С байдарками в древний мир

                По Амударье.
 Взяв в Казанджике  байдарки,  поехали поездом в городок Ходжейли на берегу Амударьи.
   Недалеко от железной дороги, граница с Ираном, и. на большом протяжении она видна из окна вагона.
 Это колючая проволока, вспаханная полоса и сторожевые вышки. На нашей стороне, подальше от границы через железную дорогу, до невозможности убогие кишлаки с несколькими одинокими деревьями на весь кишлак. А на той стороне  недалеко от границы видны обработанные поля и зеленые оазисы, шапками деревьев закрывающие строения. Для моих чистосердечных патриотических чувств это была очень грустная, печальная картина.
В тамбуре каждого вагона стоял пограничник, чтобы кто-нибудь не выскочил из вагона или не вскочил в него. На остановках пограничники менялись, вступающий на вахту, предварительно проходил по вагону, высматривая подозрительных.
После Чарджоу, где ехали вдоль Амударьи, пограничников не было, мы в открытом тамбуре вагона сидим на откидывающихся площадках, свесив ноги над ступеньками. Вдоль реки узкая полоса сплошного оазиса. Поля, сады. Иногда видна река, иногда по другую сторону дороги видны вдали пески.

Сдав в Ходжейли  вещи в камеру хранения, поехали в Куня-Ургенч, т.е. Старый Ургенч. Из БСЭ мы узнали, что там больше, чем в других местах, сохранилось древностей, поэтому и поехали туда.
Из древностей там оказалось две бездействующие и одна действующая мечеть и величественный, одиноко стоящий, минарет, как памятник былому величию.
Но я не жалею, архитектуру можно увидеть на фотографиях, а в Куня-Ургенче мы увидели жизнь, но тоже в основном на наших фотографиях, жизнь не похожую на нашу, и на отраженную в СМИ.
Председатель райисполкома, к которому мы зашли 30-го апреля, пообещал на следующий день дать сопровождающего по древностям, а пока мы пошли гулять.
В отличие от Ходжейли, где вдоль улиц сплошной глиняный забор и вся жизнь за забором, Куня-Ургенч симпатичный открытый кишлак. Сейчас в городе развито ковроткачество, ковер, непременный атрибут туркменского жилища, и базар устлан коврами на продажу. На базаре поели СВЕЖИХ ПРОШЛОГОДНИХ дынь. Еще в поезде после Казанджика, пассажир, узнав, что мы будем в Куня-Ургенче, не удержался, чтобы не обрадовать нас обещанием, что мы свежих прошлогодних дынь там отведаем. Продают их ломтями. Дыни Куня-Ургенча с древности славились по всей Средней Азии. В цинковых (или оловянных?) ящиках их отправляли персидскому шаху.
Окраины городка сплошь покрыты осколками обожженного кирпича. Древнюю столицу Хорезма старательно и последовательно разрушали славные герои – завоеватели.
 
Бродя по окраинам, увидели местные похороны. Среди поросших редкими кустами волнистых песков вырыта могила и к ней почти бегом несли на руках, завернутого в материю, усопшего.
Бродили мы легко – по-летнему, одетые. Мая и Рита в легких маечках типа футболок с короткими рукавами и тренировках, а навстречу нам  тепло одетые, покрытой меховыми шапками головами, и ногами обмотанными материей, ехали, восседая на осликах с тонкими ножками, грузные в этих одеждах местные жители.  Пожилой с интересом смотрел на Риту и Маю, а примерно двадцати летний демонстрировал, невозмутимость. Одежда местных жителей выработана веками и диктуется климатом, а ткань, закутывающая ноги, защищает их не только от раскаленного песка, но и от попадания песка в обувь.

1-го мая побывали на «фестивале» в честь праздника. Осталось впечатление, что параллельно идут две жизни – официальная на русский манер и своя общинная. Доклад по случаю Первого Мая делался на русском языке. Из туркмен в самодеятельности участвовали только младшие школьники, а национальные танцы в национальных костюмах исполняли русские девушки.
Во время экскурсии по древностям, я спросил нашего экскурсовода, что надо снимать при входе в мечеть – обувь или головной убор, он сказал, что ничего не надо снимать.
Местные обычаи надо знать. Уже плывя по Амударье, мы пошли к виднеющейся не далеко от реки стоянке казахов, в надежде купить молока, и вышедший к нам казах с укором обратил мое внимание на то, что я подошел к ним без головного убора.
Если у нас при входе в дом, из уважения к хозяевам надо снимать головной убор, то у мусульман снятый головной убор демонстрирует неуважение к хозяину.
Местный пожилой житель, дав согласие на мою просьбу сфотографировать его, демонстрируя близость к нам, скинул на землю меховую шапку и остался в тюбетейке.
Данный нам в сопровождающие, хранитель старины, приветливо пообщавшись с нами, зашел в мечеть. Можно народ завоевать и покорить, но нельзя народ переделать.


