Лики Прошлого

Азартный барин
Деревня Осаново, одна из тысяч на Рязанщине, в 1825-м была подарена Мусиным-Пушкиным на свадьбу своей дочери. Фамилия это известная, равно как и знаменитых Мусиных-Пушкиных в русской истории тоже хватало. Но вот кто именно подарил Осаново дочке своей – не знаю. В начале же ушедшего века жил там барин по фамилии Кромин. Был он человеком передовых взглядов – то есть начитался, видать, в молодости всяких нигилистических брошюрок; крестьянам вот, еще до отмены крепостного права, вольную дал, чем вызвал непонимание со стороны соседей-помещиков. Революционеры к нему приезжали разные. Всех их Кромин принимал и, вероятно, снабжал деньгами, а, может, и укрывал кого от властей. После Октябрьского переворота большевики оценили деятельность прогрессивного, в их понимании, барина и, конфисковав у него имение, оставили небольшой флигелек, в котором Кромин тихо-мирно дожил свой век. Уважили, значит, прежние революционные заслуги товарища помещика.
Был же Кромин человеком не только передовым, но и азартным. Крестьяне долго вспоминали как однажды он подъехал к церкви на санях, облаченный в шубу и лисью шапку. Все бы ничего, да на дворе стояла пора летняя и уборочная.  Мужики сначала подумали, что барин умом тронулся, а скорее он просто спор какой-нибудь проиграл. Проигрывать же он не умел. Мягко говоря. И вот тому пример. Как-то приобрел Кромин породистого жеребца и очень гордился им. Жеребец был красавцем и, как полагал счастливый его обладатель, лучшим на всю Рязанскую губернию. Только, на беду, в соседнем имении жил помещик Матавкин, также державший  породистого жеребца-красавца, которого, в свою очередь, находил лучшим на Рязанщине. Но лучший может быть только один. Это понимали оба барина и потому побились об заклад на предмет: устроить скачки и чей жеребец выиграет, тому и быть номер один. Сказано-сделано. Сели баре на своих породистых коней и помчались с гиканьем и свистом, мужиков распугивая. Победил Матавкин. В тот же миг Кромин, придя вторым, соскочил с коня, схватил валявшийся рядом кол и перебил жеребцу голени. А так, что, человек был хороший, передовых взглядов…
Хитрый старичок
Напротив деревни Асники, в коей родилась моя мама, Татьяна, и долго жили мои прадедушка с прабабушкой: Прокофий Романович и Мария Федоровна, раскинулись живописные луга. Их трудно описать – нужно видеть. Луга эти окаймляет Проня, а пересекает небольшая совсем речка Лоша, словно спрятанная в ивах. И вот в старину, во время весеннего разлива, вода покрывала луга полностью. Давным-давно жил в Асниках старичок и была у него лодка-плоскодонка. Гнал дедушка этот самогонку и выращивал горох, который смачивал в крепком напитке, и, во время разлива, доплывал на своей  лодке до самой середины лугов, рассыпал горох в воде и отплывал в сторону. Ждал. Через некоторое время прилетали гуси. Дикие. Садились они на воду, откушивали горох и вскоре отрубались. Смекалистому старичку только и оставалось, что подплыть да и собрать пьяненьких птиц…
Иван и Дарья
У моей прабабушки, Марии Федоровны, была сестра – Дарьей звали. Жила она с родителями в селе Никитино, у самого берега речки Каменки.  Бедная семья. Весьма. Без приданого для дочери. Кто такую замуж-то возьмет? Но взял. И не кто иной, а первый осановский красавец. Дело же было так. Каждый год, по осени, в лугах убирали во множестве посаженную капусту и там же – шинковали, засаливали в огромных чанах, потом в бочках везли на станцию, а оттуда – в Рязань, продавать. Капусты было, как я уже отметил, немало, и потому со всех окрестных деревень собирались бабы; Дарья не стала исключением. Но капусту не только требовалось убирать и солить, огромные огороды и охранять кто-то должен был. Сторожить поручили сыну бывшего буденновского ветеринара Василия Антонова – Ивану. И коня ему специально выделили – пешком-то воров ловить не сподручно, да и не поспеешь за ними. Был Иван Васильевич не только первым красавцем на деревне, но и, по тем временам, человеком весьма модным. Носил он черный картуз, околыш которого окаймляли лихо завитые локоны. Разве можно было перед таким кавалером, да еще восседающим на коне, устоять? Вот Дарья и не устояла. Отправился Иван к отцу своему Василию и матери Ирине благословение на женитьбу просить: так, мол, и так, хочу Дарью в жены взять, только вот семья у нее совсем уж бедная и пол в их избе, пади, земляной.
– А что, сама-то девка справная? – поинтересовался Василий.
– Справная-справная, – поспешил уверить его Иван, что было истинной правдой – Дарья отличалась красотой и статью, да и капусту рубила споро, сразу видно – хозяйственная.
– Ну тогда ладно, женись, – разрешили родители.
