Глава 27. Зависимость

       Эта тос­ка ког­да-ни­будь убь­ет его. Один, в пус­том до­ме, да­ром, что Белль сту­чит по­судой на кух­не. Ми­лая, слав­ная Белль, ко­торую он так лю­бил все это вре­мя. Де­вуш­ка, по­целуй с ко­торой унич­то­жил стращ­ное прок­лятье, столь­ко лет тер­за­ющее го­род. Его же­на. Его воз­люблен­ная и лю­бов­ни­ца. Его друг, ко­торая уме­ла ког­да-то по­давать ему в бою пат­ро­ны. Та, что не ви­дела в нем чу­дови­ще, раз­гля­дела в чу­дови­ще че­лове­ка и по­люби­ла его. Ми­лая крош­ка Белль. Род­ная, лю­бимая. Что с ней про­изош­ло? Он смот­рит в ее гла­за и ви­дит там толь­ко хо­лод. Стал ча­ще сбе­гать на мо­гилу сы­на. Да­же там те­перь не так боль­но. Ча­сами тор­чит в сво­ей лав­ке, не по­тому, что мно­го дел. Прос­то боль­ше не­чего де­лать. Ид­ти до­мой в эту уг­не­та­ющую пус­то­ту – за­нятие, по­доб­ное пыт­ке. Но он вся­кий раз идет, по­тому что при­вык. По­тому что это его долг. По­тому что у не­го нет дру­гого вы­хода. По­тому что они семья. По­тому что – в это он уже не ве­рит, но при­выч­ка – слиш­ком силь­ное де­ло – они уже столь­ко дерь­ма пре­одо­лели, что и с этим раз­бе­рут­ся.

       Но он не мо­жет даль­ше от­ри­цать, что те­перь их от­но­шения ста­ли поп­росту чу­довищ­ны­ми. Два оди­ночес­тва, ус­тавших друг от дру­га, ра­но или поз­дно сры­ва­ют мас­ки, и тог­да ста­новит­ся не до сме­ха.

       Он до­пива­ет дав­но ос­тывший ко­фе, ста­вя чаш­ку на край сто­ла. Пле­вать, что она мо­жет раз­бить­ся. То, что ког­да-то бы­ло сим­во­лом их люб­ви, умер­ло вмес­те с лю­бовью. Это­го нет, и ес­ли чаш­ка бу­дет не прос­то над­трестну­та, но раз­би­та – он не рас­тро­ит­ся. Пог­рустит о прош­лом, воз­можно, по­дума­ет о том, что бу­дущее вновь за­воло­чено чер­ной дым­кой. Не бо­лее.

       Его паль­цы озяб­ли, он, ко­неч­но, под­бро­сил дров в ка­мин, но это пло­хо по­мога­ет. Хо­лод ата­ку­ет его, как враг – вне­зап­но, це­ле­ус­трем­ленно, и яв­но пой­дет до кон­ца, стре­мясь сжить его со све­ту. Этот хо­лод по­селил­ся на кон­чи­ках паль­цев, тер­за­ет сус­та­вы, и ле­зет в го­лову, как чер­ная мысль. Это хо­лод ушед­ше­го прош­ло­го.

       Ког­да Белль по­яв­ля­ет­ся в сто­ловой с та­рел­кой аро­мат­ных бу­лочек в ру­ках, он, ко­неч­но, улы­ба­ет­ся – не же­не, нет, а приз­ра­ку их люб­ви, что все еще ле­та­ет по ком­на­те, но воз­можнос­ти пой­мать его, ка­жет­ся, боль­ше нет. Толь­ко Белль не зас­лу­жила знать это, она слиш­ком ми­ла, слиш­ком доб­ра и слиш­ком мно­гое пе­режи­ла из-за не­го. Он не мо­жет поз­во­лить се­бе пос­ту­пить так с нею. Ее чис­тые, го­лубые гла­за смот­рят так до­вер­чи­во и от­кры­то, что он не мо­жет не по­чувс­тво­вать свою ви­ну за то, что так хо­лоден с нею, что в ду­шу его за­лез­ла и не от­пуска­ет ядо­витая лю­бовь к ядо­витой жен­щи­не. Что сколь­ко бы он не гнал эту лю­бовь, она все рав­но не ухо­дит, воз­вра­ща­ет­ся каж­дый раз с но­выми си­лами и ата­ку­ет все с боль­шей яростью. За­пах Кру­эл­лы, ее ед­кий вкус и аро­мат ее си­гарет ви­та­ют в воз­ду­хе, бес­стыд­ная иг­ра ее язы­ка от­пе­чата­лась у не­го на зу­бах. Рум­пель пом­нит ее вкус, бес­сты­жий взгляд, ко­торым она вся­кий раз при встре­че по­жира­ла его, не­выно­симо ядо­витый аро­мат ее ду­хов, и ле­дяное ка­сание ее паль­цев. Он пог­ру­жа­ет­ся в нее, как в во­ду, заб­ро­шен­ный в свою боль с нею, и от­данный на рас­терза­ние оди­ночес­тву, ког­да ря­дом Белль. Белль боль­ше не сог­ре­ва­ет, не мо­жет при­носить ра­дость, и теп­ло его улыб­ки ста­ло для не­го ма­яком – да­леким и приз­рачным.

