Кученей темрюковна историческая новелла

     КУЧЕНЕЙ  ТЕМРЮКОВНА
(историческая новелла из сборника "На все Твоя воля).





Немало страшных и драматических страниц нашей отечественной истории связано с именем черкесской горянки  Кученей - дочери кабардинского князя Темрюка.
Она была еще совсем маленькой девочкой, когда адыгские князья, ища защиты и покровительства у Москвы, впервые в 1552 году прибыли ко двору Ивана Грозного. Низко склонив голову перед московским государем, гордые горцы, целуя ему крест, униженно просили, чтобы он «взял их себе в холопи» и «оборонил» от крымского хана. А за это они обещали Ивану, что  всею землей черкасскою будут верно служить России, не щадя живота своего. Однако, учитывая сложившуюся на тот момент политическую обстановку, Грозный вынужден был отказать  адыгскому  народу в покровительстве.
Прошло три года, и в 1555 году в Москву прибыло второе посольство от северокавказских народов. Оно уже  насчитывало порядка 150 человек,  и возглавляли его  жанеевские князья. Но и это посольство покинуло столицу московского княжества ни с чем.
И только третья попытка горцев, предпринятая верховным князем Кабарды - Темрюком Идаровым в 1557 году, оказалась удачной и завершилась заключением   взаимовыгодного военно-политического союза между Кабардой и Россией. Один из  пунктов этой устной договоренности гласил, что Кабарда берет на себя обязательства ежегодно доставлять в Москву тысячу породистых кабардинских лошадей-аргамаков, а в военное время поставлять в русскую армию 20-тысячную конницу.
Следует заметить, что адыгские посольства 1552-1557г.г. представляли не только племена кабардинцев, но и жанеевцев, бесланеевцев, абазин и другие народности. А если принять во внимание, что Кабарда в середине ХVI  века состояла из ряда обособленных феодальных княжеств, то можно заключить, что союз России с Кабардой, представлял собой не что иное, как союз между русским правительством и по-прорусски настроенной  кабардинской феодальной знатью.
Как бы там ни было, а накануне войны с Ливонией, планы которой Иван Грозный уже вынашивал в своей голове, этот союз оказался более чем своевременным.
Однако по причине большой раздробленности Кабардинского княжества и серьезных разногласий между удельными князьями,  никакого официального документа о вхождении  Кабарды в состав России на тот момент не существовало, да и не могло существовать, поскольку даже границы этого территориального образования были никому неизвестны! Просто Темрюк, как наиболее влиятельный из адыгских владетелей, принес России присягу и признал свою вассальную зависимость от нее, а  в качестве залога и доказательства  верности,   отправил русскому царю своих детей - сына  Салтанкула (названного в святом крещении Михаилом) и дочь Гошаней (в русском произношении Кученей).
Приезд молодых Темрюковичей в Москву совпал по времени со скорбным событием – царь Иван Грозный носил траур по своей первой и горячо любимой  жене Анастасии Романовне Захарьиной-Юрьевой, умершей 7 августа 1560 года. Вот только скорбь эта имела настолько необычный характер, что уже на восьмой день после погребения  царицы, митрополит Макарий, не одобряя буйной и разгульной жизни своего воспитанника, обратился к царю с просьбой поскорее жениться вторично. Настаивала на этом и  близкая родня вдовца  со стороны его первой  жены - бояре Романовы. Рассчитывая сохранить свое первенство при дворе, они посоветовали Ивану взять  невесту не из боярских домов, а поискать ее в иных землях, нашептывая при этом, что жена-иностранка не только возвысит авторитет царя в глазах мирового сообщества, но и внесет свежую струю крови в династическое потомство.
Так оно было на самом деле или нет, но в один из дней  Иван IV поставил митрополита в известность о том,  что  отправил посланников для выбора подходящей спутницы жизни в три государства: Литву, Швецию и Кабарду. Более всего Грозный, конечно, склонялся к литовскому браку, который способствовал решению многих дипломатических проблем и в том числе  успешному завершению Ливонской войны,  превратившейся из победоносного блицкрига  в затянувшееся на годы  военное предприятие, которое высасывало из страны огромные людские и сырьевые ресурсы.
И когда брачные переговоры Москвы с Литвой  завершились  полным провалом,  Грозный вспомнил о кабардинской княжне Кученей, проживающей в одном из теремов вблизи Кремля.
Смотрины, которые царь устроил своей избраннице, были недолгими. Молодая восемнадцатилетняя дочь Кабарды, черноглазая, смуглолицая, тонкая и стройная, как лоза, приглянулась тридцатилетнему Ивану с первого взгляда. Именно такой гордой, смелой, с высоко поднятой головой и пронзительным  взглядом представлялось ему в мечтах новая царица.
Понравился Ивану Грозному и ее старший брат Салтанкул.
Объявив собравшимся в дворцовом Благовещенском соборе боярам и духовенству о своем выборе, царь приказал святым отцам готовить иноземку Кученей к православному крещению и по древнему русскому обычаю подарил невесте золотое кольцо и платок, унизанный жемчугом. Но, несмотря на публичное оглашение предстоящих свадебных торжеств и сопутствующих им мероприятий, счастливое воссоединение жениха и невесты  должно было состояться никак не раньше окончания объявленного по царице Анастасии траура. Таков был обычай! Таковы были нормы  приличия! Однако похотливый и разнузданный в своей страсти правитель, не утомляя себя долгими ожиданиями, более года продержал Кученей на своей половине двора в качестве наложницы.