Когда мы собирали байдарки на берегу реки, местные говорили, что на таких скорлупках мы через два метра утонем. Амударья стремительно несла свои воды и стоячая волна действительно великолепна – не меньше метра, но и байдарки великолепны.
Амударья в то время была судоходна и сообщала глубинные районы с морским портом на Арале. Арал, как и Каспий, на картах именуется морем. В Муйнаке я видел настоящий морской корабль. Сейчас этот корабль валяется и ржавеет на бывшем дне, лишенного притока воды из Амударьи и Сырдарьи, и на многие километры превратившегося в солончак бывшего морем Арала.
На Амударье нам довелось два раза испробовать уху. Первый раз мы увидели рыболовецкий, а, может быть, и рыбоводный комбинат. Зашли к директору и попросили рыбы. Он позвонил начальнику цеха: «Дай ребятам пару лещей», начальник цеха позвонил бригадиру: «Дай ребятам по парочке лещей и сазанов», бригадир спросил: «Сколько вас?» и показал на кучи: «Возьмите по рыбине». Ребята взяли 7 (!) больших рыбин.
Я пишу о жизни, которая действительно стала  историей, настолько она изменилась  после 1991 года.
 На ужин стали варить уху. «Дровами» был трех метровый камыш. Пока варили, наругались и наспорились. Одни говорят, что уху варят 15 минут, другие говорят, будет сырая. Переругиваясь и пересмеиваясь, варили, подкладывая под котелки камыш, полчаса. Рыба развалилась почти в кашу.
 
  В изумительных заливах Аральского моря (узяках), оставшихся на месте постоянно меняющейся дельты Амударьи, которая понесла свои мутные воды по другому руслу, на трех метровой глубине среди водорослей видны проплывающие рыбины. На островке базировались два рыбака рыб колхоза. Они нам дали 2 (!) сазана и научили, варить уху. 
Из очищенной рыбины вырезается только желчный пузырь. Рыбу целиком, вместе с внутренностями режут на ломти. Варят как мясо целый час на очень маленьком огне, чтобы варево только изредка булькало: Буль………. Буль……. Буль, и ломти рыбы остаются целыми. Рыбу вынимают, поливают крепко соленой жижкой и подают к столу вместе с прозрачной ухой, в которой картошечка, лучок, горсточка пшена, лаврушка, перец и нормальная соленость. Ооо…. Вот это уха!

Муйнак – город на песчаной косе, вдали был виден порт и большое грузовое морское судно.  Тротуарами в Муйнаке служили положенные на песок камыши, чтобы легче было ходить. Это конечный пункт нашего путешествия. Зашли в магазин. Магазин ни чем не отличался от всех других магазинов Союза. Я вспомнил, что на реке к нам подошел бакенщик с комсомольским значком на лацкане пиджака. Мы его пригласили к столу. Отказывается. Говорим что тушенка из говядины, а он говорит, что для вкуса все равно добавляют свинины. Мы спрашиваем: «Мусульманин?» Смеется: «Причем здесь вера? Не принято вот и все, вы вот не едите конины, из-за веры что ли?» – но и какао не стал пить, а два ломтя хлеба съел.
Из Муйнака в Аральск вылетели самолетом.
Сейчас Аральское море из-за развала Союза, превращается в соленую лужу.. Отбирая из Амударьи и Сырдарьи воду для выращивания хлопка, который нужен был России, мы намеревались воду в Аральское море подать из Иртыша (Оби). У меня есть книжка воспоминаний геодезиста, участвовавшего в проектировании трассы канала. А когда империя развалилась, мы этим туркменам, узбекам и казахам показали кукиш. Своя вода самим нужна, чтобы не нарушить температурный режим Карского моря.

Возвратившись «домой» в общежитие, начал писать отчет о походе, но бросил на полуслове – понял, что надо изменить образ жизни, иначе некому будет читать эти воспоминания.
Наша комната обновлялась, отчалили и ушли в море семейных радостей и забот сочинитель стихов Гена Корнеев, почти профессиональный музыкант Игорь Позняков, собрался поднять паруса и Юра Федоров. Мы не теряли связей и, зная поэтическую душу Юры, –  он баловался стихами, и любил оперу, любимой была Травиата, он не пропускал ее в театре, и у нас в комнате ставил на проигрыватель пластинки с её записью.
Нам хотелось подарить ему что-нибудь такое, этакое и мы увидели деревянный чайный сервиз, расписанный черным лаком; продавцы сказали, что из него можно горячий чай попить. Мы решили, что это то, что надо.
В те времена, по крайней мере, в близком мне обществе, не принята была, и даже осуждалась, похвальба своим «богатством», как говорила великая Раневская: «Не стыдно быть бедным, стыдно быть богатым» (примерно так) поэтому стыдно хвалиться  богатством своего подарка, и мы подарок преподнесли как бы анонимно, не прилюдно поставив его в соседней комнате, где уже стояли подарки и от других дарителей.
Отправив Юру в плавание,
наметил маршрут и я.