тамвсё, эпизод 17. coda. Откровение Нефёдова

I.

 Белый свет ослепил николашу, и он с тоской подумал: "Опять...". Закрывать глаза в этом тоннеле запрещалось - по убогой задумке каждый летящий должен был впитать ужас необратимости полета. Однако он сомкнул веки и старался ни о чем не думать. Дело было не в нонконформизме. Ему гораздо приятнее было с близкими людьми, а участвовать в дешевых спектаклях с плохими декорациями давно стало неинтересным.

 "Ха-ха!", - у него всколыхнулась грудь под рваной рубашкой: он вспомнил, что совсем недавно эти самые люди, бывшие когда-то ему близкими, обернулись волчком и  отправились в автаркию, где все друг друга любят. До поры. С работой николаши, едой, скарбом и прочим произошло то же самое - его материальный мир вмиг исчез или преобразился до неузнаваемости. А далее... бытие ли определило сознание или наоборот, было уже неважно: он вновь перешел грань жизни и попал в край, где о времени даже неприлично говорить. Так как его здесь нет, но оно при этом всегда равно вечности. 

 Когда николаша влетел в зал, то не стал обращать внимания на провожатых. Это было оценено ими как презрение, и на некоторых лицах медуз тотчас появилось желание отомстить. Сначала он поднялся очень высоко - в правый угол. Белый потолок где-то в недосягаемой вышине, забеленные окна. Точно так николаша увидел все эти декорации, когда был мальчишкой, в первый раз, и потом они не менялись. Он, возвращаясь, преображался. 
   
 Закрыв глаза, николаша сидел наверху в привычной позе, как в кимоно на татами - со скрещенными под собой ногами. И вскоре в помещение вошел полный темноволосый мужчина. Тут же пространство, в котором была тишина, наполнилось скверными звуками - парящие на уровне николаши медузы начали его раздирать своим шипением и бархатным стоном. Те из них, кто играл роль плохих полицейских, противно крякали высокими голосами и царапали за плечи, а амебы со сладкими стонами тянули к себе. Всем им было трудно справиться с николашей, поскольку он не реагировал на этот нелепый ритуал, понимая, что артисты подтанцовки плохи, глупы, а к тому же и полицейские. Отстрекотав минуту, медузы накинулись на него и опустили в центр ковра на пол, где николаша был поставлен на колени перед сидящим за столом мужчиной.

 Медузы исчезли, и прошло несколько минут, прежде чем тот заговорил.

 - Значит, это опять ты, - сказал он наконец надменно и с наигранной усталостью, закончив смотреть книгу с записями. - Грешил с той поры, пока не виделись?

 Стоявший на коленях николаша молчал и перебирал губами, и спустя минуту мужчина повысил голос:

 - А отвечать-то придется...
 
 Подумав, он зычно гаркнул с раздражением:

 - Грешил, спрашиваю?

 В помещении по-прежнему было тихо, но вскоре николаша ответил.

 - Как и прежде, Макс. Живу: ботая по фене твоих коллег, виновен тем, что рожден. И, наверное, продолжу это безобразное занятие, проходя мимо тех заведений, в которых вы развлекаетесь.

 - Ты говоришь так о служителях всевышнему? - в недоумении откинулся на спинку кресла мужчина.

 Посмотрев в сторону, николаша с тоской сказал:

 - Оставь, Макс, эту сцену для идиотов: многоэтажность вашего института лишает возможности какой-либо связи с тем, кого ты упомянул. И посредничество вашего  общества с неограниченной безответственностью нужно очень немногим. А вас, ребята, очень до фига, и вам адепты остро необходимы.

 - А ты остался прежним негодяем, николаша, - сильно подался вперед мужчина, - признавая всевышнего, ты отрицаешь религию. Ту самую, которая связывает с ним людские души, наставляет на путь истинный, указывает на житие праведников и святых. Стыд, да и только! А вот, значит, и новый грех у тебя появился... - он недобро рассмеялся. - Раньше ведь ты об этом не говорил, мерзавец.

 - Да многого я тебе не говорил, - с усмешкой сказал николаша. - Это ж как с фанерой в теннис играть - ты плывешь в бассейне мутного дискурса, и уши забиты, как тиной из пруда. Тебя же коллеги учили - люди образованные, и ты стал просветленным, будто изба через бычий пузырь на окне. Но код твоей секты со мной неуместен - у нас слова разные, а их смысл порой диаметрально противоположен. И мы друг друга если и поймем, то только после литра, но я, Макс, не пью. У вас же для официоза - кагор, кажется, а что у тебя в столе - виски или коньяк, я понятия не имею.

