Счастливый сукин сын

Покинув станцию метро, я ощутил на лице первые капли дождя. Порывы холодного ветра хватали людей за волосы, помятые воротники, трепали скрюченные зонты, щедро раздавая пощёчины их сонным лицам. Я стоял и наблюдал, пытаясь решиться на какие-либо действия.
Ожидание-хреновая штука, уж поверьте. Смысла в этом уж точно не вижу. Я по-прежнему стоял и наблюдал: насколько жалкими выглядят люди, вот честно. Достаточно лишь пролить на их головы дождь, как они уже рассыпаются, томятся и бранят всё вокруг на чём свет стоит.  Возможно, я и не отличаюсь от большинства в данном вопросе. Я закурил и двинулся навстречу озорным выходкам стихии. Я шагал, жадно вдыхая свежесть наступившего дня. Улицы пустовали, угрюмо свесив бетонные головы над понурой линией горизонта. Небо серело, выкуривая густые тучи над болезненным телом города. О, Петербург! До чего же ты прекрасен в этом обличии. В такие минуты хочется кричать: хочется топтать эти неуклюжие улочки , хочется вспарить ввысь и обгадить все эти постаревшие крыши -эти шпили и кресты, что вселяют беспросветную грусть. Немного перебрав в голове неряшливый ворох мыслей, я заметил, что моя сигарета стлела, оставив тёмное пятно пепла на указательном пальце. Я выбросил окурок и пошёл дальше. Дождь ещё больше тарабанил холодными пальцами по металлическим навесам и обрубкам водосточных труб, свисающим, подобно сморщенным гениталиям, с перекошенных домов.

Я пересёк улицу и оказался на мостовой. Тихим шёпотом перебирала пряди волн Нева, ласково зализывая покрытые плесенью раны бетона. Я снова остановился и задумался. По ту сторону моста жужжала листва, и в такт этой убаюкивающей мелодии я чиркнул зажигалкой. Дождь и не думал прекращаться. Мне потребовалось совсем немного времени понять, что я промок. Я никак не мог понять, почему я снова остановился. В голову врезались мысли о семье , о доме, о том некогда надоевшем уюте. Я вдруг подумал об отце. Признаюсь, мы с ним не очень-то и ладим ввиду определённых обстоятельств, но это никак не сказывалось на моём отношении к нему. Семья есть семья, как говорится.
Я подумал о матери, да и обо всех несчастных людях , бесцельно скитающихся в дороге такой же бесцельной жизни. Я подумал о своей девушке и о том, насколько я счастлив, оставив её в другом городе-в этой грёбаной дыре. Докурив, я снова начал рыться в своей голове , впотьмах пытаясь нащупать хоть какую-нибудь нить, которая поведёт меня, подобно Тесею ,в лабиринт дня.  И это, скажу Вам, сработало: меня занесло в бар.

За месяц пребывания в чужом городе я с головой погрузился в мир тягучей , как застывшее говно, рутины: я делал так, как учили каждого из нас в детстве. Человек обязан усердно работать и быть примерным членом общества , но никто и никогда не мог дать более веских причин поступать именно таким образом. Возможно, работа- это денежный ресурс, но тогда жизнь вдвойне бессмысленна, если прожита исключительно ради материальных благ. А ещё хуже, если ради обыденной привычки.
Тем не менее, я зашёл в бар. На улице смеркалось; ветер усердно завывал , заполняя пустоту улиц. За стойкой околачивался тип с длинными волосами и аристократичного вида бородкой в стиле испанского конкистадора. Худощавое, с висящими под глазам мешками лицо выдавало в нём определённую степень любви к наркотическим веществам, которых в городе, по моим наблюдениям, больше, чем хлеба.
Бар находился в самом сердце города, где в большей степени обитает коммунальная рвань. Клочья туч устилали пожелтевший небосвод , перекатываясь с бока на бок , подобно капризному ребёнку, которого насильно уложили в кровать. В такую дряную погоду трубы горят особенно жестоко: душу выворачивает наизнанку так, что хочется сорвать с себя толщи кожи и выбросить на помойку.

