Исторические аналогии 1 или Шум перьев

Как это представить, состояние человека, который понимает, что он деградирует.
Как личность, теряет способность к анализу, вообще к логическому мышлению. Ему предлагают, надо умножить два числа, самых простых, скажем, двенадцать на семь. Цепь мучительных усилий, но все впустую. И тут озарение, надо сложить число двенадцать семь раз. Медленно идет по цепочке, и наконец, неподдельная радость, есть, восемьдесят четыре.

2.
1870-е годы, новое десятилетие, как всегда, смена лиц, слов, лозунгов.
Понятно, на свет выходит новое поколение, его дела еще впереди. Реальность поколения не вызывает сомнений, такие чудные детишки, но его реальные дела еще впереди. Что будет представлять собой та, далекая реальность, до нее лет двадцать. Они еще не могут знать, что та далекая реальность, которую они явят миру в 90-е, зависит от людей, о которых они не имеют ни малейшего преставления. Эти люди? горят желанием вписать себя в историю. Впрочем, сами-то они говорят чуть иначе, история выбрала нас. Если бы им вдруг сказали, история споткнулась на вас? Наверное, они не стали бы возмущаться, напротив, скорее засмеялись бы, от души. Да, именно так, ваша пошлая история споткнулась на нас, нами начинается новая история, подлинная история.
Возможно, кто-то другой, засмеялся бы куда менее весело, если бы вообще засмеялся.
Еще бы, столь грустный повод. Повод высказаться, что мы бы услышали. Площади стали вашими. На площади вышла совсем другая история. Ваши безумные акции на площадях привели к тому, что старая история получила возможность вернуться, состоялось ее возрождение. 1870-е годы – как возрождение прежней истории, хотя бы ее духа. Как вернуть прошлое, кому-то надо взяться за бомбы. Допустим. А что же твердые персонажи прежней истории, они вернулись, уверены, навсегда. Еще бы, история на нашей стороне. Если бы им сказали, кстати, что им можно сказать? Например, у вас появился шанс, не упустите. Наверное, их возмущению не было бы предела, когда это они упустили свой шанс. Именно в 70-е, когда на смену твердым пришли твердокаменные. Если воспользоваться старой речью, медный таран бьет в стену стеклянной башни. После чего добавляли, новая сила идет на смену старой силе. Случайные очевидцы с ужасом ждут, грядет.
Медный таран? Печатный станок, всего-то.
Зато стеклянная башня, вершиной упирается в небо, это небо? Была теология, теперь телеология. Нужно ли крушить стеклянные башни. Если сжать период от 1870-го до конца 1910-х, было бы к чему? К основным аргументам. С некоторой долей условности. Бомбы. Печатный станок. Полемика. Общий противник. Артиллерийские снаряды. Новые бойцы. Новый печатный станок. Новая полемика. Новый противник. Новые артиллерийские снаряды. Это так просто, старое – новое. И где здесь место неизменному, = отчаянию, ушло. На нашем знамени, искусство – вот наше восстание. Удивляться ли тому, если вскоре появилось новое прочтение, восстание – вот наше искусство. Для сравнения,
Человек человеку – бог.
Человек человеку – друг, товарищ и брат.
Человек человеку – Генсек.
…
19-е столетие, лица, лица, лица без конца, говоря словами поэта.
Вернее, слегка изменяя эти слова, или перевирая, можно и так. Может действительно прав поэт, тени, тени, тени без конца. Одна из таких теней, семидесятые, точнее, первые семидесятые, ибо вторые пришлись уже на двадцатое столетие. Надо признать, достаточно выразительные тени, лицо обретает блеск, в глазах, правда, этот блеск иногда становится злым, временами зловещим. Вот некоторые черты, или штрихи.
1871: Большая Германия. Перед этим, в сентябре 1870-го, под Седаном разгром французской армии. Более 100 тысяч пленных, среди них император Наполеон-3. Следствие, Парижская коммуна, террор коммунаров, террор против коммунаров. И русское лицо, = Лавров.
Большая Россия: состоялся показательный процесс по делу «Народной расправы», организации созданной Сергеем Нечаевым.
Больная Россия: «Русский вестник» начинает публикацию романа Достоевского «Бесы».
1874: Утопическая Россия, хождение в народ: весной и летом 1874-го несколько сот молодых людей, = народники, пошли по деревням для пропаганды революционных идей. К концу 1875-го были арестованы, состоялся суд, известный как процесс 193-х.
1875: Фюстель де Куланж, общинная теория – это роман, введенный в историю.
1876: уходят из жизни – Самарин, Бакунин. Две фигуры, два символа. Понятно, на забытых ныне лекциях больше говорили о Бакунине, именно потому, что Марксу пришлось вести упорную борьбу с этим беглецом. Конечно, поле битвы, = Интернационал, осталось за классиком.
1879: "Народная воля" начинает свой боевой марш, Исполнительный комитет выносит смертный приговор Александру-2. Развязка наступила в 1881-м, одновременно, она стала завершением семидесятых. Как говорил позднее известный историк, на смену реформам пришли контрреформы. В России цикличность исторического процесса несет как раз именно такую форму, реформы – контрреформы, прилив/подъем – откат/реакция.
Женская Россия, выходит книга Бебеля "Женщина и социализм", невероятно популярная в России в самом начале 20-го века, производила буквально чарующее впечатление. Особенно отрывок из нее, "Государство будущего". Это будущее? не будет знать преступлений. Понятно, воры исчезнут, по той простой причине, что каждый сможет своим трудом, легко, с удобством, удовлетворять свои же потребности.
Крестьянская Россия: Ковалевский утверждает, передельная община возникает гораздо позднее сельской соседской общины. Помещики создали общину. Капиталисты фабрику. А что создали революционные демократы, новый лифт, проще говоря, олигархию.