 Мужчина подскочил на кресле, подавшись вперед: видимо, николаша попал в заповедный угол. Однако он продолжал:

 - Мне, признаюсь, малоинтересно, кого вы с кем связываете - этот спиритизм увлекает немногих. Если же такие люди оказываются в сложном положении и не всегда понимают, как из него выходить, вы можете фантазировать вместе с ними. Для этого, правда, нужно знать гораздо больше, чем суповой набор догм, и иметь куда больше соображаловки. А я недавно с удивлением узнал, что уровень подготовки и в ваших школах фабрично-заводского ученичества ушел глубоко под воду... Признаюсь, лет двадцать уже не говорил с твоими коллегами, но недавний случайный разговор с наставничком сильно удивил.

 - Ну, бывает, батюшка такой попадется, николаш, а вообще мы с кадрами хорошо работаем...

 - Ой, не сомневаюсь... Они у тебя, очевидно, также решают все, что забываешь решить ты. А в нерешенном, Макс, ты преуспел: о чем говорит местоимение "мы", которым ты пользуешься?

 Лукаво улыбнувшись глазами, николаша стрельнул:

 - Сбегай, Макс, в ближайший филиал своей конторы, встань на путь истинный. Только, Макс, не становись на путь перед проходящим электропоездом, а то без тебя души падших на эти же рельсы не найдут верной дороги. Да...

Помолчав, николаша спросил:

- Через тебя их море проходит, с каждой говоришь, но что они о тебе думают, ты себя не спрашивал?

 Мужчина быстро встал с кресла и подошел к стенке, а затем встал перед забеленным окном: там он ничего не видел, кроме белой мути.

 - Да ни о чем... Им, в основном, уже все безразлично... - сказал он. - Но ведь и ты туда же - к реформированию церкви... Разговоров об этом было уже немало, и кой-какие реформы впрямь назрели - постепенные, конечно, и не все. Но вот какого-то  комплекса, николаш, представь, никто предложить не может. А это значит, церковь наша в том виде, как она сегодня, наиболее совершенна и устойчива. И, честно говоря, сегодня в ней спокойно.

 - На кладбище еще спокойней, - бросил николаша, - а тебе с твоим доходом дергаться вообще как-то странно. Мне, Макс, с детства тоже очень, очень нравится маковый рулет, но столь резкой смены темы разговора я не ждал. Какие реформы? Ты не забывай - не на выборах треплешься, тебя уже выбирать некуда! А твоя каста - то же, что квадрат: ты ее хочешь реформировать в круг и побыстрее связаться со всевышним? Цирк уехал - клоуны остались... - николаша усмехнулся - Короткий путь в никуда, Макс, дольше самого запутанной дороги к тому, чего нет. Поэтому особенно не торопись.

 - А что ты предлагаешь? - мужчина возмущенно обернулся и, вернувшись к столу, опустился в кресло. - Бросить это все? Семь миллиардов на планете, а сколько еще по факту - ты даже не знаешь! И пустить этот конвейер на самотек - чтобы люди верили в бога, не имея уверенности в том, что он есть? Не знали его правил, не ведали жития святых? Да они разуверятся через полтора дня после очередного кризиса - они у вас там сейчас зачастили что-то... А отпуска у меня знаешь сколько? А всех удовольствий - бабы и коньяк. Баб могу оставить - надоели. Жениться вообще могу - одной довольно будет. Ты это предлагаешь?

 Нервно хмыкнув, николаша начал трястись от смеха.

 - Ты, Макс, идешь дорогой Пэдэрэску...

 Он хмыкал еще несколько раз, но становился серьезней и отсмеявшись, выпалил:

 - Да ничего я тебе не предлагаю, Макс! Ты - служащий, можешь предложить. И плетешь ересь - верили в бога, не имея уверенности: это однокоренные слова. По-моему, ты даже не задумываешься о том, что молотишь, а эту дичь продолжают нести те самые кадры, с которыми вы работаете - не все, конечно, но мне такой попался.

 Говоря это, николаша ощерился. Скули его стали жесткими, а в глазах появился лед, который расстаял так же быстро, как появился. Он сказал:
   
 - Моя идея тебе не понравятся - я выбираю жизнь со всеми ее прелестями, мерзостями и менее острыми состояниями. В ней много кубанских помидоров, любви, нежности, печали и боли: мне нравится все это, чего в церкви, увы, нет. Поскольку в ней попросту нет жизни, Макс! У вас ее заменяют процессы - выполнение команд и программирование.

