и наклонилась, чтобы его поцеловать. И в этот момент он открыл глаза. Девушка не успела даже ахнуть, как оказалась прижата к земле его телом, а её запястья были крепко стиснуты в его руках.

                — Что ты здесь делаешь?! — прошипел Балинор, едва сдерживаясь, чтобы не опуститься до ругательств. Маг был очень зол: она видела в его глазах золотистые всполохи. Но её это не пугало, скорее, лишь сильнее притягивало.

                — По-моему, это очевидно.

                Балинор отпустил запястья Хунит и привстал, чтобы рассмотреть её полностью. Она не могла видеть себя со стороны, но, должно быть, представляла весьма впечатляющую картину. Потому что взгляд мага мгновенно потемнел, дыхание участилось, и он смотрел на неё так, как смотрит голодный человек на блюдо, наполненное едой. Но Балинор каким-то образом всё-таки нашёл в себе силы отвести взгляд и произнёс:

                — Уходи отсюда, — даже голос стал низким и хриплым, и каждое слово давалось с трудом. — Прошу… пока я… ещё могу держать себя в руках…

                — Нет, — Хунит решительно села и наклонилась, сокращая расстояние между ними. — Ты можешь применить магию, потому что по собственной воле этой ночью я от тебя никуда не уйду!

                — Хунит! — простонал Балинор в отчаянии. — Ты хоть понимаешь, что себя губишь?! Какое будущее ждёт тебя после?!

                — Что бы меня не ожидало потом, я всё покорно приму, если ты примешь меня целиком и без остатка, — с готовностью произнесла девушка. — Я обычная смертная, крестьянка, которой ничего предложить могущественному Повелителю драконов, кроме себя самой и своей любви. Но я хочу, Балинор, чтобы ты запомнил меня навсегда, навечно, как и эту ночь…

                — Хунит… — в голосе у мага сквозила обречённость, покорность судьбе. Он сдался и потянулся к её губам. — Даже богам неведомо, как же долго я ждал тебя… Люблю тебя, люблю, люблю… — горячо шептал мужчина, покрывая шею, плечи и грудь девушки ненасытными, страстными поцелуями…

                А на следующее утро Хунит проснулась уже совсем одна. Балинор оказался верен своему слову и покинул Эалдор с первыми лучами солнца, легко поцеловав её на прощание…



                * * *


                — Я сама сделала свой выбор, Мерлин, — сказала его мать, закончив рассказ. — И ни секунды, ни одного мгновения не пожалела о нём!

                — Даже о моём появлении на свет? — невольно вырвалось у мага. Он никогда не делился этим ни с кем, это была только его боль. Мерлин часто думал, что своим рождением сломал матери жизнь, и  если бы не он, то судьба Хунит могла бы сложиться совсем по-другому.

                — День твоего рождения стал для меня самым счастливейшим днём на свете, — ответила женщина без колебаний. — И я благодарна Балинору и богам, что они подарили мне тебя. Я полюбила тебя уже тогда, когда впервые услышала от нашей деревенской повитухи, что ожидаю дитя. Конечно, она сразу же предложила мне свои «особенные травки»: «Заваришь их, попьёшь два-три дня, — сказала она мне тогда, — и твоей беды, как ни бывало».

                И откуда у меня взялись силы выставить её за дверь, до сих пор ума не приложу! Чувствовала я себя в ту пору очень плохо: ещё в утробе ты, Мерлин, начал доставлять столько хлопот!

                Маг улыбнулся: с его души словно упал огромный камень.

                Но тут в дом ворвался Леон:

                — Отряд Харна Жестокого приближается к Эалдору!