Чем больше меня угнетала общечеловеческая рутина, тем больше я обсыкал эти безлюдные улицы после выпитого. Я опорожнял безмерные литры чистейшей, как слёзы младенца, мочи  в лифтах, парках, прокуренных сортирах столовых и прочих низкосортных забегаловок. Признаюсь, пару раз я мочился в штаны, причём на глазах у скучающей суки, лениво перелистывающей смятые страницы книги, смысл которой она , наверное, никогда и не поймёт. Уверяю, вид у неё был обескураженным. При виде лёгкой струйки, исходящий из меня, подобно лукавому духу при виде потёртого креста, она игриво улыбнулась , прикрыв рот ладонью.
Я был глубоко польщён таковым жестом, друзья. Я всегда был сторонником естественности и не находил ничего постыдного в том, что человек наложил в штаны. Не спорю, природа выкинула жестокую шутку, наделив нас функцией вывода всякого непотребства из организма. С другой стороны, это то, что всегда держит человека в тонусе, в строгом напряжении, после которого наступает райская блажь.
Так мы и волочимся по жизни, вынашивая в себе дерьмо. Выкинув его, ты получаешь спасение, бессрочный билет в обитель прощения и блаженства. Ведь никто же не хочет, чтобы ты обосрался, стоя на пороге обители самого Господа ( на случай, если ты вдруг не позаботился о своём дерьме заблаговременно). В общем, чего это я?

Вместо этого тебе выдадут белоснежные спальные туфли , а твой вечно обсирающий зад заклеят вырезками из Библии, освятив его в должной мере, либо же липкой погребальной лентой. Все мои суждения касательно данных процедур строятся на мнении о полной стерильности того места, куда попадают славные парни.
В баре было тихо и уютно. Ещё бы...нужно быть особенным ценителем выпивки, чтобы залить себе глотку ранним утром. А таких, поверьте, нынче мало!
В зале тихо играла музыка., а на улице вальс дождя…
Я лениво подошёл к барной стойке и завёл разговор с нашим новым другом. Должен признаться, я крайне редко принуждаю себя к общению с людьми. Для этого существуют различные основания, но главное- я не хочу слышать их дерьмо. Мне противно даже то, как они открывают свой рот; то, как их змеиный язык скользит меж зубов, как раздуваются их щёки. Лучше бы мы могли говорить, не открывая рот.

Ввиду такой ситуации, при общении с незнакомцами я веду себя предельно сосредоточенно и напряжённо, изрыгивая из пасти несусветный бред.
Зато до чего же я хорош, когда остаюсь наедине с собой!
Творец бесконечного и нерушимого смысла под вуалью утончённой лапидарности! Вы это видели? Каков оборот.
Суть в том,что я делаю то,что у меня получается лучше всего...оставлять людей в полных дураках, при этом будучи сам дураком. Я научился подавать самые дерьмовые блюда настоящим гурманам, приправив их каким-нибудь усилителем вкуса, чтобы их обуяли эйфория, экстаз от съеденной порции говна.

В такие моменты острее всего ощущаешь всё непотребство, недалёкость людей , с которыми  общаешься. Стоит проронить какое-нибудь броское слово, и тебя уже носят на руках , целуя твой тощий зад, усыпая лепестками головокружительных од. Повсюду гремит музыка; в твою честь называют города и улицы , линию нижнего белья, которое кто-то напялит и обязательно обосрёт.  Тебя почитают как гения, о да. Ты сумел восполнить брешь их глупости! В этом есть определённая прелесть, уверяю Вас!

Увидеть , насколько никчёмным может быть человек. И он ни за что на свете не узреет в тебе ноты бреда и абсурда, ибо толщи прекрасной вуали неведомы его слепым от недалёкости глазам. Но признаться, данное умение-тоже талант, потому я считаю себя тупым только на 99%.
Наедине с собой я поистине хорош!
Мне нравится то,что я говорю. Я выстраиваю миллионы догм, затем сам их разрушаю, создавая тысячи новых. О боже, мне иногда кажется,что я действительно гениален, но, увы, это одна из горьких иллюзий непотребного обывателя мира сего.

Я заказал пиво. Пинты уж точно хватит для начала. Сел за столик у окна и достал тетрадь. Я немного пишу и очень, полагаю, люблю писать, когда я пьян. Алкоголь выталкивает из меня всё дерьмо, которое , увы, является моей правдой. Моей горькой правдой о жизни и о том, как я её на самом деле вижу и понимаю. В такие моменты я наиболее честен с самим собой; внутренние диалоги более не кажутся куском говна в блестящей этикетке. Они просто кажутся дерьмом-тёплым и сочным;вокруг него кружат мухи, а едкий душок слепит глаза.