 Тряхнув плечами, николаша продолжал:

 - Церковь отрицает нерациональные, необдуманные поступки, всевышний допускает их. Любые поступки в пределах нравственного кода. Вы делаете вид, что он ваш, пришел от вас, и в этом ваша заслуга, а он был, есть и останется общим. И все, что вы делаете, - это ритуалы, за исключением торговли, которая тоже  стала неизменным атрибутом службы всевышнему. Не знаю, зачем ты говорил о реформах своего заведения, но даже если предложишь превратить его в масонскую ложу нового типа - открытую, она будет обречена в момент появления: жизни в ней не будет. Однако вам потребуются адепты, желательно много. Качество при этом трансформируется в неинтересное количество, которое мы можем безо всякого удовольствия наблюдать на любом телеканале. Поэтому нужно оставаться живыми, Макс!

 Мужчина слушал николашу, покручивая в руках какую-то палочку из канцелярского прибора. Он тряхнул головой, посмотрел записи в лежавшей перед ним папке и внезапно сказал:

 - Ты, конечно, как был мерзавцем, таким и остался, но вижу, что со дня прошлой встречи пошел дальше, и этих грехов тебе уже не искупить и не отвертеться назад. 

 - Это что же сейчас будет, интересно... - с сарказмом отозвался николаша.

 - А вот сейчас посмотрим, - произнес мужчина, с папкой в руках располагаясь говорить, - ты поставил под сомнение данное богом. А всевышний наш подарил нам неделю, день и ночь, распорядок дня и, тем самым, упорядочил жизнь человека. Но уже который раз появляется передо мной николаша и теперь говорит, что времени нет. Разумного образа жизни у него тоже нет, банковский процент он называет условностью и, как Диоген, хочет видеть Солнце. Даже если ты не хочешь знать религии, то как это можно назвать жизнью и любовью к всевышнему? У меня поток идет, между прочим, там народ ждет. - раздраженно бросил он. - Давай, отвечай побыстрей, это без вариантов грехи - доразвлекался ты, все...

 - Вот здесь ты попал в точку, хотя это точка общепита, - зло ответил николаша. Его голос стал низким и чуть с хрипотцой. -  Хочешь узнать - скажу, но тебе это совершенно не понравится.

 - Это ж почему?

 - Согласиться с тем, что я скажу, Макс, или отрицать это тебе одинаково невозможно: ты - служащий, и вопреки догм думать не можешь. Но слушай.

 Время - категория зыбкая, есть ли оно или нет - понять довольно сложно. Но можно создать его в себе и не навязывать прохожим по оптовым ценам. И дело совершенно не в нем. 

 Ты, образцовый демагог, упомянул о моей любви ко всевышнему: не подменяй веру выдуманной любовью - я еще не столь просветленный, как ты. Да, всевышний создал мир, и в нем появилась разнообразная, в том числе, человеческая жизнь. А вот в чем состоит время, разные науки дадут не вполне одинаковые ответы. Физическое, календарное и другие виды времени - категории разного качества, и сводить их к одной категории  безграмотно. Поэтому грехи эти сначала корректно сформулируй или тебе их придется свернуть трубочкой. И тебе, Макс, их придется свернуть.

 А я пока вернусь к тому, что создал всевышний: жизнь. Люди думали, чувствовали, двигались и продолжают этим заниматься. Вот только раньше календарей у них не было, да и шлялись они, куда им вздумается - и неважно, безрассудно или обдуманно. Безо всякого календарного времени они очень даже жили, и мы знаем о многих из них по делам их, а не по хронологии и трепотне. Конечно же, и любителей поболтать во все времена дефицита не было, но не все могли и могут себе это позволить...

 - Это ж почему? - выйдя из своих мыслей, перебил николашу мужчина.

 - Потому что это не всегда приносит доход, Макс, а сроки в колониях строгого режима за болтовню - очень частое явление. Кроме того, на сегодняшних кухнях аксиомы императоров династии Минь либо Аристотеля востребованы не так высоко, как был необходим химпортвейн на кухнях семидесятых. Таким образом, мне, которому ты, отписал якобы грехи, приходётся тебе же напомнить то, что ты знал в средней школе: движение - это жизнь, и наоборот: жизнь - это движение.

 - Ну и к чему это ты все ведешь? - скучным голосом спросил мужчина.