                * * *


                Мерлин вгляделся вдаль своим магическим зрением и смог «разглядеть» весь отряд в мельчайших деталях, хотя от деревни они были ещё довольно далеко. Гвен, как всегда, оказалась права: это были не мелкие разбойники вроде Канана, от которых можно было «откупиться» урожаем. Отряд Харна был в несколько раз больше и лучше вооружён. И они пришли убивать, чтобы оставить после себя только пепел и прах. Что ж, всего через несколько минут эти разбойники сами обратятся в пепел…

                С губ Мерлина, вопреки ожиданиям людей, сейчас наблюдавших за ним, не сорвалось ни единого звука. Он стоял полностью неподвижно, казалось, что маг даже и не дышит. А тем временем в воздухе собирались тучи, чёрные, как сама тьма.

                Леон и Персиваль дружно поёжились от пробирающего до самых костей холода и неведомой пугающей Силы. Нечто похожее они испытывали лишь однажды — в присутствие дорокко. Это могла быть только Смерть.

                А всадники неумолимо приближались: многие уже на ходу заряжали свои арбалеты, и натягивали луки с горящими стрелами. Но никто не успел ими воспользоваться, потому как перед ними внезапно возник огромный вихрь. Вот только он состоял не из воздуха, а из бушующего пламени, которое было воистину беспощадно к саксам, поглощая их без остатка.

                Никто из эалдорцев даже не услышал ни единого крика боли, которые должны были издавать люди, заживо горящие в огне.

                Весь этот кошар длился всего каких-то пару минут, не более, но людям он показался вечностью. А затем огненный вихрь просто исчез, повинуясь взмаху руки Мерлина, словно его и не было никогда. Все ожидали увидеть груду обгоревших мёртвых тел, но вместо этого на обожжённой земле можно было увидеть лишь несколько десятков кучек праха и пепла.

                В этот момент Мерлин никак не чувствовал себя победителем. Скорее, монстром. Он избрал слишком жестокий способ, чтобы покарать саксов, утешало его лишь то (насколько это вообще могло утешить), что никто из них не мучился, так как Гибельное Пламя, которое он для этого случая выбрал, убивало мгновенно, и человек просто не успевал ничего почувствовать, сгорая за секунду, подобно фениксу, но не возрождаясь из пепла, как он.

                «Если мне и суждено сгореть, я бы предпочел именно такой огонь», — подумал он.

                — Мерлин! Сзади! — вдруг послышался крик сэра Леона, и в следующий миг чародея повалили на землю, а арбалетная стрела, пущенная в него, пролетела мимо.

                — Надо же какое редкое зрелище: рыцарь Камелота спасает колдуна, — услышал маг холодный и насмешливый мужской голос. — До недавнего времени, как я слышал, всё было совсем наоборот.

                Мерлин мгновенно вскочил на ноги и, резко обернувшись, увидел высокого мужчину, лет сорока, со шрамом, тянувшимся через всю правую щёку. И он по-прежнему держал мага под прицелом своего арбалета. Не надо было быть Провидцем, чтобы понять, кто сейчас стоял перед ним.

                — Харн…

                — Он самый, господин волшебник, — хмыкнул Жестокий. — Знаешь, твоё представление меня порядком развлекло. Я думал, что такие, как ты, в свете тридцатилетнего горения на кострах не очень-то любят подобные… м-м, зрелища и уж тем более не устраивают их сами. Но ты оказал мне услугу: я уже давно подумывал набрать себе новых людей, но нужно было сперва избавиться от старых. Ты же решил мою проблему в мгновение ока, при этом, не пошевелив даже пальцем, спасибо!

                Мерлин ощутил, как в его в теле бурлит Сила, желая лишь одного: уничтожить мерзавца, стереть в порошок…

                «Ну, нет, это для него будет слишком быстрая смерть», — внезапно мелькнула хладнокровная мысль. Хотелось увидеть, как Харн, причинивший столько боли и страданий другим, сам будет биться в нескончаемой агонии. И сделать это надо безо всякой магии, своими собственными руками.

                Но вместо этого Мерлин спросил:

                — Тебя ведь не было среди твоих людей? Почему?

                — Я привык доверять своему чутью, а оно меня ещё ни разу не подводило. Обычно при виде нас народ тут же разбегается кто куда, но не сейчас. Мне стало очень любопытно, и я решил понаблюдать за происходящим со стороны. И надо сказать, не пожалел: занятное вышло зрелище!

