Однажды в полдень...

Хорошо летом. Особенно в эти предобеденные  часы, когда основная работа сделана: коровы отправлены пастись, прочая мелкая скотина накормлена. Внуки, позавтракав, убежали играть с ребятишками, обед почти готов. А тут как раз и сосед Степаныч явился с ежедневным визитом. Уселся основательно на любимую им лавочку под яблоней, принял у Антонины полную кружку кваса.

"Антонина, до чего же твой квас хорош! Крепкий, ядрёный, весь в хозяйку", - говорит Степаныч, поглядывая на неё.

- Посмотрю на тебя, вся ты такая ладная, дробненькая, и годы  не портят. А вот моя Наташка  расплылась,  глаза бы не глядели. Хотя баба она неплохая, расторопная и не злая. Помню тебя в девках - идёшь по переулку навстречу тонкая, как струна, звонкая, лицо улыбчивое, век бы смотрел... Я ведь любил тебя, Тоня, а ты никого кроме своего Петьки не замечала, не догадывалась, поди.

- Догадывалась. Такое  женщина всегда чувствует.

Они помолчали немного.

- Ты, знаешь, Степаныч, я ведь книжки читать стала. Петя-то до чего любил читать! Бывало, на него заругаюсь: "Спи давай, завтра рано вставать. Дались тебе эти книжки!" А он улыбнётся, да только скажет: "Интересно…" А мне жаль его: утром-то чуть свет вставать, не выспится.  Всю жизнь пастухом проработал.  Я то в магазине продавцом, работа не шибко тяжёлая.

"Пять лет уж нет моего  Петечки, - пригорюнилась Антонина. - Ничего не скажу, и дочка у меня хорошая, и внуки. Только вот поговорить, бывает, не с кем. Так вот, как-то зашла в библиотеку с внуком, а библиотекарша меня, можно сказать, вынудила взять «Далеко в стране иркутской». Прочитала, понравилась книжка, другую взяла.  С тех пор пристрастилась."

Степаныч смотрел на неё, улыбаясь, затем, тяжело поднявшись со скамейки, произнёс: "В областную больницу еду ложиться. Надолго. Врач наш что-то у меня обнаружила. Ты… это... прощай, Антонина."

И пошёл к калитке.

"Миша, постой!" - крикнула.

Степаныч обернулся.

"Ты это… не смей… -  губы Антонины  дрожали. - Возвращайся! Я ждать буду."

Он вернулся, обнял, прижал к себе крепко, плачущую, гладил по голове, как маленькую девочку: "Ну, что ты всполошилась, никуда я не денусь, вернусь…"