 - Ты не слушаешь или не слышишь! - резко сказал николаша, но тут же осекся. - В «Эссе об абсурде» Альбера Камю можно встретить удивительную фразу, венчающую это произведение: «Путь к нему мы искали, глядя на дороги, которые от него уводят». К чему это я, Макс? Вот к чему: время не имеет к жизни ни малейшего отношения: это - условность, как и многое другое. Важно ли это понимать? Безумно важно, поскольку от этого зависит - сможет ли человек условиться с собой о том, как он живет...

 Вздохнув, николаша продолжал.

 - Пару слов о неприятном. Ваша фирма не позволяет людям договариваться с собой. И ты это знаешь лучше меня: хренась на всю жизнь восемнадцать правил, сто тысяч молитв, сорок бочек арестантов обрядов и прочая, и прочая. И с первого взгляда все якобы разумно. И ваш как будто безошибочный культ кажется таковым: он кому угодно таким покажется, если его сто раз в день называть благостным и богоугодным - основы кодирования знаешь... А далеко не всем хочется жить рационально, соблюдая нравственные установки, но вы эту возможность у творения господа стремитесь отнять. Неправильно, и если бы это был один пример... Чего-то у вас связь со всевышним, Макс, какая-то испорченная получается, а? - николаша бросил на собеседника холодный взгляд и продолжал:

 - Ну, ко времени. От того, как человек условится с собой, зависят его поступки - вот что важно! Кто-то, Макс, делает, другие сначала планируют. А пока они этим увлечены, меняется настроение, заканчиваются деньги, тысячелетия, рушатся браки, компании, мосты и надежды. И порой на это уходит большая часть жизней. Люди, получившие на вооружение эти замечательные догмы, часто боятся остаться наедине с собой, Макс. Они несвободны и очень зависимы от неизвестности: любят, чтобы их движения и мысли кто-то упорядочивал, то есть расставлял по рядам. Не более. Кроме того, они боятся остаться с собою и предпочитают их поступки повторяли действия окружающих. И вот тогда появляется время: когда-то счастливый человек начинает смотреть на часы, календари и в телевизор, ведь ему необходимо занять себя чем-то от и до. Сколько осталось до обеда, до пятницы, до новостей, до пенсии... Он начинает копировать поведение окружающих - говорить скверным языком дикторов: агрессивно и безжизненно. А там и день прошел, и год, и жизнь закончилась, в которой - размеренная, запланированная беготня и такая же предсказуемая скука.

 - Такова жизнь, созданная всевышним, - со вздохом заметил мужчина. Он усмехнулся. - Или ты хочешь, николаш, оставить запись в жалобной книге? Валяй, у нас каких только бумажек здесь нет!

 Опустив голову, николаша по-прежнему стоял на коленях. Он был очень спокоен и ответил:

  - В похожей ситуации одна умная женщина сказала мне с укором слова:  "Преследуете модность цинячества...". И она была права, Макс.

 - Ситуация вряд ли похожа, - грубо бросил мужчина. - Тебе этих грехов не отмыть - не такой ты умный, николаш. Даю последнюю попытку - что ты предлагаешь, отменяя время, какой у тебя бизнес-план?

 - Очень рад трезвому рассуждению, которое находится в явном конфликте с запасами коньяка в твоем столе, - с внезавно выстрелил николаша и поиграл скулами. - Умолкни, Макс, и слушай внимательно. Ты мне сейчас если что и припаяешь, то чашку кофе, причем сваришь хороший.

 Мужчина замер от слов николаши, а тот продолжал:

 - Каждому из нас очень важно заполнять каждый день событиями, мыслями, чувствами. Они могут быть разными - тихие, незаметные события подчас не менее значимы, чем шумные гулянья, беготня и стремительная жизнь. Форма не столь важна - она определяется содержанием. Жить полной жизнью значит быть все время занятым - это позволяет не замечать время. Не отрицать, а не замечать. В такой жизни, Макс, встречается все подряд: радость, надежда, разочарование, боль, разбитые коленки и первые стихи, потерянные деньги, выигранные войны, родившиеся дети - все подряд. Именно поэтому она и становится полной, и счастье такой жизни - в том, что люди созидают, испытывая эмоции, которых они никогда бы не узнали, годами занимаясь их планированием на ближайшее тысячелетие. Поэтому ваш, как ты выразился, бизнес-план, аморален на корню: людям нельзя быть программой, приложением к вашим правилам - жизнь важнее. Не вы создали человека, и не вам писать их жизни, правила.