       Но ведь они ак­те­ры и нуж­но уметь иг­рать свою роль. Хоть сот­ню раз на бис. Да­же ког­да она смер­тель­но ос­то­чер­те­ла.

       По­это­му Рум­пель встре­ча­ет ми­лую Белль с улыб­кой, го­товясь от­ве­дать стряп­ню, что она при­гото­вила, и не сом­не­ва­ясь – это вкус­но. Толь­ко вот вку­са он боль­ше не чувс­тву­ет сов­сем.

       Белль прош­ла к сто­лу и са­дит­ся. Ми­лая, ми­лая де­воч­ка, всег­да нем­но­го гор­бится, всег­да дер­жит ру­ки на сто­ле, в то вре­мя, как спи­на Де Виль на­поми­на­ет иде­аль­но ров­ную, на­тяну­тую стру­ну, она буд­то опа­са­ет­ся, что ес­ли поз­во­лит се­бе рас­сла­бить­ся, по­лучит удар по поз­во­ноч­ни­ку, она си­дит так, слов­но удер­жи­ва­ет на хреб­те ки­пяток, от­ча­ян­но пы­та­ет­ся его удер­жать. Ведь он зна­ет Кру­эл­лу до ме­лочей, зна­ет, как са­мого се­бя, и ему вов­се не на­до вспо­минать о том, ка­кая она, что­бы пред­ста­вить ее си­дящей под­ле не­го те­перь. Ру­ки ее, тон­кие, как вет­ви де­ревь­ев, всег­да на ко­ленях, он поч­ти ни­ког­да не ви­дел ос­трых, тор­ча­щих лок­тей, по­тому что она счи­та­ет это не при­лич­ным – та­кая бун­тарка под­верга­ет се­бя ду­рац­ким пра­вилам эти­кета, а все ма­тери­но вос­пи­тание.

       Рум­пе­лю сто­ит ог­ромных уси­лий, что­бы по­нять, что пе­ред ним не Кру­эл­ла, а его же­на, Белль, и что это имен­но Белль смот­рит на не­го с той от­ча­ян­ной моль­бой во взгля­де, ко­торая про­сит не прос­то о неж­ности, но о люб­ви – о том, че­го он, ка­жет­ся, дать ей уже не спо­собен. По­тому что он слиш­ком ус­тал от это­го.

       Приш­лось со­вер­шить над со­бою ти­тани­чес­кие уси­лия, что­бы на­пом­нить се­бе, что его до­рогая, ми­лая, неж­ная Белль та­кого не зас­лу­жила, По­это­му он толь­ко улы­ба­ет­ся ей, смот­ря на нее те­перь не с муж­ской, не с суп­ру­жес­кой, а поч­ти с оте­чес­кой неж­ностью. Ко­неч­но, она при­гото­вила вкус­ный ужин, ко­неч­но, пи­рож­ки и пон­чи­ки в ее ис­полне­нии все так же вкус­ны, как и всег­да, и че­го бы он не от­дал, что­бы и в их от­но­шения вер­ну­лось преж­нее теп­ло.

       Он зас­тавля­ет се­бя есть, а во рту, вмес­то сла­дос­ти бу­лочек – ед­кий дым си­гарет Кру­эл­лы. Он пь­ет чай с ли­моном, а меч­та­ет о креп­ком ко­фе, на кух­не, ря­дом с Де Виль. Кру­эл­ла вез­де. Кру­эл­ла пов­сю­ду, и лай со­бак вы­зыва­ет ди­кое же­лание пос­ко­рее зат­кнуть уши и за­быть обо всем на све­те.