Гибкая, дикая, своенравная, как молодая козочка, кабардинка буквально сводила  Грозного с ума. И  если добродетельная царица Анастасия славилась в народе добротой и целомудрием, то дочь Темрюка очень скоро приобрела славу бесстыдной и порочной блудницы.
Наконец, так и не дождавшись окончания траура, 2 августа 1561 года митрополит Макарий собственноручно в кремлевском Успенском соборе обратил иноверку - мусульманку Кученей в православие и нарек ей  имя Мария. После завершения торжественного обряда крещения, влюбленный жених, как и повелось издревле,  преподнес своей избраннице золотой крест-складень, а царевичи Иван и Федор вручили своей будущей мачехе кресты, украшенные алмазами и жемчугом.
Ровно через месяц, 3 сентября, многоголосый и переливчатый  звон всех пяти тысяч колоколов, установленных на колокольнях столичных церквей и соборов, привел в трепет заспанных москвичей. Это митрополит всея Руси Макарий  венчал молодых царя Ивана Васильевича  и черкесскую княжну Марию Темрюковну в «соборной и апостольской церкви Успения» законными узами брака.
Но, как ни странно,  Мария, будучи венчанной на царство, так и не приобрела статуса русской государыни ни у себя  в государстве, ни вне  его. Из путевых заметок  английского посла  Дженкинсона, пребывающего в то время в Москве, становится известно, что «и чин этой свадьбы, и обстоятельства ее сопровождавшие, проводились с большими предосторожностями. Пред свадьбой царь не допускал к себе никаких иностранцев, даже послов. Кроме того, царь повелел, чтобы в продолжение трех дней, пока будет праздноваться это торжество, городские ворота оставались запертыми, и чтобы никто: ни иноземец, ни русский не выходил во все время этого торжества из своего дома».
Очевидно, не доверяя своему близкому окружению и опасаясь заговора бояр против ненавистной им кабардинки, Иван Грозный подстраховался и принял кое-какие меры безопасности. Такое странное поведение царя, по большей части, объяснялось той  маниакальной подозрительностью, которую он испытывал в последнее время к своим соратникам – Андрею Курбскому, Алексею  Адашеву и духовнику протопопу Благовещенского собора Сильвестру. Умышленно обвинив первых лиц правительства в отравлении «пречистой голубицы» Анастасии,  Грозный, изрядно тяготившийся их чрезмерной опекой, использовал смерть жены, как повод для избавления  от  властолюбивой троицы.
Хотя, на самом деле, царь Иван был  более других повинен в преждевременной кончине дорогой его сердцу Анастасии.
Здоровье царицы, и без того  подорванное частыми родами и скорбью об умерших во младости лет  детях, подвергалось неоправданному риску еще и во времена   долгих и утомительных  паломничеств по   монастырям и  суетным выездам на охоту. Так было угодно царю. Он любил, чтобы  супруга и дети были всегда при нем.
 Так было и в начале октября 1559 года, когда Иван, фактически, принудил уже больную жену и двух царевичей: Ивана, родившегося в 1554 году, и Федора, родившегося в 1557 году, ехать с ним в Можайск.
Но, едва ли, не сразу по прибытии на место, царь, получив срочное донесение из Москвы  о нарушении ливонской стороной заключенного недавно двустороннего перемирия, отказался от своих планов и в досаде  приказал всем собираться и готовиться  к немедленному возвращению в столицу. Однако  из-за проливных осенних дождей,  дороги оказались настолько размытыми, что местами превратились в непроходимые топи. Только 1 декабря царское семейство  вернулось в Москву в тепло и уют домашнего очага. И хотя, в целом, долгое и трудное путешествие завершилось для всех удачно, но  вскоре после  возвращения  Анастасия, почувствовав себя плохо, слегла и более уже не поднялась.
Толпы народа, богатые и бедняки, плача и причитая, провожали в последний путь государыню Анастасию, вспоминая о ее скромном и незлобивом нраве.
Новая царица, не в пример, покойнице, напротив, даже и не пыталась скрыть от окружающих свой жестокий и коварный характер. Выросшая среди кавказских гор, с детства приученная стойко переносить боль, жизненные невзгоды и страдания, Кученей не ведала ни стыда, ни жалости, ни страха. Опасность, риск, игра – вот что по-настоящему ее возбуждало! Вынужденная вместе с отцом и братьями с оружием в руках защищать свою честь и дом, Мария жила в постоянном ожидании нападения, никого не любя и никому не доверяя. Ее гордая и независимая натура горянки жаждала бури и свободы. Тихая и домовитая теремная жизнь замужней женщины была для нее скучна и невыносима. В попытке найти, хоть какое-то достойное для себя занятие, Мария охотно появлялась в стольной палате, с восторгом присутствовала на медвежьих травлях и даже, к ужасу бояр, с высоты кремлевских стен наблюдала за кровавыми публичными казнями.
Да и в светлице Марии Темрюковны  не было ничего, что могло  бы напоминать о прежней хозяйке. Неприученная ни к какому женскому ремеслу, она очень скоро избавилась и от ткацких и вышивальных станков, и от пяльцев, и от многих других рукодельных премудростей. Исчезли из покоев бесноватой черкешенки и церковные покрова, шитые жемчугом,  и иконы, наводящие на нее тоску и уныние.
Воспитанная грубо, по-мужски, она признавала только свои восточные ковры, да охотничьи трофеи, развешанные в виде чучел по стенам светелки.