 Насыщенная жизнь - это выбор, подчас неосознанный. Некоторые люди рождаются с этим, а кто-то приходит к такой мысли позднее - важно другое. Начиная заполнять жизнь, не жалея себя, трудясь, отдыхая, постоянно учась новому, человек меняется содержательно и внешне. Люди, живущие полной жизнью, становятся умнее, интереснее и ярче. То самое время, которое не получало от него должного внимания, перестает иметь значение, а о возрасте мы знаем по своей физиологии. И мы должны это понимать и принимать достойно.

 Поэтому вы при желании будете играться в прежние игры, возможно, помогая этим кому-то. Мне, извини, это не очень интересно.

 - Слушай, можно закурю? - безнадежно спросил мужчина.

 - Хоть запей, - ответил николаша. У него был усталый, но чистый взгляд.

 Затянувшись дымом сигареты, мужчина откинулся на спинку кресла, да и сама спинка отъехала в полулежачее положение. Выпустив дым еще  несколько раз, он задумчиво произнес:

 - Ну, и что ж мне подлец, с тобой делать? Придурок ты, конечно, редкий, но тут такие бывали, что тебе с ними не играться - коллеги помогали чуток, мы их расшибали вдребезги.

 - Ты, Макс, иногда думай, что говоришь, а? И представь, ты работаешь с гарнитурой или экраном, и тебе стрекочут в ухо семьдесят пять мудрецов, рассказывая о времени. Создал он, например, день и ночь - вы транслируете факты. А теперь вопрос к самому мудрому из вас: вагонетка забурилась в штреке - как ее нужно разбуривать и сколько на это уйдет времени? Делаем паузу, поскольку вы с мудрецом не понимаете, о чем я - вы в той жизни не бывали. И после этого я придурок, а вы благостны? Вряд ли. А мы можем куда позабористей поговорить, Макс - я вам и о банковском проценте отстегаю, который тебя так беспокоит. Pronto?

 - Погоди, дай собраться, - нервно произнес мужчина, вдавливая окурок в пепельницу. Последнее предложение николаши явно его не радовало. - Скажи, раб божий, грешен?

 - Пять лет жрал в столовке бесплатный хлеб с бесплатной горчицей. Стало быть, да.

 - Ну, это спишем как-нибудь... Смертные грехи на тебе есть?

 - Увы, нет...

 Мужчина задумался.

 - Любил ли кого?

 - Люблю! - внезапно ответил николаша. Он вскинул голову, а его плечи покрылись мурашками и выпрямились. Это был уже другой человек - яростный, сильный, но по-прежнему нежный. - И я найду ее - она обязывает меня жить.

 - Какого ж хрена! - заорал мужчина. - Придурок, почему ты не сказал сразу, а? С тобой каждый раз чокнуться можно!

 - Ты не спрашивал, Макс.

 - Не спрашивал, да..? - растерялся мужчина, но быстро собрался со смущеньем.

Он встал с кресла и закричал вдаль:

 - Убрать отсюда эту сволочь!

 Из-за угла с криками вылетели медузы и накинулись на николашу: подняв его с колен, они взмыли с полуживым телом, выпихнули в соседний тоннель и наглухо заперли металлическую дверь. Последним, что он услышал перед полетом, был стук вжимаемой кнопки.

 II.

 Белый свет ослепил николашу, и он с тоской подумал: "Опять...".

 После каждой попытки открыть глаза николаша закрывал веки, отваливаясь в темноту: он пытался понять, откуда к нему пришло столько света, и не понимал. Наконец он с трудом поднял руку, положил ее на  голову и почувствовал, что лежит в грязной одежде, от которой пахло потом, на чем-то каменном. Над ним и вокруг него - везде сияло яркое Солнце, к которому он так давно стремился.

 Когда николаша чуть отодвинул голову, то чуть не подпрыгнул от удивления на каменной подстилке: перед ним сидел Нефёдов, позади которого переливалось бликами невероятно красивое море. Но сил вскакивать у николаши не было, и он лишь дернулся. По доброму лицу Нефёдова перебегали сто семьдесят пять змеей - иронии, сарказма, лукавства и других эмоций. И тогда николаша начал понимать, куда попал, хотя ему не совсем в это верилось.

 - Ой, господи, - сказал он, - напугал ты меня...

 - Ага... - хохотнул без улыбки Нефёдов. - Это я специально. Мне ж весело было в больнице обе недели, пока вас черти носили.

 - О, господи... - николаша отвалился головой на мелкие камушки, помолчал с минуту, накрывшись рукой и язвительно произнес:

 - Говоришь, Нефёдов, слова, которые господу нашему противны...