       Белль смот­рит на не­го с со­чувс­тви­ем, в дру­гой раз он бы взор­вался, ведь так уже бы­ло од­нажды, в ту по­ру, ког­да она бы­ла толь­ко его слу­жан­кой, но те­перь ему хо­чет­ся не прос­то эмо­ци­ональ­но от­ре­аги­ровать – убить ее. Та­кой жа­лос­ти в ее гла­зах сей­час он прос­тить не мо­жет. Она не лю­бу­ет­ся им, нет, она прос­то по­жира­ет его со­чувс­твен­ным взгля­дом, как ин­ва­лида, ко­торо­му ос­та­лось жить нес­коль­ко ча­сов, но он это­го поп­росту не вы­тер­пит. - Что? – нас­то­рожен­но спра­шива­ет Рум­пель, ста­вя та­рел­ку, с ко­торой по­тянул­ся брать пон­чик, на преж­нее мес­то. Белль ка­ча­ет го­ловой, мол, все в по­ряд­ке, но он уже хо­рошо ее изу­чил, и зна­ет этот чер­тов, чер­тов взгляд. Од­на­ко, скан­да­лить поп­росту нет сил, от же­лания, от од­ной мыс­ли о Кру­эл­ле, му­читель­но но­ет в па­ху, он пом­нит, ка­кая она по­дат­ли­вая, ког­да ее тра­ха­ешь, и как ед­ва не со­шел с ума от удо­воль­ствия, ког­да ее длин­ные, кос­тля­вые паль­цы в кровь ца­рапа­ли его спи­ну.

       - Ты сов­сем ни­чего не вспом­ни­ла, Белль? – с на­деж­дой спра­шива­ет он, прек­расно по­нимая, что на­деж­ды нет ни­какой. Кру­эл­ла сде­лала страш­ную вещь – ли­шила его же­ну ис­то­рии. Обез­ли­чила ее. Ему бы воз­не­нави­деть Кру­эл­лу, но он не мо­жет. Он го­тов петь ей ди­фирам­бы за та­кой пос­ту­пок. Она боль­ше ни­ког­да не мо­жет быть наз­ва­на им ма­лень­кой глу­пой ведь­мой. Она ни­ког­да та­кой не бы­ла, как бы Рум­пель не глу­мил­ся, но те­перь же он окон­ча­тель­но по­терял вся­кое пра­во так ее на­зывать. Ма­лень­кие глу­пые ведь­мы не про­вора­чива­ют та­кие ком­би­нации, тем бо­лее, ес­ли у них сов­сем нет ма­гии.

       - Нет, прос­ти – за­кусы­ва­ет гу­бы до кро­ви Кра­сави­ца. – Я очень пы­та­юсь, пе­речи­тала эту сказ­ку в мил­ли­он­ный раз, но так ни к че­му и не приш­ла. Я не знаю, кто я.
       - Я не по­нимаю, по­чему так про­ис­хо­дит. Па­мять дол­жна со вре­менем вер­нуть­ся. Это же вре­мен­ное воз­дей­ствие.
       - Но не воз­вра­ща­ет­ся – скон­фу­жено за­яв­ля­ет Белль. – Ты го­ворил мне, что од­нажды я бы­ла Лей­си. Ве­ро­ят­но, мне нуж­но быть бла­годар­ной за то, что мое худ­шее воп­ло­щение сно­ва не вер­ну­лось при этом.

       Рум­пель мол­чит. Ему хо­чет­ся от­ве­тить, что слу­чись та­кое, ом­ра­чи их жизнь Лей­си сно­ва, они спра­вят­ся вмес­те, как де­лали это всег­да. Но он не мо­жет. Нет. Те­перь он не уве­рен, что им еще хоть од­нажды, хоть раз в жиз­ни удас­тся еще спра­вить­ся хоть с чем-ни­будь.

       Ко­неч­но, имея за пле­чами столь­ко лет горь­ко­го жиз­ненно­го опы­та, Рум­пель осоз­на­ет, что это - ко­нец. Но при­нять то, что боль­ше он ни­ког­да не смо­жет быть ря­дом с де­вуш­кой, ко­торую так силь­но лю­бил ког­да-то, что боль­ше им ни­ког­да не быть вдво­ем, слиш­ком силь­но. Му­читель­но. Не­выно­симо. И боль­но.

