Милосердие

- Ну, что? Как тут дела? Оживаете?

Медсестра была пожилой. Она ходила грузно, тяжело переступала своими распухшими от ревматизма ногами, но везде поспевала. И была такой приветливой, что больные её всегда благодарили после выписки из пульмонологии отдельно. Ей дарили и цветы, и сладкие угощения, а она принимала подарки: цветы ставила в вазу на всеобщее обозрение на своем сестринском посту, а торт и конфеты делила между сестричками и санитарками. А сама почти не прикасалась к сладостям. Соблюдала диету.
Зинаида Николаевна умела подбодрить больного человека.

- Не сдаваться ни при каких обстоятельствах. И двигаться. Можешь двигать только пальцем на правой ноге? Двигай им. Можешь только надувать свой живот? Прекрасно! Качай пресс. Можешь лежа сгибать и разгибать стопы ног? Сгибай и разгибай стопы ног. Очень полезно. Помните, что при ходьбе стопа ноги работает, как насос. Именно это движение помогает крови подниматься по кровеносной системе. Иначе – застой. Движение – это жизнь.

И больные слушали её советы и действовали. И даже бабушка 82 лет стала потихоньку двигаться, и выбралась из своей тяжелой пневмонии, хотя, когда поступила в отделение, она даже говорить ни с кем не хотела. Устала от жизни. А Зинаида Николаевна её подбодрила.

В палату номер два Зинаида Николаевна заглядывала чаще, чем в другие. Шутка ли? Привезли человека из северных районов области по санавиации. Побывал на том свете. Чудом выжил. И только пневмонией заболел, которую уже почти и победили. Опытные врачи в отделении знали свое дело.

Петрову были обеспечены самые комфортные условия в отделении. Он лежал в изоляторе. Кормили его на месте. Олег Иванович был таким волевым человеком, что поднимался с кровати сам и расхаживался в больничном коридоре. Его уже дважды навещала полненькая, невысокая росточком, миловидная женщина. Она привозила полные сумки стряпни домашней, котлеты и рыбу, и соленья. Холодильник в палате был похож своим содержанием на своего собрата, который стоял на кухне дома и хранил запасы для целой семьи. И молоко, и соки, и конфеты, и печенье – все так и просилось на стол.

Олег Иванович приглашал медсестру в свою палату на чай, но она все отказывалась, а потом все-таки пришла. Нужно же человека выслушать. Он прошел через ад.

- И как же Вас угораздило, Олег Иванович, в проруби искупаться в декабре месяце?

Если время есть – послушайте. Я вам во всех подробностях все расскажу.
Сами знаете, какая жизнь теперь трудная. Работы нет нигде. Вот и решил я на
все свои сбережения и кредит купить лесовоз. В наших краях с техникой в руках можно неплохие деньги заработать. Я в Зейском районе живу. ГЭС у нас. Водохранилище. Хоть и чистили дно под водохранилище, а весь лес не убрали. И всплывает он со дна уже который год. Вот и промысел родился – заготовка дров. Образуют артели, берут наряд в администрации. Им выделяют участок на береговой линии. И эти бригады заготовителей строят зимовье на берегу водохранилища и сушат и распиливают его на дрова. Но я не сними сотрудничаю. Я сотрудничаю с теми, кто деляны с растущим лесом выкупают, и организовывают заготовку леса. Заключаю договор и вывожу лес из тайги по зимним дорогам. Везем мы лес прямо по льду водохранилища. Дорога наезженная, но полыньи бывают. Поэтому пересекаем водохранилище при свете божьего дня. Чтобы я мог дорогу видеть.

А меня как будто бес попутал. Решил проехать по дороге ночью. Лунная она была, светлая. Полнолуние было. И полный диск луны на небе сиял. И своим светом мир этот делал еще прекраснее, чем он есть на самом деле.

- Да вы – романтик, - улыбнулась медсестра.