Не трудно догадаться, что бояре тут же невзлюбили новую царицу, но и она, не оставаясь перед ними в долгу, отвечала им враждебной взаимностью.  Единственный человек, с которым ей удалось найти общий язык и установить доверительные отношения, был царский лекарь Елисей Бомелий.  Но и его авторитет в глазах черкешенки  держался не на талантах, проявляемых им в искусстве врачевания, а на умении изготавливать чучела. Хотя, помимо любви к препарированным животным и птицам, было у этих двух совершенно непохожих друг на друга людей и кое-что общее. Оба они были в Москве чужаками, оба мало понимали русский язык и традиции приютившей их страны, а, главное, запертые в кремлевских стенах, как в клетке, они задыхались от недостатка свободы и простого человеческого общения.
Выпускник Кембриджа  Бомелий,  легко  усвоив черкесский язык,  охотно поддерживал с молодой царицей  шутливые разговоры. Но, как бы ни был словоохотлив царский медик, а о главном своем ремесле он не обмолвился своей подруге ни словом. Не рассказал он ей и о том, что за колдовство и всякого рода пророчества был у себя на родине в Англии арестован и заключен в тюрьму. Все, что Кученей удалось узнать о мужнем лекаре, так это то, что он прибыл в Россию на корабле, что восхитив Ивана Грозного  глубокими познаниями в медицине и астрономии, был оставлен  при дворе пользовать, как  самого царя, так и всех членов  царской семьи. Впрочем, на самом деле, главная причина  успешной карьеры Бомелия объяснялась достаточно просто, ведь это именно он в секретных лабораториях Кремля изготавливал ядовитые зелья для опальных  вельмож, утративших доверие и расположение Ивана Грозного.
Заботам этого «лютого волхва», как называли царского лекаря в народе, и была поручена молодая государыня Мария Темрюковна.
Появление Марии во дворце  совпало по времени с разгромом Иваном Грозным «собацкой власти» опостылевших ему опекунов. Так Алексей Адашев был посажен в тюрьму, где вскоре и умер, Сильвестр принял постриг в Кирилло-Белозерском монастыре под именем Спиридона, а Курбский, не дожидаясь неминуемой расправы, своевременно сбежал в Литву. Понимая, что в новых политических условиях у них нет будущего, побег за границу предприняли и многие другие видные бояре из числа сторонников опального  правительства. Пытаясь остановить стихийно возникший поток перебежчиков, Грозный приказал выставить на кордоне посты.
Предательство бояр, в числе которых были и видные военачальники, привело царя в бешенство. Их подлая и корыстолюбивая натура была ему, ой, как хорошо известна! Оставшись в три года без отца, он – великий князь опекаемый матерью Еленой Глинской и ее любовником, нередко сталкивался и с боярской неправдой, и боярскими кознями. Знал он, уверен был, что и смерть матери была на их совести! Только, разве есть у бояр совесть? Девять долгих лет Шуйские да Бельские хозяйничали в Кремле и в стране, как в своих вотчинах, правили от его имени, помыкая и не почитая в нем высокого происхождения.
И так до самого совершеннолетия, до венчания на царство!
Но и после коронации вырваться их цепких и ухватистых рук бояр ему так и не удалось!  Просто на смену одним опекунам тут же пришли другие. Пусть лучше и достойнее первых, но и они оказались путами, тяжкими оковами на его ногах. Он устал, давно устал от их диктата, контроля, от их постоянного присутствия в его жизни.
Свобода! Вот чего желал Грозный более всего.
В этом отношении гордая черкешенка, смело презревшая все писаные и не писаные законы патриархального московского общества, вызывала не только его искренне восхищение, но и  ничем не прикрытое любование.
 Чувствуя  особое расположение  царя, Мария, рассчитывая привязать к себе супруга еще прочнее, не только потакала всем его низменным и пагубным для здоровья наклонностям, но и принимала в них самое непосредственное участие.  Искушенная в  самых тонких вопросах плотской любви, она невольно наталкивала Ивана Грозного на мысль, что есть в ее  недавнем прошлом  такое, о чем он может только догадываться. Одурманенный вином и сладким ядом чувственных наслаждений царь превратил и свой двор, и терем царицы в один большой вертеп разврата. И напрасно кое-кто из старой боярской гвардии, пытаясь вразумить государя, напоминал ему о приличиях и о благоразумии, к которым его обязывал и высокий чин, и благородство крови, Грозный либо жестоко высмеивал смельчака, либо, прибегая к насилию, превращал его в невольного участника безумных содомских  оргий.
Все с тем же восторгом разделяла Мария Темрюковна и дневные досуги мужа, будь то медвежья потеха или публичная казнь. Стоны, кровь, страдания, боль только еще больше возбуждали ее и заставляли искать новых чувственных наслаждений.
Постепенно влияние Марии распространилось не только на царя, но и на новых лиц, появившихся в его окружении. Малюта Скуратов, Федор Басманов, Богдан Вольский, Василий Грязной, князь Афанасий Вяземский, вытеснив прежних любимцев царя, окружили Грозного плотной стеной, не подпуская к нему  иных охотников до царских милостей.   Никому неизвестные прежде, худородные и бесталанные, они легко и весело пускались вместе с Иваном Грозным «во все тяжкие», и, повинуясь его очередному капризу, запросто превращались из закадычных собутыльников в товарищей его ночных забав или   в партнеров по блуду.
Одной из самой любимых потех государя была охота на девиц. Проезжая по грязным переулкам Москвы, он приказывал хватать каждую, из приглянувшихся ему красавиц, будь то простолюдинка, или дочь почтенного гражданина города. Несчастных пленниц прямо с улицы  привозили во дворец, а ночью перепуганных и полураздетых отдавали сначала на забаву царю, а потом  его холуям на поругание. Хуже всего приходилось строптивым и несговорчивым, их ломали, брали силой, а потом просто выбрасывали – зимой на мороз, а летом в топкую болотную жижу.
