Зелёные штанишки

   Как хочется порою описать волшебный и святой мир детства, который мы тогда, в прошлом, видели другими глазами, отличными от наших нынешних! Описать его в мельчайших деталях, которое запомнила душа, чтобы он воскрес из океана забвения, словно некогда прекрасный, но затопленный водами времени город, в котором царит вечное лето. ЗИмы просто стёрлись из моей памяти, оставив в ней лишь мир разогретых асфальтов, зелёных лугов, бирюзовых рек и бескрайнего голубого неба. Стёрлась из памяти также одежда, которую мы тогда носили, за исключением, пожалуй, очобой, которая не могла не запомниться.

   У моего кузена и почти ровесника, с которым мы каждое лето жили под одной крышей, находясь у бабушки, были очень смешные зелёные штанишки. Даже с учетом брежневского периода застоя нашей промышленности и тотального дефицита эти штанишки смотрелись крайне странно, и в них мой мини-братан выглядел как какой-нибудь гномик из мультфильма. Сшила эти штанишки моя бабушка, у которой он поселился на всю жизнь, с раннего детства оставшись сиротой. Взрослые иногда смотрели на него с жалостью, мол, сиротка, мать отказалась, отец умер. Но братишка совсем не парился по этому поводу, потому что у него был прекрасный и добрый мир детства, где были любимые бабка и дед, а также мы, его лучшие друзья, жаркое солнце, раскалённый асфальт, а главное, красавица-речка, которую он почти с пелёнок полюбил всей душой. Это был наш чудесный мир, где не было чужих, и даже отсутствие родителей и бедность не воспринимались тогда как трагедия.

   О речке нужно сказать особенно. В те времена она была прекрасна, и хотя носила гордое мужское имя, но на деле все её воспринимали как милую юную девушку и звали просто «речка». Она была узка и извилиста, и действительно напоминала узкобёдрую молодую девушку с жёлтыми кувшинками в пышных волосах. Показателем её девственной чистоты было то, что в речке водились раки и цвели пресноводные цветы, что возможно только в чистой воде. Эту уже речку потом сгубил местный мясокомбинат, начав выливать туда отходы своего убойного бизнеса: кровь невинных животных-жертв, их протухшие кишки, мозги и другую мерзость. Куда это всё девали при Брежневе, не знаю, но река была чистой. Но в начале перестройки всё рухнуло, и речка пала первой жертвой бандитских девяностых. Не знаю, как она выглядит сейчас, но в те лихие это была зловонная сточная канава с запахом трупного разложения, заросшая ряской, и в довершении ужасной картины глобального осквернения по ней плавали человеческие какашки – результат прямого слива городской канализации в воду.  Погибли и кувшинки, и раки, осталась лишь мерзость запустения.

   Но вернёмся в солнечный летний день начала семидесятых годов, когда вся наша детская команда из семи дружных друзей-сопляков радовалась до ушей, когда дедушка сказал, что сейчас мы с ним пойдём на речку. Одних нас не отпускали, боясь, что мы утонем, но под прикрытием дедушки детвора была в безопасности. Глаза у всех сияли от счастья, но особенно радовался мой юный брат. Речка была ему вроде родной матери, что ли, и уже с самых малых лет он научился ловить рыбу и раков, а к зрелому возрасту стал в этом деле первоклассным специалистом. Словно невменяемый от радости, он нацепил свои смешные зелёные штанишки, над которыми мы всегда посмеивались. Но в тот день прямо с утра ему досталась отличная обновка: сердобольная тётя купила ему новые кеды. Это было настоящее событие для мальчишки: ведь так редко ему что-то покупали. Одежду в то время мы в основном шили сами, потому что в магазине продавался либо страх божий, либо унылое г... вместо шмоток, а вот обувь мы сами делать не умели. Поэтому новенькие кеды с утра не давали покоя нам всем и вызывали бешеные восторги как у самого их счастливого владельца, так и у нас. Взрослые и дети, все поздравляли моего братца с новыми кедами, и в тот день в городе, да во всей Вселенной, не было никого счастливее его!

   Но вот наш дружный кагал, как мы называли самих себя, двинулся в путь. Речка была довольно далеко, и сам путь к ней был не менее интересен. Можно было пройти к ней разными ходами, через разные улицы, а потом ещё перейти две железные дороги. Запах разогретых на солнце шпал был всегда особо любимым нами: ведь этот запах означал, что мы почти у цели. Речка была раем, а переход последней железной дороги – вратами в рай. Как только она оставалась позади, сердце начиналось биться чаще в предвкушении тех шумных радостей и восторгов, которые нас ждут в воде. Мы всегда готовы были плавать до посинения, соревнуясь в том, кто дальше всех нырнёт, кто быстрее переплывёт на другой берег, и кто под водой больше всего будет похож на американского индейца (в последней номинации обычно побеждала я, так как мои волосы отлично развевались, да и бронзовый загар делал из меня настоящего индейца Апачей).

   Уже завидев речку издалека, мы обычно прибавляли хода, так что дедушка за нами едва поспевал. Сам он никогда не купался, говоря, что у стариков уже холодная кровь. Однако и дед, как и мы, тоже беззаветно любил речку. Здесь он проводил всё свободное время, и с ней приходил проститься перед последней операцией, после которой он уже не мог ходить и ездил в инвалидной коляске. Но вся эта печаль конца жизни была ещё слишком далека от нас, детей, и от него. Ничто не мешало нам наслаждаться дружбой, летом, солнцем и рекой.

   В тот день моего брата просто распирало от счастья: и новые кеды на ногах, и поход к речке! Это счастье казалось полным и почти непереносимым для простого смертного. Поэтому, едва завидев любимую речку издалека, он сбросил майку, зелёные штанишки, носки, новые кеды и побежал, чтобы нырнуть в речку особо торжественным способом: прыгнув ласточкой с обрыва, как индеец. Мы все видели этот великолепный прыжок, достойный пера Рембрандта, и вскоре сами уже плавали и резвились в реке вместе с братишкой. Не знаю, сколько времени прошло, но дед вдруг крикнул, чтобы мы выходили, потому что все стали синие от холода. Мы нехотя вышли, распластавшись под жарким солнцем. Наши позы и лица говорили: «Это не просто рай, это Раище какой-то!» И вдруг кому-то пришло в голову сбегать и принести обратно новые кеды моего братмшки: ведь могут и пропасть... Вспомнив о кедах, брат тут же вскочил и побежал за ними. Честно говоря, мы заволновались, ведь, пока мы плавали, кеды лежали далеко от берега, и за ними никто не присматривал.

   И вот мы видим, как братишка возвращается назад и ревёт навзрыд. В руках у него только майка, старые носки и смешные зелёные штанишки, а кеды, увы, отсутствуют… Оказалось, что пока мы купались, их кто-то тихо увел.

   Честно сказать, это горе было общим для всех нас. Больше всего мы боялись, что бабка побьёт братишку, ведь он профиндырил новые кеды, ни дня не ношенные! И вот тогда, вспомнив, что один за всех и все за одного, мы пообещали скинуться, и к вечеру купить ему новые кеды взамен утраченных. Бабка даже ничего не заметит. В то время для нас, детей, действительно, не было чужих…

   Слёзы сразу закончились, возобновилось буйное веселье.  Вечером братишка вернулся домой в новых кедах, и бабка не заметила подмены, а дед промолчал… Вот такими дружнымм мы были, словно жили не в райцентре, а в центре рая...