       По­это­му он де­ла­ет все то, что де­ла­ет. Как ма­шина, на ав­то­мате, пло­хо со­об­ра­жая, что к че­му, он ест ее еду, и ло­жит­ся в пос­тель с ней ря­дом, но сто­ит толь­ко ему зак­рыть гла­за, при­ходит жен­щи­на в ме­хах и брил­ли­ан­тах с ле­дяным взгля­дом и пе­реко­шен­ны­ми крас­ны­ми гу­бами, веч­но не­нави­дящая, веч­но пре­зира­ющая всех на све­те. Он не мо­жет от­де­лать­ся ни от нее, ни от сво­их вос­по­мина­ний о ней, он лю­бит ее, лю­бил всю жизнь, бе­жал всег­да, да так и не смог убе­жать – Кру­эл­ла Де Виль нас­тигла его по­доб­но смер­то­нос­но­му ура­гану. В ко­тором он меч­та­ет уто­нуть, рас­тво­рить­ся, сте­реть­ся в по­рошок.

       Кра­сави­ца от­ка­залась ид­ти гу­лять. Его по­пыт­ка про­вес­ти хо­тя бы снос­ный ве­чер с суп­ру­гой про­вале­на вдрызг. Ну и лад­но. Не очень-то бы­ло нуж­но. Белль ухо­дит в свою ком­на­ту, на­вер­ня­ка сей­час уг­лу­бить­ся в кни­ги. Пос­леднее вре­мя она чи­та­ет круг­ло­суточ­но, из­бе­гая раз­го­вари­вать с ним. А ему и не нуж­но ни­чего дру­гого.

       Мед­ленно, на­рочи­то не­тороп­ли­во, Рум­пель вы­пива­ет ос­тывший ко­фе, уби­ра­ет та­рел­ку с крош­ка­ми бу­лочек со сто­ла, под­хо­дит к ра­кови­не и ста­ратель­но трет по­суду. Ко­неч­но же, у них есть по­судо­мо­еч­ная ма­шина, Рум­пель дав­но уже все ус­тро­ил так, что­бы не об­ре­менять се­бя бы­том, но сей­час ему нуж­на лю­бая руч­ная ра­бота. К по­суде он бе­жит как ког­да-то дав­но бе­жал пря­диль­щик к прял­ке. Он мо­ет та­рел­ки, а на его ко­же все еще сле­ды Кру­эл­ли­ной люб­ви и ее тон­ких ос­трых паль­цев. Он пом­нит все до мель­чай­ших де­талей, как она хва­тала его за за­пястья, как ку­сала его шею, там, где про­ходит со­суд, как буд­то всерь­ез ре­шила его убить, ее ги­ений, не­чело­вечес­кий хо­хот, ког­да он гру­бо тра­хал ее на сто­ле, звон раз­би­той бу­тыл­ки шам­пан­ско­го, за нес­коль­ко се­кунд до это­го по­бывав­шей у нее внут­ри, горь­кий вкус ее слю­ны, пе­реме­шан­ной с въ­ев­шимся в нее си­гарет­ным ды­мом, по­жел­тевшие от мно­голет­не­го ку­рения, ров­ные ря­ды ос­трых зу­бов, ис­ку­сав­ших его в кровь, тор­ча­щие нас­то­роже­но сос­ки, ко­торые он да­вил паль­ца­ми так, буд­то хо­тел их выр­вать, не­чело­вечес­кую ос­тро­ту ко­леней, ко­торы­ми она раз­дви­гала его но­ги, лу­пила изо всех сил его в пах, ког­да он стал осо­бен­но груб.        Он пом­нит все. Каж­дую ме­лочь, все до де­талей.        Ему ни­ког­да это­го не за­быть.

       Он ос­тавля­ет не­домы­тую по­суду го­рой в умы­валь­ни­ке. Что-то с гро­хотом па­да­ет из его рук и раз­би­ва­ет­ся – пле­вать. На ули­це ра­зыг­ра­лась гро­за и вот-вот нач­нется лю­тая бу­ря – пле­вать. У не­го тон­кая ру­баш­ка, а кур­тку и на­до бы пе­ре­одеть­ся, по­тому что од­ной кур­ткой не спас­тись от хо­лода – пле­вать.

       Он выс­ка­кива­ет из до­ма, как чум­ной, так, буд­то сей­час здесь что-то взор­вется, бе­жит к сво­ей ма­шине и за­водит ее на пол­ную ско­рость. Ехать, ле­теть к ней, быть с ней, не то за­дох­нется от ощу­щения ее не при­сутс­твия, пе­рело­ма­ет паль­цы от не­воз­можнос­ти кос­нуть­ся ее.