- Стал им. Я ведь недавно второй раз родился. Поехал я по дороге, да в полынью и попал. И так лед сильно разошелся, что пошел мой лесовоз вместе со мной под воду. Сомкнулась ледяная вода надо мной. Я кабинку чудом распахнул и оказался в воде. И видно мне было, где полынья находилась. Потому что свет луны проникал и в подводное царство. Я пловец хороший. Стал вверх устремляться. Всплыть пытаюсь. А ничего у меня не получается. Куртка на мне зимняя и унты на ногах. Все. Не выбраться мне. Тут мне могила. И вспомнил я, что у меня доченька одна останется, хоть с женой я и разошелся, но девочку свою не бросил. Одевал, обувал, кормил и даже навещал, хоть у неё отчим уже был. Он - славный мужик – не возражал. А жена косилась. Она у меня первой красавицей была. Стройная, легкая, стремительная. В моем вкусе женщина. Любил. Да видно, не хватило сил. Погуливать стала. Я и не стерпел. Ушел и дверью хлопнул. Квартира мне от бабушки по завещанию досталась. Так я произвел обмен однокомнатной квартиры на двухкомнатную. В областном центре квартиры выше ценятся. А Зея – тоже город цивилизованный и вполне.

И смотрю я на этот просвет далеко надо мною, и понимаю, что мне не всплыть. А как же моя девочка без меня? Поверите, ни о ком не вспомнил, ни о брате своем, ни о сестре младшей. Только о дочери думал. И стал я Богу молиться, как бабушка учила, стал читать «Отче наш». Бабушка говорила, что это самая сильная молитва в православии. Я слова не произносил внутри. Я их в мраморе высекал. Такова была сила моего желания жить и выжить. Вы не поверите, но в самую последнюю минуту, когда я был готов уже открыть рот и захлебнуться в этой ледяной воде, откуда ни возьмись бревно стало подниматься стремительно со дна на поверхность. Сам не знаю до сих пор – топляк ли это был, или цепи на моем лесовозе все-таки ослабели, и бревна стали подниматься на поверхность, но одно бревно меня подхватило и понесло на поверхность. Я в него вцепился и думал, что меня о ледяной панцирь сейчас стукнет, и конец моим мучениям. Но бревно вынырнуло в полынье.

И я оказался над поверхностью, где было столько воздуха, что дыши, и никто не запретит. Я дышал с таким наслаждением. Мы живем и не ценим того, что имеем. Я надышаться не мог! Смерти под водой я избежал. Но купание в ледяной воде еще никому здоровья не прибавило. А бревна все всплывали рядом. Я по ним и выбрался из полыньи. Мгновенно одежда стала ледяным панцырем. Я увидел огонек на берегу. Зимовье заготовителей дров было рядом. Я бросился бежать, пока меня мороз декабрьский в ледяную статую не превратил. А ноги у меня даже не промокли. Унты легкие были ремешком перетянуты. Настоящие унты лапчатые эвенкийские. Почти километр я бежал по льду водохранилища и добежал уже без сил. А у них в зимовье даже дверь на засов не была закрыта. Дернул за ручку – она открылась и вот он я. Нарисовался.

Вначале все в шоке были. Вид у меня был не праздничный совсем. А потом бросились все четверо меня спасать. Трое мужчин и женщина с ними. Глава семьи, сын его, зять и дочь. Дедок сразу нож в руки взял и стал одежду оледеневшую с его помощью с меня снимать. Рукава разрезал у куртки без всякой жалости. Женщина унты сняла. Усадили на топчан, стали растирать всем, что у них было. И кремом каким-то женским, и одеколоном, и внутрь мне горячего чая дали, а спиртного у них ничего не было. Я чай хлебаю и чувствую, как тепло возвращается. Мне сразу тельняшку длинную и просторную шерстяную одели. Сухая!!! Теплая!!! Я – среди людей. Значит, буду жить!

Они в печь дров подкинули, ну прямо пекло, а мне – холодно. Озноб стал бить. Меня на топчан положили, укрыли теплым одеялом, чай дают, а я в ознобе трясусь, даже подбрасывает меня.

И вдруг эта молодая женщина решительно раздевается до тонкой майки.

- Не до церемоний, - строгим голосом она говорит отцу и брату и шурину своему, - я его согрею.

И ложится она рядом со мной. Лицом к лицу моему. Она не в моем вкусе была. Какой-то снеговичок маленький, а не женщина. И бюст великоват. Вызывающе великоват. Мне это у вас, женщин, как-то не нравится. Ходите, как будто дразните нас, мужиков, своим формами.