Женился Иван. Да что молодым, в родительском доме жить? Тесновато. Решил Иван свой дом сложить, для чего устроился на небольшой кирпичный заводик, у Крестовской лощины расположенный. Платили ему кирпичами. Потрудился Иван на славу да и заработал десять тысяч кирпичей. В самый раз на новый дом, построенный парнем аккурат рядом с родительским. Построил – и в город, на заработки подался. А на дворе уже трещали ружейными выстрелами, продразверсткой и братоубийственной Смутой первые годы советской власти. В деревнях комбеды хозяйничают. Землю, значит, барскую делят. Иван барином не был, но дом его, временно пустующий, комбед под конюшню забрал. Без спроса. Именем, так сказать, трудового народа. Хотя и сам Иван к этому народу трудовому принадлежал без остатка. Где тогда родители его, Василий и Ирина, были – не знаю. Может, померли уже, а может в город перебрались. Но в Осаново их тогда явно не оказалось, потому как Василий слыл человеком в деревне уважаемым. В армии Буденного он научился гнать весьма неплохую самогонку и в родном Осаново не забывал практиковаться, чем снискал почет не только у односельчан, но и у местного совдепа. Уж он не дал бы новый дом сына в конюшню превратить. Дарья вроде как тоже с мужем на заработки отправилась. В общем, вернулся Иван в деревню полный планов и надежд, а в его новом доме стойло для лошадей; пол, вон, сеном да навозом провонял, и стекла повыбиты. Иван в правление: мол, вы чего творите-то?
– Ты не шуми, нам твой дом и даром не нужон, живи, – ответили комбедовцы.
И обещали перевести конюшню в другое место. Уступили. Потому как вроде не контра Иван. Сын же буденновского ветеринара-самогонщика был человеком горячим и вспыльчивым. Такие за словом в карман не лезут. Вот и он не полез, высказал всем присутствующим, что он думает о советской власти в целом и о них – в частности.  Хорошо, у новых осановских хозяев оружия при себе не было, а то бы несдобровать Ивану. А так он, опомнившись, махнул сразу, не заходя домой, на станцию и оттуда – в Москву. 
Все в нашей жизни не просто так, останься тогда Иван в деревне, подлежал бы в Великую Отечественную призыву – родился-то он в 1900-м. И, скорее всего, попал бы в пехоту. В ее рядах, вполне вероятно, и сгинул бы. А так в столице Иван устроился на завод – бывший прохоровский, ставший потом авиационным. Когда началась война, Иван получил бронь. Хотя и труд его не являлся квалифицированным, но оказался уж очень тяжелым: чистил он какие-то огромные котлы и заканчивал свой рабочий день на пару часов раньше, нежели остальные рабочие, да и зарплату получал побольше чем они. Из-за вредности. И вот рабочие позавидовали Ивану, и давай роптать: мол, а с чего это он раньше нас сворачивается и денег в карман больше нашего кладет, ишь, котлы какие-то там чистит, невелика работа, мы тоже так могём.
Что ж, создала заводская администрация комиссию – разбираться. Пришла комиссия смотреть как Иван трудится, а он пожал плечами: ну смотрите, раз охота есть, и включил какой-то там свой станок, пыли поднявший чуть не до потолка, комиссия как зачихает-заверещит: давай, выключай скорее эту свою штуку. В общем, после сего случая претензий больше к Ивану не было. А на пенсию он, конечно, тоже раньше всех ушел и, уже пребывая на заслуженном отдыхе, на какой-то птицефабрике потрудился.
Когда Иван – тогда уже дед Иван – покинул наш земной мир, мне было семь лет. В последние свои годы он проводил лето в моем родном Никитино, живя у единственной дочери – тети Клавы. Она – это отложилось в моей памяти, – непременно наливала ему «стопочку», о чем и сообщала моей бабушке. А вообще я помню деда Ивана всего в двух эпизодах. Один из них связан с тем, что в саду бабушкиного дома я затеял строить шалаш. Припёр откуда-то доски, небольшие бревна, все это кое-как сложил и стоял-смотрел, довольный своей работой. В это время на терраске появился дед Иван – с палочкой, совсем старый и, кажется, взъерошенный. Оглядел он деянье моих рук и произнес громко и весьма  сердито:
– На кой ты все это сделал?
Помню, я был несколько испуган и весьма расстроен…
С трех лет я езжу в деревню, но в Осаново побывал только в этом, 2016-м, году. Впервые в жизни. С внуком деда Ивана – дядей Андреем. Он показал мне приблизительное место, где когда-то располагались дома – самого деда Ивана и его родителей. Стояла пасмурная и сырая погода, над деревней нависли низкие свинцовые тучи, дул ветер и была тишина, только где-то, вдалеке, нарушаемая едва слышимым дребезжащим шумом газонокосилки. Какие-то дома в Осаново еще остались, но в основном на месте некогда большой деревни видны лишь голые стены из красного кирпича, и небольшие, поросшие бурьяном, холмы, с едва различимыми  остатками фундамента. Грустная картина – немой свидетель когда-то бушевавшей здесь жизни. 
14 августа 2016-го, по дороге из Никитино в Москву