 - Прости меня, господи, прости меня, всевышний, - картинно и быстро начал шептать и креститься Нефёдов, откровенно придуриваясь. Глаза его, будто затуманенные опиумом для народа, были воздеты к небу. Но длилась эта сцена буквально несколько секунд.

 Когда он закончил, оба помолчали.

 - О, господи, - повторил николаша, - ну, а дальше-то что?

 - Ну, я ж спал вообще иногда... - раздраженно ответил Нефёдов.

 - Где?

 - Когда как - в коридоре, в основном. Иногда в палате - вы такое выдавали иногда на словах, мама дорогая.

 - Господи, что? - удивился николаша.

 - Да что вы к этому господу привязались, николаш? Неважно что... А потом, пока я спал, сбежали, и нас даже не заметили.

 - Не помню, - выдохнул николаша.

 - Да ладно, все уж почти...

 - А что еще было?

 - Ну, там еще... потом за город ездил, - ответил Нефёдов.

 - Ты и это успел... - поднялся на локте николаша, - и что? Там кто-то был, что ли?

 Нефёдову этот вопрос показался, очевидно, неприятным. Он не ответил и посмотрел куда-то мимо николаши.

 - Вот ваш тамвсё, я записал видео, - бросил он, - потом посмотрите. А сейчас вам стоит глянуть вон туда... - он интригующе потянул звук.

 Тело николаши было усталым - изломанным, будто он спал ночью на кровати длиною не больше метра, свернувшись клубком, а утром его не разгладили утюгом. С трудом он перевалился на бок, затем на грудь, и приподнялся слегка на локтях: под ним оказался мелкие камушки, наподобие пляжных, но эта почва была очень твердой.

 Когда николаша увидел приближавшуюся к ним женщину, сначала не поверил своим глазам. Но верить приходилось уже всему. Походка ее была неповторимой и необычно красивой: шла она, впрочем, с горы очень быстро, переступая и перепрыгивая терраски. И так скоро оказалась рядом, что николаша не осознал ее появления совсем вблизи. Она собиралась спускаться дальше, к морю, но николаша очнулся и подал голос:

 - Здравствуй, - сказал он, все еще плохо понимая себя в этом мире.

 - Ха... - произнесла она с язвинкой. - Увидеть Сорренто и умереть! Я тебе сейчас так умру! - женщина замахнулась в шутку рукой. - Идиот ненормальный, пойдем в море, хотя бы искупаешься, - она резко потрогала его за руки и прикоснулась к рубашке на груди. - Грязный весь, ужас ужасный! Возьми полотенце - вон, на камне, и быстро вниз купаться! - она хмыкнула еще раз и продолжила быстро спускаться.

 У николаши в горле что-то забулькало. Он помолчал немного.

 - Это чего было, Нефёдов, - массовая галлюцинация?

 Тот многозначительно усмехнулся, хотя в его улыбке преобладало лукавство.

 - Увидеть Сорренто и умереть... Это-то здесь причем, ты мне хоть скажешь?

 - Легко, - весело ответил Нефедов, повернувшись к морю, чтобы найти взглядом любительницу искупаться, которая уже подходила к воде. - Она вместе со мной была в больнице все это время.

 От этих слов николаша привстал на локте, застонал и изумленно вымолвил:

 - Этого не может быть, Нефёдов: она терпеть не может больницы.

 - А то я теперь этого не знаю! - отрезал Нефёдов. - Мы, николаш, слышали то, что вы плели на перекрестье, а потом наступило долгое время - вы рассказывали все, и не могли остановиться. Безумно быстро, мы многого понять даже не могли - писали и расшифровывали. Алекс помогал... Вы описывали почти всю жизнь - даже маленькие дела, мысли, чувства, и вы знаете, николаша, она сказала, что вы не соврали ни в чем. Иногда было очень смешно, - улыбнулся Нефедов, - но и несмешного хватало. Ведь потом вы сказали, что вам осталось увидеть Сорренто и умереть. А она взяла и наполовину это  задвинула...

- То есть? - не понял николаша. - Что значит наполовину?

- А так и наполовину. Сказала: "Сорренто - ладно, но насчет умирать обойдется, лишнее это все." Ну, мы сюда за вами и махнули...
 
 - Слава богу, - усмехнулся николаша. - Не знаю, конечно, что я вам там рассказывал, но вряд ли наврал...