       В ок­не он ви­дел блед­ное ли­цо Белль. Она сле­дит за ним и, ка­жет­ся, пла­чет. Пле­вать. Од­нажды, мо­жет быть, он смо­жет объ­яс­нить ей, по­чему убе­га­ет, и как стал за­виси­мым, ес­ли она все спро­сит.

       Он зна­ет пес­ню. «Ос­те­регай­ся Кру­эл­лы Де Виль» , по­ет­ся в ней. Пле­вать. Он хо­чет Кру­эл­лу Де Виль. Он бре­дит этой чер­то­вой, про­курен­ной ал­ко­голич­кой, этой бе­зум­ной со­бач­ни­цей, этой мер­зкой пси­хопат­кой. Он бо­лен ею, как дру­гие бо­ле­ют СПИ­Дом – тя­жело, не­из­ле­чимо, смер­тель­но.

       До­рога пет­ля­ет, хоть паль­цы поч­ти въ­елись в руль. Он за­тяги­ва­ет­ся мак­си­маль­но глу­боко де­шевой па­пиро­сой, рис­куя про­тара­нить се­бе лег­кие, сжечь их дот­ла – пле­вать.

       Он ед­ва не снес ма­лень­кий ла­рек со вся­кой дрянью, в ко­тором дав­но ник­то ни­чего не по­купа­ет, тор­мо­за с виз­гом от­пра­вили его в дру­гую сто­рону, в пос­леднюю се­кун­ду все же ус­пев сра­ботать. Он толь­ко что чуть не по­гиб – пле­вать. Он по­гиб­нет, ес­ли не­мед­ленно не до­берет­ся до Кру­эл­лы и не сож­мет хруп­кую, кос­тля­вую фи­гуру в сво­их ла­донях.

       На дво­ре уже да­леко за пол­ночь, весь го­род спит, а он ба­раба­нит в дверь ог­ромно­го до­ма, от­то­чен­но­го бе­лым мра­мором, как су­мас­шедший, бь­ет ку­лака­ми, ру­ками и но­гами, тер­за­ет двер­ной зво­нок и сту­чит тростью, ко­торую за­чем-то (не пом­нит, за­чем) взял се­год­ня с со­бой. Его ус­лы­шат и на­вер­ня­ка ста­нут не­нави­деть еще боль­ше, поп­ро­бу­ют от­та­щить в по­лицей­ский учас­ток, рас­ска­жут Белль, где он шля­ет­ся. Пле­вать.


       Дверь с гро­хотом от­кры­лась, он ед­ва удер­жался на но­гах, бо­ясь от нее от­ле­теть.
       - Да что за хрень?
       На по­роге воз­никла Кру­эл­ла, как всег­да пь­яная, как чип, и злая, как черт.
       - Голд, до­рогой, хрен его зна­ет, для че­го ты сю­да при­пер­ся и бу­шу­ешь, но Св…

       Зат­кнись, чер­то­ва по­родис­тая су­ка, сей­час не до раз­го­воров с то­бой. Он при­жима­ет ее к се­бе так, что слы­шит, как опас­но хрус­тну­ли ее кос­ти, и нак­ры­ва­ет ее гу­бы по­целу­ем, вгры­за­ясь в ее язык зу­бами, что она толь­ко хрип­ло виз­жит от бо­ли.

       Втя­нув ее за во­лосы в ком­на­ту, Голд на миг от­ры­ва­ет­ся от этих ядо­витых губ, что­бы ска­зать о том, что и так оче­вид­но:
      - Я хо­чу те­бя!

       Ей не на­до пов­то­рять дваж­ды, она зап­ры­гива­ет к не­му на ру­ки, стас­ки­вая пид­жак, и, креп­ко об­хва­тив его но­гами, сво­бод­ной ру­кой рас­сте­гива­ет ши­рин­ку брюк, она боль­но та­щит его за во­лосы, по­ка он ца­рапа­ет ей спи­ну ру­ками.

