Петля Нестерова. Главы 7, 8 и 9

        7.       

        Маленький белый шарик никак не хочет закатываться в чёрную лунку. Нестеров сердится, трёт ладонями лоб, ругается – но никак не может наклонить стол под нужным углом, и шарик, ехидно посмеиваясь, снова и снова пролетает мимо лунки.
        - Серёжа! – тормошит его Настя. - Серёжа, проснись! Просыпайся!
        Нестеров приоткрывает глаза.
        - Правее! – вскрикивает он: сон не сразу его отпускает.
        - Серёжа, проснись! Пожар!
        - Где пожар? – Нестеров моментально вскакивает.
        - Не у нас. Глянь в окно!
        Нестеров дёргает занавески. В комнату проникает багровый свет  – на той стороне улицы полыхает дом Ильи Игнатова.
        - Ой-ё-ёй! – Нестеров мигом натягивает одежду, хватает в сенях вёдра и выбегает наружу.
        Возле горящей избы собирается народ. Кто помоложе да посильнее, начинают таскать воду из колодца и, размахнувшись, льют её на стены, стараясь попасть в окна, из которых то и дело лезут языки пламени. Остальные стоят поодаль, качают головами и тревожно переговариваются.
        - Пожарных-то вызвали? – кричит Нестеров.
        - Вызвали, - отвечают ему на бегу.
        - А хозяева где? Живы ли?
        - Чёрт его знает! На улице нету.
        Нестеров, выругавшись для поднятия духа, выливает на себя ведро воды и бросается к горящему дому.
        - Э-э! Куда? Сгоришь! – кричат ему вслед.
        - Он участковый, пущай он и лезет. А ты не лезь, - поучает своего деда одна бабка. Дед сердится, переживает и нервно стучит клюкой о землю.
        Нестеров подбегает к избе и отшатывается – такой жар.
        - Воды сюда! – кричит он, показывая на дверной проём, из которого уже вышибли дверь. Подносят ведро. Нестеров хватает его, выливает воду в проём, крестится и бросается вперёд.
        Он вихрем взлетает по невысокой лестнице в сенях и дёргает дверь в избу. Она не заперта, и Нестеров вбегает внутрь, чудом не врезавшись в стоящий посреди комнаты стол.
        Нестеров быстро осматривается. В его голове на мгновение мелькает мысль о том, что в избе на удивление голо, ни мелких вещей на столе, ничего – мелькает и исчезает, потому как не до того. Убедившись, что в этой комнате людей нет, Нестеров бежит в соседнюю комнату.
        Она по размеру оказывается значительно меньше, и в ней ещё нет огня, зато полно дыма. Почти всё пространство занимает большая кровать, на которой Нестеров буквально на ощупь обнаруживает два тела, по грудь укрытые одеялом. Хозяин, Илья, лежит с краю, неестественно скрючившись на боку, рядом у стены лежит на спине его жена Наталья. Её руки скрещены на груди; на голове и на шее – гирлянды из каких-то цветов.
        Нестеров прикладывает пальцы к шее Ильи – пульса нет. Тогда он проверяет пульс у Натальи. Ему кажется, что он ощущает под пальцами лёгкий толчок, но так ли это на самом деле?