                Похоже, слухи о Харне были правдивы: Мерлин только что у него на глазах обратил в пепел всех его людей, а его это позабавило! Раньше магу доводилось встречать чудовищ, но такое он видел впервые!..

                — Рад, что мне удалось тебя развлечь, — холоду в голосе Мерлина мог бы позавидовать айсберг. — И что теперь: убьёшь меня своей игрушкой? — сразу же после этих слов арбалет вылетел из рук сакса и разлетелся на мелкие щепки прямо у него над головой.

                — Впечатляет, — небрежно произнёс тот. — А как насчёт боя на мечах? Хотя, как я слышал, колдуны никогда не были сильны в этом, предпочитая трусливо прятаться за своими чарами. Но ты, Мерлин, можешь спрятаться за своих «рыцарей», если хочешь, ты же у нас не простой колдун, а как-никак королевский! — в каждой фразе была злая насмешка. — Ну, кто из вас умрёт первым? — вытаскивая свой меч из ножен, обратился Харн уже к Леону и Персивалю.

                Мужчины дружно шагнули вперёд, намереваясь отплатить за оскорбления, но были остановлены властным жестом чародея.

                — Я и сам способен за себя постоять, Харн. И без помощи магии, как ты сейчас убедишься в этом. Леон, подай мне свой меч, — велел он рыцарю.

                — Мерлин… — попытался возразить тот. — Разумно ли? Мы с Персивалем — всё-таки воины, а ты…

                — Поверь мне, я знаю, что делаю.

                — Очень надеюсь, — прошептал Леон, протягивая магу меч рукоятью вперёд.

                — А тебе известно, какой стороной им пользоваться? — спросил всё так же насмешливо Харн.

                — Острой, — ответил Мерлин, нанося ему резкий удар в грудь.

                — Весьма недурно, — похвалил тот, легко парируя его, — для колдуна!..

                Дальше им стало не до разговоров.

                «А Харн — хороший боец, в схватке с Артуром он, пожалуй, смог бы продержаться целую минуту, или даже полторы», — напряженно следя за поединком, подумал Леон. Но больше всего его в этой битве поразил Мерлин: меч словно стал продолжением руки мага. И куда внезапно делась вся его природная неуклюжесть, давно ставшая легендой в Камелоте?! Это был воин собранный, не ведающий страха. Леон распознал в исполнении Мерлина многие приёмы, которыми в совершенстве владел Артур и которые принесли королю в своё время немало побед. А ведь маг присутствовал на каждой тренировке Пендрагона как его личный слуга. Любопытно, сколькими еще тайнами и талантами владеет Мерлин?

                Кажется, силы Харна уже были на исходе, и он решил прибегнуть к хитрости: бросил в лицо магу пригоршню дорожной пыли и ударил мечом. Но магия успела защитить своего хозяина, вокруг него образовался прозрачный щит, о который стальной клинок разлетелся на куски, оставив в руках у сакса лишь бесполезную рукоять.

                — Не стоило тебе этого делать, — покачал головой Мерлин, взмахом левой руки убрав магический щит, а правой, замахнувшись, ударил Харну в грудь мечом. Мужчина захрипел и упал на землю уже мёртвым.

                А самого Мерлина тоже основательно зашатало от усталости, и он бы непременно упал, если б не вовремя подоспевший Персиваль.

                — Только не раздави меня случайно, — попросил он слабым голосом, опираясь на могучего рыцаря. Поединок, в котором ему пришлось припомнить едва ли не всё, что он наблюдал на тренировках Артура, забрал у него почти все силы, а тут ещё и колдовать пришлось. А магия всегда черпает куда больше физических сил.

                — Тебя убить за такое мало! — возмущался рыцарь. — Чем ты вообще думал?! Неужели я или Леон с ним не справились бы? А если бы он тебя всё-таки убил? Зачем нужно было рисковать собственной шкурой?