       У них нет вре­мени и сил до­бирать­ся до кро­вати, по­это­му вы­бор пал на ди­ван, ко­жаный ди­ван, на ко­тором так лю­бит си­деть Эм­ма Свон. Голд поч­ти по­вер­жен, Кру­эл­ла си­дит на нем свер­ху, об­ли­зывая язы­ком шею и по­куша­ясь на ве­ны ос­тры­ми, про­курен­ны­ми зу­бами. Он сры­ва­ет с нее платье, ка­жет­ся, оно без­на­деж­но ис­порче­но, по­тянув за лям­ки, стас­ки­ва­ет лиф­чик. Крюч­ки не под­да­ют­ся, Голд ры­чит, прок­ли­ная все на све­те, и по­том прос­то рвет бюс­тгаль­тер пря­мо на лю­бов­ни­це. Ма­лень­кие пе­тель­ки со сто­ном уми­ра­ют, Кру­эл­ла ос­та­ет­ся в од­них тру­сах, да лад­но, эту проз­рачную тря­поч­ку да­же тру­сами наз­вать нель­зя, ее паль­цы про­бира­ют­ся в его меж­ножье и по-хо­зяй­ски ша­рят там, на­падая, воз­буждая, так, что ему ос­та­ет­ся толь­ко нер­вно гло­тать слю­ну.

       До неп­ри­личия ши­роко раз­ве­ден­ные но­ги Кру­эл­лы ох­ва­тыва­ют его бед­ра, ког­да он ли­ша­ет ее пос­ледне­го эле­мен­та одеж­ды, и тут же, без пре­людий, вхо­дит в нее.

       Кру­эл­ла из­да­ет то ли стон, то ли крик, по ней ни­ког­да не пой­мешь и вон­за­ет зу­бы в его шею так, что он за­виз­жал, как по­росе­нок.

       - Прок­ля­тая мразь! – вы­рыва­ет­ся из его уст ру­гатель­ство, он сжи­ма­ет в ру­ках ее яго­дицы, и бь­ет по ним, ког­да Кру­эл­ла на­чина­ет дви­гать­ся быс­трее. Она на­вер­ня­ка от­личная на­ез­дни­ца и мо­жет уп­ра­вить­ся да­же с са­мой не­обуз­данной ло­шадью, Голд пом­нит, Кру­эл­ла всег­да лю­била ло­шадей. Но се­бя обуз­дать он так прос­то не даст.

       Он толь­ко и ждет, ког­да же Кру­эл­ла по­теря­ет бди­тель­ность, хоть на миг, и вот уже паль­цы, что же­лез­ны­ми пу­тами сжа­ли его гор­ло, раз­жи­ма­ют­ся, ког­да из глот­ки ее вы­рыва­ет­ся слад­кий, одоб­ри­тель­ный стон. Она не ви­дит, что он на­мерен со­вер­шить сей­час, как всег­да в ми­нуту нас­лажде­ния, гла­за ее зак­ры­ты (он пом­нит,что це­лова­лась Кру­эл­ла то­же толь­ко с зак­ры­тыми гла­зами), а рот от­крыт, вы­пус­кая стон за сто­ном. Как и не­дав­но, в их пер­вый раз, он ку­са­ет ос­трые, тор­ча­щие нас­то­роже­но сос­ки, и она одоб­ри­тель­но взвиз­ги­ва­ет – о, те­перь при­шел че­ред ей нас­лаждать­ся.

       Она да­ла сла­бин­ку, над ним у до­минан­тки ни­ког­да не по­луча­ет­ся взять верх, и Рум­пель од­ним рез­ким дви­жени­ем пе­рево­рачи­ва­ет ее на ди­ване, спры­гивая на пол. Ко­неч­но же, он и не ду­мал, что Кру­эл­лла бу­дет си­деть смир­но, пси­хопат­ка хо­чет по­иг­рать, она все еще на­де­ет­ся по­лучить ком­пенса­цию за про­валь­ную по­пыт­ку ов­ла­деть им, но при­дав­ле­на его те­лом к ди­вану. Голд же дов­ле­ет над ней, воз­вы­ша­ет­ся, и слад­ко шеп­чет в са­мое ухо:
       - Вот так, дет­ка. Я здесь глав­ный, по­нят­но, до­рогу­ша?
       - Будь ты прок­лят! – кле­котом вы­рыва­ет­ся из ее гор­ла, а Голд лишь хо­хочет. Пус­тые уг­ро­зы. Пус­тые обе­щания. Все, как всег­да.