И обняла меня, и обхватила своими нежными, мягкими и теплыми руками. И ножками своими обнаженными к моим ледяным ногам прикоснулась, и ступнями своими стала ступни моих ног растирать, и руками мне спину. Прямо под тельняшку руки просунула и растирает меня, как маленького. И дышит рядом так легко, и дыхание у неё такое чистое, как будто она только что самой дорогой пастой зубки белоснежные свои почистила.

Хоть я и понимал, что женщина при всех легла со мной рядом не для любовных утех, однако мне стало приятно вдвойне от её прикосновений. Нас укрыли двумя одеялами, я согрелся понемногу, озноб бить меня перестал, но женщина и не собиралась уходить от меня. Крепко обнимая меня, она… задремала. И таким покоем от неё веяло, такая оберегающая сила от неё шла, что мне становилось дышать все легче и легче.

В зимовье потолки были низкие. Топчан был неширокий. Моей спасительнице было неудобно лежать, но она не шевелилась, потому что боялась меня побеспокоить.

Лампу погасили. Только луна ярко светила в маленькое оконце. К стыду своему и ужасу я стал сознавать, что на меня нахлынуло обыкновенное мужское желание. Мой организм вот так среагировал на присутствие в моей постели молодой женщины, которая обнимала меня, гладила и жарким шепотом спрашивала, полегче ли мне стало?

Когда моя спасительница поняла, что со мной происходит, она удивилась, но не отодвинулась, а прислонившись ко мне тихо сказала:

- Все можно, только очень тихо.

И прикрыла мне рот своей мягкой ладошкой, когда я чуть не закричал от восторга.

Рассказчик помолчал. Медсестра тоже не проронила ни звука.

- На рассвете брат её на лыжах сбегал к геологам, а они вызвали санитарный вертолет. Я был в жару. Врач сразу определил пневмонию. Можно было бы и у нас в городе полечиться, но меня привезли сюда, в областной центр. А я тут места себе не находил. Я даже имени не знал своей спасительницы. Отец её дочкой звал, брат и Шурин – Нюсей. Но что это за имя? Теперь-то я знаю, что её Настей зовут. А Нюся – прозвище.

И вот пролежал я здесь несколько дней, часы приема посетителей настали, и тут открывается дверь в мою палату и голосок знакомый:

- Можно? 

Узнала мою фамилию. Приехала, разыскала меня здесь, холодильник едой набила. Одежду привезла чистую. А сама все косится на меня, да вздыхает. Узнал, что она тоже в разводе, и сын у неё пяти лет.

- Ты меня считаешь легкодоступной женщиной? – спросила меня тихим голосом.

Я так и ахнул.

- Святой я тебя считаю. Святой. И выберусь отсюда, обязательно тебе предложение сделаю. А пока – вот тебе ключи от моей квартиры в городе Зея, вот тебе адрес.  Перебирайся, как только сможешь. Обживайся и жди меня. Я тебя больше от себя не отпущу.

Она так просто ключи взяла. И так обыденно сказала мне, что хорошо, она так и сделает. И меня какое–то беспокойство стало одолевать. А вдруг она – слабая на мужчин женщина? Бывают же такие. Только брюки мужские увидят и уже – колеблются.

Медсестра засмеялась.

- Как ты сказал? Колеблются? Вы, значит, при виде женских прелестей не колеблетесь, а мы, значит, колеблемся. Нет, колебаться, это по вашей части. Засомневался он. Она, считай, полумертвого тебя разбудила и на подвиг мужской подвинула, а ты еще сомневаешься?   

- Вы мне по-матерински совет дайте, как мне быть?

- Жива мама?

- Нет. Уже третий год.

- Сочувствую. Дам я тебе совет материнский. Не раздумывай, а женись сразу же после выписки. Такие женщины – редкость. Ну, как она могла тебе отказать в такой ситуации? Тебе бы было каково? Я видела её, когда она приходила. Я сразу подумала, что это – Ваша жена. Так вы смотритесь хорошо.

- Меня еще одно смущает. Она старше меня на восемь месяцев.

- Какая страшная разница в возрасте. На целых восемь месяцев старше.

Зинаида Николаевна рассмеялась так громко, так заразительно, что Олег засмеялся тоже.

Проходившая по больничному коридору больная глянула в открытую дверь палаты с недоумением. Как можно так весело смеяться в таком невеселом месте?