                — Потому что я не мог поступить иначе! Довольно уже того, что я более десяти лет скрывался за вашими спинами и за спиной… Артура, — Мерлин прикрыл глаза и сглотнул, чувствуя горечь во рту. — Вы все защищали и спасали меня далеко не раз, а я платил за это обманом и ложью. Больше этого не будет! Я никому не позволю понапрасну рисковать из-за меня жизнью!

                — Если хорошо подумать, Мерлин, — ответил на это Леон, — то это мы обязаны тебе жизнью, а не наоборот. Ведь именно ты на протяжении всех этих лет защищал и спасал нас! А вместо благодарности лишь рисковал услышать свой собственный смертный приговор. Так что твоя защита, Мерлин, для нас —  вовсе не напрасный риск, а высочайшая честь!

                — И способ отблагодарить тебя хоть как-нибудь за всё то, что ты уже сделал и ещё сделаешь! — добавил Персиваль.


                * * *


                — Знаешь, Мерлин, я наконец-то нашла тебе достойную кару за то, что ты нарушил мой прямой приказ.

                — Давно пора, ваше величество, — улыбнулся маг. — Я уже извёлся в ожидании, ведь с того дня прошёл уже почти месяц.

                — Как насчёт изгнания?

                Гвен насладилась от души стремительно вытянувшимся от изумления лицом Мерлина. Вот и свершилась её маленькая месть за всю тревогу и беспокойство в те дни, пока он находился в Эалдоре, а  Гвиневра никак не могла найти себе места. Но Мерлин вернулся в Камелот живой, слава богам, и невредимый. И ещё к тому же умудрившийся убить самого Харна Жестокого, да и не магией вовсе, а обыкновенным мечом! А перед этим обратил весь его многочисленный отряд в буквальном смысле в пепел…

                Тут было над чем подумать, вот только времени на размышление королеве не оставили: не прошло и двух недель, как ко двору начали прибывать гонцы с письмами от правителей всех Пяти Королевств. Их содержание было разным, но все они сходились в одном, прося прислать придворного мага Камелота для защиты их собственных земель. Даже лорд Баярд и король Лот — и те явились к ней на «поклон»! А Гвен оставалось лишь удивляться тому, насколько же быстро разносятся по миру новости.

                Самого же Мерлина она пока держала в неведении. Пусть отдыхает и набирается сил, они ему ещё понадобятся. Прекрасно зная характер своего мага, королева была твёрдо убеждена, что он тут же соберется и отправится в путь. Таким уж был Мерлин: никому не мог отказать в помощи, даже если для него это было чревато большими неприятностями или даже смертью.

                — Успокойся, Мерлин, я просто пошутила, — Гвен невинно улыбнулась.

                — Шуточки у тебя ещё те…

                — На самом деле тебе действительно придётся на неопределённое время покинуть Камелот, — и королева рассказала магу о письмах. — Во всех Пяти Королевствах требуется твоя помощь, Мерлин, но куда ты отправишься в первую очередь, решать только тебе.

                Мерлин, задумавшись, побарабанил пальцами по столу.

                — Насколько мне известно, самая критическая ситуация сейчас в Карлеоне.

                — Земли Аннис, — Гвиневра согласно кивнула. — Она была нашим самым преданным союзником за последние несколько лет, несмотря на то что Артур казнил её мужа, — Гвен поежилась, вспомнив те времена, когда союз Камелота и Карлеона начался с убийства короля и объявления войны.

                — К тому же надо предстать перед королевой Аннис в новом статусе, — добавил Мерлин. — В последний раз, когда мы были у неё при дворе, Артур, представил меня как своего слугу и по совместительству придворного шута.

                Гвен на это лишь улыбнулась.



                Глава 8. Первый ученик:
                http://www.proza.ru/2017/01/29/544


Рецензии
Очень интересно у Вас, Екатерина)))
Предлагаю дружить страницами.
С теплом,

Елена Васильева-Ленина   27.08.2017 12:22     Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.