        Времени на раздумья нет – Нестерову чудится, будто он слышит угрожающий треск с потолка. Бросив вокруг последний взгляд в надежде обнаружить дочку хозяев, но никого не увидев, он хватает Наталью в охапку и бросается к выходу – почти что вслепую, потому что глаза слезятся от дыма и жара.
        - Живой! – выбегая наружу, кричит он первое пришедшее в голову слово. В лёгкие ударяет свежий воздух. Нестеров пробегает несколько шагов, потом по возможности аккуратно опускает женщину на землю и валится рядом, чувствуя, как рвётся на части грудь и стучит в висках. От толпы отделяется Настя и бежит к нему. Нестерову хочется разом вдохнуть как можно больше свежего воздуха, и он жадно – до головокружения – хватает его губами.
        - Ещё кто-нибудь есть внутри? – спрашивают подбежавшие люди.
        Нестеров сначала мотает головой, а потом, наоборот, начинает кивать.
        - Там Илья, - хрипит он. – Илья… мёртвый, по-моему…
        Воя сиреной, подлетает «Скорая помощь». Из неё выскакивают врачи. Тут же подъезжает и пожарная машина. В этот момент крыша дома проваливается внутрь стен, поднимая мечущиеся снопы искр.
        Дядя Коля с Сашей быстро разматывают шланг. Один из врачей пытается привести в чувство Наталью, другой наклоняется к Нестерову.
        - Ты цел? – спрашивает он.
        - Как видишь…
        - Обжёгся?
        - Не очень. Всё в норме, наверное.
        Нестерова сильно мутит, и он закрывает глаза. Врач быстро осматривает его.
        - Жить будешь, - говорит он. –  Ты посиди пока, я сейчас…
        Мутным от выступающих слёз взглядом Нестеров смотрит на Наталью. Он видит, как врач срывает с её головы цветочный венок и трёт ей виски. Второй врач открыл свой чемоданчик и производит какие-то манипуляции с инструментами.
        - Чем я могу тебе помочь? – спрашивает Настя.
        - Всё в порядке, - отвечает ей Нестеров. – Я только посижу немного, и всё будет хорошо.
        У него саднит горло и сильно звенит в голове. Нестеров закрывает глаза. Шум и голоса начинают куда-то уплывать, превращаясь в уютный ненавязчивый шелест, подобный шуму листьев или журчанию ручья…
        - Не отключаться! – приказывает вдруг строгий голос. Нестеров вздрагивает, вскидывает голову, но слова относятся не к нему, а к Наталье.
        - Доходит, - говорит кто-то рядом. – Эх, господи!..
        Усилия врачей ни к чему не приводят, и в итоге они констатируют смерть. Затем один из них опять подходит к Нестерову.
        - Ты всё равно молодец, Сергей Иваныч, - говорит он. – Тебе нужна помощь? Давай подробнее осмотрю.
        - Нет, ничего, - Нестеров, пошатываясь, встаёт; Настя держит его под руку. – Что-то ещё я могу сделать?
        - Иди, отдыхай. Тебе далеко? Подвезти?
        - Спасибо. Здесь два шага. Дойду…


