Соленый козел

В узкое окошко охотничьей избушки пробивался тусклый лунный свет, железная печка разрумянилась от жарких таежных дров и своей теплой,  тихой песней баюкала охотников. Однако бывалый охотник и шутник Паша Первухин после ужина со стопкой самогона был как всегда словоохотлив.
- Вот вы, мужики, ошшеряетесь: брешет, мол, Пашка. Только это приклю-ченьице недочетом на вашу веру ляжет, еслиф хоть одно слово в пустой патрон за-пыжую, поняли?
- Завял бы ты, Паша, спать пора, - не зло проворчал тучный с коровьим брюхом мужик.
- Валяй, паша, валенок, вей из словес веревочку, цепляй к ней вранье на по-клевочку - может, кто и клюнет на твою брехню, - защитил Пашу бородатый ин-теллигентного облика человек.
- Как-то по осени с дружком по прозвищу Чалдон мы утайно взяли отцовские ружья и зашустрили на Ою утей караулить. Годков по двенадцать нам было, а по сей час все картинки-паутинки того дня помню. Крадемся мы, значится, вытягива-емся...
- Ври, Паша, короче, - полусонно буркнул Тучный.
- Мясо не съешь - пить не захочешь, - парировал Паша.
- Так вот, напрягаемся мы, значит, и вдруг, как выскочит на нас из черемошника козлишка: с рогами-вилами, седой бородой, большой, страшной, да как рявкнет: "А-а-а "- возопил Паша по-козлиному. Рык был такой неожиданный, мощный и пужливый, что у тучного живот подпрыгнул, и руки на него взлетели, а у другого охотника бороденка от смеха задергалась, заплясала.
- Ты што, Паша, уху ел, што ли? - грозно пробасил брат артиста Моргунова.
- Да я ж как было, - невинно рек рассказчик и продолжал. - Присели мы со страху, у меня по ляжкам что-то тепленькое потекло, а козлишше опеть как: "А-а-а!" - Еще круче взревел Паша.
Брюхо Тучного колыхнулось еще выше и руки, словно вспугнутые птицы, взлетели с живота и упали в расщелины тулупа. Но уже через секунду рука могуче-го тела выдернула из-под головы резиновый сапог и запустила его в сторону Паши.
Сапог шмякнул о стену, оглушил воровку-мышь, которая угадала рассказчику в рот. Паша спокойно ухватил ее за хвост, вынул из своего словесного колодца и запустил в бороду соседа.
- О-о-её-её-ё, - заголосил по-женски интеллигентно, но панически Бородач.
- Мышка хлебны крошки ишшет, как ни в чем не бывало, изрек Паша и продолжал: значит, рыкнул ишшо раз козел, развернулся и махнул на прошшание  белым платочком. Я-то испугался маненько  - в кишки весь впался и чую: тепленькое-то по ногам катит и катит. Чалдон зыркнул на меня, носом дернул, лицом не-довольно скорчился, да как жахнет козлу вдогонку...
- Попал? - спросил Бородач.
- Може и попал, да козел не упал, - ответствовал Паша. - Ну, я и говорю Чал-дону: "Давай, обождем, пусть зверь раненый залетится, так батька меня вразумлял". Но дружок мне с огорчением поведал, что патрон-то солью был заряжен. Батька евонный арбузы с ём сторожил, и солёными зарядами нашего брата попугивал. Сбросил я штанишки, сел, значит, на  берег Ои и давлю из себя остатки перепугу. Чалдон тем временем надо мной умастился, черемухой наполняется. Смотрю это я, как вода бежит-играется, волна за волной гоняется...
- Ну, все, Паша, спи, - миролюбиво, с зевотой попросил Тучный. - Как ты штаны застирывал и так понятно...
- Да нет, - невозмутимо вил веревочку из слов Паша, - дело было и в штанах, и в том, что сижу я и слышу, как за спиной запотрескивало. Ну, думаю, это Чалдон в черемошнике вошкается. Не успел об этом додумать - бац меня кто-то в попу голь-ную колко, больно, с напором - я чуть в реку не улетел. Вскакиваю вгорячах, смот-рю, а дружок-то мой на козлишше ентом самом. А тот, как жеребчик, то на дыбы, то лягается, то головой трясет. Чалдон за рога уцепился, как за узду, ногами по-кавалерийски  обвил пузо зверя и орет маму чужим голосом.
Кричу ему: "Доржись!" и норовлю сзади за ногу ухватить. Да не тут-то было. Козлишше как пальнет в меня из десятого калибру черной картечью, да прямо в лицо. Искры-слезы из глаз посыпались - больно. Изо рта горошины козлиные вы-плюнул, поутих. Вижу, а козел-то не остыват, а все шибче прыгат, седока скинуть хочет, меня затоптать нечаянно может. Чалдон уж и маму не зовет, умаялся, но доржится. Я было ишшо раз в атаку с хвоста, да козел опять заряд не пожалел: по голым пяткам на этот раз пришлась картечь козлиная, присел я от боли. А козлина матерая вдруг перестала  брыкаться и понесла моего дружка... Я только и успел ему крикнуть, чтоб в деревню правил. Оно так и вышло: сумел-таки Чалдон на козле по деревне прокатиться. Мужики да бабы на уборке хлеба изнурялись, а ребятишки и старухи видели, как под лай табуна собак проскакал по улице на козлишше мой дружок. Увидав деревенский люд, приподнял голову, даже пытался изукрасить лицо улыбкой, но когда понял, что жеребчика не остановить - пронзительно взвыл и опеть стал звать Маму. Козел понес Чалдона за деревней по зарослям высокой жалицы. Лицо и руки наездника вспыхнули таким огнем, что он не выдержал и обессиленный свалился с прыткого, соленого козла. Бабка Фрося долго лечила Чалдона от испуга.
Мощный, с музыкальными переливами храп Тучного заглушил последние слова рассказчика. Бородач еще бодрствовал, спросил:
- Паш, скажи честно: полностью сочинил, или только частично приврал?
- Не веришь, посмотри на дырки, которые рогами козлина мне на попе про-сверлил...
Паша сделал попытку проказа, но Бородач остановил его.
- Брось, Паш! Дырки свои в зеркало сам смотри. Спи, говорун ты наш, спи.
- Спи, да спи. Ты меня не торопи. Я тогда быстрей усну, когда в горлышко плесну...
Паша поднялся с лежанки, плеснул из фляжки в кружку горячительной жид-кости, выпил. Вышел к звездам, постоял. Повторил на распев: "Спи, да спи..."
Лишь утром, на завтраке, Паша поставил в рассказе точку:
- Чалдон недавно мне признался, что в третьем годе добыл того козла. Усолел, говорит.
- Это сколько же лет вашему козлу? - улыбнулся Бородач.
- Откуда я знаю, - привычно ответил Паша и добавил: - а еслиф не верите, когда будет ловко, заверните в Еловку. Спросите у бабки Федосьи, где живет глухая Фрося. А от Фросиного дома - рукой до Чалдона. Он коли трезвый, расскажет, как на козле ездил...