Я долго сидел над пожелтевшими страницами тетради и потягивал холодное пиво. Пора уже признаться, что ты ничего и не стоишь, жалкий шлепок говна! С этого я и начал.
Я заказал ещё пива, но на этот раз две порции с двумя порциями вяленой конины, ибо был немного голоден. Я стал более расслабленным- ноги превращались в вату.

Но подобное состояние нисколько не мешало прокручивать в голове калькуляций той суммы, которую мне придётся отдать за выпитое.
Самое идиотское состояние, когда ты побираешься в карманах, подобно нищему, чтобы просто отдохнуть. Отдых-это то,что должен иметь любой человек по умолчанию.
Жить в этом поганом мире-самая тяжёлая из работ, потому каждый обязан иметь право на любой из видов отдыха.

Меня разморило от выпитого. В такие моменты одолевает скука.
Я поплёлся к барной стойке, чтобы оживить скучающего друга. Честно,вышло дерьмово, но я даже не удивился. Мы болтали о литературе: обсудили некоторые детали из жизни Буковски и Берроуза, затем съехали на обочину разговоров о Камю и сошлись во мнении, что он так и остался непонятым писателем.

Парень был слабо подкован в данном споре и допустил оплошность , сказав “ у БуковскОГО»   , что меня поистине огорчило. Стоило бы преподать паршивцу урок, что я впоследствии и сделал, но об этом потом, господа и дамы.

Я заказал ещё пива и арахиса. Позже мне удалось выяснить, что данный вид закуски имеет ряд преимуществ перед вяленым мясом.  Во-первых, порция арахиса больше и дешевле. Во-вторых, намного сытнее и лучше сочетается с пивом. Но все открытия приходят слишком поздно.

По мере выпитого я делал новые выводы. Некоторые проблемы в общении были связаны с моими внешними данными. Я не могу назвать себя привлекательным. У меня крупный, немного искривлённый вправо от переломов, напоминающий мясистый член, нос, свисающий в промежности глаз. У меня такой же крупный рот с сочными губами, которыми я бы мог зарабатывать на жизнь, посасывая причиндалы в пропахших мочой закоулках. Единственное, что может скрасить мою генитальную с точки зрения личной анатомии внешности-это глаза. Они крупные, лазурно-голубого цвета.  Мне говорят,что это находка, но я так вовсе не думаю. Природа сжалилась надо мной, воткнув эти шары, как вишенки в невкусный и снизу подгоревший торт.
Некоторое время я чувствовал себя неловко по этому поводу, но потом мне стало просто насрать. Я такой, какой есть, да и не должен испытывать неудобство перед каким-нибудь мудаком , у которого изощрённое понятие о красоте, если таковое понятие поправу существует.

У меня короткая стрижка, а на лбу шрам, полученный в ходе рассечения строительным крюком. В общем, выгляжу я не лучшим образом. Шрам на лбу не делает меня Гарри Поттером, хотя у меня в рукаве тоже припрятана магическая карта: я умею ездить в метро без рук. К тому же мы схожи в вопросе локации: моя страна ….по своим поистине волшебным и иногда граничащим с абсурдом событиям очень ярко напоминает обитель волшебного отрока с молнией СС на лбу.

На улице по-прежнему моросил дождь, а в баре становилось ещё уютнее. Я поставил жирную точку на залитом пивом листке тетради и хлопком её закрыл. Допив пинту пшеничного , я заказал ещё несколько порций. Самое время освежить лёгкие. Подобно желе, я сполз с высокого стула и побрёл к выходу. Моё уставшее лицо обдало свежестью дождя. Рванина туч, точно расстрелянная корабельными пушками, волокла свои густые клочья по вечернему полотну. Повсюду толклись зеваки, перекрикивая друг друга шутливыми историями о работе и тяжком быте. Город постепенно просыпался, лениво нащупывая комнатные туфли у подножия кровати.

Я спрятался в подворотне и закурил. Сигаретный дым разошёлся по телу , возбуждая каждую из его клеток. Дым тянулся в духоте уходящего дня, блуждая средь закоулков проспекта. Я курил и говорил сам с собой. Я пустился в очередные метафизические бредни о насущном.Перед глазами мелькали блики женообразных парней и мужеподобных женщин.Я ловил каждого глазами, но спустя пару минут мне наскучило.  Рядом со мной стояли два парня и девушка. Они говорили на английском . Честно, получалось у них паршиво. Но им казалось иначе, если всмотреться глубже в их напыщенные рожи. Типично дурацкая и смешная ситуация, когда какой-нибудь идиот, математически равный нулю, корчит из себя интеллектуала, чтобы что-то доказать такому же идиоту. Увы, но эпоха романтики закончилась, теперь работают подобные схемы. Говорили они грязно, с нотками юмора, плоского, как мой член по утрам.