        8.

        С утра Нестеров заставляет себя подняться только огромным усилием воли. Он пренебрегает даже обязательной утренней гимнастикой: голова адски болит, и создаётся странное ощущение, будто бы мозг уменьшился в несколько раз и свободно болтается где-то там, внутри, время от времени ударяясь о стенки черепа, позванивая при этом и причиняя нестерпимую боль. Любая мысль о еде, любая попытка выпить хотя бы глоток воды поднимают волну тошноты. Тем не менее, Нестерову удаётся с грехом пополам проглотить полстакана горячего сладкого чая с лимоном и прожевать две безвкусные галеты. После этого ему становится чуть лучше, и он, кашляя и пошатываясь, отправляется осматривать место вчерашнего происшествия.
        Утро выдаётся серым и плаксивым. Дождя как такового нет, но в воздухе висит густая водяная взвесь, моментально проникающая за ворот и противно щекочущая лицо, словно липкая влажная паутина. Деревня выглядит притихшей, насторожившейся. Не слышно громких голосов, редкие прохожие глядят хмуро и угрюмо. Люди испуганы: смерть прошла хоть и мимо них, но всё же совсем рядом. К тому же здесь, в глухой сельской местности, каждый человек на виду и на счету, как звено в цепи, и если смерть вырывает кого-то из жизни, на месте недостающего звена остаётся зияющая пустота.
        Илья Игнатов был человеком своевольным и загадочным. В деревне к нему относились неоднозначно: не сказать, чтобы не любили – скорее, побаивались – но в то же время уважали за то, что он умел, не доводя отношения с людьми до конфликтов, тем не менее ни на кого не оглядываться и уверенно идти к какой-то своей, не известной другим, цели.
        Он появился в деревне прошлой весной, купил давно пустующий дом на окраине и почти сразу же привёз туда жену и дочь. Будучи человеком дела и, видимо, имея деньги, он тут же начал обустраиваться всерьёз: перекрыл шифером старую толевую крышу, переложил печь, соорудил вокруг дома высокий и прочный забор взамен покосившегося плетня, сменил в окнах рамы и вставил новые стёкла – ходили слухи, что бронированные: якобы кто-то видел, как при доставке одно из них упало на камни и не разбилось. Однако подробности узнать было нереально – контакты с местными жителями Илья сводил к минимуму, а при неизбежных встречах вёл себя ровно и вежливо: не заносился, но и не заискивал. В итоге общественность посудачила, пообсуждала, да и оставила нового соседа в покое, приняв как данность тот факт, что теперь он тоже будет жить в этой деревне и встанет в общую цепь новым звеном.
        Жена Ильи, Наталья, была очень красива, но страдала какой-то душевной болезнью. На людях она не показывалась, и чаще всего её можно было увидеть сидящей дома, у окна, почти без движения. Поначалу присутствие психически нездорового человека вызывало беспокойство – мало ли, что да как. Илья это почувствовал и вскоре пригласил нескольких наиболее авторитетных в деревне людей к себе, усадил их за накрытый стол и позвал в комнату Наталью. Она вышла и, увидев собравшихся, испуганно прижалась к мужу. Тот нежно обнял её и сказал: «Не бойся, нас здесь никто не обидит», потом отослал Наталью в горницу и объяснил:
        - Она не всегда такая была. Просто её однажды сильно напугали, поэтому теперь она… немного странная. Но совершенно не опасная, как видите. Я её очень люблю и никому в обиду не дам. И она никому вреда не причинит, гарантирую. В общем, вы всё видите сами – скрывать мне нечего, а создавать пустой ажиотаж я не хочу.
        Слово «ажиотаж» поняли не все, зато поняли другое: Илья дорожит хорошими отношениями с жителями деревни и не хочет эти отношения портить.
        - А правда, что у тебя стёкла бронированные? – спросил дед Тимофей.
        - Правда, - улыбнулся Илья. – Ну как… не бронированные, но укреплённые, небьющиеся. На всякий случай. У меня же дочь маленькая, да и жена нездорова. Не дай Бог вдруг кто-то случайно стекло разобьёт, порежется…
        Основную массу людей объяснения удовлетворили. Однако нашлись и такие, у кого болезнь Натальи вызывала нездоровое любопытство и желание до конца разобраться, что к чему. Например, бабка Марья, нахалка и скандалистка, одно время часто бегала к Игнатовым, выдумывая то одну, то другую надобность в надежде выведать хоть что-нибудь новое, но к ней всегда выходил только Илья, который не пропускал её дальше калитки. Тогда бабка Марья взяла за привычку каждый раз, проходя мимо его дома, останавливаться и подолгу вглядываться в окна – особенно если у одного из них сидела Наталья. Это продолжалось почти месяц, а потом бабка вдруг в одночасье прекратила свои «расследования» и начала обходить дом Игнатовых далеко стороной. Что-то её явно напугало до полусмерти, но что – об этом она и словом не обмолвилась, а на предположение, что Илья пригрозил с ней что-нибудь сделать, если она не прекратит пялиться на его окна, бабка только махнула рукой и загадочно ответила: «Ах, если бы это!». Больше от неё ничего не добились и сошлись на том, что если Илья и шуганул назойливую бабку, то правильно сделал: нормальный мужик должен защищать свою семью.
        Как участковый, Нестеров знал больше, чем остальные. Согласно имеющимся у него данным, Игнатовы раньше жили в столице области, но после того, как скоропостижно умерли две сестры Натальи, а сама она от горя повредилась умом, Илья перевёз семью в края своего детства – видимо, чтобы сменить обстановку. По дружескому запросу Нестерову были предоставлены из города копии документов, согласно которым женщины умерли хоть и практически одна за одной, но в результате вполне естественных причин: первая умерла от врождённого порока сердца, вторая – от остановки дыхания во сне. Более конкретных сведений не было, как и причин подозревать неладное.
        Хотя дружбы между ними не было, Илья по-человечески был симпатичен Нестерову, и теперь, когда его вдруг не стало, Нестеров чувствует, что ему будет не хватать этого немногословного, сильного, красивого человека.


        9.