       Он за­бира­ет ее ру­ки в плен, и свя­зыва­ет ее рем­нем от брюк, ко­торый она с та­ким па­фосом выб­ро­сила. Ныр­нув меж ее ног, он вон­за­ет­ся паль­ца­ми в го­рячую, мок­рую сер­дце­вину, и вра­ща­ет ими так быс­тро, как мо­жет, до­водя ее до пол­но­го ис­ступ­ле­ния. Кру­эл­ла на­вер­ня­ка бы уми­рала от удо­воль­ствия, ес­ли бы не кру­тилась так от­ча­ян­но и не соп­ро­тив­ля­лась, из­ви­ва­ясь как змея. Ну и черт с ней, она са­ма так ре­шила.

       Ког­да Де Виль обез­дви­жена нас­толь­ко, что толь­ко и мо­жет, что нем­но­го по­вер­нуть го­лову нап­ра­во, да смот­реть в пол, Голд са­дит­ся на нее свер­ху, раз­во­дит ее бед­ра ру­ками и вон­за­ет­ся. Без пре­людий. По пол­ной. Поч­ти до кон­ца. С этой жен­щи­ной нель­зя по-дру­гому.

       Он дви­га­ет­ся в ней все быс­трее и быс­трее, ца­рапа­ет ей спи­ну и тут же прок­ла­дыва­ет на ра­не до­рож­ку из по­целу­ев, о, да, он зна­ет, как под­ре­зать тиг­ри­це ког­ти. Кру­эл­ла не из­да­ет и зву­ка, он по­нял по ее мощ­но­му ды­ханию, что она близ­ка к фи­налу, но ни за что не по­даст и ви­ду как ей хо­рошо, кон­чая. Ну и пусть, он чувс­тву­ет это по той вла­ге, в ко­торую прев­ра­тилось в один миг Кру­эл­ли­но те­ло.

       Он и сам ско­ро кон­чит, но, ко­неч­но же, ос­та­нет­ся по­беди­телем. Чер­но-бе­лая бес­тия в его ру­ках бы­ла все­го лишь кро­шеч­ным ко­тен­ком. И так бы­ло всег­да, так есть сей­час и бу­дет от­ны­не, по­тому что им и дня не про­жить друг без дру­га. Нап­ря­гая пос­ледние си­лы, Рум­пель прон­за­ет ее нас­квозь, и, зак­рыв гла­за, кон­ча­ет, то­же в нее. Кру­эл­ла – ум­ная жен­щи­на, на­вер­ня­ка она пь­ет таб­летки.

       Толь­ко те­перь, ког­да фи­наль­ные су­доро­ги удо­воль­ствия от­сту­пили, Рум­пель­штиль­цхен раз­вя­зыва­ет Кру­эл­лу, ос­во­бож­дая ее из пле­на собс­твен­но­го рем­ня, на ко­тором блес­тит ее слю­на.

       Она пе­рево­рачи­ва­ет­ся на спи­ну, тя­жело ды­ша, и он то­же ло­жить­ся на ди­ван ря­дом. Де Виль мол­ча про­тяги­ва­ет ему си­гаре­ту, ко­торую он тут же за­курил, глу­боко за­тяги­ва­ясь и вы­пус­кая стай­ки ды­ма в по­толок.

       Они оба все еще пы­та­ют­ся вос­ста­новить ды­хание, но нап­расно – Рум­пель слы­шит за глу­хими уда­рами сво­его сер­дца, как силь­но ко­лотит­ся сер­дце Кру­эл­лы. Ска­зать им друг дру­гу не­чего, они два чок­ну­тых, не уме­ющих го­ворить о люб­ви.

       На­конец, при­ведя ды­хание в по­рядок ров­но нас­толь­ко, что­бы иметь воз­можность го­ворить, Кру­эл­ла ров­ным то­ном про­из­но­сит, от­че­кани­вая каж­дое сло­во:

       - Ухо­ди. По­шел вон.

       Гол­ду не нуж­но пов­то­рять дваж­ды, он по­лучил свою до­зу нар­ко­ты, и мо­жет быть сво­боден до сле­ду­ющей лом­ки. Тог­да он опять при­дет к ней, те­перь в этом нет ни­каких сом­не­ний.

       По­это­му Рум­пель вста­ет мед­ленно, очень спо­кой­но, и, за­тушив не­доку­рен­ную си­гаре­ту о ди­ван, ухо­дит.

       До то­го дня, по­ка ему, дав­но и без­на­деж­но за­виси­мому, сно­ва не по­надо­бит­ся до­за Кру­эл­лы Де Виль.