Нередко, уступая просьбам своего похотливого супруга, Мария одалживала ему и какую-нибудь из своих служанок, зацепивших Грозного за ретивое. Обласканные своей госпожой и утратившие последние остатки стыдливости они, как эстафетные палочки, переходили  из постели государыни в постель государя.
Наконец, в 1563 году Мария родила царю сына, названного Василием. Но, даже рождение ребенка, не растопило ее каменного  сердца.  Бросив сына  на попечение нянек и кормилец,  она  продолжала гулять и веселиться  так, будто  и не была молодой матерью. Прожив  на белом свете чуть больше  месяца, маленький и никому не нужный  Василий умер тихо и незаметно, не вызвав о себе ни в ком из своих близких особого сожаления.
Трудно установить точно,  как и по какой причине, протрезвев однажды от очередной попойки, Иван Грозный  почувствовал вдруг, что в его окружении твориться что-то неладное.  Но то, что враги у него есть и, что  все они заседают  в Боярской думе, он знал это наверняка. Бояре, вот, кто мешал ему, по настоящему, быть свободным.
Отношения между царем и Боярской думой испортились давно, едва ли не с самого первого дня Ливонской войны. Но, пока дела на фронте складывались успешно,  и русские войска добывали одну победу за другой, бояре терпели и с царем не ссорились, надеялись, что война скоро закончиться, и жизнь в царстве вернется в прежнюю колею.
Однако, вопреки ожиданиям, характер Ливонской войны очень скоро переменился, и из легкой увеселительной прогулки она превратилась в прожорливого  и ненасытного монстра, который непрерывно заглатывал  и поглощал все,  имеющиеся у государства в наличие ресурсы. Сильно ударила война и по личному кошельку граждан. Денег в казне катастрофически не хватало, а цены на продукты питания все росли и росли.  Экономика страны резко пошла на спад. Мириться с такой ситуацией бояре, естественно, не захотели  и потребовали от царя свертывания всех военных операций.
Пораженческое настроение бояр пришлось царю не по нраву.
Вот тогда-то он и придумал, что нужно сделать, чтобы сломить сопротивление бояр и добиться от них повиновения.   3 декабря 1564 года, никому и ничего не объясняя, царь,  вместе с семьей демонстративно покинул Москву и, прихватив с собой царскую казну, иконы и другие ценности,  переселился в Александрову слободу.
Укрепив стены и башни своей новой резиденции пушками, Иван отправил в столицу гонца с письмом, в котором уведомлял и нового митрополита Афанасия, заменившего на этом посту умершего Макария, и бояр, что вынужден оставить трон и искать подобающего ему места для уединения. В этом же письме, не выбирая выражений,  царь обвинил Боярскую думу  в страшных преступлениях: в разграблении государственной казны и в уклонении от военной службы.
Но одновременно с этим письмом посланник Ивана IV привез в город и другое сочинение царя, адресованное купцам и простому люду, в котором в самой доходчивой форме  заверял  народ  в своем  отеческом к нему  расположении. Это письмо Иван IV приказал  зачитать  на площадях публично.
Опасаясь угрозы народного восстания, подстрекаемого самим царем, правящая элита готова была пойти с Грозным на мировую.
Прибывшие в Александрову слободу послы и архиепископ Новгорода и архимандрит Чудова монастыря просили царя от лица всего народа, простить всех виноватых перед ним, не оставлять трона и править по своему усмотрению, милуя или  наказывая предателей по своему разумению.
Победа над оппозицией далась Ивану Грозному нелегко. О том, чего ему это стоило, становится ясно из  донесения ливонца Иоанна Таубе, отметившего, что ко времени своего возвращения в Москву в феврале, царь потерял все волосы на голове.
5 января, великодушно простив духовенство, бояр и народ, царь  в специальном указе перечислил ряд принципиальных условий, на которых он только и мог вернуться на трон.  По сути дела, все они сводились к одному, к установлению в государстве его  непререкаемой диктатуры. Однако, помимо требования полной и неограниченной свободы, царь, одновременно, извещал  своих недругов и о том, что создает внутри государства свой собственный отдельный (опричный)  двор, подобный  земскому.  Фактически, царский указ от 5 января провозгласил в стране двоевластие: царскую опричнину и боярскую земщину, которая все равно подчинялась самодержавной власти царя.
Желание Ивана Грозного раздробить единое и целостное государство на две административно-территориальные единицы внесло большое смятение и в умы, и в души просвещенного московского общества.  Что все это значило, открылось скоро. В действиях государя усматривался  очень четкий восточный след. Ведь неслучайно главой  опричного войска царь назначил ни кого-нибудь из своих, а брата  второй жены - Михаила Темрюковича Черкасского, женатого, кстати, на дочери знатного боярина Василия Юрьева – родного племянника покойной  царицы Анастасии. Породнившись с царем, черкесский княжич Михаил-Салтанкул стал одним из ближайших его советников. Известно так же, что сразу после объявления опричнины Иван Грозный, оставив свой дворец в Кремле,  переехал, на всякий случай, на подворье князя Михаила.
Черкесы давно знали и имели полное представление  о том, что такое «особый двор» османских султанов, представляющий собой отдельное государство в государстве с собственной казной, судом, правительством  и маленькой профессиональной армией. Только там, на Востоке, земли, выделенные в распоряжение султанского  двора, именовались «хассе», а все остальные «дивани». В Москве они, соответственно, получили  русское звучание  – «опричнина» и «земщина». Вот и все различия! А смысл, суть восточного «хассе» и русского «опричнина»  оставались теми же!