На душе стало как-то противно. Я снова вспомнил о доме, и мне стало совсем уж гадко. Я вспомнил о тяжёлой работе отца и его вечных ссорах с матерью. Жизнь, полная угнетения в навозной яме. Увы, усилия единичного человека- это всего лишь громкий и устрашающий, но бесполезный пук в глубинах задницы. Крик в глубине бетонных стен и облупленных фасадов; крик где-то под толщами кожи-он слишком далёк,чтобы его кто-то услышал. Видимо, это именно та участь, с которой необходимо смириться. И пусть тебя разорвёт на куски от совести и других замечательных вещей, но здесь имеет место быть жирная точка.

Я докурил и вернулся в бар. Повсюду толпились люди. Они смеялись и уплетали сандвичи c пивом. В стельку пьяный щегол пытался клеить девушек, рассказывая им о своих лучших сторонах. Зрелище обещало быть мерзким, потому я отвернулся к окну. Тарабанил дождь, гудели машины.

За барной стойкой восседали очередные интеллектуалы, верещавшие наперебой о высоких материях. Почему я всегда оказываюсь в дурной компании?

Меня вдруг осенило, что во всём гребаном баре я сижу абсолютно один за своим столиком. В  окружении пустых бокалов и груды испачканных арахисом листов. Я чертовски одинок, и мне это уж слишком по душе.
Но было как-то даже неловко, что мой тощий зад занимает столько пространства, да к тому же портит всеобщее веселье. Да и посрать, я пришёл, чтобы выпить пива. Это мой выбор, и я не хочу, чтобы мне портили вечер своими наставлениями.

Признаюсь, местами меня угнетает одиночество, но я к нему очень привык,что не могу выйти из этого состояния. Привычка-одно из самых сильных понятий, движущих нашу жизнь вперёд. Необходимо только выбрать ту, которая придётся тебе по душе.

Я сидел и смотрел на всех этих людей. И мне было даже немного отрадно, что тут есть кто-то ещё. Но это происходило из-за выпитого: обычно я не опускаюсь до уровня подобной доброты. Природа поступила , видимо, вдвойне коварно со мной, стимулируя проявление лучших своих сторон вечным принуждением к употреблению алкоголя.

Я отпустил все эти назойливые мысли прочь и влил в свою паршивую глотку остатки пива. В этот вечер я пил много: как по количеству, так и в плане денег. По моим подсчётам мне едва хватило бы остатка,чтобы прожить неделю при минимальных расходах. И какого хера ты вообще приполз сюда, нищий поганец?

Знаете, память- одно из самых мощных оружий человечества. По её ступеням можно взобраться на любую вершину и сокрушить любого врага.
В моём случае, эта штука работает безотказно. К чему же я клоню?

А к тому, что я вдруг вспомнил, что мой косматый, допускающий непростительные ошибки друг не записывает заказы посетителей. Я понял, что эти знания будут моим спасением , а ему вторым наказанием за непотребство. Ведь житейская дидактика поощряет преподнесение уроков, верно?

Удивительная вещь-идея! Стоит ей ступить на порог твоей башки, как хер ты её уже прогонишь.
Я стал тщательно обдумывать план побега. Конечно, он не претендует на премию, подобно «Побегу из Шоушенка», и мой сценарий может лишь быть одобренным каким-нибудь исключительно глубокоидейным ситкомом о безголовой шпане.

Я вышел покурить, предварительно собрав вещи в рюкзак. Мой пьяный мозг работал быстро и трезво, ведь на кону стояли деньги, а их я, поверьте, уж очень люблю.
Каждая затяжка придавала мне неведанной силы. Я был уверен в гениальности задумки.

Докурив, я зашёл,взял рюкзак и ушёл. Всё гениальное- просто, как говорится. Сначала я шагал размеренно и от переизбытка чувств даже закурил.

Удалившись от глаз, выпученных в потных закоулках , я засеменил, переходя на отчаянный бег. Я бежал, изредка поглядывая назад.

Мой Шоушенк остался позади, а деньги в кармане джинсовой куртки. Меня стошнило.

Я ощущал каждой клеткой кожи, как во мне переливаются пивные глубины, а к горлу подступил рвотный вал. Я отдышался, почесал затылок и закурил. Самое страшное, если можно это именно так назвать, -позади. Впереди меня ждут дом и ночной дискурс с сортиром .