 - Да оставьте вы своего бога, я вообще не знаю, кто он у вас, Перун или Заратустра!  - возмутился Нефёдов. - Что-то вы удивительно набожным вернулись, я этого за вами не наблюдал. А еще она сказала, что вы - идиот. И я еще окончательно не решил, принять мне ее точку зрения или нет, - рассмеялся он. - И еще она кое-что сказала, но я вам этого не выдам, николаш, даже не пытайте.

 - Не буду,  - пообещал николаша и встал. - Я приблизительно догадываюсь, а знать это точно - идиотизм. Ой, как бок болит...

 - Правильно, - улыбнулся Нефёдов. - Все-таки вы не очень идиот, я так понимаю? Она не могла ошибиться?

 - Ты не против, если я поплаваю? - пораженный пейзажем, николаша смотрел в море.

 - Вот там где-то она полотенце вам приготовила, - ответил тот. - Но давайте в Африку не заплывайте, николаш, - нам сегодня в Неаполь нужно, а перед этим неплохо бы поесть. Самолет ночью. Я здесь классную пиццу открыл, - похвастался он.

 - Дорогой мой, ты просто кладоискатель - в Италии открыл пиццу! - николаша ожил окончательно и начал ерничать. - Это, знаешь ли не каждому под силу... А что, действительно ночью самолет? - уже в недоумении спросил он, начиная спускаться.

 - Ну, в общем, да, - рассмеялся Нефёдов. - Самолет. Не все же по тоннелям летают, как вы - нормальные люди на свете тоже попадаются. Диггер вы, николаш...

 - Улетим ночью, улетим, - услышал он голос приятеля. Тот торопился и  спускался вниз. - Я буду лазанью! 

 III.
   
 В городе они приземлились через день, сильно не выспавшись, поэтому в машине, которую вызывала Вета, дремали. Нефёдов скомандовал водителю сначала ехать к дому их с николашей спутницы, где показал головой приятелю на ее багаж, чтобы он не забыл отнести его. Однако тот лишь достал сумку из машины, в дом ее не отнес и попрощался с ее хозяйкой поцелуем. После этого он вернулся в салон, где сказал водителю "Поедем через кольцевую".

 Машина тронулась, и Нефёдов недоуменно спросил николашу, зачем он устроил такой моветон. Тот обернулся и ответил:

 - Мы едем к тебе, я на день хочу за город.

 Нефёдова удивил не ответ, а вид и поведение николаши. Стриженный почти наголо, с усами и короткой эспаньолкой, с удивительно живым взглядом, этот мужчина в лайковой куртке, купленной в Неаполе, не имел ничего общего с прежним николашей. Движенья его стали очень точными, речь - сухой, а в глаза его Нефёдов предпочитал пока не смотреть: в них горела какая-то неизвестная ему жизнь. Почти всю дорогу до дома они молчали, и лишь в конце николаша направлял водителя, а затем к нему подключился и Нефедов.

 Их встретила Вета, и за обедом они почти не говорили - устали, да и не было настроения. Вечер они провели порознь: Нефедов отправился к монитору разгребать ворох новостей от заждавшейся его работы, а Вета с николашей до ночи пили кофе на кухне. Разговор у них был, вопреки обыкновению, очень тихий, спокойный, без особенного веселья, поэтому спать они легли рано.

 В середине следующего дня Нефёдов оказался на улице и увидел николашу, копающего яму - она была уже приличных размеров. По лицу Нефёдова вновь начали разливаться краски язвительной иронии:

 - Мы, николаш, помешали вам похоронить свои таланты в Сорренто, и вы решили урну с прахом закопать неподалеку от моего крыльца?

 - Привет, - обернулся николаша, воткнув заступ в землю. - Грушу хошь?

 - Какую грушу?

 - Помнишь, я из своего сада привозил, они тебе понравились?

 Лицо Нефёдова в момент изменилось - он посмотрел на яму с хозяйским интересом и вожделением:

 - А откуда вы такую же возьмете, николаш? - спросил он с тревогой.

 - Уже привез, - ответил николаша, продолжая врезаться лопатой в грунт. Копал он умеючи.

 - Ни хрена себе! - обрадовался Нефёдов. - Я так давно хотел грушу! Класс! Ну, сегодня посадите?

 - Через час уже будет готова, - ответил николаша, втыкая лопату в землю рядом с ямой. Он выбрался из ямы. - Навоз у тебя есть или трава скошенная?

 - Да, и навоз, и трава есть, - давайте, покажу.