        Несмотря на все людские усилия, пожар разрушил дом почти до основания. Глядя на его обугленные останки, можно довольно чётко представить, что и где в нём находилось раньше. Вот холодильник – чёрный, обгорелый остов его лежит там, где он стоял: в сенях, возле входной двери в избу. Вот велосипед – по левую руку от входа на поветь. Вот кровать, на которой Нестеров вчера обнаружил тела – как стояла себе на полу, так и стоит теперь на земле, только спинка погнулась от удара рухнувшей крыши.
        Под ногами хрустит оплавленное стекло, валяются осколки посуды и лопнувшего шифера. Противно пахнет гарью. Нестерова начинает снова мутить, и он отходит в сторону, чтобы отдышаться.
        На улице появляется дед Тимофей и не спеша идёт к нему.
        - Как ты, Серёжа? – участливо спрашивает он.
        - С одной стороны, неплохо, - отвечает Нестеров. – А с другой стороны, отвратительно.
        - Понимаю… - дед опирается на свою палку и достаёт из кармана курительную трубку.
        - Это что-то новое, деда! – удивляется Нестеров.
        - Слышал, будто в трубочном табаке дерьма меньше, - деловито сообщает дед. – Хоть бы правда! А то совсем не курить не могу.
        Нестеров глядит на пожарище. Дед закуривает и легко касается рукой его плеча.
        - О чём думаешь? – спрашивает он.
        - Вспоминаю. Как горело, как обрушилось.
        - Так… - кивает дед. – И что думаешь?
        - Не знаю пока. Обдумываю.
        Дед что-то бурчит и вгрызается в свою трубку. Табак в ней разгорается жарким огоньком.
        - Неправильно ты, деда, трубку куришь, - замечает Нестеров. – Её не взатяг надо. И тяни полегче, а то дыма немного, один жар. Да и табак быстрее сгорает.
        - Ох, не учил бы ты дедушку кашлять! - бурчит дед Тимофей, до слёз прокашливаясь после крепкой затяжки. Нестеров, хоть и через силу, улыбается, и тут ему в голову приходит мысль.
        - Быстрее сгорает… - повторяет он. – Слишком уж быстро сгорел этот дом, деда.
        - Верно говоришь! – удовлетворённо откликается дед. – Я вот видел вчера. Вернее, видеть не видел, а мне показалось… - дед опять замолкает, будто бы взвешивая свои слова, – …мне тоже показалось, что слишком быстро горело. Думаешь, поджог?
        - Не исключено, - задумчиво говорит Нестеров. – А хозяева так и не проснулись. И молодая не узна-а-ет… Интересно, что наступает скорее – смерть от дыма во сне или пробуждение от жара?
        Он закрывает глаза, вспоминая, каково это – находиться внутри горящего дома, и пытаясь  дать хотя бы примерный ответ на свой вопрос. Какая-то мысль, словно серебристая рыба на поверхности озера, мелькает в его голове, но уходит в глубину ещё до того, как Нестеров успевает на ней сосредоточиться.
        - Чёрт! – с досадой произносит он.
        - Что такое? – интересуется дед Тимофей.
        - Не знаю, – честно признаётся Нестеров. – Не знаю. Чуйкой чую, что что-то не так, но что – не пойму.
        Дед Тимофей заходит на пепелище, смотрит на остов холодильника, на обгорелый покорёженный скелет кровати, потом начинает ворошить палкой осколки шифера.
        - Думай, Серёжа, думай, – приговаривает он. – Ты умный, ты справишься… Ой, гляди – пистолет!
        Нестеров подходит ближе. Действительно, среди кусков шифера он видит почерневший от копоти револьвер.
        - Ему лет сто, наверное, - Нестеров приседает на корточки и с любопытством смотрит на оружие. – Кто-нибудь спрятал давным-давно, да так и оставил.
        - Могло быть, могло… - пыхтит трубкой дед.
        В куче серой шиферной крошки рядом с револьвером взгляд Нестерова выхватывает что-то неожиданно белое. Он разгребает мусор и извлекает находку на свет.
В его руках оказывается неизвестный предмет, напоминающий формой миниатюрную – не более пятнадцати сантиметров – полуколонну вроде тех, что часто можно увидеть украшающими фасады старых каменных домов. Одна сторона этой полуколонны округлая, обработанная, с изящным подобием капителей и продольными углублениями, а другая – плоская и немного шершавая на ощупь. Материал, из которого сделан предмет, похож на мрамор и довольно тяжёл. Удивительно, но среди дыма и копоти он сохранил чистейшую белизну.
        - Интересная штука! – говорит дед Тимофей, рассматривая находку. – Как будто деталь от церквы или от барского дома. Только маленькая очень.
        На всякий случай Нестеров решает унести непонятный предмет с собой. Он забрал бы и револьвер – так, из мальчишеского интереса – но смущает присутствие деда Тимофея, поэтому Нестеров пока присыпает револьвер мусором, чтобы вернуться за ним позже.
        - А странно! – восклицает вдруг дед Тимофей.
Нестеров вопросительно смотрит на него.
        - Я говорю: странно, как порой вещи могут казаться не тем, что они есть.
        - О чём ты, деда?
        - Да я вот про эту хреновину, что ты нашёл. Я тут стою такой: «церква», «барский дом»… А на самом ведь деле, поди, это просто кусок ручки от сундука.
        - Да уж… - усмехается Нестеров. – Ладно, деда, пойду я. Спасибо тебе за компанию!
        - Погоди! – останавливает его дед. – Ирину, дочку-то ихнюю, не нашли?
        - Нет, пока ничего не известно. Будем работать…
        - Понял. Ну, удачи тебе, Серёжа!
        - Спасибо, деда! И тебе не скучать!
        Нестеров уходит. Не имеющий ни детей, ни внуков дед Тимофей трижды крестит ему спину и отправляется к себе. Улица вновь пустеет, теперь её наполняет лишь висящая в воздухе водяная пыль, которая становится всё гуще.

© текст, фото (непосредственно с места происшествия) - Министерство Луны