Впрочем, на Руси земли опричнины, известные еще и  под названием «дворцовых земель» в большом количестве появились еще при деде Ивана Грозного - Иване III, и уже тогда находились под особым управлением. Именно они, «дворцовые земли», и были забраны Грозным в опричнину, составляя ее основной территориальный массив.  А уж  потом, по прошествии какого-то времени, царь просто  отнимал  ее у  противных  ему  бояр и княжат,  раздавал своим особо отличившимся в лютости сподвижникам.
Неофициальной столицей опричнины Грозный объявил Александрову слободу, превратив ее в настоящую цитадель. Сюда и стали сходиться все нити внутреннего и внешнего управления державой: здесь размещался «опричный государев двор», функционировали опричные приказы, Боярская дума, располагался печатный двор, принимались иностранные посольства.
Но, расширяя границы опричнины, царь с лихорадочной поспешностью укреплял и важнейшие опричные центры, возводя неприступные  замки и крепости. Сначала  Иван 1У задумал выстроить «особый» опричный двор внутри Кремля, но, поразмышляв на досуге, принял решение  перенести свою резиденцию  «за город».  Менее чем за полгода на расстоянии ружейного выстрела от Кремля вырос мощный каменный замок, окруженный  широкими и надежными стенами высотой в три сажени. На воротах, обитых жестью, красовались казуистская символика - два резных разрисованных льва. У одного  раскрытая пасть была обращена в сторону земщины, а у другого — внутрь опричного замка. Между львами располагался двуглавый черный орел.
Однако, недолго мрачный и угрюмый замок на Неглинной  казался царю надежным убежищем. Здесь, в Москве, мучимый страхами и подозрениями, он никогда не чувствовал себя в безопасности. В конце концов, шарахаясь даже от собственной тени, Грозный решил основать собственную опричную столицу в Вологде, выстроив там мощную крепость, наподобие Московского Кремля. Опричные власти спешно  приступили к  осуществлению царского проекта, и за несколько лет в Вологде была возведена главная, юго-восточная стена крепости с десятью каменными башнями. Внутри крепости вырос грандиозный Успенский собор. Около 300 пушек, отлитых на московском Пушечном дворе, доставлены были в Вологду и свалены в кучу. 500 опричных стрельцов круглосуточно стерегли стены Вологодского кремля, которому так и не суждено было превратиться в опричную столицу.
В феврале 1565 года, не переставая пугать Ивана заговорами, Малюта Скуратов, Афанасий Вяземский, Грязной и другие приспешники, ставшие во главе опричнины, подвели царя к мысли о необходимости переезда из Москвы в Александровскую слободу. Грозный легко согласился, только на этот раз он не взял с собой давно и безнадежно ему опостылевшую Марию Темрюковну.  Приставив к царице надежный караул, царь распорядился никуда ее  из Кремля не выпускать. С некоторых пор  у Ивана Грозного появилась  новая игрушка,  любимый фаворит,  молодой, румяный и пышный телом Федор Басманов.
Уязвленная  изменой мужа в самое сердце,  Кученей,  в отместку Ивану, завела в Москве  гарем из поклонников. Но царь, потеряв к  супруге всякий  интерес, относился к ее неверности, более чем снисходительно.  Однако, подозревая Кученей в хитрости, лютости и женском коварстве, он, на всякий случай, поручил Афанасию Вяземскому за ней присматривать. Очень скоро пылкий и любвеобильный князь, немало наслышанный о  дивных талантах красавицы, оказался в числе тех, кто уже побывал в ее постели. Неутомимая в ласках и любовных играх Кученей, так распалила и раззадорила  своего надзирателя, что из соглядатая и доносителя он незаметно для себя самого превратился  в глаза и уши царицы. От князя она  узнавал обо всем, что происходит  в Александровской слободе. Дикая горянка, она не могла простить мужу измену и не поквитаться с ним за предательство.
Вынашивая в голове план мести, Кученей удалось,  благодаря своему поклоннику,  установить связь с руководителями земщины, в частности с ее  лидерами князем Иваном Челядиным-Федоровым и боярином Никитой Романовичем Юрьевым. Неплохо разбираясь в политической расстановке сил при дворе, Мария, знала, что и где  у кого болит. Эти знания и помогли ей привлечь на свою сторону обиженных на царя людей.
Случайно или нет, но, где-то примерно в это же самое время,  с литовской стороны лазутчик доставил главам земской Боярской думы – Челядину, Бельскому, Мстиславскому и Воротынскому адресованное им тайное послание. Польский король, занятый подготовкой к новой военной кампании против России, делая ставку на  внутренние затруднения противника, предлагал боярам организовать вооруженный мятеж против царя и даже предлагал им поддержку войсками.  В случае удачи, король обещал быть щедрым и планировал не только вернуть   земли их бывшим владельцам, но   восстановить в стране прежний порядок.
Однако Челядин, который в это время находился в Полоцке и мог без труда бежать в Литву, не сделал этого,  а выдал лазутчика  Ивану Грозному. Опытный воевода и мудрый политик Федоров-Челядин счел для себя невозможным полагаться на честное слово польского короля, а тем более становиться заложником его авантюрных планов.
Более чем разумно отнесся к случившемуся инциденту и сам Иван Грозный. Получив известие о поимке польского шпиона, царь, прервав инспекционную поездку в Вологду на строительство новой опричной резиденции, спешно прибыл в Полоцк. Учинив лазутчику личный допрос, Грозный, так и не выявив  ни одного факта предательства, успокоился и не дал делу дальнейшего хода.