Дождь припустил с новой силой, превращаясь в колючий, кусающий все конечности тела, ливень. Капли летели мне в лицо, заливая ворот куртки. В тот момент я был жив; жив по-настоящему-неизлечимо счастлив. Я радовался каждой луже, в которую ступала моя ватная нога. До чего же дерьмова наша жизнь!

На протяжении всех лет мы бредим искажёнными ценностями. Другое дело, наш прожорливый разум. Поистине счастливыми нас делают простые вещи. Они вселяют надежду на искупление. Я был беспросветно счастлив. Я радовался каждому шлепку дождя, каждой пропитой роже, каждому зеваке, бесполезному и непотребному. Возможно, его непотребство- есть его радость, и тогда он счастливее многих более изощрённых умов.
В тот вечер я был Сизифом, сдвинувшим массивный валун к вершине горы. Я был выше тех усилий, которые требовала от меня жизнь. Я был выше и свободен.

Я смеялся и говорил вслух сам с собой. Я улыбался каждому придурку, тащившему свой тухлый зад навстречу ночному безрассудству. Возможно, я безумен. Но моё личное безумие граничит со здравым смыслом, ибо я осознаю степень обуздавшей меня болезни. А кто из нас здоров? Кто из нас нормален? И есть ли такие понятие в принципе? Я безумен в любой момент жизни-  как в несчастье , так и в моменты радости.

Моё безумие- плод двойственного восприятия реальности ; полного смирения с горечью дерьма и верой в светлое. Бесконечное метание человека между тем, что он видит и во что действительно верит. Это крушение. Горькая загадка всего человечества. То, что убивает и воскрешает одновременно. То, что наполняет тебя дерьмом по утрам и надеждами перед сном.

Не столь важно осознать, что ты есть дерьмо; важно понимать, что ты можешь с ним справиться, выдавить из себя , шагая впотьмах «стерильной жизни». Осознание того, что ты никчёмен ставит тебя вне всех ожиданий, на которые кто-то или даже ты сам претендовали. Важнее знать,что ты можешь быть дерьмом лучшего сорта хотя бы для самого себя.

Отныне я счастлив и разбит его приливами. Я счастлив и свободен, сидя в своей душной клетке.
Стоит принять мир в том виде, в котором он есть. Его уродство может быть прекрасным, если внимательно посмотреть. Смирение дарит свободу, а борьба-вечное разочарование. Смирение не граничит с безволием, ибо оно дарит свободу и прощение, навсегда скатывая валун вниз.
Я шёл, спотыкаясь. Я шёл, шатаясь. Я был трезв после выпитого и пьян от жизни.

Этот проклятый город! О, Светлейший Петербург,с этой омерзительно прекрасной желтизной , с этим торчащими , как волосы в носу, шпилями и крестами. О, эти святые пивные и полные веселья забегаловки с грустными курильщиками, сосущими сигареты! Петербург, прибежище для юродивых. Вечный мститель и судья лжецов! Я готов пустить кровь по твоим улицам ; я залью ею все твои узкие , как девственная промежность, закоулки. Я буду сутками блуждать в твоих объятиях и впитывать всю грязь, всю порочность , буду скулить и плакать навзрыд , кричать и бить руками в эти проклятые стены; выкурю всех твоих вшей, как с бездомного пса. Выкурю всю гниль, которая уютно разлагается в этих безобразных квартирках. Я буду кружить при свете фонарей, пытаясь уничтожить свой рассудок, хватая его за глотку, пиная, расстреливая всю свою поганую душонку картечью всевозможных обид.
Я готов стать каждым жёлтым мазком на болезненном теле облупленных зданий! Я буду каждым звуком и каждой гримасой ужасного очарования в твоей праздной обители.

Я неистово отрицаю твою мощь, но и не готов признать слабость. О, Петербург! Мы здесь наедине толкуем об извечных истинах , о простом уделе безумцев!

Я говорил и говорил, пока не обнаружил себя стоящим у входа в станцию метро. Пришлось расстаться с сигаретой и остаться наедине с теми, кого я даже не знаю. От этого стало паршиво. Я зашёл и спустя пару минут умостился в последнем вагоне, убаюкиваемый мерным сиянием прожектора.

Усталость налила веки свинцом, по телу пробежала дрожь. Я заснул и, возможно, оставил всё это позади.