 Вскоре неподалеку от крыльца Нефёдова росла пока небольшого размера груша, которую николаша от души полил, и они вдвоем сидели рядом и трепались о самом разном. Им по-прежнему было легко друг с другом, но оба чувствовали, что яростный стеб, как раньше, пока устраивать рано. Поэтому юмор плыл очень нежный, и оттенки их фраз витали где-то в воздухе: до них можно было дотронуться кончиками пальцев и попробовать понять их, наполнив любым смыслом. Внезапно Нефёдов спросил:

 - А вы случайно не знаете, какое сегодня число, николаш?

 - Двадцать восьмое.

 - То есть, иногда вы за календарным временем следите? - улыбнулся Нефёдов.

 - Еще как, - улыбнувшись, ответил николаша. - Три дня осталось до первого сентября. Шансов маловато, но возможно, какую-то загрузку успею найти.

Нефёдов отвернулся с ехидной улыбкой: он видел, что в Сорренто николаше несколько раз звонили и сильно подозревал, что именно по поводу работы. А николаша продолжал:

- Поеду, милый. Но прежде скажу тебе спасибо. Я тебе очень обязан, Нефёдов.

 - А, нормально, - ответил тот, - если что - обращайтесь. А вам спасибо за грушу: плоды будут - я скажу, приезжайте пробовать.

 Они вновь замолчали.

 - А где моя гитара, ты случайно не слышал - никто не взял из наших? Нет, ну вдруг...

 - Я все ждал, спросите вы или нет, николаш, - признался Нефедов. - Возьмите у меня в комнате. Да, николаш, в кофре три комплекта струн!

 - Класс, обожаю ее! Ты еще, что ли струны купил, псих? - николаша уже входил в дом.

 - Зачем покупать, когда вы человек рассеяный с улицы Бассейной? - захихикал Нефёдов. - Они у вас все это время в кофре были - за подкладкой.

 - Вот, блин! - николаша вошел в дом, через минуту вернулся и сел рядом.

 - Это вы на дорожку посидеть решили? - иронично спросил Нефёдов.

 - Что-то вроде...

 - Ну, вам тогда, николаш, долго сидеть за свою беготню - вы, кажется, и на поворотах не тормозите.

 - Да, ты прав, милый, пора ехать, - сказал николаша, встал и поцеловал Нефёдова в голову.

 Ступив два шага в сторону калитки, он услышал:

 - Стойте, николаш, подойдите.

 Вернувшись к Нефёдову, он вновь присел.

 - А вы знаете, что все в тамвсё могло быть иначе?

 Тот помолчал немного и ответил:

 - Это - выпуск новостей годичной давности, Нефёдов. Все, что могло произойти, уже случилось. А вот теперь будет действительно иначе.

 - Успехов вам с работой, николаш.

 - Спасибо, милый, я постараюсь. Пока.



 Когда николаша ехал в электричке, он посмотрел ролик, снятый Нефёдовым на одной из подмосковных отгороженных делянок. На куске земли, на небольшом возвышении стояла широкая доска, которая опиралась на вбитый кол. В ее верхней части был рисован профиль николаши, а внизу написаны его слова:

 Меня нет. И может быть, не было.

 Я родился в раздумиях ваших:

 Вы смотрели в пустое небо,

 А в руках возник николаша.

 И, родившись в ваших ладошах,

 Сколько мог, я был вместе с вами

 И старался отдать вам хорошее,

 А теперь ухожу. Так правильно.


 Видео было смонтировано из отрезков одного и, наверное, второго дня - сюда в разное время приходили несколько человек. И николаша посмотрел его на ускоренной перемотке. Рядом с его портретом лежали три бумажных листка, но николаша разобрал содержание только одной записки:
 
 Спасибо вам: вы были с нами

 Один лишь только год, зато какой!

 Сколь сделали для нас, не зная сами,

 И сколь от нас уносите с собой...


Уже в городе, вблизи вокзала начался дождь: прощание с летом оказалось прекрасным. В голове николаши звучала музыка Вивальди - неистовая часть Presto концерта №2 соль минор. И наступала осень, которую он беспощадно любил.

Когда поезд остановился, николаша вспомнил он слова Нефёдова: "А вы знаете, что все в тамвсё могло быть иначе?". Глаза его загорелись: он чувствовал, как в его жизнь врывается вихрь новых событий. Ведь времени не было, и заменой ему всякий раз оказывалась жизнь. И николаша даже не успел оценить безумие и прелесть своего пути к ней, погрузившись в стремительную музыку: в ней всё было иначе. Но он по-прежнему стремился к своей мечте.

Она стояла возле его дома и смотрела на николашину походку с нескрываемым недоумением. Еще через минуту - с иронией. Потом не выдержала и начала смеяться.