И, тем не менее, призрак смуты, возникший из глубины земщины, породил в его душе отчетливую тревогу и большие опасения за свое будущее.  Все чаще и чаще в узком кругу своих прилипал Грозный, то ли в шутку, то ли в серьез, стал поговаривать о монашеском клобуке. Так, будучи, много лет назад в Кириллове на богомолье, царь, и в самом деле, пригласив в уединенную келью нескольких старцев, в глубокой тайне поведал им о своих сокровенных помыслах. Вспоминая о том удивительном дне, Грозный и через семь лет, обращаясь кирилловским келейникам, писал:  «Вы ведь помните, святые отцы,  как некогда случилось мне прийти в вашу обитель, и как я обрел среди темных и мрачных мыслей «малу зарю» света Божьего, и повелел неким из вас, братии, тайно собраться в одной из келий, куда и сам я явился, уйдя от мятежа и смятенья мирского.  В долгой беседе  с вами «аз, грешный» я вам возвестил желание свое о пострижении… И мне мнится, окаянному, - завершал Грозный свое послание, - что наполовину я уже чернец». 
Пытаясь  убедить монахов в серьезности своих намерений,  Грозный даже пожертвовал монастырю крупную сумму денег, и попросил, чтобы ему отвели в стенах обители отдельную келью. Монахи выполнили просьбу государя, но он в ней так и не поселился.
Несмотря на все старания царя сохранить  содержание кирилловской беседы в тайне, слухи о них через Вяземского и Марию дошли и до руководителей земщины,  приведя их в легкое замешательство. Поверить в  добровольное  пострижение Грозного было трудно, но очень хотелось.  Уйди он на покой в монастырь, и многие несуразности его правления исчезли бы сами собой. Но как можно было поверить человеку, который  нередко ради достижения каких-то своих малопонятных целей охотно прибегал ко лжи и притворству. Подозревая царя в очередном юродстве, земские вожди пришли к твердому убеждению, что, только свергнув  Грозного, можно  покончить и с  войной, и с опричниной.
Впрочем, совсем иначе к «малой заре» Ивана Грозного отнеслись его близкие  сотоварищи. Опасаясь, что царь сдуру и в самом деле примет постриг, они убедили его организовать свой собственный  монастырь в Слободе, пообещав вступить в него одним махом и сразу всем  опричным «двором». И, хоть для преобладающего большинства опричного двора монашество  ровным счетом ничего не значило, Слободской монастырь был создан. Помня о том, что  царь однажды уже отрекался от престола и о том, чем это обернулось для земщины, опричники предусмотрительно выбрали из двух зол меньшее. Хочет царь монастырь, значит,  будет ему монастырь! Чем бы государь - батюшка ни тешился, лишь бы  опричнину не разогнал!
Не откладывая задуманного в долгий ящик, всем членам ордена была изготовлена монашеская одежда -  грубые нищенские одеяния на козьем меху, длинные черные монашеские посохи с железным острием и остро отточенные ножи с удлиненным лезвием. Но главным элементом внешней атрибутики государевых «иноков» были собачьи головы и метлы, привязанные к седлам их коней. И эти, и другие  эмблемы должны были подчеркнуть их собачью преданность царю и готовность вымести из страны измену и предательство.
Все руководящие должности в опричной обители  были поделены по справедливости  между первыми людьми.
Так келарем обители был назначен князь Афанасий Вяземский, в главную обязанность которого входило изыскания средств для безбедного монастырского существования. Такая должность досталась князю не случайно. Известно, что  Вяземский впервые обратил на себя внимание государя во время полоцкого похода, когда, служа в чине обозного воеводы,  отвечал за  провиант и за предметы первой необходимости  для царя и его свиты.
Должность пономаря досталась Малюте Скуратову. По утрам он приходил в церковь раньше всех, зажигал свечи, готовил к службе кадило, а при случае мог даже читать псалмы. В опричном монастыре должность пономаря была едва ли не самой главной. Уж очень царь Иван Васильевич любил колокольный звон!
Главным идеологом  слободского монашеского братства Грозный назначил   своего интимного друга Федора Басманова, а себя объявил игуменом – настоятелем монастыря.
Страшная и безрассудная потеха началась!
Но всего лишь одну неделю и продержались в опричном монастыре порядки, более или менее, отвечающие общепринятым нормам монастырской жизни и служения. А  все последующее время монастырь возобновлял свою работу лишь изредка в короткие периоды передышки, когда, так называемые, «монахи» опричного двора собирались в Александровой слободе  отдохнуть и отмыться от крови своих жертв. Погромы, разбои, грабежи и насилие над земщиной стали в стране привычным и повседневным явлением.
В самом начале 1567 года  Грозный  забрал в опричнину весь Костромской уезд.  Почему выбор царя пал именно на него, объяснялось очень просто. Не нравилось Ивану Грозному, что костромичи серчают  на него, ропщут на его опричников,  правды ищут, да, еще во весь голос, так чего доброго, и другие возопят. Бунтовщиков нужно было приструнить! Первыми в Костроме лишились обширных земельных владений давние недруги Ивана Грозного -  братья Адашевы и их родня.  Конфисковав дворы, дома, имущество и всю собственность костромской земщины, царь   тут же  передал все  в надел   опричникам.
Терпению земщины пришел конец.