Кого здесь нет? 1875-й, Записки профана,
конечно, Михайловского, одного из ведущих критиков и публицистов первых семидесятых. И даже так, последний представитель публицистической критики, была и такая оценка. А рядом сценка, передать ее можно примерно так, развалины храма, на этих развалинах ящик, грубо, то есть, небрежно, заколоченный гвоздями. А как можно заколотить. Или грубыми гвоздями. Или грубыми людьми. В нем задыхается некий человек, по ошибке положенный в этот ящик. Неудачная шутка? Так шутил сам Михайловский, нечасто, зачем? чтобы тут же сказать, я вижу подобие Вавилонской башни, гордые строители которой разбегаются в разные стороны. И то верно, с кем же бороться, острым словом, как не с последними представителями. На руинах ли храма, башни.  Это непременно, нужна башня, уже в руинах, но все еще цепляющаяся за небо, и ее последние строители.  Это значит, здесь найдется достаток времени и места для критики. Михайловский мог себя утешать? Первые станут последними, придет, или пройдет? и их время. Здесь как раз возможна параллель, последние строители социализма по-советски, конечно, они несли свою вахту в семидесятые, но это были уже вторые семидесятые, должно быть самые спокойные годы двадцатого века.
…
Как всегда, обычный вопрос, о начале, в данном случае, о начале первых 70-х.
Вариантов немало, мой вариант, или обычная склонность к инверсиям, 1869-й. В этот забытый год? На сцене, впрочем, пока еще, скорее, за сценой послышались молодые голоса, конечно, дерзкие голоса. Не будь дерзости, кто бы их услышал. Социализация средств производства, понятно, создает новые небеса, под которыми конечно, будет новая земля. И на этой земле пороки прежней жизни будут казаться мифом. Но это теоретики, как умели они зажигать звездный свет в глазах. А тут практики, разумеется, социализация на подходе, грядет. Ибо грядет революция, которую совершит наша Организация. И первое, что сделает наша Организация, уничтожит частную собственность. Как результат, немедленно пропадет деление общества на классы. И далее, по цепочке, исчезнут богатые, бедные, преступники, или просто неудачники. Надо так понимать, не только плохие люди, но и пороки, жадность, алчность, зависть, хотя бы наглость. И далее вплоть до предательства. Наверное, эти практики первых семидесятых могли бы сказать, кстати, что они могут сказать, иногда их тянуло поговорить. Память подсказывает, нечто вроде,
мы основали свое дело на Организации.
Для сравнения,
более раннее, я основал свое дело на ничто.
Или, напротив, более позднее, я основал свое дело на свободе.
Я сделал свое дело, за этим? Мистика. Организация. Свобода. Последнее слово, известно, осталось за организацией нового типа. В данном случае можно говорить об историческом смысле. Первые и вторые семидесятые, есть ли что-либо общее, в этих столь удаленных и столь разно представленных лицах, эпохах. Скажем, вторые наследуют первым, придется сделать некоторый вывод, обязывающий вывод,
развитие капитализма в России во второй половине 19-го века – это миф.