А в это время в Москве царица Мария Темрюковна тоже зря времени не теряла, возбуждая столицу досужими пересудами о своем новом любовном романе с семидесятилетним князем Иваном  Челядиным-Федоровым. Никому и в голову не могло придти, что двадцатилетняя княжна заманивала  старого князя не в свою постель, а  плела с ним  нити заговора  против  своего супруга.  Об одном только никак не могли договориться между собой царица и лидер земщины – кто достоин заменить Грозного на троне – тринадцатилетний сын царя Иван Иванович или двоюродный брат – Владимир Андреевич Старицкий.
Большинство участников заговора склонялись на сторону князя Владимира, считая, что княжеская ветвь Старицких обладает на престол большими правами. Однако сам князь Владимир – человек слабовольный и недалекий, к тому же начисто лишенный честолюбия,  всерьез о троне никогда не помышлял и о заговоре ничего не ведал!
Чувствуя в государстве большое нестроение и подозревая в каждом врага и заговорщика,  царь надумал бежать за границу!
Справедливости ради, надо заметить,  что подобные мысли приходили Ивану в голову и раньше, но на этот раз Грозный принялся за дело со всей основательностью. В первых числах сентября 1567 года он  пригласил к себе  в опричный дворец, окружив это свидание глубокой тайной, английского посланника Дженкинсона.  Для еще большей конспирации посол явился в Слободу переодетым в русское платье. Из всех советников Грозного на секретном совещании присутствовал только Афанасий Вяземский. Поручение царя, переданное через Дженкинсона  английской королеве, было столь необычным, а его  разглашение влекло за собой  такие непредсказуемые осложнения, что посланнику категорически запретили  что-либо  протоколировать.  Грозный  просил Дженкинсона   передать  «великие дела тайные» королеве устно. Однако  подданный ее величества ослушался русского государя и по возвращении в Лондон составил самый подробный письменный отчет о встрече с царем. Из отчета англичанина следовало, что  Иван Грозный обратился к королеве с просьбой о  предоставлении ему убежища в Англии «для сбережения себя и своей семьи... пока беда не минует, Бог не устроит иначе».
В ожидании ответа,  царь отправился в Вологду.
Занятый приготовлением побега, он живо интересуется строительством Вологодского Кремля и отдает приказание ускорить темпы работ. Новое распоряжение царя вызывает у окружающих еще большее недоумение. Грозный велит мужикам заложить  верфи и приступить к строительству судов. Вологодские плотники и приданные им в руководство  английские мастера день и ночь стучат молотками, сооружая для царя  суда и баржи. На них Грозный собирается вывозить из страны казну, иконы и прочие ценности их царской сокровищницы, сначала  в Соловки, а дальше  морским путем  в Англию.
Какое-то время, тайные переговоры царя с английским двором оставались  для заговорщиков большим секретом.  Пылкий любовник Марии Темрюковны Афанасий Вяземский заговорил не сразу, а, впрочем, он даже  и не подозревал, кого он все это время снабжал  информацией! Подготовка Грозного к бегству  вызвала среди заговорщиков явное замешательство. Всполошились и опричники.  Планы царя были сорваны, и ему пришлось вернуться в Москву  в жуткий холодный и темный замок на Неглинной.
Только и в замке, окруженном высокими и прочными стенами, он не мог найти покоя, подозревая повсюду крамолу, измены и предательства.
Новое бегство царя из Москвы последовало вскоре после того, как между ним и митрополитом Филиппом случился открытый прилюдный конфликт. Необходимо отметить, что во время царствования Ивана Грозного митрополиты долго на своих местах не задерживались. Как ни пытался их  царь приручить и превратить  в послушных его  воле исполнителей, они имели немало смелости и мужества противостоять ему и  поносить за  изуверские  действия.
Так в 1566 году ушел в отставку защитник невинно угнетенных  митрополит Афанасий,  в следующем 1567 году отказался принять  митрополичью кафедру архиепископ Казани Герман, слывущий стойким защитником православия и  противником жестокой политики опричнины. В конце концов, церковный Собор предложил чин митрополита настоятелю Соловецкого монастыря Филиппу, проявившему себя талантливым администратором, но и он, подобно Герману,  отказался от переезда в Москву.  Как и все его предшественники, Филипп резко осуждал действия царя и настаивал на том, чтобы тот  прекратил ненужные казни и уничтожил опричнину. Зная о неуживчивом характере настоятеля и о его позиции,  царь, тем не менее, согласился на рукоположение Филиппа, но при одном условии, что тот не будет вмешиваться в его государственные дела.  Филипп принял  условие царя, но  оставил  за собой право давать ему советы. Стороны договорились.
 20 июля 1568 г. Филипп был рукоположен в сан митрополита.
Какое-то время царь и в самом деле воздерживался от жестоких мер, но натура брала свое,  и вскоре митрополиту Филиппу пришлось о себе напомнить.
Так, не одобряя протатарской ориентации царя, Филипп, заметив однажды  в Успенском соборе  рядом с Грозным опричника в мусульманской шапке «тафье», не сдержался и гневно воскликнул: «Подобает ли благочестивому царю агарьянский закон держать?»
Разумеется, что дело было вовсе не в тюбетейке опричника, просто она оказалась удобным поводом для того, чтобы митрополит мог прилюдно обвинить царя в  распространении в стране мусульманских порядков.  Но, если прежде царь терпеливо сносил откровенно  враждебные выпады  владыки, то  на этот раз  пришел в ярость и распорядился   свести Филиппа  с престола. Свели! Но Грозному показалось такого наказания недостаточно, и конфликт разрешился  только после того, как низложенный и сосланный в Тверской Отроческий монастырь  митрополит был задушен слободским пономарем Малютой Скуратовым.
Осенью 1568 года царь, укомплектовав свое войско новыми людскими ресурсами, провиантом и оружием, предпринял очередное вторжение в Ливонию. Но едва только поход успел начаться, как Грозный, остановив его продвижение, спешно покинул армию и на перекладных примчался в Москву. Причина столь странного поведения царя объяснялась довольно просто и крылась в  секретном донесении, доставленном ему из Москвы со специальным курьером. Автор доноса – Владимир Старицкий, всячески умоляя отведенную ему в описываемых событиях роль, подробно извещал Ивана Грозного о готовящемся против него заговоре земщины. Узнал он о нем от самих заговорщиков.
Воспользовавшись отъездом царя из Москвы, царица Мария и князь Челядин решив, что пришло время действовать, посвятили, наконец, в свои планы и князя Владимира. Без него и без его активного содействия настоящий  заговор просто не мог состояться, ведь, по мнению заговорщиков, именно он должен был заменить Ивана Грозного на престоле. Однако реакция князя оказалась настолько неадекватной, что привела  всех собравшихся в сильное замешательство. Слабый и нерешительный человек, который давно покорился судьбе и перестал грезить о троне, он ничего не хотел знать о чужих секретах, а, тем более, подвергать свою жизнь и жизнь своих близких  опасности! В панике Старицкий выдал царю всех заговорщиков!
Как следовало из материалов расследования и официальных признаний конюшего Федорова-Челядина, главной вдохновительницей заговора была царица Мария. Это она с помощью своих многочисленных слуг и подданных, посвященных в ее планы, готовилась   произвести в царстве переворот и посадить на престол своего человека. Но Старицкий струсил и подвел всех остальных!
Расправиться с заговорщиками царь поручил опричникам.
 Не трудно себе  представить, с какой яростью опричники набросились на земщину и, в первую очередь, на его первого лидера  Ивана Челядина, безжалостно избивая и его самого  и его вооруженную свиту.  А ведь  глава  земской Боярской думы Иван Челядин был не простым человеком, а одним из богатейших людей своего времени, владелец обширных земель в Бежецком Верху, расположенных неподалеку от Твери. Туда, на эти земли  Иван Грозный и явился  вместе со всей своей опричной силой.
При разгроме ближних и дальних боярских вотчин «кромешники» нещадно секли его  слуг саблями, а прочую челядь и домочадцев, согнав в сарай,  взорвали  порохом. Вот как об этих казнях повествует  документальная запись Синодика: «В  Бежецком Верху отделано Ивановых людей 65 человек, да 12 человек скончавшихся ручным усечением».
Поимку и избиение заговорщиков  царь не прекращал  несколько месяцев — с марта по июль. Большую помощь следствию оказал князь Владимир, выложив царю, как на духу, фамилии всех участников  готовящейся  измены. Скорый опричный суд, взыскав с Челядина огромную денежную контрибуцию, приговорил его к ссылке в Коломну. Однако, учитывая большую популярность земского лидера в думе и в народе, Грозный решился отдать приказ о его казни только через год после раскрытия заговора, в то время, как многие его сообщники, были казнены тот час же.
Своеобразный способ казни был изобретен Грозным и для своего любимца Афанасия Вяземского, неслыханно на своей должности разбогатевшего. Его держали на правеже много дней, заставляя платить откупные по 1000, 500 и 300 рублей за  день.
В стране начался самый страшный и кровавый период опричного террора длиной в три года. С этого момента в Московской Руси прекратилось летописание. Затребовав к себе в Слободу текущие летописные черновики, царь не вернул их в канцелярию Посольского приказа, а навечно похоронил  в тайных подвалах опричной Александровой слободе.
                Не избежала сурового царского наказания и опальная царица Мария Темрюковна. Летом 1569 года Грозный, отправляясь вместе с опричными дружками в Вологду, взял с собой, вопреки обыкновению последних лет, и свою супругу. Однако, вернуться в Москву живой и здоровой ей уже было не суждено. Не пробыв в Вологде и двух месяцев, царица вдруг тяжело заболела и слегла. Весь обратный путь через леса, реки и болота, еще вчера цветущая, как маков цвет,  черкешенка провела в бреду, тая и теряя силы с каждым новым днем.
Только в конце августа больная прибыла в Слободу. Но, напрасно личный врач Грозного  - голландец  Арнольд Линзей не отходил от постели  умирающей Кученей, помочь царице было уже  не в его силах. Да и кто б ей несчастной мог помочь, если внезапная хворь, истомившая ее дух и помутившая разум, приключилась с ней не без помощи ее старого приятеля и царского лекаря Елисея Бомелия.
1 сентября 1569 года царица Мария Темрюковна скончалась.
Не удалось спасти свою жизнь и  Владимиру Старицкому. Обвинив князя  в отравлении своей жены Марии, Грозный приказал Малюте Скуратову арестовать Старицкого и принудить его  принять яд добровольно.
Прошли века, годы, но народ Кабарды не забыл свою соотечественницу. Уже многие десятилетия в городе Нальчике – столице Кабардино-Балкарии стоит величественный памятник гордой горянке Марии-Кученей.  В основе композиции  силуэт  молодой женщины, держащей в руке свиток, что само по себе служит напоминанием нам, потомкам, о доброй воле народов Кабарды и России жить в вечном мире и дружбе.

Книга «На все Твоя воля. Исторические новеллы» выставлена на продажу в интернет-магазинах Литрес, Ozon.ru, ТД "Москва" (moscowbooks.ru), Google Books (books.google.ru), Bookz.ru, Lib.aldebaran.ru, iknigi.net, Bookland.com, на витринах мобильных приложений Everbook, МТС, Билайн и др.
Купить печатную книгу можно в магазинах:
Ozon.ru